— Это осложняет вопрос. Но я подумаю, как его разрешить.
— Угу, — Ольга взяла мешок, приладила его на спину. — Я пойду тогда?
— Конечно, сервочереп тебя проводит. При средней скорости человека-пешехода пять километров в час ты будешь на месте через девятнадцать минут.
Дженнифер кивнула. Именно кивнула, и в этом жесте было что-то, отчего вдруг защипало глаза. Что-то человеческое, простое и вроде бы естественное, чего почему-то так не хватало в этом странном жестоком мире. Повинуясь внезапному порыву, Ольга подошла и обняла ее, уткнувшись лицом в плечо.
— Спасибо.
Спустя мгновенье техновидец Вакруфманн тоже осторожно обхватила девушку твердыми руками. Тепло, поднимающееся откуда-то изнутри, буквально требовало застыть, и не двигаться, чтобы растянуть секунды этого чувства абсолютной защищенности...
— Объятья, — сообщила Дженнифер. — Антистрессовое воздействие.
— Угу, — буркнула Ольга. Ей хотелось закрыть глаза и повиснуть на железной женщине. — Тепло...
— Сорок один градус. Я использую выход системы охлаждения на внешнюю поверхность тела.
Ее слова были настолько не к месту, что девушка захихикала. Отстранившись, Ольга подхватила сползший мешок с 'магнитом' и направилась к выходу. Несмотря на ожидаемую от Берты взбучку — вряд ли неудавшаяся попытка группового изнасилования станет оправданием для строгой наставницы — настроение у Ольги было на удивление хорошим. И она поймала себя на том, что хочет поскорее вернуться в Отряд. К незнакомым, спутникам по сюрреалистической и бессмысленной поездке на атомном поезде через заснеженную тундру. Потому что, какими бы странными, малопонятными не были ее новые коллеги, они оказались самыми приличными людьми, которых девушка встречала за много лет, что в старой вселенной, что здесь, в безмерно далеком будущем.
Глава 9
Вот так Ольга пропустила Бдение. Никаких особых последствий это не возымело, только Священник почти час читал с ней молитвы на два голоса, а Берта заставила раздеться и осмотрела каждый сантиметр ольгиного тела. В иных обстоятельствах это выглядело бы оскорбительно, однако и наставница, и пастырь выглядели не на шутку обеспокоенными, а к делу подошли с абсолютной серьезностью. Но, в конце концов, все успокоилось.
Когда поздний рассвет залил тундру и складской комплекс неярким светом, поезд снова тронулся, оглашая заснеженный пейзаж воплями сирены, а также гимном 'Возвеселитесь в поклонении'. Пару часов ничего не происходило, из достойных упоминания событий можно было отметить разве что живописные гримасы флагеллянта Грешника, который ощутимо страдал после бдения. Ольга даже набралась смелости, предложив страдальцу помощь. Она не рассчитывала на согласие, но Грешник неожиданно с благодарностью кивнул, а Водила принес банку с пахучей мазью. Крип смотрел на все это косо, но его никто не спрашивал.
Втирая белую жижу в исхлестанную спину Грешника, Ольга с любопытством оглядела его купе. Обстановка здесь, как и у прочих отрядовцев, была сугубо спартанская, с обилием религиозной символики. Создавалось впечатление, что каждый квадратный сантиметр был отдан под служение культу. Маленькие гравюры, образки, аквилы, собранные, казалось, на сотне планет, настолько в разном стиле они были выполнены. Священные тексты, отпечатанные на отдельных листах и просто вырванные из книг. Там, где оставалось пустое место, снова теснились аквилы, только рисованные от руки, коряво, но старательно, со следами многочисленных затираний и исправлений.
С промежуточного уровня доносились громкие молитвы Безумца. Похоже, он вопил всю ночь и сорвал голос, так что слова объединялись в невнятный поток, среди которого, подобно камням в бурной реке, пробивались 'Император' и 'Зло'. Никто не прерывал беднягу, и это напрягало больше всего, как будто каждый в вагоне искренне верил, что неразборчивое ворчание действительно помогает.
Закончив лечение, Ольга накрыла хворого полотенцем, похожим на банное. Ветхая ткань скрывалась под множеством неловко и криво вышитых слов. Что-то вроде 'Импиратор пабидит' и так далее. Вернувшись к себе, девушка задумалась и обратила внимание — никто не гонит отряд на очередное учение и хозработы. В иных обстоятельствах все отделение давно уже прыгало бы на продуваемой ледяным ветром крыше и в тысячу первый раз драило танк. А сейчас каждый отрядовец был предоставлен сам себе.
Заскрипели кольца, брезент отъехал в сторону.
— Не закрываться, — строго указал Святой Человек. — Все занавески открыть! И так до утра.
Ольга недоуменно пожала плечами, заодно косо глянула, как живет Криптман. Фидус обставил купе примерно так же, как и подносчица, то есть почти никак, в стиле нищебродского лаконизма. Единственным, что как-то разнообразило скудную обстановку, был портрет в красивой металлической рамке, то ли черно-белая фотография, то ли хорошая стилизация под фото. На нем был изображен Фидус, только явно постарше, стриженный под военного 'ежика', с брюзгливо и недовольно опущенными краешками губ. Наверное отец. Или старший брат.
Сервитор молча сидел на полке, рядом с большим ящиком из клепаных полос металла. Наверное, там лежали запчасти и прочая снасть, необходимая для обслуживания живой машины. Скрытые в плоти механизмы тихо жужжали, пощелкивали и вообще контрастировали с неподвижностью живой машины. Крип с предельной осторожностью побрил голову механического покойника, а затем, вооружившись тряпицей и пшикалкой наподобие дезодоранта, начал заботливо чистить и полировать контакты, уходящие прямо в серовато-желтую кожу. Сервитор остался без монструозного дробовика, его забрала и заперла в оружейный шкаф Берта — все, что опаснее ножика на борту оказалось строго запрещено.
Ольге захотелось спросить, осталось ли в нафаршированной металлом башке хоть какое-то подобие разума, но по некоторому размышлению девушка передумала. Черт с ним. Вместо вопроса она открутила барашки запоров и снова начала глядеть в окно.
Тучи казались очень низкими, удивительно тяжелыми, казалось — встань на крыше 'Радиального' — и можно коснуться вытянутыми пальцами. Странно, что флагшток со знаменем Отряда не царапает небо. По левую руку открылся вид на океан, ничем особо не примечательный кроме масштабов. В остальном арктика арктикой, все скучное и стылое, закованное в сплошной ледяной панцирь. Ольга уже знала, что поверхность океана почти не используется, зато хорошо развиты подводные фермы. В результате, несмотря на вечную зиму и чахлый сельхоз, Ледяной Порт самообеспечивался продовольствием, перерабатывая биомассу водорослей в десятки видов пищевых концентратов.
По правую руку открывалось безбрежное поле одинаковых приземистых строений — словно их глубоко закопали, а над мерзлой землей выступали только крыши. Из длинных труб поднимались столбы густого дыма, выдавая напряженную подземную деятельность. Вдали, у самой линии горизонта, темнела полоса, смахивающая на густую застройку, вероятно город, а может огромный завод.
Поезд не спеша прокатился мимо большого здания, напоминавшего будку обходчика, только во много раз больше. На втором этаже громоздился вагончик, похожий на трамвай, за стеклами угадывалось некое движение, похоже вагон исполнял роль наблюдательной кабины. А за будкой расположился заводской комплекс, но странно выглядящий, как несколько серых бетонных коробок после войны. Окна скалились битым стеклом, труба из темного кирпича торчала огрызком сломанного карандаша. Снаружи были кинуты мостки, леса и металлические лесенки, выглядевшие чертовски временными и ненадежными. Фигурки рабочих сновали, как муравьи, кажется, что-то расчищая и восстанавливая.
Внешнее освещение изменилось, тусклый послеполуденный свет наполнился розовато-багровыми оттенками, как будто сами тучи засветились мрачно и угрожающе. Ольга моргнула, протерла глаза, однако иллюзия не исчезла. Окружающий мир казался фотографией, снятой через розовый фильтр. Состав начал карабкаться вверх, поднимаясь на высоченной насыпи. Вот 'Радиальный' перевалил сплошную череду низеньких сопок, и Ольга не удержалась от тихого возгласа удивления.
Все, что девушка раньше видела на 'Маяке', казалось вполне ухоженным. Не слишком дружелюбным, но вполне обустроенным. А сейчас бронепоезд покатился среди зоны грандиозных разрушений. Все побережье словно подвергли массированной бомбардировке, здесь не осталось ничего выше человеческого роста и казалось, некая сила упорно стремилась вывернуть ландшафт наизнанку, закопав высокое и наоборот. И без того невысокие деревца топорщились изломанными пеньками, от многочисленных построек остались только фундаменты среди куч мусора и обломков. Фермы, башни, энерготрассы, все металлические элементы превратились в изломанные, перекрученные скульптуры безумного инсталлятора. Взгляд цеплялся за несколько летательных аппаратов, которые валялись так, будто свалились на землю посреди полета и проржавели насквозь.
'Радиальный' перемещался по широкой дуге, давая хорошую возможность разглядеть все в деталях. Единственное, что здесь выглядело относительно новым и целым, это большой мост, идущий на высоких опорах параллельно железнодорожной трассе. Он выглядел временной, наведенной постройкой и пересекал широкую преграду, похожую на пересохшее русло глубокой реки. Присмотревшись и соотнеся гигантскую 'промоину' с разрушениями, Ольга поняла, что это не русло. Как будто нечто гигантское волоком выползло из океана и двинулось через прибрежную застройку вглубь суши, сопровождаемое жестокой бомбардировкой.
— Это кто же вас так?.. — тихонько спросила она.
— Это, дитя мое, происки Зла, — сказал за спиной глубокий, хорошо знакомый голос, отчетливо выделяя 'Зло' с большой буквы.
— Полгода назад, когда Отряд убавился без малого наполовину.
Священник задвинул обратно брезентовую преграду и, упреждая Ольгу, пояснил:
— Все верно, в таких местах и в такое время нельзя оставаться одному, без присмотра. Но пастырское общение требует уединения, когда мятущаяся душа успокаивается, встретившись лицом к лицу со светом истины.
Грузный дядька сел на скрипнувшую полку, раскрыл библию, которая на самом деле представляла скорее краткий экстракт общественного и политического устройства Империума вперемешку с выдержками разных святых. Очень удобный инструмент для просвещения, все знания под рукой.
— Помолимся.
Прозвучало это, разумеется, не как предложение. Склонив голову и скрестив большие пальцы, Ольга старательно повторила за монахом слова дежурной молитвы. Смысл она уже понимала, но знание готика пока не позволяло бегло выговаривать самой.
— Итак, продолжим, — вымолвил Священник, закончив.
— Ага, — согласилась Ольга, будто имела выбор, она села, выпрямив спину и чинно сложив руки на коленях.
— Хорошо ли ты обдумала наш прошлый урок? — строго вопросил пастырь.
— Да, — дисциплинированно сказала девушка.
— Отлично. Тогда вопрос.
Священник помолчал, все также строго и внимательно глядя на Ольгу.
— Что в Империуме кажется тебе самым странным? Самым неправильным?
— Империум есть обитель человечества! — сразу и без запинки выдала девушка. — Благоустроенный дом, на страже которого стоят привратники числом...
Она сбилась и, смутившись, начала считать, загибая пальцы.
— Император и Свет Его, то есть душа и путеводный маяк человечества. Экклезиархия, сердце человечества. Арбитрес, кость человечества. Инквизиция, совесть человечества. Гвардия, разящая рука..
— Длань, — подсказал Священник, в чьих глазах прыгали искорки доброжелательной иронии.
— Да-да, разящая длань... и щит. Мунисторум, разум человечества. Вместе они образуют гармоничное, совершенное тело. Вот.
Ольга с триумфом воззрилась на Священника. Тот кивнул, отдав должное памяти ученицы.
— Все верно, — сказал он, чуть прищурившись, как сытый, но внимательный кот. — Так и есть. Но... так что тебе кажется самым странным и неправильным в Империуме?
— Так он же совершенный, — подозрительно взглянула на пастыря девушка.
— Империум совершенен, как продолжение Императора, разумеется, — согласился пастырь. — Но существует он в ощущениях и понимании множества людей. Поскольку если бы не было людей, то не было бы Империума, верно?
— Э-э-э... да, — осторожно согласилась ученица.
Ей не было страшно, за несколько очень полезных лекций-проповедей она уже поняла, что Священник не собирается тащить ее в атомную топку за неправильный ответ. Слугу Экклезиархии вполне искренне волновали душа и вера новой послушницы, он делал то, чего не удосужился никто в этом мире — рассказывал, как устроена гигантская империя миллиона планет, кто такой местный бог и так далее. Но девушка старалась не забывать, что имеет дело с религией, а за нее могут и сжечь. Наверное.
— Ты человек, не так ли? — строго посмотрел Священник на Ольгу. Та быстро кивнула.
— И у тебя есть свое мнение об Империуме.
Ольга с мучительной тоской посмотрела на кольчужный воротник Священника. Она чувствовала себя школьником с невыученным уроком, когда нельзя отвертеться и надо что-то отвечать.
— Не пытайся угадать, что хочу слышать я. Скажи, что думаешь ты.
— Ну... в общем... того, — промямлила девушка.
— Да? — ободрил ее служитель культа.
— Он... неправильный, — последнее слово девушка буквально прошептала.
— Отлично! — поднял указательный палец монах.
— Чего?
— Я тебе уже говорил, дитя, — строго напомнил Священник. — В нашей работе нельзя быть безверным. Это не просто опасно, это путь к смерти, а также вещам куда более страшным.
Ольга хотела было спросить, что может быть страшнее смерти, но прикусила язык.
— Но сама по себе вера это лишь щит, — продолжил Священник. — Надо уметь отражать им удары, которые наносят враги человечества. Ты в сомнениях, и это хорошо, это значит, что мы видим слабое место, которое надлежит укрепить здравым рассуждением. Так что же тебе кажется неправильным?
— Ну... Он огромный, — Ольга развела руками, словно подчеркивая необъятность империи всех людей. — И всех сжигают. Все верят...
Она умолкла, чувствуя, что запутывается, не в силах выразить словами ощущение общей неправильности, несоответствия идеи грандиозной космической империи дремучему фанатизму.
— Космические корабли летают, но технику чинят с молитвами... Черт! — она стукнула кулачком по колену, обозленная пониманием ограниченности словарного запаса.
— Откуда ты? — очень серьезно спросил пастырь. — С какой планеты?
— С Земли, — честно ответила девушка.
— Это, наверное, очень еретическая планета, — задумчиво протянул Священник, и Ольга почувствовала, что ей становится холодно.
— И, похоже, неплохо развитая — достаточно, чтобы собирать бытовые автоматы, когитаторы, простые машины, воксы... Тебя не пугает техника, ты, возможно, даже в общих чертах представляешь, что такое электричество или атомный котел. Поэтому тебе кажется, что теократия это неправильно. Верно?
Доотковенничалась...
— Что ж, по крайней мере, ясно, зачем ты здесь, — как ни в чем не бывало, сказал Священник. — Тем интереснее задача.
