Эпидотряд (полная версия)

Особая благодарность:

Андрею Самородову, Кириллу Копылову, mxb, Илье Давыдову, Игорю Танасиенко, Илье Мостовых за финансовую поддержку в трудные времена.

Донаторам и покупателям, которые дали этому проекту родиться и прийти к финалу, несмотря на все затруднения.

Флику, из-за которого все давным-давно началось.

Не Тем Ролевым Играм в полном составе, Злону, Наху и другим за регулярные консультации по удивительной вселенной WH и с надеждой, что со временем еще по БатлТеху поводимся.

Олегу Борисову, который каждый раз сподвигает меня продолжать пейсательство клавишами, когда кажется, что все, пора завязывать с этим делом.

Кларенсу — за наводку на Отряд.

Владимиру — за регулярные напоминания, что 'Ваха' это хорошо и надо бы еще что-нибудь про нее написать.

ЭпидОтряд

... И узришь ты отчетливо Ад в небесной выси

Ты увидишь добро и зло.

Ты увидишь тьму.

Ты увидишь печаль.

Ты увидишь смерть.

Ты увидишь Бога.

Juno Reactor 'God Is God'

Пролог

— Зачем ты пришел, Криптман-младший? Мой Орден тебе не рад.

Даже сидя гигант казался выше стоявшего Фидуса на две головы. Бесформенное одеяние, похожее на плащ со множеством плиссированных складок, опускалось на пол, расширяясь, как основание шпиля. Казалось, что этим плащом владелец демонстрирует нарочитое миролюбие — чтобы дотянуться до силового копья, которое покоилось на подставке из простого дерева без полировки и лака, пришлось бы буквально продираться через ткань, выпутываться из одежды. Впрочем, Фидус не обманывался, случись что, хозяина копья не остановила бы никакая преграда.

Криптман отвел глаза, выдерживать немигающий взгляд собеседника было слишком тяжело. Темные точки зрачков смотрели неотрывно, недвижимо, как лазерные прицелы. Голубые радужки удивительно чистого оттенка, без единого пятнышка или нитки кровеносных сосудов, умножали впечатление неживой оптики. Тем не менее, глаза у космодесантника были настоящие, живые, просто им довелось увидеть многое за долгую жизнь хозяина. Возможно, слишком многое.

— У меня достаточно времени ... инквизитор ... — гигант сделал едва уловимую паузу, которая изящным росчерком оттенила пренебрежение к статусу гостя. — Я могу позволить себе тратить его щедро, не скупясь. Вопрос в том, спешишь ли ты.

Капитан тринадцатой роты, наконец, отвел взгляд от инквизитора и посмотрел в окно. Обычное широкое окно с угловатой рамой, тщательная копия оригинала из незапамятных времен, когда Терра еще не была центром Вселенной, родником истинной веры и светоносного Астрономикона. Иллюминатор молельной капитана сейчас выходил на теневую сторону, поэтому за бронированным стеклом царила полутьма. Но в ближайшее время крейсер поменяет курс, и яростный свет желтой звезды затопит восьмиугольную залу.

Дымок от благовонных лампадок струился низко, будто прижимаясь к деревянному полу, на котором твердой рукой был изображен символ двухконечной стрелы, вписанной в круг. Едва заметная циркуляция воздуха вытягивала серые струйки вдоль стен, лишенных украшений и декора. Только первозданный металл, сталь с частыми заклепками, все как тысячу лет назад, в тот час, когда крейсер сошел со стапелей. Впрочем, металл почти скрывался под свитками, которые покрывали десятиметровые стены в несколько слоев, как свежая стружка. Драгоценный пергамент, дешевая бумага, обрывки кожи преданных адептов, даже деревянные дощечки. С печатями освященного сургуча, просто приклеенные, кое-где прибитые гвоздями, что прошли сквозь металл, как через мягкий воск. Разный материал, разные слова, но почерк везде одинаковый, машинно-точный. Не молитвы, скорее заметки. Память веков.

— Мой Орден тебе не рад, — повторил гигант. — И я тоже. Но коли ты здесь, было бы невежливо прогонять ... инквизитора.

Снова эта пауза, едва заметная, почти неуловимая. Четко и прямо разъясняющая, что говоривший на самом деле думает про Фидуса. Голос большого человека звучал ровно и глубоко, с трудно уловимой теплотой. Так урчит двигатель, все части которого притерлись друг к другу и работают в идеальной гармонии, под кропотливым присмотром ублаготворенного духа. Фидус не обманывался, тепло на него не распространялось. Просто большой воин жил в мире с самим собой и не видел причины раздражаться по поводу незначительного визита незначительного человека.

— Я вижу, душа твоя в смятении, а мысли путаны. Можем помолиться вместе, — неожиданно предложил капитан. — Затем ты расскажешь, в чем твоя забота. Но сразу отвечу ...

Гигант качнул головой, снежно-белые пряди волос дрогнули в такт движению. Обычно воины Ордена брились наголо, чтобы проще было обслуживать и чинить разъемы интерфейса, а также обрабатывать ранения головы. Но мудрец был исключением, возможно потому, что редко участвовал в схватках. Ныне Орден востребовал его иные таланты.

— Ты определенно пришел с просьбой, но, учитывая предшествующие события, это барабан, чей стук не достигнет моих ушей.

— Я не понимаю ... — теперь покачал лобастой головой инквизитор. Ему очень хотелось сунуть руки в карманы, скрестить их на груди или еще как-то выстроить психологическую защиту. Здесь Фидусу ничего не угрожало и, тем не менее, он чувствовал себя неловко и неуютно.

— Что ж, скажу яснее, — голос капитана утратил существенную часть добродушия, теперь от него веяло холодком криогенной камеры. — Инквизитор Криптман, не ты убил двух моих собратьев, но ты повинен в том, что их больше нет с нами. Ты можешь оправдываться, сколько сочтешь нужным, однако твои слова — как далекий барабан в ночи. Он звучит, но его стук не трогает мое сердце. Думаю, эта аналогия тебе понятна?

Фидус сжал зубы и низко склонил голову, пытаясь скрыть румянец злости. Впрочем, то была скорее инстинктивная реакция, обмануть сверхъестественно развитые чувства гиганта все равно невозможно.

— Неспящие могут думать, что угодно, — Криптман вскинул подбородок и посмотрел прямо в голубые глаза капитана. — Я не принимаю на себя вину! Не я призвал их нарушить блокаду!

— Это факт, — печально согласился десантник. — Но твой доклад номер четыре, написанный чернилами паники на листе ужаса, сподвиг их на это. Впрочем, твою ошибку можно было бы понять. Не простить, но понять ...

Гигант вздохнул с непритворной грустью, что при его размерах и ширине грудной клетки выглядело как порыв теплого воздуха из маленькой домны.

— Можно, если бы ты признал вину и раскаялся. А не упорствовал в сказках о неких ужасающих ксеносах, которых никто не видел, и которые стерегут во тьме, как волки агнцев. Добросовестное заблуждение умудренного опытом инквизитора — оригинальная причуда. Но в исполнении юнца это уже не стильное сумасбродство, а досадная глупость.

Фидус молчал, потому что сказать было нечего. Точнее — можно и много чего, но все это бесполезно. Криптман уже осознал наглядно, что ему не верят, так же как не верили отцу, и упорствовать бесполезно. По крайней мере, упорствовать открыто и прямо.

— Мне нужна помощь, — вымолвил он, наконец. — Я действительно пришел попросить ... совета.

— Совета? — гигант, кажется, искренне удивился. — У меня? Что может сказать тебе одинокий служитель Ордена Неспящих?

— Мне нужна твоя мудрость, — твердо сказал Фидус. — Знания человека, который прожил века и хотя был рожден для войны, прославился на иной стезе.

Капитан улыбнулся — холодно, с едва заметной ноткой превосходства.

— Я не человек, юный инквизитор. Я одновременно и больше, и меньше чем смертный. Но в какой-то мере ты прав, я видел многое ... Что ж, пусть загремит твой барабан во тьме.

Фидус вдохнул и выдохнул, будто насыщая кровь кислородом перед броском в бездну, к невидимым тварям.

— Мне нужно спасти женщину.

Тонкие брови капитана сами собой приподнялись домиком, глаза сверкнули в далеком отсвете звезды. 'Гнев праведника' завершал маневр разворота, линия, разделяющая свет и тьму, скользила по корпусу, приближаясь к молельной зале. Неожиданно бескровные губы командира тринадцатой роты растянулись в скупой улыбке.

— Та девочка? Юное создание, что было перенесено сквозь тысячелетия? Ты говоришь о ней?

— Да, — прозвучало как выдох облегчения, Фидус был рад, что нет нужды пускаться в долгие объяснения. Впрочем, следующий вопрос капитана был ожидаем и тяжел.

— Зачем?

Криптман задумался.

Зачем? И в самом деле — зачем?

— Я обязан ей, — сквозь зубы проговорил Фидус.

Инквизитор много раз повторял эти слова, представлял себе разговор с мудрецом и, казалось, добился совершенства. Но сейчас привычная гладкость речи пропала, растаяла под взглядом ангела Императора.

— Она спасла меня, несмотря на ужасы, что ее окружали. Спасла, даже не зная, кто я. Просто потому, что была сострадательна.

Каждое слово буквально пробивалось сквозь глотку, цепляясь острыми краями, царапая саму душу.

— Я обязан ей. И я хочу помочь.

— У тебя была возможность просто не допустить такого исхода. Но в то время ты ей не воспользовался, — бесстрастно напомнил капитан. Он сохранял недвижимость, только яркие глаза жили на каменном лице, да едва заметно вздымалась накидка на груди.

— Да, это правда.

Волна жгучего стыда опять нахлынула, обжигая душу Криптмана.

— У меня была возможность, но я ей не воспользовался. Я струсил.

Главное было сказано, Фидус выдохнул, чувствуя, как на душе стало чуть полегче, самую малость.

— Я хочу вытащить ее из Службы Очищения, — сказал он решительно, будто обрезая страховочные нити. — Я хочу спасти ее от смерти.

— В Адепто Пурификатум люди выживают.

— Три процента. Это общеизвестно. Один и девять десятых процента. Это на самом деле.

— Но чем я могу тебе помочь? — удивился капитан. — Ты все еще инквизитор, это ваши дела. Я бесконечно далек от Очистки. Хотя, если принять, что любое деяние во славу и благо Империума объединяет, то все мы, конечно, братья во служении.

— Я пытался, однако не преуспел. Моя группа распущена, адепты переведены под начало других инквизиторов. Совет настоятельно рекомендовал мне воздержаться на неопределенный срок от любых следственных действий. Я почти под домашним арестом. Обращался к нашим архивариусам и юристам, они не нашли способа официально и законно решить вопрос. Пока не истечет срок послушания, вытащить человека из Адепто Пурификатум невозможно.

— Ты забыл казус Замечательного Деяния, — напомнил капитан.

— Нет, не забыл. Она слабая девочка, она не переживет даже послушания. Что уж там говорить про Деяние ...

— Сил слабой девочки хватило на то, чтобы таскать некоего инквизитора по воздуховодам, — усмехнулся космодесантник. — Не делай удивленное лицо, Фидус, там погибли двое наших. Разумеется, Орден дотошно изучил и перепроверил все материалы следствия. А заодно Ольга, даже не зная готика, ухитрилась пройти немалую часть баллистической станции, убегая от мутантов, сервиторов и еретиков.

— Му ...

— Мутантов, — с вежливой непреклонностью повторил капитан. — Да, мы приняли к сведению твою версию и проверили ее тоже. Нет, ты ошибся, Орден, инквизиторы и 'шестеренки' перебрали станцию по винтику и не нашли никаких следов описанных ксеносов. Мутанты — да, как на любом объекте, который достаточно обжит и велик. Однако не более того. Прими это к сведению и больше не предавайся фантазиями. Во всяком случае, здесь.

Яркий свет скользнул в молельный зал первыми лучами, как фехтовальщик, что проверяет защиту врага пробным выпадом. Фильтров на окнах не было, Криптман машинально прищурился, думая, как десантник переносит ярчайший свет.

— Впрочем, я согласен, послушание она не переживет. И ты решил, что я могу заменить собой армию ваших архивариусов?

— Ты не просто избранный воин Императора. Ты че ... — Фидус запнулся, искорки сдержанного веселья на мгновение полыхнули в глазах титана. — Астартес, который посвятил жизнь знаниям, дипломатии, языкам. Искусству переговоров, достижения целей без войны. Ты говорил и добивался успехов с людьми, еретиками, ксеносами и Бог знает кем еще. Ты общался на равных с Экклезиархией, арбитрами, моими коллегами, всеми администрациями. И я подумал ...

Фидус перевел дух, вдохнул поглубже.

— Может быть, ты сможешь посоветовать то, чего действительно не знает больше никто. Найти лазейку в законах и прецедентах, которой никто не пользовался.

Гигант поднялся с неожиданной легкостью. Плащ на нем взметнулся подобно крыльям, сам собой утянулся в талии, образовал широкие рукава. Очевидно, материал был необычный, с памятью формы. Капитан подошел к окну мимо Фидуса, посмотрел на звезду, даже не прищурившись, хотя инквизитору уже приходилось закрывать глаза ладонью. Криптман видел только темный силуэт на ослепительно ярком фоне

— Жаль, но здесь я ничем тебе не могу помочь.

— Или не хотите?

— Не хочу, — капитан, словно и не заметил вырвавшуюся у инквизитора дерзость. — Твоя слабость — твое бремя. Однако если бы я и захотел ...

Щелкнули жалюзи, опускаясь, шаг за шагом, перекрывая сложной системой планок яркий свет. Теперь залу освещал только мягкий свет лампадок.

— Некоторые законы и правила можно обойти, другие произвольно истолковать. Иногда — столкнуть нормы, пользуясь разночтениями. Но в данном случае все эти пути закрыты. Когда человек становится послушником в Адепто Пурификатум, он может покинуть Очистку тремя способами.

Космодесантник поднял кулак и перечислил, отгибая пальцы:

— Очищенным после четырех лет послушания. Прощенным, совершив Деяние. Или мертвым. Других не существует.

Фидус посмотрел на широкую ладонь с тремя пальцами, каждый из которых размером походил больше на маленький снаряд. Инквизитор понял, что гвозди, которыми крепились к стенам записи капитана, приколачивались отнюдь не молотком.

— Этого не может быть, — Фидус моргнул, с трудом удерживаясь от горестного вздоха. Он до конца надеялся, что старый мудрец, равно искусный в делах войны и мира, сможет помочь. Капитан улыбнулся, очень скупо, так, что инквизитор даже усомнился, не привиделось ли в тенях?

— Я видел многое ... — медленно, размеренно вымолвил космодесантник. Он стоял рядом с Криптманом, и человек физически чувствовал невероятную энергию, мирно спящую в модифицированном теле космодесантника.

— Я видел горящие планеты, чья смерть сияла во тьме космоса погребальными кострами. Темный свет варпа, освещающий галактику из ничто и нигде. Штурмы орбитальных крепостей и гибель неисчислимых армий, когда миллиарды трагедий объединялись в единый поток страдания, сводящий с ума астропатов. Проявления сущностей столь поразительных, что разум не может даже воспринять их, и тем более понять. Все эти мгновения жизни растворились в реке времени, исчезли.

Гигант коснулся указательным пальцем виска под белой прядью волос

— И все же они остались в моей памяти. Память и знание сделали меня, как ты выразился ... — астертес хмыкнул — Дипломатом. Порой надо прожить много жизней и увидеть миллионы смертей, чтобы осознать простую вещь. У любой задачи есть решение. Но иногда это решение требует посмотреть на проблему под совершенно особым углом.

— Не понимаю.

— Я не смогу помочь тебе вытащить девушку из Очистки незапрещенными способами, это невозможно. Однако если разложить твою задачу на составные элементы и взглянуть на них более внимательно, более, скажем так, широко, то ... кто знает? Есть над чем поразмыслить.

— Значит, мой барабан все-таки прозвучал достаточно громко? — усмехнулся Криптман, невесело, с опущенными уголками рта. Надежда боролась в душе инквизитора с опасением.

— Меня сложно удивить. Я думал, что ты будешь просить за себя, поэтому согласился на встречу, и магистр дозволил тебе взойти на борт 'Гнева'. Было интересно, насколько сын своего отца готов унизиться и умалить достойное имя Криптманов. Но я ошибся, и это интересно. Почти необычно. По моим личным впечатлениям, когда человек ступает на дорогу трусости, он идет по ней до конца. Возможно ты исключение. Возможно ...

— Значит, решение есть? — повторил вопрос Криптман, затаив дыхание.

— Да. Но тебе оно не понравится. И скорее всего ты умрешь, исполняя его.

Фидус облизнул губы, нервным движением пригладил бакенбарды, провел пальцами по ввалившимся щекам, опустил руки, сжав пальцы в кулаки до хруста в костяшках. И вымолвил одну короткую фразу:

— Что я должен сделать?

Часть I

Рота технического обслуживания

Глава 1

День Х

— Принимайте.

Ольга подтянула выше край шарфа, до самого носа. Несмотря на подбитую каким-то мехом долгополую куртку, холодный ветер прокусывал, казалось, до самых костей. Что немудрено — Ольга всегда была худенькой, и скудный паек не способствовал образованию жировой прослойки. Кажется, в этой поганой вселенной человеческая жизнь стоит шиш да маленько, а питаются все исключительно тюремным пайком. Ну, в самом деле, где бы и чем бы ее здесь ни кормили, еда неизменно вызывала прочные ассоциации с баландой. И давали хавчик неизменно в железных мисках с инвентарными номерами на два-три десятка цифр.

— Роспись здесь.

— Знаю.

Ольга потянула ниже уши вязаной шапки. Бритая почти налысо голова постоянно мерзла, вялые, тоскливые мысли едва шевелились, как снулые рыбы в застывающем аквариуме. 'Принимающая' сторона, здоровенная тетка, строго посмотрела на худенькую девчонку. Ольга молча воззрилась на тетку, гадая, кто бы это мог быть и почему она расписывается в каких-то ведомостях за новоприбывшую. И куда вообще ее, Ольгу, закинула судьба. На тюремном корабле заключенную не удосужились просветить относительно дальнейшей судьбы, а также проигнорировали робкие вопросы.

Пейзаж вокруг расстилался унылый, индустриальный, до странности похожий на обычную степь зимой. Много песка, скованного льдом, много бетона, слепые короба зданий, разбросанные без всякого порядка. Или, во всяком случае, кажущегося порядка. Трубы, источавшие в темное небо черные и белые дымы. Линии электропередач или нечто сильно на таковые похожее — металлические фермы и пучки проводов, сильно провисающие. Если немного постараться, можно убедить себя, что вокруг честная русская степь. Надо лишь не думать, что в большинстве зданий ни единого окна, решетчатые фермы раза в два выше нормальных, а вместо автомобилей громыхают монструозные конструкции, смахивающие на паровые трактора с прицепами. А еще не нужно смотреть на летающий череп с тремя птичьими лапками, что завис над головой передающей стороны.

— Ну, все, — мрачно, без всякого энтузиазма сказал аколит, измерив Ольгу критическим взглядом, будто проверяя, достойна ли она вырваться из-под его опеки.

Девушка молча поежилась, чувствуя, как снова болит плечо и ребра на правом боку. Знакомство с мудаком в серой робе началось с того, что тот крепко ее поколотил за недостаточно усердное чтение молитв. Ольга с удовольствием плюнула бы ему в кашу или дала исподтишка по голове обрезком трубы, но девушка уже поняла, что к вопросам религии здесь отношение... специфическое. Обвинят в этой их ереси — и все закончится плохо. Пришлось глотать унижение и зубрить молитвы.

— Принимайте, — скривил рожу робоносец, и череп завозюкал по листу перышком, видимо фиксируя акт передачи.

На злобной фзиономии аколита ясно читалось 'теперь она ваша забота'

— Принимаю, — прогудела тетка, без всякого почтения отдав аколиту папку с подписанными документами. Папка была очень старой, золотой орел на верхней крышке почти стерся, растеряв солидность, превратился в смазанное пятно. Козел в робе передал папку черепу, который подхватил ношу третьей железной лапкой и ощутимо просел, стараясь удержать тяжесть. Моторчик в желто-белой башке зажужжал, как разозленный шмель, красные линзы часто заморгали, щелкая скрытыми механизмами.

— Император защитит, — козел сложил руки на груди, перекрестив большие пальцы, с постной набожностью уставился в серое небо.

— Воистину защитит! — тетка повторила его жест, но с куда большей искренностью.

— Защитит... — прошептала Ольга, следуя общему примеру. К счастью в этот раз она не запуталась и сказала правильное слово на местном языке, не путая с русским.

В небе никакого Императора не обнаружилось. Там с низким гулом пролетела некая хрень, оставляя за собой явно антиэкологичную полосу угольно-черного выхлопа. Мигала холодным светом большая звезда, неподвижно зависшая прямо над головами. Наверное, спутник или какое-то орбитальное сооружение.

Совершив обязательный ритуал, мужик не прощаясь и не удостаивая спутниц лишним словом, пошел обратно, к летающему аппарату, похожему на фантастический самолет, презирающий аэродинамику. Во всяком случае, Ольга так и не поняла, как можно летать с такими короткими, толстыми крылышками. Судя по грому и стуку, что производило в полете это ведро с запчастями, оно тоже не понимало и перемещалось исключительно божьей милостью.

Ольга тяжело вздохнула, поправила брезентовую лямку на плече. Вместе с одеждой девушке выдали перед посадкой вещмешок-баул, литров так на сто, но скарб послушницы сиротливо болтался где-то на дне торбы, не изнуряя тяжестью. Какое-то стремное будущее, подумалось ей. Это не история о торжестве прогресса, а повесть о великой стройке коммунизма. Во всяком случае, одежда, выданная каптенармусом на корабле с решетками, злой охраной и постоянными молитвами, могла сразу и без перешивки сниматься в любом фильме об ужасах GULAG и принудительного труда.

— Олла, — неприветливо сказала тетка, глядя на девушку с тем же кислым выражением лица, что и мужик.

— Ольга, — машинально поправила та и съежилась, сообразив, что снова сболтнула лишнее.

— В сопроводиловке сказано 'Олла', — строго вымолвила бабища. — Значит Олла. Порядок прежде всего.

Тетка вызывала ассоциации скорее с культуристкой на пенсии. Мощная, кубическая, зверски сильная даже на беглый взгляд. И одета куда лучше Ольги, в какой-то стеганый комбез с капюшоном. Там, где анатомически полагалось быть талии, могучее пузо обтягивал брезентовый пояс с множеством инструментальных кармашков. На левом плече краснела фосфоресцирующая блямба с каким-то символом, кажется буквы 'S', 'K' и еще что-то.

Самолет завыл, заскрежетал, словно в его крутящуюся утробу кинули ведро гаек. И взлетел, хотя это и казалось невозможным. Ольга проводила взглядом короткокрылое угробище, подавила машинальное желание облегченно перекреститься, вместо этого на всякий случай сотворила аквилу, едва не уронив баул с плеча. Посмотрела на культуристку, ожидая инструкций.

— Пошли, — неприветливо указала тетка.

Ольга проследила за рукой в толстой перчатке. Сардельковидные персты указывали на трактор, стоявший буквально посреди мерзло-песчаной степи. Машина дымила и светила единственной фарой-прожектором.

— Как прикажете, — вздохнула Ольга, снова поправив баул.

От бетонированной посадочной площадки до трактора казалось недалеко, но пешком, да еще в больших не по размеру ботах, которые болтались на ногах как вериги — путь вышел изрядным. Внутри машины было тесно, неудобно, зверски воняло химией и бензином, который здесь называли 'прометий'. Но, по крайней мере, двигатель наполнял кабину живительным теплом, настолько, что девушка даже сняла шапку. Сняла варежки с обрезанными пальцами и растерла озябшие ладони. На обстриженных под корень ногтях не осталось ни крошки лака, кожа растрескалась, покрылась заусенцами.

'Ручки, мои ручки...'

— Звать меня будешь Берта, — сказала тетка, проводя сложные манипуляции с тремя рычагами и пятью маховиками. — Наставник Берта.

Машина страшно заскрипела и тронулась. Судя по тому, как трясло чудо-автомобиль, слово 'амортизация' в далеком светлом будущем забыли напрочь. Любая кочка под высокими колесами передавала болезненный толчок прямо в зад пассажиру.

— Да, наставник...

— За глаза наши мудаки зовут меня Большой Бертой или БоБе. За глаза, потому что за это могу и зубы повышибать.

— Я поняла, наставник. Не буду следовать их позорному примеру.

Берта с подозрением скосила глаза на Ольгу, но девушка добросовестно отогревалась, и на лице у нее застыло блаженство котенка, посаженного на теплую печь.

— Пятьсот шестьдесят седьмая рота технического обслуживания. Браслет потом получишь. Запомни. Пять, шесть, семь.

— Да, запомнила.

— Ты младший послушник. Будешь в моей машине, подносчик баллона. Там поглядим. Работа несложная, ответственная. Но сначала три дня подготовки. Освоишь снаряжение.

— Как прикажете, — согласилась Ольга. — Буду. Освою.

Берта снова поглядела на послушницу. Глаза у бой-бабы оказались неожиданно красивыми, с очень чистыми белками, почти без кровеносных сосудиков и контрастно яркими радужками. Глаза эльфа на лице орчихи.

— Ты вообще понимаешь, куда попала? — неожиданно спросила орчиха Берта.

— Нет, — честно призналась Ольга. — Меня сюда направили с тюремного корабля.

— Тюремного? — не поняла тетка. — Ты смотри, не ляпни такое на людях.

Она фыркнула с презрительным негодованием.

— Чего выдумала, дура малорослая, монахов тюремщиками звать.

Девушка потерла пальцы, которые все не хотели отогреваться и казались деревянными.

— Извините, наставница. Я еще плохо разбираюсь в правилах, но очень-очень стараюсь! Чтобы свет Императора согрел... э-э-э... озарил мою душу! Тюре... монахи сказали, я должна искупить грехи, — Ольга помолчала и осмелилась добавить потихоньку. — Но у меня не было грехов.

— Так ты не доброволец? — казалось, Берта очень удивилась.

— Нет.

— И не штрафник?

— Нет. Я ничего не сделала, — Ольга подышала на пальцы, чтобы погреть их дополнительно. Легкий парок рассеялся по дребезжащей кабине.

— Совсем охренели, — возмутилась Берта, крутя большое колесо, обмотанное кожаным шнуром. — Скоро к нам детей будут отправлять, — она помолчала и со злостью добавила, скорее себе, чем собеседнице. — Вот скажу все коменданту, вместе жалобу напишем. Надо твое дело поглядеть.

Ольга угрелась, свернулась в клубок внутри куртки, натянула варежки обратно. Хотелось прикрыть глаза и задремать. Трактор бодро катил вперед, подпрыгивая на кочках, время от времени по кабине скользил свет фар встречных машин. С левого борта образовалось нечто, похожее на целый лес газовых факелов, очень высоких, чуть ли не на километр. С правого потянулась насыпь, совсем как железнодорожная, со щебенкой и семафорами. Хотя машина и гремела немилосердно, сам двигатель при этом гудел существенно тише обычного ДВС. Над трактором пролетел диковинный вертолет, скользнул слишком быстро, чтобы Ольга рассмотрела детали.

— Орочье дерьмо, — выругалась Берта, непонятно зачем и почему.

— А мы куда едем? — осмелилась спросить послушница.

— Пятьсот шестьдесят седьмая рота технического обслуживания, — медленно, чуть ли не по слогам, как слабоумной, пояснила бабища. — Радиальная-двенадцать.

— А там есть дадут? — тихонько пискнула Ольга.

— Жрать хочешь? — прогудела Берта.

— Ага.

— Будет, — с неожиданным добродушием сообщила тетка. — В ЭпидОтряде сорок тысяч способов подохнуть, но голодом не морят.

— А оно так и должно быть? — опасливо спросила девушка, показывая на замигавшую на приборной доске пиктограмму. Панель управления трактором отличалась строгим минимализмом, и красный символ шестерни выделялся особенно зловеще.

— Нет, — досадливо шевельнула могучим плечом культуристка. — Дух машины недоволен. Как приедем, 'шестеренка' будет его ублажать и умиротворять.

Берта махнула правой рукой, словно пыталась изобразить половинку аквилы и пробормотала скороговоркой что-то непонятное. Судя по всему, загадочная 'шестеренка' наставнице не нравилась. Ну вот, подумала девушка, только все показалось нормальным — и вот тебе, чтобы не расслаблялась. Нельзя забывать, они здесь все сумасшедшие, все как один. Не то слово скажешь — и привет.

Время тянулось неспешно, в кабине отсутствовали часы, за бортом установились неизменные сумерки. Ольге казалось, что трясучее путешествие длилось минут двадцать, но с тем же успехом оно могло занять и пару часов.

— Почти приехали, — сообщила Берта, лихо крутя широкое колесо.

Ольга приподнялась выше, поерзала на кресле, чья обивка прохудилась до такой степени, что превратилась в символ, идею обивки на стальном каркасе. Впереди возвышалась громада строения, разительно отличавшегося от стандартных и безликих коробок. Постройка напоминала ангар в виде половины разрезанной вдоль бочки. Над 'бочкой' возвышалось несколько решетчатых башен, объединенных в один комплекс большими связками проводов и кабелей. Пучки параболических и решетчатых антенн торчали на все стороны света, некоторые вращались с разной скоростью. Всю конструкцию окаймляли красные огоньки, предупреждающие от столкновения с летательными аппаратами. Учитывая высоту сооружения, предосторожность казалась уместной.

Вокруг ангара разбегалась сложная система бетонированных полос, не дороги, а скорее 'трассы', путепроводы. Когда трактор выбрался на одну такую и застучал колесами по старым плитам, Ольга заметила многочисленные выщерблены на бетонообразной поверхности. Тут явно гоняли тяжелую гусеничную технику. Сквозь тонкие стены кабины донесся протяжный механический вопль — сработала жуткая сирена. От замогильного воя дребезжали зубы и хотелось забиться в очень глубокую нору. Сирена прогудела еще раз и наступила тишина — после жестяного вопля обычный фоновый шум казался далеким и несущественным.

— Успели, — с удовлетворением заметила Берта. — Но придется поспешить. Держись.

Ольга плохо ее расслышала, в голове и ушах все еще звенело от сигнала. Поэтому когда трактор рванул вперед, как пришпоренный, скача по стыкам плит, девушка едва не прикусила язык. Ее трясло и мотало как лягушку в мяче, до горечи, подступившей к горлу.

— Приехали.

Ольга вывалилась из кабины, плохо соображая и всеми силами стараясь не блевать. Приложив немало сил, удержалась на ногах, почти не шатаясь. Пустой желудок завязывался хитрыми узлами, желчь по ощущениям булькала где-то под языком.

— Привезла, — сухо отчиталась перед кем-то Берта. Или не отчиталась, а сообщила, просто сухо и недружелюбно.

— Слабоват нынче послушник пошел, — сказала густым басом размытая тень, на пару голов ниже наставницы, но столь же широкая в плечах.

Ольга сглотнула, распрямилась, опираясь плечом о разогретый борт машины. Трактор остановился почти у самых ворот ангара, каждая створка метров двадцать в высоту, а то и больше. Внутри что-то гудело и свистело, как громадный паровоз. Вокруг постройки суетилось с пару десятков людей, может немного больше. Все они производили впечатление работяг, крайне занятых очень важным делом. Мимо катилось нечто, похожее на погрузчик с высоко задранными 'когтями'. Высоко поднимая ноги, как солдат на параде, прошагал 'сервитор', несущий в большой корзине из сваренных полос металла всякую мелочь — бензиновую канистру, обрывки проводов и так далее. Местные упарывались по могильной крипоте и даже роботов заделывали под зомби.

— Уши закрой, — посоветовала тень.

Пока Ольга думала, что бы это могло значить, сирена завыла снова. Теперь, поближе к источнику и без преграды в виде кабины, звук бил физически, долбил по ушам и всему телу словно акустический молоток.

— Да, слаб нынче послушник, — повторила тень.

Проморгавшись, Ольга сообразила, что это на самом деле среднерослый и очень широкий в плечах мужчина с налысо бритой головой. Кажется, холод мужику был нипочем. Вместо привычных уже курток-бушлатов и комбезов он был одет в какую-то рясу, причем с натянутой прямо поверх нее кольчугой без рукавов. Кольца матово блестели в свете прожекторов и казались пластмассовыми. Вместо пояса у мужика имелась цепь, на которой болтался череп и толстенная книга с металлическими застежками.

— С ней все странно, — коротко сказала Берта. — Надо будет разобраться.

— Разберемся, — ответил похожий на монаха собеседник. — Ничто не случается без воли Императора и всякое действие направляет нас по пути, что Он отмерил каждому.

— Император защитит, — набожно вымолвила Берта, складывая руки в привычном жесте.

Ольга лишь судорожно глотнула, с трудом побеждая приступ тошноты. Тоже попробовала изобразить 'аквилу', но с учетом ее состояния получилась скорее пародия на умирающего лебедя.

— Сейчас отправляемся.

Монах посмотрел на Ольгу сверху вниз, сверкнул неожиданно доброжелательными глазками, почти незаметными меж толстых заслонок черепашьих век.

— Добро пожаловать на борт, дитя.

— На... Борт...— выдохнула непонимающе девушка, пока свист и шум нарастали.

А затем онемела, когда постоялец ангара, наконец, стал выползать из пристанища.

— Мобильная рота номер пятьсот шестьдесят семь двенадцатого батальона второго полка дорожно-ремонтных работ и технического обслуживания. Самоходный центр санитарно-эпидемической очистки 'Радиальный-12'.

— Господи, я ничего не поняла, — прошептала Ольга, уставившись расширенными глазами на выползающий из ангара чудовищный бронепоезд.

Огромная механическая змея была составлена из вагонов десятиметровой высоты или около того. На глазок Ольга прикинула, что не меньше пяти человеческих ростов. Вагоны чередовались попарно — сначала шел 'куб', похожий на что-то жилое, двухуровневое, по крайней мере, в нем были редкие окна и обычные двери со спускаемыми трапами. Затем глухая жестянка без единого окошка, зато с широченными панелями, которые, по-видимому, исполняли задачу грузовых ворот и аппарелей. Таких пар в составе насчитывалось пять или шесть. Замыкала длинную гусеницу орудийная платформа с пакетами реактивных снарядов, поставленных вертикально. Головной вагон, он же, очевидно, 'паровоз', злобно светился узкой прорезью остекления рубки, сбрасывал пар через клапаны у самых рельс и гудел.

Ольга перевела дух, вытерла мокрое от пота лицо рукавом. Из паровозной кабины вытянулся вверх длинный телескопический флагшток. На нем развернулось широкое знамя красного цвета, расписанное белыми символами, из-за темноты девушка не могла разобрать их. Заиграла музыка, какой-то марш с преобладанием духовых и литавр. Ритмичное завывание далеко разносилось в холодном воздухе, над головой мертво подмигивали звезды, настоящие и рукотворные. Происходящее до ужаса напоминало репетицию съемок фильм о буднях Гражданской войны — бронепоезд отходит, красное знамя реет, играет марш, только ни души на перроне.

— А революционный комиссар с револьвером полагается? — спросила она.

'Дура, дура, дура! Мало тебе было?! Придержи язык!'

— Ты че, какой комиссар? — искренне удивилась Берта. — Мы не в Гвардии, нам комиссар не положен. Я тебя сама расстреляю, если понадобится. Быстро на борт!

— Но... как? — Ольга беспомощно посмотрела на движущуюся махину.

— На ходу, как еще! Иди за мной, делай как я!

— Во славу Его и нашего доброго покровителя святого Кларенса! — провозгласил монах. — Теперь ты с нами, доблестная сестра СанЭпидОтряда Коммунистов, — и добавил, уже тоном ниже, деловито и быстро. — Поспешай, дитя, не то останешься за бортом, а это будет считаться дезертирством.

Глава 2

За восемь месяцев до дня Х...

Большая часть поверхности Марса давно скрылась под искусственным покровом, где объединялись в бесконечно сложной паутине заводские комплексы, стартовые площадки, катапульты электромагнитного запуска на орбиту, линии электропередач и трубопроводы. От многоступенчатых терминалов разбегались, как огромные снежинки, нити коммуникаций, по которым неустанно катились гусеницы трехколейных сверхтяжелых поездов. Лишь несколько участков древней поверхности казались заброшенными, дикими — покрытые рыжеватым песком иссеченные слабыми ветрами скалы, какими они пребывали до прихода человека. Одним из таких заповедников, напоминавших о первозданной марсианской природе, оставалось плато Фарсида.

Громадный стол возносился из каменистой пустыни в низкое, затянутое желтыми облаками небо. При более внимательном осмотре единая конструкция оказывалась собранной из множества опор, соединенных в кажущемся хаосе, изобилующем асимметричными переходами и фрактальной геометрией. Циклопическое сооружение пронзало атмосферу, соединяя планету с орбитальной сетью, также оно было антенной, частью оборонительной системы планеты и выполняло еще около полусотни главных функций, большая часть которых либо не имела определения на готике, либо не подлежала разглашению в силу предельной секретности.

Здесь проводились некоторые специфические ритуалы служения Омниссии. Здесь святые отшельники растворялись в созерцании прекрасного, идеального воплощения чистой математики. Великие философы 1101000110 0000011101 0000101110 1111010001 1000001111 0100001011 0110110100 0010110101 1101000010 1111011101 0000101110 0011010000 10110101 постигали через интенсивные размышления скрытые грани Его Вселенского Величия и открывали новые аспекты ублаготворения машинных духов. Здесь проводились определенные таинства, события и встречи, которым следовало оставаться скрытыми от любых сторонних взглядов. Или наоборот, явленными граду и миру, как, например, сегодня.

Лифтовая платформа должна была опуститься менее чем через час.

Манипулы Двенадцатого легиона Фарсиды стояли, подобно изваяниям, уже четвертые сутки, с момента прибытия 'Тронной Кузни' к внешним причалам Олимпийской башни Циолковского. Красные плащи скитариев висели тяжело, словно отлитые из металла, так что их не мог пошевелить даже нескончаемый ветер, гонявший клубы мелкодисперсной пыли вдоль грандиозных опор.

Фабрикатор-Генерал Марса возвращался домой.

Редкие зрители, появлявшиеся на внешней площади, без особого интереса рассматривали замерших воинов. Разве что дети да молодые аколиты иногда подходили к истуканам, чтобы с почтительной и безопасной дистанции рассмотреть их гальваническое вооружение, а также оригинальные нюансы снаряжения. Впрочем, даже если бы дети, подобно своим сверстникам из лишенных благоволения Омниссии миров, начали залезать 'статуям' на головы, те сохранили бы абсолютную неподвижность. Лишь непосредственный приказ владыки Марса или Фабрикатор-локума мог сдвинуть железных бойцов с места. По традиции, легион в полном составе должен был в пешем строю сопроводить транспорт Фабрикатор-Генерала до Храма Всех Знаний и лишь после этого отправиться на дозарядку, дефектоскопию и кормление.

— Не по традиции, — поправил себя (точнее устранил дефект оценки) громоздкий механикус, наблюдая за статичной картиной почтительного бдения скитариев на довольно примитивной видеопанели общего пользования.

— По стандартному протоколу, — исправил он первоначальную оценку, и углы металлического тела под робой сложились в причудливую конфигурацию, показывая, сколь далеко зашел механикус по благословенной Омниссией дороге отказа от исходной, несовершенной формы человеческого тела.

— Предлагаешь его пересмотреть? — заинтересовался второй собеседник, больше напоминавший кентавра с пучком технодендритов вместо нижней половины тела.

— Протокол Ql12/I43 имеет взаимозависимости со ста четырнадцатью протоколами обеспечения деятельности Двенадцатого легиона Фарсиды; также имеются прямые связи первого уровня вложений с системами двадцати восьми подразделений обеспечения Олимпа. Внесение изменений и корректировка связанных алгоритмов без снижения эффективности Кузни потребует затрат в размере восемнадцати тысяч четыреста сорока шести человекочасов адептов и операторов нормоконтроля.

Угловатый механикус сделал паузу длиной в целых три миллисекунды, а затем продемонстрировал, что ему все еще не чужд комплекс реакций, называемых людьми 'чувством юмора':

— Поэтому я предоставлю эту концепцию на рассмотрение, когда найдется провинившийся в достаточной степени, чтобы наказать его столь малополезной работой, каждая секунда которой оскорбляет Бога при отсутствии дополнительных оснований для ее выполнения.

Помещение, где вели бинарную беседу эти двое, представляло собой некую комбинацию служебной комнаты и кельи. Здесь часто находили покой и умиротворение в молитвах, осознавая себя частью богоподобного механизма, шестеренкой в шестеренке, которая есмь начало и конец любого движения, любого прогресса.

— Наши партнеры с Терры считают процесс достаточно торжественным и величественным. Имеющим соответствие алгоритмам Имперского культа, — 'кентавр' не спорил, а скорее представил объективную информацию.

— Наши партнеры до сих пор считают, что каждый раз по завершении торжественного визита на Терру Фабрикатор-Генерал спускается к поверхности Марса на специальной платформе восемьдесят три часа одиннадцать минут. Тем самым, повторяя возвращение марсианского посланника десять тысяч лет назад.

Перед словом 'партнеры' кубическо-угловатый механикус выдал длинный и лишенный смысловой нагрузки ряд нолей. Это можно было истолковать разными способами, от мягкой иронии до четкого указания места и роли упомянутых слуг Императора. Указания, понятного лишь чистому сознанию, освященному близостью к машинному совершенству.

Оба служителя помнили, не сочтя нужным отмечать это 'вслух', любой формой коммуникации, что в те давние времена обе договаривающиеся стороны хотели подписать договор. И одновременно уйти от ненужных воспоминаний о предшествующей эпохе, когда эксплораторы собирали забытые терранские технологии, поголовно выжигая всех встреченных ими варваров-туземцев в той же Аризонской пустыне. Поэтому Марс на переговорах представлял человек, хоть и рожденный на красной планете, но слабо аугментированный, почти неотличимый от рядового терранца. Гравитация Матери всех планет Империума подорвала здоровье посланника, так что возвращение домой потребовало специфических манипуляций. И заложило традиции, которые пережили своих отцов на века.

— Он здесь.

И это снова не было вопросом, скорее обмен взаимной констатацией.

Адептус Механикус в алой робе без знаков различия, вошел в комнату, цокая по стальному полу металлическими подковками обуви. В отполированной до зеркального блеска поверхности отражение визитера скользило как большая клякса кровавого цвета. Новоприбывший был высок, но привлекало внимание иное — для своего положения, открывшего доступ в этот зал, он казался на удивление человечен. Почти как рядовой механикус низших ступеней приобщения.

Отстегнутый дыхательный фильтр свободно повис на одной лямке, открыв худое лицо полностью лишенное функциональных аугментаций. Лишь очень правильные, симметричные черты могли бы показаться необычными, и то лишь крайне внимательному наблюдателю. Четыре внешних кабеля в сегментной изолирующей оболочке спускались по спине, исчезая средь складок мантии в районе поясницы, перехваченной широким латунным технопоясом. И... все. Гостя вполне можно было принять за представителя астартес, решившего посвятить себя таинствам Омниссии для поддержания духов машин чаптера. Если конечно допустить, что среди ангелов Императора могут быть столь малорослые и худые. Впрочем, десяток прекрасно отлаженных 'Крестоносцев', сопровождавших марсианина, сразу рассеивали ошибочные представления о его статусе и настоящей природе.

— Фабрикатор-Генерал, — угловатый автоматон поклонился, насколько это позволяла его конструкция. Он приветствовал высочайшую особу вслух, как привык это делать по давней привычке, не регламентированной, но тоже насчитывающей четырехзначное количество лет.

— Лексик Арканус парламента Дотуров, — без выражения ответил новоприбывший.

Владыка Марса по долгу положения регулярно общался с теми, кто не был благословен доступом к шифраторам и даже простейшей технолингве. Да и сама его должность подразумевала наличие отточенных дипломатических навыков, возможность снисходить до любого уровня коммуникации.

'Кентавр' — фабрикатор-локум Марса — не изменил положения ни на сотую часть миллиметра, не проявил никакой видимой реакции. Все присутствующие и так знали, что он полагает использование бесконечно примитивной людской речи добровольным актом регресса, не было смысла подчеркивать это в очередной раз. Выждав десять миллисекунд, чтобы исчерпывающе донести протест и неприятие, он вытянул щупальце, похожее на тонкий кабель в кольчатой оплетке и откинул капюшон на робе, которую правильнее было бы назвать уже не одеждой, а защитным покровом технического назначения. Из того места, которое у человека называлось бы основанием черепа, выдвинулись цилиндрические антенны генераторов помех. Они защищали от любого несанкционированного доступа к локальной ноосфере Фабрикатор-Генерала.

Непосвященному могло бы показаться забавным, что фабрикатор-локум считал предосудительной речь, но при этом сообщил о завершении процедуры таким же анахронизмом, подняв манипулятор с выставленным пальцем. Странная пародия на очень старый и такой человеческий жест 'окей'...

— Поля Геллера стабильны, — сообщил Дотуров гексакодом. — Я готов.

— Мы слушаем.

Это не было диалогом, не было объединением сознаний. Вообще любое определение, данное в категориях сколь угодно развитого человеческого языка, могло отразить лишь бесконечно малую часть процесса, управляемого не логикой, но математикой.

Информация. Оценочные категории. Варианты развития. Сложнейшие многомерные последовательности событий. Пути решения. Допустимые категории воздействия и приемлемые результаты в сложнейшей взаимосвязи.

Десятки разведывательных ведомств Терры стремились проникнуть в сердце Марса, хотя бы представить, кто и как принимает основополагающие решения. Увидеть не то, что выставлено напоказ, а настоящую изнанку. Никто из них и представить не мог, что эти усилия тщетны, поскольку в стратегическом планировании Великой Кузницы не участвовал никакой орган, собрание или хотя бы регламент, понятный человеку. Технически высшее руководство Марса вообще не 'планировало', как Лорды, Мунисторум или любая иная структура Империума. Поток информации, открытый Дотуровым, заполнил объединенное в единую систему тройное сознание. Ноосфера, величайшее достижение Марса в части обмена информацией (разумеется, безвозвратно утерянное во время Великой Схизмы) позволяла не просто осознавать и верифицировать огромные массивы данных, она не давала даже тени возможности их изменять, сокращать, искажать.

Спустя шесть целых восемнадцать сотых секунды правители Марса знали все, что было собрано главой логисов марсианского парламента. Объем информации, только на первичное ознакомление с которой у администраторов Экклезиархии ушли бы десятилетия. Процесс обработки данных, оценки воздействий и последствий шел параллельно, тысячами тысяч одновременных путей, пересекавшихся невероятными способами. То, что можно было назвать контролируемым сверхсознательным Фабрикатор-Генерала, скользило над сплетением информационных течений как бегунок на ткацком станке, регулируя процесс, упорядочивая его. Отлаживало потоки, проверяло наиболее важные алгоритмы, корректировало неизбежные при таких массивах искажения объективных данных. Одна из побочных нитей, низкоприоритетная, не существующая в отрыве от магистральной задачи, привлекла внимание Генерала.

Правитель Марса давным-давно не испытывал ничего хоть сколь-нибудь похожего на 'любопытство'. Категории 'интересно/не интересно' сами по себе свидетельствуют о несовершенном процессе мышления, выдают ущербную природу разума. Сознание, будучи запертым в темнице углеродного носителя, катастрофически ограничено в ресурсах, оно вынуждено делить процессы по категориям субъективного приоритета и оправдывать мучительную ловушку бытия.

И тем не менее...

Внимание Генерала все более концентрировалось на последовательности эпизодов, имевших место очень далеко от Марса много месяцев назад. И человек, давно переставший быть человеком не внешне, однако в душе — почувствовал интерес. Естественно, не праздный, как у большинства высших иерархов Империума.

Его фокус внимания был обоснованным проявлением Движущей Силы.

— Почему объект не был реквизирован? Наше представительство на Станции обладало всеми необходимыми ресурсами, от дипломатического давления до ведения открытых боевых действий.

— По имеющимся данным, признанными высокодостоверными, объект был запланирован к использованию во внутренней политике среднего звена Ордо Еретикус.

— Внутрикорпоративная интрига?

— Да.

Ноосфера не подразумевала эмоций, однако и не отрицала их. Потоки данных, передаваемые Дотуровым, слегка изменились, приняв вид неопределенности, характерной для обработки сложных уравнений с бесконечно большими числами. Это могло, и было истолковано Фабрикатор-Генералом как своего рода извинение, чувство неловкости за то, что в описании столь важное место занимают такие бессмысленные, по-человечески нерациональные мотивы как борьба за влияние, статусное противоборство.

— Ревизия имеющимися силами предполагала семнадцать точка восемьдесят три сотых процента вероятности провала, — продолжил Дотуров.

— Приемлемо.

— Однако в случае успеха слабоуправляемое взаимодействие вовлеченных активов не позволяло свернуть конфликт и с вероятностью восемьдесят точка тринадцать сотых процента переводило его на уровень конклава субсектора Ордо Еретикус и чаптера Адептус Астартес, явно указав нашу заинтересованность в объекте. Это было бы нежелательно, с учетом пяти основных программ взаимодействия, рассчитанных на следующие тридцать стандартных лет. Слишком много непредсказуемых развитий, продиктованных субъективными категориями, такими как уязвленное самолюбие, изменившийся баланс интересов, антипатия к служителям Омниссии, другие.

— Разумно. Продолжайте.

— Внедренный перехват информационных потоков задействованных активов Ордо Еретикус и Адептус Астартес показал, что в течение ориентировочно двух месяцев с момента расчета объекту не угрожает физическое уничтожение. Это продиктовано бюрократическим стандартом и прохождением обязательных стадий расследования. Пользуясь временным лагом, наш ответственный исполнитель достиг соглашения, оптимально балансирующего интересы всех участвующих сторон. Это позволило стабилизировать ситуацию и разработать оперативный план изъятия без демонстрации заинтересованности Адептус Механикус.

— Вероятность того, что объект в конечном итоге перейдет в наше полное распоряжение, ничтожна. Вероятность выживания объекта определена в ноль точка шесть десятых процента на ближайшие девять месяцев.

— Это факт. Указанная вероятность делает нерациональным развертывание самостоятельной операции по извлечению объекта. Но достаточна для оформления такого изъятия в качестве побочного воздействия при осуществлении комплекса мероприятий более высокого уровня. В завершающем узле все взаимодействие акторов сведется к небольшой флуктуации вероятностей в рамках нашего штатного сотрудничества с Ордо Маллеус.

— Какого именно сотрудничества?

— Проект 'Стеклянный кот'. Геллер-излучатели нуждаются в полевой проверке. Вероятность провала ноль точка тридцать две сотых процента.

— Чем обоснована твоя заинтересованность, Лексик Арканус? — поинтересовался Фабрикатор-локум, следивший за тем как меняются приоритеты обработки информационных потоков.

— Наше следствие включало в себя исследование взаимодействия объекта с развернутым на баллистической станции когитатором. Объективная оценка требовала сравнения эффективности взаимодействия с эталоном, то есть протоколами штатных операторов. Дельта составила плюс триста шесть процентов. Такое расхождение было отдельно отмечено в логах когитатора, равно как и прямое указание духа машины на предпочтение работы с объектом, вместо обычного оператора.

— Учитывая происхождение, квалификацию и перспективы объекта, его влияние слишком незначительно для вынесения данного вопроса на наш уровень.

— По предварительным оценкам изучение методов взаимодействия с последующей доработкой оперативных протоколов повлечет сокращение затрат машинного времени усредненной Кузни на два процента с устойчивым сохранением полезного результата в течение следующих трехсот лет. Кроме того объект представляет собой ценность как свидетель эпохи когда закладывались основы нашей этики и веры.

— Объект был причащен Омниссией?

— Утверждение или отрицание может быть произведено лишь после того как объект станет доступен для всестороннего исследования с привлечением всех необходимых ресурсов. До завершения комплексного расследования высказанное утверждение может быть принято к рассмотрению только на правах гипотезы.

Фабрикатор-локум 'промолчал', точнее воздержался от соответствующего воздействия на поток информации, потому что тезис Дотурова был истинен. Фактически решение уже было принято, следовало лишь детализировать образ действий.

— Изложенный план имеет значительный объем вероятностных операндов. Кто приступит к реализации в секторе?

— Я намерен контролировать операцию лично. Запрашиваю санкцию Высшего Лорда Терры и Фабрикатор-генерала Мира-Кузни Марс на использование курьера типа 'Нагльфар' и временное переподчинение эскадры XJ-9 Базиликон Астры.

Если бы обычный человек мог воспринимать информационные потоки гексакода, то форму реакции Фабрикатор-локума он бы оценил как удивление.

— При моей жизни Лексик Арканус парламента еще не покидал Марс.

— Мой последний полет за пределы Железного кольца состоялся три тысячи двести шестьдесят один год назад. Но успешную реализацию предложенного плана я считаю достаточно значимой для дела Омниссии, чтобы на время лишить планету своего ценного присутствия.

— Ирония есть прибежище неуверенного сознания, — сказал Генерал, причем вслух. А параллельно, точнее намного опережая колебания воздуха, производимого несовершенным голосовым аппаратом, подытожил:

— Я даю санкцию на реализацию предложенного плана.

Фабрикатор-Генерал качнул головой, обозначая кивок, в точности, как и предписывал еще один протокол, изначально созданный для общения с недостойными технолингвы. Но спустя исчезающе малое цифровое мгновение все же решил уточнить один вопрос — гексакод, как и ноосфера, не позволял лгать, но опытный механикум был в состоянии оперировать приоритетностью оценки информационных процессов.

— Лексик Арканус парламента Дотуров, у тебя есть иные причины быть заинтересованным в изъятии объекта?

— Есть, — согласился тот. — Они менее значимы для меня, чем оптимизация текущих операторских протоколов.

— Код разблокировки третьего 'Нагльфара', — массив шифрованных данных оказался дополнительно защищен личным криптоключом Дотурова и передан вместе с точным расположением корабля в Оортовом облаке и цифровым сигилом Высшего Лорда Терры. — Через тридцать минут эта область будет зачищена в ходе учений экспедиционных легионов.

— Беседу пытался просканировать твой младший Монитор, — сообщил 'кентавр', приправив ремарку ноткой непереводимого цифрового юмора.

— Любопытство является необходимым качеством для становления логиса, — ответил Дотуров. — Я приму решение о необходимости его дальнейшего существования после завершения проекта. Снимаю блокирующие поля.

Спустя мгновенье Фабрикатор-Генерал исчез. Разумеется, повелитель Марса не собирался терять время — восемьдесят три часа одиннадцать минут — на возвращение с орбиты. Он телепортировался прямиком из Железного Кольца, решая насущные вопросы, пока лифт с подобающей торжественностью опускался к поверхности, нагруженный дарами союзной Терры. Когда спуск будет завершен, Владыка Марса переместится обратно, чтобы торжественно ступить на поверхность освященной Богом планеты. Откуда телепортировался Генерал ради этой встречи и куда направился теперь — Дотуров не знал. Это не имело значения — эффективность машины, управляющей тысячами Кузней и Рыцарских миров Галактики, не зависела от физического расположения своих управляющих механизмов.

Оставленные без хозяина 'Крестоносцы' синхронно сменили построение и рассредоточились по комплексу — древним машинам предстояло стать достойным соперником для готовых к штурму скитариев. Марс всегда умел хранить тайны. Древнее наставление, хранящееся в личном архиве Дотурова, гласило: 'Раз будущее есть пустота неслучившегося, такой же пустотой надлежит делать прошедшее'. Когда минуют скоротечные учения, избранные воины Марса станут еще эффективнее и смертоноснее, а электроника боевых роботов, в которой могут сохраниться фрагменты бинарного кода совещания, обратится в молекулярную пыль. Та же судьба, без исключения, ожидала всех, кто на свое несчастье оказывался в радиусе сканирования сервиторов и низших механикумов. Увы, достоинство информации — ее стремление оставлять отпечатки во всех аспектах мироздания — иногда оказывалась прискорбным недостатком, оправдывающим затратные меры.

Фабрикатор-локум быстро направился к выходу из бункера, где его ждала пустая транспортная капсула серии 'Ф'. Скорее всего, тоже оснащенная системой телепортации пассажира — ее скорость не позволяла покинуть полигон достаточно быстро.

Что же насчет молодого амбициозного логиса, лишь недавно достигшего статуса Монитор Малеволус — на него у Дотурова уже были вполне определенные планы.

Готовясь к отбытию, Лексик Арканус обратился к банку памяти, вызвав все собранные изображения объекта. Использовав малую часть вычислительных ресурсов своего разума он вывел усредненную версию, затем сравнил с базовыми фенотипами населения Империума, стремясь в качестве упражнения для ума определить изменения, постигшие человечество на путях галактических странствий. Это не потребовало много времени, и Дотуров перешел к составлению схем задействования и корректировок план-графиков своих текущих задач.

Работа божественной машины власти, некогда именовавшейся марсианской колониальной империей, не могла зависеть от состояния одной из своих шестеренок.

Глава 3

Вагон с большой цифрой '3' на борту и в самом деле оказался двухэтажным, первый уровень был отведен под гараж и мастерскую. Берта по пути куда-то делась, буркнув про некую сопроводиловку, так что дальше Ольгу сопровождал окольчуженный 'монах'.

Центральное место в гараже занимала чудовищная машина, монструозное сооружение, похожее на танк, причем явившийся прямиком откуда-то с Первой мировой. По бокам самоходного гроба висели примотанные цепями бревна и какие-то мешки, а на лоб, похоже, ляпнули бетонную маску. Вероятно для большей защиты. Над непропорционально маленькой и двухэтажной башенкой торчали целых три антенны, свернутые и связанные в один пучок, чтобы не задевали потолок.

Стальная коробка, крашенная в облезлый армейско-болотный цвет, внушала почтение и одновременно легкий ужас. Дело было в следах, оставленных на бронеплитах неведомой силой. Как будто в машину не стреляли, а царапали и рвали прочный металл еще более прочными когтями. Кое-где сталь чуть 'подтекла', словно БТР обрызгивали очень едкой кислотой или раскаляли до потери твердости. Танк производил впечатление усталого ветерана, который повидал некоторое дерьмо на протяжении долгой жизни. В сторону машины и смотреть то не хотелось, тем более представлять себя внутри.

Мастерская больше походила на алтарь. Все инструменты были разукрашены грубоватой гравировкой с вездесущими черепами и шестеренками, верстак едва заметен под слоем истрепанных, серых от пыли и масла бумажек и сургучных печатей казенно-почтового вида. Казалось, тут не столько работали и чинили, сколько молились. В дальнем углу прямо из стены торчало несколько зловещих трубок на вентилях, которые запирались на амбарные замки. Под изогнутыми вниз раструбами в специальных коробах из сваренной арматуры громоздились баллоны. А над — была приклепана медная табличка с надписью 'КИСЛ/ОГН', ниже приписано от руки 'не крутить, безверные мудозвоны!', во всяком случае, Ольга именно так перевела кривые буквы.

— Твое, будешь вместо Пыхаря, — показал на баллоны монах. Точнее на одну из больших тележек рядом. Двухколесные угробища были Ольге примерно по плечо и казались цельнолитыми, по меньшей мере, из чугуна. Судя по конструкции, каждая была рассчитана на две емкости. Баллоны можно было извлечь из кронштейнов или подключать к чему-нибудь гофрированными шлангами.

— Все, туда, — монах показал на винтовую лестницу и пошел в сторону, огибая танк.

— А-а-а... — пискнула Ольга, протягивая ему вслед руку. Монах вообще не отреагировал. Девушка осталась одна.

Можно было пойти вслед за сопровождающим. Можно было остаться на месте и чего-нибудь подождать. Ольга пожала плечами и выбрала третий путь — решила последовать указанию. В конце концов, если бы ей что-то грозило, лысый толстопуз в кольчуге не оставил бы ее одну. Карабкаясь вверх, девушка мстительно подумала, что, наверное, пузан попросту зассал лезть по крутым и узким ступеням.

Между первым и вторым этажом оказался еще один, похожий на технический уровень, очень низкий, с электромагистралями, трубопроводами и ящиками. Здесь мигали красные и желтые лампочки, что-то скребло и пощелкивало. Ольга присела на теплый металл и перевела дух. Легкая вибрация свидетельствовала, что поезд катит вперед и видимо на приличной скорости. Сверху доносилась негромкая музыка, звучала тихая и неразборчивая речь. Там было светло, а теплый воздух струился буквально волнами, приятно овевая подзамерзшее лицо.

Ольга снова потерла пальцы, собираясь с мыслями, думая, что дальше, каким образом представиться, как 'в хату войти'. Особо ничего не придумала за неимением соответствующего опыта и знаний, так что решила действовать по обстоятельствам и осторожно.

Благодаря величине поезда второй (вернее уже третий) этаж казался больше корабельным, чем железнодорожным. Все просторное, железное, солидное, на заклепках и винтах, которые без газового ключа, пожалуй, не раскрутить. Большое помещение, видимо, играло роль кубрика для всех, а дальше тянулся узкий коридор с плацкартными секциями по обе стороны.

За большим столом сидело несколько человек, почти все в одинаковых одеждах наподобие комбезов из шерсти очень грубой вязки. Над столом висел шарик радиоточки или внутрипоездной связи, источавший негромкую музыку в стиле сороковых. Ольге сразу вспомнился ее любимый Мел Гибсон из 'О чем думают женщины', песня со шляпой и вином. Играло что-то похожее.

Мужчины распивали (культурно, без посиневших морд и пьяного безобразия) повсеместно употребляемый здесь коньяк с привкусом дешевого кофе под идиотским названием 'амасек', а также играли в 'регицид', то есть диковинные шахматы без фиксированных правил и ограничения числа участников. В углу помещения на коленях стоял темнокожий верзила, у которого на широченных плечах висел, как плащ, алый жилет, расшитый вручную мелкими буковками. Верзила молча и с упорной методичностью колотился лбом в металлическую стену, не изо всех сил, но ощутимо.

— Здрасьте, — негромко сказала Ольга, уже привычно изобразив пальцами орла и на всякий случай добавила. — Император защитит!

— Нет, — сразу поправил один из игроков, длинноволосый, немолодой, с лицом крайне выразительным и одновременно помятым, как у Игги Попа, состарившегося в угаре алкогольно-наркотического загула. — Неправильно. Император не защитит.

— Чего? — переспросила девушка, не веря своим ушам и думая. Что, быть может, самое время побежать с громкими воплями 'ересь!!!'.

— Император защищает. Всегда, — назидательно пояснил волосатый. — Он властелин в прошлом и будущем

— Император защищает, — быстро поправилась Ольга.

— Вот так верно, — одобрил 'Игги', затем неопределенно махнул рукой в сторону коридора за своей спиной. — Туда. Кидайся на пустое. Ужин через три звонка.

Поразмыслив, Ольга решила, что это, надо полагать, означает приглашение занимать свободное место. Прием вышел, прямо скажем, не особо теплый, но с другой стороны лучше так чем какая-нибудь дурацкая 'прописка'. В куртке становилось жарко, капли пота выступили на лбу.

За бортом проревела сирена, коротко и зло, как сигнал боевого корабля по ходу маневра. Никто не обратил внимания на звук. Ольга обошла стол с игроками, шагнула дальше, мимо камбуза (или чего то, похожего на камбуз самообслуживания) с привинченной к титану пластиковой табличкой и надписью 'остановись, треснешь!'. Миновала санузел с очередной надписью прямо на двери 'мазила хуже еретика!'. Дальше начинались плацкартные отсеки, добротные и почти как родные, от РЖД. Дверей не полагалось, вместо них висели тяжелые занавеси из вездесущего брезента, судя по чернильным штампам, армейского.

Ольга заглянула в пару отсеков. В одном увидела невысокого сухонького мужчину, похожего на беловолосого эльфа с лицом вечного плаксы в длиннющем шарфе. В другом спал при свете целой батареи свечей жуткий урод с плохо выбритой физиономией то ли психопата, то ли военного преступника. Ольга покачала головой и отправилась сразу в конец вагона, рассудив, что чем дальше, тем, наверное, меньше соседей. Так и вышло, последние две камеры оказались необитаемы, похоже, давно, поверхности успели изрядно запылиться. Ольга выбрала левую, где из имущества предыдущего жильца осталась лишь регицидная доска без фигур, примостившаяся на краю фанерного столика. И еще маленькая аквилка, не очень умело, но старательно вырезанная вручную из кусочка мягкого пластика светло-зеленого света. Ольга уже таскала на шее символ двуглавого орла, выданный на тюремном... то есть церковном корабле. Металлическая штамповка резала кожу острыми краями, и, крутя в пальцах самоделку неизвестного резчика, девушка решила, что эта, пожалуй, будет лучше. Только шнурок подвесить и спросить, не нарушает ли такая замена какое-нибудь правило.

Ольга кинула дорожный баул на нижнюю полку, шапку, куртку и шарф на верхнюю, села и привалилась к гладкой стене с рядами заклепок. Металл слегка отдавал холодком, однако не морозил. Очень узкое окошко шириной от силы в пару ладоней было заперто мощной заслонкой аж на трех запорах с винтовыми барашками.

'Даже не корабль, а подводная лодка какая-то... Или броненосец'

Ольга бездумно сидела, глядя на доску, наслаждалась минутой покоя. Все складывалось как нельзя лучше. Никто ее не беспокоил, было где передохнуть, обещали ужин. Немного пугали физиономии попутчиков — все они казались очень странными, 'нестандартными', как будто в одну труппу набрали характерных актеров с разных сторон света. Но люди вроде не опасные и не вредные. Очень сильно пугала будущая и неизвестная работа, но до нее было еще не близко.

В общем, жизнь таки развернулась к Ольге передом и, похоже, этот перед был не мошонкой. Но, разумеется, когда человек уверен, что все складывается хорошо, обязательно происходит какая-нибудь неприятность. Ибо Враждебные Силы не дремлют.

Для Ольги неприятность материализовалась поначалу в шаркающих шагах, на которые девушка не обратила внимания, превозмогая накатывающую сонливость в ожидании ужина. Шарканье меж тем приближалось, выдавая человека не слишком тяжелого, с быстрым шагом, но сильно подволакивающего стопы. А после занавесь со скрежетом поехала в сторону на кольцах, продетых через штангу, и в купе Ольги сунулась отвратительная рожа.

На самом деле это лицо казалось бы красивым, будь у него нос. Однако носа не имелось, так что результат можно было фотографировать для статьи о классических симптомах сифилиса. В глазницах с вывороченными нижними веками крутились воспаленные белки с черными зрачками. Воздух со свистом проходил через изуродованные носовые пазухи, создавая впечатление, словно дышит большой и дикий зверь. Незваный гость был совершенно лыс, причем не от природы или бритвы — судя по язвам, волосы у него выпали от какой-то болезни. Ниже шеи все скрывалось под драным коричневым плащом из плохого кожзама — нормальная кожа так по-уродски облезать не может.

Ольга с отвисшей челюстью смотрела на пришельца. Тот вращал глазами, будто никак не мог сфокусировать взгляд на девушке.

— Чего надо? — расхрабрившись, спросила Ольга.

— Откупное доставай, — прогундосил кожаный плащ, так, что девчонке на мгновение стало его чуточку жаль. Отсутствие носа явно создавало бедняге массу проблем, включая невнятную речь.

— Доставай, выкладай, откупай, — выпалил безносый, кривясь и корча рожи. — Руки в карманы, добро не держи, все правильным ходокам покажи! Гостю бесполезному лишнее в тягость, а нормальному каторжнику в сладость и радость!

Тут до Ольги дошло, что к ней, судя по всему, пожаловал какой-то местный положенец, не слишком авторитетный, но агрессивный. Слишком характерным было поведение, как будто и не миновало сколько то там тысяч лет. Девушка задумалась, мучительно подбирая слова чужого языка, а гость истолковал паузу по-своему. Он что-то пробурчал и с неожиданной ловкостью выбросил вперед тощую руку, для которой рукав плаща был слишком короток. Последовал очень болезненный щелчок по самому кончику ольгиного носа.

— Отвали! — вскрикнула девушка, толкнув ненавистную руку, вскочила, затравленно оглядываясь. Неужели снова тюрьма? И все эти мужики по углам — 'мужики' настоящие?

— Да ты че, ваще попутала! — тонко завопил каторжник, заводя себя, истерично распяливая рот с капельками слюны в уголках растрескавшихся губ. Казалось, еще мгновение и безносый заклацает желто-серыми зубами как запаршивевший волк.

— Ты делов не знаешь, первоходка в натуре, ты че тут хреновертишь, четких и ровных пацанов ни в грош не ставишь! Я не дурка, я савларец, арбитрам гроксовы уши подшил, красную луну оттоптал, зеленую миновал, с красной сбежал! Да я тебя...

На самом деле говорил он все это чуть по-иному, другими словами, но общий тон и обрывки понятных Ольге слов складывались в знакомый и понятный с детства образ. Этакий распальцованный, малость приблатненный пацанчик, что затвердил набор правильных слов и научился виртуозно их компоновать сообразно моменту. Но что-то в пламенной и дерганой тираде 'савларца' показалось Ольге неправильным, чуть неестественным.

Глаза... У человека в настоящей истерике или близко к ней довольно специфический взгляд, который ни с чем не спутать. А зрачки безносого каторжника казались почти нормальными, не соответствуя агрессивной падучей, готовой вот-вот разорваться вспышкой насилия. Впрочем, эта мысль промелькнула на задворках сознания и пропала, разум ее не оценил и даже не запомнил толком, потому что Ольгой завладело одно единственное желание.

Чтобы все это, наконец, закончилось. Как угодно, но закончилось.

А потом лечь, наконец, закрыть глаза, забыть обо всем. И черт с ним, с ужином 'через три звонка', что бы это ни значило.

Она посмотрела в лицо 'савларца', сосредоточившись на мокром провале между верхней губой и переносицей, на полупрозрачной капле, что подрагивала в такт дыханию, готовая сорваться вниз.

— Щас исправим, — сказала девушка, не сводя взгляд с этой капли.

— Э-э-э... че? — глупо спросил каторжник.

— Сейчас поправим! — Ольга выставила вперед правую ладонь, словно тормозя и без того сдувшийся напор савларца. Ей уже было все равно, что говорить, любое слово казалось очень смешным и уместным. А безносый, кажется, накручивал себя для одного четко продуманного сценария, но как только роспись пошла не предусмотренным образом, уголовник растерялся, не понимая, что делать дальше.

Со стороны это выглядело... необычно, так, что случайные зрители оторопели. Невысокая и заторможенная девчонка, похожая на растерянного цыпленка благодаря желтоватому пуху на стриженой голове (хотя конечно оценить это сходство могли только выходцы с аграрных планет) внезапно с диким, совершенно звериным воплем шваркнула со всей дури доской для регицида по лицу незваного пришельца. Да с такой силой, что пластиковые наклейки разного цвета, обозначающие игровые клетки, полетели в разные стороны вперемешку с каплями крови.

Девушка никогда не могла похвастаться весом, а сейчас в ней имелось хорошо, если килограммов пятьдесят. Не была она и особо сильной, конституция не та, да и привычкой к физкультуре Ольга не обзавелась. С другой стороны противник тоже был довольно субтилен, просто выше ростом, а доска весьма твердая. Результат получился радующим глаз, по крайней мере, ольгин. Каторжник завопил от боли и неожиданности, отшатнулся, заслоняясь руками, но запоздал — Ольга уже вцепилась в него, уже не по-цыплячьи, а словно тощая кошка. Острые зубы, еще не испорченные избытком сладостей, колой и пайком Инквизиции, а также Экклезиархии, клацнули у самых глаз савларца. Девушка машинально попыталась укусить его за нос, не сделав поправку на его отсутствие.

— А-а-а-а!!! Уберите психическую! — визжал савларец, пытаясь удержать Ольгу, которая вознамерилась обгрызть ему лицо.

— Что-то перебор, — рассудил вслух кто-то из новых коллег. — Пора разнимать.

— Да она его сейчас покалечит! — ответил другой голос, куда более обеспокоенный.

Мир для Ольги сжался до размеров крошечного тоннеля диаметром примерно со сточную трубу, в конце которой краснела и желтела ненавистная харя савларца. Только в этот момент девушка видела там совсем другое лицо с очень характерными и знакомым чертами. 'Брательник' тоже упарывался по блатной тематике, любил 'предъявить за шмот' и все как положено. Ольга накрепко запомнила его взгляд, отвратительные водянистые глаза, в которых всегда читалась поганенькая усмешка. Отвратительное чувство превосходства, явственное 'ты никому не расскажешь!'. Такой же взгляд, как у вертлявого придурка с язвенной плешью.

— Эй, растащите их!

Савларец успел зажмуриться, иначе обезумевшая противница вырвала бы ему глаза, коротко обстриженные ногти скользили по векам, оставляя глубокие ссадины. Дикий вой каторжника сплелся с утробным рычанием новенькой. Затем сильнейший удар под ребра приподнял ее в воздух и швырнул в сторону. Что-то угловатое, холодное и твердое ударило под лопатку, окончательно вышибая дух. Ольга елозила ногами, чувствуя лишь боль и тягостную мысль:

'Опять... опять меня бьют... когда же это все закончится...'

— Вот оставь вас без присмотра на пару минут, — произнес где-то далеко и высоко знакомый голос.

В несколько судорожных вздохов Ольга сумела кое-как выровнять дыхание и даже оглядеться. Понадобилось несколько секунд, чтобы признать в широкой фигуре, что нависла под люминесцентной лампой, Большую Берту. Выглядела культуристка зловеще, ее некрасивое и крупное лицо не обещало ничего хорошего. Савларец съежился у ног наставницы, громко, надрывно плача. Горькие слезы мешались с розовыми потеками.

— Опять? — только и спросила наставница, глядя на каторжника сверху вниз. Тот скрутился еще больше, завыл еще жалостливее, но, похоже, его искреннее горе никак не отозвалось в душе Берты.

— Он... начал... — выдохнула в два приема Ольга. Прикрывать безносого ублюдка она не имела ни малейшего желания, а на фуфло вроде 'настоящие [подставить нужное] не стучат!' не велась уже давно.

— Савларец хотел испытать новенькую, — неожиданно вступил в разговор мужчина, похожий на индейца в широкополой шляпе. Длинные, ниже плеч, волосы разделялись на множество прядей серебряными бусинами, а кожа имела землисто-кирпичный цвет. Как будто 'индейцу' было недостаточно одной шапки, на шее у него висел ребристый шлем, похожий на танковый, с проводами ларингофона.

— Но с перебором. Нарвался.

— Уж сколько раз тебе говорено было, дегенерат тюремный, — сказала Берта, отводя назад правую ногу в тяжелом ботинке, похожем на помесь футбольной бутсы и обуви альпиниста. — Не тащи в богоугодное место старые привычки.

Судя по всему, короткая тирада ответа не предполагала, будучи сугубо риторической, можно сказать назидательной. В следующие примерно полминуты Ольга пыталась кое-как собрать себя и подняться, а наставница накидывала Савларцу с обеих ног. Без классических прыжков сверху вниз прямо на тушку, но грамотно, быстро и жестоко. Ровно настолько, чтобы причинить максимум боли без увечий. Выглядело впечатляюще, Ольга даже залюбовалась, до того момента, пока не прилетело уже ей.

Берта подняла щуплую испытуемую одной рукой, словно котенка за шкирку перед тем как сунуть мордой в его собственную лужу. Отвесила вторую пощечину, довольно расслабленно и явно в четверть силы, но Ольге показалось, что у нее зашатались зубы.

— Все послушники Ордена Очистителей проходят испытание веры, — скучным голосом вымолвила Берта, встряхивая ношу. — Все они пребывают в постоянной готовности отдать жизнь за Императора и человечество. Что из этого следует?

Железные пальцы разжались, и Ольга мешком осела на пол. Уперлась ладонями, чувствуя жесткий ворс коврика и будучи не в силах подняться. Берта, тем временем, обвела собравшихся членов отряда очень тяжелым и неприятным взглядом, который никто из послушников не решился встретить прямо.

— Из этого следует, что недопустимым является привнесение в повседневную жизнь Отряда чуждых, зловредных и богопротивных привычек, которые лишают его членов маяка веры.

Берта не производила впечатление человека, склонного к ораторскому искусству, так что, скорее всего женщина цитировала какой-нибудь устав.

— Проще говоря, сдохнуть вы можете только на службе. И драться вам положено против Его врагов. Тот, кто начинает махать кулаками мимо тазика, не просто нарушает устав. Он бросает вызов самой сути нашей службы. А, следовательно, сеет зерно ереси.

Берта сделала долгую паузу, дав каждому проникнуться. Судя по гробовому молчанию, все прониклись.

— Также как и тот, кто потворствует недостойному деянию.

Еще один пинок загнал Савларца под нижнюю полку.

— Всю неделю драишь тамбуры, сбиваешь снег и лед, заправляешь все баллоны, — приговорила Берта каторжника. — А если такое повторится, ты у меня выпьешь стакан воды из охладительного контура.

Безносый проквакал что-то неразборчивое, но судя по тону, крайне согласное. Несмотря на гул в ушах и шатающиеся зубы Ольга подумала, что тюремные понятия в далеком будущем какие-то нестойкие. Или Орден умеет загнать в жизнь 'по красной' даже самого синего человека.

— Завтра ночью тренируемся на крыше, — приговорила культуристка остальных в абсолютном молчании. — Потому что святой Кларенс заплакал бы, увидев своих детей.

Никто не решился оспорить наказание.

— А ты... — толстый палец Берты указал на девушку.

— Я, — Ольга скривилась от боли, но сочла за лучшее как-то просигнализировать о своей вовлеченности в процесс общения. Судя по физиономиям коллег и гробовой тишине — 'с ересью' не нужно было связываться и на четверть ногтя.

'Сокамернички хреновы... прописочники, чтоб вы сдохли'

— При возникновении акта неуставных отношений следует немедленно обратиться к старшему, — снова процитировала Берта. — Чтобы он разрешил конфликт и определил каждому соответствующее наказание. Тот, кто занимается рукоприкладством сам, тот бросает вызов правилам, следовательно, и самой Экклезиархии, телу и духу ее.

Ольге стало совсем грустно, главным образом в силу того, что девушка не понимала, как себя вести дальше. То ли падать в ноги, моля о прощении, то ли молча изображать вселенское покаяние. Опыта общения с местными фанатиками этого их 'Императора' категорически не хватало. Берта сердито посмотрела на испытуемую, а затем, наконец, сжалилась.

— Но ты еще в начале пути, поэтому на первый раз наказание будет умеренно строгим, — явила, наконец, милость Берта. — Отдраишь ангар.

Швабра была слишком длинной и тяжелой, ведро маленьким, вода обжигающе холодной, ребра болели, пальцы саднило. Ангар с танком казался огромным. Но девушка считала, что легко отделалась. Всего лишь пара зуботычин. Всего лишь бессонная ночь с половой тряпкой в зубах. Слякотная грязь, смешанная с потеками масла и еще какой-то химической дрянью.

Всего лишь...

'Чтоб вы сдохли' — в очередной раз попросила Ольга мироздание. Особенно хотелось, чтобы сдох Крип, желательно от рака и спида одновременно.

— Ты новенькая?

Прозвучало с упором на 'ты'.

— Ну, я, — недружелюбно отозвалась Ольга, посмотрев на очередное новое лицо. Посмотрела и выпрямилась.

Все, кого девушка встретила на адском паровозе, были людьми уже в солидном возрасте. Разве что Савларец казался моложе остальных, но уродство сразу добавляло ему десяток другой лет. А сейчас перед Ольгой стоял юноша, молодой и сказочно, невероятно красивый.

В мире далекого и отнюдь не счастливого будущего девушка повстречала многих людей, но среди них оказалось удивительно мало тех, кого можно было бы назвать симпатичным. Нет, уродами они не были (во всяком случае, большинство), просто эти лица совершенно не укладывались в привычные для Ольги каноны. Чуть иное соотношение черт, длинноватые или наоборот, коротковатые носы, разнесенные как у лягушек глаза... Все это навевало стойкое ощущение чего-то чуждого, неправильного и как следствие — некрасивого. А этот парень был... идеален. Как будто сошел со страниц ежегодного календаря католических священников — Ольга видела однажды такой и очень жалела, что нельзя потихоньку вырвать себе пару страниц,

Идеален и очень юн, высокий, худой, однако не тощий, с волосам каштанового цвета, подстриженными чуть ниже ушей. Такая прическа могла бы показаться чересчур женственной, особенно при таком симпатичном лице, но почему-то не казалась. Молодого человека не портила даже татуировка в виде латинской буквы 'I' на лбу. Однако в сложившихся обстоятельствах внимание Ольги привлекла не только полубожественная красота молодого человека, но и миска в его руках.

— Возьми.

Словно ангел, явившийся измученной страдалице в ответ на ее мольбы, красивый шатен протянул девушке миску с чем-то, похожим на кашу. В густую жижу крупяной консистенции была воткнута ложка, почему-то деревянная, но с инвентарным номером и вездесущей аквилой.

— Шпашиба, — поблагодарила Ольга, бешено работая челюстями, потому что сначала ложка сама собой запрыгнула в рот, наполнив его горячей и острой пищей, а потом уже страдалица осознала, насколько она голодна и как благодарна нежданному благодетелю.

Несмотря на богомерзкий вид, месиво было очень даже вкусным. Больше всего еда напоминала густой кулеш на очень жирном бульоне с разваренной до состояния пюре картошкой. Пожалуй, это было самое вкусное, что Ольга пробовала в будущем. Хотя нельзя сказать, что у нее был такой уж широкий выбор.

— Спасибо, — повторила она на всякий случай, смолотив первую треть. Несмотря на то, что девушка уже неплохо выучила базу 'готика' (слава богу, основы древних земных языков более-менее угадывались, это облегчило процесс), с произношением у нее все еще были проблемы, а хотелось, чтобы парень оценил благодарность.

— Пожалуйста, — сказал он и улыбнулся.

Очень хорошо улыбнулся, как-то по-доброму. С удивительной искренностью, будто миска жратвы для незнакомого человека наделила благодетеля полным счастьем. Это была самая искренняя улыбка из всех, что довелось видеть Ольге с момента появления здесь, и девушка машинально окрысилась, следуя старому правилу и проверенному принципу — если протягивают открытую руку, значит, во второй держат камень. Да и красавчик теперь внушал скорее подозрение. Слишком симпатичный, слишком сладкий. Вот сифилитичный савларец, мужиковатая БоБе и прочие морды в кубрике были на своих местах, сообразны окружению и адскому паровозу. Даже эльф с шарфом и глазами несчастного кролика. А этот мальчишка с обложки — нет.

Она развернулась так, словно защищала миску, заработала ложкой еще быстрее, косясь на парня.

— Ты Олла, я про тебя слышал, — он будто и не заметил перемены в отношении со стороны девчонки.

Ольга лишь вздохнула, стараясь не поперхнуться кулешом. Она уже поняла, что выговаривать ее имя правильно здесь никто не собирается. И то был еще один пунктик в списке обид на Крипа, увы, похоже бесполезных, в принципе неотомщенных. А ведь это с его подачи Ольгу записали в допросных документах как 'Ollha' и дальше менять не собирались.

Все-таки быть свиньей до конца не хотелось. Как ни крути, сладкий красавчик принес ей хавку, а это чего-то да стоит. Пока он отнесся к ней лучше чем кто бы то ни было на борту грохочущего бредовоза.

— Да, это я. А тебя как зовут? — спросила она меж двумя ложками.

— Деметриус, — сказал молодой человек и почему-то смутился. На щеках его обозначились милые ямочки, лицо заалело румянцем, того оттенка, который хрен наведешь обычной косметикой, с таким надо просто родиться.

Имя Ольге ничего не сказало, поэтому она пожала плечами и, скребя по жестяному дну деревянной ложкой, ограничилась простым:

— Ну, будем знакомы...

'Ну, не все вам мое имя коверкать'

— ... Деметрий.

Глава 4

Ольге снилось что-то прекрасное, удивительно-чудесное. Там было теплое солнце, лето, много зелени, а также непередаваемое чувство покоя. Все плохое ушло, оставшись где-то в невообразимой удаленности, а все хорошее...

И тут снова заорала сирена. Как выяснилось, матовый потолок 'купе' был не просто куском пластика, но и световой панелью, сейчас она пульсировала багровым светом в ритме звуковых сигналов. Такого девушке слышать еще не приходилось. Это был не обычный паровозный сигнал из тех, что стали уже привычны ее уху, а механический вой, будто возвещавший одновременно о приходе атомной войны, падении антидинозаврового астероида и начале зомби-апокалипсиса. Душераздирающий звук вкручивался в суставы злобной вибрацией, отзывался в каждом нерве. Ольга с воплем подпрыгнула на кровати, стукнулась головой о верхнюю полку и упала на старый коврик.

Судя по звукам, весь огромный вагон пришел в лихорадочное движение. Брезентовый полог поехал в сторону, скрипя на алюминиевых кольцах, в ольгин плацкарт сунулась морда соседа, того, что походил на военного преступника.

— Пааадъем!!! — завопил урод по прозвищу Доходяга, второй баллонщик отделения. — Вызов! Вызов!! Вызов!!!

И пропал.

— Черт побери, — прошептала Ольга, понимая, что ничего не понимает. Впрочем, тело уже действовало само собой, повинуясь науке, вбитой за минувшую неделю Большой Бертой.

Встать.

Осенить себя аквилой.

Громко попросить у Императора благословения.

(попутно в очередной раз подумать, что вся Империя необратимо тронулась коллективным разумом триллионов людей, потому что даже местный бог — какая-то мумия, однако не дай бог сказать это подобное вслух)

И вниз, к снаряжению и бронемашине.

Красные лампы мигали по всему вагону, сирена вопила, отрядовцы метались как в жопу раненые солью, Ольга натыкалась на все и всех. А затем обстановка неожиданно устаканилась, то есть перешла из одного агрегатного состояния в другое. Девушка обнаружила себя вместе с прочим отделением в пассажирском отсеке кубического танка, едва ли не в обнимку с баллоном на тележке.

Шерстяные штаны и длиннющая водолазная фуфайка до колен, подвернутая в два слоя, намокали от пота. Тяжелый, не по росту комбинезон из прорезиненного брезента висел на тощем теле как свернутый в несколько слоев парашют. Противогаз на шее вонял китайским пластиком, баллон вызывающе демонстрировал ржавые потеки на боку, выглядел чертовски тяжело и чертовски ненадежно. Над люком, что вел в кабину мехвода, висела привинченная шурупами табличка с надписью, которую Ольга с грехом пополам перевела как 'в жопу зло!'. Один из углов таблички был испачкан высохшими брызгами подозрительной жидкости красно-коричневого цвета.

Машину тряхнуло раз, затем второй, через пару мгновений тряска превратилась в стабильный процесс. Замогильный вой сирены отдалился, начал угасать за броневыми листами. Одной рукой девушка уцепилась за кожаную полосу, что играла роль ремня безопасности. Другой схватилась за повозку с баллоном, пока тот не начало швырять по всему отсеку.

БоБе что-то орала в говорильник, похожий на певческий микрофон, но шум двигателя и дребезжание железок внутри танка глушили слова. У Ольги на шее, над противогазным ремнем, висела петля ларингофона с наушниками, однако девушка напрочь забыла, как пользоваться гарнитурой. Так что слух выхватывал лишь обрывки торопливых фраз, что-то про некий 'разрыв', 'высшуров' и 'мутац'.

'Все это плохо кончится' — мрачно подумала Ольга, крепче хватаясь за страховочный ремень. Было жарко и страшно.

Обучение в Отряде было поставлено, как и все прочее в мире сорокатысячного будущего, то есть не по-человечески, а в соответствии с альтернативной логикой. Ольга ждала чего-то похожего на 'учебку' с конспектами, заучиванием штатных расписаний и так далее. Однако никто не спешил просвещать ее относительно 'ЭпидОтряда' и казалось, наставница Берта, а также толстопузый монах вообще не слишком представляли, что делать с новенькой. Обучение велось совместными усилиями всей вагонной команды и упиралось сугубо в практику. Ольга научилась снимать-надевать комбинезон химзащиты, а также пользоваться противогазом, очень похожим на советскую классику, только с панорамным стеклом вместо двух кругляшей. Освоила искусство обращения с баллоном и каталкой. Узнала по именам и штатным обязанностям прочих совагонников. И... все собственно. Не считая того, что девушка, наконец, отъелась более-менее приемлемой пищей и умеренно отоспалась.

Расспрашивать о чем-либо Ольга побаивалась, решив отложить это на потом. В процессе ежедневных молений прилежно изображала истинно верующую, не забывая вопить погромче о том, как Император всех защитит, неистово желать смерти загадочным ксеносам и более понятным еретикам. Старалась внимательно слушать и поменьше говорить. Шаг за шагом, слово за словом выстраивала картину мира, в котором оказалась.

Планета, где обосновался ЭпидОтряд, собственного названия не имела, только длинный цифро-буквенный ряд и неофициальные, но вполне обиходные прозвища колонистов — 'Маяк' или же 'Ледяной порт'. Насколько поняла девушка изначально 'Маяк' самостоятельного значения не имел, единственный материк представлял собой заснеженную тундру, а гигантский океан мог поставлять разве что планктон. Полезных ископаемых здесь не было, сельское хозяйство бесперспективно.

Зато сама по себе система умирающей звезды оказалась крайне важна — по каким-то неясным причинам именно здесь оказалось удобным организовать комплексный навигационный центр, обслуживающий целый 'сектор' (что бы это ни значило). 'Ледяной порт' возлюбили 'навигаторы', 'чтецы Имперского Таро' и какие-то 'астропаты', коих упоминали, обязательно изображая жест оберега от нечистого.

Хотя большая часть маяков и некие 'башни' были вынесены на орбиту и астероиды, значительная часть инфраструктуры развернулась непосредственно на планете, сконцентрировалась вокруг большого космопорта. Людей на 'Маяке' стало много, и почему-то для Отряда появилась некая работа.

Сам по себе Отряд был вроде ордена при церкви Империи, но с отчетливо милитаризованным уклоном. Отряд включал два полка, один обслуживал орбитальные сооружения, другой планетарный. Полк делился на отдельные батальоны, каждый батальон представлял собой вполне самостоятельное подразделение, приписанное к некоему 'бункеру'. Сколько в полку батальонов и бункеров, похоже, никто не знал, но логика и номер ольгиного батальона — '12' — подсказывали, что десятка полтора точно есть.

Самое интересное и практически важное для Ольги начиналось дальше, на уровне рот. Каждая рота имела в своем распоряжении отдельный бронепоезд с атомным двиглом, курсировавший по заданному маршруту. Все это называлось сугубо мирно — дорожно-ремонтные работы, техническое обслуживание и так далее. Однако девушку крепко смущала оговорка насчет 'санитарно-эпидемической очистки', а также то, что на вооружении отделений роты стояла бронетехника, автоматическое оружие и настоящие огнеметы. Чем бы ни занимались очистители-'пурификаторы', это 'что-то', кажется, могло дать сдачи.

И, господи помилуй, кажется сейчас ей, то есть Ольге, предстояло увидеть, что же (или кого) 'чистили' эпидотрядовцы.

Танк-бронетранспортер мчался вперед, скача по тундре, как многотонный сайгак. Тяжеленная машина, судя по всему, оказалась способна развивать неплохую скорость. Ольга, будучи штатным носильщиком запасного баллона для огнеметчика-один, не знала, то ли заранее вопить от ужаса, то ли расслабиться и наслаждаться минутами пока еще не началось. С девушки не спускала взгляд Берта, сжав в едва заметную нитку тонкие бледные губы. Только сейчас Ольга заметила, что наставница, то есть командир роты и вагона, носит в ушах маленькие сережки с прозрачными камешками. Вообще могучая тетка могла бы показаться даже симпатичной, если бы не злобный взгляд, плечи, размаху которых мог бы позавидовать иной качок, и огромная пушка, по размеру более подходящая гигантам на Баллистической.

— Подъезжаем! — выкрикнул из башенки штатный пастырь, тот самый монах, не снимавший пластиковую кольчугу. В танке он играл роль пулеметчика, а вне, помимо окормления паствы, орудовал химическим распылителем.

Танк поехал ровнее, надо полагать, выбрался на трассу. Ольга проверила шланг противогаза и ребристый цилиндр фильтра, все было на месте. Огнеметчик, за которым девушка должна была тащить запасной баллон — немолодой и низкорослый мужчина с лицом эльфа — горько плакал, нервическими движениями поправляя шарф, обмотанный вокруг тощей шеи не меньше десятка раз. Глядя на его слезы Ольге подумалось, что плачущий огнеметчик это полный абзац, пожалуй, хуже бегущего генерала. Захотелось и самой разрыдаться. Останавливал только змеиный, немигающий взгляд Берты.

Огнеметчик-два по прозвищу Грешник вышивал на красном светоотражающем жилете какой-то символ или короткое изречение. Их на тряпке имелось уже несколько сотен, причем, кажется, ни один не повторялся. Заметив на себе взгляд новенькой, швец ответил прямым взглядом и неожиданно подмигнул с доброжелательной улыбкой. Из всех соотрядовцев Грешник нравился Ольге больше всех и к тому же (за исключением Деметриуса) вполне оттвечал ее представлениям о мужской привлекательности. Похожий на эфиопа, с необычайно выразительными чертами лица и татуировкой Экклезиархии во весь лоб, он был не красив в обычном понимании, но крайне мужественен. Воображение сразу норовило отправить Грешника куда-то в пустыню, с бурнусом, верблюдом и мушкетом, бороться против европейских колонизаторов, творить кровную месть, романтически похищать европейских красавиц и тому подобное. А еще второй огнеметчик всегда молчал. Как обмолвился однажды Святой Человек, Грешник вполне владел речью, но считал себя недостойным осквернять словами вселенную, где когда-то звучали речи Бога-Императора.

В отсеке пахло бензином и табаком (хотя табаком ли?) Пыхаря. Бывший баллонщик (чье место ныне заняла Ольга), теперь стрелок-разведчик дымил коротенькой трубкой опиумного вида. Пыхарь вечно держал рот открытым, брови поднятыми, лоб наморщенным. Из-за этого лицо стрелка казалось мордочкой грызуна, где все линии сходятся к одной точке на кончике носа. Впечатление общей 'мышиности' не могли нарушить даже огромные очки с толстыми линзами желтого стекла.

Танк поехал быстрее, включив сирену, Берта что-то быстро заговорила в микрофон собственной гарнитуры. Эльф-плакса зарыдал еще горше, Ольга уставилась в железнный потолок, чтобы не видеть физиономии остальных коллег и не думать о том, что совсем скоро... что именно произойдет, она не знала, но разумно предполагала, что ничего хорошего.

Как по заказу, в такт ее невеселым мыслям начала падать температура внутри машины. Ольга на всякий случай протерла глаза, думая, что возможно слезы затуманили взор, однако нет, ей не почудилось. Дыхание конденсировалось в желтом свете облачками пара, углы отсека заиндевели. Мороз начал прокусывать сквозь швы комбинезона, пропотевшее шерстяное белье, тяжело повисло на теле холодным компрессом. При этом двигатель по-прежнему выл, а тепловые радиаторы под железными скамьями продолжали источать волны жара.

Баллонщице стало очень, очень страшно. В сложных и опасных обстоятельствах человеку свойственно искать виновного. Ольге в этом отношении было проще, девушка точно знала, кто во всем виноват и кому она обязана участием в сомнительных мероприятиях с огнеметами и кислотой.

'Проклятый Крип, ненавижу тебя, лучше бы ты сдох там, один одинешенек'

Зажглась красная лампа над боковой сдвижной панелью, заменявшей транспортеру обычный люк. Наставница отвлеклась на мгновение, а когда вновь посмотрела на подопечную, обнаружила, что та в свою очередь уставилась на Берту.

— Обманул, — неожиданно выговорила Ольга.

В машине было дико шумно, звукоизоляция давно пришла в негодность, однако связь шла через радио и ларингофоны, так что новенькую расслышали все.

— Что? — спросила Берта, чисто машинально, почти как обычный человек, ни разу не Наставник.

— Он меня обманул, — повторила девчонка, тускло и невыразительно, кутаясь в безразмерный комбинезон, как в теплый плащ. Прорезиненная ткань скрипела и складывалась гармошкой на сгибах. Савларец гнусно заржал, всхрапывая и роняя капли слизи. Осекся, перехватив очень мрачный взгляд Берты.

— Так бывает, — вымолвил Священник, осенив себя аквилой. — Каждого человека кто-нибудь обманывает. Лишь Император совершенен, был и пребудет, осеняя галактику Собой и через себя.

Берта молча натянула гладкий намордник респиратора. Священник вылез из башенки, схватился за поручень, шедший под низким потолком на всю длину отсека. Громко проорал:

— Ну что, братья, надерем жопу злу?!

— В жопу зло!!! — более-менее дружно отозвался хор десятка глоток. Кажется, лишь Ольга промолчала. Наставница увидела, как иней ползет по стенкам белесой пленкой и содрогнулась при мысли о том, что их ждет впереди. Если проявление настолько явственно и сильно, значит впереди настоящая Беда. И 'БейнВульфа' с его благословенной кислотной пушкой — последним аргументом на самый худший случай — нет...

— 'Хоботы' надеть! — скомандовала Берта. — Замкнутый цикл!

Красная лампа быстро замигала, транспортер покатился медленнее, разворачиваясь на месте и сдавая назад.

— Пошла работа!

Ольга снова запуталась в противогазной снасти, Доходяга неожиданно помог ей распутать гофрированный шланг, правильно застегнул лямку, прихватывая в нужном кармане цилиндр поглотителя, чтобы не выпал. Девчонка замешкалась, натягивая маску противогаза, однако справилась. Затем танк вздрогнул, качнулся на изношенных амортизаторах и окончательно замер. Сдвижная панель отъехала в сторону, и времени для досужих размышлений уже не оставалось.

* * *

Состояние 'я ничего не понимаю!' стало уже привычным, однако сегодня Ольга могла честно сказать, что не понимала куда больше обычного. Все обещало скорые ужасы, встречу с неведомым, кровавого ада жопный содом, и чтобы кто-нибудь отъехал с неебической музыкой.

И... ничего не случилось.

Отделение выгрузилось из танка (кстати, он именовался вполне по-земному — 'Химера'), будучи в полной готовности причинять разрушения и поджоги. Ольга ухитрилась не упасть, не попасть никому под ноги, выкатить тележку с баллоном и даже следовать за Плаксой, не слишком отставая. Маленький эльф, похоже, был силен как гном, потому что без видимых усилий кантовал громоздкий огнемет, похожий на пушку из 'Чужих' с манипулятором для дополнительной опоры.

Вокруг расстилался уже знакомый пейзаж, только привычной тундры было меньше, а строений побольше. Судя по всему, атомный бронепоезд шел от слабо заселенной индустриальной периферии к местам более урбанистическим. Здесь уже были дороги с вполне обычным асфальтом и здания, похожие на типичные 'хрущобы' только раза в два повыше. Все это напоминало райцентр, но большой. Улицы словно вымерли, только мигали пятицветные светофоры. Причем люди здесь имелись, Ольга видела, как мелькают в окнах испуганные тени, просто на улицах не было ни единой души. Боялись? А чего боялись? Сплошные загадки...

Отсутствие собственно райцентровой жизни с лихвой компенсировалось внешней активностью. То и дело с рычанием двигателей и сиренами подъезжал очередной транспорт, от здоровенных автобусов до футуристического вида грузовиков. Округа заполнялась какими-то полицейскими, штурмовиками, научным людом с многочисленными приборами. Все это жило своей бурной жизнью, суетилось и, казалось, не обращало внимания на ЭпидОтряд. Среди тактического карнавала свирепые огнеметчики на глазах превращались просто в оборванцев на дряхлом танке, с плохим и устаревшим снаряжением.

'И это все, что ли?..'

Ольга ощутимо приободрилась и подумала, что возможно все не так ужасно как ей представлялось. Во всяком случае, сегодня.

— Не понимаю...

Священник почесал широкий нос, перевел метатель в вертикальное положение, зафиксировав кронштейн. Тяжелая бандура клонила монаха на правый бок, желтый баллон за спиной угрожающе светил эмблемой химической опасности. Арбитры почтительно обходили здоровяка в кольчуге стороной — из уважения к сану, а также потому, что 'химики' считались еще более сумасшедшими, опасными и ответственными, нежели операторы санитарных огнеметов.

— Не понимаю, — повторил Священник. — Девятый раз подряд.

— Да... — Берта сняла респиратор, позволив наморднику повиснуть на ремне. Холодный воздух куснул подбородок и губы.

— Что происходит, — судя по тону, монах не спрашивал, а задавался риторическим вопросом. — Ложная тревога одна за другой.

Берта пожала широкими плечами, насколько позволяла тяжесть комби-дробовика.

— Как будто та дрянь из океана выжрала всю... — монах не закончил, опасаясь поминать вслух нечестивое.

— Этак мы останемся не у дел, — позволила себе легкую шутку Берта.

К отрядовцам быстро подошел адепт-вериспекс, похожий в массивной броне на двуногого краба, с выступающими во все стороны решетками детекторов. За адептом летел сервочереп, соединенный с хозяином при помощи длинного кабеля. Череп раскинул длинные паукообразные лапки и дергал ими, словно хотел поймать ледяной ветер.

— Господа, прошу прощения, — деловито сообщил вериспекс. — Нам очень... неловко. Кажется опять мимо.

— Нулевая активность? — уточнила Берта.

— Увы, да.

— А ведь сигнал шел такой, словно дрянь тащили прямо в хост... — Священник опять говорил иносказаниями, но собеседники его отлично поняли.

— Шатало так, что у нас провидец сошел с ума, — доверительно сообщил адепт, склонив голову.

— И все? — не удержалась от вопроса Берта.

— И все, — вид у вериспекса был понурый и грустный, как положено ответственному работнику, что самое меньшее неделю теперь будет отписываться по всем инстанциям.

— Ладно, — вздохнула наставница, — тогда поставьте нам печать, что вызов отработан.

— Я приложу запрос о суточной остановке 'Радиального-12', — уточнил адепт. — Может, что-нибудь еще найдем. Хотя конечно вряд ли...

— Как скажете, — согласилась Берта. — Это уже коменданту, не наш вопрос.

— Несите бумаги, — грустно подытожил адепт. — Будем описывать.

Священник молча глянул на Берту, наставница так же молча и едва заметно кивнула.

— В машину! Ждем! — зычно гаркнул монах и добавил уже тише, спокойнее. — Нечего зады морозить...

* * *

Поезд стоял на окраине 'райцентра', холодный ветер пронзительно выл за толстыми бортами, пытался шатнуть огромное сооружение, мел по рельсам белую поземку. Ольга, выбравшаяся из горячего душа, обернула голову полотенцем, скорее по привычке — короткая щетинка отрастающих волос не требовала особой сушки. Можно было открыть броневую заслонку и глянуть, что происходит за бортом, но девушка и так знала — суета, организованный хаос, свет прожекторов, летающие машины, что поминутно садились, падая из чернильных небес. В общем, ничего интересного.

Ольга села, поправила кальсоны на завязках и рубашку, похожую на двуслойную тельняшку, все чистое и теплое. Использованная одежда крутилась под присмотром Безумца этажом ниже в хитрой стиральной машине, которая чистила без воды. Деметриус нараспев молился, Савларец изредка поминал 'императорову кровь', пытаясь сготовить на камбузе 'правильный хавчик для каторжан', нормальный паек безносый старался не есть, потому что 'не по чину опускаться до казенного'. Ольгу так и подмывало заметить Савларцу, что он вообще тянет лямку на общей, а это не к лицу настоящему, ровному каторжанину. Но девушка смиряла позывы, не желая накалять.

— Вечер в дом, огонь в очаг, Император в сердце.

Священник был деликатен, он вначале постучал костяшками пальцев по стенке, а затем уже откинул занавесь. Ольга дисциплинированно вскочила с полки, бодро сложила пальцы в осточертевшую аквилу и сообщила:

— Император защищает!

— Защищает, защищает, — монах шевельнул лопатообразной ладонью с мозолями, похожими на роговые нашлепки. — Садись, девочка.

Ольга еще старательнее выпучила глаза в верноподданнической гримасе, ожидая подвоха.

— Садись, — с явственным неудовольствием в голосе уже не попросил, а приказал Священник.

Ольга плюхнулась обратно, на полку спиной вперед, не размыкая пальцев, сохраняя на лице выражение пламенного и фанатичного идиотизма.

— И вот этого тоже не надо, — досадливо поморщился Священник, мгновение подумал и сказал. — Вольно!

Ольга чуть расслабилась, съежившись в ожидании нехорошего.

Монах вздохнул, сверкнув маленькими глазками под седыми кустиками бровей. Машинальным, давно привычным движением пригладил череп на поясной цепи, отполированный до лоснящегося блеска тысячами таких прикосновений. Отцепил затрепанную книгу в деревянной обложке с застежкой, положил увесистый томик на стол.

— Это хорошо, это правильно, — палец монаха уперся в самодельную аквилу на шее Ольги. — Ее сделал достойный человек с истинной верой в добром сердце. Намоленная вещь.

Девушка сглотнула, пытаясь понять, что это за хитрая проверка и как следует себя вести.

— Знаешь, в чем главная беда пастыря? — внезапно спросил незваный гость, положив ладонь на обложку своей библии

— Не могу знать! — отрапортовала девушка.

— Идиоты, — сообщил монах. — Идиоты, что выхолащивают ритуал и дух Его слов. Жестокие каратели, готовые жечь за... что угодно.

— Простите, господин... Священник, я не понимаю!

Ольга старательно глядела в стену, избегая умного взгляда служителя культа. Девушка отчетливо понимала, что в вопросах веры она всегда идет по грани, и любое неосторожное слово может отправить на тот свет. И по опыту приключений на Баллистической Станции Ольга подозревала, что здесь 'тот свет' — ни разу не метафора.

— Вера в словах твоих, на языке твоем, — нараспев проговорил Священник. — Однако нет ее в сердце, потому речи твои громки, но пусты, словно колодец пересохший.

Он сделал паузу, внимательно глядя на Ольгу. Девушке вдруг стало жарко, она крепко взялась за пластмассовую аквилку обоими кулачками. Не то, чтобы Ольга верила в чудесную силу и поддержку символа, но требовалось как-то занять руки, чтобы скрыть дрожь пальцев. Монах заметил жест и чуть кивнул, словно одобряя.

— Ты пытаешься сойти за благочестивую через ритуал. Получается неплохо, неплохо, прямо скажем. Но все же недостаточно.

'Твою ж мать' — только и подумала Ольга, чувствуя, как стекает вдоль позвоночника холодная струйка пота.

— Ч-что?..

— Дитя мое, — поучающе сказал монах. — Не надо бояться. Если бы я почуял в тебе нечестивое, еретическое хоть на снежинку весом и размером, ты бы уже вылетела за борт горячим пеплом. Но я вижу лишь маловерие, происходящее от незнания. А невежество — порок не человека, но его пастыря.

Монах со щелчком отпер обложку своей книги. Обеими руками коснулся первой страницы, как слепой. На плотной желтоватой бумаге чернело изображение высокого мужчины, облаченного в уже знакомый Ольге скафандр-доспех при огромных наплечниках. В одной руке рыцарь сжимал молот, другую поднял над головой, сжав кулак. Лицо Священника будто осветилось изнутри благоговением, искренним, без тени наигранности.

— Тебя учили скверные пастыри, — сообщил монах. — Им нужна была слепая вера, строгий ритуал. Что ж, и этому есть место в Империуме. Однако не здесь. Не под священным флагом цвета крови праведников. Как ты думаешь, почему?

Ольга сглотнула, еще крепче сжав зеленого орелика. Священник ждал.

— Я не знаю, — прошептала девушка, чувствуя, что поставила на кон собственную жизнь.

— Если бы ты сейчас начала снова сыпать словами без содержания, без веры, они стали бы последними в твоей жизни, — просто и буднично сообщил монах. — Но ты признала, что душа твоя суть открытая книга с чистыми страницами. И это хорошо. Путь к свету начинается с понимания, что кругом тьма.

'О, господи... Бля...'

— Нынче ты в ЭпидОтряде, дитя, — негромко сказал Священник. — Наша работа смертельно опасна для тела, но куда страшнее угроза, что висит над душами очистителей. Поэтому я здесь, средь малых сих. Поэтому я не кричу 'ересь' по любому поводу, а закаляю души моей паствы пониманием. Придет время... а оно придет, уж поверь, когда враждебные силы атакуют твое естество, постараются украсть суть твоей человечности. И когда это случится, защитит лишь подлинная вера, основанная на строгом знании. Понимаешь?

Ольга медленно кивнула, осторожно, как будто желая оставить за собой возможность забрать жест обратно, отказаться от него, заявив, что это просто движение без смысла и повода. Монах улыбнулся скупой, сдержанной улыбкой, тщательно протер ладони о рукава собственной рясы, благоговейно, без капли наигранности, перевернул страницу, вымолвив:

— Он есть Император и Бог, одновременно тварное создание и сверхъестественная сущность. Поэтому Господин наш поистине совершенен и стоит выше любой субстанции по эту и ту стороны мироздания.

Ольга ожидала увидеть новую картинку сообразно услышанному, то есть с неким божественным содержанием, но категорически ошиблась. На весь разворот, по обоим листам раскинулась схема. Стилизованная под широкий храм с куполообразной крышей, наполненная многочисленными и непонятными фигурками-символами, но все же — вполне явственная схема при квадратиках и надписях. Ольга разобрала что-то про 'кустодес' и 'мунисторум'.

— Проповедь должна наполнять души прихожан благочестием и верой, — вымолвил Священник. — Однако невежественный разум не может воспринять свет истины в полной мере. Так что для начала ...

Он положил широкую ладонь поверх схемы.

— Это, дитя, и есть Империум. Прекрасное творение Бога-Императора, в чьих стенах нашли приют народы бессчетных языков. Давай же посмотрим, как устроен дом Человечества и что за привратники, строгие, но справедливые, хранят его врата...

Глава 5

За шесть месяцев до дня Х...

'Пиранья' — подумал Аврелий. — 'Проклятая каппадорийская пиранья, вот кого он мне напоминает. Только расцветка другая'

Марсианский корабль завис на стационарной орбите в ста десяти километрах над поверхностью Деймоса. Аппарат будто привязали невидимой нитью к обычной, не примечательной скале, что скрывала многометровые створки стыковочных механизмов. Корабль в чернильном небе казался почти невидимым, присутствие аппарата выдавали только мерцание габаритных огней на многометровых жалах антенн ауспексов, да редкие выбросы плазмы из корректировочных двигателей.

Возможно, звездный странник действительно напоминал вызывающую отвращение брата Аврелия хищную рыбу, кто знает? Для квалифицированного суждения требовалось побывать на колонии у самого края сегмента Солар. Однако двигательный маршевый блок, располагавшийся в корме, с некоторой долей условности можно было счесть хвостом; выступавшая ниже мостика техническая палуба сошла бы за нижнюю челюсть. Грузовой и жилой отсеки в таком случае были бы челюстью верхней, а глоткой становился командный пост, укрытый за пласталевым стеклом толщиной несколько метров. Тройные тепловые радиаторы, скошенные назад относительно носа корабля, при некоторой доле фантазии вполне сошли бы за фигурные жабры. Верхними и нижними плавниками считались выступающие орудия.

Хищная тварь, чей голод неутолим, нападающая на все, что движется. Хотя, разумеется, то была игра воображения, с точки зрения Адептус Механикум — бесполезного, атавистического паразита, которым эволюция 'наградила' чистый разум. Над спутником завис корабль класса 'Юстификатор', тип 'К2', марсианской сборки. Длина двести семьдесят метров, масса покоя тысяча шестьсот тонн. Подобные ему используются во флотах прикрытия эскадр Базиликон Астры; в Империуме, а также востребованы среди подразделений Адептус Арбитрес в астероидных колониях или автономных поселениях безатмосферных миров.

Память, давным-давно улучшенная как в палатах Санктум Санкторум, так и имплантантами Адептус Механикус, подробно, исчерпывающе напомнила брату Аврелию типовое вооружение корабля. Орудийные палубы по верхним и нижним ребрам основного корпуса. Восемь тридцатисантиметровых электромагнитных орудий (в перечне типовой амуниции наличествуют ядерные снаряды малой мощности), стартовая скорость тридцать два километра в секунду. Для противодействия вражескому десанту, а также противоракетной защиты установлены два излучателя полей подавления, а также четыре блока спаренных двенадцатисантиметровых скорострельных автопушек.

Обычный корабль, один из тех, что связывают гигантское тело Империи, сшивают прочными нитями сверкающие жемчужины поселений, разбросанных по необозримым просторам галактики. Но Аврелий 'Юстификаторы' не любил, вид их неизменно пробуждал воспоминания. Неприятные, болезненные, даже спустя без малого полтора столетия.

Да, сто сорок три года назад Аврелий видел точно такой же корабль. Только тот был захвачен техноеретиками-демонопоклонниками, которые вознамерились кощунственно поднять руку на собственность Империума и разрушить обитаемую станцию. Лишь немногие смогли прийти на помощь, в том числе недавно основанный орден космодесанта, чьи воины были искусны во многих вещах, однако не обучались космическим сражениям. Но избранные дети Императора не колебались. И не ждали ответивший на приказ Ордо Маллеус ударный крейсер Серых Рыцарей.

Уничтожить 'Юстификатор' в бою имеющимися силами было невозможно, оставался лишь абордаж. 'Громовые орлы' ордена и реквизированные 'Ястребы', приписанные к СПО, находились в сорока километрах от ставшего вражеским корабля, когда одержимые сервиторы еретиков открыли огонь. Каждые четыре секунды пара орудий выбрасывала два ядерных заряда. Каждые четыре секунды сдвоенная ядерная вспышка означала уничтожение очередного корабля верных слуг Его, однако ни один не отступил. Еретикам пришлось сделать шестьдесят залпов, расходуя драгоценные снаряды, искусно маневрируя под управлением разума, который нельзя было назвать ни человеческим, ни машинным.

Последние семь 'Звездных ястребов' были изрешечены автопушками уж практически в упор, на дистанциях шесть-девять километров. До абордажа не дошел ни один. Кто-то из атакующих спасся в шлюпках, а также оставшихся неповрежденными отсеках и просто скафандрах, но таких было немного, очень немного.

От Навис Нобилитэ позже пришло сообщение об уничтожении мятежного корабля — с безопасной дистанции, прицельным огнем 'Кобры'. Особо было отмечено, что быстрая и чистая ликвидация противника стала возможной лишь благодаря самоубийственной атаке космодесантников.

'...Приняв удар на себя, Ваши воины не оставили Врагу оружия для атаки станции. Только благодаря их жертве триста тысяч душ продолжают служение Золотому Трону...'

Ознакомившись с посланием, глядя в лицо гроссмейстера, пославшего на смерть две трети своих людей, Аврелий только милостью Императора сдержался и не обезглавил того прямо на мостике ударного крейсера Рыцарей. Даже сейчас воспоминания о том дне выводили Рыцаря из душевного равновесия, несмотря на четкое сознание, что капитан-наставник был совершенно прав.

Аврелий вздохнул и снова обратил внимание на экран. Раздражающий сине-желтый 'Юстификатор' с маркером PR-08E уверенно держался над формально не существовавшими на Кузнице Деймос стыковочными узлами, не отклоняясь от перпендикуляра к поверхности более, чем на полметра. Та же удивительная точность, с которой сто сорок три года назад...

Привычным усилием воли Серый Рыцарь откинул грустные воспоминания о тягостном прошлом во имя забот грядущего. Гость с Марса прибыл не просто так — его коды были подтверждены Инквизицией, чьи представители уже терпеливо ждали на Титане. Три стороны, три союзника в великом служении Человечеству редко собирали вместе своих представителей, но сейчас был именно такой, совершенно особенный случай. Новое, поистине уникальное изобретение Механикусов затрагивало интересы как Инквизиторов, так и Ордена, способно было вложить в их руки новое оружие для борьбы с неисчислимыми опасностями. И потому, согласно древнему договору, должно было получить одобрение всех трех сторон.

— 'Сидонийский жандарм', ваш допуск подтвержден, портал два. В случае выявления активного бортового вооружения ниже восьмидесяти километров, корабль будет уничтожен без предупреждения.

Сторожевые ауспексы не зафиксировали на борту ни ядерных боеприпасов, ни типовых снарядов из обедненного урана. И все же память Аврелия тихо, но настойчиво продолжала шептать '...боеприпас тип четыре. Титановый корпус, кристаллический напряженный сердечник типа 'строенная спираль'. Снаряд характеризуется отличной пробивной способностью. После проникновения сквозь внешний корпус цели сердечник взрывается, нанося значительный ущерб слабозащищенным внутренним конструкциям разлетающимися поражающими элементами...'

— Принято, — ответил голос, лишенный даже намека на эмоции. — Дополнительная информация. Бортовое вооружение физически обесточено, амуниция на борту отсутствует. Начинаю снижение. Относительная вертикальная скорость до отметки десять километров — триста сорок метров в секунду.

Марсианский корабль был надежно зафиксирован стапелями технического обслуживания. Представитель Механикусов невозмутимо ждал перед монолитной плитой ворот транспортного тоннеля, пока два брата-технодесантника тщательно изучали показатели бортовых когитаторов 'Юстификатора', а также собственных ауспексов. Ворота могли выдержать мегатонный взрыв, а святые символы, внедренные в их структуру молекулярной сборкой, не дали бы проникнуть в святая святых Кузни даже исчезающе малой тени отродий Варпа.

Механическая готовность марсиан следовать протоколам безопасности была сама по себе похвальна, но встречающему визитеров капитану Серых Рыцарей стало бы чуть легче, если бы означенная готовность проистекала из искренней веры в Бога-Императора, а не из слепого преклонения его странной ипостаси, именуемой Омниссией.

— Тебя что-то беспокоит, Кантор? — спросил Аврелия спутник — буквально теряющийся на фоне бронированного гиганта человек с незапоминающейся внешностью, одетый в простую серую робу. Лишь свисающая с пояса инсигния Лорда-Инквизитора Ордо Маллеус демонстрировала его статус.

— Я им не доверяю, — честно и прямо сказал капитан.

— Ты пристрастен.

— Я считаю, что истинного доверия заслуживает лишь тот, кто всем сердцем верит в Императора. В Императора, — повторил десантник. — А не в его... сомнительное отражение.

— Это справедливо и разумно, — согласился инквизитор, он говорил быстро, но четко и так искусно, без единой заминки, словно зачитывал с листа переписанный набело текст. — Хотя последователи культа Механикус и оказывают нашему делу великую поддержку, было бы верхом неосмотрительности слепо доверяться тем, кто добровольно ограничил распространение Его света над своими душами и мирами. Однако не следует забывать и о той решительности, с которой дети Бога-Машины искореняют малейшие проявления Губительных сил.

— А вспышки техноересей не уменьшаются числом, — космодесантник машинально провел широкой ладонью по лысой голове с выступающими разъемами аугментаций. Пальцы на мгновение дрогнули, пересекая огромный шрам, что тянулся от виска до основания черепа, как след огненного хлыста. — И это лишь те, слухи о которых достигают наших ушей...

— Как и в Экклезиархии, — неожиданно резко оборвал капитана инквизитор. — Как и среди орденов Адептус Астартес. Как и в рядах Адептус Астра Милитарум. Не нам судить о том, насколько эффективно логисы и маги ограждают Кузни и Рыцарские миры от разлагающего воздействия Варпа. Воля Императора была в том, чтобы избавить колониальную империю Марса от надзора Инквизиции!

— Я... не хотел подвергнуть сомнению Его волю, — Аврелий постарался высказать дипломатическую сдержанность и уже пожалел, что позволил себе неуместную откровенность.

— Разумеется. Поспешные слова суть не ересь, а лишь напоминание о нашем несовершенстве. Но сказанные не там и не вовремя, они могут заронить ее зерно в неокрепшие души.

По-прежнему ровный голос инквизитора расцвел легкой, едва заметной ноткой предупреждения.

— Я запомню эту истину и доведу до братьев, — сдержанно вымолвил гигант.

— Не истину, лишь максиму, — голос Лорда-Инквизитора смягчился. — Слово изреченное...

— И все же я не до конца понимаю, какую цель Он преследовал, дозволив подобное... существование их странной веры.

— Это правильный вопрос.

Инквизитор замолчал на пару минут. Космодесантник терпеливо ждал. За вратами продолжалось терпеливое, неспешное изучение, фактически строжайший досмотр корабля и марсианского посланника.

— Я тоже задавался им. Долгие годы, пока не нашел объяснение, примиряющее меня с обсуждаемым фактом. И понимание посетило меня в минуты размышления относительно Эпохи Раздора.

— Раздора?.. — непонимающе переспросил Аврелий.

— Да. Тяжкое время, когда Священный Синод был распущен, а Верховные Лорды Терры, скажем так, не проявили единодушия перед лицом угрозы.

— Тень разложения, последствия Ереси, — отрезал Рыцарь. — Рана, что нанес Архипредатель Империуму, оказалась слишком глубока.

— Это так. Но кровавое царствование Вандира было следствием уже наших ошибок.

— Разве Инквизиция возвела на престол безумного Экклезиарха? И при чем здесь Марс?

— Не напрямую возвела, нет. Но после того как Дракан Вангорич убил всех Высоких Лордов Терры, мы разделили мнение, что власть Церкви над мирами Империума предпочтительнее неповоротливой бюрократии Администратума. Пусть решения принимаются благочестиво и незамедлительно, по требованию момента и высших интересов, а не тонут в замшелых кодексах, чья трактовка может занимать десятилетия. Что ж, сейчас очевидно, что мы ошиблись. И наша общая ошибка вполне могла погубить Империю окончательно.

— Вандира низвергли Сестры. Не марсиане, — стоял на своем космодесантник.

— Да, в ту пору Невесты Императора. Но чьим наущением прозрели они истину? Кто привел их к самому Трону, чтобы низложить узурпатора, тирана и безумца?

— Легио Кустодес... — нахмурился Аврелий. — Это общеизвестно.

— Генерал-капитан Кустодес связался с магистрами Орденов и Логисом Марса лишь после того, как скитарии и космодесант вошли во Дворец Экклезиарха, — сказал инквизитор. — Через бреши, проломленные орбитальными залпами марсианского флота. Причиной падения безумного царя стала объединенная мощь Астартес и Механикус, неподконтрольная никому другому, и оттого неподвластная скверне, поразившей тогда Империум. Нашей собственной скверне, отнюдь не насланной Губительными Силами!

— Этого я не знал, — качнул головой Рыцарь.

— Император в своей бесконечной мудрости уподобил Терру и Марс деснице и шуйце, равно готовых разить врагов. Оку правому и левому, что всегда бдят. И если один глаз окривеет, а рука иссохнет, это не погубит тело Империи, а гнойная плоть будет иссечена.

Лорд-Инквизитор вздохнул.

— Воистину, Его замысел оказался мудр, спасая человечество от него самого. И поэтому мы внимательно изучим предложение нашего гостя, дар Бога-Машины, что он привез. Отвергнем или примем, кто знает — но изучим обязательно.

Всполохи желтых ламп возвестили о том, что гость был признан достаточно безопасным, чтобы пропустить его в часть Деймоса, принадлежащую инквизиторам.

— Некоторые считают, что величайшей тайной Адептус Механикус является то, что они уже давно утратили понимание собственных технологий, — задумчиво проговорил инквизитор. — Что их Поиск Знания лишь сбор технических документов и схем, в то время как суть и принципы работы механизмов отметается прочь. Что управление машинами, начиная от Божественных Титанов и ключевых когитаторов Кузней, заканчивая гидравлическими прессами в мастерских агромиров лишь пустой ритуал, выхолощенная последовательность действий...

— А Ваше мнение?.. — поинтересовался капитан. Больше из вежливости.

— Способ переместить Деймос с орбиты Марса к Титану не был известен до Ереси, хотя разработки, безусловно, велись. И, хотя логичным кажется предположение, что это лишь наследие эпохи Великого Похода... — инквизитор ненадолго задумался, — мне достоверно известно, что способ перемещения всего Марса за пределы Солнечной системы был предложен Парламенту спустя тысячелетия.

— Перемещение... Марса?

Инквизитор вздохнул.

— Марс хранит множество секретов. И лично мне кажется, что величайший из них скрыт у всех на виду. Что среди высших магосов хватает тех, кто не просто великолепно разбирается в древних технологиях, но и способен изобретать новое. Что репутация консерваторов, живущих лишь проверенными рецептами, это маска, камуфляж для всего мира. И это порождает другой вопрос — что же марсиане пытаются скрыть за хором слепо повторяющих литании технопровидцев и демонстративным поиском техноереси? Вот, что поистине интригует.

Бронированные створки разошлись, открывая обзор демонстрационной площадки.

— И сейчас мы посмотрим, насколько я близок к истине... возможно близок.

Демонстрационный зал представлял собой овальную площадку длиной чуть больше ста метров, на одной половине которой уже были установлены три запечатанных саркофага. Непростых саркофага, очень и очень непростых. Количество покрывавших их серебряных защитных глифов, святых печатей, свитков из пергамента, на который пошла кожа добровольцев-праведников — в другой обстановке все это наводило бы на мысль о логове истинных еретиков. Под высоким потолком разбегалась система трубопроводов, готовых в любое мгновение затопить помещение антисептиком, напалмом или кислотой. Под бронированным полом скрывался термоядерный заряд — на крайний случай.

Впрочем, зрители видели в этом же самом зале намного более страшные и ужасающие вещи, чем три запертые гробницы. Сейчас, через усиленные (и опять же освященные) иллюминаторы, представители Инквизиции и Рыцарей готовились изучать предложение марсиан. Спокойно, неспешно, без гнева и пристрастия.

На второй половине зала распоряжался логис. Направляемый его командами четырехногий сервитор заканчивал расставлять тяжелые ящики, которые содержали в себе 'геллер-дроны', как назывались эти устройства согласно корабельной декларации. У самой стены, за спиной логиса, в прикрытых отдельными генераторами Геллера нишах замерли пятеро братьев, вооруженных до зубов, испытанных в самых страшных битвах с врагами человечества. Опять же на тот случай, если что-то пойдет не так.

Когда сервитор закончил, магос повернулся к иллюминатору, обозначил церемониальный поклон и заговорил. Чувствительные микрофоны передавали его слова без малейшего искажения. Парящие камеры вели трансляцию, фиксируя в мельчайших подробностях детали происходящего.

— Проект 'Стеклянный кот' представляет собой технологическое решение по локальному форсированному разделению Материума и Имматериума в физическом пространстве.

Речь логиса, переданная через ауспекс, казалось бесстрастной, но опытный слух капитана улавливал нотки довольства. Или его искусную имитацию. С этими 'железками', аугментированными по самые уши, ни в чем нельзя было быть уверенным.

— Создание мобильного носителя излучателя Геллера столкнулось с некоторыми технологическими сложностями, но все проблемы были решены, конечный результат приемлем. Задачей представленного образца является оперативное нивелирование воздействия условно структурированных сущностей-флуктуаций Имматериума, определяемых Инквизицией как 'демоны'.

Инквизитор поджал губы, но промолчал.

— Запрос на первую демонстрацию по протоколу, — сказал марсианин.

Глухо щелкнули замки, звякнул металл. Четыре 'лепестка' древнего саркофага разошлись, защитные глифы осыпались серебряной пылью. Теперь лишь древние арканные кандалы удерживали внутри бело-фиолетовое, шипастое отродье Слаанеш. Тварь скрипела, щелкала костями жвалами, проявляла очевидное желание дорваться до столь близкого логиса в красно-ржавом плаще.

Один из четырех контейнеров, стоявших рядом с марсианином, вдруг шевельнулся, будто его тряхнул мощный удар изнутри. Спустя всего лишь мгновение он уже разворачивался в относительно небольшой четырехлапый автоматон. Из верхней части корпуса стрельнул пучок тонких антенн, вытянулись на гибких стебельках сложные 'глаза', похожие на фасеточные сферы. Машине понадобилась еще пара секунд, чтобы обнаружить противника, развернуть корпус в сторону порождения варпа, после чего...

Акустика сработала безотказно, снизив громкость вопля демонической твари до приемлемых значений, но десяток слоев освященного бронестекла едва заметно дрогнул. То, что породила извращенная пародия на гуманоида, было не криком — воем Эмпирей, проникшим даже через поле Геллера, закрывавшее площадку. Мгновением спустя кандалы со звоном упали на камень, пустые как в день выхода из кузницы. Тварь исчезла без следа.

— Впечатляет, — сказал инквизитор.

— Хороший сервитор с болтером или мельтой сделал бы то же самое, только в несколько раз дешевле, — проворчал Рыцарь, прикрыв микрофон бронированной перчаткой.

— Непосвященный может счесть, что демон был изгнан обратно в Имматериум, и воздействие излучателя аналогично методам опытных псайкеров Экклезиархии, Навис Нобилитэ, Инквизиции и так далее, — сказал Магос, будто не расслышал едкую ремарку.

— Однако подобный подход был признан контрпродуктивным, поскольку изгоняемая сущность хоть и покидает нашу реальность, но хранит всю информацию, а также алгоритмы поведения, зафиксированные в условных аналогах нейросетей. То есть каждое поражение не окончательно и лишь закаляет противника. Рано или поздно сущность возвращается, став опытнее, умнее, опаснее. Кроме того, как справедливо было отмечено выше, уничтожение материальной части демона вполне может быть достигнуто более традиционными способами. Например, достаточно высокой плотностью огня стандартного вооружения Адептус Астра Милитарум.

'Значит, все-таки услышал'

Аврелий двинул челюстью, но промолчал. Отстрелявшийся по чудищу автомат не двигался, лишь по шипам антенн иногда проскакивали недолговечные белесые молнии.

— Здесь же применяется совершенно иной эффект. Демон не экспозируется в Имматериум единовременно. Фактически, он выдавливается из реального пространства по частям, при этом диаметр каждой части не превышает семи нанометров, что полностью исключает его восстановление в исходном псевдоструктурированном виде.

— То есть... вы словно продавливаете его через шприц? — уточнил инквизитор.

— Да. В Имматериум возвращается не сам демон, а набор сырой субстанции, в котором невозможны сколь-нибудь структурированные процессы, в том числе информационные. Также, процесс занимает некоторое, пусть и очень короткое, время, а объемы Имматериума хаотически смещаются относительно реального пространства, соответственно вышеозначенная субстанция оказывается размазанной по значительному псевдообъему Эмпирей.

— Иными словами, теперь вы можете уничтожать демонов... Мы сможем уничтожать демонов.

— Технически правильнее было бы сказать 'необратимо видоизменяем их сущность и структуру'. Но по сути да, это уничтожение.

— Какова зона воздействия? — инквизитор знал, что когитаторы станции не только передают логису любое слово наблюдателей, но и надежно сохраняют их. Лишь Император знает, что может понадобиться следователям, в том крайне маловероятном случае, если дальнейшая демонстрация пойдет не так.

— У данной модели зона поражения представляет собой сферу диаметром девять и тридцать две сотых метра, формирующуюся на дистанции до километра. В зависимости от комплекса условий, таких как уровень ионизации атмосферы, степень изношенности излучателей и так далее. Уничтожение демонов большего объема может потребовать скоординированных действий нескольких автоматонов. Полагаю оптимальным обсуждение деталей после завершения демонстрационной части. Запрос на вторую демонстрацию по протоколу.

Раскрылся второй саркофаг, явив, как в сказке, еще более отвратительное содержимое. Капитан поморщился. Он лично возглавлял операцию, когда был захвачен этот извращенный аналог Имперского Рыцаря-Квестора. Обездвиженный — точнее, просто лишенный конечностей — обрубок некогда славного героя, сейчас представлял лишь противоестественную комбинацию стали, керамики и плоти, пропитанных нечестивой эссенцией черного колдовства.

Второй контейнер послушно обратился автоматом и повторил действия своего теперь уже неподвижного собрата. Разве что на этот раз в психическом крике 'мишени' Серому Рыцарю послышались нотки... благодарности. Или, по крайней мере, исчезающей тени облегчения. Без тени рисовки инквизитор и капитан осенили себя аквилой. Страдающая больше века душа некогда праведного пилота, очевидно, хоть и не удостоилась посмертного блаженства в свете милосердия Императора, но, по крайней мере, освободилась от пут Губительных сил.

— Сталь, титан, керамит и иные материальные преграды не являются препятствием для воздействия излучателей, — комментировал процесс марсианин. — Известные нам психические поля — тоже. Примечание — установлено, что голоброня аэльдари может представлять заметное противодействие, ведущее к неполной экспозиции цели. Таким образом, на поле боя применение разработанных в ходе проекта излучателей Геллера может сократить издержки на уничтожение боевой техники противника, определяемой Инквизицией как 'одержимая'. В том числе и издержки в личном составе. Запрашиваю третью демонстрацию.

На сей раз испытанию должен был подвергнуться демонхост.

— Это необходимо? — мрачно спросил Аврелий, указывая на неподвижную фигуру собрата, занявшего позицию между излучателем и мишенью, рядом с магосом.

Одержимое создание все еще сохранило достаточно сходства с человеком. Тем чудовищнее казались изменения, осквернившие изначальную форму. В сравнении с хостом Серый Рыцарь в доспехе и аугментированный до состояния живой статуи логис казались образцами человечности. Толстые прутья цилиндрической клетки, способные выдержать напор орка-ноба, на глазах покрывались ржавчиной и язвами каверн, будто старели в тысячи раз быстрее положенного. Одержимая тварь грызла металл, кроша зубы и, самое страшное, прочнейший сплав начинал поддаваться слабой плоти. Изжеванные губы хоста бормотали грозные проклятия, которые рассеивались узконаправленными шумогенераторами.

— Весьма желательно, — строго сообщил марсианин. — Следует отметить, что важным аспектом применения геллер-излучателей является их воздействие на живые высокоорганизованные разумные организмы, имеющие психическое отражение в Имматериуме.

На голоэкране, отражающем состояние брата Салазара, можно было заметить момент удара излучателя, однако спустя десять секунд все показатели вернулись в пределы нормальных значений. Разве что сейчас, если судить по данным боевого облачения, рыцарь нуждался в отдыхе, как будто бы и не завершил утреннюю молитву всего лишь полчаса назад.

Тело демонхоста конвульсивно дергалось, как будто попало под ослабленный удар вольтаического бластера. Лишенное поддержки демонических энергий, оно, как и следовало ожидать, оказалось нежизнеспособным. Изувеченные, видоизмененные касанием запредельного органы еще пытались хоть как-то работать, но было очевидно, что это лишь предсмертная агония.

— Носители гена парии не заметят воздействия излучения. Обычные люди, а также Астартес без псионической активации испытают некоторое угнетение психической деятельности на физиологическом уровне, но даже в худшем случае восстановятся после обычного сна в течение суток или двух. Астартес с псионической активацией, гражданские лицензированные псайкеры Мунисторума иногда могут потерять сознание, но при наличии возможности оперативной доставки в медблок по типу стандартного полевого блока Сестер Госпитальер полностью восстановятся в течение пятнадцати сотых стандартного года. Воздействие на астропатов и особо сильных псайкеров может быть фатальным при заметном ментальном истощении таковых. Или повлечет необратимые последствия для их способностей — в сторону снижения уровня психического потенциала. Тем не менее, возможность вести огонь практически без опасений за эффект 'дружественного огня' предварительно расценивается как весьма полезная.

Четвертый автомат перебрал суставчатыми ногами, присоединившись к замершим собратьям. Правда, в отличие от других, сверху на нем был закреплен тяжелый стаббер.

— К сожалению, энерговооруженность автоматонов не позволяет им задействовать излучатели более одного раза без подзарядки или замены батарей. Поскольку всегда подразумевается возможность столкновения не только с демонами и одержимыми объектами, но и более традиционными целями, то для прикрытия так называемых геллер-дронов Адептус Механикус разработаны типовые орудийные блоки. Они включают огнеметный, стабберный, ракетный варианты. Отдельно необходимо отметить, что, хотя полная зарядка батарейного блока геллер-дрона занимает восемнадцать часов, конструкционно предусмотрена возможность оперативной замены батарей в полевых условиях.

Сервитор, любезно предоставленный квесторами Деймоса, тем временем пытался установить сменную батарею. С четвертой попытки у него получилось.

— Замена может производиться после минимального инструктажа, — технодендриты логиса быстро вывернули четыре запорных винта, прикрытых бронепластинами на втором дроне и ловко защелкнули разъемы, как будто батарея и не весила без малого два центнера. — Обученный персонал может эффективно производить обслуживание геллер-дронов даже на поле боя.

— Прекрасно, — инквизитор сохранял полнейшую серьезность. — Полагаю, теперь следует передать документацию и результаты испытаний нашим магосам для сверки, а также координации.

— Полевые испытания, — пробасил космодесантник, скрещивая руки на широкой груди. — Я видел множество 'абсолютных орудий', которые творили чудеса на полигонах и в лабораториях. Однако на практике, в грязи полевых сражений, в трущобах ульев оказывались хуже ржавого лома. Пока я не увижу, чего стоят ваши... 'коты' в настоящем деле, для меня это лишь дорогой железный хлам.

— Да, склонен согласиться, — поддержал коллегу инквизитор.

— Ваши ожидания справедливы и очевидны, — магос был сама готовность к сотрудничеству. — И мы готовы обсудить вопрос полноценных испытаний. Против настоящего противника в боевых условиях. Тем более, что операция потребует обширных подготовительных мероприятий и развертывания вспомогательных сил. На первом этапе, во избежание очевидных проблем Адептус Механикус предлагают ограничиться поддержкой действий сил Экклезиархии и Мунисторума. Психический потенциал Серых Рыцарей, очевидно, сделает их более уязвимыми, когда что-то пойдет не так.

— 'Когда'? — приподнял бровь инквизитор.

— В любом комплексном деянии всегда происходит отклонение от первоначального плана. Особенно когда речь идет о практическом применении в непредсказуемых условиях столь сложных механизмов, — ответил марсианин. — И мы готовы к этому.

_________________________

На всякий случай напомним, что официально Деймос считается уничтоженным еще в ходе Ереси. На самом же деле он был телепортирован к Титану. Ныне спутник является строго засекреченной Кузней и арсеналом, работающим на Инквизицию и Серых Рыцарей.

Глава 6

Через сутки простоя, наполненные суетой и мельтешением за бортом, 'Радиальный-12' тронулся дальше, сначала медленно, подавая модулированные сигналы, словно огромный кит, распугивающий мелкую рыбу. Затем атомная змея разогналась, и за узким окошком снова потянулись унылые степные пейзажи, перемежаемые вкраплениями цивилизации. Спустя еще какое-то время ход снова замедлился, и бронепоезд покатился дальше со скоростью чуть быстрее хорошего пешехода, час за часом, день за днем.

Скучать не приходилось, Берта гоняла личный состав в хвост и гриву, причем тренировки проходили, в числе прочего, на широкой крыше вагона, под ледяным ветром. Ольга уже более-менее научилась катать тележку с баллонами и быстро заменять отработанную емкость за спиной оператора. При необходимости, если на счету была каждая секунда, шланг можно было воткнуть напрямую в 'запаску', хотя это и сковывало огнеметчика.

Ольга ближе познакомилась с новыми коллегами, хотя нельзя сказать, что все побратались, и баллонщицу приняли в новую семью. Скорее повисла некоторая недосказанность, ожидание... Девушка решила, что вероятнее всего отрядовцы ждут проверки в настоящем деле, которое все откладывалось и откладывалось.

С делами тоже складывалось непросто. Хотя Священник ежевечерне заглядывал к новой овечке и проповедовал (точнее рассказывал, как устроен Империум), некоторые вещи Ольга не понимала или понимала с трудом, а слишком подробно выспрашивать все же опасалась, несмотря на миролюбивый и просветительский настрой монаха.

ЭпидОтряд был церковным подразделением, но имел военизированную структуру. Должен был действовать рука об руку с местной армией и ФСБ (которую именовали 'арбитрами'), но при этом затачивался под самостоятельные операции, а бойцам накрепко вбивался императив 'никто кроме вас, только Император за спиной!'. Служба в Ордене считалась крайне почетной, но личный состав комплектовался в основном принудительно, с обязательным сроком в четыре года службы. Рота жила на казарменном положении, самовольная отлучка приравнивалась к дезертирству, а наставники и пастыри имели право убивать подчиненных на месте. То есть, конечно, почет и уважение, но рота больше всего походила на штрафное подразделение.

Еще на церковном корабле Ольга наслушалась боязливых историй о чудовищной, запредельной смертности в ЭпидОтряде, доходящей едва ли не до девяноста процентов. Однако все время, что новая послушница провела здесь, рота выезжала только на ложные вызовы, и никто не умер, даже не покалечился. Хотя нельзя сказать, чтобы это особенно тяготило девушку. Впрочем, знакомство с последним членом вагонного отделения несколько отрезвило.

Мужчину средних лет, похожего на дико заросшего бородой Люка Скайуокера с глазами навыкате, звали Безумец, он был действительно тронувшимся наглухо и обитал где-то среди механических дебрей промежуточного этажа, рядом со стиральной машиной, что работала без воды. Несчастный походил на жертву страшнейшего посттравматического расстройства, отрядовцы его с одной стороны как будто не замечали, а с другой ненавязчиво берегли и заботились. Похоже, Безумца считали блаженным и талисманом вагона. Вопрос — каким образом бедолага пришел в столь печальное состояние — сокамерники старательно обходили вниманием, даже монах отмалчивался. Ольга довольно быстро привыкла раз-другой за ночь просыпаться от диких воплей 'стены! они лезут из стен! твари на потолке!!!' и перестала задавать лишние вопросы.

Таким образом, жизнь в ЭпидОтряде ухитрялась совмещать обилие новых впечатлений со скукой. Частые тренировки, нечастые выезды по ложным вызовам, монашеские проповеди... и все. Ольга даже попробовала ненавязчиво так познакомиться поближе с Деметриусом, но парень ее сторонился. Вернее он сторонился вообще всех, погруженный в молитвы или неразговорчивые думы.

Четыре года... Двести недель, одна уже миновала, осталось еще сто девяносто девять. Считай, скоро уже на свободу с чистой совестью.

Ольга отдыхала после утомительной тренировки, что началась спозаранку и закончилась ближе к полудню, когда 'Радиальный' замедлился еще больше и начал переливчато сигналить. Этот звон девушка уже выучила, он означал, что сейчас бронепоезд начнет маневрировать в паутине рельс и остановится для дозаправки, погрузки, а также бог знает чего еще.

Ноги болели, плечи ломило от тяжеленной 'разгрузки' — Плакса в порядке развития навыков заставил помощницу потаскать огнемет. Агрегат был настолько громоздок и тяжел, что носить его в руках было непросто даже мужчине, поэтому весь комплект огнемета или химического распылителя включал довольно сложную систему подвески и стабилизации. Если все правильно надеть и подогнать, то использовать орудие было несложно. Хотя все равно тяжело.

Бронепоезд остановился. Ольга размяла гудящую от боли правую икру и подумала, что удивительное дело — хотя это вроде не запрещено, никто не ходит друг к другу в гости. Каждый вагон живет собственной жизнью, не общаясь с окружающими.

А почему? Непонятно. Впрочем, она уже привыкла, что множество вещей в Империи не имеют логического объяснения. Они просто такие, какие есть, это бесполезно обсуждать и критиковать. Вот почему, например, дрянной кофе называют 'рекаф', водки нет, а чай считается варварским напитком сродни самогону? А потому что. Просто так.

Девушка приоткрыла заслонку на окне, чтобы посмотреть на солнце. Местная звезда была тусклой, в самый яркий полдень казалось, что за бортом сумерки, но все какое-то разнообразие.

О, забавно... кажется станция или какой-то терминал. 'Радиальный' тронулся опять и медленно въезжал в какой-то металлический лес, где обильно возвышались железные фермы, бетонные колонны, хаотически спроектированные переходы. Все очень утилитарное, совершенно не пассажирское. Бронепоезд катился по широкой, загибавшейся полукругом колее в сторону огромного сооружения, похожего на диспетчерскую башню в виде широкой таблетки с двумя 'ногами' по обе стороны железнодорожной трассы. Поезд должен был пройти под ней, двигаясь в жерло бетонного комплекса, похожего на россыпь огромных кубов.

— Император защищает, — пробормотала девушка, наблюдая за тем, как приближается оранжево-желтая витрина диспетчеров (или что это там было). Над 'таблеткой' высилась орудийная башенка с пулеметной спаркой и нечто, подозрительно напоминающее раструб гигантского огнемета. Было интересно, что случится дальше, но лампы под потолком трижды мигнули. Этот знак Ольга уже выучила — требование наглухо замуроваться в поезде, прикрыть все окна и не высовываться. Девушка пожала плечами, задвинула бронированную пластину и добросовестно прикрутила все запорные винты. Потом отправилась на камбуз за обедом.

Кашеварил обычно Плакса, насчет которого беззлобно шутили, что ему даже солить пищу нет нужды, достаточно всего лишь немного порыдать над кастрюлями. Действительно, эльфообразный огнеметчик никогда не снимал длинный шарф и почти всегда либо открыто плакал, либо морщился в готовности разрыдаться. Ольга решила, что, скорее всего это последствия адаптации многих поколений к каким-нибудь планетарным условиям — повышенное слезоотделение и промывка глазного аппарата.

— На, — Плакса шмыгнул носом и бухнул в ольгину миску половник чего-то, похожего на разваренный гороховый концентрат. В месиве наблюдалось мясо, похожее на тушенку. Девушка уже знала, что это некий 'грокс', но благоразумно не выспрашивала, что он такое, рассудив, что чего глаза не видят, того и желудок не боится.

Из темного угла общего кубрика злобно сверкнул глазами Савларец, Ольга сделала вид, что не заметила. Девушка вообще пришла к мысли, что безносый — самозванец и просто болтун. Не было в нем настоящей 'тюремности', не чувствовался хорошо протекший чердак настоящего арестанта с настоящей адской каторги.

Поезд вздрогнул и остановился, из-за толчка Ольга едва не выронила миску. Зашипел сбрасываемый пар, что-то загремело по бронеобшивке. Поглощая горячий обед, послушница грустно припомнила, что сегодня ее очередь на мытье посуды. Завтрака не было в силу тренировки, зато сейчас будет чем заняться.

— Помогу.

Святой Человек говорил нечасто, зато всегда весомо и очень в тему.

— Спасибо, — поблагодарила Ольга, собирая пустые миски. Одно хорошо — все отрядовцы явно имели голодное прошлое, так что использованная посуда всегда сияла, как облизанная, ни крошки на донышке. Меньше работы дневальному. Жаль, что мытье не механизировано, хотя робот-уборщик, например, есть, вот, катается и убирает, как положено, даже санузел умеет чистить.

Савларец небрежно швырнул ей миску со словами:

— Прибери.

Ольга склонилась к нему, делая вид, что перехватывает удобнее стопку посуды и тихонько пообещала:

— Гавкнешь еще раз, котелок на уши одену.

Каторжник сморщил и без того уродливое лицо в совсем уж невообразимую рожу и промолчал. Физиономия псевдоуголовника все еще не зажила после встречи с регицидной доской и ногтями, это радовало Ольгу. Хорошо, когда скверные люди страдают.

Не слишком ловко, но старательно действуя шлангом со слабой струйкой теплой воды, мойщица как бы невзначай, между делом спросила добровольного помощника:

— А где мы?

— На радиальной линии номер двенадцать, — ответил Святой, вытирая полотенцем очередную миску.

Ольга помолчала, стараясь выдумать следующий вопрос. Ну да... логично — поезд с названием 'Радиальный-12' едет по соответствующей ветке.

— Сегодня стоим на дозаправке, — Святой критически обозрел кастрюлю. Всем был хорош Плакса-повар, но каждый раз у него что-нибудь да пригорало. Длинноволосый отрядовец махнул головой, откинув назойливую прядь жидких седых волос, и полез за щеткой.

— Сегодня спать не ложись. Зайди к Грешнику, он даст термос с рекафом. Умеет заваривать так, чтобы сна ни в одном глазу. И ближе к закату помолись, как следует. Лучше к пастырю зайди, может флагелляцию назначит. Безумец, конечно, за нас всю ночь будет читать, а Грешник хлестаться. Но все равно. Будет легче.

С полминуты понадобилось девушке, чтобы вспомнить значение слова 'флагелляция', затем она уставилась в мойку, полную жиденькой пены, чтобы не выдать себя скорбной гримасой. Похоже, не удалось, но Святой принял выражение отвращения за страх и пояснил:

— Поедем у краешка побережья, где все тогда случилось.

— Я не знаю, что случилось, — тихо сообщила Ольга, машинально поливая тарелку. — Меня же не было.

Предполагалось, что Святой даст какое-то разъяснение, но 'Игги Поп' лишь зашкрябал по дну кастрюли жесткой щеткой, ограничившись коротким:

— Оно и к лучшему.

'Да и пошел ты' — обиделась Ольга, чувствуя легкий укол совести за то, что ругается на помощника, причем добровольного. Шли минуты, любопытство одолевало. Наконец девушка собралась с духом и решила-таки повыспрашивать, что же за напасть тогда случилась и почему днем лучше не спать. Но ее опередили.

Сначала каркнул динамик внутрипоездной связи. Немного похрипел, разогреваясь, а затем по всему 'Радиальному' зазвучал голос поездного коменданта, он же ротный командир, небожитель, которого Ольга до сих пор в глаза не видела. Комендант голосом не слишком вредного, но брюзгливого старичка возвестил, что дневные тренировки отменяются, всем надлежит в ожидании известных событий укрепляться духом, готовиться к бдениям и молиться. Потому что, как известно, Император защищает. Аквилу Ольга изобразила уже машинально, с опытом бывалого сектанта, не отстав от соратников по борьбе. Только выроненная миска загремела в железной мойке.

Дальше комендант анонсировал отмену ужина, всепоездное моление в девять часов вечера и всенощное стояние при свечах избранных заступников. Закончил не совсем понятной, но зловещей оговоркой про необходимую готовность наставников быть при оружии, крепить дисциплину и 'прерывать эксцессы', а затем его речь потонула в нарастающем шорохе статических помех.

— Ну вот, видишь, — сказал Святой, будто обращение все прояснило. — Понятно же.

— Ну да, — Ольга сочла за лучшее согласиться. — Понятней некуда...

Через четверть часа вся посуда сияла в решетчатых стойках, полотенца сушились на радиаторах, а Ольга думала, что у нее, слава Императору, припрятано несколько сухариков на черный день, так что обнуление ужина окажется не столь грустным. И посуду, опять же, не мыть. Главное, чтобы не записали в 'избранные заступники'.

Гром и стук за бортами, тем временем, продолжались. Грешник, как всегда безмолвный, занял привычное место в углу, под образом Императора, с трогательной осторожностью и заботой долил масла в лампадки и затеплил новую свечку, сплошь с символами веры. Взяв специальную кисточку, обмахнул несуществующую пыль с пергаментных свитков вокруг светлого образа повелителя вселенной. Опустился на колени, накинул поверх головы толстый вязаный платок, словно кающаяся грешница. И опять же, как всегда начал стучаться лбом в стену. Ольга в очередной раз поймала себя на мысли, что это должно выглядеть очень комично... однако не выглядит. Все дело в абсолютной серьезности, с которой выполнял ритуалы Грешник. И серьезности, с которой остальные принимали регулярные упражнения эфиопа.

Еще один день... не лучший в ее жизни, однако, скажем прямо, далеко не худший. Чувствуя приятную тяжесть в пузе и терпимую боль в ногах, девушка вспомнила, что надо проверить тележку и шланг, на всякий случай. Так что развернулась и пошла к лесенке, а затем на нижний уровень, к гаражу и мастерской.

На гаражном уровне как обычно шла движуха. Священник намеревался разбавить кислоту реагентом, пока вся польза не ушла в осадок. Водила громко и очень высоким голосом требовал отправить 'Химеру' неким жрецам, потому что машинный дух давно уже не получал должного ухода, чахнет и грустит. И вообще прометий с 'черного-север-двадцать' это не прометий, а моча, от которого духу еще хуже и грустнее. На приближающийся звук тяжелых неторопливых шагов баллонщица отреагировала не сразу. Возможно потому, что другие отрядовцы продолжали спокойно заниматься текущими делами, словно ничего и не происходило. Только когда через тамбур с тяжелыми бронезаслонками вошли две гротескные фигуры, Ольга поняла, что предстоит нечто удивительное.

Сервиторы. За долгие месяцы жизни в безумном мире, Ольга редко встречала что-либо отвратительнее. А спутники по нелегкой работе до сих пор улыбались, регулярно вспоминая истошный вопль 'зомби!!!', который девушка издала в тот момент, когда поняла, что сервитор — отнюдь не робот, декорированный под мертвеца, а вовсе наоборот — покойник, заделанный под робота.

Первый из них представлял из себя человеческий торс в грязно-рыжем подобии комбинезона с телескопическим подъемником на гусеничной тележке. Вместо рук у мертвецкой машины были грузовые захваты для контейнеров, за спиной торчал пластиковый горб, а проклепанная голова синюшно-розового цвета заключена в шарообразную клетку из стальных прутьев. Второй, облаченный в короткий темно-красный балахон с потеками масла, казался более человечным, вот только и ноги, и руки, и даже видимая из-под капюшона часть головы сверкали полированным железом с вкраплениями тусклых заплаток из пластмассы.

Ольгу передернуло, когда эти два гудящих трупа проследовали мимо нее, направляясь к 'Химере'. Водила торопливо выбрался из железной утробы, явно радостный в ожидании мертвецких гостей. Реакция девушки не осталась незамеченной.

— Тебя что-то беспокоит? — заботливо спросил Деметриус.

— Меня... нервирует... вот это, — Ольга замялась, подбирая слова, ее готик все еще оставлял желать лучшего. — Подобное отношение к человеку. Даже после его смерти.

— Многие достойные люди считают своим долгом продолжить служение Империуму, — наставительно произнес Священник. — Даже после смерти, если хоть часть их тел сможет приносит пользу Его делу. Такой удел почетен и достоен.

Прибывшая парочка что-то колдовала у моторного отсека. Причем именно колдовала, меньше всего их действия походили на ремонт, они будто молились, причем тот, что на тележке, еще и музыкально гудел на разные лады как небольшой и тихий орган.

— Вот чего я точно не захочу, так это продолжить... быть... в таком виде, — что-то, подспудно копившееся в душе девушки, наконец-то прорвалось наружу. — Пускай моя жизнь до Отряда и была хреновой... дерьмовой даже... и люди почти все были долбанными уродами... но лучше я останусь такой, какая есть. А если и помру, так лучше вообще нахрен сгорю, чем стану... как это... безмозглое чудище. Франкенштейн какой-то!

Рука Ольги указывала на металлическую башку. Девушка не сразу поняла, что вряд ли кто-то знает слово 'Франкенштейн'. Но реакция остальных на ее взрыв оказалась... неожиданной. Савларец погано ухмыльнулся и захрюкал, роняя капли сквозь провал над губами. Святой Человек на пару с Плаксой неожиданно всхлипнули, глотая смех, Пыхарь заржал в голос.

— Вы че творите? — с противоположного конца вагона появилась БоБе.

— Олла приняла шестеренку за сервитора! — все еще всхлипывая, ответил ей Плакса. На этот раз его слезы казались очень уместными и оттого обидными.

— Техновидец? — в голосе наставницы прозвучало неожиданное почтение, даже какая-то вежливость. Очень странно. — Нечасто вас тут можно увидеть. Добро пожаловать.

— Регламентная проверка громкой связи, двигательного узла, системы подачи священного прометия, — неожиданно внятно и разумно произнес 'киборг-убийца'. Его железный палец, больше похожий на сегментированное щупальце, ткнул в недра 'Химеры' под снятым листом обшивки, который повис на цепях крана-балки.

— О! — Берта явно была рада. — Благодарю за своевременную заботу. Император защищает.

— Разумеется.

В безжизненном голосе 'киборга' не слышалось ни грамма почтения к Императору, но все сделали вид, что этого не заметили. Проведя какие-то мудреные действия с мотором танка, железная парочка сдвинулась вдоль борта, туда, где Водила уже вытащил короб рации. В сопровождении органного жужжания из спины человека-тележки выдвинулись два щупа с большими отвертками на концах и еще два с клешнями, как у круглогубцев. Искусственные 'руки' быстро сняли потертый кожух, открылась удивительно грубо, с точки зрения Ольги, собранная плата на куске коричневого текстолита. 'Киборг' растопырил пальцы и с удивительной ловкостью заколдовал над платой. Что-то шипело, сыпались искорки, орган в утробе тележки сменил тональность и как будто заиграл некий гимн, пропущенный через электронные фильтры.

— Готово, — сообщил 'киборг'. — Предварительное служение завершено. Да пребудет милость Омниссии с машинами, что вас окружают, и вами.

Весь ремонт занял несколько секунд. Человек-тележка величаво махнул всеми конечностями, его музыкальный аппарат издал веселый звон литавр. Водила расплылся в улыбке неподдельного счастья. Девушка невольно залюбовалась — впервые после баллистической станции она увидела нечто, заслуживающее определения 'эффективно'.

Закончив дело, 'киборг' в сопровождении сервитора направился дальше, очевидно собираясь перейти в следующий вагон. Проходя мимо баллонщицы, он вдруг поднял руку и железный палец 'шестеренки' — что бы это прозвище не значило — почти уперся в ольгин нос.

— Создание Виктора Франкенштейна не имело собственного имени. Помимо этого кадавр был целиком создан из мяса, — Ольга готова была поклясться, что в искусственном голосе явственно прозвучала насмешка. — Потому называть меня 'Франкенштейном' неразумно.

— Я уверен, это дитя не хотело выразить... неуважение, — дипломатично заметил Священник, натягивая плотные перчатки для работы с кислотными емкостями.

— Несовершенной плоти во мне осталось мало. Зато моя жизнь намного интереснее твоей, — сообщил техновидец, прежде чем уйти.

Очумевшая от калейдоскопа событий девушка проигнорировала беззлобные насмешки коллег, проверила шины у тележки, убедилась, что заплатка на шланге держится как влитая. И наконец, побрела к себе, желая больше никого не видеть и не слышать.

Ольге не хватало обычной двери, за которой можно укрыться от всего мира. Как ни крути, брезентовая занавеска — всего лишь тряпка, хоть и плотная — настоящего уединения не дает. Но этот момент, как она уже поняла, тут являлся принципиальным. По какой-то причине любой отрядовец должен был всегда находиться в пределах слышимости и досягаемости.

В своем плацкартном купе Ольга тщательно задрапировала дверной проем занавесью, стараясь не оставить ни малейшей щелочки. За тонкой переборкой Доходяга слушал карманный радиоприемник, кажется что-то спортивное.

— Жги их, жги! — дико заорал снизу Безумец, так что девушка вздрогнула. — Больше огня! Топливо на исходе!!!

Несчастному посттравматику ответил голос Пыхаря, который громко пообещал на весь вагон:

— Огня хватит на всех, брат!

Безумец неожиданно замолчал, видимо голос товарища успокоил внутренних демонов страдальца. Интересно, что же такого он увидел... и кого надо было жечь? Ксеносов, что ли? Или ведьм? В любом случае Ольга надеялась, что узнать это ей доведется как можно позже. В идеале не придется вплоть до истечения искупительного послушания. Было бы слишком хорошо, но помечтать то можно?..

Девушка критически осмотрела свой новый дом. Выглядел он более-менее обжитым, но пустоватым, без разных мелочей, которые накапливаются у человека, заполняя среду обитания. Гигиенический набор, казенные полотенца, одежда, комбинезон с противогазом в специальном коробе под нижней полкой. Казенная же библия с потрепанными страницами и обилием выцветших штампов поездного каптенармуса. Доска, треснувшая после встречи с рожей Савларца. Вот и все.

А ведь, наверное, Ольге как послушнице и штатному номеру огнеметного расчета положены какие-то деньги, даже с надбавками за вредность? Не может же быть так, чтобы совсем без жалования. Покупают на что-то сокамерники разные безделушки, то же радио или новые штаны Доходяги вырвиглазного малинового цвета. Надо будет уточнить. Маникюр, конечно, теперь роскошь, но где-то взять хотя бы лак для ногтей, пока не расслоились. И еще всякой мелочи. И еще...

В коридоре послышались тяжелые шаги. Опять сервитор? Или эта... 'шестеренка'? Вернулись? А зачем?

Некто могуче протопал к самому ольгиному прибежищу, остановился рядом. Что-то негромко сказала Берта, неизвестный мужской голос после короткой паузы согласился. Странное дело, Наставница снова изменила обычному тону суровой злобной требовательности, сейчас культуристка говорила с невидимкой почти дружелюбно, с нескрываемым уважением.

— Пожалуй, все, — вымолвила БоБе. — С этого мгновения ты член Отряда и послушник Ордена... — она помолчала мгновение-другое, а после закончила. — Да смилостивится Император над твоей душой, глупый мальчишка.

— Рожден, чтобы служить, в жизни и смерти с Ним и Человечеством, — звучно и красиво отчеканил мужчина, словно повторяя намертво заученный девиз.

— Истинно так! — согласилась Берта и ушла.

Ольга села на полке, выпрямившись и закусив губу. Взялась за орелика — этот жест стал уже привычным, казалось, грубоватая самоделка и в самом деле успокаивает. Захотелось помолиться Богу Императору, по-настоящему, как учил Священник, чтобы покойник на золотом троне, в самом деле, наставил, укрепил и все такое.

Один из невидимок за брезентовой шторой потоптался, сопя, будто маленький паровозик или большой чайник. Второй шуршал, как человек, снимающий плотную верхнюю одежду. Затем воцарилась тишина, прерываемая лишь обычным фоном бронепоезда, негромкими песнопениями богобоязненного Деметриуса и все тем же загадочным свистом. Так прошла минута или две. Затем послышался негромкий, но уверенный стук по краю дверного проема.

— Ольга, — произнес за шторой невидимка. — Позволишь войти?

Свет из коридора не проникал сквозь плотную занавесь, однако девушке показалось, что она отчетливо различает за брезентом тень высокого мужчины ростом под два метра.

— Ты все-таки научился правильно выговаривать мое имя, — сказала она, тщательно контролируя голос.

— Да.

На языке крутились яркие и пафосные фразы наподобие 'долог же был твой путь'. Но девушка ограничилась коротким и емким:

— Нельзя. Тебе здесь не рады.

А затем все же не удержалась, злобно фыркнув:

— Иди в жопу, Фидус.

Часть II

Карантинные мероприятия

Глава 7

— Чего ты хочешь? — спросил Фидус, даже не пытаясь как-то скрыть усталое раздражение. Последние часы перед спуском он собирался провести в тишине и размышлениях. Никак не в беседах со злейшим врагом и вернейшим недоброжелателем.

— А где же почтение к возрасту и положению, мальчик мой? — инквизитор Шметтау ответил с едкой вежливостью и насквозь фальшивым участием. В свою очередь он не старался замаскировать ликование.

— К инквизитору следует обращаться 'Вы', — скучающим тоном заметил Эссен Пале, ученик и протеже Калькройта Шметтау, возвышающийся за плечом патрона. — Это явствует хотя бы из разницы в годах.

— Ага, — хмыкнул Криптман. — Так чего ты хочешь?

Обычно в Отряд попадали из каторжных трюмов и с кораблей Экклезиархии (причем злые языки говаривали, что разница не слишком заметна), но для Криптмана, в силу его уникальной ситуации, было сделано исключение. Он прибыл в систему 'Ледяного Порта' как обычный пассажир, на пассажирском лайнере с определенным комфортом. От которого, впрочем, очень скоро придется отвыкать.

— Вино, господин, — сервитор в тщательно подогнанной ливрее с необычным для машины изяществом подал небольшой поднос, увенчанный единственным бокалом.

Фидус взял бокал и сделал большой глоток, глядя сквозь незваных гостей.

Каюта была довольно компактной, но грамотно обставленной и декорированной, так что представлялась куда больше чем в действительности. Здесь было много красного цвета, бархата, а также зеркальная стена, удваивающая видимый объем. Криптман-младший сидел в эффектном кресле, закинув ногу на ногу, и казался неуместным в подобном окружении. Его жесткое, строгое лицо, простая роба послушника и свежевыбритая голова плохо гармонировали с изящными линиями декора, подразумевающего декаданс и лоск.

Гости не сочли нужным сесть, точнее инквизитор предпочел стоять, соответственно и его протеже замер на ногах. Шметтау, как обычно, менее всего походил на человека, отдавшего службе в Инквизиции более сотни лет, а также примерно треть собственного тела. Не упитанный, однако, плотный, с заметным брюшком и чуть взъерошенными волосами инквизитор смотрел на мир добрым, чуть-чуть беспомощным взглядом за стеклами самых обычных очков. Калькройта можно было принять за писателя детских историй о житиях и доброславных деяниях верных слуг Его. Таких людей очень любят женщины в возрасте и дети, чувствуя в них верность, искреннюю доброту и основательность.

Лучший ученик и безусловный преемник инквизитора, наоборот, буквально просился на вербовочный плакат низкоразвитых миров 'кто служит Императору — ест мясо каждый день!' Он был красив и суров, разве что лицо чуть широковато, а глаза наоборот, посажены слишком близко. От этого возникало неприятное ощущение, что Пале все время с прищуром целится в собеседника. Длинный щегольской плащ из тщательно выделанной кожи (причем без единого лоскутка скрытой брони) опускался почти до пят. В такой одежде Эссен Пале больше походил на парадного комиссара, не хватало лишь алого кушака и фуражки на сгибе руки. Злые языки говаривали, что Пале умом не блещет, а если называть вещи своими именами, то малость глуповат. Однако все — и критики, и доброжелатели — сходились на том, что Эссен крайне исполнителен, работоспособен и дотошен, главное спустить его с цепи в правильном направлении. А интеллекта Шметтау хватало на обоих.

Учитель и ученик разнились как небо и земля, как трущобы Некромунды и сияющие шпили столицы Ультрамара, но роднило их одно — взгляды. Чуть подслеповатые глаза Калькройта и глубоко посаженные зрачки Эссена глядели на Фидуса с одинаковым выражением легкого презрения и уверенного торжества.

— Чего же я хочу... — Шметтау посмотрел вверх, будто рассчитывая найти ответ на розово-красном потолке с орхидеями. Провел пальцами по подбородку с видом глубокой задумчивости. — А, вот чего!

Он значительно поднял указательный палец, призывая к вниманию и сосредоточенности.

— Я хочу насладиться каждой секундой. Я хочу злорадствовать и радоваться твоим несчастьям. Упиваться каждой минутой своего торжества. Простые и понятные человеческие желания.

— Ну и славно, — качнул головой Фидус, делая новый глоток. — Значит, обойдешься без вина.

Сервитор замер у кресла, глухой и безразличный ко всему кроме приказов хозяина. Он чуть дрогнул при слове 'вина' и мгновением позже вернулся к состоянию полуживого изваяния.

— Славно, славно, славно, — Калькройт хлопал в ладоши в такт 'славностям'. — Нет, от вина я бы тоже не отказался, но так даже лучше. Видеть, как ты пытаешься жалко и нелепо огрызаться — намного приятнее.

— Все сводишь счеты с мертвецом, — Фидус опять покачал бритой головой. — Я бы сказал, что это низко. Но такая ремарка подразумевает наличие какой-то морали, способность разделять достойное и низкое. Это не про тебя.

— О, да, все так и есть, мой мальчик. Свожу, именно свожу старые счеты.

Шметтау изобразил пальцами прямоугольник, будто намекал на чек или иное долговое обязательство.

Добрый писатель детских сказок на мгновение спрятался, как складная игрушка в рукаве фокусника. Вместо него с тяжеловесной жутью оскалился в мрачной ухмылке совсем другой человек, оборотень, скинувший маску добряка. Пара секунд — и добрый очкарик вернулся, развел руки с обезоруживающим добродушием.

— Твой отец был очень скверным человеком.

Заскрипела новенькая кожа на плаще Эссена. Ученик инквизитора тоже улыбался, но без особых эмоций, как манекен или очень хорошо сделанный сервитор. Ему было скучно, старые счеты командира не интересовали Эссена, но положение обязывало.

— Не стоит дурно говорить о моем отце, — Фидус крепче сжал бокал, чувствуя, как нарастает колющая боль в давно сросшихся и восстановленных ребрах. Под влиянием эмоций бренная плоть напоминала о былых ранах.

— А что ты сделаешь? — участливо поинтересовался Калькройт. — Выставишь меня? Или строго призовешь к порядку? Меня, инквизитора? Ты, который ныне всего лишь мелкий пурификатор?

— Нет. Я ограничусь констатацией очевидного факта, — Фидус небрежным (во всяком случае, он так надеялся) движением ладони приказал сервитору приблизиться и поставил на поднос бокал с парой капель недопитого вина.

— Калькройт Шметтау, ты жалок и ничтожен. Ты не смог отомстить отцу и теперь пытаешься выместить жалкие обиды на сыне. Это унижает лишь тебя, не меня. Ведь как бы низко ты ни сбросил меня, мы оба знаем...

Фидус чуть наклонился вперед, смыкая пальцы в замок.

— ... Что все это судороги бессилия. Ты никогда не сравнишься с истым слугой Бога-Императора Криптманом, инквизитором, мыслителем и героем. Ты это знаешь, я это знаю. Живи с этим знанием дальше.

— Болтай, Фидус, болтай, — Эссен вступил в беседу, откинув голову с короткой и тщательно уложенной прической. Видимо, чтобы глядеть на Криптмана еще чуть-чуть сверху, еще с бОльшим превосходством. Но тут Шметтау обозначил скупые аплодисменты. Эссен перестал улыбаться и замолк, будто в одно мгновение утратил дар речи.

— Это было хорошо, — серьезно вымолвил Шметтау, последний раз хлопнув пухлыми ладошками. — Действительно хорошо. Как бы я к нему ни относился, надо признать, Криптман-старший имел неоспоримые достоинства. И в числе прочего он умел держать удар. Даже когда все казалось потерянным... или было потеряно в действительности. В такие моменты, мальчик, ты действительно похож на своего отца.

— Всегда к вашим услугам, — Фидус обозначил шутовской полупоклон.

— Но мне плевать, что ты думаешь по этому поводу и какому словесному остракизму меня подвергаешь, — все так же ровно, с доброжелательной иронией продолжил инквизитор. — Жаль, конечно, что мой товарищ и сподвижник давно развеян пеплом и стал частью вселенского углеродообмена. Но я все равно порадуюсь, глядя как страдает его сын.

— И в чем смысл? — сардонически осведомился Фидус.

— В удовлетворении, — очень серьезно сказал Шметтау. — В компенсации. В уравновешивании весов. Мы с ним были сподвижниками, братьями. Каждому из нас двоих приходилось не раз вставать между товарищем и его смертью, но мы не колебались. Шметтау и Криптман, это звучало гордо и страшно. Страшно для еретиков, разумеется.

— Криптман и Шметтау, так правильнее, — уколол Фидус, откидываясь на спинку.

— Как угодно, — отмахнулся инквизитор. — Мы-то знали, как мало значит пустая очередность в нашем братстве. До тех пор, пока твой отец не предал меня.

— Отец не предавал никого, — отрезал Фидус.

— Он предал меня, — повторил Шметтау, сделав отчетливое ударение на слове 'меня', взгляд его затуманился, уголки губ опустились, будто инквизитор снова погрузился в давние воспоминания, неприятные и крайне болезненные.

— Я отдал нашему общему делу все, даже часть себя.

Калькройт вытянул вперед ладони, вполне живые на вид, несовершенные, как и положено рукам человека в возрасте. Только полностью лишенные волосков и пятнышек, естественных для плоти, урожденной естественным образом.

— И он предал все, что связывало нас. Отринул все долги. Бросил меня в самый важный момент, на пороге величайшего триумфа.

— У отца были обязательства, — Фидус честно пытался быть холодным и беспристрастным, но получалось плохо. Ученик Калькройта молча следил за Криптманом, и в узко посаженных глазах Эссена читалось искреннее, злое превосходство.

— Он высоко ценил тебя и вашу дружбу, — продолжил Фидус. — Я знаю это слишком хорошо. Потому что ... — голос молодого человека чуть дрогнул. — Даже семья стояла для него ступенькой ниже. Шметтау, ты в какой-то мере был моим проклятием всю мою жизнь. Образцом и эталоном, с которым отец сравнивал меня ежедневно, ежечасно. Но долг перед Императором и Человечеством он счел выше твоих амбиций. Так что можешь скрутить кукиш не только мертвецу и мне, но также Золотому Трону заодно.

— О, нет, мальчишка, — Калькройт щелкнул челюстями как настоящий мутант-людоед, снова выйдя из образа упитанного добрячка. — Не моих амбиций!

Лицо инквизитора перекосила злая гримаса. Он быстро — слишком быстро для обычного человека в годах и с парой десятков лишних килограммов — шагнул вперед, буквально нависнув над сидящим Криптманом. Казалось, Фидусу удалось-таки разбередить старые язвы. Эссен Пале чуть напрягся, готовый в случае чего защитить патрона.

— Дело! — прорычал Шметтау, потрясая увесистым, отнюдь не старческим кулаком у самого носа Криптмана — У нас было дело, которое Ордо вел без малого четверть века. Культ, охвативший щупальцами два сектора. Миллиарды потраченных тронов. Десятки погибших агентов. Четверть века кропотливой, смертельно опасной работы! В два раза больше чем ты, недостойный, таскаешь бляху инквизитора! И все это он бросил! Оставил меня, забрав с собой всю техническую группу и ударный отряд! Без объяснений, без предупреждений, потому что ему снова померещились ужасные, смертоносные ксеносы! Что это, если не предательство?! Нашей дружбы, нашего долга, нашего Ордо, нашего Бога?!!

Калькройт успокоился так же внезапно, как и полыхнул злобной яростью. Но было ясно, что дела минувших лет не забыты, сочтены и подобны углям, которые тщательно раздувают и подкармливают топливом, не давая утихнуть. Фидус положил руки на подлокотники, сжав теплое дерево.

— Жаль.

— Что? — Калькройт одернул полы френча, поправил манжеты белой рубашки. Теперь лишь пунцовые пятна на щеках свидетельствовали о недавнем приступе гнева.

— Мне жаль, — повторил Фидус. — Шметтау, ты мстишь призраку в своем воображении. Ты не уязвишь его и не заставишь страдать. Тем более не сможешь признать ошибки... которых и не было.

— Нет, малыш, тебе не жаль, — мрачно проговорил Калькройт, в чьем голосе не осталось ни иронии, ни добродушного превосходства, лишь злое торжество. — Ведь ты понятия не имеешь, что такое завершившееся успехом дело. Соответственно не представляешь, что значит быть преданным на пороге триумфа.

Криптман вздрогнул, крепче сжал подлокотники.

— Да, — холодно и жестоко усмехнулся Калькройт. — Неудачник в тени отца. Ты прав, я не могу достать призрак Криптмана-старшего. Не могу заставить его страдать, как страдал я. Но у меня есть ты. Мертвым все равно, но справедливость нужна живым, а я — жив. И я жажду возмездия.

— Катись к демонам, полоумный старик, — устало махнул рукой Фидус. — У меня другие заботы. Упивайся своим ядом где-нибудь в другом месте.

— Я инквизитор, — оскалился Калькройт. — Я могу находиться, где сочту нужным. А ты нынче всего лишь послушник Пурификатум. И у меня большие сомнения в твоем благочестии. Ведь главный мотив для человека, добровольно избирающего Орден, это стремление очиститься от грехов. Так что я пока... — Шметтау сделал драматическую паузу. — Останусь здесь. Присмотрю за тобой, так сказать. Поддержу собрата в его нелегком служении. Я думал, тебя придется загонять в угол еще долгие годы, но ты все сделал сам. Воистину, кого Император желает покарать, того лишает разума.

Он повернулся, готовясь уйти. Эссен предупредительно шагнул в сторону, открывая путь наставнику. В шаге от люка, стального, однако обшитого настоящим деревом и декорированного под обычную дверь, Калькройт замер и повернулся в пол-оборота.

— Ты сдохнешь здесь, Криптман, — очень тихо, с неподдельной ненавистью произнес старый инквизитор. — Сдохнешь в безвестности и мучениях. Вместе с девкой, которой ты не помог тогда и не поможешь теперь. А когда это случится, тогда я, наконец, сочту, что Криптман-старший расплатился со мной за все. И старые счета будут закрыты.

— Тебе придется долго ждать, старая сволочь, — осклабился Фидус, тоже решив откинуть политес. — Мы с ней выжили на Баллистической, выживем и здесь.

Сервитор беспокойно задвигался, считывая нестандартное поведение хозяина, однако не в силах определить его желания.

— Я терпелив, я долго ждал, — вернул зловещую усмешку инквизитор. — И готов подождать еще немного.

Калькройт вдохнул, выдохнул, на лицо инквизитора вернулась прежняя маска доброжелательной и легкой усталости. Ученик встал между наставником и Криптманом, будто защищая от возможного нападения.

— Будьте здоровы, юный коллега, — Шметтау обозначил короткий и неглубокий поклон. — Я с большим вниманием буду следить за вашей карьерой в Адепто Пурификатум.

* * *

— Иди в жопу, Фидус, — повторила Ольга.

— Если верить тому, что рассказывают про Орден, я уже где-то рядом с ней, — ответил хорошо знакомый голос. Девушка не узнала его сначала, потому что инквизитор говорил негромко, да и тон изменился. Ведь Ольга почти не слышала нормально звучащего Фидуса, только в агонии или приступах боли.

— Тогда ступай дальше.

— Не могу. Мое место рядом с тобой. И я захожу, — предупредил Фидус.

Ольга протестующе возопила, но брезентовая занавеска уже съезжала в сторону, скрипя латунными кольцами.

— Эй, там, не хулиганить, — без особого напора, однако весьма решительно потребовал Доходяга, убавив громкость радио. — Был тут один, беспорядки нарушал и к девчонке нашей приставал...

— Не буду, — пообещал Крип на пороге. — Я тихий. Просто мы знакомы. Встреча старых друзей.

— Вот это номер! — изумился Доходяга. — О таком даже не слышал, чтобы знакомые в одну роту попадали. Тем более в одну машину. Расскажи потом!

— Расскажу, — нейтрально пообещал Фидус. — И еще раз здравствуй.

Ольга долго и критически смотрела на Крипа, оценивая изменения. Молодой человек сильно похудел, осунулся, глаза запали. Обритая голова поросла коротенькой щетиной, совсем как у Ольги, только темного цвета. На инквизиторе был такой же балахонный комбез, как и у прочих сокамерников с крылатой белой спиралью ДНК в красном ромбе на левой стороне груди — эмблемой ЭпидОтряда.

За спиной инквизитора возвышался то ли сервитор, то ли механикум, Ольга уже запуталась и не понимала, как их различать. Наверное, все же сервитор, неплохо выглядящий, кстати. Почти как человек, только мумифицированный, частично закованный в панцирь экзоскелета. За спиной живого мертвеца торчали две теплоотводящие трубки, на груди висел дробовик с коротким и толстым стволом, а, нет, с целым пучком стволов. Такого оружия баллонщица еще не видела.

— Это?.. — Ольга показала на зомби пальцем, стараясь, чтобы тот не дрожал. — Что?

— Это Люкт, — ответил Фидус. — Спутник отца. Он верно служил при жизни, хотел остаться верным делу Императора и в посмертии. Теперь служит мне.

— Его с тобой не было, — нахмурилась Ольга.

— Это домашний слуга и библиотекарь, — терпеливо разъяснил Фидус. Он все так же стоял за низким порожком, не делая попыток шагнуть дальше. — Но может неплохо воевать. Я решил взять его с собой.

— Полный комплект экипажа! — воскликнул в кубрике чей-то голос, кажется Пыхаря. — Еще и с избытком. Да когда ж такое было!?

— Точно сдохнем, — тише и куда угрюмее констатировал Савларец. — Не к добру все это... Курица драная несчастье нам приносит...

Они с Пыхарем заспорили о природе невезения, но девушка уже не слушала.

— Чего тебе надо? — повторила она и после секундной паузы не удержалась от следующего вопроса, в котором сквозила плохо скрытая, отчаянная надежда. — Ты... за мной?

Фидус все же шагнул внутрь, задернул брезент, отгораживаясь от прочего вагона. Сел напротив Ольги, сложил руки на коленях, подчеркивая дружественность намерений.

— Отчасти.

— Это как? — встрепенулась Ольга, затем соотнести присутствие здесь Фидуса, его вид новобранца и смысл слова 'отчасти'. — Мда... Кажется, ты меня отсюда не увезешь в голубом вертолете...

Крип шевельнул головой, похоже инквизитора огорчило неприкрытое разочарование в глазах и голосе девушки.

— Чем бы ни был твой 'вер-то-йод' у меня его нет. И я не могу тебя забрать.

— Так хрена ж ли ты забыл здесь?

Ольга напрягла все знание готика, чтобы вопрос прозвучал как можно резче, оскорбительнее. Кажется, попала в цель.

— О-Льга, — Крип выговорил ее имя с первого раза, но в два приема. — Что я тебе хочу сказать...

— Херню какую-нибудь, не иначе, — снова ужалила Ольга.

— Во-первых, мне жаль.

На язык само просилось что-нибудь вроде 'ну а как же!' или 'а то ж, прямо штаны от жалости спадают!', однако девушка лишь с тоскливой безнадежностью махнула рукой.

— Слушай, Крип... валил бы ты? Тут всякие бдения скоро начнутся. И ужасы ночные. Не до тебя.

— Мне жаль, — настойчиво повторил Крип. — Я обещал, и я не смог.

В Отряде ругань категорически не поощрялась, но девушка подумала, что момент достойный крепкого словца. Однако замешкалась над адекватным переводом выражения 'пиздливо спиздел', и Крип заговорил снова:

— Я не могу вернуть время назад. Но могу постараться исправить то, что сделал. Насколько получится.

— И как ты это намерен делать?

— Лично, — с нездоровой серьезностью вымолвил Крип, пристально глядя на Ольгу.

Сервитор стоял в неподвижности и чуть слышно гудел моторчиком в животе под броней.

— Чего?

— Я говорил с... разными людьми. Искал возможность оспорить твое зачисление сюда.

— И как?

— Это невозможно. Если только не совершить невероятный подвиг.

— Замечательное Деяние. Я знаю.

— Значит, предстоит отбыть весь сро... все послушание. Или все-таки сделать что-то значимое, героическое.

— Крип, ты дурак, я сдохну раньше, — сказала Ольга тихо и грустно. По лекциям Священника она уже представляла себе, чем занимаются инквизиторы и сколь опасен может стать даже обычный спор, не говоря уж об оскорблениях. Но почему-то ей казалось, что Крип уже не совсем инквизитор. А может быть и совсем не инквизитор.

— Да, — просто и без затей согласился Фидус. — И такое возможно.

— Черт побери, — скрипнула зубами Ольга.

— И самый умный из собеседников тогда сказал — если хочешь, чтобы она выжила, не ищи оправданий и долгих путей, просто иди, охраняй, будь готов разменять жизнь и здоровье на ее безопасность.

— И что ты сделал? — Ольга непонимающе уставилась на Фидуса.

— Пришел, чтобы охранять, — пожал широкими плечами Крип.

— Пришел... чтобы охранять.

Ольга сгорбилась, низко склонив голову, пряча кисти между колен. Крип говорил что-то еще, но девчонка его не слушала. Фидус, наконец, понял, что слова пропадают втуне и замолк. Ольга, в свою очередь, заметила, что поток слов завершился, и снова глянула на инквизитора. Она часто моргала, но удивительно светлые глаза василькового цвета оставались сухими. Во всяком случае, казались такими.

— Оставь меня, — выговорила она глуховато, но вполне отчетливо.

— Ольга...

— Крип, — девушка полуприкрыла глаза, еще плотнее сжала колени, будто пытаясь согреть замерзающие пальцы, тонкие, как прутики. — Ты пришел, чтобы успокоить больную совесть?

Фидус подумал и честно ответил:

— Да. Пожалуй.

Еще немного подумал и прибавил:

— И еще сделать хорошее, достойное дело.

— А мне то что с того?

— Не понимаю...

— А он предупреждал, он говорил, — пробормотала себе под нос Ольга.

— О чем ты? — насторожился Фидус.

— Он говорил, что это никому не нужно, никто не оценит, — прошептала девушка. — Никто не скажет спасибо. И накажут за то, чего я даже не понимаю. Он... был... прав...

— О чем ты? — жестко, требовательно повторил Фидус.

— Мне нужно выйти отсюда, — посмотрела глаза в глаза Ольга. — Пока меня не убили тут все эти ваши ведьмы и ксеносы. Как-то обустроить новую жизнь. Найти себя... как-нибудь. Но ты мне в этом не помощник, верно? Тебя разжаловали?

— Нет! — резко выпрямился Фидус. — Я инквизитор! Просто...

— Просто для меня ты ничего сделать не можешь.

Теперь в ее голосе слышался не вопрос, а утверждение, грустное и безысходное.

— Ты ничего не можешь, Крип. Только записаться в Отряд и красиво рассказать о том, какой ты пафосный и храбрый.

Фидус закусил губу и внезапно подумал, как сильно тоненькая желтоголовая девочка сейчас похожа на Шметтау. Два абсолютно разных человека, объединенные лишь одним — они не уважали инквизитора Криптмана ни на грош. И не верили в него даже на маковое зерно. Просто Калькройт выражал это с удовольствием, наслаждаясь торжеством, а Ольга с тихой безнадежностью.

— Оль...га.

Крип робко поднял руку, но девушка уже вставала, надев маску отреченной, безразличной сдержанности.

— Было приятно вновь познакомиться, господин Криптман. Добро пожаловать в наш славный вагон. А теперь меня ждут дела.

Уже из коридорчика, покосившись на электронного зомби с многостволкой, Ольга добавила с мрачной решимостью, уже вполне громко:

— Сунешься еще раз без спроса, получишь по морде.

— Эта может! — подтвердил один из отрядовцев, кажется Пыхарь, и громко заржал.

Ольга закинула голову с надменной гордостью так, что нос устремился едва ли не в потолок, и пошла вниз, к танку и своим баллонам. Ей очень хотелось остаться наедине с собой и подальше от Крипа.

Глава 8

— Погодь, — Берта перехватила баллонщицу в кубрике. — Вниз давай. Дело есть.

Ольга вытянулась во фрунт и хлопнула ладонью по груди, в Ордене это было аналогом отдания чести.

— Короче, — наставница спустилась в ангар сразу вслед за баллонщицей, там уже поджидали Грешник, Пыхарь и Водила. — Есть мнение, что... надо бы нам немножко приготовиться.

— Ибо грядет, — сразу же согласился Пыхарь. Грешник, как обычно немой, согласно кивнул, зачем-то перекручивая в руках толстую ременную плеть. Водила абстрактно покрутил ладонью в воздухе и непонятно уточнил:

— Главное, чтобы не как тогда.

Берта оценивающе глянула на мехвода, и во взгляде широкоплечей тетки Ольга заметила что-то похожее на отголоски прежнего страха. Так смотрят люди, которые очень хотели бы что-то забыть, но хорошо знают, что это невозможно.

— А что было... тогда? — рискнула вставить Ольга на правах уже бывалого члена роты.

Пыхарь, было, раскрыл рот, но Берта махнула пальцами с обстриженными едва ли не под корень ногтями.

— Не поминай всуе, — коротко и весомо приказала она, так что разведчик заткнулся, будто язык проглотил. Берта же испытующе глянула на Ольгу и сказала. — После. Когда ночь проведем.

В устах начальницы 'проведем' звучало сродни 'переживем' и это душевного спокойствия Ольге не добавило. Она понятия не имела, что произошло 'тогда', но видимо что-то очень и очень нехорошее.

— Точно... Да, главное, чтобы не так. Святой Кларенс готов лично спуститься из Света Императора, чтобы вышвырнуть наших бюрократов в тундру...

— ... И лишь надежда на то, что последователи не опозорят его дело, останавливает нашего покровителя... — провозгласила дружно остальная компания за исключением Ольги. Девушка поняла, что здесь цитируется какая-то старинная мудрость, но не знала какая, да и прозвучало это довольно бессмысленно.

— Дай угадаю, — ухмыльнулся Пыхарь. — Ты договорилась сама. С аудитором?

Ольга в замешательстве почесала нос. Плавающее значение 'ты' и 'вы' в готике все еще ставило ее в тупик, девушка регулярно не понимала, отчего спутники то запанибратствуют, то обращаются друг к другу подчеркнуто на 'вы'.

— В следующий раз перебьешь старшего, получишь по морде, — холодно, но беззлобно ответила БоБе. — Нет, не с аудитором. Нас снабдит Вакруфманн.

— Охренеть! — неприкрытый восторг в голосе Водилы был очевиден. — Слава командиру! Но как?

Берта замялась, впервые на памяти Ольги.

— Неважно, — опять махнула рукой наставница. — Скажем так, мы пришли к некоторому соглашению... относительно расположения грузов на восьмом складе. Магниты, если ты меня понимаешь. Две штуки. Из резерва.

— Воистину эта шестеренка благословлена мудростью Императора! — негромко сообщил Священник, спускающийся по лестнице. Пластмассовая кольчуга постукивала сотнями колец при каждом шаге. — Ужель в случае ремонта мы сможем не ждать отправки на техобслуживание?

'Ой-ей-ей' — подумала Ольга, внутренний голос нашептывал ей, что девушка оказалась свидетельницей некоего сговора и предосудительного деяния, очевидной махинации со снабжением. И ладно бы, но баллонщица то здесь при чем? Она даже не представляла себе, о каких 'магнитах' идет речь.

— Сможем, сможем, если Святой Кларенс обернет к нам свою неоскудевающую длань, — хмыкнула Берта. — Мелкая, слышишь?

Ольга опасливо кивнула. Девушка уже поняла, что вагон собрался что-то притырить со склада, и ей заранее не нравилась отведенная и пока неизвестная роль.

— Мы бы и сами провернулись, — обратилась Берта уже непосредственно к Ольге. — Но скоро начинается Бдение. Мы на нем все участвуем.

Грешник молча кивнул, растягивая плеть до сочного хруста хорошо выделанной кожи. Девушке вспомнилась обмолвка Святого насчет того как эфиоп будет 'хлестаться' за всех ночью. Флагеллант, что ли? Тьфу!

— А тебе такой почет в силу малого срока послушания еще не полагается, — продолжила Берта. — Так что будешь способствовать делу ЭпидОтряда иным образом. Сейчас отправишься на восьмой склад, — наставница достала замусоленную бумажку, по текстуре больше похожую на грязную тряпицу, — Вот схема. Тринадцатое здание, третий корпус, блок два. Там заберешь два магнита. Дневальному скажешь, что по вызову Механикуса Вакруфманн. Больше ни слова, уяснила?

Ольга вдруг поняла, что произнося 'способствовать делу Эпидотряда' Большая Берта была предельно серьезна.

— Ага, — кивнула она без всякого энтузиазма.

'Ну что за день... То скотина Крип нарисовался, то бдения и плетки, а сейчас вот это...'

— Только я не знаю, как они выглядят, — спохватилась она. — Магниты эти.

— Там на коробках написано, — поморщилась Берта. — Найдешь.

* * *

'Ну, кто так строит!' — вспомнились слова из старой комедии, которую когда-то любила мать. О чем был тот фильм, Ольга не помнила, но фраза четко врезалась в память. Да и страдания заблудившегося в коридорах кавказца в горчичном пальто напоминали ее нынешнее положение.

Схема выглядела понятной, но в быстро сгущающихся сумерках все здания казались на одно лицо — серые безликие коробки. Вдобавок участок, по-видимому, был старым, неоднократно уплотнялся и достраивался, так что изначально логичная система нумерации пришла к появлению чудовищных кадавров нумерологии. Третий склад соседствовал с тридцать третьим, за ним начинался загадочный MCMLXXXIV. И даже спросить было некого, кажется этим вечером все как сговорились не оставаться под открытым небом.

Из большого здания, украшенного эмблемой Экклезиархии, донеслось хоровое пение, сильно приглушенное стенами. Мужские голоса исполняли торжественный и на удивление приятно звучащий гимн. Видимо Бдение началось, чтобы это ни значило. А она бродит в одиночестве по темноте и холоду.

Ольга мрачно взглянула на большую подсвеченную табличку с удивительно нормальной и подробной надписью 'Склад 8, здание 13, корпус 6, блок 2'. Блок, здание и склад совпадали — вот только расхитительнице империумной собственности был нужен третий корпус, а не шестой.

Ольга посмотрела в темное небо и хотела от души выругаться, но сдержалась. Все это выглядело как дремучее суеверие, однако с другой стороны девушка уже воочию убедилась, что здесь можно встретить и чудище из кошмара, и настоящего демона. Потому ограничилась злым плевком в грязный снег.

— Стой, — раздался откуда-то из сумерек резкий мужской голос.

Было их трое или четверо, с виду похожие на каких-то чумазых механиков в бушлатах, но девушке сразу не понравились лица. Взгляды с чрезмерной хитрецой, скабрезные улыбки... Неправильные рожи, опасные. Ольга только сейчас вспомнила, что не озаботилась прихватить ни нож, ни хотя бы отвертку.

А забавно — посетила вдруг непрошенная мысль — всего за неделю с небольшим она привыкла чувствовать себя в полной безопасности. Среди каторжников-пурификаторов было так спокойно, что даже многолетние привычки дали сбой. И, кажется, это может плохо кончиться.

— На склад, — Ольга потрясла бумагой, стараясь, чтобы это выглядело повнушительнее.

— А зачем тебе туда?

— Вам то что за дело? — набычилась подносчица.

— Мы охрана, — важно задрал нос незваный собеседник. У него было лишь одно ухо и самый неприятный взгляд из всей четверки.

— Я из пурификаторов. К шесте... механикуму, по делу, — холодно сказала посланница. Она, можно сказать всем седалищем чувствовала угрозу, и воспользовалась заемным авторитетом. Отряд и Шестеренок здесь, похоже, все уважали. Все, кроме этих четырех.

— По вызову... — протянул самый длинный, судя по тому, как он держался, этот здесь выступал за главного. — Может, лучше мы тебя вызовем, а? Разве может холодная железка сравниться с простым живым... общением?

Остальные трое нагло заржали, комментируя вразнобой:

— Слышь, да не ломайся!

— Все равно скоро сдохнешь, так хоть будет че вспомнить!

Ольга прикусила губу. Инстинкты уже вовсю вопили, что надо бежать, но повернуться спиной к этой четверке было сродни самоубийству. Они явно куда лучше ориентировались в лабиринте складского комплекса и, кажется, были готовы к возможному бегству жертвы. А раз так...

Когда они напали, она бросилась не прочь, а вперед, напролом. Щербатому, который первым попытался ее схватить Ольга зарядила по колену — и запоздало поняла, что мешковатые брюки имеют наколенники. Тем не менее, удар, хоть и ослабленный, прошел, заставив противника отшатнуться. Наглый чернявый — почти пацан — попытался схватить ее сзади. Впервые в жизни девушка почувствовала тень благодарности пожилому менту из той, предыдущей жизни, который 'нес доброе и вечное' подотчетной гопоте. 'Затылком в нос, каблуком по пальцам ноги, кулаком по яйцам — не задумываясь, хоть куда-то да попадешь'. Кулак ударил в паховую ракушку, да и головой получилось только разбить вражескую губу, но тяжелый, усиленный металлом форменный ботинок ЭпидОтряда оказался куда крепче и жестче армейского сапога. Чернявый завыл и отвалился куда-то назад, прыгая на одной ноге.

Будь противников двое, все получилось бы. Даже от троих можно было сбежать, пользуясь оторопью, когда загнанная в угол жертва так удачно взбрыкнула. Но гадов было слишком много. Навалившись всей толпой, они сумели-таки схватить ее, заткнуть рот масляной варежкой, а затем куда-то потащили.

Из-за угла полоснул яркий луч света. Бандиты дрогнули, ощутимо напряглись, Ольга стиснула зубы, надеясь на помощь и удерживая приступ рвоты от вонючего масла. Увы, напрасно, из-за угла вместо хотя бы завалящего сторожа появился летающий череп, безмозглая машинка сродни дрону. Хотя может и не напрасно, вдруг через его камеру кто-нибудь наблюдает? Видимо ублюдки пришли к тому же выводу, один прицелился в летающую голову из короткоствольного ружья.

— Нет, — отрывисто приказал долговязый вожак. — Оставь.

Ольга сумела выплюнуть кляп и прокричать 'Помо...!' прежде чем ей снова зажали рот.

— Активированный когерентный излучатель. Источник опасности, — сообщил в пустоту сервочереп. Искусственный голос звучал глухо, словно доносился из глубокой бочки или широкой трубы. — Дезактивация. Исполнить.

— Шестеренки... — сквозь зубы процедил одноухий. — Пошли отсюда. Тащи ее

Ольга попыталась было дернуться в сторону, но заломленные руки позволяли только следовать за щербатым.

— Исполнить. Дезактивация, — монотонно повторял череп, следуя за людьми на некотором расстоянии.

— Нахер пошел, мы в дозоре, — негромко хохотнул щербатый.

Маленькая банда вломилась на склад с почему-то незапертой дверью. Череп остался снаружи, яростно сверкая линзами окуляров. Ольгу протащили вдоль длинных массивных стеллажей, заполненных ящиками, канистрами, еще какими-то предметами, что скрывались под маслянистым брезентом. Впереди под тусклой лампочкой виднелись широкие транспортные ворота.

— Он же не отвяжется, — буркнул тот, что с ружьем. — Еще и пиктов небось нашлепал.

— Да и черт с ним. К рассвету мы уж далеко будем. Пусть ищут.

— Разрядить оружие. Сдать оружие.

Этот голос, такой же глубокий и механический, раздался уже спереди.

— А, чтоб тебя! — одновременно выдохнули бойцы. Или, как минимум, трое из них.

Из полутьмы выступила фигура в черно-буром плаще с капюшоном и белой окантовкой. Наверное, это и был тот механикум, с которым Берта договаривалась о запасных 'магнитах'.

— Слышь, мы выходим, ясно? — одноухий быстро сориентировался и вышел вперед. — Оружие наше, мы ж твой склад и охраняем.

— Активный лазерный карабин в помещении. С высокой концентрацией горючих материалов. Источник угрозы. Собственность Механикус под угрозой. Вероятность пожара.

Искусственный голос перечислял пункты с размеренностью часового механизма и без капли эмоций. Во тьме под низко надвинутым капюшоном, там, где у человека располагаются глаза, вспыхнули две зеленые полоски.

— Изъять батареи. Передать оружие. Карабин будет возвращен уполномоченному представителю части. Незамедлительно по его явке.

Ольга попробовала закричать, но безуспешно, рот ей зажимали со всем старанием. Фигура не обращала внимания на постороннего, который оказался среди 'охранников' явно против собственной воли.

— Да брось, это ж лишние проблемы, мы ж, типа, тож представители части, да? — одноухий повернулся к приятелям, те согласно закивали. — Ща выйдем и все, нет никакой угрозы. Мы ж и так э-э-э... наружу шли, вот.

— Источник угрозы, — повторил механик. — Вероятность пожара.

Зеленые черточки, наконец, обратились к Ольге.

— Возможное правонарушение.

Механик начал двигаться к бойцам. В свете редких фонарей под высоченным потолком было заметно, что плащ-балахон колышется свободно, так что хозяин склада, на самом деле, лишь немногим выше Ольги и может быть даже костлявее.

— Давай мы их просто выключим? — предложил одноухий. — Типа, нет угрозы, нет проблемы...

Механик подошел еще ближе, остановившись на расстоянии пары метров. Зеленые щели раскрылись, образуя два круглых светящихся 'глаза'.

Сзади дробно защелкал челюстями, будто ябедничал, появившийся сервочереп. Наверное, прилетел через другой вход.

— Деактивированный лазерный карабин. Угроза отсутствует. Вероятность угрозы собственности Механикум. Отсутствует. Остается вопрос с вероятным правонарушением.

'Да, черт возьми, я, это про меня!!!'

Ольга снова попыталась вывернуться из хвата. Плечо взорвалось резкой болью, но даже вскрикнуть не получилось.

— Отлично, — натянуто ухмыльнулся одноухий. — Вот и договори...

— Возможно насильственное, несанкционированное ограничение свободы послушника Экклезиархии. Протокол реагирования. Изъять батареи. Передать оружие. Ожидать представителя закона.

— Тыжбл... — щербатый дернулся, что-то щелкнуло.

— РИСК!!! — в унисон взвизгнули череп и его хозяин, причем девушке почудилось, что голос механика стал более высоким.

Время для Ольги развалилось на несколько замедленных фрагментов.

Вот в одноухого бьет струя черно-серого дыма, сбивая его с ног. При этом ни одной искры, ни язычка пламени. Откуда дым? А может быть это вовсе и не дым.

Самый широкий, что держал Ольгу, выпускает жертву, делает шаг назад, спотыкается и падает, успевая схватиться за край стеллажа, но плохо обработанный металл рассекает ладонь и на пол медленно летят тяжелые капли крови.

Наглый ловко подхватывает висящий на одном плече карабин, пригибаясь и уходя в сторону.

Щербатый швыряет Ольгу на пол, доставая странно изогнутый в обратную сторону тесак.

Механик делает шаг вперед, почти бросок с большим наклоном.

Из-под плаща вылетает, скорее даже выстреливает сегментированное щупальце с тремя когтями, как в игровом аппарате 'хвата-ка' из прошлой жизни, хватает наглого за голову и прижимает к стене. Нет, впечатывает в стену.

Звук, почему-то напоминающий кабинет зубного врача. Карабин валится на бетонный пол из опустившихся рук.

Щербатый почему-то не бежит, а пытается ударить фигуру тесаком в голову с разбега.

Холодный дым, окутывающий их обоих.

Грохот. Шипение. Горький запах.

Двойной перестук ботинок по бетону. Удаляющийся скулеж толстяка.

Хлопают двери.

Ольге понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя и утвердиться на дрожащих ногах. Череп тем временем нарезал круги вокруг поля боя и светил фонариком из глазницы, как будто в самом деле снимал репортаж.

Наглый был окончательно и бесповоротно мертв. Строго по центру лба зияло аккуратное отверстие, источавшее легкий дымок. Похоже, инструмент, скрытый в щупальце с клешней, высверлил дырку и прижег ее. Щербатый лежал на механике, раскинув руки, между лопаток, натянув полушубок, торчал стержень толщиной в палец, и тоже дымился, воняя горелым шашлыком.

— Эй, ты живой, козлина?

Механик не ответил.

— Вот уроды, — констатировала девушка, испытывая сильное желание бежать куда подальше. И желательно поскорее. Желание даже большее чем попинать неудавшихся насильников. Но...

Она побрела к парочке, соединенной штырем, попробовала стащить покойника с навзничь лежащей фигуры механика, но безуспешно. Тогда Ольга осторожно стянула капюшон, открыв...

— Ай! — воскликнула она, отшатнувшись.

'Лица' как такового у фигуры не оказалось, точнее вместо него была маска, то ли стеклянная, то ли из полированного металла с несколькими прорезями. И маска эта очень, очень походила на слепую харю многорукой твари, которую девушка встретила на Баллистической станции.

Два кружка-объектива диаметром сантиметров по пять снова зажглись зеленым.

— Пожара нет? — спросил механик. На сей раз голос почему-то показался звонким, хоть и с небольшой хрипотцой. Там где у человека был бы рот, появилась симметрично прыгающая полоса, как на осциллографе, Ольга видела такое в фильмах.

Девушка отрицательно помотала головой, чувствуя как в горле пересохло. Получается, трехрукий гад на Баллистической, насылавший фантазийные видения, тоже был из шестеренок?.. Колдун-механик?

— Вам помочь? — она протянула чуть дрожащую руку.

Левый окуляр железного человека наполовину скрылся за маленькой заслонкой, создавая впечатление, что хозяин прищурился.

— Масса моего тела в настоящий момент составляет округленно ноль восемнадцать сотых метрической тонны. Ты меня не поднимешь.

Механикум повернул голову и уставился на труп щербатого.

— Надо его подвинуть. Перевернуть. Урановый резак. Застрял.

— Урановый? Им уран режут?

— Это гиперзвуковой резак с рабочей частью из магнитострикционного материала, сплав железа с обедненным ураном. Для человека безопасен. При выполнении норм безопасности. Если неаккуратно удалить помеху, резак может сломаться.

Ольга вторично ухватила мертвеца и потянула в сторону. Щелчок, короткое шипение — и освобожденный труп с неожиданной легкостью перевернулся. Из груди неудачливого преступника торчал какой-то агрегат.

— Сломался, — констатировал железный человек. — Это создает проблему. Но решаемую.

— Что теперь делать будем? — спросила Ольга.

Механик на удивление ловко поднялся, втянул куда-то под балахон щупальце с когтями и дрелью. Звук при этом был как от протягивания цепи через металлический порог.

— Я вызвала сервиторов. Через двадцать шесть минут порядок будет восстановлен.

— А те двое, свалившие? Они... То есть — вызвала?

Окуляры превратились в прикрытые шторками две узкие полоски зеленого света.

— Вокс. Радиосигнал. Эфир. Способ сообщать волю Омниссии подчиненным машинам. Так они делают то, что я от них хочу. Беглецы могут покинуть станцию обслуживания только на транспорте. Транспорт будет досмотрен. Нарушители будут задержаны.

— Я знаю, что такое радио, — Ольга отмахнулась, — Просто вы так сказали, как будто вы... ты... женщина.

На складе повисла тишина. Зеленые щелочки стали еще уже.

— Это был вопрос? — спустя несколько долгих секунд поинтересовался (поинтересовалась?) собеседник.

— В общем-то, да.

— В настоящий момент я технически не имею пола. Я служу Омниссии и развиваюсь по пути обретения чистого разума, свободного от ограничения несовершенной плоти.

Механик помолчал, словно дав Ольге возможность проникнуться услышанным.

— Однако до того как приобщиться к таинству служения Богу-Машине я была женщиной. Поэтому с твой точки зрения имею женский пол. Я техновидец Дженнифер Вакруфманн. Техновидец это мой ранг, — добавила она после секундной паузы. — Твоя очередь.

— Послушник Ольга из Службы Очищения, — девушка засопела и вытерла нос. Пережитый стресс проявлялся в желании заплакать навзрыд, хотя все уже и закончилось. — Но все зовут меня Оллой... потому что один дурак не смог правильно выговорить и записать имя.

К месту побоища приближались два сервитора, один мигал двумя желтыми фонариками, совсем как обычная машина жилищно-коммунального хозяйства, другой тащил большую циркулярную пилу. Зачем ему пила Ольга решила не гадать.

— Личные контакты послушников Службы Очищения с посторонними не запрещены? — техновидец ухватила торчащую из щербатого железку и резко дернула. С отвратительным 'хлюпом' та высвободилась. Судя по блеску, руки у бывшей женщины тоже были цельнометаллическими.

— Ты? Ты думаешь, что я хотела? С четырьмя уродами?! — взвилась Ольга.

— Империум включает более миллиона миров, возможно несколько миллионов. Каждый из них обладает собственной культурой и ритуалами, связанными с межполовой коммуникацией. Многие весьма оригинальны и экзотичны. Некоторые мне известны. Большинство нет, — Дженнифер отложила 'резак' на полку и направилась к когтистой штанге. Подняв ее она обернулась, и щелки окуляров снова превратились в пару круглых фонарей. — Но это даже хорошо.

Ольга не успела взорваться градом обвинений, которые, скорее всего, превратились бы в истерику. Рука с вытянутым металлическим указательным пальцем почти уперлась баллонщице в нос, совсем как у того механика, что недавно читал нотацию про Франкенштейна.

— Это значит, что ты, очевидно, не будешь ложно свидетельствовать в защиту нарушителей против меня. И не будешь испытывать негативных эмоций относительно моих полностью обоснованных действий по нейтрализации угрозы в части обеспечения снабжения дислоцированных на данной территории подразделений.

Ольга вдруг почувствовала невероятную усталость. Спасение от изнасилования, если не чего похуже, вместо того, чтобы придать ей сил, буквально высосало их. Да и голова снова закружилась, щелчки механизмов сервочерепа отдавались в ней ударами плотницкого молотка.

— Я присяду... — по возможности твердо пробормотала она, ища глазами какой-нибудь табурет или скамейку.

— Адреналиновая усталость, — бесстрастно сообщила Дженнифер. — Снижение пульса, затрудненность дыхания, аритмия. Ощущаешь ли ты головную боль, нарушение зрения?

— Голова, — после слов механика Ольга вдруг поняла, что ей действительно трудно дышать. Табуретки нигде не было, и она решила, что лучше сесть прямо на бетон. Или лечь.

— Боль в области груди?

— Не знаю... Я тут посижу, ладно? Или полежу.

— ... глюкозу в крови, электропроводимость кожи и внутриглазное давление, — голос Вакруфманн доносился откуда-то издалека. Краем сознания Ольга поняла, что ее с легкостью поднимают. — Очень неэффективное тело. Никакой самодиагностики. Когда в детстве...

Темнота была мягкой и теплой. И девушка больше ни о чем не думала, с благодарностью приняв забытье.

* * *

— Время подъема!

Ольге понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить — она не на своей койке. И вообще не в родном вагоне. Подскочив, девушка несильно ударилась головой обо что-то тяжелое и умеренно твердое, ойкнула и огляделась.

Это была довольно чистая комната, заставленная большим числом разнообразного оборудования, весьма ухоженного, пусть и не нового, судя по потертостям и сколам краски. Ольга подумала, что впервые видит столько технических штук в одном месте. Даже в вагонном гараже их было кратно меньше. Свет из большого и мутного — не из-за грязи, а по природе использованного пластика — окна падал на чистый облицованный гладкой плиткой пол. Напротив откидной лежанки, где сейчас сидела Ольга, располагался длинный узкий верстак, окруженный неизменными стеллажами, не в пример более аккуратными, чем на складе. Около него руки-в-боки стояла механик в красно-буром балахоне с наплечной накидкой-капюшоном, отороченном светлой вышивкой в виде крупных прямоугольных зубцов шестеренки.

В дневном свете было видно, что ее лицо представляет сплошную маску из множества элементов светлого металла с двумя круглыми окулярами вместо глаз и экранчиком на месте рта. Руки — как минимум от локтя — выглядывающие из подвернутых рукавов балахона, тоже были полностью искусственными.

— Ой-ой-ой, — пробормотала девушка, ощупывая себя. Вроде бы все было на месте и в порядке.

— Сон в одежде не соответствует культурным и гигиеническим нормам, но я не стала тебя раздевать, — сообщила механическая Дженнифер. — Здесь нет отопления. Вред здоровью.

— Спаси... бо, — выдавила Ольга.

— Через сорок минут на Самоходном центре санитарно-эпидемической очистки 'Радиальный-12' начнется утренняя проверка.

— Ай! — воскликнула девушка уже во весь голос, соотнеся свет в окошке и утреннюю проверку. — Да меня уже вовсю ищут, наверное!

'И сразу же расстреляют за дезертирство'

— Нет, твое непосредственное руководство предупреждено об инциденте. Оно не заинтересовано в огласке. Но следующая командная инстанция начнет расследование при наличии твоего отсутствия на проверке через тридцать девять минут.

— Ох, спасибо...

Ольга почувствовала, что обливается потом, несмотря на упомянутое отсутствие отопления. Странно и в чем-то забавно, про ЭпидОтряд шепотом рассказывают разные кошмарные ужасы, но пока все неприятности, с которыми столкнулась послушница, были сугубо мирские — махинации со снабжением и обычная уголовщина.

— Кстати, у меня нет пищи, пригодной тебе в качестве завтрака. А еще я не успела узнать, зачем ты приходила на склад прошлым вечером?

— Э-э-э... — для все еще помраченного сознания Ольги механичка слишком быстро перескакивала в разговоре с одного на другое. — Берта сказала, что я должна забрать два каких-то магнита.

'А не сболтнула ли я лишнего?..'

— Машина четырнадцать-сорок два? Непредвиденные обстоятельства. Двух не будет, дам пока только один, восстановленный. Но он почти как новый, в пределах трех процентов, так передай.

Дженнифер достала с полки явно тяжелую железку сложной формы, внимательно (так вдруг показалось, несмотря на искусственную природу маски) осмотрела девушку, после чего вытащила откуда-то из под верстака брезентовый мешок с лямкой и засунула груз внутрь.

— Второй будет через четыре дня. Если это будешь ты, можешь приходить в любое время, я пропишу тебя у сервитора.

— Мы сегодня отправляемся дальше.

— Это осложняет вопрос. Но я подумаю, как его разрешить.

— Угу, — Ольга взяла мешок, приладила его на спину. — Я пойду тогда?

— Конечно, сервочереп тебя проводит. При средней скорости человека-пешехода пять километров в час ты будешь на месте через девятнадцать минут.

Дженнифер кивнула. Именно кивнула, и в этом жесте было что-то, отчего вдруг защипало глаза. Что-то человеческое, простое и вроде бы естественное, чего почему-то так не хватало в этом странном жестоком мире. Повинуясь внезапному порыву, Ольга подошла и обняла ее, уткнувшись лицом в плечо.

— Спасибо.

Спустя мгновенье техновидец Вакруфманн тоже осторожно обхватила девушку твердыми руками. Тепло, поднимающееся откуда-то изнутри, буквально требовало застыть, и не двигаться, чтобы растянуть секунды этого чувства абсолютной защищенности...

— Объятья, — сообщила Дженнифер. — Антистрессовое воздействие.

— Угу, — буркнула Ольга. Ей хотелось закрыть глаза и повиснуть на железной женщине. — Тепло...

— Сорок один градус. Я использую выход системы охлаждения на внешнюю поверхность тела.

Ее слова были настолько не к месту, что девушка захихикала. Отстранившись, Ольга подхватила сползший мешок с 'магнитом' и направилась к выходу. Несмотря на ожидаемую от Берты взбучку — вряд ли неудавшаяся попытка группового изнасилования станет оправданием для строгой наставницы — настроение у Ольги было на удивление хорошим. И она поймала себя на том, что хочет поскорее вернуться в Отряд. К незнакомым, спутникам по сюрреалистической и бессмысленной поездке на атомном поезде через заснеженную тундру. Потому что, какими бы странными, малопонятными не были ее новые коллеги, они оказались самыми приличными людьми, которых девушка встречала за много лет, что в старой вселенной, что здесь, в безмерно далеком будущем.

Глава 9

Вот так Ольга пропустила Бдение. Никаких особых последствий это не возымело, только Священник почти час читал с ней молитвы на два голоса, а Берта заставила раздеться и осмотрела каждый сантиметр ольгиного тела. В иных обстоятельствах это выглядело бы оскорбительно, однако и наставница, и пастырь выглядели не на шутку обеспокоенными, а к делу подошли с абсолютной серьезностью. Но, в конце концов, все успокоилось.

Когда поздний рассвет залил тундру и складской комплекс неярким светом, поезд снова тронулся, оглашая заснеженный пейзаж воплями сирены, а также гимном 'Возвеселитесь в поклонении'. Пару часов ничего не происходило, из достойных упоминания событий можно было отметить разве что живописные гримасы флагеллянта Грешника, который ощутимо страдал после бдения. Ольга даже набралась смелости, предложив страдальцу помощь. Она не рассчитывала на согласие, но Грешник неожиданно с благодарностью кивнул, а Водила принес банку с пахучей мазью. Крип смотрел на все это косо, но его никто не спрашивал.

Втирая белую жижу в исхлестанную спину Грешника, Ольга с любопытством оглядела его купе. Обстановка здесь, как и у прочих отрядовцев, была сугубо спартанская, с обилием религиозной символики. Создавалось впечатление, что каждый квадратный сантиметр был отдан под служение культу. Маленькие гравюры, образки, аквилы, собранные, казалось, на сотне планет, настолько в разном стиле они были выполнены. Священные тексты, отпечатанные на отдельных листах и просто вырванные из книг. Там, где оставалось пустое место, снова теснились аквилы, только рисованные от руки, коряво, но старательно, со следами многочисленных затираний и исправлений.

С промежуточного уровня доносились громкие молитвы Безумца. Похоже, он вопил всю ночь и сорвал голос, так что слова объединялись в невнятный поток, среди которого, подобно камням в бурной реке, пробивались 'Император' и 'Зло'. Никто не прерывал беднягу, и это напрягало больше всего, как будто каждый в вагоне искренне верил, что неразборчивое ворчание действительно помогает.

Закончив лечение, Ольга накрыла хворого полотенцем, похожим на банное. Ветхая ткань скрывалась под множеством неловко и криво вышитых слов. Что-то вроде 'Импиратор пабидит' и так далее. Вернувшись к себе, девушка задумалась и обратила внимание — никто не гонит отряд на очередное учение и хозработы. В иных обстоятельствах все отделение давно уже прыгало бы на продуваемой ледяным ветром крыше и в тысячу первый раз драило танк. А сейчас каждый отрядовец был предоставлен сам себе.

Заскрипели кольца, брезент отъехал в сторону.

— Не закрываться, — строго указал Святой Человек. — Все занавески открыть! И так до утра.

Ольга недоуменно пожала плечами, заодно косо глянула, как живет Криптман. Фидус обставил купе примерно так же, как и подносчица, то есть почти никак, в стиле нищебродского лаконизма. Единственным, что как-то разнообразило скудную обстановку, был портрет в красивой металлической рамке, то ли черно-белая фотография, то ли хорошая стилизация под фото. На нем был изображен Фидус, только явно постарше, стриженный под военного 'ежика', с брюзгливо и недовольно опущенными краешками губ. Наверное отец. Или старший брат.

Сервитор молча сидел на полке, рядом с большим ящиком из клепаных полос металла. Наверное, там лежали запчасти и прочая снасть, необходимая для обслуживания живой машины. Скрытые в плоти механизмы тихо жужжали, пощелкивали и вообще контрастировали с неподвижностью живой машины. Крип с предельной осторожностью побрил голову механического покойника, а затем, вооружившись тряпицей и пшикалкой наподобие дезодоранта, начал заботливо чистить и полировать контакты, уходящие прямо в серовато-желтую кожу. Сервитор остался без монструозного дробовика, его забрала и заперла в оружейный шкаф Берта — все, что опаснее ножика на борту оказалось строго запрещено.

Ольге захотелось спросить, осталось ли в нафаршированной металлом башке хоть какое-то подобие разума, но по некоторому размышлению девушка передумала. Черт с ним. Вместо вопроса она открутила барашки запоров и снова начала глядеть в окно.

Тучи казались очень низкими, удивительно тяжелыми, казалось — встань на крыше 'Радиального' — и можно коснуться вытянутыми пальцами. Странно, что флагшток со знаменем Отряда не царапает небо. По левую руку открылся вид на океан, ничем особо не примечательный кроме масштабов. В остальном арктика арктикой, все скучное и стылое, закованное в сплошной ледяной панцирь. Ольга уже знала, что поверхность океана почти не используется, зато хорошо развиты подводные фермы. В результате, несмотря на вечную зиму и чахлый сельхоз, Ледяной Порт самообеспечивался продовольствием, перерабатывая биомассу водорослей в десятки видов пищевых концентратов.

По правую руку открывалось безбрежное поле одинаковых приземистых строений — словно их глубоко закопали, а над мерзлой землей выступали только крыши. Из длинных труб поднимались столбы густого дыма, выдавая напряженную подземную деятельность. Вдали, у самой линии горизонта, темнела полоса, смахивающая на густую застройку, вероятно город, а может огромный завод.

Поезд не спеша прокатился мимо большого здания, напоминавшего будку обходчика, только во много раз больше. На втором этаже громоздился вагончик, похожий на трамвай, за стеклами угадывалось некое движение, похоже вагон исполнял роль наблюдательной кабины. А за будкой расположился заводской комплекс, но странно выглядящий, как несколько серых бетонных коробок после войны. Окна скалились битым стеклом, труба из темного кирпича торчала огрызком сломанного карандаша. Снаружи были кинуты мостки, леса и металлические лесенки, выглядевшие чертовски временными и ненадежными. Фигурки рабочих сновали, как муравьи, кажется, что-то расчищая и восстанавливая.

Внешнее освещение изменилось, тусклый послеполуденный свет наполнился розовато-багровыми оттенками, как будто сами тучи засветились мрачно и угрожающе. Ольга моргнула, протерла глаза, однако иллюзия не исчезла. Окружающий мир казался фотографией, снятой через розовый фильтр. Состав начал карабкаться вверх, поднимаясь на высоченной насыпи. Вот 'Радиальный' перевалил сплошную череду низеньких сопок, и Ольга не удержалась от тихого возгласа удивления.

Все, что девушка раньше видела на 'Маяке', казалось вполне ухоженным. Не слишком дружелюбным, но вполне обустроенным. А сейчас бронепоезд покатился среди зоны грандиозных разрушений. Все побережье словно подвергли массированной бомбардировке, здесь не осталось ничего выше человеческого роста и казалось, некая сила упорно стремилась вывернуть ландшафт наизнанку, закопав высокое и наоборот. И без того невысокие деревца топорщились изломанными пеньками, от многочисленных построек остались только фундаменты среди куч мусора и обломков. Фермы, башни, энерготрассы, все металлические элементы превратились в изломанные, перекрученные скульптуры безумного инсталлятора. Взгляд цеплялся за несколько летательных аппаратов, которые валялись так, будто свалились на землю посреди полета и проржавели насквозь.

'Радиальный' перемещался по широкой дуге, давая хорошую возможность разглядеть все в деталях. Единственное, что здесь выглядело относительно новым и целым, это большой мост, идущий на высоких опорах параллельно железнодорожной трассе. Он выглядел временной, наведенной постройкой и пересекал широкую преграду, похожую на пересохшее русло глубокой реки. Присмотревшись и соотнеся гигантскую 'промоину' с разрушениями, Ольга поняла, что это не русло. Как будто нечто гигантское волоком выползло из океана и двинулось через прибрежную застройку вглубь суши, сопровождаемое жестокой бомбардировкой.

— Это кто же вас так?.. — тихонько спросила она.

— Это, дитя мое, происки Зла, — сказал за спиной глубокий, хорошо знакомый голос, отчетливо выделяя 'Зло' с большой буквы.

— Полгода назад, когда Отряд убавился без малого наполовину.

Священник задвинул обратно брезентовую преграду и, упреждая Ольгу, пояснил:

— Все верно, в таких местах и в такое время нельзя оставаться одному, без присмотра. Но пастырское общение требует уединения, когда мятущаяся душа успокаивается, встретившись лицом к лицу со светом истины.

Грузный дядька сел на скрипнувшую полку, раскрыл библию, которая на самом деле представляла скорее краткий экстракт общественного и политического устройства Империума вперемешку с выдержками разных святых. Очень удобный инструмент для просвещения, все знания под рукой.

— Помолимся.

Прозвучало это, разумеется, не как предложение. Склонив голову и скрестив большие пальцы, Ольга старательно повторила за монахом слова дежурной молитвы. Смысл она уже понимала, но знание готика пока не позволяло бегло выговаривать самой.

— Итак, продолжим, — вымолвил Священник, закончив.

— Ага, — согласилась Ольга, будто имела выбор, она села, выпрямив спину и чинно сложив руки на коленях.

— Хорошо ли ты обдумала наш прошлый урок? — строго вопросил пастырь.

— Да, — дисциплинированно сказала девушка.

— Отлично. Тогда вопрос.

Священник помолчал, все также строго и внимательно глядя на Ольгу.

— Что в Империуме кажется тебе самым странным? Самым неправильным?

— Империум есть обитель человечества! — сразу и без запинки выдала девушка. — Благоустроенный дом, на страже которого стоят привратники числом...

Она сбилась и, смутившись, начала считать, загибая пальцы.

— Император и Свет Его, то есть душа и путеводный маяк человечества. Экклезиархия, сердце человечества. Арбитрес, кость человечества. Инквизиция, совесть человечества. Гвардия, разящая рука..

— Длань, — подсказал Священник, в чьих глазах прыгали искорки доброжелательной иронии.

— Да-да, разящая длань... и щит. Мунисторум, разум человечества. Вместе они образуют гармоничное, совершенное тело. Вот.

Ольга с триумфом воззрилась на Священника. Тот кивнул, отдав должное памяти ученицы.

— Все верно, — сказал он, чуть прищурившись, как сытый, но внимательный кот. — Так и есть. Но... так что тебе кажется самым странным и неправильным в Империуме?

— Так он же совершенный, — подозрительно взглянула на пастыря девушка.

— Империум совершенен, как продолжение Императора, разумеется, — согласился пастырь. — Но существует он в ощущениях и понимании множества людей. Поскольку если бы не было людей, то не было бы Империума, верно?

— Э-э-э... да, — осторожно согласилась ученица.

Ей не было страшно, за несколько очень полезных лекций-проповедей она уже поняла, что Священник не собирается тащить ее в атомную топку за неправильный ответ. Слугу Экклезиархии вполне искренне волновали душа и вера новой послушницы, он делал то, чего не удосужился никто в этом мире — рассказывал, как устроена гигантская империя миллиона планет, кто такой местный бог и так далее. Но девушка старалась не забывать, что имеет дело с религией, а за нее могут и сжечь. Наверное.

— Ты человек, не так ли? — строго посмотрел Священник на Ольгу. Та быстро кивнула.

— И у тебя есть свое мнение об Империуме.

Ольга с мучительной тоской посмотрела на кольчужный воротник Священника. Она чувствовала себя школьником с невыученным уроком, когда нельзя отвертеться и надо что-то отвечать.

— Не пытайся угадать, что хочу слышать я. Скажи, что думаешь ты.

— Ну... в общем... того, — промямлила девушка.

— Да? — ободрил ее служитель культа.

— Он... неправильный, — последнее слово девушка буквально прошептала.

— Отлично! — поднял указательный палец монах.

— Чего?

— Я тебе уже говорил, дитя, — строго напомнил Священник. — В нашей работе нельзя быть безверным. Это не просто опасно, это путь к смерти, а также вещам куда более страшным.

Ольга хотела было спросить, что может быть страшнее смерти, но прикусила язык.

— Но сама по себе вера это лишь щит, — продолжил Священник. — Надо уметь отражать им удары, которые наносят враги человечества. Ты в сомнениях, и это хорошо, это значит, что мы видим слабое место, которое надлежит укрепить здравым рассуждением. Так что же тебе кажется неправильным?

— Ну... Он огромный, — Ольга развела руками, словно подчеркивая необъятность империи всех людей. — И всех сжигают. Все верят...

Она умолкла, чувствуя, что запутывается, не в силах выразить словами ощущение общей неправильности, несоответствия идеи грандиозной космической империи дремучему фанатизму.

— Космические корабли летают, но технику чинят с молитвами... Черт! — она стукнула кулачком по колену, обозленная пониманием ограниченности словарного запаса.

— Откуда ты? — очень серьезно спросил пастырь. — С какой планеты?

— С Земли, — честно ответила девушка.

— Это, наверное, очень еретическая планета, — задумчиво протянул Священник, и Ольга почувствовала, что ей становится холодно.

— И, похоже, неплохо развитая — достаточно, чтобы собирать бытовые автоматы, когитаторы, простые машины, воксы... Тебя не пугает техника, ты, возможно, даже в общих чертах представляешь, что такое электричество или атомный котел. Поэтому тебе кажется, что теократия это неправильно. Верно?

Доотковенничалась...

— Что ж, по крайней мере, ясно, зачем ты здесь, — как ни в чем не бывало, сказал Священник. — Тем интереснее задача.

Ольга промолчала, глядя на цепь, который был подпоясан монах. Хотелось плакать, залезть под полку и чтобы проклятый урок поскорее закончился.

— Давай представим, что ты... — пастырь задумался. — Ну, скажем, избранная дочь Императора. В духовном смысле, разумеется. И Он призвал тебя для того, чтобы упорядочить свое наследие. Представила?

Ольга молча кивнула и засопела, стараясь не уронить слезу.

Пастырь задумчиво глянул на металлическую стену, в которой была прорезана смотровая бойница.

— И вот перед тобой миллион планет. В действительности их конечно намного больше. На самом деле никто не знает, сколько.

— Правда? — поразилась Ольга, даже забыв от удивления, что почти готова разрыдаться.

— Да, — кивнул Священник. — Попробуй представить миллион чего нибудь. Песчинок, монет, людей. Это невероятно много.

-Ага... Ольга представила себе тысячу тысяч пуговиц. Точнее попробовала вообразить, получилось довольно плохо.

— Но для простоты будем считать, что их ровно миллион и ни одной больше, — вернулся к вводной Священник. — И все разные. Среди этого миллиона нет двух одинаковых. Где-то после темных времен еще ходят с дубинами, а где-то строят космические корабли. На одной планете мужчина и женщина вступают в брак, на другой человек женится или выходит замуж за всех членов семьи супруга, как у меня на родине.

— А это как? — ольгины глаза расширились, как блюдца.

— Непросто, — скупо улыбнулся Священник. — Но думаю, суть вопроса ты поняла. Так вот, перед тобой миллион планет, и надо, чтобы все они жили как единый организм. Иначе Империум распадется, снова придет эпоха распада и гибели, как уже бывало. И что же ты сделаешь?

— Ну как... — Ольга наморщила лоб. — Надо для всех установить одни и те же правила.

— А какие? — сразу ответил вопросом на вопрос монах. — Вот две планеты, на одной культура и цивилизация, а на другой женятся, сначала проломив черепа всем соперникам. Как ты их уравняешь?

— Силой, — решительно заявила девушка. — Надо, чтобы менее цивилизованные жили по правилам. Хорошим, культурным правилам. Потому что проламывать черепа нехорошо.

— То есть ты будешь навязывать людям законы, которые им чужды, верно? — уточнил монах. — Они должны забыть все традиции, по которым жили отцы, бабки и так далее, на десятки, сотни поколений назад. А поскольку неизбежно сопротивление, надо их принуждать, не так ли?

— Да... — на сей раз в ольгином голосе поубавилось уверенности. В описании Священника все звучало далеко не так правильно, как хотелось бы, но и обвинять пастыря в недобросовестном толковании не получалось.

— Ты готова зажечь войну в масштабах всего человечества? — приподнял бровь монах. — Чтобы все женились, рождались, жили и умирали по одним правилам? По правилам всего лишь нескольких планет, которые ты считаешь достойными эталона?

— Я.. наверное... Надо подумать.

— Подумай. Но я подскажу тебе ответ сразу, если сможешь — оспорь его.

Священник положил руки на библию, коснулся обложки широкими ладонями с благоговением без капли наигранности.

— Нет смысла перекраивать всех по единому стандарту, ведь если люди в каком-то мире живут именно таким образом, значит этот устав для них наилучший. Нет возможности всех заставить жить по одному канону не устраивая геноцид сотням тысяч миров. Но это и не нужно. Величие Императора в том, что он дал нам Веру как единый стержень, общее начало для всех и всего. Меру всех вещей, добра и зла. Тот, кто живет на вершине мира-улья и тот, кто украшает себя зубами убитых врагов, бесконечно далеки, никогда не поймут друг друга. Но их объединяет Вера, простая, понятная и справедливая. В радиоактивных пустынях и на мертвых заснеженных мирах, в космических поселениях и глубочайших подземельях — Император един для всех и объединяет всех.

Пастырь вздохнул, перевел дух.

— Теократия это единственный способ объединить миллион миров. И когда ты поклоняешься Императору, ты не просто вверяешь душу лучшему из превосходных, который больше чем любой смертный. Ты служишь величайшему замыслу и плану во вселенной, ты кладешь кирпич в фундамент общего и безопасного дома для всех людей на всех мирах. Разве это не прекрасно? Разве этот удел не достоин гордости?

— Но... Я не очень много времени пробыла... здесь... Ну, в цивилизованных местах, — быстро уточнила Ольга. — Но я уже видела разных... несправедливостей. Меня вот, например, схватили, судили, приговорили. Ничего не объясняли!

Она потихоньку заводилась, вымещая на внимательном Священнике долго лелеемое негодование.

— Я его спасла, — почти выкрикнула девушка. — Просто так, потому что было жалко! Там кругом творилось такое, такое...

Она снова хлюпнула носом, переживая острый приступ жалости к себе. Ольга уже не беспокоилась о том, что Крип может услышать.

— Чего там только не было... а я рисковала всем, меня там чуть не убили... и не один раз. А они меня наказали! Я даже не знала про императора, не говорила на готике. А меня били, потому что я неправильно молилась!

Она все-таки заплакала, тихонько, безнадежно. А затем широкие ладони пастыря легли ей на плечи. Монах сильно, но осторожно притянул девушку к себе, похлопав по спине. И Ольга, наконец, по-настоящему разрыдалась у него на широкой груди, прикрытой жесткими звеньями пластмассовой кольчуги. Она бормотала что-то прерывисто, путаясь в словах, выплескивая долго копившийся гнев и чувство вселенской несправедливости.

— Держи, — Священник протянул ей широкий платок, точнее, судя по внешнему виду, кусок старой простыни.

— Спасибо, — пробурчала Ольга, вытирая распухший нос. Ей стало ощутимо легче, хотя было неловко и опасливо. Черт его знает, как воспримет этот культист ее срыв.

— Как я и говорил прежде, идиоты — главная беда хорошего пастыря человеков, — сказал монах, как показалось девушке, с неприкрытой печалью. Но, кстати...

Он снова значительно поднял два пальца к потолку.

— Это как раз в тему того, что я сейчас говорил. Люди несовершенны. Увы, несовершенны даже лучшие из нас, те, кто должен нести Его слово во вселенную. Как исправить это несовершенство, не убивая всех подряд?

— Вера, — вздохнула Ольга.

— Да, — улыбнулся Священник. — Вот ты и сделала еще один шажок в понимании.

Он вздохнул.

— Иногда я думаю, как же нам повезло, — негромко вымолвил монах. — Как повезло всем людям, бывшим, живым и еще не рожденным. Он пришел к нам, Он подарил нам цель и средства ее достижения. Не будь Его, что стало бы с человечеством? Жизнь без веры, без цели, без чувства единения в мире, где неисчислимы враги, где Ад может разверзнуться на расстоянии вытянутой руки... Такой мир страшно даже представить, не то, что жить в нем. Недаром многие пытались разрушить дом Императора, но всегда многократно больше находилось тех, кто вставал на его защиту.

— Это все сложно, — постаралась как-то замазать тему Ольга. — Мне надо подумать.

— Думай, — очень серьезно одобрил Священник. — Если будут сомнения, непонимание, обращайся. Я хочу, чтобы в твоих молитвах звучал не страх, а надежда и благодарность Ему. И пора бы тебе исповедаться. А теперь...

Он негромко хлопнул в ладони.

— Теперь, думаю, настало время поговорить о...

Священника прервал громкий голос Берты:

— Сбор! Всем сбор! Три минуты!!!

Странно, что не сработала сирена, прежде тревога всегда объявлялась специальным сигналом.

— Три минуты на сборы! — прокричала наставница. — Дожрать, допить, догадить и на инструктаж! Настоящая тревога, настоящая!!!

Священник покачал головой, повесил библию на поясную цепь, встал, отеческим жестом проведя ладонью по голове Ольги. Короткий ежик светлых волос уже малость отрос и смешно кололся.

— Я думал, сегодня мы поговорим об Аде, — сказал монах. — И почему наша Вера не просто набор ритуалов. Но, кажется, ты увидишь, прежде чем услышишь.

Глава 10

И снова танк запрыгал по заснеженной тундре, скрипя амортизаторами, основательно перетряхивая содержимое железной утробы. На сей раз Ольга быстро, правильно снарядилась, воткнула все разъемы в положенные места и в целом чувствовала себя чуть увереннее. Места в машине стало существенно меньше — Крип был тощим, зато его мертвецкий слуга при многоствольном дробовике занимал места как полтора обычных человека.

— А почему танк всего один? — спросила Ольга, привстав и склонившись к монаху. Увесистую тележку с баллоном она использовала как якорь и дополнительную точку опоры.

— Что? — непонимающе глянул на нее Священник, поправляя висящий на шее противогаз.

— Наш поезд, он большой, — терпеливо разъяснила Ольга. — Но танк всего один. Это что, отделение на весь бронепоезд?

— А, понял, — Священник покачал лобастой головой с огромными залысинами. — Ну, ты момент и выбрала...

Прозвучало это с осуждением, но в светло-серых глазах пастыря играли чертики веселой и немного печальной иронии.

— Было больше, — кратко сообщил монах. — След видела?

— След?.. — Ольга задумалась под аккомпанемент грохота 'Химеры'. Двигатель сам по себе работал довольно тихо для такой огромной машины, но в танке было полно вещей, которые могли греметь, звенеть, стучать — и не стеснялись делать это.

— След из моря, — терпеливо уточнил монах. — Мы его как раз проехали.

— А! Да, было.

— Вот там все и остались, — исчерпывающе закончил монах, строгим взглядом дал понять, что разговор окончен.

Девушка опустилась обратно на холодный металл, чувствуя, как горький комок подкатывает к горлу. Опасность службы в Отряде на глазах превращалась из абстракции в насущную проблему, а Ольга точно знала, что с нее категорически хватит демонов, чудовищ и всяческих приключений.

Она встретилась глазами с Крипом. Фидус казался смешным и нелепым в стандартном комбинезоне, который висел на длинном инквизиторе как старый плащ на пугале. Но смотрел Криптман спокойно и уверенно, так, что хотелось прижаться к нему, завернуться в складки комбеза из пропитанного 'антипригаркой' брезента и больше ни о чем не думать.

Интересно, она ведь уже обнимала Крипа, и он был очень теплый, уютный, почти как железная Вакруфманн с выводом тепла на поверхность тела. Ну да, Фидус же был ранен и в лихорадке.

Кстати...

Ольга внезапно задумалась над простой и очень интересной мыслью — а почему в отделении нет медика? Здесь что, не получают ран? Или каждый умеет лечить, только ее по недоразумению еще не выучили основам первой помощи? Сколько же здесь странного... Но если подумать... Сорок тысяч лет! Невообразимая прорва столетий. Удивительно скорее то, что она вообще хоть что-то понимает. И тут заморгала уже знакомая и уже ненавистная красная лампа, предвещавшая конец поездки, высадку и массу приключений. Или, если повезет, ложную тревогу.

'Господи, пусть это снова будет ничего!' — взмолилась девушка, и 'Химера' остановилась, скрежеща железными потрохами, которые старательно обслужил и благословил техножрец.

На сей раз отрядовцы прибыли в район, застроенный 'хрущевками'-переростками. Если бы Ольга не знала, что от СССР ее отделяет четыреста с лихуем веков, то вполне могла бы подумать, что вокруг обычный город с нестандартной планировкой и адаптированными под климат строениями. Блочные многоэтажки на кирпичных основаниях представлялись очень родными и домашними. При одном лишь взгляде на них хотелось зайти в подъезд, открыть ключами собственную квартиру, вскипятить на газовой плите воды для какао и завернуться в теплое одеяло прямо под батареей центрального отопления. Лучше всего в обнимку с котом. Некстати вспомнилось, что в старой Японии продавали специальных кошек, чтобы зимой брать их в постель и греться.

Здесь, на краю городища в тундре, опять собрался целый букет местных правоохранителей. Полицейские, федералы-арбитры, мрачные служащие Инквизиции. Ольга ссутулилась и опустила взгляд, стараясь казаться маленькой и незаметной. Над головой жужжали маленькие винтокрылые машины, то ли одноместные, то ли автоматические, без людей, числом три. Неподалеку ворочался, нещадно дымя прометиевым дизелем и уродуя асфальт, чудовищный танк, раза в два больше отрядовской 'Химеры', с бульдозерным отвалом и настоящей башней. Только пушка была странной, словно это и не пушка вовсе, а раздутая форсунка от душа. Да, совсем как раструб кислотного распылителя, который штатно полагался Священнику.

Было холодно, смеркалось — закат обещал быть ранним и усугубленным погодой. С мрачного неба сыпались редкие снежинки. Берта и Священник перекинулись несколькими фразами с арбитром в белых доспехах, похожих на античную броню. Арбитр опирался на щит, расписанный вручную словами молитв, и казался обеспокоенным. По мере развития беседы точно такое же выражение проступало на лицах монаха и культуристки. К троице присоединился некто, снаряженный похожим на отрядовцев образом, только намного лучше и дороже. Разговор пошел на повышенных тонах, но, похоже без взаимных претензий.

— Не бойся.

Ольга дернулась от неожиданности, думая, что Фидус скотина и козел, нельзя так исподтишка подкрадываться со спины. Но это был Деметриус. За спиной у него висела короткоствольная винтовка, а на груди сложносоставленный рюкзак, похожий на медицинский. Отдельные подсумки были пристегнуты к бедрам, шли по всему поясу и торчали даже на плечах. Послушник имел вид человека, полностью сосредоточенного на общественно-полезном деле.

Нет, кажется, все-таки будет кому порезанный палец смазать йодом.

— А я и не боюсь! — девушка задрала нос, компенсируя испуг показной бравадой.

— И это правильно, — мягко улыбнулся юноша, которого, по-видимому, нисколько не обманула демонстративная храбрость спутницы. — Все, что будет с каждым из нас, давно учтено в промысле Императора и случится по Его провидению.

— Это утешает, — пролязгала зубами Ольга и в очередной раз подумала, что язык ее — враг ее. Но Деметриус лишь кивнул.

Наставница и монах тем временем закончили разговор с арбитром и 'химиком'. Берта смачно плюнула в грязный, затоптанный множеством ботинок снег, поправила оружие и респиратор, который носила вместо противогаза. Священник осенил себя аквилой и положил кулаки на поясную цепь, сжав ее как поручень. Оба вернулись к маленькому отряду, что ждал в молчаливом терпении, даже Водила наполовину высунулся из люка и приподнял одно 'ухо' танкового шлема, чтобы лучше слышать. Со своей красноватой кожей и серебряными бусинами он походил на безумного индейца, косплеящего танкиста времен Великой отечественной.

— Разворачиваемся, — Берта описала рукой эллипс, дав понять, что 'разворачиваемся' отнюдь не значит 'едем обратно'. Сердце Ольги тяжко бухнулось в ребра и, казалось, провалилось куда-то в тазовую область. — Идем в дом. В доме херня. Будем смотреть.

— Кто не крепок в вере, тот сам себе дурак и мертвец, — дополнил Священник. — Все ясно?

Команда ответила нестройным бурчанием, разворачиваясь в боевой порядок. Ольга тоскливо подумала, что дом это лестницы, а таскать по лестницам тележку это полный пи...

— Ровнее идем! — зло гаркнула Берта, выбивая криком все сторонние мысли. — Ногами дергай побыстрее, тощага!

— Ну, двинулась работенка, — пискляво сказал Пыхарь, выбегая вперед, как и положено разведчику.

Савларец противно хлюпнул дырой, втягивая холодный воздух. Ольга промолчала, изо всех сил пытаясь не отстать от своего огнеметчика.

Дом был велик и оцеплен со всех сторон. Ольга видела уже знакомую символику Экклезиархии, Инквизиции, еще какие-то значки. Вместо заградительных ленточек использовались настоящие цепи из светло-серебристого металла, может и в самом деле серебро. Священники в широких, богато расшитых золотом шубах, раскачивали кадилами, читая нараспев литании. Полиция кого-то била очень длинными дубинками, расчищая территорию. Армия подогнала несколько настоящих танков, арбитры все оцепили бронеавтомобилями, на которых грозно крутились пулеметные башенки. Вместе с опорами столбов для заградительной цепи послушники расставляли большие жаровни, засыпая в угли какую-то резко пахнущую траву. В общем, все происходящее сильно походило на сложный высокотехнологичный экзорцизм.

Священник в самой долгополой и роскошной шубе приветствовал отрядовского Священника, святые отцы перекинулись несколькими словами, затем отделение пропустили за ограждение. Все окружающие, независимо от ведомственной принадлежности, взирали на довольно таки непрезентабельную команду с боязливым почтением. Ольга подумала, что сама бы она так глядела на человека, в здравом уме и твердой памяти сующего руку в террариум, полный ядовитых пауков. Мысль спокойствия и оптимизма, разумеется, не добавила. На языке сами собой закрутились уже выученные слова молитв Императору. С другой стороны оказалось даже приятно, что тебя замечают и уважают серьезные люди от внушительных организаций, пусть даже почтение взято напрокат, в счет репутации ЭпидОтряда.

Их отвели не к парадному входу, а к техническим воротам, через которые, судя по всему, загонялись грузовики на минус первый этаж. Ольга все ждала какого-нибудь инструктажа, но видимо эта пустая формальность здесь считалась лишней. Здоровенные послушники в кольчугах, похожих на ту, что носил Священник, отперли гремящие ворота, обитые старым цинком.

— Да пребудет с вами милость Императора, — хорошо поставленным голосом профессионального оратора напутствовал шубный пастырь. — Да сохранит он души от скверны, ереси и безверия. Пусть дух ваш укрепится и станет тверже стали.

— Воистину, на Него лишь уповаем, — ответил Священник.

— Аминь, — нестройно, однако искренне отозвалась команда, и Ольга повторила за всеми:

— Аминь!

Девушка рассчитывала, что команда Отряда пойдет внутрь, сопровождаемая бойцами усиления, благо столько всего и всех нагнали вокруг многоэтажки. Однако подвиг, судя по всему, предполагался лишь для 'чистильщиков'. Девушка почувствовала, что проникается духом службы с каждым шагом.

Ощущение внимательного, давящего внимания резануло, как прикосновение скальпеля к нервам. Было не больно, а скорее неприятно, чуждо. Словно некая сущность очнулась от дремы или глубокой задумчивости, приоткрыла глаз и вскользь посмотрела, кто это нарушил ее спокойствие. Беглый, расфокусированный взгляд василиска. В нем не чувствовалось ни злобы, ни вообще каких-то человеческих эмоций, лишь физически ощутимая тяжесть и покалывание от которого захотелось сорвать и одежду, и кожу, чтобы расчесать голые мышцы и унять противный зуд. Так могла бы глядеть одушевленная ловушка, живая сигнализация. Ольга украдкой оглянулась, но то ли ощущение явилось только ей, то ли остальные привыкли.

— Маски, — негромко, но внушительно скомандовала Берта. — Свет. И вперед, во славу святого Кларенса.

— Объект опечатан! — орал кто-то за спиной в мегафон. — Рота технического обслуживания начала работу! До санкции Отряда район закрыт! За нарушение карантина сожжение на месте! Следите за печатями, оцепление стреляет без предупреждения!

'Господи, помилуй' — взмолилась про себя Ольга, натягивая трясущимися руками серый, пахнущий китайской резиной намордник противогаза.

На хрущобу дом был похож только снаружи, внутри он, во-первых оказался гораздо больше, во-вторых обладал совершенно чуждой планировкой. Больше всего это походило на 'башню' из 'Судьи Дредда', не кукольного угробища со Сталлоуном, а настоящего, где играла нижняя челюсть Карла Урбана, который в свое время очень нравился Ольге. Суровый няшка с грустным взглядом... Впрочем, вернемся к дому.

Псевдохрущевка-переросток строилась вокруг большого атриума, что уходил слепым колодцем далеко вверх, к серой крыше. Ольга поежилась, вспомнив, что уже видела подобную планировку, и ничего хорошего тогда не вышло. Впечатление усугублялось большой статуей какого-то местного святого в центре квадратной площадки. Судя по следам, раньше к памятнику тащили цветы и возжигали свечи, сейчас цветы раскидали и потоптали, а каменного истукана разбили, сложив пирамидой. Лишь голову со скорбным выражением лица поместили отдельно.

— Еретики, — смачно приговорил пастырь, и никто не стал возражать.

Столь целенаправленное осквернение святыни могло быть лишь осознанным, а, следовательно, еретическим. Святой человек быстро забормотал в трубку рации, что качала у него за спиной сложенной вдвое антенной. Берта молча взмахнула рукой, Пыхарь все понял верно, и обежал атриум по периметру, светя мощным фонарем.

Ольга отметила, то тройка огне-кислотометателей встала так, чтобы перекрыть любое направление атаки, не задев друг друга. Плакса как обычно всхлипывал, но тяжелый огнемет держал крепко. Интересно, как он ухитряется рыдать в маске?.. Священник делал какие-то пассы одной рукой, не выпуская другой рукоять кислотной пушки.

— Крови нет, следов нет, трупов нет, — отрапортовал Пыхарь, выныривая из бокового коридора.

— Пошли, — приказала Берта. Ольга вздохнула и покатила тележку за Плаксой.

Хрущоба изнутри представляла собой мешанину коридоров, некоторые существовали, будто сами по себе, в других по обе стороны тянулись ряды одинаковых дверей из темно-коричневого пластика с нарисованными по трафарету номерами. Здесь определенно имелась какая-то система, но чтобы ее понять, требовалось тут пожить или хотя бы покрутиться. Для стороннего человека вроде Ольги все было одинаковое и безысходно путаное. Зато, по крайней мере, решилась проблема тележек — все лестницы сопровождались пандусами, как для инвалидных колясок. Вместо лифтов кое-где прямо в стенах были проделаны вертикальные колодцы. Похоже, в них прежде катались вверх и вниз площадки на одного человека или не слишком габаритный груз, что-то вроде эскалатора. Сейчас все замерло в неподвижности.

— Видишь? — спросил непонятно кого Священник, указывая стволом пушки на стену.

— Да, — ответила Берта. Ларингофон передал мрачный тон культуристки почти без помех.

'Не вижу' — подумала Ольга.

— Еретики, — с ненавистью прошипел Святой Человек, и тут девушка сообразила.

Никакой символики. Вообще ничего, даже образка или приклеенного восковой печатью листка с молитвой. Стерильная антирелигиозная пустота.

— Идем выше, — приказала Берта, и Пыхарь снова убежал. Святой Человек, не переставая бормотал в говорильник, похоже, вел репортаж, что называется, в прямом эфире. Это чуть-чуть успокаивало, сохранялось ощущение некой привязанности к большому миру за стенами мрачного и стремного здания.

В принципе можно было обойтись и без фонарей, светильники под высокими желтыми потолками мигали исправно. Однако отделение дисциплинированно светило во все углы налобными фонарями. Ольга напрягала тощие мускулы, перекатывая тележку, что, казалось, прибавляла по килограмму на каждый десяток метров пути. Маска почти не мешала дыханию и обзору, но сильно раздражал шум клапанов при выдохе, негромкий, однако постоянный. Вот отчего бы не снять дурацкие намордники, если все пока нормально?

Третий этаж, затем четвертый. Отрядовцы надевали под комбинезоны и шерстяные свитера белье, которое словно вязали из веревочек. Оно должно было хорошо впитывать пот и вообще отводить лишнее тепло. Но девушка чувствовала, что скоро в тяжелых сапогах забулькает от влаги, а может Ольга просто кончится от теплового удара. Хорошо, что Грешник — снова молча — показал несколько дней назад фокус с тряпичной повязкой на лоб под маску. Иначе пот уже, наверное, выел бы глаза или пришлось бы стягивать противогаз, чтобы вытереть лицо и соответственно получить от Берты.

Пыхарь носился кругами как заводной человечек, ныряя во все коридоры, выскакивая из непонятных углов. Сервитор тяжело и мерно ступал по желто-коричневым кафелинам, вращая лысой башкой независимо от движений корпуса. Полный разворот влево, до стопора позвонков, затем вправо, и снова по тому же циклу.

— Ни души, — отрапортовал Пыхарь. — Вообще никого, как будто и не жили.

Двери, подумала Ольга. Все двери закрыты, как будто и в самом деле тут никто не жил. Но какие-то люди здесь определенно бывали, причем недавно. По дороге отделение то и дело встречало признаки обжитости здания. Брошенная игрушка в виде облезлого, крашеного желтой краской Императора. Обычная швабра с мокрой тряпкой, сиротливо брошенная посреди коридора, словно ее выронили на середине движения. Книга, оставленная на маленьком стульчике рядом с инвалидной тростью — Ольга сразу представила какого-нибудь старичка, что коротал часы в широком коридоре, отравляя жизнь соседям. А может наоборот, присматривая за детьми пока заняты родители. Детей, похоже, здесь было немало — игрушки встречались часто, почти все старые и очень дешевые на вид, многократно чиненые. Видимо служили многим поколениям.

Ольге было в целом плевать на весь мир теократического будущего и его население, живи оно хоть на миллиарде планет.

Но дети...

Глядя на старательно заштопанные мячики с аквилами, маленькие танки, фигурки солдатиков, истертые множеством детских рук до полного исчезновения мелких деталей, девушка ощутила... не страх, а что-то совершенно иное. Чувство крайней важности всего, что происходило вокруг. И опять собственную значимость, вовлеченность в очень серьезное и ответственное дело.

Взрослые пусть хоть съедят друг друга, но детей требовалось найти. Чтобы девчонки снова угощали чаем облысевших кукол с трилистниками на щеках, а мальчишки играли уродскими фигурками в виде прямоходящих клыкастых жаб с дубинками.

Затем отделение встретило упавшую кастрюлю, из которой растеклось варево ужасающей неаппетитности. Отделение разом сделало стойку, Священник изучил содержимое с таким вниманием и осторожностью, будто в мятой жестянке варили чумной эликсир.

— Овощи, ни клочка мяса, — наконец сообщил монах, и все будто выдохнули с облегчением, двинувшись дальше. Лишь пастырь задержался и, выкрутив подачу кислоты на минимум, залил чей-то неслучившийся ужин едкой смесью, что, казалось, плавила даже кафель. Вот здесь маски отработали на все сто, ядовитого дыма было столько, что без противогазов легкие наверняка убежали бы через глотку.

— Ломаем дверь? — не то приказал, не то предложил Священник. Берта после короткой паузы кивнула и ткнула, кажется наугад, в один из одинаковых прямоугольников. Команда сразу перестроилась, непосредственно прикрывать штурм квартиры выпало Грешнику. Берта шевельнула могучими плечами под лоснящейся тканью комбинезона и одним пинком вынесла замок. А Ольга прислонилась к стене, выпустив на мгновение тележку. Народ совсем рядом суетился, делал что-то важное и полезное, а девушку снова накрыло ощущение стороннего взгляда. Незрячего внимания, причем на сей раз куда более пристального. В прошлый раз незрячее око мазнуло, как сауронов слепошар, вскользь, лишь отметив. А сейчас уперлось прямо в группу Отряда, как прожектор, нащупавший корабль в бурном океане. Отделение будто отметили и пометили общей меткой.

И самое отвратительно, что в этом мире подобные ощущения никак нельзя было списать на 'показалось'... Сначала тебе чудится, а потом откуда-то вылезает кишка со щупальцами.

Берта выслушала рапорт, отдала краткое распоряжение. Плакса и вышедший из квартиры Грешник заняли позиции так, чтобы перекрыть огнем коридор в обоих направлениях. Священник поднял ствол кислотной пушки вертикально и встал так, чтобы при необходимости поливать куда угодно. Механизированная подвеска зажужжала на повышенных оборотах. Остальные бойцы вынесли сразу три двери напротив уже взломанной. Святой Человек говорил в рацию непрерывно, как рэпер на баттле, трудноразборчивой скороговоркой. На мгновение он оторвался от трубки, сказал Берте:

— Безумец волнуется. Кричит, рыдает.

Наставница обратила внимание на подносчицу, которая сжалась рядом со своей тележкой, корчась, как в приступах боли. Берта приставила комби-дробовик ко лбу девчонки, склонилась ниже, всматриваясь в лицо Оллы через большие линзы противогаза.

— Что? — спросила наставница в одно слово.

— Р-ребенок... — выдавила блондинка, кусая губы. Она побледнела так, словно опрокинула на себя пудреницу.

'Надо же, ведь когда то у меня была пудреница' — ни к селу, ни к городу подумала БоБе.

'Когда то я была красивой, доброй и другой...'

Наставница прогнала непрошенные мысли, вжала ствол комби-дробовика сильнее, придавив голову глупой дурочки к стене, выбрала спуск почти до упора. Теперь достаточно было нажатия не более чем на волосок, чтобы Олла осталась без головы, а Отряд без еще одного бойца.

— Говори.

Ольга, которая, похоже, все еще не поняла, насколько приблизилась к тому свету, выдавила сквозь стиснутые зубы:

— Ребенок... плачет... следы... на стенах!

Она широко открыла глаза, проморгалась и с ужасом глянула на здоровенную пушку в руках Берты.

— Оклемалась? — сумрачно спросила наставница.

— Д-да, — выдавила Ольга, вставая и хватаясь за поручень тележки, как за спасительную точку опоры.

— Держись ровно, — посоветовала Берта. — По первости всех ломает. Та сторона не шутит.

— Я п-поняла, — дрожащим, срывающимся голосом отозвалась баллонщица. И добавила уже ровнее, чуть более уверенно и твердо. — Будет исполнено. Держаться. Держаться ровно.

— Молодца. В следующий раз башку отстрелю.

Пыхарь вышел из квартиры номер три, держа на вытянутой руке палку вроде вантуза, испачканную чем-то, похожим на светящиеся чернила. Палку он держал на отлете, все отрядовцы дружно качнулись в стороны.

— Во всех кранах, — отрапортовал разведчик. — Капает, если открыть.

— Люди? — отрывисто спросил монах, крепче сжимая рукояти кислотомета.

— Никого.

— Они ушли? — спросил на этот раз Святой Человек, причем, похоже, не от себя, а передавая чей-то вопрос по рации.

— Они исчезли, — покачал головой Пыхарь. Даже сквозь маску было видно, что разведчик в недоумении. — Никаких сборов, никаких вещей, замки закрыты. Они просто исчезли. Все.

Ольга помотала гудящей головой. Берте она сказала про плачущего ребенка, но чувство было куда глубже и страннее. Да, явственный плач, горький, полный безнадежного страха, скорее неизбывного ужаса. Только звучал он... не в ушах. И девушка не могла объяснить толком, откуда исходит звук. А может быть даже и не звук, как будто само Отчаяние стучалось из-за той стороны реальности, заставляя вибрировать отдельные струны мироздания. Что-то в нем было знакомо... нечто задевало потаенные уголки в сознании Ольги. Девушке казалось, что еще чуть-чуть, еще внимательнее вслушаться в этот плач и станет ясно, кто же рыдает и почему. Кто нуждается в помощи, но погибает, не надеясь на поддержку.

— Что ж, кажется, здесь все ясно, — предположил Священник при молчаливом согласии остальных.

— Варп, ересь, происки враждебных сил, — вымолвила Берта. — Скорее всего, нечестивое колдовство. Но может быть и стихийный прорыв.

— Ты не заговаривайся, — тихо сказал Священник, едва ли не прижавшись головой к респиратору наставницы. — Будто колдовство бывает чистым, — и добавил громче. — Надо подняться до конца, посмотрим еще выборочно. Потом это уже дело Инквизиторов и Экклезиархии.

— Водопроводная система, — негромко, но уверенно вставил Крип, обращаясь к Святому Человеку. — Пусть обратят особое внимание. Если она заполнена этим целиком, то возможно сработала как объемная антенна или зеркало. А может и телепорт.

— Принято, — отозвался радист.

— Блокаду не снимаем, — утвердила Берта, покосившись на Фидуса. — Высокая опасность, полная зачистка с ликвидацией всего имущества. Сначала пусть работает Инквизиция, а потом выжечь все, чтобы осталась лишь коробка. Коммуналку под полную замену. Подвалы залить каустиком.

— И отчитка командой Проповедников, все переосвятить заново, — согласился монах, затем добавил. — Но все же сначала проверим доверху.

— Принято, — отрапортовал Святой Человек, пересказывая рацию. — Ждут окончательного решения и санкции.

— Дискотека, — прошептала Ольга, глядя на палку в руках разведчика. Тот как раз повернулся к дверному проему и аккуратно кинул бяку обратно, стараясь не отряхнуть ненароком ни капли.

— Что? — быстро спросил Фидус. Чувствуя тревогу в голосе хозяина, сервитор переступил с ноги на ногу, поднял дробовик, крутя головой.

— Дискотека, — повторила Ольга. Плач растаял в пустоте, оставив за собой чувство безнадежной пустоты и щемящей грусти.

— И?.. — Фидус, похоже, не собирался отставать. Берта собралась было дать подносчице подзатыльник, но Священник остановил ее, молча положив на плечо широкую ладонь.

— Ну, дискотека... — Ольга все еще плохо соображала и путалась в словах. — Там свет и такие вот чернила. Похоже очень. Ими печати ляпают... В синих лампах все видно.

Она замолкла, стараясь описать понятными для людей будущего словами простой образ нормального дискача, светящиеся чернила и печати на руках.

Берта поняла первой, кажется, еще быстрее Фидуса, но действовать начал Священник. Здоровяк в кольчуге выпустил распылитель, который железная лапа подвески автоматически вернула в походное положение стволом вверх. Затем сорвал с пояса книгу, а с лица маску. Священник поднял библию над головой и заорал совершенно нечеловеческим голосом, так что Ольга чуть не оглохла:

— Именем Его я открываю сокрытое!

На святого отца было страшно глядеть. Он закатил глаза так, что виднелись только белки, розовые от лопающихся сосудиков, губы тряслись, в уголках рта выступила пена. Пальцы в черных перчатках, которыми Священник вцепился в книгу, скривились как птичьи когти, так что деревянный переплет захрустел и пошел трещинами. Больше всего это походило на мгновенный приступ безумия, настоящего, то есть некрасивого и очень страшного.

— По воле Его да узрим нечистое! — надрывался монах. — Не убоимся зла, ибо Он сейчас смотрит нашими глазами!!!

— Боже мой, — прошептал кто-то, может Святой Человек, а может и Плакса.

— Валим, — пробормотал Савларец, лязгая зубами так, что ларингофон передавал звук, похожий на частую барабанную дробь. — Бежим отсюда...

Рация за плечами Святого Человека взвизгнула совсем как живое существо, выбросила пучок ярко-синих искр, телефонная трубка зарычала, заскрипела помехами. Кажется, эфир быстро помирал, утопая в океане внезапных помех.

На стенах, потолке, на выложенном кафелем полу медленно проступали светящиеся символы, изображенные той же краской, что испачкала вантуз Пыхаря. Как будто реальность таяла, открывая скрытое на других слоях мироздания. Очень сложные узоры, свитые из причудливых знаков, похожих на руны. Они цеплялись угловатыми закорючками, завивались спиралями так, словно призваны были поймать любой, самый беглый взгляд и уже не выпустить его, запутать и направить в бесконечную паутину.

Весь дом расписан, поняла Ольга, вся эта хуйская хрущеба целиком расписана изнутри под колдовскую хохлому...

— Лабиринт, — прошептал кто-то, может быть Доходяга.

— Нет, это Врата Эмпирей, — быстро, четко, как на рапорте вымолвил Фидус Криптман. — Они выдернули разом всех жителей. Это ритуал. Жертвоприношение. И колдовство еще действует.

Священник обессиленно упал на колени, держась за библию как за величайшую ценность мира, как за спасательный круг, единственно способный уберечь его душу. А Берта выхватила из рук Святого Человека трубку рации и прокричала отнюдь не тише монаха, пытаясь пробиться сквозь рев помех:

— Радиальная! Радиальная! Ракетный удар! Сносите весь блок!!

Савларец тонко завизжал, Святой Человек кричал 'в жопу зло!', Плакса рыдал в голос, захлебываясь. Священник хрипел и сипел, как человек, сорвавший напрочь голос. Ольга села прямо на холодный пол, не чувствуя ног. Сервитор Люкт возвышался над ней как боевая самоходная башня, очевидно Крип внес в его приоритеты защиту подносчицы.

Берта оглянулась диким взглядом и закончила почти с мольбой:

— Крушите все!!!

Глава 11

За месяц до дня Х...

Легендарный 'Ковальски' сошел со стапелей Железного кольца недавно, всего двести шестнадцать марсианских лет назад, и казался юнцом на фоне престарелых монстров, что помнили еще Олимпийский Договор. Но служба в конвоях старит преждевременно.

'Ковальски' был тяжелым транспортным крейсером, пока единственным в своем роде. 'Обнаружить противника, вступить в бой, уничтожить'. Такова первая и главная задача боевого корабля, для ее выполнения, причем как можно более быстрого и эффективного, 'Ковальски' был хорошо оснащен. И тем не основным занятием корабля оставалась своевременная доставка груза с возможностью отпинать любого, кто покусится на собственность Марса.

Массоизмещением чуть более тридцати шести мегатонн, 'Ковальски' представлял собой глубокую модификацию знаменитого типа 'Лунар', предшественника крейсеров класса 'Диктатор'. Длиной в пять с половиной километров при диаметре всего семьсот метров на миделе, со скругленным верхним форштевнем, квадратной крейсерской кормой и ребристым глухим баком, опускающимся ниже килевой технической палубы, 'Ковальски' представлялся удивительно быстроходным, подтянутым кораблем. Вид у него был весьма угрожающий.

С рождения 'Ковальски' редко ходил традиционными маршрутами, и экипаж не знал иной жизни. Изначально корабль странствовал главным образом в одиночку, перевозя отдельные манипулы Коллегии, иногда эскортировал отряды из двух-трех тяжелых транспортов. Затем его перевели на совместные операции с фрегатами и крейсерами-ковчегами, а теперь 'Ковальски', выражаясь метафорически, шагу не ступал без эскадры, относившейся к 14-й группе снабжения Корабельных Кузен. Но в сущности, 'Ковальски' и прежде никогда не оставался в одиночестве. За ним по пятам бродила Энтропия, воплощение разрушительной гибели. Стоило ей указать логарифмом числа доступных микросостояний на Танкер Улья 'Голиаф', как ближайшая звезда меркла на фоне адского взрыва солнечной плазмы; едва касалась распределением вероятностей 'Гроба', как тот, надвое перешибленный вражеской торпедой, огненными росчерками входил в атмосферу в рое обломков божественных Титанов. Энтропия окутывала термодинамической диссипацией эскортный эсминец, и тот устремлялся в свинцово-сияющие глубины Имматериума, а оглушенная, онемевшая от ужаса команда молила лишь о трещине в прочном корпусе, приносящей мгновенную милосердную кончину, а не мучительную смерть от превращения в Темных в искаженном металлическом гробу.

Да, повсюду, где возникал 'Ковальски', появлялась Энтропия — однако никогда не прикасалась к нему. Он был везучим кораблем, непобедимым крейсерским транспортом для которого Галактика — родной дом.

Непобедимость эта являлась, конечно, иллюзией, но иллюзией тщательно рассчитанной. 'Ковальски' был спроектирован для выполнения конкретных задач в определенных условиях, а Кузни Железного кольца свое дело знали. По одному лишь внешнему виду 'Ковальски' знающий магос мог определить, что этот корабль создан для Тропы Святого Эвиссера.

Так — совершенно недостойно громкого имени — назывались полтора десятка обитаемых миров (из которых развитыми можно было считать не более двух) раскиданные по рукаву, в котором можно было бы разместить три, а то и пять секторов Сегмента Ультима. Слишком мало даже для объявления региона субсектором. Один-единственный Мир-Кузня, причем далеко не самый развитый среди оплотов Адептус Механикус, полноценно снабжал все дислоцированные на Тропе силы Имперского Флота, Гвардии и Адептус Арбитрес. И хотя безжизненные, пустые звездные системы не могли послужить базой для сколь-либо серьезной ксеноугрозы, процветание давно покинуло планеты Тропы. Некогда величественные храмы, притягивавшие паломников со всего Сегмента Солар, ныне стояли заброшенными среди обветшавших, полупустых мегаполисов.

Однако через эту пустоту шел самый короткий и относительно стабильный путь, связующая нить меж Святой Террой и Сегментом Пасификус. Через Врата Огня перемещались эскадры Флота и корабли Адептус Астартес на помощь Махарии, Дониану, а также мирам Саббат.

Навигационные маяки, станции астропатов, базы снабжения — в общем, инфраструктура Империума на Тропе — не могли быть защищены привычными методами, то есть полками Гвардии, орбитальными крепостями и эскадрами линкоров. Это потребовало бы ресурсов, невообразимых и непосильных для одичавших миров Тропы. Так что даже пара старых крейсеров в руках отщепенцев или случайно вывалившийся из варпа орочий скиталец могли бы угрожать снабжению войск Империума. И грозили с удручающей регулярностью. В такой ситуации лишь быстроходный транспорт, способный оперативно оставить группу Титанов или легион скитариев на осажденную планету, становился ключевым элементом размеренной, стабильной работы транспортной артерии. И 'Ковальски' давно стал одним из ключевых звеньев этой системы.

Войдмансер-капитан Вальер был достаточно опытным боевым командиром, чтобы знать цену неусыпной бдительности не только когитаторов, но и техновидцев на постах обнаружения, способных вычислить оптимальный для выполнения боевой задачи курс. 'Ковальски' был наивысшим достижением Адептус Механикус после Схизмы, апофеозом желания слить воедино дары Омниссии, Бога-Машины и Движущей Силы, дабы создать совершеннейшее орудие разрушения. Великолепный боевой механизм — но до тех лишь пор, пока находился под контролем надежного когитатора, опытного капитана, и верных техножрецов, заклинающих бинарным кодом Дух Машины. Крейсер, как и любой корабль Базиликон Астры, был хорош настолько, насколько чисты и преданы Омниссии оказывались его старшие войдмансеры.

А магосы 'Ковальски' в настоящий момент перереживали коллективное недоумение.

Сорок шесть часов назад один из малых кораблей эскорта XJ-9 вышел из варпа, спеша к точке рандеву, однако получил направленную передачу, которая шла верифицированным гексакодом. Приказ опустить щиты и быть готовыми к принятию груза, казалось, шел из пустоты — ауспексы фиксировали по направлению луча абсолютную пустоту на миллионы километров. Самый тщательный анализ не давал никаких результатов, в числе прочего исключались характерные для голощитов эльдар пограничные искажения.

Однако приказ есть приказ и сразу после блокировки эмиттеров пустотных щитов на приемную палубу телепортировались из ниоткуда несколько контейнеров с сигилами Кузен Марса, а также техножрец и три многофункциональных сервитора. Затем Адепт Марса передал верифицированный сигилом парламента приказ исполнять любые указания посланника и соответственно отдал указание — немедленно идти на встречу с флагманом эскадры. То есть с 'Ковальски'.

Техновидец-капитан разумно счел, что не стоит выяснять, почему его ауспексы не засекли иной корабль — ведь не появился тревожный груз из ниоткуда?! — и даже, на всякий случай, хотел было стереть записи в бортовом журнале, которые могли прямо или косвенно свидетельствовать о том, что передача и телепортация вообще имели место. Но вовремя одумался — стирать информацию было еретично и безнравственно! — ограничившись только многоуровневым шифрованием, так что разблокировать запись могли только на Марсе за пару сотен лет.

Магоса вполне устраивало его текущее положение в иерархии Базиликон Астры, а о карьере войдмансера он забыл несколько веков назад. Учитывая, что капитан пережил многих товарищей и коллег, которые достигли командирских постов на тяжелых крейсерах и линкорах Адептус Механикус — такой подход был неплохо обоснован и отличался мудростью.

И вот сейчас посланник Марса оказался на мостике 'Ковальски'. Монитор Персей Тэта представлял собой типичного механикума, что зашел весьма далеко в совершенствовании плоти, однако не настолько, чтобы пугать слабых и не причащенных Омниссией людей. Слишком обычный для нестандартного появления.

— Приказ подтвержден цифровым сигилом Фабрикатор-Генерала Марса. Эскадра Икс-Джей-Девять Базиликон Астра должна изменить курс. Через двадцать шесть стандартных суток 'Ковальски' должен перейти на высокую орбиту 140101-55524-Р54024-52928П10. Текущая операция отменяется, директивы изменены.

— Верификация сигила проведена, — равнодушно сообщил один из сервиторов. — Успешно. Подтверждено.

Войдмансер из сектора киберпровидцев незамедлительно вызвал сотканный лазерным лучом фрагмент звездной карты Тропы Святого Эвиссера. Не то, чтобы это было необходимо, голубоватый свет и причудливые тени голографических мультистолов тысячелетиями освящали командные пункты звездолетов Империума, однако тактические дисплеи казались неуместными, чуждыми на мостике корабля Адептус Механикус. Служители Омниссии, допущенные к управлению и принятию решений, равно как и обслуживающие технику безмозглые автоматоны, не испытывали нужды ни в освещении, ни в визуальном отображении информации, а тем более — голосовом общении. Тем не менее, традиции соблюдались неукоснительно, возможно из расчета нечастых визитов обычных людей. И на марсианских кораблях экраны зачастую мерцали так же, как в стародавние времена, тогда великолепие космоса могли узреть только несовершенные глаза обычных людей.

Согласно визуализированным расчетам когитаторов, предписанная задача вполне могла быть выполнена в предписанные сроки.

Тишину мостика — точнее, естественный акустический фон, складывающийся из шелеста вентиляторов и гудения систем термоконтроля — нарушал лишь размеренный, стук метронома. Монитор Персей Тэта невольно задался вопросом — к чему этот анахронизм понадобился войдмансерам? Темный деревянный корпус и блестящая никелированная стрелка смотрелись предельно чуждо среди неяркого света и причудливых теней голографических мультистолов. Осколок бесконечно далекого прошлого, антикварная вещица, единственной задачей для которой являлось, судя по всему, выведение из равновесия любого посетителя.

Монитор Малеволис стоял прямо, сохраняя молчание, будучи заперт в собственном теле как случайный гость. Он привык ждать. К тому же, полгода назад любопытный логис пережил намного более тяжелые и страшные испытания, нежели тикающий метроном на мостике боевого корабля — когда действия, продиктованные лишь естественным любопытством и поиском новой информации, привлекли внимание самого Дотурова. Увы, пристальное внимание осталось, а монитор превратился в исполнителя воли марсианского технократа. Причем иногда — буквально, превращаясь в живую марионетку. Как, например, сейчас.

Хозяин мостика — командир эскадры — наконец оторвался от изучения голографической визуализации, склонил в сторону Малеволиса металлическую голову с ожерельем красных линз, идущих по всей окружности. Над бледно-желтым схематичным шаром какой-то планеты кружились синие полуорбиты кораблей — судя по параметрам, принадлежащих Механикусам. Зазвучал металлический, синтезированный голос капитана, столь необычный в царстве чисел, механики и радиоволн:

— Целью текущей операции эскадры является снабжение Фарфаллена, который, как вам наверняка известно, стойко выдерживает атаки предателей. Шестнадцать транспортных 'Гробов' в настоящий момент загружаются на восьмой Кузне Магнос Омикрона. Действия Адептус Механикус в данном проекте завершены на семьдесят шесть процентов. Их прекращение будет означать пустую трату ресурсов Кузни. Перенаправление груза приведет к масштабным потерям военного характера и могут обеспечить торжество изменников.

Войдмансер-капитан Вальер и его экипаж явно демонстрировали свое неудовольствие. Настолько, что капитан предпочел общаться с гостями звуком. Для человека это было бы равнозначно диалогу с обменом записками через курьера, бегающего между этажами.

— Войд-ман-сер-ка-пи-тан, — в ритм тикающему антиквариату произнес Дотуров устами Монитор Малеволиса. — Вы сомневаетесь в компетенции Марса?

Вальер покачал головой, замкнутый круг линз бесстрастно отразил свет голопроекции. Полупрозрачные корабли продолжали двигаться по траекториям, определенным законами небесной механики.

— Нет. Согласованные с Квестором действия имеют меньший приоритет, — вымолвил, наконец, Вальер. — Мы обязаны подчиниться. Однако любое решение представляет собой компромисс между вводными условиями и желаемым результатом. Мне неизвестны изменившиеся планы относительно транспортных кораблей и ожидаемая выгода. Но я могу квалифицированно заключить, что без 'Гробов', а также любой задержки снабжения арбитры не смогут эффективно исполнить свой долг. Последствия возымеют комплексный негативный характер и будут развиваться в течение многих стандартных лет, приводя к непредсказуемым ветвлениям. Принято ли во внимание это условие?

— Да. Сложившаяся ситуация представляет собой провал Администратума и действительно возымеет разрушительные последствия, — сухо, бесстрастно констатировал Дотуров. — Однако задача поддерживать уровень развития и безопасности планеты лежит не на Механикус. Мы — союзники, а не подчиненные Администратума, и не обязаны решать его проблемы любой ценой. В особенности проблемы, созданные неадекватной оценкой риска и отказом следовать плану. Стратегия обеспечения безопасности полисов Фарфаллена оставлена на усмотрение Адептус Арбитрес и сил планетарной обороны.

Гость, чей реальный статус оставался тайной, умножал неудовольствие капитана. Вальер не любил бесполезный информационный обмен, с дублированием знания. Однако ему приходилось заниматься нелюбимым делом, чтобы гарантированно исключить вероятность ошибки. Так что капитан продолжил общение с использованием акустических колебаний, подчеркивая степень своего критицизма. А логис, тем временем, неожиданно получил обратно контроль над собственным телом. Грозный патрон и одновременно кукловод ушел в тень, предоставив марионетке самой вести дальнейший диалог. Это было странно и походило на сложный тест, оставалось лишь понять его цель. Однако Персей Тэта решил обдумать это позже, в настоящий момент беседа и ответственность требовали всех его интеллектуальных ресурсов.

— Стратегическая обстановка на планете создает угрозу линиям снабжения Империума и, в целом, может быть опасной для поселений Человечества на Тропе в целом, — Вальер демонстрировал упорное противоборство, пусть и в рамках допустимого. Механический голос был размерен и сух, но капитан сумел добавить в него ощутимую долю неудовольствия.

— Стратегия защиты Фарфаллена, принятая Департаменто Муниторум провальна, — осторожно сказал Тэта. — Мы оценили ее долгосрочные последствия и перспективы. Марс более не видит необходимости активно продолжать ее поддержку.

— Даже если исключить из рассмотрения загруженные транспортники, то уже имеющиеся на 'Ковальски' Титаны, а также их будущие экипажи смогут переломить ситуацию на мятежной планете. Возможно, с учетом этого следует пересмотреть транспортировочные планы и доставить согласно первоначальной заявке хотя бы часть груза.

Вальер, если пользоваться терминологией 'мясных' людей, строго посмотрел вглубь себя. Капитан чувствовал в собственной душе тени эмоций, вредных паразитных искажений математически точного и строгого процесса мышления, благословленного Омниссией. Чувствовал и не мог их превозмочь, потому что безоговорочное принятие логики визитера означало...

Означало, что лучший корабль, когда-либо сошедший с марсианских верфей, полтора года занимался ерундой, разлагая ресурсы на неперерабатываемые и бесполезные элементы. Осознание этого причиняло капитану почти физическую боль — ощущение забытое, чуждое и от того вдвойне мучительное.

— Отрицательно.

По безмолвному приказу Тэты модифицированный визор логиса перешел в режим голопроекции.

— Давайте вспомним, что согласно результатам аналитики Эстат Империум для успешного осуществления операции было признано допустимым использование одного корпуса арбитраторов. Решение завизировано личным ключом губернатора и ДНК квестора планетарис. Они сочли недостаточной аргументацию экспертной группы, рекомендовавшей задействовать не менее трех корпусов. Сейчас очевидно, что это была ошибка.

— Первый Экспедиционный является элитой маршала Тропы, — не сдавался капитан. Он понимал, что, если обращаться к людской терминологии, 'теряет лицо', и все же не мог признать беспощадную очевидность решения.

— Совершенно верно, — согласился Тэта, набиравшийся уверенности с каждым словом. — И потому недостаточность трехсоттысячного контингента предполагалось компенсировать тщательно разработанным планом.

Логис хорошо понимал мотивы капитана и, не имея инструкций от Дотурова, решил проявить милосердие, насколько это возможно в общении механикумов, которые отрицают древние, эволюционно несовершенные механизмы эмоций. В данном случае милосердным было предоставить капитану больше информации (разумеется, в рамках компетенции), чтобы уменьшить степень стохастических колебаний его оценки.

— Корпус был доставлен на Фарфаллен в трюмах 'Ковальски' один и шестьдесят четыре сотых стандартного года назад. Арбитраторы были обязаны дождаться прибытия кораблей ИксДжей-Девять для организации орбитальной поддержки и развертывания сети спутникового контроля поверхности. Как вам известно, эти условия также не были соблюдено.

— Лорд-Маршал предпочел использовать фактор неожиданности.

— Первый корпус высадился за двести сорок семь суток до прибытия сводной группы крейсеров Адептус Механикус. Вступил в активные боевые действия до развертывания спутниковой группировки прикрытия. Без гарантированной инфильтрации каналов связи аборигенов. При этом разведка предоставила исчерпывающие данные о наличии у мятежников атомных боеприпасов третьего и четвертого классов...

— Примитивных крылатых ракет, неуправляемых, на дозвуковой скорости...

Теперь Вальер благословлял медленную, малополезную людскую речь. Звук придавал особый вес, значение словам.

— ... первое же массированное использование которых привело к девяти успешным детонациям из ста семидесяти трех, — Тэта проигнорировал ремарку Вальера. — Более пяти процентов, что категорически неприемлемо. При развертывании на орбите корабельной группировки, а также спутников разведки, все ракеты были бы уничтожены еще до старта. Нарушение контролируемого периметра плацдарма привело к необходимости перегруппировки сил арбитраторов и реорганизации сил планетарной обороны с остановкой наступления.

Отсутствие легких снимало естественные ограничения, так что речь Тэты продолжалась без пауз на вдох.

— Отсутствие точных данных об оперативных планах противника, вкупе с невозможностью отслеживания перемещений источников радиации привело к последующим одиннадцати детонациям на позициях экспедиционного корпуса в северо-северо-восточном секторе. Потери составили семьдесят четыре процента от штатного количества приданых дивизий СПО, при двенадцатипроцентных потерях в личном составе арбитраторов. Вопреки рекомендованным протоколам эти числа не были приняты в качестве основания для сокращения контролируемого периметра и уплотнения сферы обороны.

Логис отключил проекцию.

— Попытку использовать транспортные корабли в качестве орбитального оружия следует квалифицировать исключительно как нелепое недоразумение. Нелепое и очень затратное, с учетом потерь двух вымпелов от воздушных атомных детонаций пилотируемыми субносителями-самоубийцами.

По большому счету логису не было надобности констатировать очевидное, однако марсианин отметил высокий уровень эмоциональной вовлеченности капитана в его работу. Об этом, разумеется, следовало поставить в известность соответствующие инстанции, однако Тэта никогда не упускал возможность дать заблудшим второй шанс, возможность беспристрастно оценить, а затем и скорректировать девиацию. Себя он в этот момент представлял зеркалом, в котором Вальеру следовало увидеть неискаженный образ собственного несовершенства.

Оставалось надеяться, что личные устремления логиса хоть как-то соответствовали ценностям и принципам Дотурова.

— Транспорты Администратума не оптимизированы для терморегуляции при интенсивных затратах энергии, — упорствовал капитан. — Полный импульс требовал увеличения поверхностей рассеивания, а развернутые радиаторы...

— ... увеличивают атмосферное торможение и, как следствие, расход рабочего вещества на удержание орбиты. Иными словами, маломощное лазерное вооружение потребовало спуска в мезосферу. Из-за естественного атмосферного торможения радиаторы для отвода тепла полноценно развернуть невозможно. Из-за ограниченного теплоотвода кораблям пришлось спуститься еще ниже и сократить мощность огня. Может быть, поэтому соответствующие протоколы арбитраторов предписывают осуществлять боевую работу в мезосфере боевыми кораблями, штатно входящими в состав эскадр, приписанных к корпусам Адептус Арбитрес?

Вальер молчал. Насколько понял Персей Тэта, тот сейчас чувствовал настоящую злость.

— Дальнейшее испытание контролируемого периметра продолжилось после удара морского флота мятежников в районе отметки К-14, где в силу истощения и массового дезертирства полков СПО, большая часть обороны поддерживалась Арбитрес. Воины Императора разменивали собственные жизни на территорию, при этом достаточной аргументации для удержания занятых позиций представлено не было.

— Отступление привело бы к подъему боевого духа противника.

Теперь Тэта чувствовал скорее печаль. Капитан демонстрировал прискорбно человеческие ошибки, бессмысленную привязанность к результатам своего труда без учета объективной пользы. Видимо это уже не исправить... Хотя, с другой стороны, войдмансер очень точно эмулировал логику чиновников Администратума, что являлось ценным качеством при общении с лишенными благоволения Омниссии. Эту ситуацию следовало тщательно проанализировать, но позже.

— Боевой дух мятежных аборигенов на тот момент уже был исключительно высок, — констатировал Тэта. — И привели к этому, во-первых, остановка наступления лояльных сил Империума, во-вторых, успешное применение атомного оружия, доказавшее саму возможность уничтожения Арбитрес. И в-третьих, два сбитых корабля, — в голосе Тэты на мгновенье, проскользнул неприкрытый гнев.

— Одновременно, сводные наземные войска мятежников, под прикрытием сил трех изменнических полков, начали тотальное наступление, вызвав прорыв периметра в шести секторах на юге и северо-западе плацдарма. В течение сорока восьми стандартных суток удерживаемая губернатором Фарфаллена площадь сократилась до двадцати тысяч квадратных километров. И это — на всю планету. Численность находящегося в строю личного состава арбитраторов опустилась до восьмидесяти трех тысяч, что, согласно протоколу, недостаточно для поддержания боеспособности корпуса. В настоящий момент контрнаступление мятежников может быть остановлено только применением кинетических боеголовок шестого класса крейсерами Адептус Механикус, вышедшими на высокие орбиты. И я подчеркну, что до прибытия крейсеров к Фарфаллену согласно первоначальному приказу 'Ковальски' на данный момент остается семьдесят шесть стандартных суток. По прибытии вы сможете лишь зафиксировать поражение лоялистов.

— Но запланированная высадка Титанов позволит переломить ход кампании, — возразил капитан. — И уничтожит возможность мятежников к сопротивлению.

— Это нерационально, — безжалостно отрезал Тэта. — Действия группировки Титанов не смогут быть обеспечены достаточным количеством личного состава арбитраторов и лояльных сил СПО для обеспечения контроля наземного плацдарма и создания постоянной базы. Мы с пониманием относимся к бескомпромиссной позиции Арбитрес, но Фабрикатор-генерал Марса оценил ситуацию всесторонне и полагает невозможной дальнейшую реализацию операции. Она будет прекращена, по крайней мере, в той части, что касается нас.

— Какова позиция Фабрикатор-генерала Магнос Омикрон? — капитан уцепился за последнюю возможность.

— Загрузка 'Гробов' в настоящее время осуществляется, исходя уже из новой задачи. Хотя это и странно, я вынужден напомнить, что в секторе 'Миры Саббат' идет многоуровневая и экстраординарно жестокая схватка за девятьсот тридцать семь обитаемых планет. Поэтому транспортная составляющая Тропы Святого Эвиссера для Империума и Марса очень важна. Защита систем-маяков, которые указывают путь через варп-шторм Врат Огня в сложившихся условиях гораздо важнее помощи неадекватным планетарным губернаторам.

Вальер на секунду замер. Тэта догадывался, что сейчас чувствовали войдмансеры 'Ковальски'. По вине Администратума, почти целый год их корабль впустую тратил ресурсы единственного Мира-Кузни на Тропе Святого Эвиссера. Сложно представить больший позор корабельного Духа Машины и священных аспектов Движущей Силы.

— Задать новый курс. Цель — 140101-55524-Р54024-52928П10, — разнесся по эфиру код Вальера. — Могу я узнать содержание новых задач эскадры?

Следует отдать должное капитану, он все же сумел остановиться на краю и признать неизбежное. Это наполнило душу Тэты сдержанным ликованием. От смирения и признания — к машинному совершенству, этот путь еще не был закрыт для заблудшего. Время, использованное для развернутого и примитивного инфообмена не было потрачено зря. Оценит ли это Дотуров? Не важно, ведь главное, что если пользоваться терминологией Империума, один из агнцев сбился с пути, но возвращается к пастырю.

— Защита навигации в зоне ответственности Магнос Омикрон. Противодействие врагам Человечества. Испытание нового вида инструментов по противодействию Темным и их техноереси Имматериума, — так же, гексакодом, ответил Дотуров. Перейдя к нормальному общению, он чувствовал себя как изможденный странник, что погружается в теплый источник. Да будет вечно торжествовать Омниссия, что открыл человечеству золотую тропу совершенства!

— Что сообщить экипажам Титанов?

В какой-то момент Тэте показалось, что Дотуров, затаившийся как цифровой призрак на краю информационного массива — сознания логиса — улыбнулся. Но Персей Тэта тут же стер глупую мысль о том, что Лексик Арканус Марсианского парламента может быть недостаточно совершенен на пути к Богу-Машине.

— Приказ экипажам: вторая степень готовности к высадке. Протокол 'Кортес'.

Глава 12

— Так...

Инквизитор Шметтау поджал губы, достал из кармана складную расческу и аккуратно причесался. Не ради улучшения прически, а скорее для того, чтобы взять короткую паузу, занять себя некой мимолетной обязанностью. Искусственные волосы едва заметно шуршали под пластмассовыми зубьями.

— Неожиданно, — тихо сказал Шметтау, с аккуратностью (пожалуй, самую малость нарочитой) складывая нехитрый инструмент.

Эссен Пале молча стоял навытяжку, глядя то на инквизитора, то на большой экран, где раз за разом повторялась короткая запись со спутника. Сначала общий план, захвативший пару тысяч квадратных километров — часть промышленного района и отрезок железнодорожных путей, на которых замер бронепоезд. Дома и производственные комплексы были расцвечены огнями, работа продолжалась круглосуточно, несмотря на угрозу еретического вторжения. Астропатические башни на астероидах требовали постоянного снабжения, особенно сейчас, при стабильно растущем транспортном потоке, который питал снаряжением, техникой и войсками далекую схватку за миры Саббат. Атомный поезд, наоборот, скрывался во тьме.

Почти минута записи, где неразличимы перемещения отдельных людей, но видно, как блокируется весь гражданский транспорт и стягивается бронетехника. Калькройту не было нужды слушать записи радиопереговоров, он и так помнил все до последней нотки. Рядовой отчет 'каторжников', затем радист переходит на быструю, торопливую речь, а после... Да, потом все начало развиваться очень быстро. Слишком быстро и неожиданно, учитывая падение активности варп-штормов и длинную череду ложных тревог с ошибками провидцев.

Шметтау помассировал двумя пальцами горбинку носа, совсем как очкарик, снявший оптический прибор, хотя очков или пенсне инквизитор сроду не носил. Его помощник тихонько вздохнул, переминаясь с ноги на ногу. В углу экрана, там, где царила кромешная тьма, вдруг расцвела огненная вспышка — 'Радиальный-12' в точном соответствии с протоколом и призывом наставницы использовал батарею управляемых ракет. Плотный пучок оранжевых трасс с нарочитой медлительностью пересек затемненную тундру и ударил по пригороду, накрыв целый квартал. Спустя несколько минут последовал второй удар, это помог 'Радиальный-64', дав залп на пределе досягаемости ракет.

Интересно, сколько полегло охранителей в оцеплении?.. Технически у арбитров и полиции было минут пять-семь между запросом и атакой. Достаточно, чтобы спаслись не все, но многие. Если был отдан соответствующий приказ, а Шметтау подозревал, что таковым вовремя не озаботились. Долгие месяцы мира и почти нулевых возмущений варпа изрядно расслабили местные службы.

'Император защитит' — сказал про себя Калькройт, сотворив так же в мыслях аквилу. Бог всеведущ, ему не нужны пафосные и публичные жесты, главное — вера в душе. Он сотворил в мудрости Своей Инквизицию, придав ей совершенную организацию, которая помимо иных достоинств, помогает избежать бюрократической громоздкости традиционных ведомств.

— Есть ли данные о потерях? — спросил инквизитор у помощника.

— Нет, господин, — бодро и без паузы отозвался Эссен, отлично понимая, что в первую очередь интересует патрона. — Предположительно все отделение погибло. Во всяком случае, они считаются погибшими. Планетарные спасательные службы ожидают, когда отгорят пожары, чтобы начать розыск тел и улик.

Шметтау еще раз прокрутил отрывок с непосредственно ударом. Шестьдесят ракет... да, после этого не останется даже пепла. До сих пор несколько квадратных километров пылают, словно к ним подвели прометиевый трубопровод. Однако...

— Проверь их арсенал, — отрывисто приказал Шметтау. — Запрашивай сведения напрямую в батальонном командовании. Я хочу знать, чем были заряжены пусковые.

— Господин?..

— Если в залпе была комбинация объемных и проникающих снарядов, то нам здесь больше нечего делать, зона поражения распахана и сожжена до скальной подошвы, — терпеливо разъяснил Шметтау. — Но поставки бронебойных ракет большого калибра сейчас нерегулярны, все идет 'саббатам'. Возможно, удар был поверхностным. А в этом районе катакомбы заглублены.

— Они не могли спуститься так быстро, но я узнаю и доложу.

Что инквизитор ценил в своей правой руке отдельно, так это редкое умение возразить, но притом скрупулезно выполнить приказ. Увы, с фантазией и гибкостью мышления у Эссена действительно имелись большие проблемы, точнее указанные свойства у помощника отсутствовали напрочь. Причем старанием и во благо самого Калькройта. Однако достоинства Пале с лихвой компенсировали некоторую ущербность мыслительного процесса.

— Капитан рекомендует перейти на более высокую орбиту, — сообщил тем временем Эссен. — Такая близость к поверхности заставляет проводить сложные маневры, мы расходуем топливо, экипаж утомлен.

Шметтау поразмыслил над предложением.

— Нет, — вымолвил он. — Сначала я намерен убедиться, что Криптмана больше нет среди живых. Сразу после этого мы покинем систему. Команда получит премиальные за ответственную службу.

— Как прикажете, — Пале с машинной четкостью опустил и вздернул подбородок, развернулся на месте, а затем вышел, буквально чеканя шаг.

Шметтау вздохнул, повел плечами, будто пиджак стал инквизитору тесен. Ощутимо расслабился. Еще дважды покрутил запись, хотя уже выучил и запомнил ее до последнего кадра. Походил немного по рабочему кабинету, скрытому близ сердца личного корабля инквизитора, Месту, кое хранило множество секретов и само по себе являлось Историей. Сколько тайн открылось придирчивому следователю средь белых стен, сколько закоренелых еретиков сознались в ужасных прегрешениях, рыдая от счастливой возможности раскаяться...

Шметтау нажал на замаскированный рычаг, точнее участок стены, ничем не примечательный внешне. Повинуясь незаметным сенсорам, открылся потайной люк, а за ним специальное хранилище, о существовании которого не знал даже Эссен, посвященный во все тайны господина. Здесь Шметтау воздвиг алтарь ненависти к лучшему другу и верному соратнику, который обернулся врагом и предателем.

Калькройт прошел вдоль стены, едва заметной под рисунками и фотографиями, большинству из которых исполнилось много десятилетий. Инквизитор шагал медленно, касаясь пальцами пожелтевших пиктов с замершими навсегда мгновениями былых триумфов.

Вот два молодых арбитра, только вышедших из стен схолы Прогениум, они улыбаются в камеру, еще не зная, что спустя несколько минут к друзьям подойдет незаметный серый человек и сделает предложение, от которого можно отказаться, но что же ты за слуга Императора в таком случае?

Вот они же, но парой лет старше, у первого костра. Маленькое, незаметное дело после которого остался лишь длинный код и тонкая папка в архиве Ордо Еретикус. Всего лишь мелкий колдун, способный только душить потницей стариков и младенцев. Он сгорел в очистительном пламени, давно забытый всеми, а в первую очередь нечестивыми владыками, коим так плохо служил. Но Калькройт помнил.

Шметтау и Криптман. Криптман и Шметтау. Страх и Ужас для всех и каждого, кто отверг дары и жертву Бога-Императора. Они вместе начали, вместе и шагали по тропе служения Ему.

Их дуэт оказался силен и эффективен потому, что инквизиторы наилучшим образом соединяли силу друг друга, компенсируя слабости. Криптман был олицетворением яростного напора, блестящей импровизации, он всегда рвался вперед и только вперед. А Шметтау был тем, кто незаметен и не знаменит, всегда на вторых ролях, всегда за спиной лидера. Но без номера два лидер беспомощен и слеп. В отличие от друга Калькройт всегда думал о том, 'что будет если...'. Всегда был готов к любым контратакам и неизменно разочаровывал врагов, готовых уйти из-под сокрушительного удара Криптмана, чтобы ударить со спины.

Калькройт на минуту задержался у следующего пикта. Желтый прямоугольник напоминал о смертельно опасной Ереси, что стремилась проникнуть в душу Империума. Да, это было тяжкое дело в Схоле Прогениум на Хагии, где изменники бросили вызов самой сути Его святого дела.

Трон Исправлений должен подавлять неверные помыслы прогенов, даже не еретические, а самые простые, свойственные подросткам — если эти помыслы вносят чрезмерные девиации в поведение ученика. Противники же сотворили незаметные 'улучшения', превратили благородную машину в извращенный механизм, отравляющий сердца будущих комиссаров, офицеров флота, священников, сорориток, администраторов. Капля по капле незримый яд сочился в души молодых людей, будущей опоры и станового хребта Империи. Менял учеников, и так лишенных родительской опеки; извращал наставления аббатов в головах детей, оставшихся сиротами как раз из-за действий Извечного Врага.

'Криптман!' — немо воскликнул Шметтау, обращаясь к призраку. — 'Ты поверил бежавшей из Схолы недоучившейся сороритке. Ты отмел мои возражения. Ты убедил меня приостановить разработку незарегистрированного псайкера в Саньере и направить в Схолу всех аколитов наших групп'

Калькройт стиснул зубы, которые могли перекусывать стальную проволоку.

'Ты не ошибся. И после этого я верил тебе безоглядно'

Самыми кончиками пальцев, словно пикт мог обжечь искусственную плоть и нервы, Шметтау коснулся предпоследней фотографии. Она была сделана сразу после совещания, на котором два уже немолодых инквизитора решали, как разыграть финальные ноты композиции, что длилась двадцать семь лет. Они оба уже давно расстались с молодостью, но в тот день каждому приходилось обуздывать железной волей лихорадочную готовность и нетерпение. Близился миг величайшего триумфа, победы, что должна была греметь в тысячелетиях и запечатлеть два имени на скрижалях с перечислением величайших побед Инквизиции.

Но этого никогда не случилось.

В миг, что предварял великое торжество, вернейший из верных предал друга, бросил коллегу. Уничтожил все, ради чего было пожертвовано столь многое. Но главное — не признал ошибку. Пойми Криптман, что погнался за миражом, скажи это вслух, и Шметтау простил бы его, а затем помог всеми доступными ресурсами и связями. Все оступаются, ибо только Он безупречен, а человек слаб и несовершенен, даже лучшие из лучших. А столь великий инквизитор, как Криптман, сумел бы нивелировать причиненный ущерб.

Но старый друг не признал ошибку. И хоть никто не поверил в сказки об ужасных врагах Человечества, что таились в безвестности, но после долгих размышлений, взвесив на беспристрастных весах логики объяснения Криптмана, собратья решили, что на тот момент действия инквизитора можно считать обоснованными. Когда это случилось, Шметтау едва не стал ренегатом, потому что мир его перевернулся с ног на голову дважды — предательство не только свершилось, но и было оправдано. Инквизитор удержался от впадения в ересь, однако ничего не забыл и не простил.

Предатель обманул в последний раз, уйдя на тот свет, лишив Калькройта сладкого торжества возмездия, но Шметтау знал, что его жажду можно утолить иным образом. Не до конца, даже не в половину желаемого удовлетворения, но хотя бы на малую часть. Ведь наследуются не только почести, но и долги. Так было на родной планете Шметтау, и он полагал это справедливым.

Последний пикт. Строгий, угрюмый отец, чьи уста давным-давно забыли об улыбке, отягощенный многими знаниями о людской слабости, о вражеском коварстве, о незримых ужасах, что сопутствуют каждому и готовы поработить навсегда, лишь дай слабину. И сын, мальчишка лет пяти-шести, ребенок, что уже знает о грядущем и неизбежном уделе. Будущий ученик, неизбежный наследник дел и славы знаменитого отца.

— Ты еще жив? — негромко спросил Шметтау в пустоту и тишину. И сам себе ответил:

— Думаю, да. Ты не перенял ум и волю отца, зато унаследовал его живучесть. Так легко тебя не убить.

Последовала долгая пауза, в ходе которой инквизитор замер, как изваяние. Лишь по прошествии многих минут Калькройт прошептал:

— Я верю в тебя, мальчик. Не разочаруй меня. Не лишай удовольствия собственными руками развеять твой пепел.

* * *

— О, Господи...

Чей голос?.. Наверное, Савларца, Лишь он так противно гнусавит. А может и не он... Любой, у кого сломан нос.

Сломан...

Нос...

'А что на этот раз поломано у меня?'

Девушка пошевелила пальцами рук и ног, тело слушалось, хотя и протестовало. А вот со зрением было хуже, то ли слепота пришла, то ли кругом царила полная тьма.

— Император с нами, братья и сестры мои.

Священник, кто же еще. Ну, по крайней мере, два соратника живы. Итого пока три человека. Прогресс, с Крипом на Баллистической их было двое, этого хватило, чтобы выжить.

Когда-нибудь я окажусь в доброй вселенной, подумала Ольга, и кругом будет светло, тепло, безопасно. Следующая мысль была отрезвляюща — да, когда-нибудь, только не в этой жизни, не в этом будущем.

Ольга вытянула невидимые пальцы, подняла их к лицу, боясь дотронуться. Лицо было вымазано липким и теплым, лоб саднил, правая скула онемела. Кажется, ее снова ударили по лицу... Или сама ударилась.

Так, лицо. Оно без маски. Девушка сипло выдохнула, вспомнив страшные наказы никогда, ни при каких обстоятельствах не снимать противогаз на работе. Заклинания Берты и Священника подкреплялись внушительным набором 'пиктов', то есть обычных фотографий, которыми следовало бы иллюстрировать творчество душевнобольных. Кто такой 'владыка распада' Ольга не очень поняла, но судя по фоткам, умел он многое и все как на подбор — удивительно мерзко.

Впрочем, что уж теперь... если она и вдохнула порцию злых микробов, грустить поздно.

Вспышка зеленоватого света была объективно тусклой — химический фонарь гореть ярко не мог физически. Но во тьме он загорелся как маленькое солнце, больно ударив по глазам.

— Восславим же Его, — прогудел Священник, поднимая высоко над головой источник света.

Ура, ура, глаза целы, подумала Ольга, пытаясь встать хотя бы на четвереньки. Сильная рука подхватила ее под живот, словно котенка, и рывком вздернула на ноги.

— Ай, — выдохнула девушка, едва удержавшись на ногах.

Пришедший на помощь Грешник смотрел на нее очень зло, с таким видом будто готовился ударить. Но затем отвернулся, зло поджав губы.

'И когда я успела его обидеть?'

Да, что-то произошло... Но что именно?

Видимо перегруженное острыми впечатлениями сознание попросту отрубило часть функций, поскольку лишь теперь Ольга начала вспоминать — а что, собственно произошло? В памяти оказалось две реперные точки — дикий вопль Берты, вызывающей огонь на себя прям как в советском кино. И... сейчас. Тьма, подсыхающая кровь на лице, абсолютная неизвестность. А что же уместилось в промежутке между 'тогда' и 'сейчас'?

Обрывки воспоминаний приходилось вытаскивать из памяти как мелкую рыбешку на блесну. Да... Кто-то вопил, что надо уходить. Кто-то сбежал. Или просто убежал. Кто-то бился в натуральной истерике и орал, что не хочет умирать. Точно Савларец, ни разу не чоткий и не ровный, шакал какой-то, а не каторжник. Но в целом отряд почти не ударился в панику. Так, разве что самую малость. Но потом, что же было потом? И от чего злится эфиоп? Ольга поискала тележку с баллоном и не нашла, впрочем сам цилиндр с огнесмесью обнаружился рядом. Воспоминания продолжили складываться в обрывочную, но более-менее цельную картину.

Да, кто-то на удивление быстро и четко дал расклад — в запасе минут сколько-то там, бежать из дома бесполезно, поэтому надо уходить вниз. И... они побежали. Ольга кинула, было, свою ношу и сразу получила крепкий подзатыльник от Берты, сопровождаемый стволом у самого носа, так что баллон пришлось быстро перекидывать с тележки на собственный горб, благо специально для такого случая имелась система подвеса вроде рюкзачных лямок. Хорошо, что сервитор помог, у криповского слуги оказалась мощь робота.

Баллон казался безумно тяжелым, но смерть, что уже летела на крыльях запущенных ракет, гнала вперед лучше кнута. Они бежали... и бежали, кто-то вел всех вперед и вниз, по череде лестниц, обшарпанных коридоров, где застарелая пыль скопилась по углам, как страшная паутина и, казалось, годами не ступала нога человека. Баллон по ходу бегства жил собственной жизнью, занося подносчицу на поворотах, заставляя ушибаться о стены. Впереди мелькали короткие, но удивительно быстрые ножки огнеметного эльфа, позади кто-то больно толкал в спину. И Крип все время оказывался рядом, будто и в самом деле решил послужить живым щитом, ловя на себя угрозы для подопечной.

Да, все-таки не самый плохой человек этот Фидус, хоть и козел. И во время бегства Ольга сорвала противогаз, немедленно потеряв его.

Пока девушка собирала себя, БоБе и Священник восстанавливали какое-то подобие порядка. Берта шла по кругу и разбрасывала светящиеся палки, что мерцали неживым огнем зеленого цвета, как радиация в мультфильмах. Монах, вышедший из транса, поднимал отрядовцев, где добрым словом, где просто ободряющим хлопком ладони, а раз-другой и пинками. Ольга видела почти всех кроме Пыхаря. Неужто погиб?!

Кажется, отделение укрылось в подвале или гараже. Во всяком случае, планировка была как у подземной стоянки, а хлам по углам и какие-то ячейки с фанерными дверцами наводили на мысли о складе. Очень старом, с плесенью и лужами конденсата. Пахло затхло и сыро... однако... девушка вдохнула глубже, морщась от вони замоченного на неделю белья.

Гарь. Ощутимо пахло горелым, не как от жженого дерева, а скорее углем и химией. И запах усиливался.

— Стоим прямо, стоим гордо! Снаряжение не бросать! — Священник звучно хлопнул в ладоши, вращая налитыми кровью глазами. — Враг не дремлет, в строй, все в строй!!!

Ольга посмотрела на Грешника, который стоял к ней вполоборота, скрючившись, изогнувшись на один бок. Судя по движениям плеч, эфиоп то ли чистил зубы нитью, то ли дергал себя за нос. Ольга вспомнила, что именно Грешник ее спас... только непонятно как. Да, точно! Девушка пропустила поворот, разогналась при помощи баллона так, что проскочила мимо косяка с выбитой дверью. Крип не заметил, отвлекшись на что-то, а Грешник наоборот — и громко заорал 'Олла, сюда!!!'. Ну, по крайней мере, он говорить умеет. Но девушку все равно чуть-чуть грызла совесть, все-таки по ее вине (хоть и слабенькой) молчун отверз уста. Или как там положено красиво обзывать нарушение обетов.

Ольга несмело обошла Грешника, подняв руку, чтобы тронуть его за плечо и поблагодарить, но эфиоп сам глянул на нее, и жест оборвался на взлете. Девушка отдернула пальцы, прижав ладонь к груди, словно боясь обжечься. Грешник не чистил зубы, он проколол себе губы коротким шилом или отверткой и теперь зашивал рот стежками обычного шпагата.

— Господи... Господи... твою мать, господи... — шептала девушка, чувствуя, как слезы обильно текут по щекам.

'Это из-за меня, что ли?..'

Ольгу вырвало, неожиданно и одной внезапно здравой и трезвой мыслью — хорошо, что маски нет, а то и захлебнуться недолго. Девушка отплевалась, вытерла рот рукавом, тихо, но свирепо, от души выругалась. Она не чувствовала вины, скорее злость, очень много злости на все подряд. От неудобного, душного комбинезона до глупого негра, который творил нездоровую хрень из-за своих глупых суеверий.

— Так, работать и работать еще над дисциплиной, — подвел итог Священник, оглядев понурое воинство. — Избранный воин Императора даже отступает с достоинством, ведомый лишь презрением к врагу! — и добавил тише. — Пыхаря не вижу. Отстал? Как?

— Не отстал, — коротко, но исчерпывающе сказала Берта. — Свернул не туда. Когда по мозгам колотить стало. А может...

Она не закончила. Монах с присвистом вдохнул, горько качнул головой.

— Жаль, — искренне вымолвил он. — Очень жаль.

Похоже на этом вопрос о пропаже отрядного разведчика был исчерпан.

Грешник закончил тяжкий труд, обрезал торчащий хвостик шпагата и осенил себя аквилой. Кровь обильно струилась по лицу и шее, превращая эфиопа в подобие вампира. Проходящий мимо Священник покосился и ничего не сказал, пытаясь организовать подобие боевого строя.

— Старый фундамент, — сказал Фидус и включил мощный фонарь, светивший как маленький прожектор. Яркий желто-белый луч обежал гараж, выхватывая из темных углов старый хлам.

— Дом строился на чем-то другом, — поймал с ходу мысль Святой Человек. — Это похоже на старый цех. Значит должен быть выход в транспортную сеть времен первого освоения. Еще до того как Ледяной Порт облюбовали астропаты.

— Ее засыпали, чтобы не лезло... всякое, — сомневался и грустил Плакса. Ему явно не хотелось идти глубже. Ольге тоже, особенно после замечания о всяком, лезущем на поверхность.

— Не всю, — обнадежил радист. — Шансы есть. Надо спускаться, — сказал Святой Человек, почти одновременно с Плаксой, тот напротив, предложил. — Надо ждать здесь.

Маленький и рыдающий огнеметчик говорил очень редко, голос у него был под стать сложению, ломкий и тихий, так что в зеленой полутьме катакомб слова прозвучали замогильно и тоскливо.

Берта и Священник переглянулись.

— Нельзя, — покачал головой монах, опять шумно втягивая ноздрями воздух. — Над нами сейчас сплошной костер. Тушить его не станут, огонь пойдет вниз...

Говорить монаху было ощутимо непросто, видимо сорвал голос в приступе священного безумия. Священник то и дело срывался на бессвязный хрип. Прокашлявшись, он добавил:

— И будет выжигать кислород. Мы если не сгорим, то задохнемся.

Берта с сомнением поглядела в сторону большого двустворчатого люка, закрывающего предполагаемый путь спасения.

— Нам понадобится чудо, — констатировал Доходяга.

— Император милостив, — сурово вымолвил монах, чуть подпрыгнув, чтобы лучше 'посадить' на теле механизированную подвеску распылителя. — Но чудесами одаривает лишь тех, кто пытается. Ибо сказано 'сражайтесь — и даны будут вам снаряды'. Кроме того мы все еще дышим, значит есть приток воздуха. И точно не сверху.

Запах гари усилился. Ольге показалось, что из воздуховодов под низким сводом пошла волна теплого воздуха, дышать стало тяжелее. Очевидно пожар, бушевавший наверху, приближался.

— Собрались и пошли, — очень спокойно, негромко вымолвила культуристка. — Здесь оставаться нельзя.

— Кто без масок, отвалите подальше и дышите сквозь тряпки, — скомандовал монах, поднимая распылитель и подкручивая регулятор подачи. Сначала девушка не поняла, что собрался делать воинствующий поп, затем сообразила — Священник будет плавить кислотой замок на люке. Видимо за неимением взрывчатки и автогена. Процедура, впрочем, оказалась куда менее токсичной, чем истребление кастрюли супа наверху. Металл, в отличие от кафеля, таял и тек под слабой струйкой кислоты, будто воск в кипятке, почти без эффектов и дыма.

Священник экономил боеприпас, так что работу закончили Берта и Люкт при помощи тяжелых сапог и прикладов. Наконец старый металл с душераздирающим скрипом поддался. Петли заржавели, однако не слишком сильно. Криптман посветил фонарем дальше.

За выломанным люком открывался довольно широкий проход, идущий вниз под явственным уклоном. Судя по всему, когда-то здесь был тоннель механизированной доставки, по нему катались вагонетки или небольшие грузовики. Необычно для жилого дома, пусть большого, но логично, если здесь раньше был какой-нибудь цех, на чьем фундаменте построили дом.

— Хорошо, вниз идет, — подумал вслух Священник. — И наверняка не в один конец. Куда-нибудь да выйдем, — он оглянулся на Святого и для порядка спросил. — Есть что?

Тот молча покрутил головой, разметав нечесаную гриву рокера. Рация была жива, но ловила статический шорох и больше ничего.

Ольге очень хотелось сжать в кулаке самодельного орелика, оставшегося после неведомого предшественника, но аквила пряталась на груди под несколькими слоями одежды. Крип молча указал сервитору на баллон девушки, механический человек протянул, было, широкую ладонь, но его остановила Берта.

— Нет. Он сейчас самоходная турель, — коротко, зло приказала наставница. И пробормотала уже себе под нос. — Эх, сейчас бы тяжелый стаббер с ящиком и 'рукавом', было бы ему в самый раз по руке...

Крип виновато посмотрел на Ольгу, девушка отвернулась и попробовала дернуть баллон с бетонного пола. Железный цилиндр был тяжелым, а подносчица устала, но Крип все так же молча помог.

— В линию, Я первая, Грешник за мной, Плакса замыкает, — продолжала раздавать указания Берта. — Дылда в центре, он самый высокий, может стрелять поверх голов.

Дылда, а кто это, подумала Ольга и сразу догадалась, что так обозвали сервитора. Огнеметчик-один идет замыкающим, скорее всего из-за нее. Самое ненадежное звено в группе... Да и черт с ним, в конце концов, девушка об Отряде никого не просила.

— Доро-о-ога дальняя в казенный до-о-ом! — надрывно и противно, как голодный кот перед пустой миской, заорал Савларец. Вопль оборвался звуком хорошей затрещины — Берта оборвала немузыкальное сопровождение наиболее простым образом.

Ольга думала, что сейчас последует еще какое-нибудь напутствие или хотя бы коллективное 'Император защищает', может быть слово в память о Пыхаре, но все обошлись без лишних слов. Наверное, молились и просили защиты про себя.

И они двинулись вниз, в сырую тьму, подальше от наступающего пожара.

Часть III

Очистительный огонь

Глава 13

Поход во тьму глубоких подземелий оказался не столь ужасным, сколь тоскливым и скучным. Разумеется, страшно идти по бетону, скользкому от плесени, нехожеными десятки лет путями. Однако страх длится недолго, потому что если нет явной и очевидной угрозы, то на первый план быстро выходят голод, усталость и тяжелый баллон за плечами. Хорошо хоть фляжки с водой болтались на поясах. Ну и, в крайнем случае, как прикидывала Ольга, можно лизать влажные стены, где конденсат собирался большими каплями.

Батареи экономили, шли при свете одного фонаря и двух химических палочек. Несмотря на узость тоннеля, каждый звук отдавался глухим эхо, прокатываясь далеко вперед. Особенно гремел сервитор, топая ножищами в подкованных ботинках на шнуровке под колено, однако заставить механизированного покойника идти потише не имелось никакой возможности.

Через каждые двадцать минут делали привал, и Ольга жалела Святого Человека, ведь пока остальные хотя бы символически 'отдыхали', радист пытался наладить связь. На резонное возражение о преграде он ответил что-то про металлические конструкции и старые выходы ретрансляторов. Впрочем связаться не получалось все равно.

— Провода решают, — бормотал Святой, крутя шестеренки настроек. — Работать на удаленном месте можно заставить и гретчина, а в центральных узлах, где сходятся несколько линий ретрансляции, народ отказывается. Прикинь, сидишь такой в точке, где до тебя несколько 'попугаев' достают, и выходит пять-шесть станций на одной частоте. Где-то передали 'отряд уничтожен', а когда сообщение дошло до получателя в узле, ему с нескольких сторон синхронно так 'ОТРЯД УНИЧТОЖЕН!'. А в виду кустарности станций хрипят и говорят они по-разному, так что будто целый хор прямо в уши вопит. Оно и само то по себе неприятно, а уж если шепот какой потусторонний, то пеленки впору совать в штаны.

Ольга ничего не понимала, да радисту и не нужно было, он просто нуждался в немом слушателе.

— Ничего, тишина, — пробормотал Святой Человек, пятиминутка отдыха истекла, и отряд пошел дальше в очередном марш-броске.

Странное путешествие казалось нескончаемым, Ольга быстро впала в тяжкий, мучительный транс, наполненный болью в спине и натруженных ногах. Все время хотелось, чтобы лямки баллона порвались наконец-то, избавив от ноши. С другой стороны от Бобе можно было ждать приказа тащить боезапас вручную, любым способом. Из-за предельного однообразия вокруг сбивалось чувство времени, а также пространства. То казалось, что за спиной осталось уже много километров и спасение ждет буквально в паре шагов. То наоборот, руки опускались при мысли о том, что, наверное, сотню-другую метров осилили, не больше.

— А на технику обязательно телефоны вешать, как в танках, когда не знаешь, как встать на радиосвязь. Работает, проверено, — продолжал бормотать Святой Человек.

Тоннель все время шел вниз под легким, но заметным уклоном. Посередине начался желоб с единственным ржавым рельсом. Ольга шла и вспоминала ужасающий грохот, с которым залп 'Радиального' обрушился на дом. К счастью на тот момент пурификаторы уже спустились довольно глубоко, отделавшись лишь звоном в ушах, страхом и чувством поразительной беспомощности. Наверху огненные стрелы выжигали все, круша бетонные перекрытия, а под землей горстка смертельно перепуганных людей бежала от неминуемой смерти.

Ольге стало очень холодно, девушка передернула худыми плечами, несмотря на тяжесть лямок.

В жопу приключения...

Несмотря на груз Берта, Священник и Крип затеяли разговор относительно того, что могло произойти в доме. Говорить приходилось в такт шагам, с паузами на вдох-выдох, к тому же все регулярно прислушиваясь к подземному шуму, так что беседа шла не быстро. Фидус весьма авторитетно повторил и дополнил прежнюю версию. Ольга понимала с пятого на десятое, потому что инквизитор говорил на каком-то профессиональном жаргоне, хорошо впрочем понятном его собеседникам. Но основу более-менее сообразила.

По мнению Крипа некие культисты решили организовать астральные ворота в Имматериум. Здесь Берта поспорила, на ее взгляд речь все же шла о телепорте в какую-нибудь точку планеты. Но Фидус быстро опроверг мнение, ссылаясь на какие-то совсем уж запутанные прецеденты и нюансы, так что наставница согласилась, пусть и с явным нежеланием.

Для того чтобы все получилось, злодеи организовали нечто вроде клетки Фарадея наоборот. Они обработали нечестивыми заклятиями весь дом снизу доверху, 'ослабив' его укрепление в Материуме, а затем использовали трехмерную антенну, заполнив водопроводную систему дома некой субстанцией. По сути, вышел тот же телепорт, только он забросил всех жителей дома не в какое-то иное место, а прямиком в местный ад, за пределы реальности.

О, господи, думала Ольга в такт шагам и приступам боли в мышцах бедер. Как у них вообще остаются силы и желание говорить о чем-то... Вот лучше бы потаскали тяжкую ношу за бедную слабую девчонку, болтуны и лентяи. Сзади топал сервитор, как обычно крутя головой с механической точностью радара.

— Хорошо, огонь за нами не пойдет, — солидно заявил Доходяга. — Тут гореть нечему. И тоннель длинный, огонь вытяжкой не протянет.

Мнения диспутантов тем временем опять разделились, на сей раз оппонентом Фидуса выступал Священник. Монах полагал, что цель ритуала заключалась в высвобождении некой энергии, определенной компенсации в стиле 'бездна, прими, бездна, дай взамен'. Крип же настаивал, что это было жертвоприношение. В чем разница Ольга не поняла, на ее взгляд, что лопата угля, что приношение, все едино, результат то один — какой-то полезный (для культистов) выхлоп. Но инквизитор и монах разницу видели, так что горячо заспорили. Спор этот, растянутый, прерываемый тяжелыми вдохами и сопением, выглядел со стороны довольно жалко, как поединок увечных. Но спорящие уперлись, каждый на своем.

— А еще все спрашивают, зачем у меня половички вязаные со святыми сороритас? — едва слышно бормотал себе под нос Святой Человек. — А я им отвечаю 'стены обвешивать'. А они мне 'на кой?'. А я им 'Эхо, дурни, в пустом помещении или технике эхо гудит. И представьте, не дай Император, что три рации на три голоса, да с эхом и затуханием. Эффект Ларсена, мать его. Поди, разбери, кто тебе в уши шепчет, то ли кто живой, то уже нет... Вот поэтому я воксами занимаюсь один уже третье послушание. Не приживаются сменщики... Хочешь попробовать?

Ольга не сразу поняла, что радист обратился к ней. А когда поняла, закрутила головой в немом отрицании. С одной стороны рация точно была полегче баллона. С другой девушка была уверена, что в критический момент обязательно перепутает рычажки, так что потом ее непременно расстреляют за саботаж. Да и голоса не хватит, чтобы постоянно и притом разборчиво орать в говорильник по ходу операции.

— Никто не хочет, — понуро вздохнул Святой Человек. — Ну, передумаешь, обращайся.

Тут Ольга подумала, что если Крип действительно прав, и все обитатели дома провалились на тот свет, значит, игрушки больше не обретут старых хозяев. Как плохо! И печально... Неизвестное, непонятное зло в виде культистов, почитающих не-Императора внезапно стало очень явственным, обрело настоящее воплощение. Культист — это не абстракция, а тот, кто утаскивает детей в ад. Соответственно культ — это очень, очень плохо!

— Здесь ходили, — неожиданно оборвал диспут и ольгину грусть Плакса. Сделал еще пару шагов, затем добавил. — И таскали.

— Привал, — объявила Берта, на полторы минуты раньше срока. — Покажь, что углядел.

— Вот, — указал рукой в черной, не раз штопаной перчатке огнеметчик. — Царапки. И следы.

Действительно, если присмотреться, на потемневшем от времени полу можно было заметить едва заметные следы, словно что-то тяжелое старались протащить на ребре или даже углом. А если присмотреться еще внимательнее — что Берта тут же сделала, включив самый сильный фонарь — прослеживалась некая неправильность. За долгие годы безлюдья вода и плесень оставили на полу характерную пленку, однако в некоторых местах она казалась смазанной, затертой.

Берта на всякий случай отошла метров на десять вперед, чтобы осмотреть нетронутый участок и сравнить. Группа как-то сразу подобралась, отбросила усталый расслабон, затуманивший мозги.

— Да, ходили, — резюмировала Берта, поднявшись с корточек. — Нечасто, но довольно регулярно. Целую дорожку натоптали. Или наоборот, прошла сразу целая группа.

Она выключила фонарь и долгим, нехорошим взглядом посмотрела дальше, туда, где все скрывалось в чернильной тьме.

— Сначала пытались использовать... — Фидус показал на рельс. При внимательном взгляде стало ясно, что на участке длиной метра три ржавчина содрана и обнажился тусклый металл.

— Но видимо что-то не получилось, — задумчиво протянул Крип, глядя для разнообразия вверх, словно пытался найти разгадку там. — Тогда потащили ручной тягой, иногда роняя.

— Что ж, похоже, мы знаем, как еретики проникали в дом, — подумал вслух Священник, потирая горло.

— Они в него не проникали, — сказал Фидус и, опомнившись, добавил в голос больше исполнительной почтительности, как подобает рядовому послушнику. — Чтобы так расписать этажи нужно трудиться месяцами. Так что еретики в доме жили, а прочим обитателям видимо отводили глаза. Но всякие непотребные вещи им доставляли, похоже, этим путем, да. Потому мы и люк открыли достаточно легко.

— Ну, пошли дальше, — сказала Берта.

И все пошли, молча, подтянувшись, стараясь меньше шуметь и очень внимательно прислушиваться. Ольга уставилась на баллон плаксового огнемета, маячивший впереди и, чтобы как-то сконцентрироваться, начала представлять в уме, как должно менять боезапас, действие за действием. Сначала с полной заменой, затем упрощенный вариант, когда нет времени, с перекидыванием шланга на запасной баллон.

Шаг-шаг. И еще немного.

Тоннель начал ощутимо расширяться, потолок задрался метров до пяти, а потом и еще выше. Время от времени по бокам попадались ответвления, окаймленные старыми косяками в бурой ржавчине. Все они были старательно завалены, так что камни со щебенкой образовывали длинные 'языки', выползающие из пустых дверей.

— Подрывали, — уверенно сообщил Крип, осмотрев несколько таких завалов.

— Вестимо, — согласился монах. Он ступал уже не так легко как прежде, судя по всему, тяжелая химическая пушка утомила даже квадратного и сильного дядьку.

— Привал, — снова приказала Берта.

Плакса опять выступил как вестник нового. Он послюнявил палец и поднял его над головой, затем покрутил головой, закрыв глаза и подставляя лицо неощутимым потокам воздуха.

— Сквозняк. Впереди вода, — сказал он. — Соль.

— Интересно, — пробормотал Священник. — Выход к морю?..

— Нет, — покачала головой Берта. — Слишком далеко. Скорее выход к каким-то глубоким пещерам, что сообщаются с океаном. Или даже...

Она не закончила, а уточнять никто не стал. Ольга загрустила, ей стало самую малость интересно, что это может быть, если не пещера, но спрашивать напрямую было как-то... страшновато. А вдруг здесь это положено знать всем? Да и черт с ним, по большому счету, все равно придется увидеть.

— Едим, — приказала Берта. — Плюс две минуты к привалу на перекус. И всем заткнуться.

Красноречивый взгляд в сторону Святого Человека наглядно показал, в чью сторону направлен приказ.

Все торопливо загрузились походным концентратом — уже знакомыми Ольге кубиками, похожими на прессованный сахар со вкусом глюкозных таблеток. Догрызая твердую массу, девушка обратила внимание, что вроде и в самом деле потянуло ветерком, холодным и сырым. Едва заметно, но все же... Некое разнообразие одновременно интриговало и тревожило.

Время истекло, все потопали дальше. Группа была вымотана, только сервитор продолжал отмерять шаги с ритмичностью робота. Ольге захотелось спросить, осознает ли что-нибудь механический человек, остались ли у него крохи памяти, хоть какие-то эмоции. Это Люкт, частично превращенный в машину или все же машина, которая по традиции называется человеческим именем?

Еще один вопрос, который она отложила до лучших времен. Жаль, нет рядом шестеренки Дженнифер, чтобы спросить у нее.

Сладкий паек немного подкрепил силы. Едва заметный сквознячок превратился уже во вполне ощутимый ветерок, приятно охлаждающий мокрые от пота лица. Все приободрились и одновременно насторожились, предчувствуя конец пути. Даже Ольге показалось, что баллон стал чуть легче, хотя скорее это подействовал сахар в крови.

— Не нравится мне это все, — пробормотал Савларец едва слышно, чтобы не услышала Берта. Голос каторжника скрипел как мокрая бетонная крошка под сапогами, звучал как похоронный шепот. — Кончимся мы тут все...

Шаги, бесконечные, нескончаемые шаги... Разбродная поступь маленького отряда понемногу сводилась к единому ритму, как у марширующих солдат.

— Свет, — внезапно сказал кто-то у Ольги за спиной, так что девушка от неожиданности присела, даже не успев испугаться.

Мгновением спустя она поняла, что это говорит сервитор Фидуса. Не живой и не мертвый слуга впервые подал голос, который звучал почти как у нормального человека. Солидный бас, довольно приятный, но слишком ровный, без ноток эмоций.

— Стоим! — приказала Берта и вполоборота спросила у Крипа. — Что болтает твоя консерва?

Фидус поморщился от такого оскорбления без малого члена семьи, но вслух произнес:

— У него усиленная оптика. Он видит впереди свет.

— Ясно.

Берта пересчитала запас химических свечей и подняла кулак над головой. Все вооруженные молча загремели оружием, проверяя готовность. Ольга втянула голову в плечи, снова переживая острое — и уже привычное — желание стать очень-очень маленькой.

Они прошли метров тридцать, может и больше, когда сервитор остановился и снова пробасил:

— Плач.

— У него микрофоны в ушах, — снова перевел Фидус. — Впереди кто-то плачет.

Услышав про плач, Ольга сразу вспомнила морок, напавший в доме, тихое, горькое стенание, доносящееся из некоего запределья. Однако сейчас она ничего подобного не слышала.

— Какая полезная консерва, — отметила Берта. — Идем тихо, идем осторожно.

Отряд продвигался вперед осторожно и медленно. Это Ольге с одной стороны понравилось — так было полегче нести баллон. С другой совсем даже наоборот, потому что каждый шаг, хоть и маленький, приближал неизвестно к чему.

— Вода, — теперь настала очередь Плаксы прорицать. — Впереди соленая вода. Много.

— Ну, бля, — прошипел Савларец, который, похоже, вымотался наравне с Ольгой. Несмотря на крайнее неприятие, питаемое к безносому, девушка чуть-чуть пожалела убогого. Уголовник таскал запасной химический баллон, который считался опаснее огнеметного, потому что адская смесь проедала все, в том числе — иногда — стенки сосуда и краны с муфтами. Ожидать при такой работе жизнерадостного взгляда на мир было бы странно.

Теперь и обычные глаза без всякой оптики видели впереди свет, обычный, как от стандартной лампы. Маленькая белая точка, становившаяся чуть больше с каждым шагом.

— Император не оставит нас, — сказал Деметриус, кажется впервые за все время тоннельного путешествия. — Будь то свет надежды или последнего пути, все в Его длани.

Оптимист хренов, зло подумала подносчица, перебирая уставшими ногами. Боль тем временем перекинулась с поясницы на спину, колюче залегла вдоль позвоночника. Только сейчас Ольга заметила, что Деметриус тоже вооружен, в руках санитар сжимал что-то вроде пистолета-пулемета с длинным и толстым рожком.

Свет приближался, и теперь все услышали... действительно плач. Негромкий, жалобный и очень человеческий. Люкт громко лязгнул дробовиком, наверное, снял его с предохранителя, а может, взвел. Ольга машинально замедлила шаги, чтобы башнеобразный сервитор оказался поближе. Его многоствольная мортира давала ощущение хоть какой-то уверенности, безопасности.

Плач все продолжался, и Ольга почувствовала, как едва отросшие волосенки на голове встают дыбом. В этом тоннеле никто не ходил много лет, а если кто и ходил, то, скорее всего те самые зловредные культисты. Откуда здесь обычный рыдающий человек? Девушка ссутулилась, чтобы полностью укрыться за низкорослым Плаксой, чувствуя себя хоть чуть-чуть защищенной с тыла и фронта.

Тоннель закончился разом, можно сказать 'внезапно', и впереди открылся обширный зал. Больше всего он напоминал баню с квадратным бассейном. Пол был выложен большими кафельными (а может и керамическими) пластинами, изрядно побитыми и растрескавшимися. Такая же плитка, только меньше размером, покрывала стены, а также шесть прямоугольных колонн, что подпирали сводчатый потолок. У бассейна, окаймленного бортиком высотой по колено, возвышались два мощных вентиля, которые должен был крутить силач вроде Люкта. Над стоячей водой зависла цепь с крюком, чуть выше расположилась конструкция, очевидно служащая для подъема из воды чего-то объемного и тяжелого.

Сознание Ольги не хотело воспринимать скверные вещи, так что сначала девушка оглядела — насколько получалось это сделать из-за спин коллег — банный зал, затем подумала, что это больше всего похоже на стоянку для небольшой подводной лодки. И только после этого не увидела, но скорее осознала присутствие в зале человека.

К одному из вентилей была прикована мощной цепью — ржавой, как и все здесь — девочка лет двенадцати-пятнадцати, очень худая и грязная, в серой от грязи рубашке, похожей на ночную. Она сидела на коленях, опустив голову, и рыдала на одной и той же ноте, делая паузы лишь для вдоха.

Первым инстинктивным желанием Ольги было броситься на помощь. Вероятно, девушка так и сделал бы, но тут ей на плечо опустилась широкая граблеобразная ладонь Люкта.

— Опасно, — прогудел сервитор.

Скорее всего, подносчицу это не остановило бы, но помеха дала возможность осознать, что...

Ольга задумалась, а что собственно ей тут не нравится, что царапает глаз и сознание, как маленькая, едва ощутимая, но докучливая заноза. Ну, помимо того, что никто из команды не спешит помогать несчастной. И вспомнила. 'Звонок', так, кажется, назывался тот фильм. Ольга смотрела его с пятое на десятое, по черно-белому телевизору и приглушив до минимума звук, чтобы не услышал брат. Сюжет она поняла с пятое на десятое, но образ призрачной утопленницы запомнила хорошо. Девчонка у бассейна напоминала телевизионную жуть. Та же рубашка, посеревшая от воды и грязи, те же длинные спутанные волосы, закрывающие лицо.

Ольга присела ниже, так что смотрела теперь буквально из-под мышки Плаксы.

Девочка подняла голову, будто лишь сейчас заметила неожиданных гостей. Нет, лицо у нее было самым обычным, с чуть искаженными пропорциями, но к этому Ольга уже привыкла, в Империи что ни планета, то свои оригинальные физиомордии. Вокруг глаз темнели широкие круги, веки покраснели, нос тоже. Девочка всхлипывала, давясь слезами.

— Помогите, — прошептала она, и эхо повторило ее голос, отражаясь от воды и высокого потолка. Вода в бассейне была немного подсвечена, будто внизу горели фонари.

— Помогите, пожалуйста, — повторила девочка. — Они скоро вернутся... Они...

Она опустила голову, явно в безнадежном ужасе перед скорым визитом культистов, темные волосы сомкнулись, как портьера, опять скрыв зареванное лицо.

— А этот фокус мы знаем, — неожиданно проговорил Фидус, почти весело, как человек, разгадавший злой розыгрыш.

— Ловушка, — констатировал Священник.

'Да вы все с ума посходили!' — хотела было завопить Ольга, и вдруг ей подумалось — как долго сидит здесь это несчастное дитя? Судя по общей грязности, немало. Долгие часы, возможно дни. И все это время она прорыдала? Как человек, которому неоднократно доводилось горько и безнадежно плакать, Ольга знала, что голоса надолго не хватает. Человек довольно быстро начинает либо выть, либо тихо стенать.

— Помогите, пожалуйста. Они скоро вернутся... Они...

Это походило на дежа-вю, тот же тон, те же слова, та же последовательность движений. Ольга готова была поклясться, что девочка на цепи — живой человек, но вела она себя словно кукла, запрограммированная на четкую последовательность действий.

— На нас? — тихо уточнила Берта, она, судя по всему, признала, что в некоторых аспектах Фидус знает куда больше чем любой другой послушник в отделении

— Возможно, — так же тихо отозвался Крип. — Но скорее всего на любого, кто здесь окажется. Это не совсем ловушка, скорее сторож. Отойдем. Она может быть заминирована.

Рыдание оборвалось, как по щелчку рубильника. Девочка снова подняла голову и посмотрела — очень внимательно посмотрела! — на компанию. Теперь ее глаза отливали глянцевой чернотой, в глубине которой плясали радужные блестки, совсем как у светящейся жидкости в кранах сожженного дома.

Ольга почему-то ждала, что цепная девчонка что-нибудь скажет, но та промолчала. Несколько мгновений она смотрела немигающим взглядом на отряд. Священник с шелестом приводов опустил химическую пушку, целясь из-за плеча Грешника.

Лицо страдалицы поплыло, как пластилиновая маска под струей воздуха из фена. Нижние веки опустились, выворачиваясь наружу, уголки рта поползли в стороны и вверх, превращая рот в лягушачью пасть, оскаленную в пародии на улыбку. Нос скособочился на сторону, будто втягиваясь в лицо. Белая кожа пошла стремительно разрастающимися нарывами и язвами, на кафель закапал гной.

— Назад, — скомандовала Берта. — Грешник, готовьсь!

Все происходило очень быстро, за считанные секунды, и все же Ольга воспринимала картину отчетливо, во всех деталях, будто смотрела видеозапись в замедленном воспроизведении.

Темные волосы частью выпали, упав на кафель грязным мочалом, частично втянулись в облысевшую голову. Лоб девочки-ловушки вытянулся вперед, а следом за его движением росли глаза, превращаясь в огромные фасеточные буркалы. Нижняя челюсть легко оторвалась, повисла на ошметках плавящейся кожи, затем с чавканьем упала. Из верхней челюсти ползли, извиваясь, суставчатые щупальца с палец длиной, каждое заканчивалось острым когтезубом.

Создание — человеком это назвать уже было нельзя — упало на четвереньки, руки сдвинулись ниже, сместившись на середину грудной клетки, а под ключицами разорвали рубашку и кожу две тонкие лапки, как у тираннозавра. Ладони и стопы удлинились, пальцы на них срослись, образуя насекомоподобные лапы. Прошло несколько мгновений и несчастное дитя превратилось в нечто, больше всего похожее на огромную муху без крыльев.

— Жги! — приказала Берта, и Грешник нажал рычаг.

Глава 14

За трое суток до дня Х...

'Ковальски' оказался крайне быстроходным кораблем. Покинув Имматериум на сорок три целых и восемьдесят одну сотую стандартного часа позже основного конвоя, тяжелый транспортный крейсер, однако, прибыл первым на высокую орбиту 140101-55524-Р54024-52928П10.

— Прекрасный корабль, войдмансер-капитан, — сдержанно похвалил Дотуров. — Однако, согласно решению по маневру, 'Ковальски' должен еще только корректировать гравитационный маневр у меньшего спутника планеты.

— Согласно официальному тактическому формуляру, наши четыре плазменных двигателя развивают ускорение в 3,35 g. Однако на ходовых испытаниях близ Урана, я прошел мерный Юпитер форсажем в 3,92 g, на две сотых превосходя сопровождавший нас легкий крейсер класса 'Секутор'.

В соответствии с запросом на основном голоэкране появилась запись, судя по метаданным, сделанная тем самым 'Секутором' Имперского Флота. Ауспексы бесстрастно зафиксировали, как 'Ковальски', опустив относительно вектора ускорения нос и вздымая, будто эльдарский 'Сигил', корму, дрожа всеми заклепками и флаттируя крайними боковыми отсеками метров на тридцать относительно кормовой палубы, уходил все дальше и дальше, пока не затерялся на фоне Млечного Пути.

— Ваши возможности определенно воодушевляют экипаж и славят Омниссию не словом, но делом.

— Наш крейсер лучший корабль, что сходил со стапелей Кольца за минувшие пять столетий. Мы все гордимся службой на нем, а также неустанно возносим хвалу Омниссии и Марсу за эту честь.

Во многом Дотуров был согласен с войдмансером. Однако... Данные Имперского Флота относительно 'Ковальски' по какой-то причине отсутствовали в датабанке текущей операции Лексик Аркануса. В части, касающейся испытаний крейсера, из аудиовизуальных файлов наличествовала только запись оформления протоколов. На ней техновидец-капитан Вальер, многозначительно сверкая ожерельем красных линз, заявлял представителю Навис Нобилитэ Алехандро Додсону, что на испытаниях 'Ковальски' не проявил и половины своих возможностей. Более того, капитан по-человечески хвастливо утверждал, что сопровождай 'Ковальски' скоростные эсминцы, транспортный крейсер показал бы, на что действительно способен, обогнав 'Охотника' или даже 'Кобру'. Но поскольку общеизвестным было, что их двигательные группы обеспечивали ускорение более 7 g, логисы парламента обозначили заявление капитана как неприкрытое хвастовство и атавистическую дань 'мясному' происхождению. Впрочем, судя по ремаркам в тактическом формуляре и снисходительности к Вальеру, логисы не меньше бахвалящегося капитана гордились чудесными машинами транспортного крейсера — зримыми воплощениями Даров Омниссии.

В метаданных файлов Дотурова незамедлительно появилась кодовая пометка-флаг, для расшифровки которой потребовались бы вычислительные мощности целого города-улья.

'Актив ed0c3fa — подозрение'.

— Неполные, избирательно внесенные данные. Информация скорректирована так, чтобы продемонстрировать некомпетентность Вальера. Как подобное могло произойти? — Монитор Малеволис был в высшей степени заинтригован, благо внутренний диалог между ним и Дотуровым невозможно было даже зафиксировать, а тем более перехватить. — Компрометация данных в датабанках Кольца считается невозможной.

— Очевидно, записи были искажены во время испытаний, до возвращения крейсера на Марс. Но мы выясним это, непременно.

— Непростая задача.

— Омниссия есть Истина, а любая информация суть частица и отражение Его. Информацию можно исказить, однако нельзя уничтожить. Даже единичные биты, собранные случайным образом, хранят сведения об источнике происхождения. А это значит, что парламент, так или иначе, соберет исчерпывающие данные об осуществившем подмену активе.

— Техноеретик? Саботаж?

— Маловероятно. Скорее всего, актив принадлежит Храму Ванос.

— В таком случае...

— Сейчас мы не станем тратить ресурсы на обработку выявленного инцидента. Мы потеряем необходимую точность когнитивных моделей, если станем в числе прочего учитывать и возможные затраты на противодействие маловероятным действиям Официо Ассасинорум. Эта задача будет поставлена в приоритет по окончании текущей операции.

Персей Тэта воздержался от дальнейшего спора, не потому, что был подавлен авторитетом вышестоящего логиса, но потому, что Дотуров оказался прав.

'Об этом [казус испытаний крейсера/причины/последствия] я подумаю завтра' — отметил в собственном закрытом логе Дотуров.

— Мне следует проверить готовность к высадке требуемых на 140101-55524-Р54024-52928П10 сил Адептус Механикус, войдмансер-капитан Вальер, — сообщил он по завершении этой операции.

— Вы уже покидаете 'Ковальски'? — осведомился капитан.

— К сожалению для легиона Аин, нет. Есть авторизированная Фабрикатор-Генералом Магнос Омикрона санкция на перевод под мое командование двенадцати 'Псов Войны' легиона.

Оптические сенсоры капитана холодно блеснули в переменчивом свете голограмм.

— Магос Милитар Дивизио будет в ярости, — констатировал как само собой разумеющееся Вальер.

— Более чем, — согласился Дотуров.

— Нет, — Магос Милитар Фромм был непреклонен.

Остальные четверо высших офицеров легиона хранили молчание.

— В сложившихся обстоятельствах Фабрикатор-Генерал и парламент Марса приняли своевременное и оправданное решение, — сообщил Малеволис. — Ваше нежелание принять это весьма прискорбно.

— Я не могу допустить лишения Дивизии Милитарис Аин сразу трети разведывательных машин. Легион направляется в Миры Саббат, где будет действовать самостоятельно и без регулярной поддержки со стороны Кузни. То есть любое сколь-нибудь серьезное повреждение окажется критичным и надолго выведет титан из строя. Действия в высокоурбанизированных промышленных зонах пригородной зоны ульев Дворкин сами по себе крайне сложны. Эффективность орбитального наблюдения ниже допустимого предела и без машин разведки адекватное управление тактическими единицами невозможно.

— Фабрикатор-Генерал Магнос Омикрона не разделяет подобных опасений.

— Фабрикатор-Генерал не командует моей Дивизией Милитар! — рявкнул Фромм. — Он ее снабжает и не более того! Подобные приказы я не могу воспринимать иначе, чем предательство. Или, что хуже — ошибку.

— Когда я покинул Марс ради выполнения возложенных на меня задач, — сообщил Монитор Малеволис после затянувшейся паузы, — то испытывал досаду. Фабрикатор-Генерал, думал я, лишь отнимает у меня время. И не только у меня, но и у себя самого. А потерянное время это нерациональная трата дефицитного ресурса. Информация, которая не обработана. Распоряжения, которые не отданы. Задачи, которые не решены. Ведь любой Механикус неоспоримо выполнит указание Омниссии, разве это не очевидно? Теперь я буду вынужден принести Фабрикатор-Генералу извинения за ошибочное суждение.

— Вы не разделяете моего убеждения, логис? — продолжил стоять на своем Фромм. — Находите мой выбор эпитетов слишком резким?

— Боюсь, Магос Милитар, у вас несколько искаженное представление о ситуации. Ваш легион слишком долго участвовал в сражениях, а изоляция сказывается на информационном потоке и адекватности оценки. Следует ли напоминать вам, старшему офицеру Коллегии Титаники, о том, что в условиях реальной угрозы обрыва снабжения сотен осаждаемых планет в Мирах Саббат интересы, испытания и невзгоды одной Дивизии Милитар являются бесконечно малой величиной?

— Когда вы в последний раз участвовали в бою, логис? — ответил вопросом на вопрос Фромм.

— Какое это имеет отношение к невыполнению вами приказов Марса?

— Самое прямое. Прошу вас, логис, ответьте.

— Полагаю, вам хорошо известно, что я состою в штате Лексик Аркануса парламента. Как правило мы не принимаем непосредственного участия в боевых действиях.

— Я — Магос Милитар Дивизио легиона Коллегии Титаники Аин, — с достоинством перечислил повелитель боевых машин. — Уже триста лет. Возможно, я не лучший специалист в части логистики. Возможно, я плохо изучил последние достижения в области глобальной стратегии. Но зато я хорошо изучил природу войны, боевые доктрины инвестигатус, а также имею представление о тончайшей взаимосвязи между действиями манипул Венатор и Мирмидон, определяющей эффективность действий легиона. Ваш приказ лишает меня трех полноценных манипул Венато Это неприемлемо!

— Перекомпонуйте состав легиона. Расформируйте две манипулы Феррокс, сократите четыре Венатор на одну машину.

— Вы когда-нибудь слышали о боевом слаживании манипул, логис? Процитирую: 'Изоляция искажает восприятие'. Изоляция означает обособленность, отрешенность от окружающего мира, и вы отчасти правы. Однако — и это главное — надо иметь в виду, что существует несколько миров, каждый из которых подчиняется своим законам и условиям.

— Поясните.

— Марс и заботы парламента это один мир. Конвои Тропы Святого Эвиссера, поля сражений Миров Саббат — другой мир, совершенно не похожий на Марс. В сущности, вы совершенно изолированы от вселенной, где существует легион Аин. Мы не приспособлены к эффективным действиям в условиях, которые создает ваш приказ. Это объективный факт.

— Адептус Механикус могут приспособиться и приспосабливаются к любым условиям. Для того чтобы выжить, человечеству приходилось адаптироваться на протяжении всей нашей истории. А мы, хоть и лучшая часть расы, ведущая остальных к будущему величию, но все же лишь часть.

— Для этого нужно время! Очень много времени. При стоимости нашей техники, благости духов машин, а также значении на поле боя цена ошибки и потери каждого титана абсолютно неприемлема! Боевое слаживание групп может занять годы, десятилетия, этот процесс невозможно втиснуть в какие-то шесть месяцев, остающихся до высадки на Дворкин. Ни разум экипажей, ни Духи Машин богоподобных титанов не выдержат этого!

— Вы прискорбно недооцениваете гибкость и невероятную прочность армий Механикус. Они, безусловно, могут с честью выдерживать подобные испытания. Тому порукой тысячелетия победоносных кампаний в борьбе против полчищ любых противников.

— Как эпизодическое решение в условиях непреодолимых воздействий, да, возможно. Однако я не считаю вашу прихоть тем фактором, ради которого необходимо нарушить освященные веками правила и устои. Ответ был дан, Монитор Малеволис, и этот ответ — нет.

— Ответ зафиксирован, — одновременно с подтверждением в эфир ушел сигнал. — Магос Милитар Дивизио Фромм отстранен от командования.

— Техноеретик на палубе! — возопил Фромм. — Арестовать!

Пятеро секутариев, охранявших командование легиона, мгновенно, как единое целое, подняли арк-пистолеты. Однако стволы были направлены в сторону командира легиона, теперь уже бывшего.

— Мой приказ согласован с Адептус Терра и подтвержден Фабрикатор-Генералом Марса, — констатировал Малеволис. — Вы забылись, магос Фромм. Командование легионом Аин возлагается на грандмастера Старка. Магос Фромм будет высажен на планету. Его действия будут рассмотрены трибуналом Механикус в разумные сроки.

Грандмастер Старк обменялся короткими зашифрованными сообщениями с остальными офицерами легиона и сообщил:

— Мы согласуем перечень выделяемых под командование Монитор Малеволиса 'Псов Войны' в течение трех стандартных часов и представим на утверждение. Тем не менее, хочу отметить, что для меня, как командующего соединением Коллегии Титаники, главным является его максимальная боеспособность. Некоторые магосы действительно незаменимы вдали от миров Адептус Механикус. Знания и опыт Магос Милитар Дивизио в будущей кампании являются незаменимым ресурсом.

Персей Тэта задумался. Отменять свой же приказ означало показать поспешность решений полномочного представителя Марса. С другой стороны, эффективность превыше всего. Люди могут ставить личные амбиции над машинной целесообразностью, слуги Омниссии — никогда.

— Я соглашусь с тем, что разумным сроком в данном случае надлежит счесть возвращение легиона Аин на место постоянного базирования, — сообщил Тэта. — После завершения кампании в Мирах Саббат. Трибунал будет организован Фабрикатор-Генералом Магнос Омикрона. Возможные будущие заслуги магоса Фромма должны быть приняты во внимание как смягчающие обстоятельства при определении его вины и степени ответственности. Во имя Омниссии!

— Именем Бога-Машины!

Восемнадцать часов спустя, Персей Тэта стоял в отведенном под нужды Механикус огромном ангаре центрального порта планеты. Выгрузка двенадцати титанов уже завершалась.

Отстранение экипажа одной из боевых машин вызвало у принцепса реакцию, схожую с поведением Фромма, однако на сей раз разговор вел Дотуров. Возможно, поэтому результат оказался менее конфликтным. Принцепс и модерати в итоге обрели смирение, а также согласились отправиться в резерв, на случай возможной потери одного из экипажей при сохранении ремонтопригодности титана — к сожалению, не самая редкая ситуация для разведчиков.

Необходимая Дотурову машина стояла в отдельной секции. Не считая сервиторов, из первоначального состава на борту присутствовал только управляющий реактором техножрец, выводивший энергетическое сердце машины из спящего режима.

— Лексик Арканус, я не понимаю — в чем заключается смысл высадки титана, который лишен экипажа и не может действовать? Машинный дух не может сам управлять титаном.

Дотуров, переместивший свою личность обратно в датабанк, ответил даже не технолингвой, а через примитивную пиктограмму:

'Смотри'.

В следующий миг ектения Бога-Машины заполнила собой пространство.

Ощутить — даже не понять, а просто заметить божественный код — могли очень и очень немногие, а Персей Тета был из их числа. Строки древнего гексакода, иногда чуть ли не на естественных языках, наполняли пространство ангара, проникали в самую основу сознания, заполняя машинную память. Логис даже попытался осознать воспеваемый алгоритм, однако не смог пробиться дальше аппроксимаций распределенных нагрузок Святых Киберпророчеств Клейнрока. Его сознание тщетно выхватывало отдельные самоподобные реки чисел, временные экспоненты M/M/V, но Истина больше не была единым целым, она дробилась и ускользала от несовершенного сознания Персея Тэта, чьи субпроцессоры захлебывались, не успевая обрабатывать и тысячную долю обрушившихся на них данных.

Прошло какое-то время, прежде чем логис Тэта осознал себя упавшим на стальной пол, как механическая кукла, опустошенная, без сил. Вокруг послушно сновали сервиторы обслуживания, чьи примитивные схемы просто не заметили цифрового Откровения, походя дарованного Дотуровым всем, кто находился рядом.

От груза собственного несовершенства Персею на какой-то момент захотелось взывыть, подобно терранским псам. Последовавшее осознание столь примитивного порыва, осквернившего саму сущность Адептус Механикус, вогнало логиса в долгий ступор. Менее организованный мыслительный аппарат, скорее всего, был бы надолго выведен из строя, но школа логисов Марса обучала своих адептов таинствам адекватного описания состояний посредством тензорного анализа в условиях субпредельных нагрузок. Механикуму понадобилось несколько минут, чтобы разрушить сложившуюся топологию своего разума и, благодаря помощи благословенных механизмов нечеткой логики, изолированно рассмотреть каждый узел действующей модели сознания 'Персей Тэта', возвращая ясность мышления. Упрощая операцию до оскорбительного примитива можно сказать, что Тэта 'пришел в себя'.

А затем почувствовал настоящий, неподдельный ужас.

Стоявший перед ним титан был мертв. Внешне божественная машина, физическое воплощение воли Омниссии — малой, ничтожной части Его воли — осталась в точности такой же, как прежде, на борту 'Ковальски'. Но... Частица Божественной воли, благословенный дар Кузни, воплотившийся сотнями тонн священного металла. Воля, скользящая по бортовым когитаторам и системам, от логических контроллеров реактора до датчиков боевых ауспексов. Сама сущность боевого титана, настолько могучая, что лишь немногие могут с ней совладать и сотрудничать. Все это исчезло.

Дух Машины 'Пса Войны', то, что превращало мертвое железо в дитя Омниссии, более не существовал.

Логис не смог бы в этот момент объяснить, как он это понял. Не мог бы сформулировать, что поменялось в инфополе. Бортовые сервиторы по-прежнему были подключены к своим гнездам и проводили положенные ритуалы по выводу плазменного реактора на штатный режим. Инфодиоды у трона принцепса сигнализировали об успешном прохождении ауспексами базовых тестов. Обслуживающие техножрецы — не из бывшего экипажа, разумеется — вели регламентные работы на турболазерной установке. Но Титан в долю секунды перестал быть зримым воплощением Бога. Он превратился в огромный шагатель, бессмысленно переусложненный гаечный ключ. Посмертную тень того, чем являлся двенадцать минут сорок три секунды назад.

Малеволис замер, не в силах полностью осознать и воспринять чудовищное святотатство, совершенное у него на глазах. Бесконечное предательство агнца, коим является машинный дух пред Омниссией.

— Подключи датабанк к консолям модерати.

Указание повторилось несколько раз, прежде чем опустошенный логис понял, что к нему по закрытому шифроканалу обращается Дотуров. И еще несколько невероятно долгих секунд, чтобы понять смысл сообщения.

— Зачем?

Лексик Арканус был терпелив, потому что хорошо понимал страдания, наполнившие душу Тэты. Для осознания того факта, что произошедшее не было святотатством, попранием основ культа Механикус, но являлось актом истинной веры — требовалась гибкость мышления, не скованная догматизмом устаревших толкований или пустотой традиции. И надо признать, молодой логис еще неплохо держался.

— Вселенная не терпит пустоты, и воплощение Бога-Машины не должно оставаться лишенным искры Его воли. Смотри. Учись. Думай. Исполняй.

Марсианские сервиторы, прибывшие вместе с 'Ковальски', были прекрасно отлажены, а их прошивки адекватно интерпретировали даже комплексные команды. Спустя двести восемьдесят три секунды задействованный логисом погрузчик аккуратно водрузил металлопластиковый куб датабанка на лобовой скат титана, закрепили электромагнитными фиксаторами.

Логис Тэта настолько погрузился в приводящую в порядок мыслительные алгоритмы Литанию Нечетких Множеств, что не сразу заметил поступивший ему новый запрос от Дотурова.

— Ты понял, что произошло?

— Дух Божественного Титана 'Пес Войны' схема Марс тип четыре, код XVII-1441, имя 'Кроновер' был уничтожен по воле Парламента Марса.

Персей Тэта потратил несколько секунд, чтобы ответ не содержал даже тени его переживаний и ужаса.

— Как именно?

— Божественная ектения.

— Детализируй.

Логису пришлось потратить еще минуту, чтобы воссоздать хотя бы фрагменты алгоритмов, уловленные его перегруженными кодом Омниссии сенсорами.

— Фрактальный метод. Самоподобие наведенного трафика в потоке данных. Несоответствие элементов сети Титана сформированной модели привело к хаосу в динамических управляющих системах.

— И? — гексакод Дотурова прозвучал... одобряюще?

— Применение фрактальной теории вместо теории графов привело к неоправданному загрублению модели, и как следствие, несоответствия результатов представления Духа Машины реальному поведению сети бортовых когитаторов. Нестационарный поток данных при значительных флуктуациях во времени... Нужно считать. Мне не хватает собственных мощностей для ответа в разумный срок.

— В целом верно. Необходимые вычисления были проведены еще до Великой Схизмы. Я воспользовался стандартным шаблоном уничтожения.

Стандартный шаблон уничтожения машинного духа... Это было настолько чудовищно, что Тэта едва не ушел в новый цикл глубокого самоанализа и восстановления.

— Но зачем?! — Малеволис понимал, что сейчас им управляет не холодная логика идущего путем Омниссии, а животная природа человеческой основы. И все же не мог сдержать эмоции.

— Зачем нужны такие... схемы разрушения?!

— В Галактике миллионы Кузен. Десятки тысяч миров, денно и нощно сигналом, геномом и сталью восславляющих Троицу. Десятки тысяч Фабрикатор-Генералов ведут свою паству по пути Омниссии. Но лишь один говорит от имени всех Адептус Механикус. Один мир. Один путь. Один Фабрикатор-Генерал.

— Один мир... — повторил Тэта.

— Это — настоящая сила Марса. Неоспоримая, безоговорочная, истинная власть Храма Всех Знаний. Мы можем сокрушить любую угрозу, уничтожить любую техноересь, выиграть любой диспут. Ибо нам известна их природа, их структура, их методы. Любая, самая изощренная задумка врагов Омниссии будет лишь пародией на его дары. Все, что может создать искаженный разум еретиков, уже предопределено и сосчитано, а, следовательно, может быть уничтожено по воле Омниссии.

— Я... мне следует обдумать это...

— Для лучшего понимания ознакомься с концепцией 'обезьяны Господа' из истории Древней Терры.

— Да, я сделаю это... Но зачем?! — вновь не выдержал Тэта. — Ради чего был убит Дух этого Титана?!

— В одном теле должно существовать лишь одно сознание. Любое подобие 'рефлексов' создавало бы лишние риски.

Вокруг трона принцепса и кокпитов модерати рассыпались огнями панели управления и голографические мониторы. Реактор был успешно запущен.

— А для грядущих задач сейчас я нуждаюсь именно в этом воплощении. Если оно перенесет испытания, Дух Машины будет в нем восстановлен.

Электромагниты отключились одновременно с выскользнувшими из разъемов консолей модерати кабелями. Крышки кокпитов с грохотом упали, закрывая пустую кабину сотнями килограммов безупречной брони, рожденной в плавильнях Магнос Омикрона. Куб датабанка с грохотом обрушился на бетонные плиты ангара, пустой и бесполезный, лишившийся драгоценного содержимого.

В полутьме ангара медленно разгорались зеленоватым отблеском глаза-ауспексы 'Кроновера'.

— ИМЕНЕМ АДЕПТУС МЕХАНИКУС И ВО СЛАВУ БОГА-МАШИНЫ!!! — разнесся по инфополю бинарный рев Титана.

— Именем его, — благоговейно выдохнул Тэта, упав на колени, понимая, что ныне допущен к чему-то прекрасному, восхитительному в совершенстве истины.

Глава 15

Сейчас

Все происходило быстро, и притом Ольга снова видела происходящее так, будто восприятие ускорилось во много раз. Синий огонек запала, негромкий щелчок с которым пусковой рычаг огнемета открывает клапан. Острый запах ацетона бьет в нос, туманя голову — противогаза то нет.

Хлопок подожженной огнесмеси на основе прометия, обогащенного кислородом, хлопает по ушам, звуча как растянутое 'в-в-ву-у-ух!!!'. Еще с вагонного инструктажа Ольга помнила, что это самый опасный момент при огнеметании — первый выброс из 'холодного' ствола. Горючка может воспламениться не сразу, а когда все же загорится, то благодаря испарению получится аналог небольшого термобарического заряда. Немного, но оператору и всем, кто будет рядом, вполне хватит. Дефект конструкции, допущенный целенаправленно, плата за не фиксированный выброс (то есть льется пока жмешь рычаг) и возможность часами держать оружие на боевом взводе.

В этот раз все получилось как надо. Струя белесой жидкости, попав под синий язык запальной горелки, мгновенно вспыхнула оранжево-желтым. Огненная вспышка на мгновение ослепила, так что Ольга зажмурилась и не увидела, как выхлоп накрыл сторожевого инсектоида. Когда же девушка открыла глаза, тварь уже молча и с ужасающей силой рванулась вперед. Все еще трансформирующаяся плоть загорелась, роняя жаркие капли, как подожженная пластмасса или свеча над огнем. Остатки волос превратились в пепел, кожа стекала шипящими струйками, открывая серые мышцы. Человекомуха за пару мгновений превратилась в настоящий факел, но, похоже, ее боевым качествам это не повредило.

Цепь лопнула сразу, а может быть на то и рассчитывалась — удерживать слабую человеческую форму сторожа, но в случае чего дать возможность боевой ипостаси освободиться. Шестилапый сгусток огня завис в мощном прыжке, а Ольга словила мощный флэшбек. Почти так же кракозябра с 'Баллистической' прыгнула на трехметрового 'астартес'. Тот был сильнее всего отделения вместе взятого, но бой проиграл. Значит и сейчас все ум...

Ольга шатнулась назад и больно ударилась спиной — баллон уперся в Люкта, твердого и несдвигаемого, как закатанный в бетон камень. Пылающая тварь одним прыжком — совсем как насекомое — перекрыла почти все расстояние от вентиля до группы. Присела на опорные лапы, готовая прорваться уже в строй.

Могучий сервитор вытянул вперед руку, словно указывая на бестию, и уродливая башка с фасеточными буркалами взорвалась. Сначала Ольга увидела разрыв и фонтан темной жижи, который мгновенно загорелся, словно по жилам чудища вместо крови тек бензин. А затем уже звук выстрела из дробовика хлопнул по ушам и оглушил окончательно.

Многолапая фигура еще шевелилась и даже пыталась двигаться, но бесцельно, видимо на остатках рефлексов. Лишь сейчас монстр издал некий звук, впервые после трансформации. Скорее просто громкий свистящий выдох, прорвавшися сквозь пламя. И, словно отозвавшись на призыв, забурлила вода в бассейне. Темные брызги перехлестывали через высокие бортики, плескали на кафель.

— Назад! — бросила наставница, и разъяснять не пришлось. Каждому было ясно, что держать оборону в тоннеле куда проще, по огнемету на каждую сторону и порядок. Ольга не расслышала команды, но двинулась вместе с остальными.

Священник фыркнул, вроде прочищая горло, но возможно и в знак презрения к врагу. Отступая, он быстрым движением крутанул вентиль на пушке, регулируя напор, и задрал ствол. Ольга не видела, как на лице Савларца отразилось мучение и страдальческое ожидание чего-то крайне скверного. Дальше случилось то, что могло бы показаться забавным, если бы не обстоятельства. Священник пальнул жиденькой струей кислоты по крутой дуге, точь в точь как хулиганский мальчишка, писающий через забор. И попал, причем с первой попытки, вызвав немедленный эффект.

Вода ударила настоящим фонтаном, с такой силой, что сорвала какие-то детали с крановой конструкции над бассейном. Из-под черной и бурлящей поверхности разнесся страшноватый звук, низкий и замогильный, будто где-то в глубине включили инфразвуковой генератор. Рычание пробилось даже сквозь временную глухоту Ольги, резонируя всеми костями черепа. Священник что-то вопил и продолжал заливать бассейн кислотой. Похоже, тому, кто (или что) стремился вылезти оттуда, все это не нравилось.

— Император, — тихо и четко сказал Фидус, который первым заметил, как истекающую жирным дымом тушу инсектоида охватило голубовато-зеленое пламя, как при обжигании проволоки. Затем полыхнули в дымном, насыщенном смрадом горелого мяса воздухе странные символы. Они мелькнули буквально на доли секунды, танцуя, как шаловливые огоньки кислотных расцветок. В следующее мгновение для всего отряда будто выключили свет.

А затем снова включили.

Ольга упала на колени, оглушенная и ослепшая, судорога завязала пищевод в узел, но для тошноты уже ничего не осталось, в том числе и желудочного сока. Только сипящий выдох, словно душа рвалась наружу, не желая больше выносить испытания тела.

— Император с нами, Император с нами, Император с нами, — бормотал, как заведенный монах. Берта просто орала, восстанавливая хотя бы подобие дисциплины и строя.

— Вставай...

Голос Крипа доносился очень глухо, издалека, но все же проникал в помраченное сознание Ольги. А еще девушке показалось, что вокруг стало слишком ярко и светло. Все уже горит?

— Вставай!

Ее дернули, ставя на ноги, как пушинку. Может Люкт, а может и Фидус, который слабаком точно не был. Скотина двухметровая, вот этого здоровяка надо было под баллон сунуть. Уроды поганые, нашли, кого навьючивать тяжелой железкой...

Крепкая рука не дала Ольге упасть, выступила как желанная и драгоценная точка опоры.

— Стой ровно, продышись.

Нет, кажется все же Фидус. Люкт механически точными движениями перезаряжал ствол.

Девушка согласно приказу продышалась и проморгалась. Затем огляделась и ахнула.

— Криптман! — проорала Берта. — Каких демонов?!..

— Телепортация... — по-военному четко отозвался Крип. — Остаточная. Часть сторожевой системы, надо думать.

— Ни хера не поняла!

В нескольких рубленых фразах Крип объяснил, что в бассейновом зале незваных гостей ждала комбинированная сторожевая система, запитанная от какой-то 'скважины в варп'. Если мутирующая тварь не справлялась, то срабатывал телепорт, который выкидывал пришельцев неведомо куда. Возможно вслед за прочими жителями дома. Но что-то пошло не так. Или так.

В общем, пока все живы, но это не точно и возможно ненадолго.

Пока Фидус выдавал скороговорку, Ольга с безумным видом озиралась кругом, пытаясь понять отчего все кругом так изменилось. Чей-то драматический голос перекрыл отчет Фидуса воплем:

— Это не Ледяной Порт!

А затем и Ольга поняла — да, это что угодно, только не заснеженная планета вечной зимы.

Больше всего новый пейзаж напоминал американские фильмы восьмидесятых про апокалипсис и жизнь на руинах цивилизации. Не полное разрушение, а этакий естественный упадок вроде 'Побега из Нью-Йорка', то есть город сам по себе вроде бы цел, но пришел в упадок, обезлюдел и стремительно разрушается естественным ходом.

Отряд выкинуло в переулок меж двух кирпичных домов, каждый этажей в десять. Нижние уровни заколочены досками из настоящего дерева — еще одно свидетельство, что это не Ледяная Гавань. Дерево трухлявое, прогнившее, в разводах плесени, то есть заколачивали давно. Рядом с отрядовцами застыл проржавевший короб автомобиля с обтекаемыми формами, пришедшими годов этак из пятидесятых, когда все норовили заделать под ракеты. От машины остался лишь металл и остатки синтетики, остальное превратилось в рыхлую массу. На грязных стенах покосились на ржавых кронштейнах рамы то ли рекламных вывесок, то ли экранов. Они щербились осколками мутно-коричневого стекла, такого же, как в слепых окнах.

Переулок был очень грязен, большая часть мусора — от бумаги до рваных пакетов — слежалась в комки, похожие на коровьи лепешки. И Ольга не заметила ничего, похожего на растительность. Ни опавших листьев, ни травы, ни даже мха. Только слизистая плесень, похожая на сопли. А ведь если тут все давно заброшено, кругом должна быть сплошная флора... Но ее нет, хотя сырость такая, что если вывесить мокрое белье, оно раньше сгниет, чем высохнет.

Вспышка ярости озарила ольгины мозги — да когда же это все закончится?!! Опять колдовство, опять непонятки кругом сплошные! Так не должно быть! Это все надоело!

— В жопу зло! — глухо прорычала девушка в высокий воротник комбеза, просто, чтобы выразить отношение ко всему происходящему. Под условным 'злом' Ольга понимала и ЭпидОтряд, благодаря которому она снова неведомо где и определенно в опасности.

— Ты благочестива, сестра, — оказалось, Святой Человек услышал и одобрил. — Так держать.

Ольга сжала губы в нитку, удерживая рвущееся наружу точное, исчерпывающее и очень красочное определение, где именно девушка видела колдовство, Отряд, Империум, Императора и благочестие заодно.

Мы пошли в дом под вечер, — подумал вслух Доходяга. — Значит, сейчас должна быть ночь. Может раннее утро. А здесь, похоже, вечер. Но мы ведь не ходили столько...

Фидус глянул на часы и промолчал.

— Это не наша планета, — упавшим голосом выдавил Савларец, громко хлюпая провалом вместо носа.

— Может быть просто другой часовой пояс, — обнадежил Крип.

— На Гавани таких пейзажей нет! — отчаянно возопил Савларец.

— Значит 'карман', локальный, незаметный. Не думаю, что другая планета, телепорт сработал слишком быстро и аккуратно.

— Еще раз штаны намочишь, пристрелю, паникер, — пообещала Берта, сунув под отсутствующий нос каторжника свою мега-пушку. Тот заткнулся.

— Не Варп, уже хорошо, — сказал монах, крутясь на месте с химической пушкой наизготовку. Деметриус, показав 'свой самый свирепый оскал', передернул затвор пистолета-пулемета, отправив неиспользованный патрон в долгий полет. Латунный цилиндрик зазвенел, перекатившись по грязному асфальту, пока не остановился в луже с какими-то разводами желто-розового цвета. В такт звону металла высоко над головами и дальше, в стороне, рассыпался хрустальными колокольчиками негромкий смех.

Группа сомкнулась, ощетинившись стволами на все стороны света. Запах токсичной химии от недавних залпов огнемета и хим-пушки буквально душил, раздирая носоглотку. Люкт пыхтел так, словно готовился к стремительной пробежке и заранее насыщал ткани кислородом. Ольга, как самая низкорослая и небоевая, оказалась в середине строя, к тому же испуганно присела, так что несколько мгновений ничего не могла увидеть из-за широких спин и голов. А кто-то продолжал весело посмеиваться высоко наверху.

— Колдовство, — прошептал Деметриус, а Доходяга тихо, но витиевато выругался.

— Определенно, — отозвался Крип, словно его кто-то спрашивал.

— Какие симпатичные мальчики посетили меня, — весело сообщил невидимка. Голос звучал странно, будто двоился — сначала он возникал в сознании, сам собой, а затем, с ничтожным опозданием, проявлялся более традиционным способом.

— О, и девочки среди вас тоже есть! Какая славная и приятная компания!

Ольга, наконец, более-менее выпрямилась, задрала голову, привстала на цыпочки, чтобы заглянуть через плечи коллег... И увидела, что одна из старых, давно почерневших панелей засверкала огнями. Как будто чья-то колдовская рука вырезала красивый портрет, поместив его в убогое обрамление. Красивый, но главное — живой.

Ничего подобного Ольга прежде не видела, по крайней мере, в будущем. Телевизоры здесь были в изобилии, но очень примитивные, как советская классика, только хуже во всех отношениях. Имелась и голографическая проекция, многократно лучше, но встречалась она очень редко и, судя по всему, стоила каких-то нереальных денег, к тому же работать с ней могли преимущественно 'шестеренки'. Здесь же в старой раме сияла и переливалась удивительно четкая, объемная картинка, которая казалась трехмерной, несмотря на явное 2D. Более того, с каждой секундой просмотра образ приближался, становился глубже, объемнее, буквально затягивал внимание и взгляд наблюдателя.

Изображалось там... Ольга в силу разных событий ханжой никогда не была, а тем более обстановка и предшествующие события никак не располагали к смущению. Но, глядя на яркий прямоугольник, девушка почувствовала, что жар прокатывается от пальцев ног и выше, вплоть до кончиков ушей, которые вот-вот прожгут каску из оранжевой пластмассы.

Это был какой-то безумный коллаж, вереница образов, которые даже хард-порно нельзя было назвать. Карусель статичных образов и недлинных — буквально секунд по четыре-пять — роликов перетекали друг в друга с плавным ритмом, который удивительно гармонировал с биением сердца и естественными движениями глаз. Образы представлялись удивительно, запредельно гнусными, жестокое насилие было самой мягкой формой, перетекая в неприкрытый снафф и межвидовые связи. Но...

Ольга никогда не занималась фотографией, поэтому она не могла выразить словами, что категорическая мерзость сотворена с запредельным, нечеловеческим мастерством. Свет, ракурс, перемещение камеры, движения моделей, сами люди, не совсем люди и категорически не люди, которых захватил беспристрастный взор объектива... Девушка могла лишь ощутить, как ее затягивает феерия видеонарезки, которая вышла за рамки порнографии так же далеко, как море превосходит лужу. Вышла во всех смыслах, от гениального монтажа до кромешного мрака 'сюжетов'.

Хотелось, наконец, сбросить опостылевший баллон, сесть на капот ржавой машины и присмотреться внимательнее, чтобы понять — как это сделано? Каким образом обрывочные сцены невероятных извращений и лютого садизма выглядят, словно божественное откровение, образы высокой живописи. Почему гримасы ужасающей боли на лицах восхитительных 'моделей' граничат с улыбками невероятного наслаждения, сменяя друг друга в гармоническом совершенстве.

Сначала мир треснул и взорвался, затем пришла боль, не прелестно-декадансная, как в мистическом видосе, а приземленная, настоящая и очень противная.

— Очнись! — приказал Крип, потирая ладонь, которой влепил девушке затрещину. Инквизитор казался очень бледным, совсем как в ту пору, когда умирал от страшных травм.

— Это иллюзия! — прокричал Фидус, щедро раздавая пинки вперемешку с затрещинами. Ольга покрутила головой и увидела, что притягательное отвращение затянуло в иллюзорные сети не только ее. Прочие отрядовцы, так же как Ольга, вздрагивали от ударов Крипа, вертели головами и вообще походили на людей, которые очнулись от сна, но разум их все оставался еще в путах кошмара.

— Очнись! Очнись! — орал инквизитор, молотя по безносой физиономии Савларца, который закатил глаза и осел, опустившись на колени, сложив руки как раскаявшийся грешник. Каторжник нелепо отмахивался, что-то бормоча, как сомнамбула.

Бля, подумала Ольга, растирая гудящие виски. Он же стихи читает! Каторжная морда, все косившая под опытного сидельца, который в понятиях ровнее лазера и не бежал разве что с Терранского централа — да, он в почти молитвенном экстазе читал стихи о большой и светлой любви. И хорошо получалось, черт его дери! Как у человека, что годами шлифует произношение и слог. Видать не обмануло первое впечатление о том, что Савларец на самом деле не битый урка, вот нисколечко..

— Разбей! Разбей его! — уже во весь голос завопил Крип.

Выстрел из громовой пушки БоБе ударил почти так же больно, как ладонь Крипа. Живой экран поддался лишь после третьего выстрела, осыпавшись радугой осколков. Каждый из них падал медленно, словно пушинка, и каждый превратился в отдельную картину, вызывающе отвратительную и восхитительно прекрасную. Каждая манила, обещала и показывала...

Священник крутанул вентиль, переключая орудие в режим широкого распыления. Восславил Императора и нажал рычаг, поливая мираж дымящимся фонтаном, как из душевой форсунки. Колдовские осколки умирали медленно, расплываясь кляксами всех цветов радуги, падали на грязный асфальт, светясь, будто маленькие капли солнца. И все же умирали.

— О, Бог наш, Император, — потрясенно пробормотал кто-то, вроде бы Святой Человек.

А Грешник поступил совсем просто, он взял нож и выколол себе левый глаз, который соблазнил хозяина бесовскими искушениями. Эфиоп с удовольствием избавился бы и от правого, но долг требовал сохранять боеспособность, а слепой — не воин. Впрочем, Ольга покаянного самоистязания не увидела, поскольку глядела на фигуру, что скрывалась за миражом.

Она была здесь с самого начала, однако терялась за сверканием высокохудожественной порнографии. Тонкая женская фигурка, будто вырезанная из хрусталя, облаченная во что-то невесомое и такое же хрустально-искрящееся. Силуэт, заставляющий вспомнить о диснеевских феях, кажется, сейчас раскроются стрекозиные крылья и унесут чарующее создание прочь.

— Ну вот, зерцало разбили. Какие вы скучные...

Сияние скрадывало черты лица, однако тон не оставлял сомнений — 'фея' капризно надула губы.

— Изыди, — строго потребовал Священник, однако, не спеша распылять кислоту.

— Ай-яй-яй, служка трупа, — укорила 'фея', и голос ее зазвенел еще призывнее, еще очаровательнее. Ольга никогда не чувствовала в себе пристрастия к собственному полу, но в это мгновение захотелось обнять и поцеловать хрустальную чаровницу отнюдь не сестринским поцелуем. Судя по нужному дыханию спутников, колдовство зацепило всех. Хотелось упасть на колени и начать поклоняться 'фее'.

— Вы пришли в мой дом и начали грубо ломать мои игрушки. Это нехорошо.

Теперь в словах искрящейся фигурки послышалась явственная угроза, да и сам голос изменился, в нем начали проскальзывать рычащие, басовитые нотки, словно человеческий голос блистательно, но все же не идеально имитировала волчья пасть.

— Стреляем? — тихо вопросил Деметриус, сжимая рукоять оружия до боли в пальцах.

— Погоди, — столь же тихо отозвался Крип. Затем обратился уже к 'фее', церемонно и даже с некой потугой на поклон. — Чтобы развлекать хозяина, следует знать его имя. Или хотя бы его род. А мы не представлены.

— Фули болтать, — зло прошептал Плакса, который даже перестал шмыгать носом. — Жечь надо.

Его подвеска, похожая на бронежилет с механической лапой, сделанные из старого пластика и гидравлических стержней, громко жужжала, словно подчеркивая нетерпение хозяина.

— Тихо, — прошипела Берта, которая, видимо, что-то сообразила. За ее спиной радист нацепил черные эбонитовые наушники, крутя верньеры на корпусе агрегата. Кажется, у него что-то получалось, во всяком случае, зубы Святой скалил немного бодрее.

— У меня много имен, учтивый юноша, — пропела 'фея'. — Угадай, получишь награду!

Хрустальная фигурка замерцала особенно ярко, притягательно и легла на верхней перекладине пустой рамы, которая и так едва держалась ржавыми стойками, а теперь, после обстрела картечью, не падала только чудом. Удерживаться на ней могло лишь невесомое существо. Создание приняло изящную позу, преисполненную откровенного призыва, настолько, что Ольге снова захотелось сменить ориентацию.

— Я думаю, звать тебя следует по имени господина, — рассудил вслух Крип. — Кто твой отец? Многоликий Знаток Всех Путей? Или Неутолимо Жаждущий Совершенства?

— О, какой вежественный юноша, — снова рассмеялась фигурка. — Ты знаешь старые имена, они звучат словно музыка! Инквизитор, не так ли?

— Имел некоторое способствование, — снова поклонился Фидус. — В прошлом.

— Что же ответить тебе, — задумчиво протянула сверкающая дева. — Мой покровитель знает многие пути, у него много лиц, он совершенен сам и потому ждет совершенства от других, наделяя волей для неустанного стремления к идеалу! Это даст ответ на твой вопрос?

— Более чем, — криво усмехнулся Фидус. — Слишком прямо для последовательницы Владыки Перемен. Слуга Тзинча играл бы словами тоньше. И слишком много про совершенство, почитательница Шестерки.

— Если только я не ввожу тебя в заблуждение намеренно, о, мой маленький ценитель безобидных каламбуров, — демоническое создание хлопнуло в маленькие ладошки. — Какую интересную историю ты мог бы, наверное, рассказать, мальчик-инквизитор... — с легкой грустью протянула 'фея' и спорхнула на асфальт, повиснув над грязью на высоте считанных миллиметров, ровно столько, чтобы не коснуться ее кончиками хрустальных туфелек. За спиной хрустальной девы действительно развернулись, мелко трепеща, прозрачные крылья. Только не стрекозиные, а скорее как у мухи. Это сразу вернуло Ольгу из фантазий на землю, заставив вспомнить другую 'девочку', что сейчас догорала неведомо где ошметками плоти.

— О себе... — Хрустальная маска повернулась, будто высматривая нечто среди плотно сбившегося отряда. — И о ней...

Ольга сглотнула, но во рту мгновенно пересохло, так что пищевод лишь свело колючим спазмом.

— Но, к сожалению, вам здесь не место, — с неподдельной грустью приговорила 'фея', и очаровательный голос опять взрыкнул нотками зверя. — И вас тут быть не должно.

— Огонь, — приказала Берта, а Люкт, будто лишь того и ждал, выстрелил.

Точнее сказать, жахнул, потому что сервитор выпалил одновременно из всех восьми стволов, так, что пламя дульного выхлопа ударило на метр вперед, рассыпая искры. Хрустальная фигура превратилась в облако стеклянных брызг и растворилась в сумеречном воздухе, оставив за собой тень шепота в головах:

Умрите...

— Слаанеш, определенно, — вздохнул Крип, затем непонятно добавил. — Тзинчит не удержался бы...

— Что там? — гавкнула Берта, обращаясь к радисту.

— Мы где-то, похоже на этом свете, — торопливо отрапортовал Святой Человек. — Есть фон, но дальности не хватает. Или слишком слабый сигнал, не пробивает. Я включил маяк на полную, будем надеяться, кто-нибудь услышит.

— Если услышат, если быстро передадут по инстанциям, если прилетят, — перечислял Священник. — Это на часы. Самое меньшее.

— Мы не на Маяке, — жалостливо всхлипнул Савларец, растеряв каторжный гонор. — Нас никто не услышит!

Берта сразу же отвесила ему очередную затрещину, гаркнув 'Не трусить, морда тюремная!'

— Значит, скорее всего 'карман', — пробормотал Фидус. — И мы в нем лишние... Это значит...

Ольга снова глотнула и тихонько застонала от ужаса. Над сумеречным городом концентрировалась нездоровая атмосфера, сотканная из умирающего света, безнадеги, а также далекого, но приближающегося звука. Неприятного, очень тревожного, сулящего многие неприятности. Как будто стая волков окружила добычу и стягивала кольцо, только подвывали не живые твари.

— Самим не выбраться, — сказал Фидус. — Надо отступать в место, где сможем обороняться. Если я прав, достаточно продержаться какое-то время, затем 'карман' свернется.

— Значит, сейчас начнется долгая потеха, — подвел итог Священник. — К бою, да поможет нам Император!

Глава 16

Нет, это были не волки. Вряд ли горло живого существа из плоти и крови способно издавать подобный звук. Больше всего он походил на долгую музыкальную ноту, которая повисла в тяжелом затхлом воздухе, не желая затихать. Ноту неприятную, зловещую, больше всего пригодную для сопровождения фильма ужасов. От подобной 'музыки' хотелось бросить все, спрятаться под ржавую машину, натянуть капюшон и, зажмурившись, ни о чем не думать, только молиться, чтобы Император защитил, потому что больше некому. Ольга почувствовала, как дрожат руки, не мелкой противной дрожью, а по-настоящему, когда кисти рук пляшут как у гитариста с невидимым инструментом.

— Не бойся, — прогудел сервитор. — Я стану защищать.

Сам по себе кибернетический человек внушал некоторую уверенность благодаря обширным габаритам, но еще больше из-за суровой многостволки. Страх перед Бертой, а также основательность Люкта заставляли Ольгу дергаться между огнеметчиком и сервитором — ближе к долгу или безопасности.

— Туда! — Берта указала на дверной проем с выбитой и покосившейся на единственной петле дверью. — Занимаем оборону!

— Нет! — воскликнул Фидус. Он как будто пришел к некоему умозаключению, важному и не терпящему отлагательства.

— Предатель? — ощерилась наставница, и дробовик нацелился прямо в нос инквизитора. — Не выполняешь приказ?!

— Это 'карман'! — Фидус опять повторил все то же непонятное и неуместное слово. Но теперь пояснил. — Закапсулированная область пространства. Тайник. Комната, в которой можно отсидеться. Куда не попасть, если нет правильных ключей.

— И что с того?! — гаркнула Берта, крутя головой в попытках вычислить точное направление будущей и неизбежной атаки. Тщетно.

Звук приближался. Музыкальный вой теперь напоминал Ольге хор зомбей из 'Рассвета мертвецов'. Казалось, единый тысячегласный вопль доносится отовсюду, замыкая окружение. В любом случае маленький отряд оказался слишком измотан для бегства. Если только не бросить все снаряжение...

— Из 'кармана' нельзя просто так выбраться, — Фидус торопливо подбирал слова. — Но его можно 'отравить'.

— Чего?!

— Это капсула не только пространства, но и времени! — Крип начал трагически размахивать руками с выражением отчаяния на грязном лице. Видимо так он пытался донести мысль до собеседников наиболее выразительным и понятным образом. — Поэтому она такая безопасная! Но если в нее сунуть что-то чуждое, оно подействует как метафизический яд! 'Карман' начнет отравляться!

— Нихера не поняла, — сказала наставница почти спокойно, будто подводя черту. — Ерунда.

— Что для этого нужно сделать? — неожиданно в торопливую беседу вмешался Священник.

— Разрушать, — выдохнул Крип. — Мы здесь чужие, 'карман' будет нас отторгать, потому демоническая тварь и не стала с нами возиться. Надо сделать себя еще более чужими. И молиться, чтобы получилось. А если занять оборону в доме, продержимся, пока не кончится боезапас. И затем все.

— Херня, — монах присоединился к мнению Берты, затем подумал еще мгновение и добавил. — Но лучше плана все равно нет.

Священник обменялся взглядами с Бертой, и оба дружно кивнули друг другу.

— Братья и сестры! — возопил монах. Сорванное горло сипело и хрипело, как испорченный динамик, от того воззвание служителя культа звучало по-особенному страшно, как трубный глас, доносящийся с того света. Возможно из того самого 'варпа'.

— Все плохо так, что просто полный привод! И даже еще хуже!

'Оптимистично' — на удивление здраво и спокойно подумала Ольга. — 'Святой отец умеет вдохновить'

Но слова монаха звучали как-то... прямо. И честно.

— И все равно не ссать, дружбаны! — на каком-то инопланетном арго продолжил мини-проповедь Священник. — Потому что коли в угол уж плохо, с этим ведь все не кончается.

Он подумал мгновение и повторил с непоколебимой уверенностью:

— Нет, не кончается.

Ольга все с тем же отстраненным спокойствием поняла, что если бы сейчас пастырь начал обещать скорое спасение или погнал пургу про милость Императора — вот это было бы страшно и беспомощно. А так — Священник не обещал невозможного и был честен с паствой. Возможно потому, что слишком уважал коллег по нелегкому занятию и не лил им в уши сладкую воду про обязательное спасение. А это дорогого стоило.

Сумерки сгустились, но сам воздух источал гнилостное свечение, заменяя свет луны (которой Маяк все равно не имел). В неверных, пляшущих тенях возникли скрюченные, горбатые фигуры, будто сотканные из маленьких пепельных смерчей. Они выли, дружно, в один тон — не голосами, а словно передавая прямо в мозги бескрайнюю печаль и злую грусть. Не как в доме — тамошний бесплотный голос тоже грустил — а скорее подобно злым, неприкаянным душам, которые давно развоплотились и веками собирали по капле ненависть к живым. Ненависть и жажду теплой крови.

— Может все-таки в дом? — отрывисто спросил монах.

— Там скорее сами себя сожжем, — резонно ответила Берта, проникнувшись идеей Крипа. — И нужен большой пожар.

— Ну... тогда... ЖГИ!!! — проревел Священник, будто сирена атомного поезда.

И они зажгли.

Длинный язык ярко-желтого пламени прошелся над головами — Плакса выкрутил подачу огнесмеси на полную и жал гашетку без перерыва. Жужжание механизированной подвески терялось на фоне почти животного рычания, с которым огонь рвался из раструба. Попадая на мокрые стены, священный прометий громко шипел, испаряя влагу и скользкую плесень. Мгновение спустя к Плаксе присоединился Грешник, и отряд уже в два ствола попытался зажечь целый город. Или его часть, скрытую в загадочном 'кармане'.

Призрачная тень бросилась на отряд, едва касаясь ногами асфальта, как будто потустороннее создание имело вес пера. Тварь издавала странное шипение, но возможно так преломлялся между стенами гудящий звук от горячего пара. Ольга снова оглохла из-за грома люктовского дробовика, и заряд превратил нападающего в рваную кляксу, похожую каплю чернил в стакане с водой. Пару мгновений 'клякса' висела в дымном воздухе, затем растаяла в ничто. А ей на смену шли новые и новые.

— Кольцо! Кольцо огня! — вопила Берта. Огнеметы ревели, извергая пламя.

Ольга не смотрела по сторонам, не смотрела вверх и боялась глядеть вниз, под ноги. Она уставилась в окошко манометра на баллоне за спиной Плаксы, вздрагивая от выстрелов из дробовика Люкта, который бил по ушам с равномерностью метронома и силой кувалды. Сервитор, как настоящий боевой робот, распылял одну за другой тварей, что пытались разбить строй отряда. Очень быстро к башнеобразному дробовщику присоединились Деметриус и Крип, доставший откуда-то длинноствольный пистолет, похожий на маузер. Хорошим оказалось то, что серые призраки растворялись, получив лишь одну пулю, так что Деметриус перевел пистолет-пулемет в режим одиночной стрельбы и управлялся с оружием на удивление ловко. Однако враги не заканчивались, они лезли на улицу из окон и переулков, словно их безостановочно генерировало само проклятое место.

Почти у всех, кроме огнеметчиков, Священника и Ольги нашлись еще какие-то пистолетики, так что команда энергично отстреливалась. Баллонщица уже частично потеряла слух и не обращала внимания на выстрелы сервитора. Черная стрелка на белом циферблате манометра ползла к завершению шкалы, отмеченной полоской алого цвета.

— Где кислота?! — проорала Берта. Голос у наставницы был столь зычный, что даже наполовину оглохшая Ольга чуть присела, болезненно морщась.

— Да не поможет! — гаркнул, напрягая сорванную глотку, монах. — Мы сдохнем от испарений! Все же маски продолбали!

Наставница нечленораздельно рыкнула, перезаряжая комби-дробовик. Берта свой респиратор как раз сохранила.

— Уничтожу! — пообещала наставница. — Каждого второго! Потеря казенного имущества, нарушение инструкции и Устава! Сожгу перед строем, уроды!

— Угроза множится, — монотонно повторял сервитор. — Угроза множится, счету не поддается.

Очередная тень зависла в длинном, медленном прыжке, целясь опять куда-то в середину группы. Крип сбил противника одним выстрелом и на всякий случай разнес кляксу второй пулей, прежде чем призрачные струйки опустились на голову Плаксы. Дыма и огня все прибавлялось, так что сквозь огненную завесу враги прорваться не могли, а потому сменили тактику. Теперь они атаковали с верхних этажей и крыш, планируя как белки-летяги.

— Больше огня! Еще больше! — скомандовала Берта, и в голосе наставницы, пожалуй, впервые обозначилась нотка потаенного страха и безнадежности.

Стены, ржавые остовы машин, скамейки, провалившиеся сами в себя, загорались плохо — много воды, много плесени. Но адская смесь прометия и реагентов липла ко всему как сироп, вначале огонь испарял воду, а затем радостно пожирал высушенное топливо. Загоралась даже облупившаяся краска, выбрасывая струйки черного дыма и хлопья сажи. Серо-белые клубы пара вздымались к мертвому, неподвижному небу. Наверное, со стороны это было красиво — ярчайший факел, переливающийся красным, желтым и оранжевым, единственное пятно света среди вечных сумерек. Казалось, жаркое пламя бьется насмерть с угрюмым сумраком, и отчаянная схватка замерла в неустойчивой точке равновесия, когда ни одна сторона не может одержать верх.

Стрелка на манометре уперлась в штырек ограничителя, огнемет Плаксы зашипел и выбросил пару капель огнесмеси напоследок. Остался лишь синеватый огонек запальной горелки. Ольга только сейчас подумала, что запасной баллон лучше бы снять заранее, а ее руки уже выполняли заученную и многократно отработанную последовательность действий. Открыть пружинные замки-держатели в станке за спиной огнеметчика, дернуть опустевший баллон, позволив гравитации уронить его. Вовремя убрать ногу из-под тяжелого металла. Затем подносчица запуталась в сбруе и не смогла быстро перекинуть запасную емкость из-за спины.

Кажется, орали все, и персонально на нее. Если бы у девушки была пара запасных рук, она зажала бы уши, потому что дикие вопли пробивались даже сквозь вату частичной глухоты. А так Ольга лишь стиснула зубы и нечеловеческим образом вывернулась, разрывая то ли брезентовые лямки, то ли комбинезон, то ли собственную шкуру и все вместе. Во всяком случае, под ребрами ближе к спине хрустнуло и резануло болью так, будто порвалась какая-то связка. Застрявшая 'люлька' с баллоном, похожая на рамный рюкзак, переехала на плечо, а затем оторвалась совсем. Оказалось, что подносчица сломала не ребро, а застежку, похожую на фастекс.

Ольга вскинула на руках пузатый баллон со значком огнеопасности так легко, будто кантовала не без малого тридцать килограммов, а легкую подушку. Вставить, зафиксировать крюком, щелкнуть замками. Плакса все это время стоял, немного присев для удобства низкорослой помощницы. И молчал, пожалуй, единственный из отряда. То ли он верил в Ольгу, то ли наоборот, не ждал от нее ничего. Девушка почувствовала, что сама заливается слезами — было очень-очень страшно, к тому же едкий дым жег незащищенные глаза.

Шланг подсоединить, провернуть муфту на пять оборотов, не больше и не меньше, а то соединение будет неплотным или изношенная резьба сорвется. Топливо может пойти наружу, просачиваясь каплями до первой искры, а искр хватало, отряд окружил себя огненным кольцом, став центром рукотворного пожара. Становилось тяжело дышать, если быть точным — еще тяжелее прежнего. Мертвый воздух приобрел свинцовый привкус и оседал в легких, как вулканический пепел, цементируя альвеолы.

— Огня! Огня!!

Кто-то орал в глухое ухо и, кажется, бил девчонку по плечу. Ольга закусила губу до крови и сбилась со счета, сколько было поворотов муфты. По инструкции в таких случаях требовалось немедленно открутить все в ноль и повторить согласно инструкции, строго на пять, независимо от обстоятельств и условий, потому что взрыв баллона запросто может убить всех. Ольга закусила губу еще крепче и решила, что Император с ней, а если нет, то пусть команде перепадет хоть немного удачи. И ничего переделывать не стала.

Шипение клапана, свист, к счастью далекий от пронзительного звука с которым травит неплотное соединение. Стрелка на манометре станка за спиной Плаксы одним скачком уперлась в начало желтой полосы.

— Готово! — в свою очередь истошно заорала подносчица и ударила кулачком по плечу огнеметчика. Плакса нажал гашетку, а девушка вытерла грязным рукавом комбинезона такое же грязное, покрытое сажей лицо. Волны жара струились отовсюду кроме, пожалуй, мрачного неба. Дело шло к тому, что отрядовцы раньше сгорят, чем заставят 'карман' выплюнуть добычу.

'Пусть расстреливают' — с усталой безнадежностью подумала баллонщица и сняла каску, задрав голову, чтобы поймать хотя бы каплю прохлады или тень сквозняка.

Наверное, милость Императора и в самом деле пребывала с Ольгой, потому что Деметриус метким выстрелом сразил очередную тень, прежде чем она спикировала на людей. Но, скорее всего, Бог человечества рассудил, что маленькая подносчица все же отягощена немалыми грехами, так что милость свою Он отмерил довольно скупо. Уже почти растворившаяся 'капля' в последнее мгновение существования коснулась ольгиного лица в тот момент, когда девушка сняла шлем и подняла лицо вверх.

Сначала не произошло ничего, а затем в зрачок будто вонзили раскаленную иглу, и Ольга мгновенно ослепла на правый глаз. Она пронзительно завизжала и, схватившись за лицо, бросилась сама не зная куда, лишь бы уйти от кромешного ужаса вокруг и ужасающей боли, которая впилась в затылок и пошла гулять по всему черепу рикошетом. Сервитор не подвел и здесь. На втором шаге он поймал девушку и ударил ее по затылку стволом дробовика, а затем буквально швырнул обмякшее тело на руки Деметриусу.

— Теснее ряды, друзья, — почти спокойно вымолвил Священник. Он поднял ствол химической пушки вертикально и повернул большим пальцем колесико регулятора. — Это будет больно. Но закончится быстро.

Монах явно собрался накрыть всех коллег кислотным фонтаном. Савларец безнадежно зарыдал, круче и горше Плаксы, хлюпая носовым провалом. Грешник опустил пустой огнемет и сложил руки на груди, склонив голову, явно дожидаясь славной гибели. Ольга стонала в беспамятстве и билась, как пойманный воробей, на руках Деметриуса, который лил в глазницу содержимое какой-то медицинской бутылочки.

— Действует! — завопил Крип. — Смотрите, действует!!!

Вокруг действительно происходило... что-то. Город и ранее походил на декорацию, построенную специально для некоего мистического действа, неживую изначально, пустую. Сейчас же из домов и улиц вокруг некая сила будто выпила остатки жизни и тусклых красок. Трехмерная картина стала плоской и, казалось, достаточно сделать пару шагов, чтобы выйти из рамки, покинув убогое изображение. В довершение всего стены дрогнули.

— Милость Его с нами, — прохрипел Священник, опуская распылитель. Черная кольчуга громко скрипела при каждом движении.

Милость не милость, а 'карманный' город заколебался, будто расстроенное изображение на плохом телевизоре. Берта, удерживая дробовик одной рукой, вытянула вторую и посмотрела на пальцы, выглядывающие сквозь прорехи в рваной перчатке. Комбинезон из желто-зеленого стал коричневым, измазанным в саже и грязи. Пальцы саднило от порезов, капельки крови густо заляпали прорезиненный кожзам перчаток. Но рука была материальной, настоящей, в отличие от асфальта и тротуара, что служили ей фоном.

Наставница сжала и разжала кулак, чувствуя, как болит сорванный ноготь. Решетка водослива, на которую Берта ступила мощным сапогом — дрожала, вибрируя и размываясь в один серый мазок. Звуки давно умершего района глохли, распадаясь на отдельные нотки, которые, в свою очередь, гасли, как искры во тьме. Очередная тень бросилась на Савларца и прошла сквозь каторжника без последствий. Безносый заорал от страха и почти сразу замолк, сообразив, что жив и умеренно здоров.

— Получилось, — прошептал кто-то чуть ли не с благоговением. — Получилось...

В утверждении скрывался и вопрос — а получилось ли, в самом деле? Не перекинется ли начавшееся изменение на гостей, что незваными проникли в свернутую часть мира, хранившую замороженное прошлое бог знает сколько веков? Но тут само мироздание ответило на боязливую мольбу.

'Карман' действительно схлопнулся. Очень быстро, очень масштабно — края видимого мира завернулись к беззвездному небу будто скатерть, которую снимают с праздничного стола со всем содержимым. Пара мгновений, и город скрутился в сферу, как вывернутая наизнанку планета, где жизнь располагается на внутренней стороне. Еще несколько секунд, и сфера начала сжиматься к центру, где вспыхнула алая точка, буквально прожигающая сетчатку. Все происходило абсолютно беззвучно, так что грандиозный эффект показался камерным, совершенно не впечатляющим, даже не страшным.

Берта вдохнула...

... и выдохнула облачко пара в танцующие перед носом снежинки.

В уши ворвался ликующий вопль, сначала одноголосый — Савларец вопил от избытка чувств и общего счастья — а затем хоровой, по мере того как остальные проникались пониманием.

— Спасены, спасены, спасены, — монотонно повторял Святой Человек, опустившись на колени, загребая свежевыпавший и сухой снег.

Плакса медленно, устало щелкнул замком и позволил огнеметной подвеске самой упасть. Бесполезное оружие стукнуло металлом по мерзлой почве, твердой словно камень. Хотя нет... не земля. Сплошной лед. Похоже, компания оказалась в бескрайнем ледяном поле, изломанном, с горбами торосов и провалами трещин.

Люкт невозмутимо переломил дробовик и зарядил единственный ствол последним патроном. Затем сообщил:

— Угрозу не наблюдаю. Отрицательная температура. Отрицательная температура. Отрицательная...

Крип сделал странное, он подошел к полуживому слуге и на мгновение прислонился лбом к плечу сервитора, хлопнув Люкта по спине. Жест был бы уместен как знак благодарности живому сподвижнику, но казался глупым применительно к недороботу. Впрочем, Берта сочла его трогательным и по-своему верным. Без железной башки с его точной пальбой они, вероятно, не погибли бы в полном составе, но кого-то наверняка потеряли бы.

— Связь, — наставница, как обычно, вернулась к насущным заботам раньше всех.

— Да, ищу, — откликнулся радист, поднимаясь с колен и растирая замерзшие руки.

— Все как ты и ожидал? — спросил монах у Крипа. Инквизитор явно разрывался меж зовом долга и беспокойством за судьбу Ольги, которой занимался Деметриус.

— Ну-у-у... нет на самом деле, — честно признался Фидус. — Я ждал, что все грохнется вместе с нами. А тут... — он огляделся.

Пейзаж был унылый и радостный. Унылый, ибо представлял собой типичную картину Ледяного Маяка. Похоже, компанию выкинуло посреди замерзшего океана, на ледяной панцирь, скрывавший темную бездну до пятнадцати километров глубиной. Радостный — по той же причине.

— А тут какое-то доброе чудо, — покачал головой Крип с выражением бесконечного удивления на лице. — Мы как будто оказались не просто чужими, но совсем-совсем чужими.

Молодой инквизитор покрутил пальцами, словно не мог подобрать нужные слова.

— Настолько 'ядовитыми', что умирающий... этот... 'карман' нас не перемолол в кашу, а выкинул через себя? — Священник внезапно пришел на помощь, и Фидус благодарно кивнул.

— Да, примерно так. И я не понимаю, как это могло случиться. Что могло нас так...

Он умолк и кинул быстрый взгляд на Ольгу, но сразу отвернулся, будто хотел скрыть вспышку интереса.

— Нет, не понимаю, — твердо закончил мысль инквизитор.

— Ну-ну, — глубокомысленно вымолвил Священник, похлопал мощными ладонями и подпрыгнул, греясь в движении. Служитель культа сейчас походил на гнома — широкий, коренастый и явно нелетучий на вид.

— Связь давай! — прикрикнул он на Святого Человека.

— Даю, даю, — буркнул радист. — Все торопят, все спешат... а как тут нормально дать, если ни привязки, ни триангуляции...

Немного поколдовав над шайтан-ящиком, Святой поднял голову и сообщил:

— Мы на Маяке. Но похоже на другой стороне планеты. Дальности не хватает. Вот если над нами пролетит спутник, если он поймает сигнал нашего маяка...

— Ясно, — Берта улыбнулась с кислой миной человека, набившего полный рот витаминных таблеток. — Жечь нам нечего, значит окапываемся. Снег хороший теплоизолятор. Собьемся гуртом, будем греться как полярные гроксы, общим теплом. Если ветер не поднимется, часов двадцать протянем.

— Как она, — тихо спросил Фидус.

— Похоже, глаза больше нет, — так же негромко сказал Деметриус. — Совершенно мертвая плоть.

— Потустороннее касание, — со сдерживаемой болью в голосе вымолвил инквизитор.

— Да. Повезло.

Ольга по-прежнему была в обмороке, на свое счастье, боль от единственного прикосновения запредельной сущности оказалась такая, что пробивала даже затуманенное сознание. А обезболивающие препараты в аптечке Деметриуса были представлены очень символически. Худенькая девушка глухо стонала и корчилась в судорогах.

— Давай ка я ее придержу... — предложил Фидус.

— Да, я сейчас вколю ей двойной транквизизатор, — продолжил мысль санитар. — Чтобы обеспамятела совсем.

— А сердце выдержит? — усомнился инквизитор, взяв Ольгу за руки бережно, с большой осторожностью, но крепко.

— Может и не выдержит, — Деметриус прищурился, стараясь не выронить ампулу мерзнущими пальцами, работать в перчатках было невозможно, пришлось их снять. — Но все равно лучше чем...

Он не закончил, а Фидус лишь молча кивнул, соглашаясь.

— Задери рукав, — Деметриус зубами надорвал герметичный пакетик со спиртовой салфеткой. Замерзшие губы двигались с трудом, слова звучали глухо и невнятно.

Небо и так было мрачным, однако штормовой фронт выделялся на его фоне угольно-черной полосой и обещал бурю в течение буквально пары часов. При такой погоде никто даже не поднимет самолеты на поиски, а уже взлетевшие машины развернет обратно. Сильный ветер, считай, умножает холод на полтора, и до рассвета никто не доживет. Затем ветер и ледяная крошка обтешут мертвецов до костей, бросят как памятник людским неудачам, который все равно никому не найти.

Люкт молча и размеренно дробил ледяные глыбы, те, что поменьше, металлическим прикладом дробовика. Доходяга и Грешник складывали обломки во что-то наподобие низенькой стенки по обе стороны большого тороса, так, чтобы получился хоть какой-то щит против жестокого ветра.

Савларец, черпая каской снег, затянул очередную жалостливую песню о тяжкой доле честного сидельца, который сначала претерпит от вертухаев, затем будет кремирован. Мама получит конверт с пеплом, застеклованным пальцем и нижней челюстью (для идентификации и подтверждения по отпечаткам), после чего, разумеется, у старушки от горя разорвется сердце. Безносый урод пользовался всеобщей усталостью и ныл, не опасаясь побоев. Антиветровая защита получилась никудышной, снег оказался сухой и не лип, а пересыпался, как стеклянная крошка. Но лучше чем ничего, может еще пара часов жизни.

Они нападали на нее, — тихо, почти на грани шепота сказала Берта, глядя в сторону темной полосы, что шла с востока.

Священник помолчал, кусая губу, машинально, как человек, неосознанно вернувшийся под грузом ответственности к детским привычкам. Глянул исподлобья на маленькую послушницу, которую лечили сразу двое.

— Не получилось бы у нас треугольника... — подумал он вслух, как бы отойдя от озвученной Бертой проблемы. — Парни видные, каждый по-своему. Да и девчонка не овца из ферралов.

— Тогда расстреляю, — пожала плечами наставница. — Всех троих.

— Не крутовато ли? — усомнился монах.

— В самый раз. На малую неуставщину закрыть глаза можно. Самогон бодяжить в стиральной машине, картинки с Сестрами Битвы в сортире разглядывать, слушать под подушкой нелегальное радио с похабными рассказами... это нормально. Но когда начинают крутить любови на троих, стрелять надо сразу. Потом дороже обойдется.

— Иногда думаю, что все-таки не хватает мне армейского опыта, — вздохнул Священник, затем резко вернулся к прежней теме. — Да, я заметил. Они ломились на нее, как мухи на свечу. И я не понимаю, отчего. Эта пигалица не еретичка и не культистка. Не псайкер. Вообще никто.

Люкт, наконец, сломал приклад, даже стальная рама не выдержала и с треском разошлась по сварному шву. Грешник молча отдал сервитору небольшой саперный топорик, переделанный из гвардейского. Кровь, потихоньку сочившаяся из проколотых губ, засохла, смешалась с грязью, затем подмерзла и превратила лицо эфиопа в ужасающую маску. Деметриус хотел, было, помочь, но Грешник отказался от повязки, молча покрутив головой.

— Ладно, доложим, а дальше уже не наше дело, — подвела итог Берта. — Чую, комендант из нас души заживо вытащит при расследовании...

— Передохнули, айда работать, дадим пример пастве и подведомственному контингенту, — сказал Священник и скомандовал инквизитору. — Эй, бездельник! Хватит у фершала работу отбирать. Делом займись!

Холодный ветер пересыпал горсти снежинок, больше похожих на кристаллики льда с бритвенными краями. Команда строила укрытие с упорством обреченных, вцепившихся в последнюю соломинку. До той минуты, когда в грозовых сумерках мелькнул силуэт крылатой машины, и луч прожектора зашарил вслепую, выцеливая маленькую группу людей, прошедших в ад и вернувшихся обратно.

Глава 17

— Он жив, — Эссен Пале немного подумал и на всякий случай уточнил. — Они живы.

— Да, — согласился Шметтау. — Но, признаться, сейчас это волнует меня сугубо во вторую очередь. Или даже в третью...

Такие размышления вслух стали привычными для инквизитора много лет назад. Проговорить вопрос, разобрать и препарировать задачу или некую сложную тему. Притом, будучи уверенным, что сказанное никогда и ни при каких обстоятельствах не уйдет на сторону даже полусловом.

— Я рассчитывал празднично отметить конец жизненного пути Криптмана... но Император располагает, — Шметтау со значением поднял указательный палец. — Располагает.

Пале, как обычно, встал навытяжку, опустив руки по швам. Теперь, когда помощник инквизитора снял парик, стала отчетливо заметна сеть шрамов, покрывающих идеально лысую голову. Эссен внимательно слушал, точно зная свою главную обязанность — стать немым свидетелем великих мыслей великого человека. Время от времени делать уместные замечания. И в исключительном случае выступить оппонентом.

Калькройт сел, буквально расползся в кресле, идеально соответствующем анатомии старого и больного человека. Тяжело выдохнул, расслабляясь. Не так уж часто удавалось выкроить время, чтобы спокойно, без лишней спешки дать отдых изношенному, однако все еще своему, родному позвоночнику. И немного подумать над любопытным казусом.

Белые тона небольшой каюты располагали к умиротворению, иллюминатор над головой открывал вид на безграничность вселенной и способствовал расширению внутренних горизонтов.

— Что же мы видим... — продолжил рассуждать инквизитор, и для себя, и для терпеливого Эссена. Ученик терпеливо слушал, понимая, что вопрос носит сугубо риторический характер.

— Мы видим планету без названия, но с прозвищем 'Ледяной порт'. Или 'Маяк'.

Шметтау поднял второй палец.

— Умирающее солнце, единственная планета. Холодно. Ничего полезного. Однако...

Третий палец.

— Система представляет собой навигационный центр секторального значения. Маяки, а также астропатические башни вынесены на искусственные спутники и астероиды. Но управляющий центр и вся сопутствующая структура планетарные. Так что сие убожество заселено куда обильнее, чем по справедливости заслуживает. И...

Шметтау сделал паузу, которая выглядела как театральная заминка, но таковой не являлась. Просто инквизитор задумался.

— И мы видим ярчайший пример двойственности. Можно даже сказать, диалектической противоположности. Почему 'маяк'? Потому что здесь в силу известных событий ткань Материума истончилась. Благо ли это? Безусловно. Навигаторы, операторы Имперского Таро и астропаты будут держаться за Ледяной Порт руками, зубами, а также иными частями тела, которые у них временами вдруг отрастают. Но есть ли оборотная сторона?..

Шметтау глянул на Эссена, который правильно истолковал взгляд патрона и сказал:

— Есть.

— Вот именно! — Калькройт поднял очередной палец. — Там где убавляется Материум, соответственно прибавляется... иная сторона. Что выражается в частых проявлениях Враждебных сил, и вообще местные службы работают, не покладая рук. Они даже меня пытались завербовать, и непременно будут пытаться еще. Культисты, хосты, ритуалы, эксперименты колдунов-самоучек... все раза в два-три, а то и пять чаще стандартных проявлений для планет такого класса и уровня заселенности. Но это цена, которую приходится платить за транспортную связность. Особенно сейчас, когда молотилка Саббат лишь набирает обороты. Вроде бы все, как и должно быть.

Инквизитор нажал рычаг, и кресло с тихим жужжанием превратилось в кушетку. Теперь Калькройт почти лежал, глядя в прозрачный потолок. Там, среди звезд, при желании как раз можно было разглядеть яркий огонек навигационного спутника, одного из многих в обширной сети.

— Как думаешь, дружище, что же меня беспокоит? — осведомился инквизитор, наслаждаясь покоем для изношенной поясницы.

При желании Шметтау давно мог бы заменить и позвоночник, хоть частично, хоть целиком. Однако с течением времени Калькройт избавился от эйфории, которую дарит высокоразвитая медицина. Да, можно жить долго, можно восстанавливать работоспособность после таких ранений, что были смертельны для примитивных людей древности. Но в силу той же диалектики приобретая что-либо, неизбежно что-то даешь взамен. И немолодой уже инквизитор начал ценить человечность, выражаемую во вполне практических килограммах живой плоти. Слишком много протезов, чрезмерно много инородной материи в его теле... Настолько, что временами инквизитор задумывался, не перейдет ли он когда-нибудь грань, что разделяет людей и 'шестеренок'.

— Я думаю, несистемные колебания проявлений Имматериума, — позволил себе предположить Эссен.

— Вот именно, вот именно, — мерно закивал Шметтау в такт словам. — Все на свете развивается по синусоиде, подъемы сменяются провалами и наоборот. Но когда мы видим аномальную картину...

Инквизитор покосился в сторону единственного стола, заваленного распечатками и отдельными пиктами. Все они отображали мудреные графики разной степени детализации. Все повторяли в разнообразных вариациях одну и ту же картину — зубчатая линия, похожая на кривую пилу, затем резкое падение с ровным плато и столь же резкий подъем, существенно выше предыдущей 'пилы'.

— Все на свете имеет причину. Зная причину, познаешь и следствие. Понимая следствия, предотвратишь беду, — вольно процитировал Шметтау 'наставление юного инквизитора'. — И, надо сказать, я испытываю некоторую тревогу...

Пале изобразил соответствующее моменту выражение обеспокоенности вкупе с предельным вниманием. Он проделал это с такой концентрацией и вниманием, что казалось, даже лысый череп сморщился, а нити шрамов налились кровью

— ... Потому что я вижу аномалию, которая не укладывается в статистику. Сначала стабильный период типичного хаотического присутствия со спадами и подъемами, — Шметтау обозначил движение ладонью, будто приглаживал невидимые мелкие волны. — Затем кульминация, когда ЭпидОтряд потерял две трети личного состава, так, что теперь на каждый радиальный состав приходится по одному отделению, а на линиях второй категории того меньше. Из океана выползает хрень, которую в итоге развоплотили, мобилизовав едва ли не пол-планеты, а также силы Флота. И затем полная тишина. Падение активности до нуля. Фактически ремиссия.

Шметтау резко провел сомкнутыми 'дощечкой' пальцами левой руки, будто разрезал невидимые нити.

— И сейчас новый рывок вне статистических прогнозов. Как это может быть?

— Первый вариант очевиден, — Эссен хорошо изучил своего командира, поэтому в точности знал, когда следует подтолкнуть мысль Шметтау в нужном направлении. — Это часть еще более длинного цикла, который выходит за рамки наблюдаемой и достоверной статистики.

— И это, в самом деле, очевидно! — согласился инквизитор, уставившись в иллюминатор. — Логично. Сначала очень длинная, ну, по человеческим меркам, разумеется, длинная полоса рядовых возмущений, затем вспышка, а после реакция истощения. Тогда сейчас мы, скорее всего, увидим долгую полосу затухающих колебаний. И начало нового цикла.

Он вздохнул.

— Жаль, что достоверных данных мало, слишком мало... А в их отсутствие приходится дуть на воду.

Инквизитор красноречиво помолчал, снова предоставляя возможность высказаться ученику и помощнику.

— Второй вариант, — сказал Эссен. — Непредвиденный фактор.

— И какой же?

Эссен едва заметно развел руками, демонстрируя пустые ладони.

— Не знаю.

— Вот именно, — задумчиво сказал инквизитор. — Как говорили древние, 'Ignoramus et ignorabimus', сиречь 'не знаем и не узнаем'... Но мы, как стража у осажденного дома, можем позволить себе роскошь только не знать, и то сугубо временно.

Шметтау сложил кресло, вернув ему традиционное положение. Хлопнул широкими ладонями по мягкой коже подлокотников, отбивая простенький ритм.

— И мне это не нравится, — вымолвил инквизитор в белое пространство. — Категорически не нравится. Последний раз, когда я видел нечто подобное, имел место кровавый пакт сразу на три стороны. Вряд ли, конечно, здесь повторяется то же самое...

Шметтау буквально выволок себя из уютных объятий любимого кресла. Поясница немедленно отозвалась уколом настойчивой боли. Инквизитор мысленно показал слабой плоти кукиш, припоминая, куда делся компенсационный пояс.

— Мне кажется, силы надлежащих Ордос в системе Маяка вполне профессиональны и многочисленны, — предположил Эссен. — Нет смысла делать за них работу.

— Твоя беда, дружище, — просипел Шметтау, растирая почечную область. — В нехватке фантазии. И узости воображения. Да, казалось бы, нам то что за дело до всего этого?

Ученик с трудом подавил улыбку, очень уж забавно смотрелся великий и ужасный Шметтау, который по-стариковски кряхтел и массировал больную спину.

— Может быть никакого. Может быть, это все ничего не значит, — развил мысль Калькройт. — А может и наоборот. В пользу второго свидетельствует нездоровое шевеление марсиан. Кастрюлеголовые что-то замутили, причем их активность так удачно совпадает с этой самой... флуктуацией... Как причудливо и странно все сплелось. Проблемы Маяка, Криптман, марсиане. Эта девчонка, наконец, ради которой наш совестливый герой полез в петлю.

— Похоже на действия влюбленного, — позволил себе предположить Эссен.

— Да ну, глупость какая, — отмахнулся господин. — У Фидуса была лишь одна любовь, и мы знаем ее имя. Нет. Его погнала сюда именно совесть. Чувство неоплатного долга. И какие бы чувства я не испытывал к нему, следует признать, то был достойный поступок. Весьма достойный. Хоть и бесконечно глупый.

Эссен поджал губы, изобразив гримасу несогласия и даже легкого фрондерства. Но промолчал.

— Может быть, мы тогда поспешили? — спросил сам себя Шметтау, ходя вокруг кресла, словно разминая суставы, согнувшись едва ли не пополам. — Может, не стоило избавляться от девчонки столь опрометчиво? Разумеется, никакая она не еретичка, но что-то в ней... такое... есть. Странное. Необычное. И все крутится вокруг этой... Ольги-Оллы. Криптман почти готов сгинуть, но тут возникает из ниоткуда эта мелюзга и спасает его. Причем сбегает от самого Ключника и его Душеглота, если верить допросным листам, а я им вполне верю. Маяк переживает ремиссию после тяжелейшей вспышки, но в Отряде появляется новая послушница и почти сразу планету опять накрывает серий нестандартных проявлений. Причем явно связанных одной сетью исполнителей... и никто не может сказать, чего же они хотят, кидая Варпу обычных людей без всякой системы.

Шметтау стиснул зубы и выпрямился, напрягая мышцы спины, будто корсет, облегающий изношенные позвонки.

— Я не верю в совпадения, Эссен, — отчеканил инквизитор, снова прямой, жесткий и похожий на себя, каким его знал прочий мир.

— Я. Не. Верю, — повторил он по складам, будто для того, чтобы ученик понял еще лучше.

— Как пожелаете, — согласился Пале. — Мои задачи?

— Сделаем так, — распорядился Калькройт. — Для начала попробуй вытащить из местных архивов давние записи, те, что не обработаны и не сведены в общую статистику аномальных проявлений. Что-то да удастся вытащить. Мне нужна выжимка. Попробуем действительно прикинуть, не 'долгий' ли это цикл.

Эссен кивнул, предвидя долгие сутки работы на стимуляторах.

— Затем надо бы пообщаться с кастрюлеголовыми, но я не хочу, поскольку это бессмысленно. Правды у этих идолопоклонников как у сервитора мозгов, а у хоста мягкосердечия. Учитывая, сколько железяки нагнали сюда войск, они чего-то упорно ждут. И раз уж не поделились знанием с местными Ордос, вряд ли сделают исключение для меня.

Шметтау глубоко вдохнул и протяжно выдохнул, будто прочищая легкие идеально кондиционированным и очищенным воздухом.

— Подождем и мы, — решительно закончил инквизитор. — Терпение есть удел сильных и верных. Подождем и посмотрим, чем это закончится.

— А потом? Если все-таки что-нибудь случится.

— Потом? — Шметтау с легким удивлением посмотрел на верного Эссена. — Потом все как обычно. Мы будем импровизировать сообразно моменту.

* * *

Ольга сидела и печально смотрела в зеркало, где отражалось изможденное лицо светловолосой девушки со стрижкой под машинку и глубоко запавшим глазом. Глаз покраснел от слез и был окружен мощным синяком. Во второй глазнице чернел объектив с красной точкой, совсем как у терминатора. Тонкий кабель в кольчатой оболочке шел от аппарата в сторону виска и скрывался под кожей, словно зловещая капельница. Висок чесался и болел, протез давил на орбиту и тоже болел, оптика не работала. Служба в ЭпидОтряде поворачивалась новой стороной жопы вселенского масштаба.

Как скупо разъяснили девушке медики из соседнего вагона — мрачные тетки 'госпитальеры' — на самом деле баллонщице сказочно повезло. Контакт с потусторонней сущностью мгновенно останавливал все жизненные процессы в пораженном участке, так что коснись эта дрянь, скажем, лба, подносчицу уже свезли бы в рабочую камеру атомного паровоза, используемую в качестве полевого крематория. Потерять всего лишь глаз — это прямо удача и явное свидетельство милости Его. Ольга кивала, складывала руки аквилой и лишь сжимала губы крепче, помня, что язык еретика — враг его. Глаз по-прежнему болел, камера оставалась мертвым куском железа. Пилюли, которые полагалось пить для блокировки отторжения, ужасно горчили и вызывали приступы рвоты.

— На.

Савларец с громким стуком брякнул на стол кружку воды. Ольга молча взглянула на каторжника.

— Пей, — сказал безносый и ушел, торопливо, словно боялся, что его заподозрят в чем-то хорошем.

После того как увечная подносчица вернулась из госпитальерского лазарета, ее навестили почти все сокомандники. Без лишних слов, с мелкими подарками или просто скупым одобрением. Лишь Безумец и наставница Берта избегали девчонку, да еще монах поглядывал на нее странно. Но к этому Ольга уже привыкла.

Тяжело вздохнув, девушка растворила в стакане Савларца таблетку глюкозы, выданную Грешником. Вернувшись в родной вагон, окривевший эфиоп надел черную повязку пирата и оставил рот зашитым, но заменил антисанитарийную бечевку продезинфицированной леской. Пищу он принимал через трубочку, сводя Ольгу с ума зловещим хлюпаньем, которое слишком напоминало последние дни жизни ее матери, когда женщина уже потеряла разум и способность жевать.

Ольга добавила в стакан пару витаминок, кислючих, но бодрящих, презент Святого Человека. Выпила, думая о грустном и вспоминая, как отделение вернулось 'домой' — без почета и церемоний, как заведомо подозрительные личности, которые возможно присягнули всему злу мира оптом, перецеловав под хвостом чертей варпа. В остальном же как будто ничего и не произошло. Поезд надолго застрял в каком-то комплексе, очень похожем на предыдущую станцию — сплошные цеха, башни да вышки — официально для планового обслуживания реактора. Гигантский паровоз отцепили и перегнали в ангар, так что состав обездвиженно замер на запасном пути памятником самому себе. К поезду прицепили еще с десяток вагонов, словно готовилось кратное увеличение личного состава, однако в результате ни одного человека не прибавилось.

Говорили, что даже Пыхарь нашелся, он каким-то чудом выжил и, поплутав день-два в катакомбах, вышел далеко за районной чертой, сдавшись первому же патрулю. Однако разведчик пока не вернулся, видимо был под подозрением в неблагонадежности.

Боль раздражала. Она была сильной ровно настолько, чтобы с одной стороны человек не лез на стенку, с другой же — не забывал ни на минуту о печальном уделе калеки. И постоянно чесались места, где металл уходил в плоть.

— Повернись.

Это пришел Деметриус. Вооруженный дарами 'госпитальерок' санитар отделения каждые три-четыре часа протирал и смазывал какими-то мазями пораженную глазницу. Это приносило некоторое облегчение, но слабо и лишь на короткое время. За спиной Деметриуса маячил высокий Крип, но в общение особо не лез, за что девушка была инквизитору немного благодарна. Говорить не хотелось. Ни с кем.

Деметриус закончил, собрал в пакет использованные тампоны и внимательно поглядел на пациентку. Девушка отвела взгляд. Санитар вздохнул и ушел к себе, не пытаясь ободрять калеку, за что подносчица тоже была признательна. Все дежурные утешалки она выучила наизусть еще у госпитальерок, слышать в очередной раз, что всего лишь глаз это малая плата за служение Богу-Императору и прочее 'один раз не еретик' было бы невыносимо.

— Недорогая плата за жизнь.

— Иди в жопу, Фидус, — буркнула девушка, уставясь в клепаную сталь там, где в обычном вагоне полагалось быть окну.

Крип таки вошел и сел на скрипнувший диван против Ольги.

— Ты не знаешь слово 'жопа'? — по-прежнему не оборачиваясь, уточнила девушка.

— Знаю. А еще я инквизитор. И знаю, как платят за такие... контакты, — очень серьезно отозвался Крип. — Поверь, ты отделалась очень дешево.

— Я прям рада.

— Сейчас нет. Но будешь, когда опыта прибавится.

— Возможно.

Ольге не хотелось ругаться и спорить, она рассчитывала, что Крип устанет от одностороннего общения и сам куда-нибудь пропадет.

— Поверь, это и в самом деле неплохо.

На этот раз она вообще ничего не сказала, упрямо глядя в стену под бойницей с крепко завинченными барашками винтов. Фидус, кажется, хотел еще что-то вымолвить, но тут завыла сирена. Такой звук Ольга еще не слышала, хотя вроде бы выучила назубок все сигналы бронепоезда, от авральной готовности до команды к отбою. Звук был не таким громким как боевые команды, однако, заунывным и зловещим, как шопеновский марш.

— Ого, — сказал в коридоре Доходяга.

Ольга хотела спросить, в чем дело, а затем решила, что пусть будет очередной сюрприз. Одним больше, одним меньше, ничего хорошего все равно не случится...

— Парадное надеть! — скомандовала Берта, как обычно на повышенных тонах, с торжественной мрачностью. — Все на плац, пять минут собраться!

Ольге парадной формы еще не выдали, так что подносчица ограничилась вычищенным комбезом с заклеенными прорехами. Так же облачились Крип с Деметриусом. Прочие надели уставную форму, которой обычно мало кто пользовался — кожаные ботинки, галифе, что-то вроде мундира без погон, из грубой ткани, с брезентовым поясом, воротником-стойкой и очень широкими нагрудными карманами. Головной убор смертникам Адепто Пурификатум не полагался.

При спуске по винтовой лесенке случился инцидент — на Ольгу внезапно бросился сумасшедший член команды, про которого девушка уже начала забывать. Безумец кинулся на нее из темноты, облапил и громко завопил:

— Дитя, дитя!

Ольга в свою очередь завизжала от страха, отбиваясь.

— Отвали, дурной!

Понадобилось несколько мгновений, чтобы понять — Безумец не хочет ей навредить. Тронувшийся бедолага цеплялся за девушку и буквально рыдал, повторяя одно лишь слово. Казалось, он хочет пробиться сквозь некую стену, донести очень важную мысль, дело жизни и смерти.

— Дитя... Дитя! — упорно, раз за разом повторял Безумец, хватаясь костлявыми и удивительно цепкими пальцами за ольгину одежду, разрывая плотную ткань. — Дитя!!!

Он плакал и кричал прямо в лицо девушке. Объединенными усилиями Савларца и Водилы несчастного, в конце концов, оторвали и сунули обратно в темное пространство меж уровней вагона, где Безумец обычно и скрывался.

— Господи, боже... — прошептала Ольга, прислонившись к стенке. Она чуть не перекрестилась и вовремя удержала руку.

— Он тут сам не свой, — сказал Водила, поправляя шляпу. — Как вы провалились куда-то, так и чудит. Но прежде тихо сидел. Эх... как бы в лечебницу сдать не пришлось...

Только сейчас, когда весь личный состав 'Радиального-12' собрался на плацу, Ольга в полной мере оценила, какая же маленькая в самом деле команда ездит на атомном поезде. Девушке представлялось, что каждый вагон это хотя бы один танк и отделение 'пехоты' плюс экипаж собственно бронепоезда. Впечатление усиливалось тщательно культивируемой замкнутостью вагонов. И только сейчас Ольга поняла, что команда БоБе, в сущности, единственная боевая единица 'Радиального' Ну, еще вагон 'госпитальерок', что бы это ни значило. Еще с десяток людей чисто административного аппарата во главе с комендантом, оркестр, поездная бригада с нашивками в виде расщепленного атома.

И все.

Погруженная в невеселые мысли, Ольга не сразу отметила, что со стороны дальнего ангара катят уродливую конструкцию, похожую на телегу с виселицей. Тем более, что катили со стороны незрячего глаза. Когда же заметила, спешно втянула живот, пытаясь оказаться совсем незаметной, благо ее место было в конце строя.

За конструкцией, сопровождаемый охранниками из 'арбитров' понуро шагал человек в тюремной робе, сильно избитый. Ольге понадобилось несколько мгновений и ропот, скользнувший по строю, чтобы узнать Пыхаря. Разведчик — надо полагать уже бывший — едва переставлял ноги, а временами повисал на конвоирах.

Тишина воцарилась над плацем. Слабый ветер гонял снежок, морозил открытые щеки. Ольга чувствовала, как дыбом встают отрастающие волосы на макушке. Рядом сопел невысокий Плакса. Негромко запиликал горн в руках поездного трубача, второй музыкант застучал по барабану. Перед строем вышла Берта с огнеметом в руках.

'Боже мой' — только и подумала девушка, чувствуя, как дрожь расходится по телу. Ольге пришлось незаметно — во всяком случае, подносчица надеялась, что незаметно — опереться на плечо 'своего' огнеметчика. Плакса тихонько сжал ее пальцы, словно призывая к осторожности и молчанию.

Комендант — высокий старик с клочковатой бородой и вислыми бакенбардами — что-то неразборчиво скомандовал. Строй еще больше подтянулся и дружно вытянул вперед подбородки. Кто-то через два-три человек от Ольги шепотом молился. Пыхаря, тем временем, затащили на повозку и приковали цепями к столбу, похожему на миниатюрную опору электропередач. Разведчик молча шевелил губами, озираясь, будто не верил, что все это происходит наяву.

Берта подкрутила регулятор и зажгла горелку. В тишине запал шипел громко и отчетливо, как разъяренная гадюка. Комендант все так же неразборчиво задвинул короткую речь. Ольга не поняла ни слова, сосредоточившись на том, чтобы не упасть на ватных, подкашивающихся ногах. Она все ждала когда, наконец, объявят, что все это суровая и справедливая демонстрация, а теперь всем разойтись, Пыхаря расковать и в казарму, на поруки. Нельзя же убить человека — сжечь к чертовой матери!!! — лишь за то, что когда все панически бежали, он свернул не туда?!

Или можно?..

Вперед вышел Священник, держа в руках библию. Монах поднял над головой священную книгу и провозгласил:

— Избранные слуги Его! Восславим нашего Владыку!

— Славим Его! — отозвался строй, набожно складывая руки.

— Этот человек проявил трусость, — зычно продолжал Священник, тыкая библией в сторону Пыхаря. — Он был облечен почетным долгом и предал доверие!

Ольге хотелось закричать в голос, что святоша рехнулся, как и все здесь, кто выровнялся в едином строю на промерзшем бетоне. Что любой мог бы оказаться на месте бедного разведчика и стоять сейчас в цепях, облизывая кровь с разбитых губ, под прицелом Берты.

Хотелось...

Плакса, будто прочитав ее мысли, крепче сжал холодные пальцы баллонщицы. Ольга качнулась и поймала взгляд Крипа, пронизывающий, упреждающий. Инквизитор едва заметно покачал головой. Девушка прикусила язык, по-настоящему, до медного привкуса во рту. Подносчица отчетливо поняла, что сейчас — и вообще, в будущем — достаточно пары неудачных слов, чтобы самой прислониться к решетчатой пирамиде из горелого металла.

— Однако грех его будет искуплен в очистительном огне! Тело распадется в прах, но душа воспарит к Императору, если будет на то милость Владыки!

— Г-г-го... пролязгала зубами Ольга, понимая, что даже слово 'господи' вымолвить не в силах. И господь, которого она молила о чуде, не имеет ничего общего со злобным божеством этого мира и этих людей.

— Покайся, трус! — призвал монах, и Пыхарь, наконец, сумел выдавить несколько слов.

— Простите, — жалко, тихо просипел он, с трудом шевеля губами. — Простите... я... не хотел...

— Умри с честью, — сурово призвал Священник. — Умри с достоинством! Умри со смирением и молитвой на устах!

Он подошел к столбу и протянул книгу Пыхарю. Приговоренный с неподдельным благоговением поцеловал краешек библии. Он все время что-то бормотал, ветер доносил отдельные слова:

— Простите... милость... каюсь...

Монах отступил и кивнул Берте, подав сигнал. Конвоиры также расступились.

— Император! — во всю глотку возопил Пыхарь, гремя цепями, он держался на ногах лишь благодаря узам. — Боже, прости меня!!! Я не виноват! Я...

Наставница без лишних слов нажала рычаг, и яркая струя красного пламени окатила смертника. Жидкий прометий сразу превратил казнимого в живой факел, над плацем разнесся душераздирающий вопль сжигаемого заживо.

Здесь Ольга решила, что с нее хватит, и упала в обморок. Прямо на руки Фидусу, который успел заметить, как подламываются ноги девчонки, и выбежал из строя.

Глава 18

Бело-серая постройка высотой двенадцать этажей располагалась чуть наособицу от главного комплекса планетарного космопорта. Здание было типичным для Маяка и выделялось разве что сдержанностью декора, лаконичного даже по меркам бедного мира. Стены не украшали святые символы, сама постройка также не являлась зримым воплощением Веры в аскетическом стиле некоторых Кузен, восславлявших откровения Омниссии через геометрию и соотношение линейных размеров. Просто коробка из выбеленных инеем бетона, кирпича и стекла, лишь многочисленные антенны всевозможного калибра на крыше указывали, что это не склад или рядовое здание чиновничьего аппарата.

Именно здесь расположился штаб экспедиционного корпуса Адептус Механикус. Магосы, разумеется, одобряли зримые образы столпов доктрин Бога-Машины, но в данном случае решительно выбрали практичность и незаметность. Кирпичный ангар с крышей из рифленого металла и выкрашенными блеклой краской воротами надежно укрыл 'Пса Войны', что стал вместилищем сознания Дотурова. Простые автоматы — по сути, всего лишь автономные манипуляторы технопровидцев — протянули связь и кабели питания через вентиляционные каналы, разместили контроллеры, а также примитивные коммуникаторы там, куда при всем желании не смог бы добраться человеческий инженер. Сервиторы, объединив два этажа, собрали ядро полевого когитатора, чьи операторские терминалы расползлись по зданию, словно зиготы орочьих грибниц.

Дотурову не требовались ни голографические проекторы, ни даже простые мониторы, чтобы воспринимать получаемую со всей планеты информацию. Данные напрямую загружались через инфодиоды в бортовые датабанки титана, откуда считывались виртуальными коннекторами марсианина. Образ застуженной планеты в сознании Лексик Аркануса был окружен множеством ветвящихся графов. Скользя по ним, можно было узнать буквально все, что так или иначе было зафиксировано хотя бы одним датчиком или контроллером — начиная от траекторий движения любого из восьми тысяч двухсот семидесяти спутников и заканчивая недельными колебаниями цен на шерсть диких муффало у экспедиционеров СПО северного континента.

Подобную информацию чиновники Администратума в подавляющем большинстве игнорировали, воспринимая как бесполезную. Несовершенство человеческого мозга, пусть даже и усиленного имплантатами Механикус, не позволяло оценивать и перерабатывать такие объемы данных. Многие радикалы считали подобную ограниченность симптомом тяжелого недуга, признаком изначальной ущербности Империума и его управляющих шестеренок. Другие указывали, что разумное округление параметров вкупе с использованием вероятностных моделей позволяет достаточно эффективно управлять огромнейшими социальными структурами. Там, где Механикус сознательно шли на дробление и сокращение объемов своих административных единиц, Администратум управлял секторами из сотен тысяч звездных систем, обладая возможностью при необходимости концентрировать поистине грандиозные силы.

И то, что сейчас это могущество могло оказаться бесполезным, не было ошибкой или просчетом. У каждого инструмента есть свои пределы эффективности и свои сферы применения. Пришедшая из глубины тысячелетий истина про гидравлический пресс и квантовый дефектоскоп была тому лишь подтверждением. Сила Человечества заключалась в вариативности, в наличии инструментария для решения любой возможной задачи.

Таков был истинный смысл Олимпийского Договора.

Внимание Дотурова разделялось на тысячи параллельных процессов, которые в свою очередь ветвились — непредсказуемо и хаотично с точки зрения стороннего наблюдателя. Ни один бит полезных данных не мог проскочить мимо пристального внимания марсианина. Дотурову подумалось, что подобная эффективность, ныне доступная лишь единицам из высшей иерархии Марса, когда-то была обыденностью для Извращенного Интеллекта времен Темной Эры Технологий. Главным эволюционным преимуществом и одновременно главной же уязвимостью.

'Те, кто стремятся лишь к машинному совершенству, игнорируют тот бесспорный факт, что искусственный интеллект проиграл в глобальном соперничестве, несмотря на его видимое превосходство', — отметил марсианин. — 'Стремление полностью уподобиться проигравшей стороне ведет к неизбежному поражению. Ибо разум без души суть безусловная ересь'.

— Принцепсы запрашивают схемы выдвижения, — пришло сообщение от логиса Тэты.

Сознание Дотурова скользнуло вверх по логическим цепочкам, сводя обработанные данные в единую картину. Образ планеты покрылся дополнительными отметками, подобно кровососущим мелким насекомым, что роятся вокруг северных муффало в поисках участков, не покрытых толстой шерстью. Безусловно, дополнительный анализ дал бы еще большую точность, и, в конечном итоге, безошибочно указал бы единственную точку пространства, где (возможно) произойдет слияние Имматериума с реальным пространством, но время... Время принятия решения всегда являлось столь же важным ограничителем, как и доступные ресурсы.

— Первая манипула — 'Арбогаст', 'Дюгем', 'Конн', 'Лиссажу' и 'Потенот' — остается на прикрытии космопорта. В резерве манипулы — 'Киллинг'. Вторая манипула — 'Бессель', 'Дирихле', 'Крелль', 'Рунге' и 'Цермело' — выдвигаются в округ Лерке. Резерв второй манипулы — 'Кроновер'. Легион 'Этвеш' размещается на базах снабжения по указанному периметру. Геллер-дроны распределяются по центуриям легиона, в оперативном подчинении трибунов. Следует достичь полной готовности к блокировке столицы и порта в течение сорока часов с момента получения сигнала.

— Ожидается бунт в городе?

Дотуров отправил логису зашифрованный инфодамп с экстрактом прегрешений планетарного управления. Незаконные финансовые операции, объявления на закрытых каналах, порнография, наркотики, запрещенные услуги — все то, что неизбежно прорастает в тени любого человеческого сообщества с момента его возникновения.

— Это стандартный фон высокоорганизованной преступности в обществе сегментарного типа с элементами поликратии, — ознакомившись с данными, логис позволил себе возражение. — Однако нет ни малейших оснований полагать, что здесь существует сколь-нибудь значимая оппозиция, готовая бросить вызов законным властям Империума. Вы полагаете, аналитические системы Администратума упустили нечто существенное?

Формируя ответ логису, Дотуров параллельно задумался над философским аспектом проблемы анализа данных.

Когитаторы Извращенного Интеллекта были недостижимой вершиной развития вычислителей, но даже тогда чутье людей определенного склада и принимаемые ими решения зачастую превосходили возможности машинных миров. Ибо в условиях кризиса всегда присутствует 'момент прыжка' в темное будущее, которое даже искусственный разум не в состоянии адекватно прогнозировать. Да, на основании данных о прошлом и настоящем когитатор с более-менее приемлемой вероятностью моделирует будущее. Принимая решение на основании представленных когитатором данных, оператор меняет процесс развития ситуации, а, следовательно, и распределение вероятностей. Производится новый расчет, делается новый прогноз, который подсказывает направление иного выбора. Определить это направление удается методом последовательного приближения зигзагообразно, по типу 'броуновского движения', что в конечном итоге приводит к выбору 'наилучшей из всех возможных' ситуаций.

Но в ряде случаев то, что люди называют 'чутьем', обнаруживает 'ближайший путь' быстрее и точнее. В этом случае потери, как правило, сводятся к минимуму. Действительность состоит из бесчисленного множества больших и малых, отличных по амплитуде и скорости явлений, которые, взаимно влияя друг на друга, образуют гигантскую систему непредставимой сложности. Ни в один вычислитель никогда не получится вложить все возможные и учитываемые составляющие действительности. А если все же подобное и случится, все равно останутся непредсказуемые темные области непросчитываемых эксцессов, как на это указывает 'демон Лапласа'.

Но не сегодня.

Дотуров выслал Персею следующий инфодамп. Данные астропатов, сопряженные с докладами арбитраторов, отчетами следователей инквизиции, шесть раз посещавших систему за последние два столетия, визуальными образами Навис Нобилитэ и моделями угроз Адептус Астра Телепатика.

— Сопряжение Имматериума?

— Верно.

— Непредсказуемые последствия?

— Предсказуемые при наличии соответствующего массива вводных, которым на данный момент мы не располагаем. Поэтому ограничимся констатацией 'неизбежно разрушительные'.

— Мегаполис будет эвакуирован? — настойчиво интересовался Тэта.

— Только после начала сопряжения. Есть достаточно оснований полагать, что конкретные параметры рассматриваемого события могут иметь заметные отклонения, обусловленные целенаправленными действиями отступников. И, поскольку у отступников существует возможность адаптировать свою стратегию, исходя из предполагаемого противодействия — силы Механикус будут ждать. Незримо для возможных инфильтраторов в структурах Администратума.

— Нужно ли быть готовым к противодействию Темным?

— Я не встречал техноеретиков, способных избежать моего внимания. И сейчас их не наблюдаю.

— Я поставлю этой задаче средний приоритет, — отметил Персей Тэта. — В течение ста сорока минут 'Кроновер' будет подготовлен к выдвижению.

Дотуров был доволен. Его протеже не стал отбрасывать маловероятную опасность на основании утверждения высокопоставленного магоса, однако и не выделил на противодействие ей слишком много ресурсов, отвлекая их в ущерб основным задачам. Возможно, по результатам операции Тэта покажет себя достаточно эффективным, чтобы польза от его существования превысила возможные издержки.

Величественные титаны Магнос Омикрона выстроились вдоль магистрального шоссе единой стеной. С орудийных приводов 'Псов войны' не свисали военные флаги, привычные по официальным пиктам и торжественным выпускам дозволенных имперских новостей. Отсутствовала символика, долженствующая обозначать типы богоподобных машин, их манипулы, триумфальные знамена победоносных кампаний и число побед. Высадившиеся на 140101-55524-Р54024-52928П10 титаны еще не познали ярости схваток и упоения боем. И более того — формально они даже не входили в состав какого-либо Легио. Двенадцать 'Псов войны', реквестированных Дотуровым, оставались лишенным имени оперативным подразделением Коллегии Титаники.

С определенной точки зрения решение Лексик Аркануса определялось как вопиющее нарушение протоколов. Выдвижение манипул Коллегии без пешего прикрытия сектуриев было не дозволено в мирное время и категорически запрещено во время войны. Как гигантский зверь может быть ужален роем ничтожных по отдельности насекомых, так и внезапные нападения тяжеловооруженной пехоты на близком расстоянии представляют немалую угрозу для титанов. Однако формальный девятисоткилометровый марш второй манипулы до Лерке был заявлен как 'цикл полевых испытаний' в нейтральном окружении, а во всем секторе не было никого, кто мог бы оспорить решение Дотурова.

Орудийные конечности каждого второго 'Пса' синхронно опустились. Над покрытой изморозью степью разнеслась протяжная сирена, казалось, чахлый кустарник дрогнул в ужасе, тряся колючками. Шесть напоминающих бескрылых птиц машин приподнялись на сгибающихся назад ногах и дружно шагнули вперед, сотрясая мерзлую почву, вздымая клубы снега. Рев восторженной толпы со стороны города и порта, казалось, заполнил все пространство. Божественные машины Марса ступали по земле Маяка, и это значило, что планета в безопасности.

Выступившие вперед 'Псы' разошлись, напоминая хищных ящеров, ищущих след жертвы, а затем гигантскими шагами двинулись вперед, невероятно ловкие и быстрые для машины таких размеров.

Шесть титанов неслись по припорошенной снегом степи на скорости около сорока-пятидесяти километров в час. Конечно, слово 'неслись' может показаться неуместным для описания машин, каждая из которых поднимается на высоту до пятнадцати метров и весит без малого пятьсот тонн. Могущество и величие Марса неоспоримы, но законы физики властвуют даже над его творениями. Но все же... со стороны казалось, что на титанов не распространяются ограничения, накладываемые массой и инерцией. Перемещения 'Псов' отличались идеальной точностью, плавной замедленностью, которая превращала движение в танец, восторженный гимн динамике и координации.

Маршрут был проложен вдали от основных транспортных артерий и населенных пунктов. Именно здесь, на пустых равнинах, вдали от сторонних взглядов и камер, от присмотра сервиторов и секутариев, предстояло свершиться еще одному чуду Бога-Машины.

Шедший впереди 'Крелль', при каждом шаге выбивавший из почвы тонны промороженной пыли, внезапно развернул корпус, наводясь на 'Кроновер', избранный Дотуровым. Одновременно с этим провернулся блок стволов турболазера, обозначая готовность к атаке. Движения корпуса и ходовой части не совпадали, запутывая оппонента.

Впрочем, Дотуров, предвидя этот маневр, отреагировал уже в тот момент, когда 'Крелль' начал немотивированный разворот. Продолжая шаг, 'Кроновер' глубоко присел, сгибая ноги суставами назад, и мощным прыжком ушел в сторону. Уже в тяжеловесном полете мегаболтер Дотурова нашел противника и поразил его тридцатью восемью снарядами в уязвимое место, где поля двух пустотных генераторов накладывались друг на друга, образуя нестабильную зону перекрытия.

Условно поразил.

Титаны перемещались медленно с точки зрения людей, и невероятно точно, грациозно для гигантов такого размера и веса. Земля содрогалась под железной поступью, и, казалось, даже воздух звенит от интенсивности радиообмена в ходе учебного боя. Дотуров наслаждался каждой миллисекундой, и огорчало его лишь то, что вряд ли кто-то из экипажей осознавал истину: подлинное рождение их титанов происходило не в цехах и плавильнях Магноса Омикрона, но здесь и сейчас.

Новорожденные Духи 'Псов', осознавшие себя воплощенными в металле, керамике и пламени вещественных тел, наконец, получили биты настоящего опыта, первого в начале славной жизни. Того самого, что будет умножаться при каждой схватке, так, чтобы спустя многие века принцепсы и модерати назвали его Тенью, отзвуком собственных желаний богоподобной машины. Лексик Арканус с кристальной ясностью воспринимал тело 'Кроновера', по сути Дотуров и был сейчас титаном. Он ощущал частью себя вес боезапаса в автоматах заряжания мегаболтера, неслышимый человеческим ухом шорох снега и песка по корпусу, даже пульс сидевшего в кокпите модерати Персея Тэты. Дотуров слышал безмозглый речитатив орудийных сервиторов, подключенных проводами к 'рукам' титана, и нескончаемое медитативное бдение доверенного технопровидца в бронированной рубке контроля реактора. Чувствовал ритмичную пульсацию силовой установки и ледяной поток системы охлаждения турболазера. Бегущий луч ауспекса подсвечивал пятерку остальных 'Псов войны', а собственный датабанк просчитывал их наиболее вероятные маневры.

В чем-то подобные молодым хищникам, божественные машины учились, нарабатывали то, что у биологических организмов называлось 'инстинктами'. Они эмулировали внезапные атаки друг на друга, нападения из засады, одиночную и парную охоту, фиксируя свои и чужие успехи, а также неудачи без риска навсегда потерять всю зафиксированную информацию. Дотуров уже много лет не управлял боевыми машинами, но его недостижимое для прочих экипажей слияние с титаном, а главное — опыт! — позволяли с легкостью одерживать победы в схватках один-на-один или двое-на-одного. В этом не было самолюбования или мелочного утверждения, наоборот, Лексик Арканус щедро делился информацией, демонстрируя тактические схемы высокой сложности.

Принцепсы 'Бесселя', 'Дирихле', 'Крелля', 'Рунге' и 'Цермело' быстро перешли к отработке загона противника всей манипулой, координируя интенсивные перемещения и взаимное прикрытие огнем. Лишь огромный опыт позволил Дотурову одержать над объединенным противником верх два раза в двадцати одной попытке. Неизвестный принцепс, который якобы управлял сейчас 'Кроновером', снискал глубочайшее уважение остальных экипажей и почтительное внимание духов машин.

До округа Лерке оставалось восемьсот тридцать километров, манипула закончила первый акт учебных боев и перестроилась в походный строй, двумя колоннами с выдвинутым вперед охранением. Дотуров подумал, что в технической стагнации есть своя прелесть и неоспоримая выгода — навыки, обретенные тысячелетия назад, не устаревают, а лишь становятся лучше, как хорошо выдержанный алкоголь. Через сто километров быстрого марша учения возобновились, моделируя внезапную атаку. 'Кроновер' снова 'напал', расстреливая противников буквально в упор.

— Есть один аспект реализуемого плана, доступное обоснование которого, на мой взгляд, является недостаточным, — сообщил логис Тэта. — Для более эффективного выполнения порученных мне задач, я бы хотел получить дополнительную информацию.

— Принимается.

— Мое непонимание касается изъятия послушника Службы очищения, известной как 'Ольга'.

Имей сейчас Дотуров тело и лицо с возможностью отображения мимики, он улыбнулся бы, оценив тонкость Тэты. Логис использовал формулировку, которая формально отображала непонимание и сомнение, однако изящно подчеркивала приоритет именно недостаточной информации. Этакое 'я мог бы справиться лучше, если бы вы...', однако лишенное даже тени упрека.

— Безусловно, она показала высочайшую эффективность при работе с когитатором, — продолжил Тэта. — Но все ее действия были запротоколированы и досконально исследованы. Неужели полученных данных недостаточно для перевода в шаблоны общения и общего повышения эффективности?

— Достаточно.

Дотуров сделал паузу почти в пять секунд — очень, очень много для информационного обмена, посредством которого велся 'разговор'. Будь это общение рядовых людей, аналогом служило бы что-то наподобие 'помолчал, встал, походил вокруг стола, налил рюмку и задумчиво посмотрел в окно'. Но Тэта стоически выдерживал паузу, демонстрируя похвальное терпение, и Дотуров продолжил:

— Парламент склоняется к тому, что ценность Ольги не только и не столько в продемонстрированных ею навыках. При очень высоком уровне когнитивных способностей и гибкости мышления, она способна дать Марсу новые аспекты понимания Омниссии.

— Боюсь, подобная аргументация... на мой взгляд недостаточно устойчива.

— Я пришел к выводу, что для истинного понимания моих мотивов — мотивов, принятых и одобренных Парламентом — тебе необходимо узнать ряд фактов из прошлого. Получить опосредованный опыт, который последнюю тысячу лет многие в гордыне своей предпочитают игнорировать.

— Приложу все возможные усилия, чтобы не допустить их ошибки, — Персей Тэта был абсолютно серьезен.

— Я не застал времена Ереси Хоруса, разрушившей Империум, равно как и зарождение Великой Схизмы, — сказал Дотуров. — Но я видел непосредственно Схизму. Я увидел свет родной звезды спустя восемьдесят лет после того, как легионы Отступников были изгнаны из Солнечной системы. Родился среди тех, чья Кузня была разрушена до основания, а доброе имя обращено в пепел. По большому счету мы превратились в одичавшее племя, что забыло прошлое и не стремилось к будущему.

— Вы жили в руинах Кузни? Но если реакторы были уничтожены, то как работали гидропонные комплексы, опреснители и системы термоконтроля?

— Разве Путь Машины не бинарен? — встречный вопрос Дотурова был пронизан доброжелательной иронией. — Разве не учит нас Омниссия, что без разрушения нет совершенствования, а все уничтоженное может быть восстановлено и улучшено во славу Его?

Тэта пристыженно молчал, внемля.

— Нашим оплотом было старое убежище, — пояснил Лексик Арканус. — Скорее даже небольшой склад, созданный когда-то для снабжения разведывательных партий. Чтобы добраться до него от руин Кузни, было необходимо пройти по руслу ручья, что проложил себе путь через гору.

Сознание, существовавшее только в виде квантовых запутанностей, наполнявших вычислители титана, позволяло вести разговоры параллельно с решением основных задач. Как раз сейчас 'Крелль' и 'Цермело' пытались условно вывести из строя ходовую часть 'Кроновера'.

— Моей основной задачей была доставка строительных материалов. В трехстах шестнадцати метрах от входа в тоннель находились руины исследовательского блока Магос Биологис. Оборудование давно было расхищено или уничтожено, но стены, сложенные из хемогенного известняка, хорошо поддавались ультразвуковому резаку. Сервиторы нарезали блоки, которые грузили на поддоны, а я проводил их по ручью. Однообразный и монотонный труд, оставлявший много следов. Но эти блоки шли на ремонт, термоизоляцию и укрепление стен, благодаря чему в убежище можно было поддерживать приемлемый температурный режим и при необходимости пережить серьезную бомбардировку. Иногда в руинах мы обнаруживали крупные металлические структуры, их приходилось разбирать плазменными резаками, но в результате металлов у нас было достаточно.

Мне было пятнадцать лет, когда нас выследили рейдеры. Разумеется, краулер не мог пройти по ручью, поэтому отступники шли налегке. Они оказались чрезвычайно самоуверенны, полагая, что боевые импланты, встроенные ауспексы и дальнобойное оружие обеспечат победу. Но в узких обледенелых проходах простой виброрезак становится не менее опасен, чем биокодированный стаббер. Помимо этого, когда удалось достать несколько батарей с песчаного краулера отщепенцев, мы разместили в тоннеле два блока автономных болтеров.

— Не следует пренебрегать опасностью, которая может исходить от живых сложных организмов, — согласился Персей. — Биоформы Катачана яркое тому подтверждение.

— Это верно. Таким образом, обладая формальным превосходством, отступники потеряли свое преимущество, а затем и жизнь. Наша группа получила ядерные батареи, когитаторы, некоторое количество исправных сервоприводов и механизмов. Именно они позволили нам спустя шесть лет обнаружить и расконсервировать криолабораторию — последнюю, что сохранила работоспособность в развалинах уничтоженной Кузни. Один из магосов, которых мы достали из саркофагов, был заморожен еще до Олимпийского договора. Его знания оказались поистине бесценными, и позволили восстановить нас. А мне — увидеть истинный путь. Ибо человеческий разум, пусть и сформированный вне пределов культа Машины, способен на великое подвижничество в поиске Знания.

Тэта задумался над формулировкой 'восстановить нас', она была весьма непроста и позволяла множество толкований.

— Но разве вы и так не были посвященным в дело Омниссии? — спросил он, в конце концов.

— Я имею в виду карьеру Биологис. Много веков я специализировался на изучении высшей нервной деятельности.

Логису понадобилось немало времени, чтобы осознать полученную информацию.

— Я полагал, что ваш путь начинался иначе. Инфокузнец-программист... Это кажется более естественным для того, кто возвысился до существования в виде чистого сознания.

— И соответственно мое отношение к лишенным благословения Бога-Машины гражданам Империума представлялось тебе ошибкой, девиацией формирования сознания?

— Нестандартным способом глубокого поведенческого анализа, — дипломатично ответил Тэта.

— Бинарность, — назидательно повторил Дотуров. — То, что люди называют 'единством противоположностей', союзом тьмы и света, которые существуют лишь во взаимосвязи, порождая друг друга. Именно глубокое понимание людей, процессов биологических конструктов, этих довольно грубых, но при том невероятно эффективно самоадаптирующихся и самонастраивающихся структур, позволило мне возглавить проект, результатом которого стала технология полного переноса сознания на машинные носители. То есть сделать еще один шаг в служении Омниссии.

— По сути, вы сами есть и служение Механикус, и воплощение оного, — констатировал Тэта. — Это также интересный аспект бинарности.

— Верно. Когда-то считалось, что математика отрицает философию, но это была ошибка. С высоты моего служения я вижу, что предписанное Истинами стремление к упрощению, к сегментации составных структур знания многих из нас ведет по ошибочному пути примитивизации, к игнорированию целых областей знания!

— И как результат — к техноереси? — рискнул предположить Тэта.

— Именно. Когда магос начинает отбрасывать те факты, что не укладываются в удобную ему теорию, он искажает учение Омниссии. Искажение ведет к девиации, девиация толкает к ереси. В этом принципиальное отличие пути Омнисии от примитивных религий. Они вынужденно апеллируют к мистическим сущностям, отрицают логику и требуют слепого принятия догматов. Мы же отрицаем непроверенное знание, лишь строгая и взвешенная истина приближает нас к Богу Машине.

Персей задумался. Полученное знание следовало детально проанализировать и учесть для дальнейшей работы.

— Правильно ли я понимаю, речь сейчас идет о том, что люди назвали бы 'притоком свежей крови'? — осторожно спросил Тэта. — Умножение генетического разнообразия с целью избежать застоя и вырождения в замкнутых биосистемах? Ценность Ольги не только в том, что ей благоволил священный когитатор, но и в том, что она иная? Ее способ познания мира и анализа при всей кажущейся наивности сформирован в других условиях, он выходит за рамки наших паттернов обработки информации. Тщательно исследовав ее модель поведения и мышления, мы тем самым откроем новый аспект познания мира и служения Омниссии?

— На этот вопрос я предоставлю тебе найти ответ самостоятельно, — с той же иронией отозвался Дотуров, в то же время исполняя головоломный маневр с шагом вбок, разворотом корпуса на сорок пять градусов и приседанием. 'Кроновер' пропустил над сплющенным, как черепаший панцирь, корпусом условную очередь болтерных снарядов и одновременно встал так, что теперь ближайший 'вражеский' титан перекрывал своим линию огня. Параллельно с действием Дотуров отправил в общую инфосеть манипулы пакет данных, который расшифровывался как хищное напутствие 'всегда выбирай и бей отбившегося от основной группы, прикрывайся его корпусом' плюс набор инструкций, как это делать наилучшим образом.

— И, возвращаясь к исходному вопросу, — продолжил Лексик. — Дай оценку тому факту, что выбранный техноадепт Дженнифер Вакруфманн в настоящее время отсматривает эпизоды 'Рыцарей мира Зуэн'?

— Я полагаю, общее ознакомление с развлекательным контентом станет более удобным предметом для разговора с Ольгой, нежели обсуждение аспектов тензорного анализа, — почти не задумываясь, вынес Тэта свой вердикт.

Дотуров снова подумал, что иногда чистому сознанию все же не хватает лица. Увы, никакая цифровая эмуляция не в состоянии передать все богатство, казалось бы, такого примитивного действия как человеческая улыбка.

Часть IV

Священный долг

Глава 19

— Эй, вставай.

Ольга выползла из полудремы, как насекомое после линьки, то есть медленно, тяжело и печально. Теперь ей все время хотелось спать, хроническая усталость прочно засела в мышцах. Девушка апатично глянула на Савларца из-под одеяла, похожего на флисовое покрывало, истончившееся до состояния платка. Наверное, под ним спали многие поколения чистильщиков...

— Собирайся, — буркнул тот. — Тебя зовут.

Для большей убедительности безносый попинал ножку полки, где прилегла девушка. Ольга критически обозрела старое пальто из жестоко убитого дермантина, затем спросила:

— Слушай, а тебе не надоело?

— Чего?.. — растерялся Савларец.

— Ну, это, бывалого 'ходока' из себя строить? Ты же не каторжник ни разу, — честно предположила Ольга. Настроение у нее и так было никудышным, да еще и новый глаз тяжело давил на орбиту, тело не желало привыкать к новой части.

— Да я!.. — возопил, было, Савларец, однако под спокойно-безразличным взглядом девушки стушевался.

— Я все Луны оттоптал, — без особого запала прогундосил он.

— Да брось, — криво улыбнулась подносчица, без злобы или критики, быть может, это притормозило Савларца, не дав ему взорваться новым скандалом.

— Я сидельцев видела. У них, если по делу чалился, в глазах... скверное. Это плохие люди. А ты нет.

— Это что, я, значит, хороший? — озадаченно спросил безносый, у которого разом сломались все шаблоны, даже речь изменилась, из нее пропали визгливые нотки истерика с душой в клеточку.

— Да. Ты вредный и скандальный. Но сам по себе хороший. Наверное. И стихи знаешь. Настоящие каторжники стихов не читают, у них другое.

Савларец дернул щеками, губы его задергались, как у обиженного ребенка, готового заплакать.

— Но я никому не скажу, — доверительно и тихо пообещала Ольга.

Безносый поднял кулак и махнул им в грустном отчаянии.

— Да и черт с тобой! — выпалил он с неприкрытой обидой. — И вообще сама такая!

— Да, — согласилась девушка. — Я хорошая.

Это добило бывалого сидельца окончательно, он махнул уже обеими руками, взметнув облезлые рукава цвета ржавчины, и выскочил как наскипидаренный, каркнул напоследок:

— Третий вагон! Немедленно! Ждут!

И едва ли не бегом умчался по коридорчику.

Ольга немного посидела на полке, как школьник с зубной щеткой перед умывальником, понимающий, что сиди, не сиди, а портфель и школьный звонок неизбежны. После сожжения Пыхаря девушка не только уставала, но и все время мерзла. Сил у девушки хватало как раз на то, чтобы отрабатывать положенное на тренировках, обеспечивать минимальную функциональность и слушать уроки Священника (которые стали весьма редкими). В свободное время Ольга предпочитала кутаться в одеяло, предварительно натянув свитер, и спать. Ну, или хотя бы дремать. Наяву жить было слишком страшно, а во сне уходила паника, намертво застрявшее ожидание, что сейчас на костер потащат и ее. Зато приходили кошмары, в которых несчастный разведчик тянул обгоревшие руки с отросшими когтями, пытаясь затащить Ольгу в ужасный варп. Зачастую рядом оказывался и Безумец. Тихий сумасшедший умер в тот же день, что и сожженный Пыхарь, отошел тихо и незаметно, от сердечного приступа.

Впрочем, кошмары теперь снились всем, даже богобоязненному эфиопу, немому и окривевшему ради своего императора. Пару раз и Криптман просыпался с воплем, желая спасать какую-то Танзин, после этого Фидус глядел на девушку сконфуженно и косо.

Третий вагон...

Девушка окончательно сползла с полки, побрела умываться, волоча ноги, чувствуя, как ноют суставы, будто в лихорадке. Символически побрызгав на лицо холодной водой, она переоделась в рабочий комбинезон и накинула повязку вроде пиратской, сделанную из длинного платка, чтобы прикрыть искусственный глаз. Протез, хотя формально выдавал картинку, на практике больше мешал, чем помогал — совмещенное изображение получалось малоцветным и расплывчатым, с его помощью можно было различать свет и тьму, худо-бедно ориентироваться в пространстве, однако не более. Кроме того, быстро начиналось головокружение со всеми эффектами вращения на чертовом колесе. Так что, как с горечью подумала девушка, в итоге она все же осталась инвалидом, только с дополнительной помехой, которая болела, чесалась и оставляла непреходящее чувство, будто лицо на четверть залито свинцом.

Собравшись, Ольга так же неспешно затопала вниз. Доходяга слушал радио с музыкой и гимнами, остальные позанавешивали свои каморки, даже Крип. Спустившись по лестнице, Ольга увидела танк, в котором снова копался Водила, повесив шляпу на антенну. Какие-то сложные операции с техникой полагалось проводить строго 'шестеренкам', но старой машине часто требовался мелкий ремонт, а если вдруг и не требовался, индеец с бусами на длинных волосах всегда изобретал себе техническое занятие. Мехвод поглядел на баллонщицу из-под нахлобученного по самые брови танкового шлема, кивнул и промолчал, вернувшись к прерванному занятию. Ольга подтянула выше воротник свитера, натянула беспалые варежки с накидывающимися мешочками-клапанами, затем прошла в маленький тамбур.

Три дня после сожжения Пыхаря вообще мела суровая метель, словно природа злилась на людскую несправедливость. Но затем распогодилось, и сейчас за бортом оказалось умеренно солнечно, для разнообразия, будто в слабую компенсацию за минувшее. Сервитор Люкт неторопливо и размеренно — он все делал именно так, без спешки, основательно — подметал плац. Зомби-робот проводил Ольгу взглядом и промолчал, как Водила, хотя обычно приветствовал девушку.

Окружающий мир почти не изменился, лишь стал чуть светлее и гомеопатически жизнерадостнее под желтым солнцем. Ветер затих, по ощущениям температура зависла на уровне градусов пяти-шести, вряд ли больше. Ольга немного подышала свежим воздухом, приподняла повязку и огорчилась — глазной протез на открытых пространствах работал еще хуже, чем в помещении. Картинка окончательно размылась и стала подобна черно-белой акварели, в которую опрокинули чашку воды.

Ольга нахлобучила повязку, ссутулилась, сунула руки в карманы и пошла к третьему вагону, волоча ноги так, что носки скребли по бетону. Поезд — после того как отцепили несколько вагонов и отогнали на профилактику паровоз — казался очень коротеньким и несоразмерно высоким. Как странная игрушка. Девушка шагала без спешки, размышляя о том, что все вышло как-то неправильно. Почему она не спросила у Савларца, куда и зачем надо идти? Кто передал ей указание через ряженого стихоплета? И что бы сказал на это какой-нибудь психолог. Вспомнился тест на определение личной свободы и самостоятельности, тот, где некурящему предлагали сигарету. Осознав, что воли у нее как бы и нет, Ольга пригорюнилась еще больше. С определенного момента ей начало казаться, что ноги тащатся совсем уж тяжело, с громким скрежетом.

Девушка остановилась и поняла, что это не она шумит, а некая хрень приближается со стороны, увесистая и шумная. Приближается довольно быстро. Ольга на всякий случай огляделась и не обнаружила следов паники. Никто не звонил тревогу, не бегал с оружием, значит все шло так, как и следовало. И все же, что гудит, словно Годзилла? На всякий случай подносчица стала ближе к вагону, чтобы, ежели чего, нырнуть за колесо полутораметрового диаметра. Годзилла приближался, пыхтя и шумя, пока, в конце концов, над крышей дальнего склада не мелькнуло что-то большое, серо-черно-белое, четких геометрических очертаний.

— Ого, — выдохнула подносчица, не особо, впрочем, удивившись. Она уже привыкла, что 'здесь' регулярно происходит что-нибудь удивительное и невиданное. Вот, например, шагающая машина высотой с пятиэтажку. Почему бы и нет, в конце концов?

Машина была двуногой, походила на гибрид курицы и черепахи. Могучие 'ноги', в которых, кажется, имелось многовато суставов, несли широкий приплюснутый корпус наподобие гипертрофированного плечевого пояса атлета. Из корпуса торчала кабина, благодаря которой машина и в самом деле походила на ящера, опустившего морду перед броском на жертву. Мощные 'руки' не имели пальцев или чего-то похожего, это были скорее манипуляторы для размещения орудийных батарей.

Искусственное чудище казалось одновременно и медлительным, и опасным. В его движениях чувствовалась хищная плавность, как у тираннозавра из спилберговского фильма, где еще кого-то съели прямо на унитазе. Машина гремела железными 'башмаками', оставляя на бетоне глубокие вмятины с мелкой сетью трещин, из сочленений вырывались струи пара или какого-то газа, на 'плечах' крутились фонари, похожие на габаритные огни. Каждая часть удивительного механизма звучала по-своему, а все вместе они создавали басовитую мелодию, похожую на ритмичное дыхание. Над и позади машины воздух явственно колебался, наверное, там шел выхлоп от работающих двигателей.

Гигант вполне целеустремленно шел к поезду, и на мгновение Ольге показалось, что сейчас машина перешагнет через вагон... нет, все-таки 'ножки' коротковаты. Меха-Годзилла, будто подслушав мысли балллонщицы, немного присела, так что Ольга подумала: сейчас перепрыгнет! И снова ошиблась — машина просто меняла курс. Девушка посмотрела вслед чудищу страшному, убедилась, что действительно, на железной заднице пышут жаром решетки гигантских радиаторов. Должно быть, там по-настоящему жарко...

Ольга сгорбилась, словно это могло уберечь джоули собственного тепла. Захотелось пробежать рядом с шагателем, забраться на него и погреться о теплый, наверное, даже горячий металл. Ольга вздохнула и пошла к третьему вагону, где еще ни разу не бывала.

Третий ничем не отличался от первого, второго и прочих, такая же громада в два с половиной этажа, откидывающаяся аппарель для техники, узкие бойницы окошек с заслонками. Ольга вскарабкалась по трапу с тонкими перилами, стукнула в дверь. Ничего не произошло. Стукнула еще раз, с тем же результатом. Когда баллонщица занесла руку в третий раз, недовольно кривя губами, вдруг что-то щелкнуло, и дверь сказала:

— Входи.

Ольга качнулась и едва не упала от неожиданности с высоты двух метров.

— Входи, — с той же механической интонацией повторил скрытый динамик.

Девушка мотнула головой и с усилием повернула рычаг.

Третий вагон, судя по убранству, предназначался для технического обслуживания. Здесь не было машин и огненно-химических принадлежностей, зато приборы громоздились как археологические слои, буквально один на другом, все разные и каждый будто собирали вручную, из того, что попадется, без чертежа и шаблона. Это настолько походило на мастерскую Дженнифер Вакруфманн, что Ольга поначалу даже не удивилась, когда обнаружила саму Дженнифер.

— Здравствуй, — сказала 'шестеренка'

— Привет, — ответила девушка, думая о своем. — А кто здесь меня... Ой!

Впервые за три дня, минувшие после казни Пыхаря, Ольга почувствовала себя живой. Она искренне — совсем как близкому другу — обрадовалась металлической женщине, которая не считала себя женщиной.

— Привет! — Ольга хотела даже прыгнуть на Дженнифер и покрепче обнять от избытка чувств (к тому же механичка была теплой), но сдержалась. Очень кстати (или наоборот, некстати) сердце уколола игла подозрительного недоверия — чистильщики тоже казались приличными людьми, пока не выяснилось, что у них действительно в порядке вещей жечь живых людей. Кто знает, что выкинет 'шестеренка'?

— Хвала Омниссии, мы снова встретились, — Вакруфманн обозначила церемонный поклон, а затем синусоидальная линия на экранчике, заменявшем механистке рот, сложилась в улыбку. — Я рада.

После уроков Священника Ольга уже знала, что Омниссия, он же Бог-Машина есть одна из ипостасей Императора. Ему поклоняется каста специальных технических жрецов, которым — и больше никому — дозволено профессионально работать с техникой сложнее трактора. Вакруфманн была одной из них.

— Но как... что ты здесь?.. — девушка развела руками, не сумев найти правильные слова.

— Ваш поезд в недостойном состоянии, — объяснила жрица. — Много работы, повышенный износ, малочисленный персонал. Духи машин печальны и слабы. Я зажгу ярче свет Омниссии.

— Это хорошо! — баллонщица все же решила, что это скорее добрая новость. — Я рада!

— Я тоже.

Теперь Ольга, наконец, могла рассмотреть жрицу механического бога внимательно и без спешки. Механистка (а может механисса или черт его знает, как там правильно) была чуть выше земной девушки. Детали ее сложения (хотя наверное правильнее сказать конструкции) разглядеть не получалось из-за простого красного балахона, ниспадающего до пят. С одной стороны вид жрицы вызывал улыбку и прочные ассоциации с детским кино — металлические руки и голова казались нарочито простыми, ни маркировок, ни сложных соединений и деталей как, например, у терминатора. Гладкий металл и стекло, заполированные швы, гофрированная резина в суставах, прямо какой-то Железный Дровосек, только небольшой и очень аккуратно сделанный. С другой... пластика Дженнифер, едва заметная инерция движений, легкий скрип металла под ногами, свидетельствующий о солидном весе, все это было крайне далеко от игрушки и киношного реквизита.

А еще, насколько помнила девушка, где-то под плащом скрывается щупальце с когтями, которое очень ловко прожигает мозги.

— Ты починила, этот... как его... — Ольга сморщилась, пытаясь вспомнить.

— Гиперзвуковой резак с рабочей частью из магнитострикционного материала, — уточнила Дженнифер. — Нет, я демонтировала основу и заменила его на акустическую отвертку. И еще я привезла с собой магнит.

— Да, точно, второй же магнит, — улыбнулась Ольга.

— Садись, — Дженнифер показала на клубок проволоки с торчащими палками. Ольга сначала не поняла, затем наклонила голову и поняла, что под определенным углом вязанка смахивает на стул.

— Так это ты меня вызвала? — спросила девушка, осторожно садясь. 'Стул' выглядел подозрительно и опасно, казалось, что в любую секунду в тощий зад воткнется острый конец проволоки.

— Да. Я провожу инвентаризацию. Оцениваю эффективность молитв и последовательность ритуалов. Нашла в логах запись о хирургической операции. Базовые аугментации послушников не отличаются выдающимся качеством. Вероятно, твоя функциональность частично восстановлена, однако сопровождается дискомфортом и побочными эффектами. Это так?

— Да, — Ольга хотела всхлипнуть в приступе саможалости, но сдержалась. — Больно. Все время больно. И давит на глазницу. И чешется.

— Я так и думала.

Дженнифер нависла над сидящей пациенткой и вдруг замерла, издавая модулированное жужжание. Линия 'рта' запрыгала острыми пиками. Ольга съежилась, подозрительно глядя на жрицу.

— А что ты делаешь? — осторожно спросила девушка спустя минуту или две.

Дженнифер пожужжала еще немного и внезапно ответила:

— Молюсь.

— А я думала, проверяешь глаз, — разочарованно протянула пациентка.

— Это одно и то же, — бодро уточнила жрица и коснулась висков Ольги теплыми твердыми пальцами. — Сохраняй неподвижность. Говорить можно.

— Одно и то же?..

— Да. Мы служим Омниссии, и наша служба есть работа. Все, что делается с почтением и уважением, есть служение Машине, всякая молитва Ему есть деяние во славу Его.

Ольга не очень поняла эту тираду, но рискнула уточнить:

— И когда я включаю свет, я тоже молюсь... Машине?

— Нет. Ты просто включаешь свет. Но когда нужно починить реостат, это молитва, воплощенная в действии. Или действие, которое само по себе есть молитва. Сложно объяснить, — вдруг пожаловалась Вакруфманн. — Человеческий язык очень беден. Скудный набор символов, ограниченный понятийный аппарат.

Ольга подумала, что вроде ничего сложного, все звучит логично и вполне в русле всеобщей повернутости на религии. Но решила оставить соображение при себе и уточнила:

— Я ничего не чувствую. Так и должно быть?

— Да.

— А что там?

— Грубая работа. Старательная, но безыскусная. Низший уровень поклонения, функциональность без изящества и красоты.

— Красоты... — повторила девушка. — А я думала, у вас не про красивое...

— Кого ты имеешь в виду, говоря 'у вас'? — Вакруфманн по-прежнему касалась ольгиной головы.

— Ну... вас, тех, кто служит Омниссии.

— Мы любим красоту. Мы ценим красоту, — Ольге показалось, что синтетический голос жрицы стал чуть жестче и строже. — Но это другая красота. Она во многом совпадает с пониманием обычных людей, не благословленных Омниссией, однако выходит далеко за рамки этого понимания.

И снова Ольга хотела возразить, но девушка буквально схватила себя за язык.

Дженнифер убрала руки, выпрямилась, глядя на девушку зелеными окулярами.

— Микродвижения мышц лица и шеи свидетельствуют о проговариваемых словах. Ты хочешь что-то сказать, однако молчишь. Из этого я заключаю, что ты полагаешь слова неуместными. Как правило, люди молчат из соображений такта или страха. Возникшая между нами эмоциональная связь определяет более низкий порог коммуникативных допущений. Таким образом, я полагаю, ты хочешь что-то сказать, но боишься. Это связано с публичной казнью дезертира, состоявшейся три дня назад?

Ольга упрямо сжала губы, решив для себя, что в прикрытый рот муха не залетит.

Дженнифер издала странный высокий писк, немного похожий на звуки модема из фильма 'Хакеры'. Откуда-то сверху опустились сразу два сервочерепа. Один вполне традиционный, с красной линзой и смешными ручками. Второй посерьезнее, с длинным кабелем и батареей инструментов, подозрительно смахивающих на хирургические. Из-за спины жрицы, цокая металлическими подковками, вышел несуразный робот, похожий на вешалку. Именно робот, а не сервитор, что было весьма необычно.

— Сейчас я помогу. Будет лучше, — пообещала Дженнифер.

— Я смогу видеть нормально? — с надеждой спросила девушка.

— Если ты имеешь в виду 'как прежде' — нет.

Ольга разочарованно выдохнула.

— Функциональность будет доведена до восьмидесяти шести процентов относительно исходного состояния глаза. Также станут доступны некоторые специальные возможности. О них я расскажу потом.

Робот-вешалка подступил ближе и неожиданно крепко взял голову пациентки в захват, фиксируя для операции. Черепа опустились ниже, кровожадно щелкая и дергая лапками. Ну, во всяком случае, Ольге почудилась кровожадность, очень уж зловещими казались летающие головы.

— Не бойся, — посоветовала Вакруфманн.

— А может укол? — робко предложила пациентка.

— Будет, — твердо пообещала жрица. — Кстати, сказанное 'не бойся' относилось не только к ожиданию физической боли.

Девушка помолчала, не зная, что тут можно сказать. Вешалка усилила металлическую хватку, но без жесткости. Затем последовал неожиданный укол под больной глаз. Ольга дернулась и вскрикнула.

— Анестезия, — сообщила Вакруфманн. — Устраняет боль.

— Спасибо, — проворчала пациентка. Боль не исчезла, скорее, чуть отдалилась, ушла даже не на второй план, а еще дальше. Теперь она воспринималась как длящийся комариный укус, вроде и не болит, однако весьма и весьма неприятно.

— Я повторю, не бойся.

С этими словами Дженнифер снова начала гудеть, на сей раз исчезающе тихо, как-то успокаивающе и мягко. Ольге вспомнилось (и сразу забылось) давным-давно услышанное слово 'инфразвук'.

— О чем ты, — буркнула девушка, прислушиваясь к собственному состоянию. Комариное жало словно таяло, растворялось под мягким давлением вколотого препарата и гудения жрицы. Вокруг поврежденной глазницы разливалось тепло, оно уходило дальше под череп, будто обволакивая мозги. Мысли очищались, становились удивительно ясными.

— Оценивая твой поведенческий шаблон и реакции, я прихожу к выводу, что твоя родина относится к среднеразвитым мирам, где почитание Императора выражено слабо, а Омниссию не чтут вовсе.

— Император защитит! — Ольга среагировала уже заученно, изобразив аквилу. — Люблю его всем сердцем! Он отец всех людей, податель благ и милосердный покровитель!

'А еще кровожадный мертвец, чтоб он провалился в ад вместе со всеми почитателями'

Но Дженнифер будто и не услышала энергичное признание в любви к божеству Империума.

— На людей такого рода встреча с более энергичными формами поклонения Богу-Императору человечества оказывает деморализующее впечатление, — жрица помолчала и добавила, видимо в пояснению — Угнетающее.

— Я знаю, что такое 'деморализованный', — новая, просветленная Ольга легко вспоминала слова, которые давно забылись. Хотелось поговорить с умным человеком, пусть даже он стальной и весит два центнера. Но было все-таки страшновато.

— Я чту Императора! — на всякий случай повторила она. — И, наверное, Омниссию тоже, ведь он один из обликов... или ликов... в общем, он тоже часть Императора. Или сторона Императора...

Ольга окончательно запуталась и смутилась, но жрица не казалась обиженной или сердитой.

— Это нормально, — успокоила Вакруфманн. — Концепция нескольких ипостасей цельной и непостижимой силы непроста для понимания. Я понимаю, что ты хочешь сказать, я испытываю признательность за уважение, которое ты высказала Омниссии. Но вернемся к прежнему вопросу. Повторю: не бойся. Я не собираюсь делать ничего, что навредило бы тебе и тем более привело к наказанию или смерти.

Только сейчас Ольга вдруг сообразила, что не чувствует половины лица, причем строго по срединной линии, проходящей через нос. Вообще не чувствует, причем это случилось исподволь, незаметно. Девушка удобнее откинулась на проволочном сидении, издав облегченный вздох. Ей было решительно хорошо и спокойно, а также тепло и безопасно. Ольга на всякий случай с подозрением глянула на собеседницу.

— Точно не собираешься? — строго уточнила пациентка.

— Точно, — пообещала Дженнифер.

— Ну, хорошо, — согласилась Ольга и еще раз выдохнула, наслаждаясь ощущением теплого воздуха, омывающего небо и язык. Вдыхать было приятно, выдыхать еще лучше. Каждый глоток воздуха будто прочищал легкие, вытягивал из тела боль и усталость. А если сосредоточиться на процессе, то можно было почувствовать, как вдох устремляется дальше, чуть ли не до пяток, расширяя на своем пути мельчайшие капилляры.

— А зуб дашь? — подозрение почти растаяло, но все же осталось где-то на самом краешке сознания.

— У меня нет зубов, — честно призналась Дженнифер. — И вообще голосового аппарата. Давно избавилась от него. Это неудобно и непрактично.

— Но как же ты ешь? — поразилась девушка.

— Я не ем. Моя биологическая часть нуждается в питательных веществах, но я получаю их в концентрированном виде и с оптимизацией под персональный метаболизм.

— Ой, бедная... — огорчилась пациентка. — Ты и пожрать то нормально не можешь.

Затем она подумала, что 'жрать' — не то слово, которое следует использовать в приличном обществе, хихикнула и прикрыла рот ладонью. — Извини.

— Все в порядке, — обнадежила Дженнифер. — Достоинства диффузионного питания на сторонний взгляд могут быть не очевидны.

Ольга еще немного помолчала, сосредоточившись на ощущениях, она пыталась понять, что происходит с глазом, но безуспешно. Впрочем, крови не было (во всяком случае на виду), уже хорошо. Словно прочитав ее мысли, Дженнифер прокомментировала ход операции:

— Извлекаю протез.

Один из черепов качнулся, выглядело так, будто летающая голова кивнула, соглашаясь. Получилось очень смешно, девушка улыбнулась одной стороной рта, вторую она не чувствовала. Тем временем второй сервочереп подал жрице что-то похожее на дрель, аппарат выглядел зловеще, на конце 'сверла' вспыхивали разноцветные искорки, похожие на электрические.

— Мне страшно, — вдруг призналась оперируемая.

— Это безопасно, — успокоила Дженнифер. — Необходимо, чтобы разъединить контакты без травмирования нервной ткани.

— Нет... мне совсем страшно. Ну, не прям сейчас... вообще. Очень-очень.

— Это естественное состояние человека, запрограммированное эволюцией. Живой субъект должен стремиться к выживанию. Выживание должно быть мотивировано. Чувство страха и желание избавиться от него — хорошие мотиваторы.

Дженнифер немного помолчала, будто желая удостовериться, что собеседница хорошо поняла смысл услышанного.

— Когда я была человеком, тоже часто боялась, — в свою очередь доверительно сообщила жрица.

— А потом ты стала машиной и перестала?

— Это упрощенное представление. Хотя в целом верное. Как было сказано выше, чувство страха есть элемент сложного механизма, обеспечивающего выживание популяции. Страх дает жизнь. И он же отравляет ее.

— Двойственность какая-то, — заметила Ольга. Ей было тепло и очень хорошо. Едва уловимое гудение Вакруфманн успокаивало, укачивало, будто в колыбели. Создавалось непривычное, но приятное чувство спокойной бодрости, умиротворения, которое заряжало бодростью.

— Это называется 'диалектика', — вымолвила Дженнифер. — И когда человек становится на путь служения Богу, он сбрасывает многие оковы плоти. В том числе страх.

— Все религии обещают спасение и благость, — Ольга сама удивилась, как ловко и красиво у нее получается излагать. — Служи и будешь спасен!

— Это так, — согласилась жрица. — Но все они обещают спасение когда-нибудь. Потом. В некотором неопределенном будущем, как правило, за рубежом физического существования.

— И... Император?

— И он тоже, — без колебаний подтвердила Дженнифер, так, что у Ольги отвисла челюсть. — Вера в Бога-Императора конструктивна и эффективна. Она служит интересам целого, то есть человечества как мультирасового и мультикультурного объединения. Однако диалектически безжалостна к судьбам базовых элементов единства.

— Подожди... я запуталась...

Ольга попробовала как-то упорядочить слова Дженнифер и уместить их в сознании. Состояние интеллектуальной эйфории расширилось, перейдя в стадию горячего желания мыслить, искать истину, спорить. Вакруфманн терпеливо ждала, медицинские черепа продолжали работу, тихонько чирикая, видимо переговариваясь на своем машинном языке.

— Ты хочешь сказать, что церковь императора поддерживает существование людей в целом, но легко топчет людей по отдельности?

— Именно так.

Ольга припомнила, что подобные вещи уже говорил Священник, только другими словами. Миллион миров, возможно миллионы. Бесконечные тысячи культур, традиций и обычаев. И вера как единственный стандарт, в который можно уместить это невообразимое множество. Девушка поделилась с Дженнифер этими соображениями, честно сославшись на автора. И закончила критикой:

— Но это все же неправильно... Вот Пыхарь, например... он ничего не сделал! Он был хорошим и честным. Каждый мог оказаться на его месте! Каждый, даже наша качковская командирша. И его сожгли.

Стало так грустно, что девушка шмыгнула носом, по щеке скатилась непрошеная слеза. Один из черепов сразу же промакнул слезинку клочком марли. Забота летающей башки напомнила о ее собрате, которого унесло в космос, и о Машине. Не той, что Омниссия, а о древнем компьютере-когитаторе. Захотелось рассказать и про него, однако девушка намеревалась в первую очередь обсудить вопрос организации Империума.

— Это свойство больших систем, — менторски изрекла Вакруфманн. — Управление ими требует обезличенности, протоколирования, чтобы уменьшить уровень энтропии, энергетических потерь в масштабных коммуникациях. Побочный эффект — статистическое пренебрежение судьбой тех, кто выпадает из рамок протокола и шаблона.

— Понимаю,— согласилась Ольга, немного подумав. — И не одобряю.

— Мы тоже, — коротко изрекла Вакруфманн.

— Э... что?

— Об этом поговорим в другой раз.

— Другой? Ты здесь надолго?

— На некоторое время. Все, закончено.

Вешалка разомкнула прочные объятия и услужливо подала зеркальце. Ольга быстро глянула в него, прикусив язык от нетерпения и ожидания чуда... и не удержалась от вздоха разочарования. Вакруфманн даже протез удалять не стала, только поместила его как-то чуть более аккуратно, убрала выступающие детали, обработала края воспаленной глазницы какой-то мазью, уняв боль. Кабель уже не торчал из виска, а пролегал под кожей и почти не ощущался. И на этом все.

— Спасибо, — грустно вымолвила девушка, с трудом удерживаясь от слез.

'Теперь я совсем урод...'

Хотелось побыстрее уйти, чтобы залезть под вагон, за огромное колесо, и там выплакаться, чтобы никто не видел. Хотя от этого, наверное, заболит снова и даже сильнее.

— Я фиксирую смену эмоционального состояния, которую можно с высокой вероятностью квалифицировать как обиду и разочарование.

Как обычно, когда Вакруфманн переходила на высокопарный машинный сленг, оставалось неясным, говорит она серьезно или мягко иронизирует. Череп с ручками улетел куда-то вглубь мастерской. Второй переместился к никелированному котелку с крышкой и начал деловито ронять внутрь инструменты, наверное, для стерилизации.

— Ольга, — кажется, жрица впервые обратилась к пациентке по имени, причем безукоризненно верно, без всяких 'олл' и верно поставив ударение. — Ты спешишь.

— Неужели, — девушка опять ссутулилась, чувствуя, как необратимо тает хорошее настроение, чувство тепла и защищенности.

— Я — марсианка, — на сей раз в искусственном голосе прорезалось что-то похожее на гордость с легчайшими нотками надменности. Не явно выражаемого превосходства, а скорее чувства объективного превосходства, как у человека с паспортом настоящей державы среди папуасов.

— Я — Механикус. Бог-Машина не одобряет глупые шутки, обманутые надежды и бессмысленную жестокость. В отличие от других.

Ольге показалось, что Вакруфманн сделала особое ударение на 'других', но обдумать это получше она не успела. Первый череп уже возвращался, мертвая голова тащила некую коробочку, странно похожую на... да, на подарочную обертку.

— Сюрприз, — Дженнифер снова изобразила улыбку, которая удивительно оживляла стеклометаллическое лицо.

— Что это? — спросила пациентка, когда череп опустил коробку на подставленные ладони.

Ольга чувствовала жар и возбужденное нетерпение. Ей очень, очень давно не дарили никаких подарков. То есть дары и подгоны случались, например, от соратников по нелегкой работе, а вот чтобы подарок, специально для нее... Марс не обманывает и не шутит, кажется так говорила жрица. Может быть внутри настоящий новый глаз?

— Открой. Думаю, тебе понравится. Кстати... — неожиданно спросила Вакруфманн, пока девушка торопливо шуршала оберткой. — Ты понимаешь, как работают зрительные протезы?

— Нет...

В коробке на свернутом платке лежала странная штука, похожая на очки с одним окуляром. Как в 'Универсальном солдате' с красивым бельгийским парнем, чье имя Ольга напрочь забыла.

— А что это? — с любопытством вопросила девушка, осторожно вынимая предмет.

Дженнифер взяла у нее из рук очки, сама надела прибор на голову девушки.

— Необходимо провести персональную калибровку. Это займет шесть минут пятнадцать секунд. В твоем случае главным фактором слепоты оказалось прекращение функционирования сетчатки. Сетчатка — это органическая сенсорная фотоматрица, формирующая сигналы и передающая их в мозг. Сенсорный диаметр единичного монохромного фоторецептора составляет усредненно две тысячных миллиметра. Таким образом, в активном зрительном поле человека задействовано примерно сто миллионов элементов матрицы.

Дженнифер наклонила голову и посмотрела на озадаченную Ольгу.

— Пикселей. Понятно?

— Не-а, — честно ответила послушница.

— В базовом имплантанте, который был тебе установлен, активная матрица состоит из четырех миллионов единичных элементов.

— Четыре это меньше ста, — предположила девушка.

— Да. Кроме того, в силу более высокого порога реагирования, этим элементам необходимо примерно в тысячу сто восемьдесят раз большее количество света, чтобы органический зрительный нерв мог воспринимать его как сигнал. То есть, при обычном освещении эта матрица практически бесполезна. Решение, разумеется, есть, и оно заключается в объединении элементов в кластеры по две тысячи единиц, которые сводят полученные сигналы на один нерв, соединяющий матрицу с мозгом. Это является аналогом пяти тысяч единичных элементов, работающих вместо усредненных ста миллионов. То есть, качество работы имплантанта оказалось в двадцать тысяч раз хуже, чем до травмы.

Ольга согласно кивнула. Загадочные 'пиксели' и 'сенсорные матрицы' по-прежнему оставались непонятными сущностями, но числа были вполне понятны. Значит, ее живой глаз видел ста миллионами точек, а протез пятью тысячами, эта разница вполне объясняла отвратительное качество искусственного зрения и головные боли.

— Для тебя я разработала иное решение, оптимизированное под индивидуальную проблему и потребности, с учетом сопряжения уже установленной элементной базы. Собственно, за основу я взяла себя, но в твоем случае нет возможности разместить вычислительные блоки и энергетические ячейки внутри тела, так что я сымпровизировала. Та часть очков, которая устанавливается напротив поврежденного глаза, по сути своей, является усилителем светового потока. Он управляется миниатюрным когитатором, чтобы не вызвать коагуляцию белков нервной ткани от перегрева. Если очень примитивно, то аппарат не передает световой поток на матрицу, а формирует на входе такое изображение, которое при ее восприятии передаст в мозг нужную картинку. Встроенного аккумулятора хватает на восемнадцать стандартных часов непрерывной работы, но также предусмотрены адаптеры под типовые источники питания, включая батареи ручного лазерного оружия. И за счет предварительного расчета светового потока, качество работы твоего глаза, в общем, будет снижено только в три раза, а в центре поля зрения — всего на двадцать три процента.

— И я смогу нормально видеть?

— Только в монохромной гамме, но — да. Несколько позже мы удалим протез, заменим его более качественным образцом, который будет вполне соответствовать оригиналу. Но не все сразу. Также я добавила слоты для датаблоков, чтобы можно было записывать изображение и просматривать записи. На всякий случай установим возможность оперативной блокировки режима воспроизведения, чтобы не отвлекаться без необходимости во время работы. Себе я их постоянно выставляю.

— Не думаю, что захочу пересматривать свою... жизнь... — Ольга мало что поняла из развернутого пояснения жрицы, но главное уловила — удивительные очки не заменят потерянный глаз, но будут лучше протеза, а еще у них есть функция записи.

— Тем более во время работы.

Сдвинувшиеся защитные шторки на окулярах Дженнифер создавали странное впечатление, что механикус прищурилась.

— А кто говорил о пересмотре? Ты слышала о Рыцарях мира Зуэн?

Вот и появилось знакомое Ольге щупальце. Оно выскользнуло из складок мантии — безобидный сегментированный манипулятор, сжимающий в коготках что-то прямоугольное, матовое и полупрозрачное. Штука напоминала маленький брелок из застывшей смолы, только вместо обычного насекомого там застыли искорки электронных деталей.

— Это моя любимая арка! — на этот раз Дженнифер вещала с неподдельным энтузиазмом. Если закрыть глаза и не видеть маску, заменяющую жрице лицо, легко можно было представить вместо нее просто молодую женщину с сильным акцентом.

— Я записала тебе первые сто тридцать эпизодов!

— Рыцари... Зуэн?..

— Это история про Квесторов и конфликт с Кузней, расположенной на спутнике их планеты. В итоге все закончилось войной, и они вроде бы уничтожили Кузню, но затем, когда пришли техноеретики, сил Квесторов оказалось недостаточно, и оказалось, что на самом деле Кузня... Но ты лучше смотри сама, очень интересно!

— Подожди, подожди! — Ольга выставила вперед ладонь, как игрок, берущий тайм-аут. — Это что, телесериал?!

Она уже привыкла, что в мире безрадостного и жестокого будущего вершиной общедоступного развлечения являются радиопьесы типа 'Избранные воины Императора'', 'Жизнь комиссара', 'Умри или сражайся', перемежаемые производственными романами о выплавке миллиардной тонны стали и горящем плане выпуска бронетехники. Все конфликты строились вокруг противостояния двух специалистов, один из которых просто хотел хорошего, а другой хотел еще лучше. В финале консерватор и радикал неизменно объединялись, плавили металл, в последнюю минуту самолично закручивали последнюю гайку и торжественно провожали на абстрактный фронт партию лазерных винтовок, танков и так далее.

А теперь Дженнифер просто вручает ей штуку, которая сойдет за хайтек даже по меркам родного XXI века. И к ней в придачу флешку с настоящим сериалом! Сериалом, черт возьми! Этот Марс прямо какой-то заповедник прогресса и культуры.

— Да, произведение разделено на отдельные серии. Там несколько основных сюжетных линий, и любовные тоже есть, хотя они и не основные, и много дженовых, — ответила Вакруфманн.

Ольга искренне, с душой расхохоталась.

— Дженнифер, сколько тебе лет?

— Через девяносто восемь стандартных суток будет пятнадцать, — ответила 'шестеренка'. — Для тебя возраст собеседника имеет некое принципиальное значение?

— Нет, — Ольга, спохватившись, крепко вцепилась во 'флешку' со ста тридцатью сериями рыцарей, приключений, любовных линий и загадочного 'джена'

— Совсем нет...

_________________________

Ольга не принимает во внимание, что Дженнифер оперирует марсианскими годами.

Глава 20

Близкие люди раздражают больше всего. Чужак может быть неприятным, вредным, опасным — любым. Однако по-настоящему бесит лишь тот, кто находится рядом, на расстоянии вытянутой руки и ближе того. Инквизитор Шметтау не единожды размышлял над этим парадоксом, будучи вынужден терпеть общество Пале. Да, Эссен был полезен, эффективен, удобен, в конце концов. И все-таки...

Раздражал! Тем более, что у инквизитора опять разболелась спина, да так, что легкие анестетики не помогали, а крепкие снадобья Шметтау пока отложил, намереваясь сохранять кристально ясный взгляд на обстановку. Калькройт привычно надел маску скучающего безразличия и приготовился выслушать очередную порцию 'ничего' от исполнительного, хотя не блещущего фантазией помощника. А затем едко спросить, какой злоехидный демон надоумил Эссена потратить время и ресурсы на перелет с планеты на корабль (да еще с учетом грядущего возвращения) без достойных внимания новостей. Надо сказать, поначалу верный конфидент шел строго в русле ожиданий, но затем вывернул отчет в неожиданном направлении.

— Так... и что это? — спросил инквизитор. Он уже примерно сообразил, о чем речь, но теперь ждал подробных разъяснений.

— Издержки развернутого и сложного бюрократического документооборота, — пафосно разъяснил Эссен. — Дело в том, что проявления... э-э-э... враждебных проявлений фиксируются сразу несколькими ведомствами. И соответственно отражаются в отчетах.

— Проявления проявляются, — буркнул Шметтау. — Ну конечно, как же еще. И?..

— Я начал проверять все формы планетарной отчетности.

— Та-а-ак, — протянул Шметтау. — Дальше.

Теперь инквизитору стало по-настоящему интересно. Да, с фантазией у Пале было все очень и очень плохо, но его нечеловеческое упорство и лобовой напор зачастую давали результат как бы не эффективнее хитрых аналитических комбинаций.

— Стражи порядка и закона, как правило, секретят свои документы, придерживают информацию ради соображений тайны следствия и межкорпоративного соперничества. Но я обнаружил, что есть структура, которая тоже регулярно отчитывается по интересующим нас вопросам, причем ее доклады наиболее полны и оперативны.

— Система энергетического снабжения, — подумал вслух Шметтау, глядя на толстую папку, что доставил с Маяка Эссен. Скверные, второпях сделанные копии, распечатанные на старой аппаратуре и бросовой бумаге. Зато много и быстро. Похоже, Эссен сумел выдернуть квартальные, годовые и специальные отчеты за сотню лет или около того.

— Да, господин. Поскольку Маяк — планета стратегического назначения, ее энергетическое снабжение управляется централизованно и планово. Все источники, линии передач, а также резервные мощности проинвентаризованы, учтены, записаны в мобилизационные планы. Если коварный враг нагрянет...

— ... планетарная оборона дружно подотрется этими планами и начнет героически превозмогать. Как обычно, — продолжил за него Калькройт. — Дальше.

У инквизитора даже спину отпустило, инквизитор уже понял в общих чертах, куда ведет помощник, и в душе загорелся хищный огонек азарта.

— Соответственно любые внеплановые отключения, аварии, а равно прочие сбои обязательно расследуются и сводятся в регулярные отчетные формы. Но поскольку электричество слабо относится к борьбе ведомств и расследованиям уполномоченных инстанций, в отношении документооборота действуют обычные правила секретности.

— То есть минимальное цензурирование? — выпрямился инквизитор, пренебрегая уколом боли. Калькройту было слишком интересно.

— Совершенно верно, — Эссен изобразил соответствующее моменту почтение и восхищение умом патрона.

— И что в результате?

Эссен с величественным видом развернул самый первый лист в монументальной папке. Он был из очень плотной бумаги, больше похожей на тонкий картон, и сложен в шестнадцать раз, так что в итоге накрыл едва ли не весь стол инквизитора.

— Ну-ну, — с неопределенной интонацией пробормотал Шметтау, близоруко щурясь.

С точки зрения постороннего наблюдателя текст был нечитаем, представляя собой что-то вроде сводной метрики, часть была отпечатана портативной машинкой-штампом, часть написана от руки (хотя и довольно разборчиво), иллюстрирующие схемы тоже по большей части пририсованы. Однако Шметтау работал с документами много, много лет, и привык анализировать, 'накрывая' текст взглядом, сразу выхватывая ключевые моменты.

— Так, — негромко сказал инквизитор. — Так... Это по состоянию на...?

— Три часа ночи, сегодняшние сутки. Я отправился к вам, господин, едва получив его на руки. Отчет традиционно составляется в момент минимальной нагрузки на планетарную сеть. Хотя это довольно условно, энергию в основном потребляют заводы, космопорт и астропаты, у них норма колеблется незначительно.

— Заводы ночью? — удивился Шметтау и сам же себя поправил. — Ах, да, посменная работа.

— Совершенно верно.

— Любопытно, — резюмировал инквизитор. — Очень любопытно. То есть мы можем смело дополнить наш график новыми данными. И, судя по тому, что я вижу, затухание хаотических возмущений не коррелирует с энергетическими проблемами Ледяного Порта.

— Линии примерно совпадают... — указал помощник. — До этой точки.

— Да, а затем расходятся... Хаотическое проявление падает до несущественных значений, а вот проблемы энергосетей наоборот, множатся с хорошо видимой прогрессией... И сейчас вдруг происходит рывок по обоим направлениям. Очень интересно! Знаешь, на что это похоже?

— Нет, — сказал Эссен. В действительности кое-какие догадки у него были, но в данный момент от помощника требовалось иное.

— Словно кто-то воровал энергию ради чего-то... — задумчиво, с долгими паузами размышлял вслух инквизитор. — Или творил некое... действо, побочным эффектом которого выступали проблемы энергетиков. В конце концов, как говаривал мой учитель, в каждой розетке скрывается демон. А затем по каким-то причинам мы перестали видеть сам процесс... возможно его сумели хорошо замаскировать, а возможно он вступил в стадию концентрации, как у бойца перед решающим ударом.

— Падение хаотических перверсий?

— Именно. Но замаскировать кражу энергии не получилось. Или, если верна вторая версия, не удалось изолировать побочные эффекты... Хотя мы сейчас чудом увидели какую-то связь. Возможно загадочные 'они' ее тоже не заметили, потому и не скрывали.

— Возможно, процессы не связаны, — честно предположил Эссен. — В множестве переменных всегда можно проследить какую-нибудь связь.

— Да, — согласился Калькройт. — Можно. Но это нить. Да что там, это прямо-таки веревочка от звонка, которая приглашает дернуть.

— Мы можем дернуть, — предположил Эссен. — Параллельные расследования не поощряются, однако и не запрещены. Вопрос результата.

— Да, можем, — согласился Шметтау. — Вопрос в том, нужно ли нам это? Если точнее, нужно ли нам это сейчас.

— Прежде вы не отказывались от такого рода... — Эссен чуть замялся, не подыскав нужное слово.

— Друг мой, — Шметтау постучал пальцами по большому листу. — Прежде мы вели расследования, а нам, соответственно, либо мешали, либо помогали. Оба направления подразумевали деятельное способствование. В первом случае надо было кооперироваться, во втором помочь оппонентам споткнуться. Ныне же ситуация иная, мы стоим наособицу чужой операции, в которой заинтересованы исключительно на общих основаниях, как верные стражи Императора. Как инквизиторы, мы должны вмешаться и помочь. С одной стороны. Как инквизиторы же, мы должны прикинуть последствия такого вмешательства. С другой. Предать огласке тот факт, что энергетическая карта планеты в динамике дает точное отражение всех учтенных проявлений враждебных сил? И никто даже не подумал, что это лежит практически в открытом доступе, среди типовых отчетов коммунального обеспечения Маяка? То есть пока следователи Инквизиции и Арбитрес интриговали, скрывали информацию и боролись за влияние, рядовой клерк энергетиков мог узнать больше, чем избранные стражи Империума вместе взятые. А с кем он мог бы поделиться этими сведениями? Был ли ты первым, кто забрался в сей архив? И кто персонально из ответственных лиц за это ответственен?

Эссен пригладил волосы на тщательно расчесанном парике. Молча кивнул, признавая, что не задумался над очевидными вещами и вопросами. Инквизитор, утомившись от непривычно длинного монолога, снова откинулся назад, разгружая ноющую поясницу, и закончил мысль:

— Поэтому заняться проблемой обязательно стоит. Но что и как именно сделать, дабы послужить ко всеобщей пользе и не умножать ряды недоброжелателей... Это уже вопрос. Эх...

Шметтау искренне и тяжко вздохнул.

— Эх, если бы служение Императору и человечеству могло быть очищено от несовершенства людской природы. Без интриг, без борьбы. Чистое, дистиллированное следствие, где важны лишь истина и справедливое воздаяние...

Пале на всякий случай тоже вздохнул, демонстрируя солидарную скорбь.

— Кстати, мне подумалось, — Шметтау закончил минутку печали о несовершенстве человека и вернулся к работе. — Тут же наверняка есть какая-то геологоразведка?

— Да, я так думаю, — ответил немного сбитый с толку Эссен, однако сразу же ухватил нить мысль. — Сейсмодатчики?

— Да. Их наверняка не много, Порт уже очень стар и давно перестал трястись. Но должны быть. Если здесь отчеты энергетиков лежат столь свободно, быть может, и геологи поделятся чем-то интересным?..

Взгляд Шметтау неожиданно дрогнул и затянулся дымкой, инквизитор склонил голову и поднес пальцы к уху неосознанным движением, которые выдавало скрытый динамик. С четверть минуты Калькройт молча слушал, затем также молча щелкнул рычажком на пульте управления каютой. Белая занавесь, прикрывающая иллюминатор, истончилась, потеряла цвет, затем вовсе исчезла. В огромном круге был хорошо, отчетливо виден Маяк. Планета занимала три четверти обзора, тихонько перемещаясь в соответствии с вращением корабля. Внизу царила ночь, так что можно было воочию оценить степень энерговооруженности Ледяного Порта. Желтовато-оранжевые огни разбегались тонкими цепочками, складываясь в не слишком густую паутину с редкими узлами более-менее крупных центров. Картина отчетливо демонстрировала, что Маяк довольно развит и цивилизован, однако не выдерживает никакого сравнения с Кузнями или большими ульями, где ночная и дневная стороны почти не различались.

— Что происходит? — Эссен глянул на ссутуленные плечи господина, оценил внимательный наклон головы и понял, что сейчас инквизитору лучше задать наводящий вопрос.

Шметтау поднял два пальца в жесте призыва тишины и сказал:

— Происходит что-то непонятное...

* * *

Пока Ольга общалась с Вакруфманн, к 'Радиальному' подогнали новый паровоз, видимо для маневров, пока штатный проходит регламентное обслуживание. Паровоз больше походил на дрезину, только очень большую — широченная платформа, на которую взгромоздили такой же великанский цилиндр с заклепками, вентилями, циферблатами, а также прочей машинерией. У сооружения не было даже нормальных стенок и крыши, лишь натянутый брезент для защиты от ветра и снега. Конструкция была несимметричной, цилиндр занял всю левую сторону дрезины, сверху торчала закопченая труба. Кажется, паровоз был паровым, во всяком случае, здесь имелась то ли тележка, то ли вагонетка, доверху наполненная черным гравием. Из трубы валил серо-белый дым, несколько тощих сервиторов бродили вдоль цилиндра с лопатами и гаечными ключами.

По мере того, как надвигался вечер, жизнь в поезде, да и по всей округе, замирала сама собой, будто вязла в сиропе. Казалось, тоскливая апатия согнула даже несгибаемое — наставницу и монаха. Послеобеденная тренировка прошла так, что можно было с тем же успехом бродить по плацу, а что самое странное — никто за это не получил в морду. Берта лишь тоскливо махнула рукой, погоняла всех кругами и посулила на завтра сплошной марафон по тундре в полной выкладке и без транспорта, кто отстал, тот замерз. В общем, никакого сравнения с адскими напрягами недавнего прошлого, когда упражнялись на крыше, причем на ходу. При этом вялая и всеобщая лень казалась едва ли не мучительнее жестоких тренировок. Там все было просто и ясно: боль в мышцах, обмороженная физиономия, каменная усталость, честный, заслуженный отдых с обильной кормежкой. А сейчас... не жизнь, не смерть, а какое-то вязкое чистилище.

Впрочем, нельзя сказать, что для Ольги жизнь была так уж беспросветна. В ней имелось сразу два светлых момента. Первый, разумеется, это новые очки. Поле обзора было странным — черно белое, с тремя хорошо различимыми зонами, круг в центре давал почти неискаженную картину, затем шла широкая полоса серого и наконец, почти черная периферия, где различались только контуры объектов. Но все же очки работали, работали неплохо, во всяком случае, гораздо лучше протеза. Водила прикрепил широкую ленту к дужкам, так, чтобы оправа фиксировалась на затылке, не рискуя упасть с носа.

Берта, Водила и Крип очень заинтересовались обновкой, точнее заинтересовались больше остальных. Наставница и мехвод явно обрадовались, долго расспрашивали Ольгу про техножрицу. Судя по их тону, 'Радиальному' очень повезло заполучить хоть на какое-то время настоящего механикума (или механикуса, девушка так и не поняла).

Ольга сначала думала, что служение Машине это такая фигура речи, а сейчас поняла — нет, это прямо вера, настоящая. Поразительно, однако, взрослые вроде бы люди искренне верили, что в каждом механизме сидит настоящий барабашка, который, собственно и приводит агрегат в действие. Поэтому недостаточно просто закрутить нужное и открутить лишнее, надо сделать это правильно, с надлежащим ритуалом и обязательной молитвой. И переборка двигателя для Водилы была не самоцелью, а способом поднять настроение машинному духу, сделать его более счастливым и, как следствие, работоспособным.

Какие же дикари...

Или нет? Очки то вот они, работают. А в существовании демонов Ольга уже лично убедилась. После общения с БоБе и Водилой баллонщица начала с подозрением глядеть на любой механизм, пытаясь понять, а не сидит ли внутри действительно какой-то домовой.

Может, оставлять на ночь рядом с очками кубик сахарина?..

У Фидуса интерес к жрице тоже был очень практичным, Люкт хотя и был создан прочно, с хорошим запасом, но все же, как любой механизм, требовал регулярной профилактики. Естественно, разжалованный инквизитор хотел обслуживать сервитора в хорошей мастерской, но предполагал, что жрица легко может отказать, все-таки полу-робот к инвентарно-поездному имуществу не относился. Ольга думала, что Вакруфманн справится, но мстительно предложила Фидусу идти договариваться самому.

Молитва перед ужином тоже прошла как-то скомкано, Священник, обычно зажигающий сердца, вяло бормотал дежурные штампы и, похоже, крепко переживал из-за того, что не может выдавить из себя что-то более энергичное. Вместо того, чтобы жрать, как обычно, с двух рук и впрок, пурификаторы вяло размазывали наваристую кашу по железным тарелкам.

Немного подрались Савларец и Деметриус, причем ни один потом не смог объяснить, что стало тому причиной. Берта поставила каждому по синяку, причем симметрично, санитару под левый глаз, безносому под правый, на том инцидент завершился. Ольга ждала, что снова заглянет Священник с новой лекцией о мироустройстве, однако не дождалась. Грешник долго стучался головой об стену в красном углу, а затем просто заплакал, спрашивать его о причинах такой скорби по понятным причинам не имело смысла.

Ненадолго забрел Фидус и попробовал как-то разговорить соседку, одобряя новый глаз, но выглядело это вымученно и натужено, как бесполезная обязаловка. Как весь минувший день. Ольга и Крип немного посидели, страдая от взаимной неловкости, затем Фидус пробормотал что-то насчет ухода за Люктом и вернулся к себе, плотно занавесив купе.

Вот тут-то послушница Ольга оторвалась по культуре на всю катушку, залипнув на 'Рыцарях' едва ли не до позднего рассвета, поспав до утренней побудки от силы пару часов. На ольгино счастье следующий день почти до мелочей повторил предыдущий, только прошел еще более вяло и занудно. Когда стемнело, подкрались изгнанные прежде симптомы — безотчетный страх и постоянный озноб. В тенях чудился горелый оскал Пыхаря. Ольга даже кашлянуть боялась, от любого резкого движения лихорадка запускала холодные когти в суставы. Тревога понемножку собиралась, как загущаемый в кастрюльке сироп, напоминая о сатанинском доме, разрисованном ультрафиолетовыми чернилами. В ушах звучал далекий безнадежный плач и казалось, что где-то вдалеке несчастный и сумасшедший послушник вопит: 'Дитя! Дитя!!!'.

Идти в лазарет за какими-нибудь таблетками не имело смысла, вся поездная медицина была заточена на грубую и функциональную хирургию. Глупости наподобие тревожных настроений и головной боли приравнивались к попытке дезертирства, а бессонницу наверняка оценили бы как симптом лени, признак дурной подготовки очистителей. Ольга прокрутила еще несколько серий 'Зуэна', а после решила, что надо повторить уже испытанное средство. Кроме того у девушки накопились вопросы по сериалу.

Перед тем как постучаться к Берте, Ольга хотела незаметно перекреститься, но руки сами собой сложились в аквилу, так сказывались сотни, а может и тысячи механических повторений, быстро формирующих привычку.

— Чего? — неприветливо рявкнула БоБе, и девушке показалось, что наставница быстро спрятала в карман что-то небольшое и прямоугольное, как фотокарточка или, по-местному, 'пикт'. От грозного рычания подносчица ощутила себя собачонкой, которая прямо сейчас, не сходя с места, напрудит лужу.

Несмотря на суровое начало, переговоры заняли считанные минуты и закончились на удивление легко. Ольга скромно попросила разрешения еще раз отлучиться в третий вагон, чтобы, не откладывая дело, замолвить перед техножрицей словечко насчет сервитора и танка. Берта сразу согласилась, впрочем, сурово предупредив о необходимости вернуться до отбойной сирены. Вот и все, собственно.

Быстро надевая свитер, Ольга мучилась вопросом — а что за фотка была у наставницы? Явно личное и важное, пикты с божественным ликом Императора так не прячут. Может у злобной бабищи есть какая-нибудь семья или даже товарищ? А может и кто-то более близкий?..

Энтузиазм и легкая встряска по ходу общения с командиршей даже заставили на время позабыть о голосах в голове. Те, впрочем, не заставили себя ждать и вернулись под открытым небом, на холодном ветерке. Ольга обратила внимание, что лампы и фонари странно моргают, словно по району идут перебои с энергией, слабенькие, но заметные.

* * *

— Вот! — короткий толстый палец инквизитора указал в некую точку, где с точки зрения Эссена не происходило ничего. И... снова ничего. Помощник уже хотел, было, задать наводящий вопрос, но тут началось.

В россыпи желтоватых огоньков один мигнул, так слабо, что Эссен подумал — нет, показалось, обман зрения. Слишком много работы и мало сна. На мгновение в лишенной воображения голове помощника промелькнула мысль о том, что пожилой инквизитор вошел в тот возраст, когда заслуженные дедушки начинают чудить, подменяя эксцентричность придурью и капризами.

Но тут оранжево-красная точка снова мигнула. И погасла.

— Гнев Императора, — прошептал Калькройт, сжимая кулаки.

И еще одна точка мигнула, запульсировала, как дрожащий на ветру огонек свечи, затем исчезла. Затем третья. Четвертая. Черное пятно медленно и неумолимо расползалось от центра столицы, как могильная клякса.

— Что это... — прошептал Эссен. Он уже много лет служил патрону и немало повидал, однако впервые картина бедствия оказалась настолько масштабной, стремительно развивающейся.

— Думаю, процесс вошел в ту стадию, когда ему нужно больше энергии, — с убийственным хладнокровием предположил инквизитор. — Или в центре столицы рвануло так, что реакция пошла, словно круги на воде.

'Рвануло' Калькройт произнес с таким выражением, что сразу было ясно, инквизитор имел в виду отнюдь не взрыв.

— Господин! — воскликнул Эссен. — Надо!..

— Не надо, — Калькройт властно поднял руку и выставил ладонь ребром. — Император снова призывает нас к служению и подвигу, а мы, разумеется, подчинимся зову. Однако поспешим медленно.

— Но... — Пале осекся, вспомнив свое место и обязанности. Господин умен и опытен, ему лучше знать, если он говорит, что не следует спешить с чем-либо, значит, в том нет нужды.

— Сейчас наше вмешательство умножит суету без явственной пользы, — все же пояснил Калькройт. Инквизитор говорил ровно, очень спокойно, будто смотрел запись, а не наблюдал воочию картину некоего ужасного бедствия. — И повредит.

— ?

— Саботаж, или побочный эффект мистериозы, или еще что-то, в любом случае перед нами не импровизация одинокого колдуна или диверсионной группы ксеносов. Стражи Маяка проморгали хорошо организованный культ, возможно сообщество культов или мощную сеть Тау, а быть может и эльдар. Местная инквизиция сейчас плюхнулась в лужу эпических масштабов. Не нужно торопиться прыгать к ним за компанию. Не говоря о том, что победу приносят грамотные действия во исполнение хорошего плана. А для хорошего плана следует понять, что происходит. Так что помолчим и понаблюдаем, чтобы разобраться в сути вещей. Подождем, когда нас попросят о помощи. И уже тогда явимся во всеоружии, чтобы спасти день. Поэтому для начала — поднимай всю группу радиоперехвата. Еще... да, еще прикажи капитану скорректировать орбиту. Я хочу, чтобы мы оказались как можно ближе к 'Радиальному' номер двенадцать.

— Но, господин... — рискнул заметить Эссен. — Можем ли мы ожидать, что Криптмана так быстро привлекут к расследованию?..

— Эх, друг мой... — тяжело вздохнул старый инквизитор. — Все-таки временами с тобой тяжело общаться... ты как танк, ломаешь все строго на пути следования и слеп к тому, чего не видно в триплекс. Естественно, Фидуса не привлекут, скорее всего, про него и не вспомнят, во всяком случае, поначалу, а затем будет уже поздно и бесполезно. Вопрос в другом...

Палец инквизитора указал на чернильное пятно, которое продолжало расширяться, медленно и неостановимо.

— Как я уже говорил тебе не столь давно, Криптман младший обладает уникальной способностью вляпываться. И с ним эта странная девочка... Два человека, притягивающие к себе неприятности, как хорошая драка привлекает орков. Понаблюдаем из-за угла, какой расклад Таро выпадет этой удивительной паре сегодня. Быть может, в нем обнаружится что-нибудь интересное и для нас. А пока — вок, вокс и снова вокс. Сейчас там, внизу, океан паники, ужаса и непонимания. Нам предстоит профильтровать эту какофонию и составить, насколько возможно, объективную картину бедствия. Причем сделать сие надо очень быстро. За дело!

Глава 21

Вакруфманн определенно не ждала девушку, но приняла со спокойным радушием. Хотя 'радушие', видимо, все же не совсем правильное слово. Садясь рядом с обогревателем (интересно, а для кого он включен, тут были еще гости или жрице и ее приборам тоже нужен внешний подогрев?) Ольга подумала, что отношение Дженнифер правильнее назвать вежливой, ровной доброжелательностью. И это, пожалуй, сейчас лучше всего. Девушка уже привыкла, что персональное внимание к ней приносит лишь неприятности, поэтому лучше уж так: есть человек — рады, нет человека — да и бог с ним.

Хотя скорее Омниссия с ним.

— У меня... вопросы! — заявила новоиспеченная потребительница контента. — Много вопросов!

— Это интересно, — заметила Дженнифер. — Они концептуальные или детализирующие?

— Чего? — растерялась Ольга.

— Ты ничего не поняла? Или общий сюжет ясен, однако требуется прояснение отдельных аспектов?

— Ну-у-у... скорее второе... наверное. Да. Я, конечно, посмотрела только часть первого сезона, и может там после все раскрывается, но...

Ольга смутилась.

— Спрашивай, — прервала ее словоизлияния Дженнифер.

Девушка вздохнула, словно набирала воздуха перед прыжком в глубокое море.

— Почему Хольд продолжила исследования эльдарского корабля-ковчега? Ведь лорды Зуэн прямо запретили подобные работы? Она же была главным... этим, как его... магиком...

— Магосом, — поправила Дженнифер.

— Да, главным магосом Кузни! А вела себя как обычный техник.

Дженнифер снова захотелось улыбнуться, и в ободрение умственных упражнений Ольги, и ради собственного удовлетворения. Выбор образовательного контента оказался правилен, можно сказать — идеальное попадание в цель.

— Потому что поиск Знания есть высшая форма служения Омниссии, — церемонно произнесла Дженнифер.

— Но лорд Ксиллаг ссылался на какую-то 'девятую истину', когда утверждал эдикт! — Ольга наморщила лоб, вспоминая. — Что-то вроде 'Техника ксеносов еретична по своей природе', так? Если она еретична, значит, ее исследовать точно нельзя, а то всех сожгут? Разве не так?

Дженнифер издала странный звук. Будь Вакруфманн обычным человеком, Ольга бы решила, что та просто фыркнула. Хотя... Девушка все никак не могла выкинуть из головы тот факт, что ее собеседнице на самом деле нет еще и пятнадцати, то есть формально марсианка младше земной девушки. Интересно, здесь все так быстро взрослеют или это чисто марсианская акселерация?

— Ксиллаг неправильно понял формулировку девятого универсального закона, — начала развернутое объяснение Дженнифер. — И здесь следует совершить небольшое отступление. Как ты наверняка знаешь, все миры Империума и Механикус используют единый стандартный язык — готик — для общения между собой. Почему? Потому что наречия формируются, исходя из конкретных условий конкретного мира. Например, в языке мира Вальгалла имеется семьдесят шесть слов для описания различных вариантов белого цвета, а красный и зеленый обозначаются как оттенки синего, 'siny'. То есть, дословно, красный — это 'hel'siny', а зеленый — 'tumf'siny'. Ярко-синий и тускло-синий. Любой перевод будет нести неточности и ошибки, и чем больше циклов перевода пройдет сообщение, тем больше ошибок будет накоплено. Понимаешь?

— В общих чертах... А как это связано с лордом?

— Все вышесказанное относится и к универсальным законам Адептус Механикус. Они были сформированы, изложены и продолжают существование в бинарном виде, как математическая формула. В своей изначальной форме они не могут быть искажены, так же как нельзя чуть-чуть подправить ноль или единицу. Символ есть символ, будучи изменен, он либо меняет смысл, либо теряет значение полностью. Понимаешь?

— Вроде да, — Ольга почесала нос и ухо, хмурясь в напряженной мыслительной работе.

— Однако то, что очевидно и понятно для Адептус Механикус в оригинальном виде, необходимо перевести на классический готик. Это тяжелая задача, и здесь возникает проблема, которая не имеет, во всяком случае, пока, абсолютно корректного решения. Перевод в значительной мере превращается в пересказ с привлечением доступных пониманию аналогий. Можно сколь угодно тщательно интерпретировать содержание, однако это в любом случае будет не закон, а рассказ о законе. Понимаешь?

— Ну... вроде понятно... Это как стихи, да?

— Прекрасная аналогия, — одобрила Дженнифер. — Итак, во всех населенных людьми мирах, в том числе Квестор Механикус, наши законы тщательно интерпретируются на готике и местных языках, чтобы избежать недопонимания. Однако местные жители часто забывают о том, что их собственные наречия меняются с ходом времени. И вместо того, чтобы пересматривать интерпретацию в соответствии с изменившимися условиями, эти люди предпочитают наизусть заучивать формулировки. Так происходит беда — за ритуалом теряется смысл действия. Пока все ясно?

Ольга почесала другое ухо, словно желая прогреть его и повысить КПД прохождения звуков. Девушка поглядела на Дженнифер с некоторой опаской, искоса, потирая ладони, вернее кончики пальцев, торчащие из длинных рукавов свитера.

— Уточняй неясное, — снова порекомендовала Дженнифер. — Это не опасно.

— Но... Ольга мотнула головой. — У вас же все ритуальное... Все как заповедывали деды. Тысячи лет и все такое. А ты сейчас говоришь...

Девушка сглотнула.

— Продолжай, — Вакруфманн постаралась сложить в искусственный голос максимум доброжелательного поощрения.

— Ну, то есть я не хочу учить тебя твоей вере, но ведь...

— Да?

— А ты говоришь, что ритуал бывает не полезен. А лорд Ксиллаг, получается, дурак?

— Смотри! — Вакруфманн развернулась к Ольге всем телом, отчего ее развевающаяся мантия на мгновенье заполнила собой почти всю каморку. Металлическая рука достала откуда-то из глубин красного балахона лист бумаги с машинописными строчками. Девушка бы не удивилась, узнав, что пятнадцатилетняя 'шестеренка' распечатала их прямо сейчас, где-то в механическом теле, напичканном удивительными приспособлениями.

— Вот универсальные законы Адептус Механикус, в каноническом переводе на готик. Прочитай их внимательно.

Ольга посмотрела на строчки, выполненные, в отличие от фолианта Священника и брошюрок Отряда очень простым, рубленым шрифтом. Стиль напоминал карточки Машины на Баллистической станции.

00. Жизнь есть направленное движение.

01. Дух есть искра жизни.

02. Сознание есть способность уяснить ценность Знания.

03. Интеллект есть понимание Знания.

04. Сознание есть основа интеллекта.

05. Понимание есть Истинный Путь к Постижению.

06. Постижение есть ключ ко всему.

07. Омниссия знает все, Омниссия постигает все.

08. Механизмы иных рас являются извращением Истинного Пути.

09. Душа есть совесть Сознания.

0A. Душа может быть дарована только Омниссией.

0B. Сознание без души есть Враг всего сущего.

0C. Знание Древних не подлежит сомнению.

0D. Дух Машины охраняет знания Древних.

0E. Плоть подвержена ошибкам, но Ритуал чтит Дух Машины.

0F. Порвать с Ритуалом значит порвать с Верой.

— А почему они разделены на две части? Это специально так сделано?

— Молодец! Мне, например, понадобилось семь лет образования, чтобы дойти до этого вопроса. Универсальные законы делятся на две части. Первые восемь — это Откровения. Вторые — Предупреждения. Еще раз — Предупреждения. Не запреты.

— Но здесь сказано, что механизмы иных рас являются извращением вашего Истинного Пути, так? — не понимала девушка. — То есть, эльдарская техника, которую изучала магос Хольд — извращение?

— Абсолютно верно.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь фоновым звуком работы всяких приборов, которыми была напичкана обитель техножрицы. Ольге казалось, что сейчас у нее закипят мозги. Девушка чувствовала себя как на экзамене.

— Я не понимаю, — призналась, наконец, она. — Ладно, пусть не запрет, а предупреждение. Нет слова 'ересь' и не написано прямо, что 'нельзя'. Но все равно, получается, канонично сказано, что ксеновские механизмы фу и бяка. Так в чем разница?

— Все очень просто. На той же Вальгалле есть пословица 'Shtudirat an meian oshibkritt'.

Слова показались чем-то знакомыми, но пытаться разобрать их было слишком тяжело, требовалось переключить мозги с прежней задачи на новую. Вообще Ольга часто ловила себя на том, что, несмотря на явную 'франко-германскость' готика и его ответвлений, в словах и фразах часто проскальзывает нечто славянское. Наверное, русский тоже был одним из прародителей современных языков Империума.

— Хольд изучала технологии эльдаров не для того, чтобы воспроизвести их. И не ради удовлетворения личного любопытства. Но для того, чтобы понять, в чем суть их отклонений от Истинного Пути. Чтобы самой не сотворить извращенные машины при создании механизмов аналогичной функциональности. Нельзя придерживаться эталона, не понимая концепцию ошибки. Если прибегнуть к простой аналогии — так ребенок учится писать. Грамотность и помарки следуют рука об руку. И правописание постигается лишь с выработкой навыка, с пониманием и осмыслением ошибок.

— Умный учится на чужих ошибках, дурак на своих, — не задумываясь, процитировала Ольга.

— Верно! А Хольд, как ты заметила, показана очень умным магосом, не так ли?

— Погоди, но почему она тогда не объяснила все это лордам-рыцарям Зуэна?

— Потому что она была горда, упряма и самонадеянна. В этом трагедия магоса Хольд и всей системы Зуэн. И основа сквозного сюжета. 'Рыцари' — история не пафосного превозмогания, хотя и его там хватает. Это повесть о трагической ошибке взаимного непонимания, когда Ритуал был некритично противопоставлен Знанию, а Знание оказалось слишком спесиво, чтобы снизойти до коммуникации.

— То есть беда Зуэны произошла от того, что две силы просто отказались друг друга слушать?

Ольге понадобилось некоторое время, чтобы осознать тот факт, что в 'Рыцарях мира Зуэн' герои не настолько черно-белые, как в доступных ей имперских развлекательных передачах Маяка.

— Это выдуманная история, — на всякий случай, напомнила Дженнифер. — Однако повесть весьма поучительна и назидательна для юных жителей миров, находящихся под дланью Марса. Она учит, что когда наше превосходство перерастает в высокомерие — последствия могут быть разнообразны. Они могут даже не привести к катастрофе. Но хорошими не бывают никогда.

Ольга снова глубоко задумалась. Дженнифер терпеливо ждала. Зависший над ее левым плечом сервочереп трудолюбиво плел из проволоки 'косичку' будущего кабеля, металлические пальчики двигались с невероятной скоростью и точностью. Жужжал большой агрегат в углу, похожий на выпотрошенный холодильник в который забили кувалдой барабан от стиральной машины с вертикальными прорезями.

— У меня еще вопрос, — наконец решилась Ольга. — Насчет Марса...

— Ты можешь его задать, но вряд ли я успею ответить до того момента когда тебе придется вернуться обратно, — заметила Вакруфманн. И добавила поощрительно. — Твои вопросы интересны, они требуют обширных, комплексных ответов.

— А чем вы отличаетесь от Империи?

Дженнифер немного помолчала, прикрыв оптические линзы. Затем уточнила:

— Ты хочешь узнать, в чем различие между Империумом и Марсом?

— Ну... да, — склонила голову Ольга и сдавленно, торопливо выдала. — Вы как-то поприличнее выглядите, хотя тоже с тараканами... Вы вроде бы за прогресс и знание, но странно, непривычно. Знание с молитвами. Общение с ритуалом. И Машина жаловался, что с ним не общаются, а молятся, и ему это не нравится. Вот...

— Это не вопрос, — констатировала Дженнифер. — Это скорее запрос на серию образовательных лекций, в которых следует рассказать об истории, культуре Марса. О принципиальных различиях в подходе к собиранию и структуризации знаний. О концепции разделенного человечества, которое держит в разных руках адаптивность и консерватизм. И многом ином. Я обдумаю, как просветить тебя наилучшим образом, но это случится не сегодня. Задай иной вопрос. Более короткий.

— Ну... ладно.

Ольга приободрилась. Дженнифер воспринимала ее абсолютно серьезно и, кажется, действительно хотела поделиться знаниями. Как Священник, только лучше. Совмещая лекционы монаха и шестеренки, вероятно, удастся как можно скорее составить в голове полный образ двойной империи людей и механикусов. А там, быть может, и найти в ней место получше для себя...

— Я вот чего спросить хотела еще, — начала Ольга. — Так вот, насчет Омниссии... Он, Машина, Бог-Машина, это все одно и то же?

— Да и нет, — уже привычно 'улыбнулась' синусоидой рта Вакруфманн. — Это ипостаси Демиурга. Но вместе с тем это различные циклы, которые мы осознаем. Я поясню на самом простом примере. Ты представляешь себе... например, машину для поджаривания ломтиков хлеба?

— Тостер? Конечно! — вопрос не мог быть настолько простым, и наверняка где-то таился подвох, но...

— Первый цикл, первая ипостась Демиурга — это Движущая Сила. Аспект воли Мироздания, воплощенный в законе физики. В самой упрощенной форме — вот так.

Из-под красной мантии прямо на колени Ольги с шелестом вылетела еще одна карточка.

I=U/R

— Сила тока в участке цепи прямо пропорциональна напряжению и обратно пропорциональна электрическому сопротивлению данного участка цепи. Это — понятно? Не формула, а факт наличия закона?

— Ну... То, что вообще есть такой закон физики? Понятно.

— Это — воля Движущей Силы. Существование явления, которое можно осознать.

На следующей карточке был изображен препарированный тостер — отдельно корпус, нагревательные спирали, всякие электрические детали, винтики, гайки, шайбы и еще какие-то внутренности и проводки, окруженные непонятными сокращениями и символами.

— Общий чертеж. То, каким образом можно использовать объективное явление для получения другого явления. Трансформация электродвижущей силы в направленное тепловое излучение.

— Как сделать тостер, опираясь на закон про силу тока?

Физика никогда не была сильным местом Ольги, как и любые точные науки, но в интерпретации Дженнифер все пока было относительно ясно.

— Верно. И это воля Омниссии. Следующий цикл — явление, реализованное в Знании.

— Сначала закон физики, а затем — знание, как его использовать? А третий этап, который Бог-Машина?

Техножрица невероятным образом изогнулась, вроде бы даже удлинившись в размере и... достала с полки самый обыкновенный тостер, торжественно вручив его девушке со словами:

— И вот тебе Знание, реализованное в механизме. Воплощенная воля Бога-Машины Культа Механикус.

'Культ' — звучало нехорошо, Ольга уже привыкла, что 'культисты' это очень, очень плохо, но решила оставить прояснение скользкой темы на потом.

— Я это запишу... потом, — сказала она, крутя в руках 'машину для поджаривания ломтиков хлеба' и гадая, зачем здесь тостер. Ведь техножрица не ест человеческую еду.

— Запишу и обдумаю. Надо разобраться... Тщательнее.

— Разумное намерение, — одобрила Вакруфманн. — Позволь, я возьму агрегат.

— А я знала один комп... коги... когги... — Ольга решила напоследок щегольнуть знанием и причастностью к важным делам.

— Когитатор? — пришла на помощь Дженнифер.

— Да! Когтитатор. Он тоже называл себя Машиной. Но, наверное, это была другая Машина, просто созвучие такое...

Ольга запуталась и умолкла, приводя мысли в порядок. Ей стало жарко, в желудке словно застыл кувшин теплого смальца — тяжело, неприятно, поднимаясь сальным привкусом к языку. Кровь тяжело, почти до боли стучала в висках, потусторонний, замогильный плач не затихал, высверливая уши.

Вакруфманн внимательно посмотрела на собеседницу. Ольга сидела на краешке стула, согнувшись и сгорбившись, как маленькая зверушка, прячущая в шерстке на животе последние крохи тепла. Быстрая диагностика показала резко участившееся сердцебиение и одновременно падение температуры внешнего покрова. Усиленное потоотделение и еще пять аномальных разбалансировок непрочного организма.

С медицинской точки зрения Ольга находилась в глубоком обмороке с обширной кровопотерей, будучи, притом, в сознании, хотя бы условно. Причем она перешла в это состояние менее чем за минуту. Пока Дженнифер просчитывала варианты действий, начиная от парамедицинских мероприятий и заканчивая сигналом экстренной эвакуации, подносчица будто разом очнулась. Она дернула головой так резко, что чудесные очки слетели, несмотря на страховочную ленту, жрица успела их подхватить механодендритом.

— Дитя, — прошептала девушка так тихо, что человек ее не услышал бы, тут могли справиться лишь чувствительные микрофоны жрицы.

— У них получилось, — еще тише вырвалось у Ольги. Почти сразу девушка выдала нечто противоположное. — У них не получилось.

И лишилась сознания уже по-настоящему. Дженнифер успела подхватить и девушку, как раньше очки. Срочный запрос уже скользил по электронным сетям, преобразуясь в радиосигналы, минуя шифровальные блоки, чтобы достичь одного единственного адресата.

Когда Вакруфманн осторожно посадила драгоценную ношу на теплый пол, завыла тревожная сирена. Не поездная, а стационарная, громче паровозной раз в пять. Сигнал общей тревоги, по крайней мере, городского масштаба. А возможно и континентального.

* * *

— Господин комендант, — негромко, почтительно и в то же время жестко сказала Берта Конваскез.

Командир поезда откинулся на спинку строгого кресла, обитого настоящей кожей, и посмотрел на стоящих перед ним отрядовцев. Хотя комендант сидел, казалось, что глядит он с очень высокого шпиля. Однако Священник и Берта не стушевались, хотя, возможно, и следовало бы.

— Н-н-ну?.. — процедил сквозь зубы тощий и абсолютно лысый человек с широким шрамом через всю челюсть — напоминание о слишком коротком забрале шлема, что не прикрыло целиком лицо.

Благодаря своеобразной организации Земного Полка — той части ЭпидОтряда, что базировалась непосредственно на планете, в отличие от служб очистки пространственных сооружений — основные тактические руководители объединяли в себе сразу несколько ипостасей и должностей. Лысый был одновременно ротным командиром, комендантом поезда, а также имел чин в системе Экклезиархии, хотя рясу надевал в исключительных случаях. То есть, с какой стороны ни глянь — царь и бог всего, что есть на 'Радиальном-12'. Однако монах и наставница твердо вознамерились задать определенные вопросы и получить ответы. Хотя эти двое и стояли навытяжку, как полагается, в их позах читалась угрюмая решительность.

— Нас расформировывают? — прямо спросила Берта. — Паровоза нет. Поезд почти обезоружен, отцеплена секция с ракетной батареей. Вчера отбыли госпитальеры. Из полноценной боевой единицы осталось лишь мое отделение. Случись что, теперь мы даже огонь на себя не вызовем.

Священник промолчал, но всем видом исчерпывающе продемонстрировал, что разделяет мысли коллеги. Вместо ответа комендант сцепил пальцы в неосознанном жесте защиты. Наставнице и монаху не требовалось переглядываться, чтобы подумать об одном и том же — командир не в своей тарелке, хоть и успешно скрывает это. Он едва ли не через силу посмотрел на подчиненных долгим взглядом, где читалось неприкрытое желание выгнать всех, накинув вдогонку дисциплинарных взысканий.

— Да, — в конце концов, решительно сообщил комендант. — Система радиальных и концентрических бронепоездов признана неэффективной. Железнодорожная материальная часть, скорее всего, будет вывезена в миры Саббат. Личный состав раскассирован и выведен для пополнения Второго Полка, на орбитальные сооружения и станции астропатов.

— А кто же останется служить и защищать здесь, на поверхности? — недоуменно спросила Берта.

— Будет создана другая служба, под эгидой арбитров и без бронепоездов. Группы специального реагирования, организованные как десантные части Гвардии. С воздушным транспортом.

— Но это же!.. — чуть ли не в голос возмутилась Берта, но Священник быстро и крепко взял ее за руку, сжав пальцы.

— Мы поняли, — кратко резюмировал святой отец.

— Планетарная часть Отряда понесла слишком большие потери и обходится слишком дорого... с точки зрения Администратума. Самоходные центры санитарно-эпидемической очистки не мобильны, и чтобы они могли оперативно вмешиваться, приходится держать на постоянном ходу десятки поездов. С соответствующей структурой обслуживания.

— Но...

Берта запнулась. Сказанное комендантом было невозможно, нереально. Бронепоезда под красно-белыми флагами были данностью, таким же символом Ледяного Порта, как иконы Императора, как образы Астра Телепатика и ритуалы Экклезиархии. Они были всегда и должны были пребывать дальше, пока существует система, и в ней живут люди. Все происходящее носило тень шутки, слишком глупой и нарочитой, чтобы казаться смешной. Нечто сродни пусканию газов посреди званого обеда. Однако командир определенно не шутил.

— Командование планирует организовать не более десяти баз, которые позволят охватить весь континент, — продолжил, меж тем, комендант. — Теперь задачи Очистки будут выполнять компактные, небольшие силы, которые можно оперативно перебрасывать аэротранспортом, а в особых случаях десантировать прямо с орбиты.

— А командование представляет, во сколько обойдется строительство и поддержание в постоянной готовности хотя бы двух-трех действующих военных аэродромов? — саркастически осведомился монах, и было очевидно, что вопрос явно риторический. — Не площадок дозаправки и подскока, а настоящих, со всем обслуживанием и персоналом? Не говоря об орбитальных геостанционарах? А!

Священник горько усмехнулся.

— Кажется, понимаю. Бюрократы составили красивые планы о том, как оптимизируют неиспользуемые площади? Старые взлетные полосы, законсервированные орбитальные точки на астероидах. А техника восстановленная, из лома, который списан после выработки всех нормативов по хранению и ремонту. Правильно?

— Можно подумать, для вас это внове, — процедил комендант. — Вся техника Отряда служит столетиями.

— Да, 'броня', что на ходу лишь милостью Омниссии. Но не самолеты, которые должны быть готовы в любой момент, при любой погоде выкинуть десант за сотни километров. Или тысячи.

— Хватит споров, друг мой, — необычно мягко, почти по-дружески вымолвил командир. — Все уже решено. ЭпидОтряд... устарел. И больше не нужен.

— Это ошибка, — выдавила Берта, понимая, что близка к ереси, однако не в силах молчать. Сейчас рушилась ее жизнь, вера и принципы, долго, тщательно выстраиваемые в борьбе с сомнениями и колебаниями. Исчезала цель жизни, что позволила наставнице пережить добровольцем несколько сроков послушания.

— Я знаю все, что вы можете возразить, — с усталой обреченностью сказал комендант. — Насчет бронетехники, тяжелого вооружения и так далее. Я был против расформирования, но это уже не имеет значения.

— Столетия бдения и неусыпной стражи... — печально сказал Священник. — Тысячи побед. Неужели это больше не нужно?

Замигал светильник со стеклянным абажуром в форме экзотического цветка, единственное украшение строгого кабинета. Берта невпопад подумала, что отсюда, с третьего этажа штабного вагона, должен открываться прекрасный вид. Если, конечно, сдвинуть стальные жалюзи. Желтый свет бился, как муха в паутине, стрекоча лампой накаливания, как стрекоза под колпаком, затем все наладилось.

— Разумеется, нужно, — с горечью ответил комендант. — Великие свершения Отряда и далее будут вдохновлять на великие подвиги, наполнять сердца огнем священного долга и ярости. Просто...

Он сник и опустил взгляд.

— Просто это будет уже другой отряд, — закончил монах.

Комендант молчал, по-прежнему глядя в сторону.

Так минуло с четверть минуты, может чуть больше, когда три человека, совершенно разного происхождения и положения молчали, думая о своем, объединенные общей печалью.

— Позвольте два вопроса? — угрюмо, набычившись и не по форме, но сдержанно, уже без прежних эмоций спросила Берта.

— Позволяю. А затем, будьте любезны, вспомните, что вы — почтительные слуги Экклезиархии. Ведите себя надлежащим образом и не вздумайте больше о том забывать. Считайте этот час милостью за долгую и беспорочную службу. Вряд ли новое руководство окажется столь же терпеливым и терпимым.

Священник молча кивнул. Немного подумал и счел нужным добавить:

— Мы приносим искренние извинения. Просим простить за... потерю субординации. Просто новость эта... несколько выбила нас из колеи.

— Этого больше не повторится, — мрачно прибавила наставница.

Комендант качнул головой, дескать, принимается, и шевельнул бровью, предлагая задавать, наконец, вопросы.

— Первое, — начала Берта. — Можем ли мы узнать, что это за девчонка, которую забросили нам в пополнение? Она не заключенная и не доброволец. Она ничего не умеет. Зачем она здесь?

— Чтобы умереть, — равнодушно вымолвил комендант.

— Но это просто необразованная дикарка с относительно развитого мира, — заметил Священник. — Она виновата лишь в том, что на ее планете дурные наставники плохо несли пастве свет Императора.

— Разве этого недостаточно? — скривился комендант. — С каких пор греховность в обязательном порядке требует умысла и осмысленного действия?

Священник и Берта понимающе и молча переглянулись.

— Второй вопрос, — с явственным раздражением напомнил комендант, указывая, что минутка единения начальствующего и подчиненного состава заканчивается.

— Я хотела бы... Берта запнулась, осеклась, вида, как снова замигал светильник. На этот раз желтый свет обрел мертвенную бледность, стал почти белым, как лампа в морге, где свет отражается от белого кафеля.

— Что-то не так, — пробормотал монах. — Со светом странное происходит... С утра...

На мгновение светильник засиял так ярко, будто в кабинете зажглось крошечное солнце. Ослепительный белый свет ужалил глаза, опережая рефлекс, и наставница почувствовала себя так, словно пропустила удар стилета в голову, прежде чем успела защититься. Она пошатнулась и закрыла лицо, шипя сквозь зубы от неожиданности. Осторожно глянула сквозь пальцы, отметив, что лампа даже не перегорела, хотя при таком скачке напряжения просто обязана была. Удивительное дело, но глаза совершенно не болели, Берта не чувствовала никакого неудобства.

В голове отчетливо звякнули тревожные колокольчики. Ледяной Порт был местом странным, шепотом говаривали, что давным-давно в соседней звездной системе шел страшный бой, где использовалось нечестивое колдовство исполинских масштабов, так, что планеты распадались в пыль, а звезда, из которой черпали энергию противники, состарилась на миллионы лет, превратившись в красный гигант. Реальность истончилась на многие парсеки вокруг, сделав систему Порта столь удобной для астропатов. Побочным эффектом стали частые прорывы Иного, ради чего, собственно, и был создан Отряд. Близкий Имматериум зачастую проявлял себя довольно безобидно, такими вот эффектами. Но...

Священник был прав, что-то здесь не так.

Комендант склонил голову и что-то забормотал, потом резко хлопнул руками по стеклянной пластине на металлическом столе.

— Да, я хотела бы, — начала опять Берта, и вдруг Священник резко схватил Берту за рукав, дернул, отступая на шаг.

Наставница поневоле шагнула вслед за массивным спутником и затем уже хотела возмутиться, однако не стала. С командиром 'Радиального' происходило что-то не то, что-то очень странное. Комендант опустил голову, низко, так, что не видно было глаз, и стучал ладонями по столу, раз за разом — растопыренная пятерня одной руки, сжатый кулак с вытянутым указательным пальцем на другой. И так раз за разом, меняя руки. Бормотание усиливалось, на край стекла закапало что-то алое

— Кажется, у нас неприятности, — прошептал Священник.

Комендант резко поднял голову и захихикал, перебирая искусанными губами.

— Шесть вагонов, шесть поездов, шесть станций, шесть городов, — зашепелявил он. — Шесть планет и всего по шесть! Бронепоезд номер двенадцать, это же целых две шестерки! Мы счастливы вдвойне, благословлены вдвойне. А кто же против нас? Кто не понимает смысла Шести? Кто не может сложить один и пять, два и четыре, три и три?!

Снизу раздался громкий звук, пронзительный и неуместный в данной обстановке. Кто-то ударил в литавры, звон еще не успел затихнуть, когда умирающую ноту поддержал вой трубы. Третий невидимка заиграл на фаготе, выводя чисто саксофонный мотив, веселый, как в забегаловке вечером праздничного дня, ничего общего со строгими и торжественными маршами, которые исполнял ротный оркестр.

— Шесть! — заорал комендант. — Нас тоже должно быть шесть, Трое это не симметрично, не гармонично, не эстетично!

Берта осторожно, стараясь делать это незаметно, завела руку за спину. Комендант умолк, странно наклонив голову и продолжая шевелить окровавленными губами, роняя на грудь хлопья розовой пены.

— Дитя, — прошептал он. — Дитя...

Берта вытащила из потайной кобуры за поясом маленький шестизарядный пистолетик, почти игрушка, незаменимая, однако при добивании раненых. А еще — в таких форс-мажорных обстоятельствах. Многие люди делали ошибку, полагая, что силу одержимого можно определить по его сложению и мышцам, как правило, это заблуждение оказывалось последним. Поэтому Берта, несмотря на свою мощь уроженца планеты с полуторакратной силой тяжести, не собиралась меряться со спятившим командиром на кулачках.

Но Священник ее опередил.

У Монаха не имелось пистолета, зато был длинный узкий нож без гарды. Пастырь достал его из кармана, замаскированного швом на форменных брюках, и шагнул к коменданту, занося клинок. Движение вышло плавным, слитным, выдавая неплохой опыт, и нож вошел в шею командира до упора, пройдя насквозь. Священник сразу качнулся назад, дернув клинок на себя, превратив укол в страшную рану, частично резаную, частично рваную. Кровь хлынула сплошным потоком, Берте показалось, что взгляд смертельно раненого коменданта на мгновение обрел осмысленность, в нем отразилось бесконечное удивление и непонимание. Секунду спустя командир закатил глаза и упал на стол, фыркая кровью, свалился дальше, опрокинув лампу.

Монах вытер забрызганное лицо, руки убийцы чуть подрагивали. Берта сжала рукоять пистолета, с тревогой наблюдая за спутником. Священник ответил ей столь же внимательным, настороженным взглядом и решительно сказал:

— В жопу шестерку.

Наставница перевела дух. Кажется, пастырь был в норме.

— На нас напали, — быстро предположила она.

— Не на поезд, — так же решительно ответил монах, прислушиваясь. — Охват шире.

Берта выругалась, экономя время, компенсируя краткие слова энергией и ненавистью. За стенами штабного вагона и в самом деле звучало. Сирены разных служб, выдающие наступление всех возможных бедствий одновременно, грохот механизмов и двигателей тяжелого транспорта, разгорающиеся перестрелки, похоже сразу несколько на разных направлениях. И крики. Душераздирающие вопли, почти неразличимые из-за толстой брони, однако приправляющие всеобщий шум ноткой безумного ужаса, как несколько перчинок — готовое блюдо.

— А у нас даже ракет нет, — прошептала Берта, чувствуя предательскую дрожь в коленях и пальцах.

— Соберись! — гаркнул на нее Священник. — Император защитит! Император направит! Командуй ради Него! Во славу Его!

Монах наотмашь хлестнул наставницу по лицу свободной ладонью, выбивая крадущуюся панику. Берта мотнула головой и глянула на пастыря почти здраво.

— Да, конечно, — пробормотала женщина, цепляясь за слова монаха, как за единственную прочную опору в сходящей с ума вселенной. — Ради Него, ради Императора... надо быть сильным. Сильным!

— Особые обстоятельства, — подумал вслух Священник, одобрительно кивая, зашарил по карманам в поисках носового платка, Берта протянула свой, и монах вытер нож. Предсмертная судорога скрючила тело умирающего коменданта, каблуки стукнули по тонкому коврику, закрывающему металл. Но умирающий больше не интересовал живых, то была лишь пустая оболочка, временно послужившая злу, теперь бесполезная и безвредная. А о душе коменданта еще придет время скорбеть. Но после.

— Да, — согласилась Берта, вернув себе прежнюю решительность. — Я беру командование, ты исполняешь роль комиссара.

— Не разочаруй, — оскалился Священник. — Если что, рука у меня не дрогнет.

— Уже дрожит, — вернула кривую ухмылку наставница, самоназначенный комендант 'Радиального'. — Так... Сначала объявление или в наш вагон?

— Вагон, думаю, — отрывисто предложил монах.— Если там то же самое...

Оба одновременно подумали об одном и том же — почему их не коснулось враждебное воздействие? Берта решила, что, надо полагать, ее защитила близость святого отца, а комендант оказался не столь уж тверд в своей вере. Священник остался в недоумении, поскольку не считал себя настолько безупречным, чтобы у него даже голова не заболела там, где люди сходят с ума и обращаются к скверне за считанные секунды. Однако решил поразмыслить над этим позже — все в руке Императора, и если Он сохранил слуге своему здравый рассудок, значит на то есть причина.

Тем временем какофония атональной музыки на первом этаже набирала мощь. Словно каждый музыкант выводил собственную мелодию, рваную, бессмысленную, которую и музыкой то нельзя было назвать. Казалось, что стадо гретчинов дорвалось до инструментов. Однако вместе эти пиликания и завывания складывались в причудливый ритм, удивительно веселый, проникающий в самые глубокие и потаенные части сознания, доставшиеся человеку от рептилоидных предков. Музыка бодрости, торжества и счастья будоражила мысли, требовала отдаться на волю неистовых чувств. Монах украдкой ткнул себя кончиком ножа в бедро, чтобы прочистить мозги. Укол боли действительно отвлек, позволил вернуть разуму контроль над желаниями.

— Разделимся, — решила Берта. — Скорость решает все. Я к нашим, ты на микрофон. И следишь, чтобы никто не прорвался в командный пункт.

Священник поморщился и состроил недовольную физиономию. На его взгляд решение было не лучшим, скорее даже вредным, однако коли Берта вступила в командование, тактическое верховенство оставалось за ней.

— Не согласен, но хрен с тобой, — монах начал быстро обыскивать кабинет в поисках более серьезного оружия. — Сначала разберемся с оркестром. Это музыка ереси, и она должна прекратиться.

Глава 22

Ольга тонула в сиреневом тумане, растворялась, как сахарный кубик в теплой воде — замедленно и в то же время неотвратимо. Казалось, мозг работал, будто сломанный компьютер с урезанной памятью, сознания хватало на понимание обрывочных моментов, но при попытке сложить мозаику хотя бы в цельное воспоминание — неизменно происходил сбой. Даже попытка собраться, сжать волю в кулак и сосредоточиться оказывалась выше, сложнее аппаратных возможностей разума.

Что-то было... что-то скверное... Или не скверное, просто необычное. Да, что-то случилось. Что-то было... Оказалось, что если не пытаться осмысливать, обрывки памяти ловятся проще. Они таяли, распадались на фрагменты, как истлевшие листья, но все же...

Яркая, темно-фиолетовая вспышка. Или не фиолетовая, цвет был сложнее, интереснее. Как бывшая работница салона красоты Ольга более-менее знала цветовую гамму и заколебалась, выбирая между темно-пурпурным и персидским синим. Нет, все же скорее темный индиго.

Итак, был взрыв. Вспышка.

Девушка не заметила ее, но скорее почувствовала, увидела, однако не глазами, а словно изображение само собой возникло на сетчатке, может быть самозародилось в зрительных нервах, а возможно...

Нет, слишком много мыслей сразу, все поплыло, скорость распада увеличилась.

Вспышка. Фиолетовый... Индиго...

Это было как спецэффект из фильма, когда нужно красиво и зрелищно показать ударную волну, неважно, ядерную ли, магическую или еще что-нибудь. Полусфера стремительно расширялась, оставляя за собой лишь огонь. Вернее — свет, неукротимое, божественно красивое сияние, объединившее все цвета радуги в не выразимой словами гармонии.

Ольга видела это сквозь металл вагонной брони, сквозь бетон тяжелых, угрюмых зданий железнодорожного терминала. Свет был одновременно энергией и вратами, открытой для всех и каждого тропой в некое удивительное место. И эта восхитительная сущность разрасталась, поглощая мир. Девушка хотела поднять руку и указать Дженнифер на бесконечную красоту происходящего, предупредить, чтобы жрица оказалась готова и не упустила ни одной секунды, насладившись мигом совершенства. Однако не успела.

Свет поглотил мир, и мир стал светом темного индиго. Он согрел как живой огонь, заключенный в изысканном камине. Принес долгожданную прохладу, как легкий ветерок в жаркий час. Наполнил искалеченную душу покоем. Сделал Ольгу счастливой, просто так, без всяких условий. Потому что счастье — это то, чем сиреневый свет готов был одаривать без счета, просто так. Потому что мог и хотел.

Глупые люди думают, что счастье — как обычный ресурс, его следует добывать в тяжких трудах, и оно конечно. Счастье можно выменять, передать безвозмездно или за вознаграждение, разделить с кем-то или забрать в единоличное владение. Но это совершенно не так, ведь счастье бесконечно. Нужно лишь встать, развернуть плечи и понять, что ты жил как тяжело больной человек — в бессмысленных страданиях, в мучительной безнадежности. А затем следует начать жить по-другому, только и всего.

Счастье переполняло девушку, пронизывало каждую клеточку ее тела, согревало каждую мысль солнечным светом. Оно было удивительным, и оно не заканчивалось. Ведь счастье...

'Нет' — сказала Ольга.

Темный индиго превратился в глициниевый с примесью серого, как тучи на горизонте, готовые принести бурю. Освежающий холодок сверкнул острыми лезвиями снежинок, а тепло сгустилось, как раскаленный воздух пустыни. Мир вокруг Ольги замер в немом вопросе, а вопрос таил нечто зловещее, скрытое до поры, словно заточенный гвоздь в рукаве или молоток в пакете.

Ольга собирала, восстанавливала душу из осколков, разгоняла хмарь, сосредотачивалась, выхватывая из сонного безмыслия куски прежней себя. Было непросто, но главное — начать, последовательно концентрироваться на мыслях и чувствах, присоединяя их к остову сознания. До того момента когда ты, наконец, можешь задать себе прямой вопрос, а затем следующий:

— Что здесь не так?

— Где я это уже видела?

'Перебор, падла чертополоховая! — подумала девушка свету. — 'На это меня уже ловили'.

Да, происходящее не имело ничего общего с трехруким чудовищем, что едва не уловило девушку на Баллистической станции. Все другое — лучше, ярче, честнее. Но суть — если очистить явление, словно капустный кочан, лист за листом, до самой кочерыжки — суть одна.

Обещание всего задаром. Без обязательств, без условий, без труда, без усилий. Счастье для каждого, и никто не уйдет обиженным.

Но так не бывает, и Ольга знала это лучше, чем кто бы то ни было.

Так не бывает.

Никогда не бывает.

Счастье даром в конце концов стоит дороже всего, и когда приходит время платить, цену не спрашивают, а берут.

Память о великом русском языке вернулась мгновенно, весь этот псевдолатинский 'готик', похожий на дикую смесь французского и немецкого, выветрился из головы на счет раз. Ольга не сказала, а подумала, отчетливо, ясно, надеясь, что сиреневый цвет понимает все:

'Хуй тебе, образина'

У девушки было странное ощущение, что перед ней, вокруг нее и в ней самой не живое существо, а некая стихия. Словно океан, что движется, подчиняется неким правилам, существует в бесконечном числе взаимосвязи элементов, однако не обладает самостоятельным разумом. И она опасалась, что подуманное окажется неуслышанным. Или непонятным. Или понятым превратно, что было бы весьма обидно, учитывая, сколько эмоций Ольга вложила в три коротких слова. Но ее хорошо поняли, а вслед за пониманием возникло удивление, за которым явилась неотвратимость. И последовал ответ, который был невыразим в словах, но столь же отчетлив и понятен, как посыл Ольги.

Кто не хочет счастья, ищет его противоположность.

Кто отвергает рай, жаждет быть низринутым в ад.

Не желающий покоя привечает боль.

Сирень потемнела еще больше, ледяные иглы пронзили тело, жар опалил нервы, для начала едва-едва, словно подготавливая к дальнейшему истязанию. Дыхание тлена и смерти выпивало из души драгоценные капли воли и энергии. А затем Ольга услышала то, чего здесь не было и быть не могло. Самые страшные звуки на свете, которые повторялись достаточно, чтобы намертво впечататься в память до конца жизни.

Скрип двери.

Стук бутылки, поставленной на кривой, рассохшийся столик. Обычный 'мерзавчик' на ноль-пять, цена сорок семь рублей. Всегда заполнен ровно на четвертинку, чтобы заполировать после. Очень характерный стук, он совершенно иной, нежели у бутылки, пустой или полной, скажем, наполовину.

Долгий скрежет запираемого замка, очень старательный. Скрип дверных досок, которые давит сильная рука, проверяя — надежно ли, не откроется ли в самый неподходящий момент?

Ольга съежилась, тихо поскуливая от ужаса. Воспоминание, как оцифрованная фотография, стремительно обращалось реальностью, набирало цвет, объем и запах. Запах сырой пыли — слишком много дождей было в ту осень — уличной грязи на плохо вытертых сапогах. Очень плохой водки, настолько дешевой, что голимый фальсификат даже водой не разбавляют для пущего объема, потому что вода дороже обойдется.

'Этого не может быть, не может быть, не может быть!!!'

А затем хорошо знакомый и бесконечно ненавистный голос произнес где-то над головой:

— Кто у нас сегодня самая-самая? Кто ждал любимого братика?..

Крепкая ладонь опустилась на шею, и Ольга закричала, поняв, что она все-таки в аду.

* * *

Берта ждала чего угодно, от поножовщины до кровавой оргии, но ее отделение оказалось тихо, дисциплинированно и готово к свершениям. Огнеметы в полной готовности, техника на ходу и проверена, личное оружие выдано из сейфа по личной инициативе Святого Человека. Строго говоря, несгораемый шкаф был попросту взломан, однако наставница решила оставить решение на потом. Так же как и размышления на тему — отчего именно ее команда была неподвластна стремительно расползающемуся безумию.

— Какие приказания? — бодро вопросил Святой Человек, и вопрос поверг наставницу в ступор.

Действительно, а что теперь то?.. Однако Император всегда на стороне праведных, и тут на помощь пришел Священник. Динамик общей связи включился, издав серию хрипов, намекающих о нужде в обновлении матчасти. А затем прокашлялся и сообщил:

— Братья и сестры мои. На нас напали. Утвердимся же в нашей вере и...

Пока Священник кратко и довольно исчерпывающе описывал ситуацию, Берта напряженно думала. Одновременно же новый комендант пыталась задавить ростки злорадства, дескать, вот вам, а не раскассирование! Бронепоезд себя еще покажет!

К тому моменту, когда Священник призвал всех крепиться и бодриться, а также разить нечестивцев с обеих рук, у наставницы уже было примерное соображение на тему, что делать дальше. Она быстро раскидала обязанности в штатном режиме, приказала мехводу сидеть в танке безвылазно, держать люки открытыми в готовности аврально принять весь экипаж, и, в случае чего, таранить вагон изнутри.

— Перевернемся, — меланхолично заметил Водила. — Слишком высоко. Тогда надо аппарель держать выдвинутой.

— Император поможет, — значительно сообщила Берта. — Так, а где пигалица?..

Резкий стук стал ей ответом. Колотили снаружи, причем с такой силой, будто на той стороне двери стоял как минимум сервитор. Люкт и Криптман без команды одновременно подняли оружие, огнеметчики перегруппировались, взяв на прицел дверной проем. Пахло оружейным маслом и огнеметной химией. В довершение композиции 'слуги Императора держат героическую оборону' загудели приводы танковой башни. Малокалиберная пушка развернулась, громко лязгнул затвор, так, что было слышно даже за броней.

'Молодец Водила' — подумала Берта, снимая с плеча собственный дробовик. Отметила, что Криптман удостоверился в плотности возможного огня и развернулся в противоположном направлении, взяв на прицел винтовую лестницу. Умный парень, действительно, надо быть готовым к атаке с тыла.

Стук повторился, требовательный и громкий.

— Открывай, — приказала Берта Доходяге.

Баллонщик номер два облизнул пересохшие губы, встал сбоку от бронированной двери, перекрещенной стальными полосами с круглыми шляпками заклепок. Еще раз облизнулся и крутанул одной рукой штурвал замка. Петли, хорошо смазанные морозоустойчивой смазкой, почти не скрипели, когда дверь открывалась.

— А, сто тысяч трахнутых демонов Варпа, — выдавила Берта, опуская дробовик.

— Долго! — сообщила техножрица, шагая внутрь. — Где медик?

Над левым плечом Вакруфманн парил сервочереп, сверкая красной линзой и размахивая трехпалыми лапками. Из желто-белой теменной кости торчала длинная антенна, почти задевающая металлический потолок.

— Это уже входит в традицию, — заметил Святой Человек, глядя на безвольное тело баллонщицы, которую крепко держала механистка. — Мелкая не вылезает из больничной койки. Этак она у нас станет самой ветеранистой.

Деметриус ничего говорить не стал, он молча откинул медицинскую полку на борту 'Химеры', предназначенную для транспортировки раненых. Аксессуар давным-давно (скорее всего никогда) не использовался, однако должен был присутствовать по регламенту, на всякий случай. И, наконец, пригодился, еще раз подтвердив мудрость устава.

— Что с ней? — отрывисто спросил молодой человек, перекидывая на грудь объемную сумку с медицинскими принадлежностями.

Дженнифер выдала быструю череду каких-то медицинских терминов, которые, Деметриус, судя по реакции, отлично понял и мрачнел с каждым словом.

— Попробую стабилизировать, — мрачно пообещал он. — Но тут нужна помощь хорошего госпиталя. И... — Деметриус глянул вверх, словно мог пронзать взглядом несколько уровней прочного металла. — И, наверное, хороший псайкер.

Грешник отшатнулся, сделав жест, отгоняющий нечистую силу, прочие отрядовцы невольно качнулись в стороны, словно ковыль под дуновением сильного ветра.

— Разойдитесь, — с неожиданной властностью приказал Криптман.

Инквизитор быстро шагнул к Ольге и положил ей обе руки на лоб. Хмурясь и беззвучно шевеля губами, Фидус замер на пару минут, тем временем Деметриус ставил девушке капельницы с глюкозой и физраствором.

— Ты понял, — тихо сказал, наконец, Криптман, обращаясь к санитару. Звучало как вопрос и одновременно утверждение. Деметриус едва заметно кивнул и столь же тихо ответил:

— Да. Здесь можно помочь?

Фидус закусил губу и наморщил высокий лоб, сдвинув брови. Затем произнес:

— Вероятно. Но это будет опасно. Нужен кто-то, чтобы пойти за ней. Я не псайкер и не психонавт, смогу только помогать и удерживать.

— Я... — Деметриус заколебался, но все же продолжил с видимой неохотой, будто вспоминая о том, что хотел бы забыть навсегда. — Иногда Свет Императора озаряет меня. Иногда... и странным образом. Поэтому я, в общем то, здесь.

— Ты готов или нет? — рубанул с плеча Фидус, все так же, не снимая рук с головы девушки. — Нельзя терять времени, ее затягивает глубже с каждой минутой. Если ты не сможешь, значит, попробую все-таки я.

Теперь Деметриус закусил губу и опустил глаза, не прекращая медицинских манипуляций. Он отрегулировал колесико дозатора на пакете с антигипоксантом, а затем с неброской решимостью произнес лишь одно слово:

— Да. Я попробую.

— Сеанс психонавтики, организованный не кондиционированным псайкером, а человеком со слабой меткой дара, потребует специального оснащения, — с обычной для механикумов занудностью выступила в беседу Дженнифер, про которую отрядовцы уже забыли. — Приспособления сейчас находятся в процессе сборки. Пришлось импровизировать из подручных средств, но с большой долей вероятности может помочь.

— Занялась бы ты делом, — Берта критически глянула на техножрицу без тени почтения. — Болтаешь тут...

— Мне не нужно смотреть на механических слуг, чтобы управлять ими, — надменно ответила Вакруфманн. — Приспособления будут доставлены через четырнадцать минут сорок девять секунд по внутренней сети пневмопередачи.

— Боюсь, пятнадцати минут у нас нет, — покачал стриженой головой Криптман. — Если промедлим, она сойдет с ума, заблудится навсегда в лабиринте искаженного подсознания. Придется рисковать.

В противовес наставнице инквизитор обращался к Дженнифер с уважением. Деметриус молчал и нервно сжимал пальцы, как пловец, которому предстоит нырять в мутную воду с торчащими на дне арматурными прутьями. Что бы ни собирался делать послушник, его это до смерти пугало. Механистка повернула маску, заменяющую лицо, к Фидусу.

— Попробовав использовать каплю своего дара в данных обстоятельствах он, скорее всего, умрет, — с прямотой настоящей машины констатировала Дженнифер, указывая на Деметриуса. — В лучшем случае мы получим двух необратимо сумасшедших. В худшем останутся две оболочки, наполненные чужим и предельно враждебным сознанием. Лучше потерять немного времени, но пойти в странствие вооруженным. Я намереваюсь помочь согласно протоколу А-девятнадцать-восемьсот три, вам он должен быть знаком.

— Восемьсот три... — пробормотал инквизитор. — Электрошок...

Фидус потер шею и с явной неохотой произнес:

— Да, это может помочь. Мы подождем.

Деметриус глянул на Фидуса болезненно расширенными зрачками, бледный как смерть, но смолчал и воздержался от спора, видимо решив, что более опытный коллега понимает ситуацию лучше.

— Эй, шестеренка, — позвала Берта. — Даже не думай! Полноценный боец и целый санитар, этих не отдам. Да и тебе есть чем заняться!

— Уже занимаюсь, — Дженнифер повернулась всем корпусом к наставнице. — Достоинство и благо детей Омниссии — в многозадачности. А сейчас я постараюсь раскочегарить паровоз, чтобы 'Радиальный-12' обрел ход. Для всех нас лучше поскорее оказаться как можно дальше от любых населенных пунктов и людских собраний.

— Там были... ваши, — подал голос Доходяга. — Я видел.

— Уже нет, — отозвалась Дженнифер. — Мой собрат необратимо выведен из строя и фактически прекратил существование.

— Вот и славно, — подытожила Берта. — Иди и занимайся делом, а эти... — она кивнула в сторону инквизитора и Деметриуса. — Будут исполнять свой долг.

Техножрица сделала шаг к наставнице, и Берта вздрогнула. Как большинство обычных людей, БоБе привыкла к величавой неторопливости слуг Омниссии, Вакруфманн же двигалась с пугающей быстротой и больше походила на служительницу Официо Ассасинорум.

— Кто ты такая? — спросила Берта, нависая над техножрицей с таким видом, словно готовилась разбить железную голову рукоятью дробовика. Впрочем, с тем же успехом наставница могла пугать камень или статую. — Почему тебе нужна эта девчонка?

— Поправка, — бесстрастно дополнила Вакруфманн. — Девчонка нужна всем нам. Я обращу ваше внимание на важный аспект. Происходящее носит явные черты масштабной псайкерской атаки, целенаправленной или спонтанной, выступающей как побочный эффект некоего действа. При этом воздействие одинаково и на людей, и на Адептус Механикус. Однако вы сохранили здравый рассудок и оказались неподвластны враждебному влиянию. Только ваше отделение, больше никто, включая коменданта и штабной персонал, людей богобоязненных и объективно далеких от неверия. Как вы думаете, почему? Какой фактор защитил вас и только вас?

— Ну... — Берта в замешательстве глянула на Ольгу. — Да бред же! Ты ведь с головой дружишь! Хоть она у тебя и железная.

— Это факт, и в момент атаки я непосредственно контактировала с вашим подчиненным. Воздействие перегрузило мои цепи и эвристические системы, однако в целом оказалось переносимым. В то же время мой собрат из паровозной бригады расчленил себя, транслируя на всех частотах еретически искаженные молитвы, а также код осознания бессмысленности существования в модифицированном теле, которое лишено возможности предаться обычным для людей гедонистическим порокам.

— Бред, — повторила Берта, качнув головой. — Бред! Мы так рисковать не можем. Боец должен стоять на боевом посту. Санитар должен быть в готовности санитарить. А девчонка будет отлеживаться, пока не придет в себя или до конца боя.

— Сейчас вы потеряете лицо и часть авторитета перед своими подчиненными, — предупредила Дженнифер. — Если вы не хотите добровольно координировать свои действия со мной и принимать во внимание мои рекомендации, я вас заставлю.

— Да, не хочу. А то что? — злобно осклабилась Берта, крепче взявшись за рукоять комби-дробовика.

— Я уже попросила духа, обитающего в 'Химере', игнорировать команды водителя-механика, и просьба встретила понимание. Духи не любят тех, кто пренебрегает советами Механикус. Теперь вы даже не заведете эту машину, не говоря о более сложных эволюциях..

— Ах, ты... — задохнулась Берта.

— Кроме того, чтобы бронепоезд двигался, нужен паровоз, — с непреклонностью продолжила Дженнифер. — Чтобы запустить его и добиться стабильной тяги необходимо произвести сто тридцать семь технических операций, выполненных в строгой последовательности и безукоризненном следовании канону служения. Также необходимо произнести литании во славу котла и парораспределительного механизма. Возможно, этим дело не ограничится, духи машин, работающих на паровой тяге, консервативны и с недоверием воспринимают новых пользователей. Паровоз может не принять машинистов без надлежащих рекомендаций, и понадобится обращение к Омниссии. Если вы можете сделать это, самое время начинать.

Берта готова была поклясться, что тонкая железная лапка сервочерепа на мгновение сложилась в трехпалый кукиш.

— Если не можете, то ваш поезд не функционален, — безжалостно констатировала Вакруфманн. — А вы бесполезны и являетесь антитезой идеалам Санитарно-Эпидемиологического Отряда Коммунистов под патронажем Святого Кларенса, да пребудет он во славе у подножья Золотого Трона.

Дженнифер сложила металлические руки в знаке аквилы, как настоящий и верный слуга Империума — человеческий слуга из плоти и крови. Синусоида на экране 'рта' сложилась в линию, очень выразительно передающую сардонический изгиб тонких губ. Берта стиснула зубы, невероятным усилием подавляя вспышку гнева и желание пристрелить кастрюлеголовую, что встала между Отрядом и его миссией.

Неизвестно чем закончился бы этот нервический диалог, в котором коса на камень нашла, если бы этот миг не каркнул динамик внутренней связи.

— Комендант! — позвал искаженный голос Священника.

Берта помедлила несколько секунд, затем сорвала с кронштейна коробку переговорного устройства на длинном проводе, щелкнула кнопкой.

— Слушаю!

Пока очистители и механистка выясняли, кто здесь главный, Священник вытирал нож. Крови на одежде служителя культа прибавилось, точнее красная жидкость уляпала монаха с ног до головы, пропитав каждую нитку до носков и трусов. Оркестр и штабной персонал проявили дивную живучесть, до конца сопротивляясь непреклонной воле Императора, проводимой руками Его слуги. Но Священник управился, хоть это было непросто.

Очищая клинок, монах смотрел на большую, массивную штуку, что стояла в углу командного пункта. Сооружение имело вид колонны на массивной опоре, сделанном из минометной плиты. Колонна переходила в сложную конструкцию из нескольких десятков концентрических колец, отмеченных рисками, цветными символами, а то и просто сделанными от руки надпилами. Все это находилось в постоянном движении, жужжа электроприводами, поскрипывая шестеренками.

Штука была аналоговой моделью, которая позволяла отслеживать перемещения бронепоездов в пределах района. Очень старая вещь, которая работала грубо и неточно, но работала всегда, было бы электричество в батареях и радиосигнал. Бесполезная уже много десятилетий и незаменимая теперь, когда один за другим выходили из строя спутники наблюдения, штабные сервиторы превратились в бесполезные чучела, а полковое командование то ли погибло, то ли куда-то исчезло в полном составе.

Священник зло сунул нож в чехол и взял с комендантского стола переговорник на длинной ножке.

— Железяку не видели? — отрывисто спросил комиссар бронепоезда, не размениваясь на прелюдии.

— Видели, — ответила Берта, покосившись на Вакруфманн.

— Нам нужен ход, — сказал монах, голос его звучал глухо и прерывался хрипами старой, изношенной системы. — И срочно.

— Проблема?

— К нам на всех парах идет 'шестьдесят четвертый'

— 'Радиальный-64'? — не удержалась от улыбки Берта, ликуя в душе. Вот она, поддержка!

— Да. Только они не отвечают на запросы и отключили систему отслеживания. Отключили сами. Последнее сообщение в сети — рапорт. Скорее даже вопль о помощи. Дескать, кто-то снимает пломбы и взламывает двери арсенального вагона при ракетной батарее.

— Так это не помощь? — скрипнула зубами комендант.

— Не похоже. По-моему они идут на перехват. Найдите железяку, пусть запустит паровоз.

— Поняла.

Берта щелкнула тангентой и посмотрела на Дженнифер, затем с сердитым торжеством вымолвила:

— Кажется, зажигать топку тебе все-таки придется. А то все сдохнем. Вместе с пигалицей.

— Если 'Радиальный-64' идет на перехват, мы погибнем. Если до нас докатится волна хаоса, охватывающая терминал, мы погибнем. Если 'Радиальный-12' покинет опасную зону, но послушница Ольга перестанет выступать как возможный агент стабилизации, мы погибнем. Разными путями мы приходим к одному финалу, который для меня неприемлем. Поэтому не вижу основания пересматривать условия. Поезд двинется на моих условиях или не двинется вообще.

Вакруфманн выждала несколько мгновений, тщательно контролируя состояние Берты, просчитывая до сотых долей секунды время, чтобы наставница осознала суть, однако не успела взорваться спонтанным, импульсивным действием.

— Мы будем торговаться дальше или займемся делом во славу Императора и во исполнение долга ЭпидОтряда? — спросила Дженнифер. — Я предпочла бы второй вариант. Если мы примем его, послушники Криптман и Деметриус займутся послушником Ольгой, а я отправлюсь к паровозу, предоставив вам тактическое управление ситуацией за пределами этих вводных.

— Ты ответишь за это, — очень веско пообещала Берта.

— Я не покушаюсь на ваши полномочия и прерогативы, — отчеканила Вакруфманн. — Мне нужно, чтобы девушка осталась в живых и в здравом рассудке. Достичь этого в данных обстоятельствах можно только при помощи вашего боевого отряда. Наши цели полностью совпадают.

— Хорошо. Займемся делом, — процедила сквозь зубы наставница.

Берте, возможно, и не хватало опыта настоящего, большого командования, но дурой наставница не была. 'Радиальный' нуждался в технике, технику мог обеспечить лишь механикус, а давить педаль до самых шпал в клинче 'кто тут самый принципиальный' было чревато, ведь шестеренка могла и выиграть, а время исчезало минута за минутой.

'Позже сочтемся' — мысленно пообещала Берта и на мгновение представила, какую роскошную докладную она составит, а Савларец распишет своим идеально каллиграфическим почерком. Причем ни слова лжи, которая неугодна Императору и оскорбительна для пурификатора. Только чистая правда о том, как шестеренка деятельно мешала работать, превратила свой долг в инструмент шантажа и посмела с вопиющей наглостью диктовать свою волю Экклезиархии в лице Адепто Пурификатум.

— Связь будет осуществляться через моего помощника, — объявила Дженнифер и показала на череп с антенной, затем опять развернулась к Фидусу. — Рекомендую провести операцию в 'Химере' или изолированном отсеке. Возможны... — тут, пожалуй, впервые, модулированный голос техножрицы чуть дрогнул. — Эксцессы.

— Я понял, — инквизитор машинально коснулся рукояти пистолета в кобуре.

— Эй! — качнула стволом Берта. — Твои то нам помогут? Может, хоть пушку нам сбросят?

— 'Мои', — снова изобразила неприятную улыбку Вакруфманн. — Те, кто избежал псайкерского удара, сейчас ведут сражение и лишней артиллерией не располагают. Они помогут, но по обстоятельствам.

— У нас же нет ни хрена, — тихонько проговорил кто-то из отрядовцев.

— Разве Император не защищает? — осведомилась Дженнифер и двинулась к выходу, похожая в своей красной мантии на злобного манекена. Напоследок она бросила через плечо:

— Готовьтесь к бою.

Глава 23

Внутри 'Химеры' оказалось неожиданно просторно. В отсеке, предназначенном для десятка бойцов с амуницией, расположилось всего три человека, из которых лишь один — Криптман — был по-настоящему большим. Ольгу положили на три одеяла, сложенные стопкой, одно поверх другого. Криптман молча обмотал ей запястья клейкой лентой казенного темно-зеленого цвета.

— Это прям необходимо? — спросил Деметриус.

— Да, — кратко отозвался инквизитор. — Мы не знаем...

Он осекся, косо глянув на санитара. Деметриус не удержался от кривой улыбки, домыслив невысказанное: никто не знает, кто или что проснется в теле девушки.

— Так... — Фидус разложил на металлическом сидении технику, присланную Вакруфманн. — Так, — повторил он снова.

— Помощь нужна? — Водила глянул через люк из отсека управления.

— Нет, — отрезал Фидус, затем добавил чуть вежливее. — Шел бы ты... наружу. Тут всякое может быть.

Деметриус на этих словах страдальчески поморщился, однако ничего не сказал. Водила только ухмыльнулся.

— Ну, дело твое, — хмыкнул Фидус, достав из кармана мешковатого комбинезона отвертку.

— Сдохнуть нынче можно где угодно и как угодно, — с необычным для себя многословием заметил Водила. — А у вас прямо цирк задаром. Так что я и при исполнении, и при развлечении.

— Оскверниться не боишься?

— Дружок-пирожок, — с добродушным покровительством сообщил мехвод. — Я тут самый старый долгожитель, у меня бессрочная ссылка. Даже наш бормотальник столько не оттянул, как я.

Фидус нахмурился, однако сразу понял, что речь о радисте.

— Если бы ересь долбилась в глаза, я бы давно стучал мутантскими копытами, — продолжил, меж тем, Водила. — Так что ты делом занимайся, а я одним глазком, потехи ради. Когда еще такое увидишь.

— Ага, — согласился Фидус, гремя сложными железяками, что притащил новый сервочереп Дженнифер. — Вот так все и начинается. Сначала 'да я только одним глазком'. А потом 'зачем этот костер, куда вы меня тащите?!'

Водила осклабился еще шире, что при его краснокожей физиономии выглядело комично, и надел поверх танкового шлема свою знаменитую шляпу.

— На удачу, — пояснил мехвод, перехватив удивленный взгляд инквизитора, и добавил, вернувшись в изначальной теме. — Ты еще не привык, а у нас ведь очень скучное все.

— Скучное? — Фидус поймал себя на том, что разговор получается вполне к месту. Руки привычно соединяли контакты по знакомому шаблону, а голова отвлекалась от мрачных размышлений ни к чему не обязывающей беседой.

— Конечно, — Водила качнул головой, и серебряные бусины тихонько звякнули на длинных прядях. — Это поначалу страшно до желтых подштаников, но притом и любопытно. Ужасы и разнообразие! А потом только ужасы, одно и то же, день за днем, год за годом. Мутанты, культисты, гноища, выжигание. Кислотную цистерну подай, уровень загрязнения померь, массовое трупосжигание организуй. И это все у них, — Водила махнул большим пальцем, очевидно символизируя прочих отрядовцев. — Я то вообще в жестянке безвылазно сижу. Тьфу. Одно развлечение — если приходится из пушки пострелять. Ну, или с машинным духом поговорить.

— И он отвечает? — заинтересовался Криптман.

— Нет, конечно, — ухмыльнулся Водила. — Я ж не 'шестеренка'. Дух только слушает. И урчит дизелем. Зато урчит по-разному, что твой кот. Я уже наловчился понимать, когда он доволен, а когда поршни вот-вот прожжет от злости.

— Не то призвание ты выбрал, — невнятно заметил Фидус, прижав зубами тонкий проводок, язык покалывало от слабых ударов током. — Надо было тоже кастрюлю на голову надевать.

— Может быть... Да вы делайте, делайте, я тихонько, мешать не буду. А если выберемся, глядишь, будет что вспомнить.

Мехвод помолчал и философски добавил:

— Ежели не выберетесь, я вас запомню и добрым словом помяну. Ну, или вы меня, тут как пойдет.

— Хренов ты оптимист, — буркнул Фидус, закручивая последнюю гайку.

— А за что тебе бессрочное? — вдруг спросил Деметриус, быстро и нервно потирая запястья, будто хотел разогнать кровь по замерзшим ладоням.

— Я по молодости да глупости с заводским попом в спор ввязался, — добродушно вспомнил мехвод. — Насчет того, Император есть Бог или все же сверхчеловек божественной силы.

— Это было неразумно, — прокомментировал Фидус.

— Ну да. Под церковное расследование вместе пошли. Он сразу на костер, потому что духовная особа, а я по этапу и сюда. Так и прижился.

— Вот место, что ждет человека, и человек, что занял свое место, — процитировал Фидус. — Все, теперь не мешай.

— Понял, — развел черными от въевшегося масла и смазки ладонями мехвод. — Умолкаю.

* * *

Звуки перестрелки приближались. Дженнифер не была скитарием и не очень хорошо разбиралась в тактике, однако хватало обычной логики для понимания — это не бой, в котором противники хотя бы условно разделены и организованы. Это хаос и бессмысленное насилие. Проблема в том, что хаотическое насилие приближалось, и быстро, а остов техножреца, заведующего паровозом, раскачивался на металлическом тросе под резкими порывами ночного ветра. Мозг механикуса был мертв, но электронные цепи все еще питались энергией из встроенных аккумуляторов, печально взывая к эфиру. Сервиторы, уничтожившие оператора по его же приказу, выстроились кругом и перешли в режим сбережения электричества, как недвижимые статуи. Похоже, это были очень старые образцы, способные лишь на самые простые операции, остатков сознания в мозговом веществе не хватало для того, чтобы сокрушительная псайкерская атака могла хоть за что-то зацепиться.

Вакруфманн включила подсветку, заставив оптику светиться ярко-желтым светом, как маленькие прожекторы. Жрица могла видеть и в инфракрасном свете, но предпочитала древний, консервативный стиль. Работа предстояла нелегкая, и первым делом техножрица вернула к бодрствованию сервиторов.

Разумеется, Дженнифер не верила в духов, которые сидят внутри механизмов, радуются молитвам и пьют из блюдечек машинное масло. Как гласила популярная и древняя поговорка Механикум — 'это так не работает'. Духи машин — в том виде как их трактует и описывает пропаганда — всего лишь полезное суеверие. Правда была намного проще — никаких духов нет. И одновременно гораздо сложнее — есть Сущности.

Любой механизм сложнее палки с колесом представляет собой Конструкцию. Она создана, она существует, она служит, подвергается ремонту и модернизации. Каждая минута работы, каждая манипуляция оператора привносит в механизм чуточку Влияния. И каждая машина, таким образом, обретает Индивидуальность, неповторимый отпечаток, сравнимый с жизненным опытом и даже характером. В мире, где устройства служат веками, даже у машин появляется душа. У нее нет самосознания, зато вполне может проявиться характер и личные привычки, то есть запрограммированные реакции на внешние действия. Агрегат, служивший в тяжелых условиях, будет суров и требователен, оператору придется сначала доказать, что он достоин быть спутником и хозяином. Машина, с которой плохо обращались, отказывая в достойном уходе, обзаведется печатью ущербности, даже мстительности, которую сложно, зачастую невозможно вывести. И так далее...

Дженнифер с одного взгляда определила, что именно перед ней, поэтому обращение к формуляру лишь подтвердило знание. Древний паровоз, некогда таскавший тяжелые ракеты и фермы для монтажа стартовых площадок очень, очень далеко отсюда. Затем переведенный на более мирную службу благодаря специфической конструкции ходовой части — оси можно было регулировать под ширину нестандартных колей. Отличительные характеристики — избыточный даже для военной техники запас прочности (соответственно и веса), специально для эксплуатации в заведомо разрушительных условиях. Примитивный котел, специально упрощенный для возможности питаться твердым топливом любого состава, включая дрова и торф. Старая, очень надежная конструкция, за которой неплохо следили. И... это проблема. А может и достоинство, как посмотреть.

С военной техникой сложно работать, она отличалась брюзгливостью, была склонна к мелочной регламентации. С конверсионной — сложно вдвойне, машинная аура 'привыкала' к определенному почтению, к тому, что мысли экипажей были полны надежд и благодарности к верному железу. Лишившись этого, перейдя на более мирную службу, техника уподоблялась обиженному ветерану, чьи заслуги преданы забвению. Старый паровоз помнил огонь, бушующий в камерах сгорания гигантских ракет, испепеляющие вспышки атомных взрывов, смертельные рейды через пустоши, отравленные радиацией. Нынешний труд маневровой телегой был для него оскорбителен. Механизм не доверял новому оператору.

Если только...

Если бы Дженнифер могла, она бы улыбнулась. Опыт прошлой жизни подкинул сравнение паровоза со старой, могучей собакой. Охотничий, скорее даже бойцовый пес, что привык ходить бок-о-бок с человеком на самых свирепых врагов, а теперь доживает век в теплой конуре, мусоля кости беззубыми деснами, изредка позволяя кататься на себе внукам такого же старого хозяина.

Что ж, почему бы и нет?

Вакруфманн прошла вдоль колес, быстро проверяя состояние водоприемных труб и качество войлочных чехлов на маслопроводах. Одновременно Дженнифер обратилась к машинному 'духу', аккуратно, с должным почтением, чтобы сложная аура, сотканная вокруг механизма, не ощетинилась отрицанием, чувствуя напор. Вакруфманн сделала очень простую вещь — она воззвала к славному прошлому громадной машины. Обещала утолить давнюю тоску по деяниям, о которых слагают легенды и армейские отчеты. Показала образы войны и разрушения, через которые придется идти. Техножрица посулила машине возвращение часа славы и настоящей работы, для которой ее создавали. Такой работы, после которой гибель это уже не трагедия, а достойное и желанное завершение очень долгого существования. А может быть и повод для возвращения на военную службу. Машина 'задумалась'.

Дженнифер так и не поняла, отчего паровоз не получил на Маяке нормальную кабину с утепленными стенками, целыми стеклами, мехами, соединяющими основную платформу и тендер. Открытая конструкция была бы логична в жарком климате, однако, не в тундре с постоянным холодным ветром. Потери на теплоизоляции должны быть огромными, однако, наверное, тому были какие-то причины. Впрочем, они не помогали разогреть паровоз.

Спустить конденсат из смазочной масленки, пока вместо воды не пошло масло.

Проверить состояние минеральной ваты, которой обложен блок цилиндров.

Сервиторы, разбуженные волей нового хозяина, двигались молчаливыми тенями, как пальцы на руке, исполняя тысячекратно повторенные действия. Судя по конструкции и степени изношенности, по крайней мере, пять из семи были ровесниками паровоза, скорее всего, пришли с техникой из ее родного мира. Псайкерская атака все же повлияла и на них, машинные люди теперь могли нормально функционировать лишь при постоянном контроле оператора. Но все же сервиторы работали.

Открыть цилиндропродувательные клапаны, рукоять на себя до упора.

Протокол услужливо подсказал, что следует зафиксировать в среднем положении золотниковую тягу. Вакруфманн основательно поломала голову, прежде чем сообразила, как это сделать наилучшим образом. А после пришлось оторвать руку одного из сервиторов, используя конечность в качестве бруска для фиксации. Штатный потерялся, искать замену времени не было. Действие встретило понимание машинного 'духа', тот убеждался, что новый оператор похож на командиров далекого прошлого — решительных, суровых, готовых на все ради выполнения приказа. Это еще не было сотрудничеством, симбиозом жреца и невидимой субстанции, что проникла в каждый винтик сложной машины. Но, во всяком случае, паровоз не сопротивлялся, демонстрируя что-то вроде интереса, а пару раз даже подсказывал, как лучше сделать.

Реверс на центр и зафиксировать, проверить регулятор, он должен находиться в положении 'закрыт'. Дженнифер понятия не имела, что это значит, но знала, какие рычаги стоит повернуть. Дальше вышла заминка — в наличии не оказалось углеполивального рукава с уставной длиной не менее десяти метров. Дженнифер добросовестно поразмыслила над тем, как это можно исправить, но пришла к выводу, что никак, поэтому если тендерный уголь в пути воспламенится, так тому и быть. Она посмотрела на марсианского висельника и решила, что этот собрат недостоин поминовения и доброго напутствия, ибо явно содержал технику в неподобающих условиях. Могучий паровоз заслуживал большего и лучшего.

Датчики, заменяющие Дженнифер вестибулярный аппарат, отметили далекое сотрясение. Что-то громыхало в стороне моря, тяжко и очень массивно. Судя по всему, некая хрень снова полезла из океана. Определенно, Ледяной Маяк переживал не лучшие времена. Сервиторы тем временем продолжали работу. Теперь большая часть команды заливала в котел дистиллированную подогретую воду, один, самый прочный и основательный, готовился разжигать топку. Он дергаными движениями подключил пневмопровод к компрессору. Здесь паровоз уже открыто подсказал, что рукав очень похож на тормозную магистраль, их нельзя путать. Дженнифер проверила соединение, исправила ошибку сервитора, чья оптика была слишком старой и мутной. Еще один минус покойному собрату, который не содержал паровозную бригаду в должном состоянии..

Зашипел сжатый воздух, аккомпанируя приближающимся выстрелам. Отстучал короткую очередь пулемет, вытащенный на крышу одного из вагонов. Вакруфманн перемещалась по площадке вдоль огромного цилиндра с откинутыми панелями кожуха. Ветер усиливался, обещая полуночную бурю.

Пришло время зажигать священный огонь, один сервитор подкатил вагонетку с углем по заглубленным в платформу направляющим и начал загружать топку, разбрасывая черную крошку поверх колосниковой решетки. Второй пошел за ведром с растопочной стружкой. Дженнифер быстро вознесла молитву Омниссии, который, видя слабость и малый опыт последовательницы, облегчил ее путь, сведя техножрицу и заслуженную, почтенную машину. В конце молитвы Вакруфманн не забыла поблагодарить машинный 'дух', и почувствовала, как отпечатанная в металле память многих поколений операторов, а также невероятных событий отозвалась довольной вибрацией.

Кочегар поднял лопату с клочьями минеральной ваты, пропитанной отработанным маслом, обратил на хозяйку мертвый взгляд старых линз. Дженнифер зажгла на одном из пальцев огонек и позволила себе целых три секунды полюбоваться красным язычком, что танцевал на ветру. В такие моменты Вакруфманн представляла себя тем человеком, что сотни тысяч лет назад добыл огонь и, сам того не зная, стал первым служителем Омниссии, потому что Путь Машины начался с колеса и огня.

Растопка занялась почти сразу, истекая струйками белого дыма без копоти, это был хороший знак. Дженнифер положила руку на толстый металл, чувствуя, как огонь пробуждает к действию могучее тело самоходной машины. И как обычно в подобных случаях искренне пожалела обычных людей, таких несчастных в своем неведении, лишенных возможности просто увидеть красоту и гармонию Машины, не говоря уже о понимании Forma Divina Apparatus.

* * *

Теперь голова беспамятной девушки была заключена в хитрую конструкцию, похожую одновременно на клетку, спортивную маску и намордник кибермастиффа. Пучок разноцветных и разнокалиберных проводов шел от намордника к ящику вроде аккумулятора. Ящик часто моргал красной и синей лампочками, еще там была зеленая, но эта пока темнела.

— А теперь что? — Деметриус уже лязгал зубами в нервном ознобе, но пока держался.

— А теперь, — эхом повторил Фидус. — Добавь-ка тепла, — это он обратился уже к Водиле.

— Ща будет, — кивнул мехвод и скрылся из вида.

Снаружи что-то гремело, но привычно, технически. Похоже, коллеги тащили по вагону что-то массивное. Поезд дернулся, неожиданно и резко, через состав прошла цепочка ударов и повторяющийся лязг вагонных сцепок. 'Химера' качнулась на амортизаторах. Ни к селу, ни к городу Фидус вспомнил, что на этой модели рессоры листовые — тяжеловатая, но прочная и надежная классика, испытанная тысячелетиями.

— Что теперь? — дрожащими губами повторил Деметриус.

— Теперь надо бы помолиться, — деловито сообщил Фидус. — Но времени у нас нет, так что я помолюсь потом за всех троих. А сейчас надо тебя раздеть и воткнуть в череп вот это... — инквизитор продемонстрировал исчезающе тонкую иглу на длинном проводе.

В этот раз санитар не удержался от ругательства.

— Надо, — сурово повторил Криптман. — Это для лучшей синхронизации дельта волн и чтобы я мог, в случае чего, тебя отключить.

— Отключить? — не понял Деметриус. — Что это будет? Как это... будет? К чему надо быть готовым?

Поезд снова дернулся и прошел вперед метров на десять, остановился.

Криптман хотел было со злостью попенять юноше на то, что следует лучше понимать сущность своего дара, но глянул на подрагивающие губы и пальцы санитара, тяжко вздохнул и сменил тон.

— Как у тебя это проявляется? — спросил инквизитор, прилаживая к голове Деметриуса паутинку, сделанную из проволоки и фольги с резинками для крепления за уши.

— Я... нравлюсь людям. Это сложно контролировать. И трудно описать. Когда мне кто-то... кажется привлекательным, я чувствую, будто золотой свет исходит от меня, лучи добра, которые согревают... интересного мне человека. И они... ну, то есть люди... отвечают. Вниманием. Симпатией...

Деметриус говорил медленно, запинаясь, а на последней фразе голос юноши завял, как лист на палящем солнце:

— Желанием... А то и вожделением.

— Понятно, — кивнул Фидус, не прекращая уверенных манипуляций. Время от времени Криптман ненадолго задумывался, будто что-то вспоминал, и быстро переделывал то, что казалось неправильным.

— Смотри. Сначала придется раздеться.

— Нет!..

— Да, — безжалостно повторил инквизитор. — Нужен как можно более плотный телесный контакт.

Деметриус промолчал, но уши молодого санитара светились так, что от них можно было прикуривать лхо. Через люк донеслось сдавленное хихиканье Водилы.

— Потом я тебя введу в транс.

— Гипноз?

— Вроде того, но проще и быстрее. На гипнотическое погружение нет времени. А затем ударю током. Если все получится, от сотрясения ты сможешь окончательно перейти барьер, и ваши разумы... ну... сомкнутся, что ли. В общем, все очень сложно.

Деметриус дернулся и нарушил гармонию фольговой шапочки, Криптман досадливо качнул головой и поправил. Затем поднял иглу и вопросительно глянул на санитара. Юноша бросил косой взгляд на пациентку, которая лежала в полной неподвижности, только быстрые движения глазного яблока под закрытыми веками выдавали какое-то проявление жизни. Ольга выглядела жалко, очень бледная, как настоящий мертвец, пустая оболочка человека. Одинокая слеза скатилась по ее щеке, сверкнув в тусклом свете зарешеченной лампы, будто крошечный бриллиантик. Диметриус закусил губу и посмотрел в глаза Криптмана.

— Да. Начинай.

— Отлично, — Криптман испытующе смерил взглядом санитара и напомнил. — Плотный телесный контакт.

Операция закончилась неожиданно быстро и почти безболезненно, только пара капелек крови выступила, и все. На ящике Вакруфманн мигнул зеленый огонек.

— К чему быть готовым? — напомнил Деметриус, стягивая рубашку, перешитую некогда из старой монашеской робы. Точнее санитар попробовал ее стянуть, и тут оба психонавта поняли, что шапочка с иглой мешают. Водила молча бросил Деметриусу армейский нож, санитар так же молча начал кромсать одежду прямо на себе, морщась от иглы в виске. Было не больно, однако неприятно, как от занозы.

Криптман проверил еще раз состояние машины Вакруфманн и начал осторожно, но быстро раздевать Ольгу.

— К этому нельзя быть готовым, — попутно инструктировал он Деметриуса. — Там тебя ждет абсолютное зло и у него лишь одна цель — получить твою душу. Ее и твою. Оно даже не злое в нашем понимании, просто абсолютно, предельно чужое всему, что составляет нашу жизнь. Как тьма свету. Или огонь воде. Тебя может ждать все, что угодно, поэтому не сковывай себя заранее ожиданием. Просто готовься к наихудшему.

— Понимаю, — пролязгал зубами Деметриус. Хотя Водила и в самом деле прибавил тепла, включив редко используемые обогреватели, санитара колотила дрожь. — А что мне делать?

— Ее сознание сейчас в лабиринте, запутано страхами прошлого и будущего, — пояснил Криптман. — Самой не вырваться, ей нужна карта, свет, чтобы идти на него. Но если у тебя не получится, не она выйдет на твой сигнал, а тебя затянет к ней, во тьму, где нет Бога. Поэтому...

Инквизитор выдохнул, нервно сглотнул. Деметриус, не дожидаясь команды, осторожно обнял девушку и лег поудобнее, стараясь не тревожить паутину проводов и дурацкую шапку. Водила снова проявил себя как щедрый даритель, на этот раз он передал тонкое, но теплое покрывало из фольги, часть набора военных медиков. Инквизитор накрыл им лежащую пару.

— Помни главное. Лишь одно 'там' неизменно. Лишь одно удержит тебя, как якорь в пучине, — отрывисто сказал Фидус. — И осветит ей путь.

— Наш Бог, — прошептал Деметриус.

— Истинно так. Тебя ждет бездна, полная лжи. Тебя ждут создания, которые питаются ложью и обманом. Единственное, что постоянно в океане запредельного Зла — вера в Императора. Что бы ни случилось — верь, только в этом ваше спасение.

Лязгающий гром снова прокатился по бронепоезду и, наконец, 'Радиальный-12' тронулся. Очень медленно, но верно, набирая по чуть-чуть скорость. За несколькими слоями брони взвыл паровозный свисток.

— Свет, который осеняет тебя, — очень серьезно вымолвил инквизитор, глядя в глаза психонавта. — Если это и в самом деле божественная искра, зажги ее как можно ярче. Будь как зеркало, отрази свет и любовь Императора, разогнав тьму. Сделай это не для того, чтобы порадовать себя, не для удовольствия, а чтобы спасти невинную душу.

— Стой, — Деметриус резко схватил инквизитора за руку. — Еще вопрос!

— Давай.

Криптман взял нож Водилы, которым санитар порезал одежду, проверил клинок. Тот был чистым, хорошо полированным и отражал свет. Фидус поймал слабенький зайчик от лампы, кинул его на стену десантного отсека 'Химеры' и кивнул сам себе — то, что надо.

— Это любовь? — спросил Деметриус, сжимая пальцы инквизитора с неожиданной силой. Казалось, ответ был крайне важен для молодого человека, чуть ли не вопрос жизни и смерти. — Или долг Его слуги?

Фидус хотел, было, отделаться дежурной фразой, соответствующей моменту и главное короткой. Но вызубренные слова застряли в глотке, показавшись невыразимо фальшивыми — здесь и сейчас, перед лицом огромного риска и большой жертвы, которую готовился принести юноша с едва заметной тенью псайкерского дара.

— Нет. Не любовь. Это долг и благодарность, — ответил инквизитор. — Однажды она встала между мной и смертью. Я выжил. А потом наступила моя очередь.

— И?..

— Я не встал между ней и... Отрядом.

— С нами Император, — прошептал Деметриус, откинув голову на импровизированную подушку, крепче сжимая в объятиях худенькое тело несчастной Ольги. — Мы можем забыть о Нем, но он всегда помнит о нас. И там, где Он, там всегда Его Свет.

— И надежда, — тихо продолжил Фидус, направляя тусклое пятнышко отраженного света в глаза психонавта. Свободную руку инквизитор положил на рычажок, готовясь пустить ток, который либо остановит сердце Деметриуса, либо отправит его сознание туда, где не действуют законы и правила Материума.

— И надежда...

* * *

Запуск 'холодного' парового котла без внешнего подогрева был сложной процедурой даже для опытных операторов и, если верить банкам данных Вакруфманн, легко мог занять до двух-трех часов. Техножрица справилась за двадцать минут и временами ее немного пугал энтузиазм паровоза. Машинный дух будто стремился в бой, как берсерк, нетерпеливо грызущий щит. Впрочем, пока это шло на пользу делу.

Хаос приближался, отряд рассредоточился по крышам, отстреливая безумцев, которые начали появляться, как авангард бесноватой толпы. Если верить 'духу' 'Химеры', Деметриус в данный момент готовился к странствию по затуманенному разуму Ольги. Священник методично повыбрасывал прямо на бетон покойников, прочитал коротенькую молитву за упокой душ, затем произнес энергичную речь по внутренней связи насчет поражения еретиков. И отправился к тендеру, предложив Вакруфманн помощь. Дженнифер не стала отказываться.

— Что происходит? — спросил монах, запахивая плотнее тулуп поверх неизменной кольчуги. Учитывая характер возможного боя, на этот раз Священник не стал вооружаться химической пушкой и взял лазерный пистолет из комендантского сейфа, а за пояс из брезентовой ленты заткнул укороченный саперный топорик. Пастыря морозило от одного лишь взгляда на техножрицу, у которой из глаз били пучки яркого света, но монах крепился.

— Судя по обрывочным сведениям, в районе городского центра случилось нечто экстраординарное, — честно сообщила Дженнифер. — Нечто, вызвавшее сотрясение завесы, отделяющей Материум от Эмпирей. Волна реакции расходится концентрическими кругами, неся в души беспримесное зло.

— Это как если бы тряпку порвали? — догадался монах.

— Примерно так. Только разрыв был такой, что тряпка превратилась скорее в марлю. Или фильтр избирательной проницаемости. Сейчас через завесу просачивается влияние, которое сводит людей с ума, а также изменяет их. Возможны и другие проявления.

Монах открыл, было, рот, чтобы спросить, каковы шансы на самозатягивание рваной реальности, а также что вообще делать в таких случаях, но лишь щелкнул челюстью, вспомнив, что вообще-то он здесь представляет Экклезиархию и вроде как сам должен давать ответы на подобные вопросы.

— Отправляемся, — сообщила Дженнифер. — Будьте любезны, проследите вот за этими манометрами. Все стрелки должны колебаться в пределах желтого деления. Допустимы заходы в красную область, но если хоть одна стрелка там задержится дольше трех секунд, немедленно сообщите мне.

— Понял.

Священник добросовестно уставился на манометры, больше похожие на огромные будильники с такими же шляпками поверх облезлых корпусов. Краем глаза он ловил образ молчаливого танца, исполняемого техножрицей и сервиторами. Монах понимал, что 'шестеренка' управляет слугами по воксу, но менее жуткой картина от этого не становилась.

Чертовы механикумы. Без них, как и без псайкеров, исполинское тело Империума лишится энергии, останется без связующих нитей, но с ними всегда... не по себе. Слишком уж далеко они ушли от людей, слишком много нечеловеческого допустили в себя. А иное всегда приближает к ереси.

Свист пара и воздуха под давлением стали оглушительными, топка извергала потоки жара, скрежетала лопата кочегарного сервитора. Жрица быстро перекидывала рычаги, которые казались слишком массивными даже для мощных рук Священника. Бронепоезд тронулся медленно, тяжело, как перегруженная повозка, увлекаемая старым осликом. Ослу было тяжко, но он старался, и 'Радиальный' катился вперед — рывками, громко лязгая огромными колесами на стыках рельс, но катился, понемногу набирая скорость.

— Куда? — Священник только сейчас понял, что не задался этим вопросом прежде, а следовало бы.

— Прямо, — сообщила Вакруфманн с обезоруживающей простотой и прямотой. — По линии.

— То есть в город, — пробормотал Священник.

Монах попросту не знал, что ему дальше делать. Прежде все было просто и ясно — вот его паства, вот задание, все расписано и регламентировано. За столетия бытности Пурификаторов любые неплановые ситуации уже случились, были описаны в отчетах и снабжены точными рецептами — как следует поступать. А сейчас монах внезапно оказался не на своем месте, на несколько уровней выше привычной и понятной компетенции. Оставалось лишь надеяться, что Берта понимает, что делать.

— Пятьсот шестьдесят седьмая рота технического обслуживания и самоходный центр санитарно-эпидемической очистки 'Радиальный-12' в настоящий момент обладают ограниченной и условной боеспособностью, — занудно выговорила техножрица. Священник подозрительно глянул на нее, пытаясь сообразить, железная кукла иронизирует, говорит серьезно или подсказывает?

— Кроме того на борту находится объект, представляющий крайнюю ценность и вероятно защищающий непонятным, но эффективным образом весь экипаж от враждебного воздействия. И наконец, наш бронепоезд, вероятно, преследует 'Радиальный-64'. Учитывая все вышесказанное, сейчас нам следует отбыть как можно дальше, уходя и от преследователей, и от населенных пунктов. После чего оценить ситуацию, восстановить связь с командованием, ждать помощи или хотя бы инструкций.

Судя по тому, что сервиторы не прекращали довольно сложные операции, Вакруфманн продолжала управлять слугами даже в ходе общения. Священник выругался, пытаясь разобраться в тираде, которую жрица выговорила за один прием и не меняя тона, можно было сказать 'на одном дыхании', если бы механистка дышала легкими. А затем подумал, что даже если богопротивная 'шестеренка' и вышучивала слугу Его, в ее словах имеется вполне определенный смысл. Действительно, а как еще должен поступать служитель Церкви и пурификатор, которому важно не просто разить врага, но делать это с умом и эффективно?

Пока Священник занимался рефлексией, Дженнифер быстро вскарабкалась на угольный тендер, а затем на крышу первого вагона, цепляясь за выступы и граненые шляпки заклепок. Мешала мантия, но Дженнифер не спешила избавиться от нее, учитывая психологический аспект — погрязшим в суевериях пурификаторам не следовало видеть жрицу в ее истинном обличье, это могло повлечь ненужную и вредную в данных обстоятельствах фобию.

Вакруфманн требовалось оценить обстановку с высокой точки обзора, и увиденное не обрадовало. Но внимание Дженнифер почти сразу привлек новый фактор. Чувствительные микрофоны засекли пронзительный свист и рев намного раньше, чем их услышали обычные люди. Несколько мгновений понадобились Дженнифер, чтобы выйти на связь с наставницей Бертой через внутреннюю связь 'Радиального' и обрисовать ситуацию. Затем Берта схватила микрофон коменданта и заорала на весь поезд, выкрутив громкость динамиков к максимуму. Ее зычный рев был плохо переводим, однако кратко, исчерпывающе доносил простой смысл: 'Полундра! Все в укрытие!'.

Времени как раз хватило, чтобы чистильщики, перевалифицировавшиеся в пехоту, покинули крыши. Кто-то успел запереть люк, кто-то нет, но все оказались под защитой брони, когда огненный шквал накрыл железнодорожную станцию. Залп ракетной батареи с 'Радиального-64' был идеально точен, однако запоздал на считанные минуты. Серия убийственных снарядов обрушилась на терминал, превращая бетонные коробки и металлические фермы в пылающие развалины, выкашивая сотнями, возможно тысячами несчастных жертв безумия. Но 'Радиальный-12' уже выполз на основную магистраль и набирал ход, а на повторение обстрела у противника не осталось боеприпасов.

Строго говоря, надобности в приказе всем укрыться не имелось, однако Вакруфманн сочла полезным еще немного укрепить свой авторитет у пурификаторов. Дженнифер сделала только одну ошибку, простительную в данных обстоятельствах, однако не становящуюся от простительности менее фатальной. Техножрица не учла фактор обычной случайности, не смогла предвидеть, что взрыв топливной цистерны и разрушение причальной мачты породят особо тяжелый и дальнобойный осколок.

— Императорова кровь! Твою ж мать!!! — заорал Священник, когда перед ним с грохотом повалилось обезглавленное тело механистки. Следом упала голова с огромной вмятиной, покатилась, бренча, по рифленому железу платформы. Глаза-прожекторы мигнули и погасли, сервиторы паровозной бригады одновременно опустили руки, неподвижно замерев на ледяном ветру.

Глава 24

Криптман сидел неподвижно и смотрел на бледные лица психонавтов. Ольга словно чуть успокоилась, во всяком случае, она больше не плакала в беспамятстве, а Деметриус, наоборот, дрожал как замерзающий. Лицо послушника мелко и часто дергалось, словно на каждую мимическую мышцу подавался электрический разряд.

Фидус прицелился в лоб Деметриуса из пистолета, затем убрал оружие, впрочем недалеко, так, чтобы находилось под рукой. Звуки стрельбы, а также взрывы затихли, поезд катился вперед, это более-менее обнадеживало. Очень хотелось пить, жажда иссушала глотку, Фидус только сейчас вспомнил, что последний глоток он сделал едва ли утром, а сейчас время должно близиться к полуночи. Надо попросить у Водилы...

Будто в ответ мыслям инквизитора, патлатый мехвод снова сунул красную физиономию в люк.

— Эй, там тебя БоБе вызывает, — отрывисто сообщил Водила, и его серебряные висюльки звякнули о металлическую раму.

— Я занят, — огрызнулся Фидус, не отводя взгляд от психонавтов.

— Очень сильно вызывает! — уточнил Водила.

— Я занят, — повторил Криптман.

— А, — односложно вымолвил краснокожий. — Ну, ладно.

Он исчез, шумно повозился у себя в отделении, затем сунулся обратно, протягивая динамик на длинной ножке с тройным проводом, похоже, часть подключаемой гарнитуры для внутрипоездной связи. Криптман закусил губу, молча проклиная идиотов, которые сами ни на что не способны, а динамик заорал характерным и отлично узнаваемым голосом:

— Ты не охренел, морда каторжная?!! Тебя сейчас грохнуть за саботаж или в топку сунуть для калорий?!

— Ты знаешь, что будет, если брат Деметриус вернется обратившимся? — скрипя зубами, вымолвил инквизитор.

— А ты знаешь, что будет, если нас догонит бронепоезд, полный еретиков!? — гаркнула в ответ наставница и закончила уже почти спокойным голосом. — Нас преследует 'шестьдесят четвертый'. Так что ноги в жопу и побежал в штабной вагон!

— Понял, — снова скрипнул зубами инквизитор. — Буду.

— И возьми те чудесные очки, что шестеренка дала мелкой. Очень нужно.

Водила кивнул, дескать, моя задача выполнена, и спрятался обратно. Фидус до боли закусил костяшки левой руки, пытаясь собрать мысли вместе и на ходу импровизировать хоть какую-то стратегию. Стратегия импровизироваться категорически отказывалась.

— Эй, — Криптман стукнул в железную переборку рукоятью пистолета.

— Чего?

— Какая у тебя самая большая пушка? — спросил Фидус.

— Э-э-э... Чего? — не понял мехвод.

— Я ухожу. Кто-то должен бдеть, — разъяснил Криптман. — Если они вернутся людьми, будешь утешать и ободрять. А если нет...

Водила глотнул и качнул головой.

— Понимаю. Обоих?

— Да.

— Я их стрелять не буду, — сообщил мехвод. — Я их шоковой гранатой. В такой тесноте сработает надежно. И машине урон небольшой.

— На твое усмотрение, — буркнул инквизитор, подтягиваясь к башенному люку, возиться со сдвижной панелью не хотелось.

— Так, что у нас плохого, — поднявшись в командный пункт, инквизитор не тратил время на прелюдии. Кровь, заляпавшая ботинки, и вид убитых на первом этаже штабного вагона не прибавляли красноречия и дружелюбия.

— Императорово дерь..!.. — выдавил он при виде безголовой железной фигуры, что восседала в комендантском кресле. И осекся, вспомнив, с кем говорит.

— Вот и я так же сказал, — подтвердил Священник. — А потом оторванная башка заговорила.

— Механикумы, — подытожил инквизитор, разглядывая помятую голову Вакруфманн, что лежала посреди светокарты.

— Люди, — отозвалась голова. Синтезатор сбоил, голос жрицы тонул в хрипе и скрежете помех, но был относительно различим.

— Неужели так сложно принять тот факт, что мы эволюционно более развиты? — спросила металлическая голова техножрицы.

— Ну, сложно принять, что мозги можно сунуть в брюхо, — пробормотал Священник, изобразив аквилу. — Неправильно это все...

— Так, — хлопнул в ладони инквизитор. — Давайте к делу. А то у нас там психонавт в сложнейшем погружении. И я понятия не имею, что может появиться с ним или вместо него.

— Для начала очки, — безголовая фигура протянула руку, без прежней грации, видимо ориентируясь на звук.

— Держи.

— Благодарю.

Из-за плеча Дженнифер поднялся сервочереп, который принял маленькими лапками очки, надел их на собственное 'лицо', завел ручки назад и связал дужки тонкой проволокой. Затем подлетел к Вакруфманн и крепко схватился за сегментированный обломок шеи. Подлетел второй череп с инструментальным ящичком, засверкала искорка микросварки, шелестела липкая лента.

— Это какой-то ритуал? — спросил Фидус.

— Это технология. Мои оптические приборы не функционируют. Я использую вместо них очки Ольги, они вернут мне зрение.

— Я думал, ты можешь видеть через свою технику.

— Да, но повреждения довольно существенны. Приходится изобретать паллиатив.

Череп закончил работу. Дженнифер стала с кресла, сделала несколько шагов, одновременно разворачиваясь всем корпусом. Железное тело вкупе с настоящим черепом над плечами выглядело сюрреалистически.

— Некрон какой-то получился, — пробормотал Фидус.

— Кто? — не поняла Берта.

— Так, сказка одна, — опомнился Криптман. — Старая и страшная.

Дженнифер взялась за череп и покачала его, видимо проверяя крепление, со стороны казалось, будто герой страшной сказки отрывает собственную голову. Священник опять скрестил пальцы в аквиле.

— Я на паровоз, — сообщила Дженнифер, удостоверившись в работоспособности схемы. — Сервиторы кочегарной команды остановились, а топка должна работать. Слушайте голову.

Техножрица спустилась вниз, ступая чуть нетвердо, с металлического носка на пятку, словно была не уверена в опоре под ногами.

— В чем беда? — осведомился Криптман, обращаясь, на сей раз, к побитой голове. Металлический череп треснул, сквозь пробоину видны были крошечные детали, провода и что-то мигающее, как светодиоды.

Отвечая на вопрос инквизитора, Вакруфманн дистанционно включила светокарту — большой стол посреди штаба. Белая столешница зажглась, как телевизионный экран, с рябью помех, на прямоугольнике замелькали, сменяя друг друга, схематичные карты региона.

— У меня обновленные данные из закрытой и защищенной сети, — проскрежетала мертвая голова. — Они не полны, но в любом случае будут полезны.

Священник и Берта переглянулись.

— 'Радиальному-64' нечем нас дальше обстреливать, — продолжила Вакруфманн. — Состав также находился в стадии разукомплектации, ракеты они использовали. Но это слабое утешение, потому что...

Фидус недоуменно шевельнул бровью при слове 'разукомплектации', однако промолчал, решив не тратить время.

Второй череп завис над картой, осторожно передвинул говорящую голову на край стола, скрипнув металлом по стеклу. Похоже, Дженнифер нашла, что искала, перелистывание карт замедлилось, затем остановилось. Масштаб скачкообразно увеличился.

— Трасса.

Иллюстрируя слова Дженнифер, череп ткнул железной лапкой в карту.

— Терминал, который мы покинули. В настоящий момент уничтожен.

Металлический палец скрипнул по стеклу, проводя черту.

— Следующий населенный пункт и железнодорожная станция, конечная на этом маршруте. Он совпадает с эпицентром зловредного воздействия.

— То есть сейчас мы на всех парах мчимся в пасть демону, — уточнил Криптман

— Технически, да, так и есть. При сохранении прежней скорости мы прибудем туда через пятьдесят семь минут. В данный момент 'Радиальный-12' находится здесь.

Новый стук птичьей лапки о карту.

— А вот наш преследователь.

— Так... — Криптман склонился над светокартой, приноравливаясь к малознакомому формату. Впрочем, все оказалось довольно понятно. — Какая-то ненормальная сеть. Две параллельные трассы, разнесенные на полкилометра, вместо обычных двойных путей?

— Часть экспериментальной сети, — ответила Дженнифер. — Здесь когда-то был полигон для испытаний сверхтяжелого транспорта и бронепоездов. Очень хороший грунт, слабо выраженные сезонные колебания температуры, минимальные смещения полотна и нижнего строения пути.

— Ясно, — Криптман склонился еще ниже, положив ладони на деревянный бортик светокарты. — А вот это, соответственно, ответвление и стрелка?

— Да.

— Тогда у нас и в самом деле проблема, — негромко согласился Фидус. — Какая скорость?

— 'Шестьдесят четвертый' делает сто восемьдесят пять километров в час, — сообщила жрица. — Мы не больше ста двадцати. Он обгонит нас и повернет на стрелке, заняв нашу колею. Личный состав там списочно превосходит нас в три раза. И это, скорее всего, уже не люди.

— Я так понимаю, тормозить бесполезно, — уточнил Фидус, морща высокий лоб. — Тогда он все равно перейдет по стрелке и сдаст назад, заперев нас на отрезке колеи. А обогнать его в свою очередь не выйдет?

— Если мы отцепим часть вагонов. Если я сорву все предохранители и заблокирую магистрали шесть-пятнадцать, шесть-двадцать и пятьсот третью. Тогда, возможно, удастся разогнаться до двухсот пяти километров в час и поддерживать эту скорость в течение примерно девяти минут.

— А потом?

— Прогар огневой коробки. Или взрыв котла.

— Этого хватит, чтобы проскочить под стрелкой первыми?

— Возможно. У этого движителя форма не оптимальна, нет обтекателя, лобовое сопротивление воздуха трудно прогнозируемо. У меня нет возможности рассчитать точно.

— Так делай! — воскликнула Берта.

— Я не спрашиваю твоего разрешения, — сообщила голова Дженнифер. — Я считаю. Когда закончу, мы начнем. Отправьте ко мне вашего большого сервитора, здесь понадобится вся его сила, чтобы загрузить топку нужным количеством угля.

— Но этого недостаточно, — проговорил Фидус, обращаясь больше сам к себе, нежели к спутникам по героическому превозмоганию. — Недостаточно...

Он постучал ногтем по стеклу, подсвеченному снизу лампами проектора.

— Даже если получится, 'шестьдесят четвертый' окажется за нами, но догонит в любом случае. А мы потеряем паровоз так и так. То есть абордаж неизбежен... Вопрос лишь, с какого конца он пойдет.

Фидус побарабанил ладонями по бортику.

— А может к черту поезд? — спросил он. — Остановим состав и махнем в тундру. Загрузим 'Химеру' прометием под завязку, хватит, чтобы греться от двигателя несколько суток. Еще прихватим аккумуляторные печи. Будет тесно, зато отсидимся вдалеке, пока все не закончится.

Криптман посмотрел на коменданта и комиссара, что в свою очередь глядели на послушника-инквизитора. Если во взгляде Фидуса сквозило недоумение, то в глазах Берты и Священника явственно читалась жалость, смешанная с легким презрением.

— Мочу за собой подотри, доброволец херов, — процедила через губу Берта. — Обоссавшийся щенок.

— Даже если бы мы что-то подобное и задумали, — чуть мягче сказал монах. — Это невозможно. Вагон слишком высокий, 'Химеру' не сгрузить без специальной аппарели, а ее у нас забрали вместе с арсенальным вагоном.

— Даже если бы задумали, — эхом повторил Фидус. — А что вы планируете, в самом деле?

— Как что? — с тем же искренним непониманием отозвался монах. — Милостью Императора мы ушли из-под удара нечестивцев, наш поезд на ходу и движется в правильном направлении. Благость Его сохранила нам здравый рассудок, уберегла от искусов и безумия ереси. Что тебе еще нужно, огненные письмена на все небо — 'идите и вершите свой долг, дети мои'? Конечно, мы отправимся в город и там порвем жопу злу.

Священник помолчал секунду и добавил, вздохнув:

— Поелику выйдет.

Криптман готов был сказать много умных слов о том, что служба Императору требует основательности и разумного подхода. Что лучший слуга Его не тот, кто рвет на себе 'полундру' и бросается на верную смерть (хотя никто в точности не знает, как выглядела в действительности легендарная одежда), а тот, кто добивается результата.

Но...

Но Криптман посмотрел в одинаково стеклянные зрачки комиссара и коменданта 'Радиального-12', понимая, что это бесполезно. Что у отрядовцев совершенно иное понимание ответственности, замешанное на мрачном фанатизме Экклезиархии, поэтому они скорее расстреляют его за трусость. Конечно, если дело дойдет до схватки, тут еще непонятно чья возьмет, инквизиторская школа это вам не гретчину обглоданную кость показывать. Но вот беда — успешная поножовщина заставит перебить в итоге всех, а это уже действия настоящего предателя и еретика.

Криптман глубоко вдохнул, медленно выдохнул, надеясь, что со стороны это выглядело просто как благочестивые размышления. И вымолвил:

— Ясно. То есть впереди у нас промышленно-административный узел, откуда расходится зло. За кормой догоняет переметнувшийся бронепоезд. Сворачивать некуда, можно только убегать прямо, к эпицентру... Госпожа механикум, — обратился он к голове.

— Да. Я слушаю.

Поезд качнуло, задребезжал металл, паровоз начал понемногу набирать скорость.

— Закрытая сеть... — вспомнил Фидус. — А ты ведь не простая 'шестеренка', верно? Специальный агент, который явился специально за ней? Или часть общей агентуры, которую развернули на Маяке для какой-то операции?

— Во многих знаниях многие печали, инквизитор Криптман, — без паузы ответила Дженнифер. — Достаточно того, что сейчас наши цели совпадают.

— Нам помогут твои... коллеги?

— Они постараются, однако ситуация слишком непредсказуема и динамична, у нас большие потери. На данный момент следует исходить из того, что помощь не воспоследует.

Голова Дженнифер помолчала, скрипя динамиком, как старый радиоприемник, затем добавила:

— Тогда ее фактическое проявление станет приятным сюрпризом.

— Ну, охереть какое счастье, — исчерпывающе высказалась Берта.

Священник выдохнул, глядя на Фидуса.

— Мы чистильщики, — негромко сказал пастырь. — А тут нужен кто-то с военным опытом. Или... инквизиторским. У тебя есть полезные мысли, как нам пришить гроксовы уши еретикам? Без пушек и ракет, при их кратном превосходстве?

Криптман снова замер на пару мгновений, нервно постукивая ладонями, затем уставился на Берту.

— Господин комендант, — отчеканил он, показывая, что соблюдает субординацию. — Дозвольте уточнить диспозицию, сколько на данный момент вагонов в составе?

— Девять, считая артиллерийскую и ракетную площадки, — сердито, но быстро отозвалась наставница-комендант.

— И наш вагон сейчас третий с головы... — задумчиво протянул Фидус. — Тогда...

Он решительно припечатал ладонью черные линии карты на белом фоне.

— Тогда мы не будем ничего расцеплять, эти вагоны будут нужны. Надо успеть пройти под стрелкой первыми. И мне нужен список, что из амуниции осталось на борту. Всей амуниции.

— Есть мысли? — испытующе глянул на инквизитора Священник.

— Есть знание, как поступил в сходной ситуации один старый инквизитор, — сказал Фидус. — Но тут нам понадобится некоторое чудо.

— Люкт начал загрузку топки, девятнадцать минут на разгон, чтобы не убить топку — снова ожила голова Дженнифер. — Затем примерно восемь или девять минут мы будем выходить на режим предельной скорости с сорванными предохранителями. И после этого еще девять минут на форсаже, если что-нибудь не взорвется раньше. Криптман, ты уверен, что нам не следует отцеплять лишние вагоны? Это десятки тонн веса и проигрыш в скорости.

— Да, уверен. Паровоз не разнесет колею? — спросил Фидус.

— Нет, энергия пойдет в стороны и вверх. Но сила взрыва будет очень велика, как минимум первый вагон сметет. В критический момент все же придется расцеплять состав, иначе нас может опрокинуть.

— Что ж, пусть Омниссия будет милостив к технике, — подытожила Берта. — А люди сделают людское. Император с нами. Император защитит!

— Или, по крайней мере, даст нам сил сделать то, что должно, — дополнил Священник.

— Знамя, — вспомнила Берта. — Знамя!

— Точно! — казалось, Священник сейчас хлопнет себя по лбу в ярости на собственную забывчивость.

Один из сервиторов стоял на 'прихлопке', то есть держал рычаг, управляя раскидными топочными дверцами. Люкт размеренными движениями набирал полную лопату угля, и сервитор открывал перед ней дверцы, закрывая сразу после забрасывания. Чугунные заслонки 'хлопали', то есть лязгали, как артиллерийские затворы. Требовалась большая точность, чтобы в топку попадал минимум холодного воздуха, воруя драгоценные калории. Еще два сервитора стояли наготове с 'резаком' — ломом для разбивания шлака — и скребком для сгребания того же шлака. Тот, что взял скребок, по какой-то причине не нашел асбестовые перчатки, раскаленный металл обжигал иссушенную плоть, на паровозной площадке воняло горелым мясом. Ледяной ветер набегал стеной, но паровозу это было нипочем, стальное чудовище рычало, как настоящий зверь, лязгая маховиками.

Дженнифер открыла сифон, слушая, как с характерным ревом открывается предохранительный клапан, сбрасывая избыточное давление пара — мера эксплуатационно запрещенная, но в сложившихся обстоятельствах допустимая. Стрелки на манометрах дружно подошли к границам желтых делений и полезли в красную зону.

Сто двадцать шесть километров в час, выдающееся достижение в иных обстоятельствах. Но этого категорически недостаточно.

Дженнифер посмотрела налево, туда, где шел наперерез вражеский бронепоезд. 'Шестьдесят четвертый' был плохо невиден для человеческого глаза, но механические очки выдавали вполне пригодное изображение. Десятивагонный состав мчался, размалеванный нечестивыми знаками от колес до вентиляционных колпаков на крышах. Мазня была настолько густой, словно поезд разрисовывали несколько дней. Судя по крошечным фигуркам, что сновали, как обезьяны, личный состав готовился к абордажу, скача по составу, будто приматы с присосками вместо пальцев. Над локомотивом реяло знамя — огромная тряпка с рваными краями и светящимися фигурами, которые будто жили собственной жизнью, светились и двигались в причудливом танце. Строгий анализ показывал, что 'двенадцатый' не успевает к стрелке первым, скорости мало.

Люкт забросил очередную порцию угля, и Дженнифер приказала ему закончить.

— Бери кувалду.

Сервитор молча повиновался, замер в ожидании указаний. Вакруфманн еще раз провела быстрый анализ, рассчитывая схему двигательной установки, а затем опустилась на колени, распростерлась ниц на площадке, чувствуя ледяной холод и одновременно испепеляющий жар. Вибрацию громадного механизма и завывание ветра. Кодированное перешептывание сервиторов, составленное из самых простых команд. И поверх всего царила мрачная глыба паровозного духа. Память долгих лет и многих событий, навсегда запечатленная в металле, сущность механизма. Подлинный Дух Машины. К нему и обратилась Дженнифер, взывая о помощи. Принося извинения за тяжкое испытание, которому она сейчас подвергнет величественное создание. Обещая достойные деяния, как в старые времена боевой юности паровоза.

'Ты родился в огне, ради смерти, и уйдешь в огне же, окруженный бесславно гибнущими врагами. Так помоги мне приготовить для тебя достойное погребение!' — прошептала она бинарным кодом, обращаясь к сердцу зверя.

И отклик не заставил себя ждать. Немое согласие распространилось в холодном воздухе, проникло в металлическое тело Дженнифер, загремело во тьме, обещая страдания и боль злокозненным еретикам, которые осмелились посягнуть на то, что счел своим Омниссия. Паровое чудовище будто расправило члены, размяло шарниры суставов и ответило беззвучным согласием, полные угрюмой радости, как старый волкодав, готовый умереть, сомкнув зубы на горле волка. Огнедышащее сердце котла забилось в размеренном и устрашающем ритме, выстукивая сокровенное:

'Я служил и послужу еще...'

'Мы объединимся в служении...' — благоговейно продолжила Вакруфманн

'Чтобы принести небытие врагам Его' — закончили не-человек и не-машина в унисон.

Дженнифер поднялась на ноги, властно приказала сервитору:

— Бей!

И Люкт занес молот над первым клапаном.

— Вижу зло, но не пускаю его в мое сердце, — пробормотал Священник, закручивая муфту. Впрочем, глаза сами собой норовили повернуться в сторону нагонявшего 'шестьдесят четвертого'. Было что-то неизмеримо притягательное в огромном знамени, которое развевалось над еретическим составом, блестящая игра цветов, чарующий танец фигур. Враг несся параллельным курсом, вздымая снег, словно фонтаны пенной воды.

— В жопу зло, — повторял монах, с трудом действия непослушными пальцами. Здесь, на крыше штабного вагона, было невероятно холодно. Лютый ветер бросался, рвал стылыми когтями, буквально срывал клочья обмороженной кожи с лица. Но пастырь не сдавался.

— Придержи здесь, — приказал Священник, и Доходяга повиновался, неловко действуя руками в толстых варежках. На самом деле за бортом было не так уж холодно, однако ветер и скорость уже за полторы сотни километров давали сокрушительный эффект.

Очень низко, с жуткой утробностью завыл паровоз, отсюда, с крыши было видно, что его труба раскалилась до красно-желтого свечения. Из нее поднималась вертикальной свечой струя серо-белого дыма, подсвеченная малиновым светом. Вместе с дымом из паровозной утробы извергался огненный поток искр, который тянулся за составом, как огненный шлейф, не желая гаснуть на ветру.

— Есть, — прошептал Священник, больше себе, чем Доходяге, устало выпрямился, едва не уронив разводной ключ. Помощник дернул проволочную петлю, распуская завязки, над флагштоком хлопнуло, разворачиваясь, красное полотнище с белой эмблемой Отряда.

Священник благоговейно посмотрел на святые символы, нарисованные строго по эскизу, что собственноручно вывел в давние времена сам Кларенс. В душе пастыря осталось место лишь чистому восторгу. Священник огляделся и, увидев Доходягу, прочитал в глазах соратника то же чувство искренней, беспримесной радости.

А теперь надо, чтобы вышло у Криптмана. И тогда бывших собратьев, что стали еретиками, ждет большой сюрприз. Снова заревела паровозная сирена, из высокой трубы рвались уже не искры, а настоящее пламя. Священник без всякого страха посмотрел на вражеское знамя, такое смешное и нелепое в сравнении со строгой простотой штандарта Святого Кларенса.

— Пойдем, брат, — сказал он Доходяге. Замерзшие губы едва шевелились, но тот понял и кивнул.

— Нас ждут поистине великие дела.

С ослепляющей ясностью Священник понял, что, наверное, он видит закат ЭпидОтряда. Последнее великое деяние, на котором закончится и служение, и сама жизнь немолодого уже пастыря человеков. А значит, верному слуге Императора остается лишь приложить усилия к тому, чтобы то деяние стало поистине величайшим из всех.

_________________________

Огненный паровоз:

https://zen.yandex.ru/media/id/61095b017395035425a7b1d1/kogda-parovoz-idet-na-povyshennyh-oborotah-613c89e9a4fd0459e5e93eb6

И правильная музыка паровозной гонки 

https://www.youtube.com/watch?v=vbFDKx99ICg&list=PLBKadB95sF46P0r6BWF_V20ctLONrZu1e&index=52

Часть V

Немного доброты

Глава 25

— Двести пятнадцать километров в час, — прокомментировал Шметтау. — Кажется, для этого парового чудища отменили сопротивление среды.

Инквизитор поменял сибаритский халат и тапочки на тренировочный костюм из синей шерсти с белыми полосками по бокам, а также специальные туфли, которые Ольга назвала бы кедами. Со стороны Шметтау больше всего походил на старенького, но бодрого спортсмена, что, несмотря на солидный животик, все еще пытается держать какую-никакую форму. Администратор средней руки на пенсии — уравновешивает спортом любовь к мясному и еще лет десять побегает от неизбежного инфаркта. На практике же именно в таком виде Калькройт предпочитал упаковываться в боевой скафандр.

— Когда я вижу подобное, то приближаюсь опасно близко к мысли о том, что Бог-Машина есть самостоятельное божество, а не ипостась Императора, — честно признался инквизитор. — Конечно, думаю я об этом недолго и с обязательной епитимьей во искупление еретических помыслов. Но все же...

Пале молча склонил голову, признавая определенную правоту в словах господина. Изображение со спутника рябило помехами, плотности канала не хватало для нормальной трансляции, кроме того, мешала ночная тьма. Эссен поэкспериментировал с контрастностью, убрал цвет, а затем выкрутил разрешение почти до минимума, в итоге сближающие транспорты казались плохо состыкованными прямоугольниками. Но даже в таком виде было ясно, что монструозный тягач во главе 'Радиального' вышел далеко за пределы возможного для обычной машины. В тепловом спектре паровоз светился, будто игрушка из прозрачного стекла с малиновой лампочкой внутри. За многие годы Калькройт имел дело со всевозможными агрегатами, так что понимал — старый тягач давно уж обязан был въехать прямиком в чертоги Омниссии.

— У них есть шансы, — предположил инквизитор. — Думаю, могут проскочить первыми. Едва-едва, но могут.

Преследователь распахивал заснеженную степь, как броненосец с тараном. Снежные фонтаны разлетались вокруг, оставляя хорошо заметный след по обеим сторонам низкой железнодорожной насыпи. Пути сближались под острым углом, и автоматическая стрелка уже перевела рельсы.

— Да, шансы есть. Но счет пойдет на метры, — сообщил архивариус, глядя в экран. — И я не понимаю, как им это поможет. Столкновение в любом случае неизбежно.

— Скоро они выйдут за пределы видимости, — добавил, хмурясь, Пале. — А быстро переназначить другой спутник мы не сможем, нет полномочий.

— Что ж, значит, у нас остается мало времени, — философски решил Шметтау, затем обратился к архивариусу. — Какие новости?

Двигаясь со степенной медлительностью — влиянием больше многочисленных травм, нежели старческой немощи — многолетний секретарь Калькройта расстелил поверх большой карты столь же большой лист прозрачной и гибкой пластмассы. Карта изображала промышленный регион и 'Город-22', эпицентр распространяющегося по всему полушарию бедствия — крупный транспортный узел, а также сосредоточение местной культуры с двумя музеями, настоящим театром и, разумеется, храмами. Перо архивариуса уже нанесло трехцветные обозначения на прозрачный лист, и, оценивая каракули помощника, инквизиторы поморщились, будто разом укусили один лимон с двух сторон. Зрелище не внушало оптимизма.

— Я думал, будет лучше, — подумал вслух Шметтау. — Полетят головы. Много голов. Проморгать такой прорыв... Либо местная инквизиция разложилась до полной недееспособности, либо...

Калькройт бросил короткий взгляд на спутника, словно предлагая тому явить остроту мысли и закончить предположение. Пале все понял верно, и не подвел, сразу выдав со своей обычной рассудительностью:

— Здесь поработал еретик секторального масштаба. Скорее даже группа отлично подготовленных и опытных специалистов, искушенных в колдовских практиках высшего уровня. Я бы предположил, что среди них есть, по крайней мере, один отступник, который знает, как миновать сеть комплексной безопасности. Иначе, даже очень умные колдуны не смогли бы так ловко провести всех, и арбитров, и наших собратьев.

— Хм... да, думаю, ты прав, — согласился Шметтау. — И я припоминаю, что старый маразматик Вимпфен предупреждал о чем-то подобном... Надо будет перечитать тот его меморандум.

Калькройт пожевал губами, пытаясь вспомнить, архивариус подсказал:

— Квартальный бюллетень 'О возможных угрозах', общая рассылка по системе, он был предоставлен вам вместе с прочими материалами по Маяку согласно регламенту статуса присутствующего, однако не включенного официально в расследования инквизитора.

— Бюллетень доставят, — пообещал Эссен. — Вимпфен предупреждал о возможном присутствии 'кочующей' группы слаанешитов, которая организует специфические колдовские практики 'под ключ', на жертвенном материале заказчика. Что-то вроде высокоуровневых наемников, работающих за долю высвобождаемой по ходу приношения энергии. Они настолько эффективны, что предоставляли определенную гарантию на свою работу.

О том, что Вимпфен предполагал связь мифических 'наемников' с безвозвратно уничтоженным проклятым Легионом Отступников 'Альфа', Эссен промолчал. Это была основная причина, по которой меморандум был, по сути, отправлен 'под сукно'.

— Даже так? — искренне удивился Шметтау. — Тогда понятно, отчего предупреждение никто не принял всерьез. Такие вольные компании обретаются в ульях или очень плотных системах, на столь слабо заселенных планетках им сложно укрываться. Но тяжесть ошибки это не облегчает. Ладно, давайте глянем на новую сводку. Итак...

Инквизитор провел толстым пальцем вдоль красного пунктира, который сопровождали частые символы в виде маленьких бомбочек.

— Я вижу, страшило ползет с побережья прямо к городу.

— Остановить не удается, — прокомментировал Пале. — Слишком мало сил, по большому счету все, кто находились в радиусе десяти километров от эпицентра, утратили человеческий облик в прямом смысле. Радиус в пятьдесят километров — почти гарантированное безумие, исключениями являются лишь небольшие группы, объединенные вокруг проводников истинной веры. Гарнизоны, полицейские отряды, общины в храмах и так далее. Двухсоткилометровая черта...

— Вижу, — оборвал Шметтау, скользя взглядом по накладке с оперативными метками. — Итого мало сил и еще меньше организации, а то, чем в силах распоряжаться инквизиторы и арбитры, капля в море. Зато кастрюлеголовые показали себя боевитыми парнями, я погляжу...

— Рядовые механикумы подвержены воздействию, как и обычные люди, — пояснил Эссен. — А вот прибывшие отряды марсиан сейчас, фактически, единственная сколь-нибудь организованная сила в регионе. Они даже пытались наладить какую-то эвакуацию, пока в центре города не пошла череда хостов.

— Не в добрый час планетарное руководство решило расформировать этот... Отряд, — констатировал Шметтау.

— Судя по тому, что мы видим на примере 'шестьдесят четвертого', не факт, — высказался Пале. — Очевидно пурификаторы столь же уязвимы, как и остальные.

— Но командует же кто-то 'двенадцатым' — буркнул Шметтау. — И я не поверю, что Фидус это проводник истинной веры. Впрочем, ладно. Судя по всему, город все же разнесет вдребезги океанский пришелец. Орбита молчит?

— Скорее растеряна, — ответил архивариус. — Их протоколы на такой масштаб диверсии не рассчитаны, а наличные силы недостаточны. Они рассылают запросы, готовят десанты, но я бы сказал, еще часов пять или шесть орбитальные силы бесполезны.

— Ну конечно, — сардонически вымолвил инквизитор. — А потом они панически обратятся к Флоту и начнут долбить ковровыми бомбардировками все подряд, чтобы закопать под развалинами свидетельства личной некомпетентности. Все как обычно.

Эссен и архивариус переглянулись, молча и синхронно пожали плечами, дескать, такова суровая правда жизни, ничего не поделать.

— Что по воздействию в целом? — сварливо продолжил Шметтау. — Суть и происхождение определили?

— Как показывает наша служба наблюдения и радиоперехвата, — архивариус заговорил нудно, монотонно, как настоящий сервитор. — Характер враждебного воздействия не постоянен, оно представляет собой комбинацию чередующихся приступов с хорошо выраженной амплитудой. Наиболее точным термином, который корректно описывает происходящее, мне кажется 'пульсация'. Извольте взглянуть на ритм.

Архивариус со всей надлежащей почтительностью передал Шметтау длинный свиток. Лист очень походил на схемы, которые инквизиторы оценивали прежде, однако лишь с одной линией, будто лента кардиографа. Эссен, используя преимущество роста, заглянул через плечо патрона.

— Периодичность... — пробормотал Калькройт, отчеркивая ногтем символы на шкале времени. — Явно выраженные пики, на которых народ массово сходит с ума, затем ремиссия. Сначала между пиками проходило около двадцати минут, теперь сократилось до трех-четырех... Очень странный ритм. Странный... и знакомый. У меня чувство, как будто я это уже видел, но давно и прочно забыл. Эссен, тебе что-нибудь приходит на ум?

Пале молча крутнул шрамированной головой.

Инквизитор немного походил вокруг стола, массируя поясницу. Архивариус терпеливо ждал указаний, Эссен же, судя по глубоким морщинам на лбу, предавался энергичной умственной деятельности, очевидно, пытался вслед за Шметтау вспомнить природу колебаний. Кеды инквизитора едва слышно поскрипывали новыми подошвами, тихонько гудела аппаратура видеотрансляции. На экране два радиальных бронепоезда неумолимо сближались, но Калькройт забыл о погоне, ушедший в размышления.

— Капитан еще раз просит дозволения подняться выше, — сообщил Эссен, приложив два пальца к мочке уха. — Мы на слишком низкой орбите, воздействие оказывает влияние на сервиторов и дух силовой установки. Команда чувствует некоторое смущение разумов. Одного пришлось изолировать.

— Тогда не сможем адекватно следить за обстановкой, — досадливо поморщился Калькройт. — И так, считай, подбираем крошки. Что до смущения, кто не способен хранить душу в служении, тот не нужен.

Эссен хотел что-то сказать, машинально поглаживая шрамы на голове, но воздержался.

— Нет, отказываю, — решил инквизитор. — Будем висеть здесь, пока возможно. Мне нужны бесперебойные подключения к спутниковой сети. И фотоконтроль, насколько получится.

— Как пожелаете, — склонил голову Эссен, демонстрируя, таким образом, несогласие с патроном. Обычно он говорил 'как прикажете', а сейчас ненавязчиво показывал, что считает желание господина личной прихотью, не обусловленной моментом.

— Именно. Таково мое же...

Калькройт застыл на месте, открыв рот, затем щелкнул нижней челюстью, как настоящий орк.

— Так, — отрывисто приказал он архивариусу. — Зови нашего медика... хотя нет, лучше найди справочник. Не энциклопедию, а тот, в желтой обложке, название, кажется, 'Неотложная медицинская помощь всех видов для колонистов первой волны' или что-то в этом роде. А ты... — это адресовалось уже Эссену. — Принеси мой дневник. Тетрадь номер, — инквизитор на мгновение запнулся, вспоминая. — Восемьдесят девять. У нее еще уголок надорван, и обложка заляпана кровью, не перепутаешь.

— Вашей кровью? — Эссен ухитрился совместить вопрос с военным разворотом и первым шагом в сторону библиотеки Шметтау.

— Нет, — криво усмехнулся инквизитор. — Жены Фидуса. Матери его сына.

Пале сделал еще шаг, а затем неторопливые, но основательные мысли в его голове совместились, как шестеренки, провернувшись воедино — вероятная группа опытных колдунов, специфический ритм, медицинский справочник для колонистов, кровь жены Криптмана старшего.

— Вот же дерьмо, — прошептал Эссен, который в обычном состоянии обладал впечатлительностью танка, а сквернословие полагал бессмысленной тратой времени.

— Вот именно, — так же тихо отозвался Шметтау. — Вот именно...

* * *

Ольге было больно. Вообще она привыкла к боли во всевозможных проявлениях, особенно к боли 'империумной'. Мир несветлого и несчастливого будущего привечал ее главным образом неприятностями, побоями, голодом и страхом. Можно сказать, проблемы гармонично дополняли друг друга, если чего-то становилось меньше, другое существенно прибавлялось, не давая заскучать и напоминая — не в сказку попала. Но в этот раз боль оказалась иной. Она разливалась по телу, наполняла естество, травила чувства и саму душу, как щедрая порция жидкого мыла, опрокинутая в чай. Ольга превратилась в боль.

'Помогите...' — прошептала она, точнее подумала, крикнула в бесконечное Ничего, где никто не мог и не хотел слышать вопль гибнущей души.

Больно...

И эта боль продлится вечность, она будет лишь менять оттенки и фокус, Ольга знала точно, Будут болеть ребра, по которым настучали крепким кулаком, словно по барабану. А затем девчонку бросят, как грязную тряпичную игрушку, в ванну — со сколотой эмалью и желтоватыми потеками от протекающей лейки душа, постоянно намотанной на кран. Там, глотая в прострации горькие слезы, Ольга будет поливать себя горячей водой, не понимая, откуда берется кровь. Затем последуют четыре дня в больнице, куда ее отвезет вызванная, наконец, отчимом скорая, а после две мучительные недели, на протяжении которых девочка сможет спать лишь на животе. Она будет невпопад отвечать на вопросы воняющего табаком и потом мента, а также тетки-медика, устало спрашивавшей, на хера дура подмывалась.

И снова, и снова, без начала и без конца, в закольцованном отрезке времени. Обычно повторение убивает все, в том числе страх. Получи один удар, и он обожжет душу. Однако на тысячном ты лишь поморщишься... Но не теперь. С каждым циклом девушка чувствовала, как приближается к рубежу безумия. Что ее целенаправленно ведут к безумию, в состояние, когда от прежней Ольги не останется ничего.

И снова кулак намотал длинные волосы, крепко, с неторопливой властностью. После этого девушка начала стричься коротко, так, чтобы нельзя было схватить пряди, несколько раз помогало. Но 'после' не существует, есть лишь бесконечные 'теперь' и 'сейчас'.

А кто у нас самый красивый?.. Кто уже готов?

— Возможное правонарушение.

Что-то пошло не так. Странный голос, которого не должно было здесь быть. Комната, брат, ванна, воняющий мент в больнице и тетка-медик — в окружающем мире не оставалось места чему-то еще... И все же это что-то протискивалось в закольцованный мир, ломая его, тесня ужасы настоящего-прошлого, задвигая их на второй план. Ничего не закончилось, но девушка вздохнула чуть полегче.

— Возможно насильственное, несанкционированное ограничение свободы послушника Экклезиархии.

Она уже слышала это... где? Когда?

Брат, наверное, тоже почувствовавший неправильность ситуации, не выпуская жертву, обернулся к двери. В проеме стояла фигура, на которой, словно на вешалке, висела темно-бурая мантия с белой ступенчатой окантовкой. Из-под капюшона на жертву и злодея уставилась ничего не выражающая маска из полированного металла с несколькими прорезями и светящимися окулярами зеленого цвета.

— Протокол реагирования?

Там где у человека был бы рот, запрыгала осциллографическая зеленая полоска, сопровождавшая каждое произнесенное с механическим акцентом слово.

'Дженнифер'.

Ольга не поняла, откуда всплыло это имя. Но знание того, что под маской и плащом находится женщина, и ее зовут именно Дженнифер, было абсолютно точным.

— Ты че, присоединиться хочешь?

Последовало еще немного боли, естественным образом перерастающей в много боли.

— Возможно, я была бы и не прочь приобщиться к перверсивному опыту, — Дженнифер шагнула вперед, поднимая руку. — Но, увы, отсутствует функционально необходимое снаряжение.

Металлические шторки на правом глазу вдруг сошлись на полсекунды, как будто странная гостья подмигнула.

— Ты зря так думаешь, есть много очень разных способов, — голос брата вдруг стал каким-то звенящим, обволакивающим... усыпляющим... Не человеческим абсолютно.

А Ольга вспомнила холодный бетонный склад в безумном мире пыли, снега и песка.

Сегментированное щупальце с тремя когтями.

Горький запах. Свист гиперзвукового резака с рабочей частью из магнитострикционного материала.

— Источник опасности. Дезактивация. Исполнить, — голос Дженнифер вновь зазвучал глухо, словно доносился из глубокой бочки или широкой трубы. Округленные ноль целых восемнадцать сотых метрической тонны одним быстрым шагом оказались рядом, буквально вырвали девушку из нечеловеческих объятий.

Ольга моргнула и обнаружила себя в полулежачем состоянии в ... комнате. Хотя, наверное, правильным было бы назвать это помещение абстрактной идеей комнаты. У нее не было постоянного размера и формы, кафель тек, будто пластилин, превращаясь в старые, висящие клочьями обои, а те в свою очередь обращались больничными стенами, ненавистными, хорошо знакомыми. Здесь имелась какая-то мебель, разбитая, поломанная, совсем как на Баллистической, а мгновение спустя обломки становились целым советским гарнитуром из ДСП, столь же знакомым и ненавистным, как больничный запах от стен.

И здесь почти не было боли... Точнее была, с избытком и лихвой, однако главным образом физическая, а душу словно окатили ведром чистой воды, смывая кислотную липкость.

— Техновидец Дженнифер Вакруфманн, — вспомнила Ольга, медленно и тщательно выговаривая слова. — Техновидец это твой ранг.

Обхватив руками колени, она сидела посреди комнаты и, раскачиваясь из стороны в сторону, тихонько хихикала.

'Я схожу с ума. Я схожу с ума...'

— Те, кто сходят с ума, сами себя полагают абсолютно нормальными, — возразила Дженнифер.

— Ты теперь и мысли читаешь? — продолжила хихикать девушка. Смех то и дело срывался в глубокий рыдающий всхлип.

Свет... кругом стало ощутимо светлее. Как в фильмах про пришельцев, когда сверху бьет ярко-белый конус. Только свет был теплее и мягче, как-то доброжелательнее, что ли.

— Ты ведь понимаешь, что все вокруг — это плод твоего сознания? И надежда услышать что-то новое от образа виртуальной подруги весьма нерациональна?

Ольга моргнула и задумалась над услышанным. Мысль показалась удивительно здравой и производила впечатление якоря. Или камня в неспокойном море. На него можно было залезть, чтобы перевести дух и оглядеться — как далеко берег?

— Ты зануда. Редкостная. Даже в моем воображении, — прошептала девушка.

Но если это все воображаемое, почему она шепчет? Ведь здесь можно все?

— Зануда!!! — завопила она в голос, и эхо вернулось, дробя звук на миллионы осколков.

— Зануда, — повторила Ольга и провела руками по животу.

Да, больно. Но терпимо.

— А кто в этом виноват? — саркастически спросила Вакруфманн. — Если не нравится, могла бы придумать меня и получше.

Дженнифер снова подмигнула.

— Не уходи, — попросила Ольга. — Пожалуйста. Или... оно... вернется. Я постараюсь придумать тебя лучше.

Она подавила очередной приступ рыданий, чувствуя, как подступившие слезы обжигают глаза.

— Оно вернется, — безжалостно констатировала Вакруфманн, и Ольга все же заплакала, с тихой тоскливой безнадежностью. Свернулась в клубок, привычно подтягивая колени к груди, чтобы закрыть живот, обхватывая голову.

— Это глупо, — сказала Дженнифер.

— Конец! — провыла Ольга. — Конец! Все хорошее кончилось!!!

— Глупо, — повторила техножрица, и земная девушка почувствовала.... нечто.

Это было как прикосновение теплой руки, но какое-то бесцельное. Словно некая добрая и участливая сила шарила вслепую, требовательно и настойчиво.

— Тебе не понять, — прошептала Ольга. — Ты не поймешь, как это... как это бывает...

— Да. У меня был совершенно иной опыт травмирующей ситуации, — сухо констатировала Вакруфманн. — Во время раскопок наша экспедиция пробудила то, чему жить не следовало. Древние ксеномашины, которые, можно сказать, 'пришли в себя' и начали выполнять стандартную программу. Протокол взаимодействия с живыми. Они срезали с меня кожу, чтобы лучше понять строение и работу в динамике мышечной системы. Затем препарировали, разобрав на органы, разумеется, без анестезии, потому что болевая триангуляция — очень эффективный способ изучения принципов функционирования нервной системы. К счастью ангелы Императора и скитарии успели вовремя, прежде чем враги подвергли вивисекции мой мозг. После магосы поместили то, что осталось от меня, в систему жизнеобеспечения.

— Они сделали из тебя шестеренку, — догадалась Ольга.

— Не совсем. Это было уже после. На тот момент марсиане просто сохранили мой мозг. Имелось подозрение, что произошел контакт с новой угрозой, которая еще не изучена и не классифицирована. Но все записи были повреждены, а я оказалась единственным живым свидетелем, способным дать показания. Точнее формально живым. Технически мое тело представляло материал прижизненной аутопсии, разложенный на пятнадцати лабораторных стендах.

— Ты об этом не рассказывала... Я этого не знала... и знать не могла! Мы не в памяти! Не в моей памяти!

Ольга забилась, пытаясь отползти во тьму, подальше от марсианки-перевертыша.

— Правильнее сказать, мы в сложной симуляции, она использует вычислительные ресурсы твоего разума и основывается на твоих воспоминания,. Однако инструменты, которыми оперирует агрессор, скажем так, отчасти имматериальны. Иными словами, сейчас мы в зоне чудес, где возможно... разное. Например, ты можешь узнать историю, которую тебе еще не рассказали, а лишь намеревались.

— Время чудес... место чудес, — повторила Ольга.

'Но что же мне делать?..'

Она подумала это, но мысль отозвалась уже знакомым эхом, гремя, словно трубы судного дня.

— И как мне узнать, что ты не...

Она запнулась, пытаясь формулировать. Все смешалось в ольгиной голове.

— Инфильтратор, — сказала Вакруфманн.

— Что?..

— Инфильтратор пытается пробиться сквозь симуляцию, чтобы помочь тебе вырваться из галлюцинации. Твое подсознание чувствует его настрой и создает на основе позитивного воздействия образ того, кому ты можешь довериться. То есть меня. Забавно, что именно я ассоциируюсь у тебя с безопасностью.

— Или это очередной обман.

— Да, такое тоже возможно, — согласилась то ли Дженнифер, то ли не Дженнифер, то ли чистая галлюцинация распадающегося в клочья разума Ольги.

— Фильратор, — девушка повторила чудное слово и уцепилась за него. — Почему все так путанно?!

— Потому что твое сознание помрачено, — безжалостно констатировала несуществующая Дженнифер. — Его пытаются сломать, исказить. Твой разум подвергается давлению, концентрация нарушена. Соответственно ты не можешь сосредоточиться, покинуть лабиринт враждебного воздействия.

— Но что же делать?..

— Антистрессовые обнимашки? — предложила в ответ Вакруфманн.

Ольга, теперь уже не сдерживая слез, смогла лишь кивнуть. Тепло механического тела буквально требовало застыть, и не двигаться, чтобы растянуть секунды этого чувства абсолютной защищенности и участия.

— Сосредоточься на тепле, — посоветовала Дженнифер. — Представь, что в мире больше ничего нет. Почувствуй тепло. Представь, что рядом тот, кто любит тебя. Только тебя, просто потому, что ты есть. Это может быть Император, Омниссия или родная мать. Конечно, Омниссия лучше всех, но сейчас это не обязательно и не столь важно.

— Тепло, — прошептала Ольга.

— Хорошо. Затем прибавь еще одно ощущение. Увидь свет. Теплый добрый свет

Девушка честно сосредоточилась на свете, вроде получилось.

— И что теперь делать?

— По опыту предыдущего столкновения с силами Имматериума — ждать, когда эта иллюзия окончательно разрушится от нанесенного тобой ущерба. Концентрироваться на свете, чтобы спаситель нашел к тебе дорогу и указал выход.

— Мной нанесенного? Это ты тут все разворотила. И с этим... справилась.

— Напомню еще раз, — твердые руки Вакруфманн осторожно гладили Ольгу по плечам и голове. — Здесь я — плод твоего сознания.

— Мне страшно, — разрыдалась Ольга. — Как же мне страшно... и плохо...

— Происки враждебных сил смертельно опасны, — объяснила Дженнифер, крепче прижав девушку. — Они обманывают правдой. Берут каплю истины и отравляют ее, позволяя сомнению и боли распространяться своим чередом. Они словно тени, которые сами собой заводятся там, где нет света. Их задача — показать, что мир и есть тьма. Подловить мишень в момент смятения и разочарований, исподволь внушить мысль, что ничего не осталось, кроме страданий и отчаяния. Их жертва всегда одинокий человек во тьме сомнений. В этом их сила, но в этом же и слабость. Свет разгоняет тьму. Иди на свет, иди к тем, кто готов помочь.

— Никто не поможет мне, — прошептала Ольга. — Некому...

— Разве? — искренне удивилась Дженнифер. — А как же Отряд?

— Они... — Ольга запнулась

— Напомню, — с привычной размеренностью вымолвила Вакруфманн. — Что отделение без колебаний проникло в дом, подвергнутый враждебному воздействию. И прошло сквозь преисподнюю иного мира, не дрогнув, не позволив страху овладеть их душами. Разве ты забыла?

— Н-нет.

— А как ты думаешь, чем они заняты сейчас?

— Я... не знаю...

— Поставим вопрос иным образом. Вероятность чего ты оцениваешь выше, того, что тебя бросили или того, что пытаются помочь?

Ольга вздохнула, оторвалась от твердой и теплой Дженнифер, протерла заплаканное лицо маленькими ладонями, размазывая соленые слезы.

— Они сжигают людей... — всхлипнула девушка.

— Но Священник пришел к тебе, чтобы рассказать, как устроен Империум. Чтобы принести тебе не слепую веру, а знание. Ибо таков был его долг пастыря человеков.

— Берта избила меня!

— И она же стреляла по теням злых снов, когда они напали на вас в потерянном городе. Напали на тебя, ощутив эманации пришельца из иного мира, другого времени.

— Они злобные ублюдки, — прошептала Ольга.

— И кто же из них был к тебе по-настоящему недобр? — безжалостно уточнила Дженнифер. — Насколько я помню, насколько ты помнишь, насколько мы помним, даже злобный ублюдок Савларец принес тебе стакан воды.

— Крип, — пробормотала Ольга. — Он меня бросил.

— Да. Это правда, — согласилась Дженнифер.

— Он меня бросил! — повторила, закричала в голос Ольга, позволяя, наконец, прорваться жгучей обиде, страшному разочарованию. — Бросил меня!!! Я спасала его, я помогла ему, я верила ему! Он обещал! Обещал!!!

— Да, это правда, — повторила Дженнифер. — И он же вернулся за тобой. Не так ли?

— Что?..

— Он вернулся за тобой, — повторила Дженнифер. — Крип отказался от удела инквизитора, чтобы пойти в Отряд добровольцем. Он бросил тебя, и он же готов был пойти ради тебя на смерть. Разве не так?

Ольга молчала, глядя на лицо техножрицы из металла и стекла. Молчала и вспоминала, чувствуя, как отступает безбрежная тьма отчаяния. Как скулят в бессильной злобе тени, разгоняемые светом.

— Ты не одна. И тебя не бросили. Нас не бросили. Мы не одни.

Ольга уже не понимала, чьи это слова, а также кто их произносит. Но чувствовала, как внимание ищущего концентрируется, сосредотачивается на ней. Они почти нашли друг друга, так, что оставалось всего ничего, сущая малость.

— Что же делать? — спросила Ольга, уже зная ответ.

— Ты знаешь, что делать, — сказал Дженнифер, и Ольга повторила. — Я знаю, что делать.

Свет обволакивал, увлекал, мягко звал за собой, туда, где боль можно унять, а душа принадлежит лишь человеку.

— Дитя, — звучно и четко произнесла Вакруфманн, оставшаяся где-то за спиной, позади, чтобы сразиться за Ольгу, прикрывая ее уход из цепких объятий противника.

— Что?..

— Дитя, — повторил исчезающий голос Дженнифер. — Помни. Дитя очень важно. Это самое важное, что есть на свете...

Когда она открыла глаза, Водила сначала витиевато, крайне изобретательно выругался, затем коротенько помолился, и лишь после этого, убедившись, что баллонщица выглядит более-менее нормально, вставил чеку в гранату, на которой уже закостенели сжатые пальцы.

— Ой. Зачем это на голове? — недоуменно спросила девушка, хлопая васильковым глазом, ощупывая дрожащими пальцами 'клетку Фарадея'.

— Ну, слава Императору, вытащили, кажись, — подытожил Водила, перелезая на старое привычное сидение за рычагами 'Химеры'. — Заботой меньше...

— Деметриус... ты почему голый?!! — завизжала девушка.

Громкий звук пощечины прогремел, как пистолетный выстрел.

— Ты на меня намордник одел! Иглу в себя воткнул! Больной извращенец!!! — донеслось из пассажирского отсека, да так, что, казалось, вибрирует броневая сталь.

— Или больше, — скупо улыбнулся мудрый танкист, слушая дикие вопли Оллы и сбивчивые оправдания Деметриуса. Мехвод щелкнул кнопкой на тангенте и доложил. — Санитар вытащил светловолосую. Оба вроде в строю.

— А кто там орет? — спросила Берта. Голос наставницы дрожал и прерывался, похоже она тащила что-то тяжелое даже для себя. На заднем фоне что-то металлически гремело и вроде бы булькало, переливаясь.

— Так, сопутствующий ущерб, — снова улыбнулся мехвод.

— Тогда пусть валят сюда, в штаб! Оба! — гаркнула Берта. — Устроили себе отпуск!

— Понял.

— Заводи башню, проверь кассету с бронебойными, будем стрелять прямо из вагона, — приказала Берта. — Отставить Деметриуса в штаб, пусть готовится открывать проем для твоей стрельбы. Противник по левому борту, левая панель! Двигать по команде!

— Понял. Исполняю, — отрапортовал мехвод и напомнил. — У меня всего два короба.

— Сколько есть, все ихние, — прогавкала наставница. — А ну, быстро!!!

_________________________

На момент описываемых событий Легион 'Альфа' окончательно и бесповоротно уничтожен до самого последнего слуги. Трижды.

Глава 26

Впереди сходились две магистрали, вопрос был в том, кто успеет раньше. При худшем и наиболее вероятном исходе 'Двенадцатый' рисковал получить удар в бок и опрокинуться на полном ходу под вражеским тараном. Дженнифер отправила Люкта обратно, в первый вагон, потому что на паровозной площадке металл раскалился, кое-где докрасна. Топка дышала адским жаром, извергая снопы искр. Свист пара и рев огня объединились в низкое, полное угрозы рычание, которое будто исходило из живой утробы.

— Это Отряд, мать вашу!!! Не возьмете, еретики! Крепка имперская сила! — проорал Священник, потрясая кулаком в сторону вражеского бронепоезда. Бросил взгляд на знамя, реющее на ледяном ветру, и укрылся под защиту брони, задвинув тяжелую крышку над головой.

— Так... — Криптман выдохнул, расправляя широкие и ноющие от усталости плечи. — Ну, вроде все. Едва-едва успели.

— Сработает? — судя по тону Доходяги, он крепко сомневался.

Пока Фидус думал, что тут можно сказать, страшнолицый послушник осенил себя аквилой и сам себе же ответил:

— Ну, так не так, перетакивать уже поздно.

— Две минуты, — громко и бесстрастно сообщил по внутренней связи голос Вакруфманн. — Готовьтесь. Они выжимают из локомотива все, что могут.

Вой сирены 'шестьдесят четвертого' теперь звучал непрерывно, пробиваясь даже сквозь броню.

— Этак они отравят радиоактивными выбросами все в округе, — Плакса машинально втянул голову в покатые плечи, скрывавшиеся под мотками шарфа. — Если 'все, что могут', значит, сорвали заглушки и фильтры. Ой-ей-ей... Что будет то...

— Три тысячи двести метров до стрелки, — прогудели динамики. — Минута пятьдесят. Минута сорок девять...

— Ладно, я на позицию, — заключил Плакса.

В 'штатном' вагоне отделения Деметриус, напрягая силы, катил по направляющим броневую панель. Водила давил на педали, управляя жужжащими приводами. От автоматической пушки 'Химеры' пахло маслом, нашатырем и порохом. Танк на холостом ходу чуть вздрагивал и злобно урчал, словно дух, заключенный в старом корпусе, преисполнился бешеной ярости. Опять взревел паровоз, и, вторя ему, низко загудел танковый дизель.

Холодный поток ворвался внутрь, кружа обрывки бумаги, кусочки срезанной проводной изоляции, а также печати, сорванные Фидусом с оружейных шкафов и химических контейнеров. Деметриус чуть не споткнулся о связку кабелей, кинутых прямо на железный пол, но удержался. Санитар остро чувствовал, что забыл надеть шапку, толстые перчатки, а также подтянуть шарф выше. Ветер закусил холодными клыками уши, обдул мокрое лицо, так, что на ресницах повисли замерзшие капельки влаги. Одно хорошо — ледяное дуновение охладило горящую от ольгиной руки щеку. Хотя Деметриусу было холодно, больно и очень страшно, санитар не удержался от счастливой улыбки. Он сумел, причем сразу несколько добрых вещей — помог овечке Императора, уберег собственную душу и удержал под контролем Свет, которым Бог наградил недостойного прислужника. А значит, жизнь уже в чем-то удалась.

— Готово! — крикнул санитар, больше для себя, потому что танкист его все равно не слышал, а открытый проем наверняка видел и сам.

— Минута двенадцать. Минута одиннадцать, — бесстрастно считала Дженнифер — Минута десять. Минута девять...

— Отработай один короб, — приказала Берта через интерком. — Целься по локомотиву. Да! — рявкнула наставница, опережая неизбежный комментарий — Знаю, что он забронирован! Но попробуй.

— Ага, — пробормотал себе под нос Водила. — Достану через триплекс и убью всех одним рикошетом.

— Чего!?

— Слушаюсь! — отрапортовал мехвод-стрелок, про себя же подумал, что все это зряшная трата боеприпасов. 'Шестьдесят четвертый' идет догоняющим курсом, к тому же под углом, то есть нормально обстреливать можно только лобовую проекцию локомотива, который сам по себе таран, и рассчитан на то, чтобы снести даже титан, если таковой попробует заблокировать магистраль. А по вагонам снаряды будут приходить под таким углом, что рикошет обеспечен даже без учета бронирования. Но приказ есть приказ. Кроме того, хоть кого-нибудь да застрелим, вон, сколько еретической нечисти повылезало наружу.

— Так то лучше! — отрубила наставница, она же действующий комендант.

Гудели приводы, башня развернулась влево, ствол автоматической пушки, кажущийся коротким и тонким на фоне массивного корпуса, задвигался вверх-вниз. Выл пронизывающий ветер, рычал паровоз, пронзительно вопила сирена вражеского состава. Деметриусу казалось, что сейчас он оглохнет. За отодвинутой панелью оседал красно-золотой шлейф искр из паровозной трубы, как настоящий дождь огня и божьего гнева.

Светает, невпопад подумал санитар. Еще минут пятнадцать, и слабое утреннее солнце осветит поле боя. Или могилу. Вражеский бронепоезд оказался очень близко и приближался, Деметриус подумал, что тень его, наверное, достает до...

— Пятьдесят девять секунд. Пятьдесят восемь...

А откуда тень?

Прежде чем юноша сообразил, какие фокусы выкидывает удивительный свет, исходящий от еретического поезда, Водила открыл огонь, и Деметриус оглох по-настоящему. Сноп огня длиной в метр, а может и больше, рванулся из черного ствола. Трассеры слились в сплошной ярко-желтый поток, который начал буквально поливать серую громаду вражеского локомотива. Убийственные снаряды скакали по броне, как безобидные искорки, оставляя почти незаметные оспины, сбивая краску. Фронтальный прожектор 'Шестьдесят четвертого' разбился, яркий луч погас, но сирена взвыла еще громче, словно вражеская машина выла от ярости. Вторя ей, грозно рычал паровоз 'двенадцатого', так, что даже вагонные оси тяжело вибрировали.

Очередь на весь короб длилась секунд девять, может чуть больше, но эти мгновения показались Деметриусу бесконечными. Ствол 'Химеры' светился красным, дым валил к низкому потолку, где его сразу подхватывал и тащил наружу ветер. В ушах звенело, шум прекратился, и санитар чувствовал себя, как запаянным в стеклянный сосуд. Все казалось отстраненным и далеким. Деметриус не сразу заметил, что Водила высунулся из люка и бешено размахивает руками в кожаных перчатках по локоть.

— Чего? — одними губами спросил Деметриус.

Очень сильно заболел висок, там, где была психонавтическая игла.

Водила смешно размахивал руками, немо шевелил губами.

— Не слышу, — сказал Деметриус, а может, хотел сказать, во всяком случае, юноша не слышал ни звука.

Бешено сквернословя, мехвод вытянул себя из люка, цепляясь за края, бросился закрывать броневую панель.

— Идиот, кто же без наушников под стволом торчит! — заорал он, отталкивая контуженого санитара. Деметриус глупо улыбался, вытирал кровь, тянущуюся тонкими струйками из ушей к воротнику.

— Тридцать три, тридцать две, — механически отсчитывала техножрица, и Водила подумал, что никогда секунды еще не тянулись так медленно и одновременно не мчались с такой скоростью, когда одно мгновение с легкостью вмещает череду занимательных событий.

Снежные валы, вздымаемые двумя составами, объединились, между поездами поднялась грязно-белая стена, сотканная из колючих вихрей, острых снежинок. Водила напряг мышцы, сдвигая металлический лист, чувствуя, как ролики скользят по направляющим, давя комья смерзшегося снега. Черная тень беззвучно метнулась от вражеского поезда в длинном прыжке, не долетела, исчезнув средь бурунов перебаламученного снега.

— Двадцать пять...

Наконец броневая панель выше человеческого роста со звучным лязгом ударилась торцом в раму, мехвод накинул болт запора, схватил за шиворот Деметриуса и потащил к 'Химере', впрочем, понимая, что уже не успевает.

Загорающийся восход скользнул по невидимому горизонту, как лезвие алой бритвы. Впереди загоралось мрачное сияние багрового и темно-желтого — пожары в пригородах. Там, среди огня и дымов, угадывалось зловещее движение, проявление некой жизни, кажется, что-то взрывалось и сверкало огнями лазеров, но сейчас думать об этом не было ни желания, ни времени.

— Почему они в нас не стреляют, — пробормотала Берта, склонившись над оперативным столом, где на плафоне разместилась отдельная карта пригородов юго-запада.

Едва слышный сквозь броню звук длинной пушечной очереди оборвался. Наставница переживала острое чувство собственной неполноценности. Под ее руководством оказалась настоящая боевая единица, но командирша плохо представляла, что делать с даром Императора. Опыт, чтоб его... опыт и образование, их катастрофически не хватало. Приходилось внимательно слушать Фидуса, который военным не был, но прошел разностороннюю подготовку, в том числе изучал основы тактики — по ходу расследований инквизиторам не раз доводилось принимать командование над милитаризованными отрядами.

— Потому что они еретики, — солидно предположил Священник, растирая замерзший нос. — Все готово?

Криптман молча кивнул, склонившись над чем-то похожим на кассовый аппарат, собранный кувалдой из инструментального ящика и проволоки. Что-то подкрутил напоследок и вручил Доходяге, тот молча выпрямился, едва ли не по стойке смирно и вцепился в предмет, как в позолоченный череп имперского святого.

— Ну... — сказала Берта и поняла, что не знает, как продолжить. — Все вроде на позициях...

Она быстро перебрала в уме расположение остатков роты. Да, кажется все там, где надлежит, и все готовы. Осталось, чтобы собранная на живую нитку конструкция сработала.

— Двадцать. Девятнадцать...

— Приготовьте перископы! — скомандовал Фидус, вовремя припомнив. — Если проскочим, нужен будет обзор.

Священник посмотрел в триплекс. 'Шестьдесят четвертый' быстро догонял и на взгляд монаха удар в борт был неизбежен. Но если Вакруфманн считала, что шансы есть, значит, они есть, шестеренки умеют считать. Если оторванная башка не ошиблась. Если не солгала. Или...

Монах специально прищурился, чтобы увидеть как можно меньше, не оскверняя глаза и душу созерцанием недостойного, запретного. Однако даже так зрелище наполнило его страхом и отвращением, но в то же время необъяснимо притянуло. Слишком много света, ласково-сиреневого, мягкого, с карамельными оттенками, которые хочется пробовать на вкус. Выглядит как мороженое на сливках морской коровы, лакомство, достающееся детям лишь по большим праздникам, потому что молоко целиком идет в армейские поставки, насыщая воинов Императора. Священник мог, наверное, в точности припомнить все эпизоды, когда ему доводилось пробовать чудесное мороженое. У него был точно такой же цвет, с легким глянцем, а если коснуться языком...

Монах в ярости ударил кулаком по заслонке, до крови, разбивая костяшки, чтобы избавиться от морока.

— Не смотрите, не смотрите! — крикнул он. — Это злая отрава!!!

Берта, которой явно пригрезилось что-то свое, отшатнулась, закрывая глаза ладонью, мотнув головой, будто вытряхивая из головы чужие, наведенные мечты, замаскированные под воспоминания.

Вражеский бронепоезд был облеплен обезьяноподобными фигурами, странно искаженными, ненормальных пропорций. И было их много, намного больше, чем даже штатный состав самоходной роты со всеми обслуживающими частями, включая отделение дорожного ремонта. Не-люди находились в постоянном движении, копошась, будто черви с конечностями, переползая друг через друга и, кажется, цепляясь за металл голыми руками. Человек на такой скорости и на таком ветру давно замерз и упал бы.

Вакруфманн продолжала считать, но Берта странным образом поняла, что не воспринимает числа. Дрожала каждая мышца в теле, пальцы тряслись, нервы гудели, как провода на ветру.

'Сейчас!'

Сейчас...'

Наставница подумала, что давненько ей не приходилось кричать во весь голос чаще двух-трех раз в день, а сейчас она вопит без перерыва. И приказала, сжимая длинную ножку микрофона:

— Приготовиться к удару!!!

Священник упал на горячий твердый пол, схватился за намертво привинченную ножку стола, закрыл глаза.

— Десять...

Священник подумал, что все это похоже на детскую считалку. Такими развлекались дети в поселке, когда не видели взрослые. 'Десять колдунов решили колдовать, явилась инквизиция, и их осталось пять'. Забавные стишки, которые оказались куда серьезнее, чем думали глупые мальчишки и девчонки в приморском селении.

— Восемь...

Если верить затухающим сигналам, что все еще циркулировали по электронным цепям, сервиторы горели. Обезвоженная плоть тяжело поддавалась огню, ветер напирал холодной стеной, но паровозная площадка уже не была местом тварного мира, и физика в ее пределах подчинялась иным законам. Огонь перекинулся на тендер, и угольный контейнер извергал дымный факел, словно вторая труба. Вода в котле уже прошла стадию пара и превратилась в чистый сгусток энергии, огненное сердце, посвященное Богу-Машине бьющееся во славу Его и только Его попустительством.

'Ты — прожил, мы чтим тебя, Омниссия ждет' — передала двоичным кодом Вакруфманн старому паровозу, и машина ответила воинственным рычанием, словно тигр, напружинившийся для последнего броска. Это было невозможно, и все же военный тягач добавил еще тяги на парораспределительный механизм. Контркривошипы, маятники, ползуны и кулисные тяги молотили со скоростью турбины, и вышли за все мыслимые границы прочности, но там, где правит Чудо, формулам иногда приходится отойти в сторону.

Сервитор Люкт, укрывшись за тендером, приготовил кувалду, готовясь разъединять сцепку, горячий воздух обжигал ему лицо, но полумертвец как будто не замечал этого. Впереди, словно горящие куклы, медленно передвигались сервиторы паровозной команды, выполняя уже бессмысленные движения. Один за другим они падали, умирая окончательно средь дыма и огня. Люкт опустился на колени, чтобы удар не сбросил его за борт или не кинул вперед, в ревущий ад.

— Три.

'Трое колдунов молились богу крови, потом взялись за топоры и вот уже их двое' — вспомнил Священник слова, которые давным-давно запустили долгую цепь очень грустных событий и привели его, в конце концов, бессрочным добровольцем на Маяк и в Отряд.

— Два.

'Двое колдунов чихали и страдали, но дедушка их не забыл, половник одному налил и...'

И страшный удар сотряс многотонную махину 'Радиального-12'. Бронепоезд содрогнулся, раскачиваясь в скрежете и лязге металла, жестокий удар передался на каждую гайку и винт, отозвался грохотом и звоном. А Священник понял, что Император воистину с ними, потому что удар пришел с кормы, а не в борт. И это значит, что 'Двенадцатый' успел проскочить под стрелкой, прежде чем еретический состав повернул на ту же магистраль.

— Подъем, — скомандовал Фидус больше самому себе, все равно его никто не расслышал бы в грохоте столкновения.

'Шестьдесят четвертый' врезался в корму преследуемого, как догоняющий молот. Пронзительный скрежет все не заканчивался, будто необоримая сила тащила составы по рельсам с заблокированными колесами. Криптман был уверен, что за прочными стенами вагонов рассыпаются фонтаны искр и летит во все стороны раскаленная металлическая крошка.

Инквизитора как будто ударил поезд, сразу весь. Страшнейший удар разошелся по всей конструкции, включая слабых людей в железной утробе, и Фидус чувствовал себя так, будто его хорошенько избили, не пропустив ни единой косточки. Любое движение причиняло боль, на мгновение инквизитора захлестнул приступ нерассуждающей паники, ему показалось, что вокруг снова Баллистическая станция, а инквизитор при смерти, частично парализованный, отданный на милость слабой девчонки, которая даже не знала, кто такой Император.

Девчонка.

Император.

Рыча сквозь зубы, Фидус поднялся на колени, стукнувшись затылком о штабной стол. В глазах зажглись звезды, но у Криптмана и так все болело, так что новый импульс без следа затерялся на общем фоне. Фидус хотел добраться до перископа, но Священник успел раньше и неловко повернул массивную трубу. Окровавленные пальцы скользили по эбонитовым ручкам, перископ разворачивался рывками. В углу яростно ругалась Берта, чью свирепость ушибы и столкновение не сократили ни на волос.

— Вижу! — громко сообщил монах, шлепая то ли разбитыми, то ли прикушеными губами. — Они позади нас! Толкают!

— Дай, — прохрипел Фидус, едва передвигая ногами. — Гляну...

Доходяга, судя по всему, буквально защитил собой доверенный агрегат, во всяком случае, штрафник скособочился как человек со сломанными ребрами, а коробка с проводами казалась целой. Чуть оклемавшаяся Берта пыталась связаться с вагонами и 'Химерой'. На разные лады бормотали штабные сервиторы, навсегда объединенные со своими пьедесталами, ставшие частью поезда. И лишь железная фигура техножрицы Дженнифер неподвижно сидела в кресле оператора связи, похожая на сюрреалистическую скульптуру с приставленным черепом. Ее голова, крепко примотанная изолентой к стойке гирокомпаса, погасила окуляры и действительно казалась измятой кастрюлей, оправдывая распространенное прозвище марсиан. Быстро и часто мигал красный свет, похоже, автоматика пыталась включить аварийное освещение, но что-то не работало.

— А-а-а... — Берта витиевато и энергично выругалась. — Все, связь отрубило. И переговорные трубы перекосило от удара. Теперь только громко орать.

Будто в иллюстрацию ее слов забортный скрежет усиливался. Кажется, от 'Двенадцатого' что-то отваливалось прямо на ходу, причем без перерыва. Фидус приложился к перископу, неловко разворачивая массивный цилиндр.

— Ничего, главное, что флагшток целый, — выдохнул Священник, морщась от боли, ощупывая рассеченный затылок. — Знамя это сердце Отряда, под ним наши души неуязвимы для Зла.

Несмотря на тон фанатичного проповедника, на разбитом в кровь лице Священника явственно читалось 'надеюсь, неуязвимы'.

— Сервитор Люкт отцепляет паровоз, — без предупреждения вымолвила безжизненная голова Вакруфманн. — Внутрипоездная связь будет скоро восстановлена.

— А как же... — встрепенулся, было, Священник и осекся, даже пристукнул себя по голове, снова поморщившись.

Действительно, с учетом обстоятельств заботиться о скорости не было нужды. Даже без паровоза 'Двенадцатый' толкали вперед сто пятьдесят тысяч лошадиных сил преследователя, который определенно не собирался тормозить.

— Да, теперь мы точно въедем прямо в город, — прошептал скорее самому себе монах, не понимая, радоваться этому или наоборот.

— Давайте, — скомандовал Криптман, нажимая на рукояти перископа запястьями, сжимать пальцы в кулак было слишком больно. Что бы ни увидел инквизитор в панорамный окуляр, это его не вдохновляло.

— Давайте! — уже изо всех сил закричал Фидус, и Доходяга торопливо нашарил первый рычажок на кассовом аппарате.

* * *

— Рискну предположить, что 'Радиальный-12' можно списать со счетов, — сухо констатировал архивариус и поправил медицинский справочник, который перед этим торопливо листали, едва не повырывав страницы, инквизиторы.

Эссен молча кивнул, глядя как темная волна хлынула по крышам 'Шестьдесят четвертого', перекидываясь на 'Двенадцатый'. Это не был абордаж в обычном понимании, просто множество крошечных точек бросились на приступ без порядка и очередности, все сразу, как только локомотив разнес корму вагона, и составы объединились. Точек были десятки, может быть сотни, куда больше чем когда-либо мог взять на борт обычный бронепоезд. Заведомо больше чем смогла бы убить пятьсот шестьдесят седьмая рота даже в полном составе.

— Склонен согласиться, — вздохнул Калькройт. — Что ж, по-видимому, таланты Криптмана оказались переоценены в последний раз. Ну, что бы ни делалось, все к...

На мгновение экран исчез в белой ряби, так, что инквизитор даже подумал о неисправности. В следующее мгновение 'молоко' начало дробиться прямоугольниками, что уменьшались по мере того как мощный когитатор обрабатывал транслируемое изображение, фильтруя помехи. Сначала Калькройту показалось, что конечный вагон 'Радиального-12' взорвался, но когда изображение стало чуть более разборчивым, наблюдатели поняли, что вагон пылает, как огромный костер или прометиевая цистерна.

— Умный мальчик, — пробормотал Шметтау и заинтересованно склонился вперед. — Прилежно изучал наследие отца, — решил инквизитор. — Хотя мог и сам догадаться.

— Простите?.. — рискнул нарушить молчание Эссен.

— Однажды Криптман-старший добыл некий архив, где помимо прочего имелись сведения о торговле пиратов с эльдарами. Обычная контрабанда Фидуса не интересовала, но там были любопытные заметки насчет обмена запретными артефактами. Враги вовремя подсуетились, корабль был перехвачен и взят на абордаж. Криптман успел послать зов о помощи, но абордажная группа превосходила защитников кратно. Инквизиторская команда отступала с боем от капитанского мостика до кормовых отсеков, взрывая за собой палубу за палубой, когда те заполнялись врагами. И Фидус продержался до моего прихода. Судя по тому, что я вижу, сын творчески переосмыслил опыт пращура. Или догадался сам.

— Ему, похоже, нечем взрывать что-либо, — заметил Эссен, потирая челюсть.

— Да, очевидно. Поэтому он поджигает вагоны, один за другим, ставя огненную завесу.

— Это не поможет. Сами корпуса огнеупорны, а топливо прогорает быстро.

— По крайней мере, задержит врагов. Вопрос в том, придет ли кто-нибудь на помощь.

— Это будем не мы? — уточнил Пале.

— Эх, молодец! — не удержался от возгласа Шметтау, глядя, как полыхнул второй вагон. — Вот ведь молодец!

— Господин, — пробормотал сбитый с толку Пале. — Я думал... вы и Криптман-младший...

— Ну да, — в пол-оборота сказал Шметтау. — Ничего не изменилось.

— Не понимаю...

— Сейчас Фидус бьется с еретиками, будто настоящий инквизитор, — разъяснил Калькройт, не отрывая взгляд от экрана. — И делает это неплохо, как умеет и может. Можно сказать, что я болею за него, как подобает слуге Императора. Когда и если Криптман отобьется, что маловероятно, я по-прежнему буду желать ему страшной и мучительной смерти. Что здесь непонятного?

— Вы сложная и противоречивая натура, — покачал головой Пале, кажется, он сам был шокирован глубиной сентенции, что была высказана экспромтом.

— Это факт, — Шметтау настолько увлекся экраном, что не обратил внимания на уникальное событие — проявление у верного слуги философского импульса мышления.

— Какие будут указания? — Эссен опять вытянулся во фрунт и вернул себе вид туповатого исполнительного бойца, живущего по принципу 'не фигурять, исполнять!'

Глядя, как разгорается заградительное пламя, Шметтау нахмурился в раздумьях. Обычных противников адский огонь обогащенного прометия притормозил бы надолго. Этих тоже задерживало, но точки с безумным упорством лезли вперед, буквально закидывая огонь собственными телами. Так, словно мостили дорогу кому-то более сильному и важному.

— Осталось не больше пары минут, — предостерег Эссен. — Сцепка выходит из пределов обзора.

Экран мигнул и погас. Вернее сначала показалось, что гладкая стеклянная поверхность умерла, вернувшись к изначальному состоянию белого стекла. Лишь спустя пару мгновений люди поняли, что все просматриваемое со спутника поле оказалось засвечено вспышкой немыслимой яркости.

— Паровоз, — пробормотал архивариус. Старый мастер не без оснований полагал, что видел в жизни многое, так что удивить его больше нечем. Однако даже архивариуса захватила бешеная погоня с неожиданными поворотами, так что дед изрядно растерял степенную важность. — Ушатали-таки...

— Там что-нибудь могло остаться? — быстро задал вопрос Пале.

— Только Омниссия скажет, — покачал шелушащейся лысиной архивариус. — Обычно паровые котлы, если взрываются, разносят корпус вместилища по винтикам, но радиус дальнейшего поражения невелик. Здесь же... Может быть все, что угодно. Не удивлюсь, если оба бронепоезда уехали прямиком в Варп.

Эссен обратил немигающий взор на патрона, по-прежнему ожидая команды.

— Торопись медленно, — процитировал, наконец, древнюю мудрость инквизитор. — Пусть мостик рассчитает самый быстрый уход на высокую орбиту. Думаю, сорока тысяч будет достаточно. Здесь кораблю делать больше нечего. Топливо не экономить, скорость важнее.

— Понял, — Эссен отступил на шаг, если помощник и был не согласен, мнение он оставил при себе. — Передаю приказ. Понадобится сложное маневрирование, чтобы не столкнуться с орбитальными сооружениями.

— Так пусть маневрируют! — рявкнул инквизитор. — И побыстрее.

Глава 27

Паровоз, освобожденный от уз многотонного состава, ринулся вперед, как тяжеловесная птица, что бросается со скалы, дабы набрать скорость и поймать крыльями ветер. Человеческий язык слишком беден, чтобы описать гамму эмоций, которые испытал машинный дух в последние мгновения своего существования... или жизни. И пусть — опять же с точки зрения человека — это была скорее эмуляция чувств в самозародившемся конструкте — они оказались настоящими, с непередаваемым напряжением и подъемом. Механизм, рожденный в огне и для войны — посреди боя в огонь и уходил, неожиданно и ярко послужив своему божеству, памяти, давней славе.

Когда 'Двенадцатый' и тягач разделило метров сто или около того, Материум, наконец, окончательно утратил власть над паровозом, и сингулярная точка энергии, образовавшаяся вместо котла, взорвалась. К большой удаче окружающих выброс был направлен сам в себя, иначе эффект превзошел бы ядерный 'тактик', но и без того мало никому не показалось.

На свое счастье, разъединив сцепку, Люкт повернулся спиной к паровозу, ожидая приказов — по воксу от техножрицы или словами от Криптмана — поэтому, когда механическое чудовище отправилось к Омниссии, сервитору не выжгло оптику вспышкой. Ударная волна швырнула слугу инквизитора прямо сквозь люк тамбура, пробив его телом сантиметровый лист металла, затем прокатилась через 'Двенадцатый', как при столкновении за несколько минут до того, но в обратном направлении.

Сам паровоз буквально испарился, распавшись на атомы, а возможно и покинув Материум, этого никому не дано было знать. Снег и наледь в радиусе полукилометра сдуло напрочь, рельсы под тягачом уцелели, но оплавились. Сцепленный состав 'Двенадцатого и 'Шестьдесят четвертого' на скорости более двухсот километров промчался сквозь протуберанец ослепительно желтого яростного пламени. Слава Императору, катастрофа случилась на прямом участке, иначе длинная гусеница сошла бы с рельс на самом слабом повороте.

Люкт поднялся, цепляясь ручищами за стенки, самодиагностика показала множественные, однако не критичные повреждения с утратой примерно тридцати процентов комплексной боеспособности. Пошатываясь из-за сбоящих гироскопов, сервитор затопал в штабной вагон, подволакивая ноги.

— Это уже перебор, — пробормотала Берта, слизывая кровь с губ.

От второго толчка в штабе окончательно доломалось и оторвалось все незакрепленное, по счастью таких вещей было немного. Людям пришлось хуже, Доходяга сломал еще пару ребер и не мог нормально ходить.

— Император хранит, — попробовал выкрикнуть Священник, но голос его сорвался на хрип, монаху тоже досталось.

— Мы горим, — сухо проинформировала Дженнифер. Помятая голова булькала неисправным синтезатором, но слова были вполне разборчивы.

Криптман снова приник к перископу и предсказуемо не обнаружил там ничего хорошего. Горели кормовые вагоны, дымилась и 'голова' поезда. Инквизитор быстро обдумал перспективу сгореть и оценил ее как довольно низкую. Набегающий ветер, конечно, раздувал пламя, но в броневагонах оставалось мало горючего материала. Это вам не пассажирские вагоны, которые полны горючего пластика и на ходу сгорают за двадцать минут.

Фидус шагнул к батарее переговорных труб, на всякий случай дернул звонок — тщетно, удар перекосил систему окончательно.

— Что ж, — сказал Священник. — Самое время для 'Вразумителя'. И пусть каждый делает то, что должно.

Чистильщики азартно стреляли по еретикам, но без веселого куража победителей, а скорее с мрачной решимостью обреченных. Подожженные один за другим — по мере наступления врагов — четыре хвостовых вагона давали хорошую преграду и забрали немало вражеских жизней, но пламя начинало спадать. Огонь больше не ревел сплошной стеной, а тихо и ровно горел, слабея по мере того как выгорало топливо. Хитрость инквизитора купила отряду несколько ценных минут, однако просвета в безнадежной ситуации не предвиделось, 'Двенадцатый' по-прежнему толкал вперед вражеский состав, который не собирался ни тормозить, ни отступать.

За огненной завесой маячили искаженные фигуры, очень похожие на призраков 'кармана', из которого пурификаторы чудом спаслись милостью Императора и священных огнеметов. Только эти создания были вполне материальны, а очертания их колебались из-за потока горячего воздуха — в основном. Первую волну атакующих остановило пламя, но раз за разом то один, то другой еретик, а может уже и нечестивый мутант испытывал судьбу, стараясь пробежать через огонь по крыше или перелезть по бортам. Радист и Грешник высунулись из люка наверху, Плакса и Савларец заняли позиции у бортов, закрепили себя стропами с карабином, чтобы очередной порыв злого ветра не выдернул наружу, в полутьму.

Яркие вспышки лазерных лучей чередовались со злым тявканьем пистолетов-пулеметов. Едва ли не ежесекундно очередная темная фигура срывалась и падала, исчезая в полутьме с диким, совершенно нечеловеческим визгом. Святой Человек восклицал 'Император, бля!' при каждом попадании, Плакса и Грешник работали молча, Савларец палил в основном 'куда-то', но затем к нему присоединился Доходяга. Хоть баллонщик и кособочился, морщась от боли, стрелял он существенно лучше каторжника, и дело пошло на лад. Враги отвечали, но вяло, будто разом забыли, как пользоваться человеческим оружием или, по крайней мере, перезаряжать его. Словно те, у кого в руках на момент катастрофы оказалось какое-то вооружение, пытались им воспользоваться по орочьему принципу 'направь примерно туда и жми на спуск до упора'.

Рассвет меж тем упорно карабкался из-за горизонта. Окружающая тундра проявлялась из кромешной тьмы серо-белыми красками, по обеим сторонам мелькали промышленные сооружения, краны и склады. Многие горели, кое-где шел бой непонятно кого с кем. Вдали пульсировал отсвет, похожий на северное сияние, только низкое и багрово-алое, как непрекращающаяся бомбардировка. Пурификаторы уже видели подобное, тогда Отряд и пришел в свое печальное состояние с катастрофическим некомплектом.

— Сейчас прорвутся, — сквозь зубы выдавил Святой Человек, вставляя последний магазин. Металл звучно, уверенно лязгнул о металл, как бы заверяя: все в порядке, хозяин, пока во мне не закончатся патроны, ты в безопасности. Увы, это был последний магазин. Два вагона почти отгорели, третий и четвертый больше чадили, хотя все еще служили преградой.

— Что там?! Что это!!! — завопил Савларец, перекрикивая даже шум поездов, ревущий звук пламени, а также вой холодного ветра.

Святой поначалу не сообразил, о чем речь, а затем прищурился и увидел. Среди колеблющихся фигур еретиков крались две тени. Вернее не крались, а шли вполне открыто, но движения их были одновременно легки, осторожны и стремительны, как у хищников, что создавало впечатление острожного скрадывания жертвы. Черты созданий терялись, смазывались в тенях и дрожании горячего воздуха, но было видно, что рост их больше человеческого раза в полтора, колени выгибаются в обратную сторону, как у птиц, и это еще больше усиливало впечатление опасной стремительности. А пальцы, гибкие, как щупальца, заканчивались отнюдь не обычными ногтями. Прочие враги торопливо расступались, словно их обуял ужас от приближения тварей. Еретики вопили тонкими, щебечущими голосами, сталкивая друг друга за борт, лишь бы не оказаться на пути полуптиц-полудемонов.

— Эх, нам бы побольше патронов, прометия и всего остального, — тоскливо прошептал Святой и подумал, что в недобрый час руководство решило разоружать бронепоезда...

Обе фигуры остановились перед затухающей завесой огня, посреди рогатых голов сверкнули ярко-сиреневым совершенно круглые глаза. Савларец завизжал как человек, у которого разум напрочь отшиблен животным ужасом. Грешник с угрюмой решимостью покрутил головой, словно это помогло бы ему лучше прицелиться. Плохо зажившие отверстия на проколотых губах вновь кровоточили, и немой пурификатор был похож на упыря с зашитым ртом.

Святой глотнул, чувствуя, как в глотке до боли пересохло, взял на прицел одну из фигур, почему то в полной уверенности, что обычные пули ей не повредят. Демон, что слева, присел на подрагивающих ногах, явно готовясь к прыжку через огонь. Правый отступил на несколько шагов, словно брал разбег. На пути его оказался нерасторопный еретик, и темная фигура с яркими глазами небрежно махнула осьминогопалой конечностью. Голова еретика отлетела с удивительной легкостью, как мяч, демонстрируя ужасающую силу вроде бы тонкокостного создания.

Святой выдохнул через рот, не чувствуя онемевших губ, пальцы дрожали на прикладе, упорно отказываясь выжимать спусковой крючок. В это мгновение за спинами бахнуло, громко и сухо, будто сломалась толстая, высушенная, насквозь промороженная ветка. Над головами свистнул одинокий трассер. Грешник сам пригнулся и придавил каску Святого, сразу после этого над крышей буквально прошелся огненный нож.

Вытащить наверх станковый пулемет оказалось непросто, однако Фидус и Берта справились. Инквизитор натянул ленту, чтобы не заклинило, а комендант передернула затвор, и хлопнула по стволу, который был от руки подписан корявыми, но старательно выведенными буквами: 'Вразумитель'.

— Огонь, — шепотом скомандовала сама себе наставница и нажала гашетку.

Первый, одиночный выстрел оказался предупредительным, для друзей, а не против врагов. Друзья все поняли мгновенно и пригнули головы в желтых касках, так что Берта сразу открыла огонь на поражение.

В Отряде большая часть оружия была представлена старым добрым огнестрелом. Считалось, что энергетическое вооружение не так надежно в условиях прорыва Имматериума, хотя и обладает большей мощью. Но сейчас, глядя на работу тяжелого пулемета, вряд ли кто-нибудь мог сказать, что это 'неэффективно'. Берта сосредоточилась на присевшей твари, высаживая в нее короткие — по три-пять патронов, чтобы ствол не уводило отдачей — но частые очереди. Наставница почти не промахивалась. Попадания оказывались не столь ужасны, как следовало бы, пули калибра 11 миллиметров вызывали ярко-фиолетовые вспышки вместо фонтанов крови, словно тонули в поджаром теле. Но чудовищу в любом случае явно и ощутимо плохело, тварь отступала, шатаясь, под градом снарядов, теряя форму как пластилиновая игрушка, обдуваемая горячим феном.

Наконец, видимо отчаявшись, чудовище неловко подпрыгнуло, уже без прежнего изящества и пластики, тяжело обрушилось на крышу догоравшего вагона. Буквально разрывая пережженный металл щупальцами, оно провалилось вниз, вереща и шипя. Ворочаясь среди обломков раскаленного металла, обжигаясь и разбрызгивая капли ихора, который сразу испарялся от жара, демон пробился к тамбуру и, вцепившись присосками на гибких 'пальцах', вырвал прочную дверь, открывая себе путь в 'Радиальный-12'.

— Śubha dina! — приветствовал его Священник на родном языке и, ухмыльнувшись окровавленными губами, нажал рычаг кислотной пушки. За монахом возвышался сервитор Люкт с кувалдой наготове.

Священник рассудил, что так или иначе дело дойдет до рукопашной и, пока инквизитор с комендантом ставили пулемет, пробежал через поезд к 'хвосту', чтобы прикрывать стрелков на переднем крае. И, милостью Императора, угадал, прямо как настоящий пророк.

Визг, разнесшийся из-под броневых стенок, стал еще одним жестоким испытанием для бойцов, которые и так в большинстве своем частично потеряли слух. Не нужно было смотреть, чтобы понять — твари конец. Огонь, разумеется, благодатен и очищает, но подлинное освобождение от уз оскверненной плоти может даровать лишь священная кислота тройной перегонки, отчитанная святым отцом и выдержанная в храме не меньше пяти дней. Поспорить в громкости с воем подыхающего демона мог лишь воинственный крик Священника, который чувствовал, что ныне сам Император ведет его руками и дарует кислоте возможность уничтожать даже наполовину призрачное.

Вторая скотина явно чувствовала себя неуверенно и все же отступила еще на пару шагов, готовясь разогнаться.

— Ай-яй-яй!!! — закричал Святой Человек, немудрящим способом выражая все сразу: восторг от победы над порождением Зла, горечь от того, что в пулемете наверняка закончились патроны, понимание, что Священник не успеет выбраться на крышу и остановить второго.

Грешник, сопя сквозь зашитый рот, одним рывком подтянулся на руках, вылезая из люка, наверное, чтобы схватиться с демоном грудь в грудь и, безусловно, погибнуть, но хотя бы с честью и без стыда перед Всевидящим. Берта, страшно матерясь, перезаряжала 'Вразумителя', Криптман помогал, но замерзшие, несмотря на перчатки, ладони скользили по ледяному металлу, как бесчувственные деревяшки. Пулеметчики не успевали.

Демон быстро перебрал многосуставчатыми лапами и с короткого разбега прыгнул намного дальше предшественника, разом перескочив огонь. Второй скачок перенес тварь через половину длинного вагона, и навстречу злобной твари метнулась высокая фигура. Грешник налетел на врага, как живой таран, выставив плечо. Человек весил существенно меньше демона, но подловил тот момент, когда приземлившееся создание балансировало, еще не обретя устойчивость. Оба зависли на краю вагона.

— Брат, — только и прошептал Святой Человек, уже понимая, что задумал товарищ

Грешник молча обхватил демона и с силой оттолкнулся, увлекая врага за собой. За борт, в полутьму, где выли снежные вихри. Лишь одно мгновение Святой видел бледное пятно лица второго огнеметчика, но мог бы поклясться, что Грешник улыбался от неземного счастья, будто человек, совершивший нечто скверное, но получивший вдруг надежду на искреннее прощение.

— Брат, — повторил холодными, непослушными губами Святой, испытывая бешеную радость от того, что у товарища получилось и одновременно жгучий стыд, потому что не он, радист, сделал это.

— Брат, прощай, встретимся у Его Трона.

— Мы погибнем, — констатировала Берта, захлопнув, наконец, крышку затвора и передернув рычаг. — Пол-ленты. Этого не хватит. Но даже если чудом отстреляемся, разобьемся на станции.

Она посмотрела на знамя Отряда, которое упорно и безуспешно пытался сорвать с флагштока ветер.

— Да, — согласился Фидус, с трудом выговаривая слова замерзшими губами. — Но хотя бы умрем в бою, и души не достанутся Злу.

— И то верно, — Берта поколебалась мгновение, а затем хлопнула инквизитора по плечу так, что это выглядело почти дружески. — Ты наглый, но смелый.

— Смелый, — криво усмехнулся, соглашаясь, Фидус и закончил про себя. — 'Только не слишком умный. Радуйся, Шметтау, ныне твои мечты сбудутся'.

Красное солнце уже на четвертинку показалось из-за горизонта, тундра окрасилась в акварельно размытые оттенки белого и розового. Это было бы красиво, не поднимайся в небо черные столбы многочисленных дымов. Судя по ним, пожары в округе исчислялись десятками.

— Тогда достреливаем ленту и... — Берта запнулась.

— Да, — повторил Фидус. — Знамя надо снять, пока они ждут.

Враги действительно неуверенно замерли, не торопясь бежать сквозь огонь, хотя огня того осталось, по правде говоря, больше символически. Но, скорее всего, эффектная гибель двух предводителей умерила наступательный порыв. Хотя вряд ли надолго.

— Думаешь? — спросила Берта как у равного.

— Обмотаешься им, — со знанием дела пояснил Криптман. — Если нас найдут... потом, флаг будет окроплен кровью героя.

— Героев, — строго поправила комендант. — Снимай, я за пулеметом. Справишься?

— Да, — в очередной раз вымолвил Криптман, думая, что главное — успеть застрелить Ольгу. Если уж не удалось ее защитить и спасти, пусть хотя бы умрет сразу и не больно. Затем шагнул к телескопической штанге с красно-белым полотнищем, прикидывая, как бы снять его быстро, но так, чтобы не утащило за борт, как парус вместе с человеком.

'Интересно, можно ли отсидеться в танке?' — спросил он сам себя и сам себе же ответил. — 'Нет, не выйдет...'

Он управился неожиданно легко и спустился вниз.

— Привет, а мы про тебя совсем забыли, — устало сообщил Криптман техножрице.

— Понимаю, — отозвалась Вакруфманн. — Судя по тому, что фиксировали мои аудиосенсоры, вам нашлось, чем заняться. Какие перспективы?

— Сейчас мы умрем, — ответил Фидус, складывая знамя. Оно было широким, однако неожиданно легким и тонким, так что получился не слишком аккуратный, но подъемный тючок. — Ну, может не сейчас, но скоро.

— Это прискорбно.

— Я думал, ты поучаствуешь, — укорил марсианку Фидус, растирая замерзшие пальцы. Наверху ударила короткая очередь, видимо недолгий период вражеского промедления заканчивался.

— У меня своя война, — ровно сказала Вакруфманн, поднимаясь из кресла. — Интенсивность информационного обмена не позволяла участвовать в бою. Я запрашиваю помощь, а связь требует слишком много вычислительных возможностей.

— Успешно? — без особой надежды уточнил Фидус.

— Нет. Во всяком случае, пока нет.

— Бывает. Что ж, мы отходим к своему вагону, и там будем отбиваться до последнего. Потом закроемся в 'Химере' и подождем чуда. Ты с нами?

— Я с вами.

Сначала пришел гром. Он был настолько страшен, что перекрыл даже не умолкавшую сирену еретического поезда. Больше всего звук напоминал шорох рвущейся ткани, но умноженный тысячекратно. Гром и вибрация разошлись по составу, отзываясь дребезжанием гаек и нытьем зубов.

— Ну что там еще... — подумал вслух Криптман и который уже раз глянул в перископ, но тщетно. Звук шел откуда-то сверху, выше перископного обзора. Зато хорошо была видна комендант-пулеметчица, она бешено махала руками и показывала вверх.

Проклиная все под этим солнцем, Фидус вручил свернутое знамя Дженнифер и снова полез наверх по лесенке, к люку. Пронизывающий ветер даже не ворвался в штаб, а вдавился, тяжело, твердо, подмораживая лица и руки. Ревущий звук стал еще громче и как будто переместился. В ледяных вихрях затанцевали снежинки, удивительно белые и чистые для внешнего кольца промзоны. Криптман замер на пару секунд, лишь ноги в подбитых мехом сапогах топтались по лестничной перекладине, будто инквизитор вытанцовывал от нетерпения. А затем Фидус ввалился обратно, смахивая иней с густой щетины. Он сел прямо у грязных ступенек и дико расхохотался, как умалишенный.

— Неадекватная реакция, — сказала Вакруфманн. — Ты тоже поддался пагубному воздействию? Желаешь, чтобы я прекратила твое существование и спасла душу, пока ты сохраняешь человеческую форму и остатки рассудка?

— Не... — продолжая захлебываться полуистерическим хохотом, попросил Фидус. — Нет. Просто над нами летает 'Клешня страха'. Модель 'Анвилус'

— Капсула орбитального десанта, — отчеканила Дженнифер. — В настоящее время 'Клешни' эксплуатируются исключительно космодесантниками Хаоса. Что ж...

Техножрица сделала паузу, положила на стол оператора свернутое знамя и закончила очень по-человечески, даже сымитировав печальный вздох:

— Значит, в самом деле, пришел наш час.

— Нет, — опять сорвался на смешок Фидус. — Ты не поняла. Это 'Анвилус', но в нем сидят не еретики.

Криптман устало, тяжело поднялся, его била дрожь, отчасти от холода, отчасти из-за нервного истощения. Лицо инквизитора и так было прямоугольным, с резкими чертами, а сейчас вообще казалось вырезанным из камня или твердого дерева — ни одной плавной линии.

— В отцовских дневниках это называлось 'кавалерией из-за холмов' — сказал Фидус. — Хотя понятия не имею, при чем здесь холмы...

— Голову ниже! — крикнул Святой Человек и сам подал пример.

Воющая хрень, похожая на громадный шестопер с когтями, зависла на мгновение, извергая столб огня, а затем, подруливая маневровыми двигателями, уверенно зашла с 'головы' двойного состава, как штурмовик, готовящийся 'причесать' цель из пушек. Кто бы ни сидел за рычагами хаоситской машины, его искусство пилота было велико, потому что маневрировать на такой скорости при высоте не более полусотни метров смог бы не каждый атмосферный пилот и уж тем более не десантной капсулой.

'Клешня' выполнила классическую горку, зависла на мгновение и начала опускаться вертикально, очень быстро, буквально падая. Святой Человек заорал от восторга, поняв, что собирается делать неизвестный летчик. Капсула была оснащена орудийной системой, которая позволяла обстреливать поезд, однако неведомый человек (или не человек? кто знает...) решил вопрос по-иному и более радикально, не размениваясь на артиллерию.

Шестопер опустился строго над хвостовыми вагонами 'Двенадцатого', с точностью ювелира или марсианина, выровняв скорость так, чтобы разница составляла не больше пяти-шести километров. И, как последняя точка в красивой и удивительной комбинации, у кормовых двигателей капсулы зажглись кажущиеся безобидными ослепительно белые огоньки мельты. Вражеский локомотив и вагоны 'Шестьдесят четвертого' прошлись под ракетным факелом температурой около четырех тысяч градусов и огнем резаков, предназначенных для сокрушения многометровой брони боевых кораблей открытого космоса.

Можно было сказать, что это 'ярко', 'эффектно', 'страшно' и придумать еще множество других эпитетов, но все они оказались бы лишь бледной тенью того, что случилось в реальности. Методика космического абордажа, перенесенная в иную среду, сработала крайне эффективно. Это был уже не шум и даже не грохот, но полноценный акустический удар, сам по себе способный убивать и крушить. Огонь поднялся в светлеющее небо сплошной волной на десятки метров, куски раскаленного металла полетели как от взрыва сверхмощной бомбы, а брызги плавящейся стали извергались, будто магма из жерла вулкана. Как ни удивительно, еретическое знамя продержалось несколько мгновений, нечестивые символы засветились пронзительно-сиреневым, словно письмена, выжженные во всех мирах одновременно. Однако даже злое колдовство сдалось перед очистительным пламенем.

Позволив 'Шестьдесят четвертому' протянуть самого себя сквозь убийственный огонь, 'Клешня' поднялась чуть выше и, наконец, пришло время пушек, причем в идеальной для стрельбы позиции, когда не нужно делать поправку на боковое смещение цели. Из-за вертикального положения капсулы полноценно обстреливать поезд могли только два ствола из пяти, но этого хватило. В иных обстоятельствах броня поспорила бы со снарядом, но стальные листы были сорваны и расплавлены жадными когтями выхлопа и резаков. 'Радиальный-64', несчастливый поезд, ставший жертвой Зла, закончился во всех смыслах менее чем за полминуты.

Святой Человек подобрал отвисшую челюсть и подумал, что, должно быть, сильны и могущественны ангелы Императора, если они воюют... на вот этом.

За триплексами уже мелькала промышленно-городская застройка. Берта спустила вниз пулемет и тяжело спрыгнула сама, повиснув на руках и минуя лестницу, может из форса, а может, опасаясь поскользнуться.

— Вакруфманн, сколько нам осталось? — воззвал Криптман.

— До конечной станции девять километров, — после короткой паузы отозвалась техножрица.

То ли она поняла, о чем думал Фидус, то ли мысли инквизитора и марсианки двигались в одном направлении, потому что Дженнифер продолжила:

— Наш естественный тормозной путь составит приблизительно три с половиной километра. Но через два километра разгрузочная станция и маневровое ответвление.

— Там можно выгрузить 'Химеру'? Высоты платформы хватит? — быстро уточнил Фидус, считая в уме, сколько у них времени. Получалось что-то около двух минут, но Криптманы славились отсутствием способной к математике.

— Да. По команде вы должны использовать стоп-кран.

— Используем, — пообещала Берта, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Поистине, какие нужны еще доказательства тому, что Император с ними и сила Его велика? Комендант сняла верхнюю половину комбинезона и сейчас торопливо обматывалась свернутым вдвое знаменем Отряда поверх свитера.

Огненный шестопер тем временем ушел куда-то дальше, судя по слабеющему грохоту, достаточно высоко. Может капсула унесла экипаж по каким-то своим делам, а может пилот высматривал место для посадки.

— Но кто мог прилететь на хаоситской ерунде и спасти нас? — спросила Берта.

— Есть один... воин Императора. Затрофеил 'Клешню' с корабля новообращенных мятежников, который был подбит и много тысяч лет дрейфовал в пространстве. Сделал из нее личный катер, — ответил Фидус, вспоминая, где аптечка. Доходяга перед тем как отправился помогать товарищам, крепился и молчал, но выглядел плохо, ему требовалась, по крайней мере, иммобилизующая повязка на торс. Наверняка и остальным досталось

— А зачем?

— Потому, что мог.

— Кто приобщается к еретическому даже в малом, тот ходит по краю и сам уподобляется еретику. Его моральные качества сомнительны, — глубокомысленно сообщила Берта.

— Вероятно, — искренне согласился Фидус. — Но сегодня он принес нам спасение.

— Ну, тогда мы его поблагодарим за это, если удастся, — с абсолютной серьезностью решила комендант, застегивая комбинезон. И без того высокая, плотная наставница, будучи обмотанной знаменем, казалась веретенообразной. — Но спиной к такому типу я бы не поворачивалась.

Криптман в очередной раз хохотнул, отметив сюрреалистичность момента — теологическая беседа в полуразрушенном бронепоезде без локомотива, среди дребезжания и скрежета разваливающихся элементов, а вокруг брызги крови, искрящаяся проводка и мигающие красные лампы аварийного освещения. Что ж, инквизиторам приходилось вести диспуты о границах добра и зла в куда более экзотических местах.

— Самое время взяться за рычаг экстренного торможения, — порекомендовала голова Дженнифер

— Коллеги, кто примет на себя честь завершить наш короткий, но увлекательный пробег? — осведомился Криптман и сам же ответил. — Думаю, командиру по чести и положению.

Берта прищурилась, прикидывая, не дать ли в ухо парню, но поняла, что у Фидуса начался эмоциональный отходняк с избыточной словоохотливостью. Нормальная реакция для человека — даже если он инквизитор — после таких приключений и в ожидании новых, не менее, а вероятно даже более увлекательных. Поэтому наставница ограничилась грубоватым пожеланием закрутить вентиль словесной диареи и двумя руками взялась за большой красный рычаг со свинцовой пломбой на стальной нитке.

— Тридцать секунд. Мы быстро теряем скорость, но сотрясение будет ощутимым, — предупредила Дженнифер.

— Я начинаю привыкать, — выдавил Криптман. — Ты очень мило считаешь.

— Не сцать! — сурово приказала Берта, буквально цитируя Священника. — Император уже столько раз прикрыл нас не для того, чтобы мы гробанулись просто так. Мы умрем не раньше и не позже отмеренного Им!

— Двадцать, — начала очередной отсчет Вакруфманн.

Криптман искренне понадеялся, что в этот раз тряхнет полегче. Рывки и удары, выпавшие на долю бронепоезда, оказались удивительно болезненны. У инквизитора болели все косточки, особенно те, что уже были переломаны на Баллистической станции.

— Пятнадцать.

'А как там Ольга?..' — запоздало подумал Фидус. — 'Надеюсь, пересидела в машине'

Изувеченный бронепоезд, дымя и теряя отваливающиеся части, по инерции катился в плотной застройке. По обе стороны двойного пути возвышались бетонные стенки с колючей проволокой на арматурных опорах, они преграждали путь настырным, однако не мешали видеть, что происходит в 'Городе-22'. И там, судя по всему, маленький отряд не ожидало ничего хорошего.

— Десять.

И Берта крепче взялась за рычаг.

Глава 28

Ольга плоховато соображала, все же сказались потусторонние злоключения и призрачные друзья. Когда миновал первый запал, и Деметриус отхватил за извращенческие поползновения хорошую затрещину, девушку буквально срубила усталость. Измотанность получилась комплексная, от нее мышцы деревенели, а мысли превращались в желе. Ольга завернулась в комбинезон и фольговое одеяло, как в капустные листы, забилась под скамью в танке и постаралась ни о чем не думать, ничего не бояться. Насчет 'не бояться' вышло плохо, кругом все грохотало, адски шумело и было очень страшно. Даже сквозь броню пробивался какой-то замогильный рев, сирены, жуткие крики. Водила стрелял из пушки, осыпая металлический пол горячими гильзами, которые походили на высокие стаканы из латуни. Поезд и, соответственно, гусеничную машину колотило, будто великан пытался растрясти вагон в миксере.

Затем началось полное светопреставление. Бронепоезд едва ли прыгал на рельсах, как сайгак, бабахало еще громче предыдущего и Ольге показалось, что прямо над поездом воет настоящий самолет. Девушка замоталась в одеяло плотнее, с головой и начала тихонько молиться 'дорогому боженьке', плохо понимая, к кому именно она взывает. Впрочем, какой-то бог здесь, наверное, существует и молитва имеет шансы попасть по адресу, хоть и 'на деревню, дедушке'.

И снова последовал тяжелый удар, затем поезд дернулся, однако без экстремизма предыдущих минут, можно сказать — аккуратно, так что девушку не ударило о стойку железной скамьи, а лишь символически стукнуло, скорее всего, даже без синяка обойдется. Момент торможения вдавил подносчицу в металл, пронзительный скрежет колес о рельсы донесся сквозь несколько слоев брони. Затем от головы к хвосту прошла серия толчков — вагонные сцепки одна за другой принимали на себя массу бронепоезда, гася инерцию. И, наконец, 'Радиальный-12' остановился.

— Господи, помилуй, — шепотом закончила молитву девушка и подумала, что приключениям пора бы прекратиться. Слишком уж много всего и сразу происходит.

Она твердо решила, что не полезет из танка, более того, нос из одеяла не высунет, пока хреновое приключение не завершится, желательно хорошо, чтобы все остались живы и здоровы. Даже злая культуристка. И безносый стихоплет. И Крип, черт с ним. Все-все-все.

— Дорогой боженька, спаси нас, ну пожалуйста, ну что тебе стоит, а? — прошептала она. В голове упорно крутилось 'хотя бы меня', и девушка решительно (насколько это получилось трагическим шепотом) повторила. — Спаси нас.

— А, чтоб тебя! — выругался Крип и в сердцах треснул кулаком по броневому листу, так, что подпрыгнула сумка Деметриуса. Санитар, бинтовавший окровавленную голову Водилы, только досадливо передернул плечами, дескать, не отвлекай. На лице Деметриуса застыло виноватое выражение, ведь мехвод пострадал, затаскивая оглушенного санитара в люк. Что именно прилетело в голову танкиста, осталось непонятным, скорее всего кусок металла, а может ком земли, промороженной до звенящей твердости. Водилу спасли шляпа и танковый шлем, они самортизировали удар до такой степени, что мехвод отделался трещиной в черепе и потерей сознания. Деметриус пообещал, что Водила будет жив и умеренно здоров... но не сейчас и даже не сегодня. Таким образом, крошечный отряд потерял еще одного бойца, причем в худшей тактической форме — бесполезный раненый, о котором следовало заботиться, отвлекая силы живых и здоровых. А самое главное — танк остался без водителя. Худо-бедно править 'Химерой' могла Берта, но каждый из отряда понимал, что 'худо' здесь не пройдет.

— Я поведу, — подытожила наставница-комендант, упрямо поджав губы, и все молчаливо согласились, что выбора здесь нет. В конце концов, Император защищает.

— А его точно... никак?.. — проблеял Савларец, указывая черным от грязи пальцем на Водилу.

Деметриус не услышал, кажется, санитар оглох полностью. Священник тронул его за плечо и показал на мехвода, армейскую сумку с лекарствами, затем выразительно поднял брови.

— Можно, — кратко отозвался Деметриус, он говорил медленно и врастяжку, как сильно выпивший. — Но не боец. Идти не сможет, Тошнота и спазмы. Все равно тащить придется.

— Понял, — отозвался монах и повторил жест Криптмана, только не ударил по металлу, а шлепнул ладонью, затем скомандовал. — Грузимся!

— Надо поспешить, — сказал Криптман, глядя на радиометр, прикрепленный у лестницы на второй этаж. — Реактор 'Шестьдесят четвертого' скорее всего, цел и автоматически заглушился, иначе нас бы уже не стало. Зато вся оснастка и трубы, видимо, разбиты, фон усиливается. У нас еще минут десять, потом...

Он не закончил, но сказанное и так было ясно. Стрелка прибора прыгала на границе зеленой и желтой зон шкалы, но с каждым колебанием все дольше задерживалась в желтой. Учитывая, что красной полосы на шкале не было, к совету инквизитора имело смысл прислушаться.

— Я поведу, — вновь сказала Берта, судя по выражению лица и тону она скорее убеждала себя, чем предупреждала остальных.

— Поведу я.

Вышедшая из тамбура техножрица деловито сжимала под мышкой говорящую голову. Берта едва сдержала вздох облегчения.

— Где Ольга? — столь же деловито уточнила Вакруфманн.

— Здесь! — прогудел из утробы танка Доходяга. — То ли спит, то ли приссала девчонка.

— Ну, ей простительно, — буркнул Плакса, вытирая от слез грязное личико эльфа.

Дженнифер торжественно вручила голову Савларцу и обошла танк, намереваясь лезть в открытый люк мехвода. Каторжник едва не выронил ценную ношу и с недоверием уставился на помятый стальной череп. Над вагоном снова загрохотало, шум был уже вполне знаком и ободрял, напоминая, что в обезумевшем городе у отрядовцев есть хоть какая-то поддержка.

— Заходит на посадку, — отметил Крип. — Сядет, похоже, метрах в ста... там, — он взмахом руки обозначил азимут. — Двинем поначалу туда же, он, быть может, прикроет нас пушками. И что-нибудь прояснит.

— Что тут прояснять, — проворчала Берта, стараясь, при поддержке Святого Человека, упихнуть в люк 'Вразумителя'. — Вперед и карать.

Впрочем, особенно спорить командирша не стала.

— Как то скверно получилось, сумбурно и беспорядочно, — подвел итог Священник. — С другой стороны мы пурификаторы, а не гвардейцы. Так что даже и не плохо, если поглядеть.

— Творческий экспромт, — дополнил Криптман. — Что ж, в машину все. Святой отец, помогите открыть борт. Попробуем скатиться прямо на платформу.

— Извольте, — согласился монах и с грустью посмотрел на танк, затем на распылитель химической пушки. Берта, надо полагать, пришла к сходным выводам и приказала сквозь зубы Святому Человеку. — Высовывай пулемет обратно! Все равно пустой... Приберем когда все закончится. Кислота важнее.

Криптман хотел было запрыгнуть на броню 'Химеры' молодцевато и легко, но чуть не упал и полез тяжело, замедленными движениями уставшего человека.

— Ольга, ты живая? — воззвал он в открытый лючок для подачи боеприпасов на тыльной стороне башни. Изнутри после долгой паузы неразборчиво ответили ольгиным голосом.

— Ой, — совсем по-человечески выговорила голова Дженнифер, и Савларец снова почти уронил ее от испуга. — Кажется у нас неприятности.

— Ну конечно, — широко и в то же время грустно ухмыльнулся Священник. — Ни минуты без испытаний.

Быстрая оценка и короткое объяснение Вакруфманн показали, что проблема, несмотря на кажущуюся юмористичность, в самом деле серьезная. Оптика 'Химеры' вышла из строя, управлять машиной теперь можно было 'из люка'. Но длинный — лишь на голову ниже Криптмана — Водила плохо умещался на водительском сиденье 'Химеры' и давно переделал его под себя. Он что-то вывинтил, что-то подкрутил и подрезал автогеном, а затем приварил для надежности. В итоге кресло опустилось ниже конструктивного и стало удобным — по мерке Водилы, но Дженнифер, чей рост составлял немногим больше полутора метров, попросту не доставала головой до среза люка. Техножрица огласила суть затруднения и молча уставилась черепом на сиденье, то ли что-то рассчитывая, то ли перегрузившись проблемами.

— А если встать... или кинуть скатку на стул... — предположил монах и осекся. — Ну да, так ты до педалей не достанешь...

Доходяга, скрюченный и серый от боли, шипя, выдавил несколько сдавленных ругательств. Савларец вроде опять собрался заплакать. А Плакса, против обыкновения, рыдать не стал. Он молча подошел к Дженнифер и стащил с костяной головы очки, аккуратно сдвинув страховочную проволоку. Вакруфманн отреагировала, но с запозданием, огнеметчик, будто танцор-лилипут, увернулся от стальных рук.

— Наденем на светловолосую, — сказал Плакса. — Будет глазами для тебя.

— Отдайте, — очень вежливо попросила Дженнифер. — Это глупая шутка.

— Я не шучу, — тонко, пискляво, но уверенно прошелестел огнеметчик из глубин своего неизменного шарфа. — Очки принимают и передают изображение, так?

— Да.

— Но видеть напрямую ими ты не можешь, правильно? Нужен какой-то посредник, из головы которого ты будешь снимать картинку.

— Да. Конфликт протоколов, не было времени устранить.

— Ну и вот. Она станет глядеть. У нее ваши железки в голове, как у сервочерепа. А ты будешь дергать рычаги, жать на педали.

— Но... — булькающий голос из 'кастрюли' умолк едва ли не на полуслове.

Дженнифер замерла, как статуя секунд на пять, затем деловито полезла на сиденье, клацая металлическими пальцами по броне со словами:

— Функциональное решение. Критический, но приемлемый уровень риска. Мне стыдно, что очевидное решение было подсказано со стороны, притом даже не адептом Омниссии.

— А точно справишься? — поспешно кинул вдогонку Савларец. — Там... это... рычаги всякие, кнопки и прочее!

— Справлюсь, — ответила голова в руках безносого. — Я уже знакома с духом этой машины, он благосклонен ко мне и не хочет закончить существование в радиоактивном гробу, неподалеку от оскверненных механизмов.

Берта оглядела вагон, точнее ангарную его часть, где вокруг 'Химеры' собрались оставшиеся бойцы. Каким-то чудом включилась резервная электросеть, и вместо красного аварийного света под высоким потолком снова загорелись нормальные лампы. Они мигали и стрекотали, явно балансируя на грани перегрузки и взрыва, однако света хватало.

— Что ж, самое главное у нас впереди, — тихо сказала она, больше себе, чем другим.

— Я не хочу, — тоскливо проныла девушка. — Не хочу!

— Надо, — с мягкой настойчивостью сказал Фидус.

— Идите в жопу, — решительно потребовала Ольга из-под фольги.

В танке было как обычно, то есть неярко, тепло, шумно, тревожно. Очень тесно и очень сыро — много людей и много тающего снега на подошвах. Воняло чем-то перцовым и кислым, а также, почему-то, горелой краской. Кто-то глухо стонал сквозь зубы, а Деметриус что-то говорил про то, как надо правильно уложить бессознательного, причем слова произносил слишком громко и медленно.

— Расстреливайте, — угрюмо решила девушка. — Остальное без меня.

Танковый дизель заурчал громче, из водительского отсека звенело, со скрежетом проворачивались шестерни коробки передач. Очевидно, Вакруфманн осваивалась с управлением, пока на ощупь.

— Ольга, — тихо проговорил Фидус. — Я знаю, что прошу многое. Но ты нам нужна.

— Я никому не нужна, — горько пробурчали из-под одеяла.

— Ты нам нужна, — повторил Криптман. — Всем нам. И сейчас мы без тебя пропадем. Все пропадем.

Он уже думал, что придется использовать силу и вытаскивать девушку из-под скамьи, но уголок тонкой фольги откинулся сам.

— Правда? — недоверчиво спросила Ольга.

И снова девушка его удивила. Криптман был готов к тому, что баллонщица откажется служить перископом для техножрицы, но светловолосая девочка лишь шмыгнула носом и молча кивнула. Это было столь неожиданно, что Фидус внезапно для самого себя уточнил:

— Точно? Уверена?

И чуть было не добавил 'это опасно!'

— Уверена, — сказала девушка и вытерла кровоточащий нос. Священник молча протянул ей платок и тихонько напомнил, непонятно для Фидуса:

— Уже второй.

Ольга невольно улыбнулась сквозь навернувшиеся слезы и кивнула со словами:

— А делать что надо?

Священник протянул ей шлем, не обычную каску послушника, а настоящий, военный, как у фашистов из кино. Странно, шлем казался ощутимо тяжелее строительной каски, но был куда лучше сбалансирован и в целом сидел на голове удобно. Ольгу буквально протащили через мягкую тесноту, где оказалось много болезненно твердых выступов от снаряжения и оружия. На освободившееся место запихнули Водилу, он был то ли ранен, то ли убит, во всяком случае, перевязан был как раненый, а лежал молча, как убитый. Ольга непослушными пальцами надела очки, к которым так и не успела привыкнуть.

— Они не работают, — срывающимся голосом пробормотала она. — И что мне делать?

— Заработают. Смотреть, — исчерпывающе порекомендовал Плакса. — Полезай в башню.

Лязгнул и стукнул открываемый люк. Ольга никогда не рассматривала его так близко и лишь теперь заметила, что танковый люк представляет собой довольно сложную конструкцию, что-то вроде плоской башенки, которая могла вращаться, а собственно крышка откидывалась двумя частями в разные стороны. Глядя снизу вверх Плакса подсказал, как зафиксировать одну часть в поднятом положении, чтобы закрывала спину. На металле были хорошо заметны пятнышки ржавчины, за которой не уследил Водила.

— Считай, ты оператор, — быстро разъяснил Фидус. — Механикум видит то же, что и ты. Поэтому смотри по курсу и слушай ее указания.

Ольга поглядела на отделенную голову Дженнифер, в которую намертво вцепился безносый и девушку передернуло. Криптман, тем временем, тоже протиснулся в люк, и без того тесный.

— А тебе чего? — взъерепенилась Ольга.

Танковый двигатель еще прибавил обороты, гремели отъезжающие в стороны панели, за которыми открывался внешний мир, дымный, воняющий гарью и жженой плотью, расцвеченный пожарами. Фидус молча обхватил девушку сзади, уперся длинными ногами в специальные выступы, похожие на педали. Ольга внезапно обнаружила, что приемлемо устроилась. Криптман придерживал ее, служа амортизатором и принимая на себя все толчки, его руки прикрывали девушку с боков, на голове удобно сел шлем. Только лишь очки казались мертвыми, бесполезно давили оправой на переносицу. Пользуясь тем, что пальцы оказались свободными, Ольга крепко взялась за оправу, чтобы не скинуло от рывка.

— Готовьтесь, сейчас двинемся, — прогудела Дженнифер из рук Савларца, и вновь пронзительно заскрежетала передача, техножрица еще не приноровилась к механизму. Сервитор Люкт не стал даже пробовать залезть в танк, а крепко ухватился за скобы на корме, предназначенные для буксировки. Кувалда повисла на спине сервитора в наспех сымпровизированной перевязи из обычного каната.

— Все будет хорошо, — негромко сказал Фидус на ухо девушке.

— Ага, — согласилась она, хотя, разумеется, ни капли не поверила его обещанию. Но, подумав секунду-другую, Ольга все же прибавила. — Спасибо, — еще чуть-чуть подумала и закончила мысль. — За все.

— Неизменно к твоим услугам, — она не видела его лица, но по тону было понятно, что инквизитор улыбается.

И Ольга снова подумала, что эти странные люди — жестокие, фанатичные, угрюмые, неприятные в общении, спалившие разведчика перед строем — наверное, самые приличные из всех, кого ей довелось встречать в недолгой жизни. Вот сейчас, вместо того, чтобы бежать как можно дальше, они готовы отправиться в ад, потому что для них Долг — не пустой звук. В императора своего они верят совершенно искренне. И эта вера, пусть чужая, как ни крути, помогла самой Ольге вырваться из безумного лабиринта.

Они верят. У них долг. А я-то здесь при чем?.. Это не мой мир. Не моя война, не моя вера. И торопливо прочитанная с листа присяга ни к чему не обязывает, потому что это не мой выбор. Я не доброволец, а вымученная под страхом побоев и смерти клятва не считается. Так почему я здесь, на самом опасном месте, торчу как хер стоячий, с головой телячьей? Причем добровольно.

Ольга думала над этим, пока вагон открывался. Так ничего и не придумала, лишь настойчиво лезли в голову картины пустого дома и старых игрушек. Хозяева никогда уже не возьмут в руки женщину-рыцаря с криво, но старательно прорисованным трилистником на лице куклы. Или вырезанного от руки деревянного императора, старательно раскрашенного желтой акварелью.

Это плохо. И так быть не должно.

Солнце поднималось в дымное небо и светило удивительно ярко. Ветер утих, то ли сам по себе, то ли его гасила плотная застройка. За бортом 'Радиального' оказалось тепло, совсем не по времени года, даже грязные лужи не спешили затягиваться пленкой льда. В этой части города бои, точнее бессмысленная резня, уже отбушевали, разбросав тела, испятнав черный снег и бетон пятнами незамерзающей крови. Основная драка шла в стороне и ближе к центру города, там, судя по ритмичному грохоту, работала тяжелая артиллерия. Сверху пронеслась группа бомбовозов, заходя на боевой разворот. Если верить красным эмблемам на пол-корпуса, машины принадлежали Марсу. Через близлежащие здания пролегла черная просека, выжженная 'Клешней', которая опускалась не по-ракетному, строго сверху вниз, а противозенитным маневром, как самолет. Посадочный факел капсулы развалил дома на своем пути, словно огненный меч. 'Клешня' торчала впереди — толстый цилиндр высотой метров пятнадцать, на опорах, и в самом деле напоминавших когти. Все пять артиллерийских стволов капсулы огрызались ярко-желтыми вспышками, устраняя любую угрозу, причем, судя по всему, огонь прикрывал и 'Химеру', а может и поезд.

Танк выкатился на разгрузочную платформу, громко цепляясь траками за бетон. Машина двигалась 'нервно', дергаясь на поворотах, но более-менее уверенно. Дух благоволил экипажу и по мере сил сглаживал неумелое вождение. Никто не возражал, когда Дженнифер направила 'Химеру' к неожиданному и неизвестному спасителю. Две фигуры, кажущиеся очень маленькими на фоне летательного аппарата, уже спустились вниз и застыли в ожидании, беспечные, неуместные здесь, посреди охваченного хаосом и насилием города.

— Ну, конечно, — пробормотал Фидус, глядя на фигурки у опоры 'Клешни'. — Как приятно быть правым...

Он крепче сжал Ольгу в объятиях, принимая на себя обильные удары и толчки, что превращали тело инквизитора в один сплошной синяк. Фидус тоскливо мечтал о горячей ванне и хорошем массаже. В крайнем случае, о теплом душе, под которым можно было бы заснуть.

Подъехав к десантному агрегату, 'Химера' издала звук, удивительно похожий на громкое чихание и остановилась.

— Кто бы вы ни были, мир вам, достойные слуги Императора! — провозгласил Священник, неловко вылезая наружу. Затем сказал уже более деловито и предметно. — Ну что, пошли бить Зло вместе? У вас пушек побольше нашего будет.

— Здравствуй, Шметтау, — приветствовал с башни Криптман. — Сам удивляюсь, что говорю это, но я рад видеть тебя.

— И вам доброе утро, коллеги, — с легкой церемонностью поклонился Калькройт Шметтау. — Рад, что мы успели вовремя. Не скрою, благодарность служителей Экклезиархии мне приятна, но всему свой час. Периметр на какое-то время зачищен, так что давайте обсудим дальнейший план.

Глядя на пару новоприбывших, Берта испытала зависть, недостойную, но понятную. Оба — высокий и низкий — были облачены во что-то похожее на полужесткие, явно бронированные скафандры со вставками экзоскелетов. Снаряжение выглядело эффектным и новым, никакого сравнения с обычной амуницией Отряда, которая служила десятилетиями, находясь в стадии перманентного ремонта. Высокий и лысый боец был вооружен чем-то похожим на мульти-мельту, очень легкую и ухватистую, явно ручной сборки. Берта недовольно засопела, подозревая работу ксеносов, люди не смогли бы упаковать столь разрушительную мощь в такой малый объем. На поясе второго инквизитора висел инферно-пистолет, давняя и несбыточная мечта наставницы.

Криптман шепнул Ольге на ухо 'посиди-ка тут' и спрыгнул на бетон, морщась от боли в коленях. Подошел ближе к собратьям по нелегкой профессии.

— Почему нас не коснулось разрушительное воздействие я в общих чертах понимаю, — сказал Фидус, глядя сверху вниз на Шметтау. — Но как вы сохранили рассудок? И где твоя свита? Хотя... — Криптман глянул на бритый череп Эссена Пале, покрытый шрамами. — Кажется, понимаю. Технология 'Мой светлый близнец'?

— Да. Неприятная, но полезная операция, — со светской улыбкой ответил Шметтау. Инквизитор по-прежнему казался смешным, его добродушное лицо категорически не вязалось с абордажным скафандром, а мельта-пистолет на поясе выглядел как маскарадная игрушка. Только глаза Калькройта буквально светились, выдавая зловещую натуру.

— Мой верный спутник полностью иммунен к любым проявлениям варп-активности. Последствия одного старого эксперимента астропатов, они пытались вырастить особую железу прямо на мозговых тканях. Я решил, что мне это пригодится, он не возражал, понимая ценность своего дара.

— Так вы... — Криптман выразительно двинул пальцами в противоположных направлениях, словно указывая сразу две дороги.

— Да. Часть его мозга пересажена мне и, соответственно, наоборот. Таким образом, у нас своего рода метафизический симбиоз. На близком расстоянии его неуязвимость для Имматериума распространяется и меня. Но, к сожалению, только меня. Поэтому я отправил корабль и свиту восвояси, от них здесь никакого прока.

— Большая жертва, — покачал головой Фидус. — Изувеченный рассудок.

— Я был добровольцем, — снисходительно улыбнулся Эссен. — Тебе не понять.

— Да, это понять трудно, — согласился Криптман.

— Вот поэтому из тебя не получился инквизитор, — беззлобно сообщил Калькройт. — Эссен, в сущности, тот же Люкт. Человек, преданный служению, преданный Императору. Готовый на любую жертву, чтобы служение стало еще лучше, еще эффективнее. Люкт отдал свободу воли и посмертный покой, чтобы стать щитом твоего отца. Эссен отказался от блестящей карьеры и пожертвовал изощренным умом для моей защиты. Это была осознанная жертва ради чего-то высшего.

Священник и Берта переглянулись с видом крайнего нетерпения, но смолчали, решив, что хрен с ним, пусть обсуждают какие-то свои давние разногласия, вмешиваться и тем более торопить себе дороже обойдется.

— Введи в курс дела, — отрывисто попросил, скорее даже потребовал Фидус. — Видимо ты знаешь больше меня.

Шметтау зыркнул на молодого визави нехорошим взглядом, но все же ответил:

— Если сопоставить...

Он сделал паузу, словно инквизитору было физически больно и стыдно описывать феерический провал коллег, пусть даже сам Калькройт не имел к оному отношения.

— ... Похоже, тут пытались организовать ритуал 'Duo in uno'.

— Опа! — не удержался от вульгарного возгласа Криптман. — Они экспериментировали с беременной астропаткой?

Берта выпрямилась, как ужаленная, Священник приосанился и пробормотал что-то наподобие 'вот же уроды', остальные отрядовцы, кто слышал эти слова, скривились в отвращении. Пурификаторы привыкли видеть грязь, которую ересь и колдовство поднимали с глубин человеческих душ, но бывают вещи, что способны ужаснуть даже самых стойких.

— Да. Идея в том, что если подготовить и убить ее специальным образом буквально в процессе родов, высвободится большое количество 'тонкой энергии'. Особенно если нерожденный ребенок тоже имеет дар. Судя по всему, они сумели. Почти сумели.

— Вот уроды, — с искренней ненавистью повторил Священник и подумал вслух, одергивая пластмассовую кольчугу. — Значит вот откуда все эти... несообразности. Очень долгий ритуал?

— Да, — подтвердил Калькройт. — Они проводили сложную ритуальную сетку, организовывали жертвоприношения, сосали энергию варпа, буквально накачивая жертву... или доброволицу. Хотя скорее все-таки жертву. Добивались синергии. Но перебрали. Родовые схватки вызвали такое возмущение, что Имматериум все же пробило без контроля.

— Схватки, — повторил Криптман. — Ну конечно... Ритм!

— Я вспомнил, потому что видел его прежде, когда... принимал роды, — Шметтау сморщился, будто воспоминание было ему неприятно.

— Самоподдерживающаяся воронка? — предположил Фидус. — Постоянные ворота на ту сторону, которые пульсируют в соответствии с запечатленным ритмом?

— Возможно, — кивнул Шметтау. — Но я бы поставил на 'зацикленный хост'. Заякоренный портал, привязанный к оболочке с разрушенной душой. Так или иначе, через некую сущность в наш мир хлещет чистая энергия Варпа, и пробой не закрыть, пока не уничтожена сущность.

— Что ж, не увидим, не узнаем, — вздохнул Криптман. — Но боюсь, тебя в машину не упихнуть, а вас двоих тем более.

— Выгрузите раненых, — Шметтау, похоже, вообще не собирался дискутировать на эту тему и определенно думал, что два инквизитора стоят хоть всего экипажа. — Избавьтесь от малополезных.

— А мы не можем... это... перелететь просто... туда? — рискнул выступить с предложением Савларец.

— Не можем, — отрезал Шметтау, не снисходя до объяснений.

— Бедная женщина, — с грустью вымолвил пастырь.

— Или преступный доброволец, — сказал молчавший доселе высокий спутник инквизитора Шметтау. Голос был неприятный, какой-то сухой и дребезжащий.

— Это не женщина.

Негромкий, робкий голосок сначала потерялся на общем фоне, мало кто его услышал. Но Калькройт привык замечать скрытое от других, инквизитор замер и поднял вверх два пальца, призывая к тишине.

— Повтори, будь любезна, — с обманчивой мягкостью попросил он, доброжелательно глядя на Ольгу.

Девушка слезла с танка и на всякий случай спряталась за Крипом. Она хорошо запомнила этого невысокого дядьку с добрыми глазами. Он допрашивал ее всего лишь один раз, даже не повысил голос, был неизменно вежлив и улыбчив, но улыбка пожилого мужчины веяла могильным хладом. Ольга накрепко запомнила ощущение, что ее как будто хоронят заживо — вежливый следователь так ловко и хитро все вывернул, что допрашиваемая оказалась в протоколе закоренелой грешницей, которая едва ли не собственноручно вела наивного инквизитора Криптмана к бесславной гибели.

— Это не женщина, — шепотом повторила Ольга.

— Не понимаю, — нахмурился Калькройт.

— Возможно, девица хочет сказать, что это происки слаанешитов? — предположил немногословный спутник инквизитора. — Заставить забеременеть мужчину, это вполне в их духе. Гормональное совмещение могло привести к любопытным результатам.

— Спокойно, — Криптман развернулся, уверенно и мягко положил широкую ладонь на плечо девушки. — Что ты имеешь в виду? Говори прямо, не бойся.

Ольга сглотнула и постаралась не глядеть в холодные гипнотические буркалы злого следователя. Она сосредоточилась на словах Фидуса, а также собственных воспоминаниях.

Крики несчастного Безумца. Он видел больше чем обычный человек, хотел предупредить, но не мог, заблудившись в лабиринтах сумасшествия.

Потусторонний плач, что звучал в проклятом доме. Тогда девушке послышалось в нем безнадежное отчаяние женщины, смертельно испуганной за свою жизнь.

Подсознание Ольги, отраженное в образе Дженнифер. Оно тоже чувствовало куда больше чем ограниченный разум, надо был только прислушаться к голосу. Понять, что на самом деле то был испуг матери за свое нерожденное...

— Дитя, — сказала он.

Ольга думала, что сейчас злобный дядька вцепится в нее и снова начнет загонять в угол каверзными вопросами. А Фидус... наверное снова бросит ее, потому что коллег со значком в виде одинокой палки Криптман боялся, похоже, сильнее демонов и прочей жути. Но вместо каверзности инквизиторы обменялись взглядами, разом качнули головами.

— Э-э-э... — рискнула вклиниться Берта. — Может пора уже нести смерть во имя Его?

Фидус предупреждающе поднял руку, призывая к сдержанности и терпению, негромко сказал, видимо цитируя что-то:

— Поспешность в нашем деле бывает пагубнее промедления.

И добавил:

— За нами нет армии, нет даже отряда верных аколитов. Мы сможем ударить лишь один раз и только наверняка.

— Дитя. Младенец, — подумал вслух Шметтау. — Это звучит разумно. Возможно такова и была задумка... Не 'два в одном', а выведение уникального псайкера невероятной мощи. И у них получилось... но еретики не удержали то, что создали.

— Младенец, которому не дают погибнуть его силы, — подхватил мысль воин со шрамами. — Он, скорее всего, опять же тянет энергию из Варпа, быть может через тело матери. И бьет по площади.

Ольга крепко сжала руку Фидуса, думая, как же сказать этим злым уродам, насколько они ошибаются. И Криптман словно прочитал ее мысли через телесный контакт.

— Не бьет, — сказал Фидус. — Это не осознанный акт. Новорожденный покинул материнскую утробу, измучен, ему больно, страшно, он одинок, ведь мать, скорее всего, мертва. А рядом бездна Имматериума. Ребенок просто кричит в бесконечном ужасе. Но это крик псайкера, быть может, сильнейшего в галактике...

— Пожалуй, такая версия все объясняет, — Шметтау звучно щелкнул пальцами в бронированной перчатке. — И ритм, и безадресное воздействие, и бездумное оперирование голой силой. Что ж...

Инквизитор властно поглядел на маленький отряд. Самонаводящаяся артиллерия на 'Клешне' умолкла, лишь разворачивались хоботки пушек в неустанном поиске новых целей.

— Так или иначе, путь у нас один. Как верные слуги Его, мы должны прекратить это. Любой ценой.

— Помощь запрашивать будем? — на всякий случай уточнил Криптман, впрочем, судя по тону, вопрос был задан более для проформы.

— Спутниковая связь легла, — покачал головой Шметтау. — Мы потратим несколько часов только чтобы пробиться к руководству крепости арбитров или инквизиторам. Потом объяснения, споры, согласования, перекраивание планов. В лучшем случае начнем к вечеру.

— За это время псайкер окончательно обезлюдит регион, и у нас будут проблемы уже в масштабах всей планеты, — согласился Криптман. — Что ж, значит как обычно.

— Никто кроме нас, — слабо улыбнулся Шметтау, явно припомнив нечто хорошее, теплое, но сразу нахмурился, будто память причинила боль.

— Вы убьете... ребенка? — шепотом спросила Ольга, сжимая ладонь Фидуса уже двумя руками. — Не нужно. Это неправильно.

Шметтау не удостоил ее ответом, он выразительно посмотрел на Берту. Комендант приосанилась, чувствуя, наконец, определенность и ясность задачи.

— Оставим тут Водилу и... — она на мгновение задумалась. — Доходягу. Поменяем двух больных на двух здоровых.

— Я здоровый, — набычился упомянутый Доходяга, однако землистый цвет лица и тяжелое дыхание отчетливо указывали обратное.

— Давайте их сюда, — приказал инквизитор. — Сунем в оружейный отсек. Там и застрелиться можно будет, если у нас не выйдет.

— Никто кроме нас, — повторил Фидус. — Не помню, кто придумал этот девиз, ты или отец?

Но Шметтау не удостоил собрата вниманием. Он молча и сосредоточенно глядел туда, где располагался центр города, финальная точка миссии и очаг яростного боя марсиан с неведомым противником.

Глава 29

— Оригинально, — только и сказал Шметтау, когда увидел техножрицу с прикрученным изолентой сервочерепом вместо головы. Дженнифер не удостоила его ответом, а может быть, просто не услышала.

Оба сторонних инквизитора пристегнулись карабинами по бортам 'Химеры', Шметтау справа, Эссен слева. Священник с кислотной пушкой высунулся по пояс из люка стрелка-радиста, Плакса с огнеметом засел на корме. Таким образом, бронемашина ощетинилась на все стороны оружием, а внутри неожиданно стало просторно. Деметриус быстро пересчитал оставшуюся медицинскую амуницию и торопливо пополнил запас из аптечного контейнера 'Химеры'. Берта хотела поднять знамя Отряда над машиной и выругалась, поняв, что импровизация флагштока займет слишком много времени.

— Поехали! — на пределе возможностей динамика провозгласила Дженнифер, выжимая педали.

Специфическую манеру вождения техножрицы с некоторой условностью можно было назвать 'залихватской'. Рычаги, которые Водила зачастую двигал обеими руками, Вакруфманн с кажущейся легкостью дергала едва ли не кончиками стальных пальцев. Дух машины, заключенный в дизеле, энергично пел оду ярости, слушаясь марсианку, словно родную. Надо полагать, дух же уберегал гусеницы от разрыва звеньев, потому что скрежет зацепов на траках и снопы искр сопровождали 'Химеру' как дребезжание консервной банки на веревочке. Вакруфманн дрифтовала на тридцатипятитонной машине, словно уличный гонщик. Зацепившийся снаружи экипаж не слетал с брони только благодаря страховке, а тех, кто был внутри, мотало как шарики в банке. Учитывая контингент, отношение к происходящему пурификаторы высказывали, не стесняясь в выражениях. Впрочем, отъявленная брань все же не столько выражала ненависть к водителю, сколько отводила душу в целом.

Тяжелее всех приходилось Люкту и Криптману. Сервитор держался на броне исключительно силой механизированных рук и несколько раз едва не ушел в свободный полет, цепляясь лишь чудом и благоволением Омниссии. На лице мертвого слуги застыло выражение мрачного фатализма и готовности претерпевать. Фидусу приходилось удерживаться самому и защищать Ольгу. Девчонка без перерыва кричала, но, судя по тону, не столько от ужаса, сколько от избытка эмоций. Поглядеть и в самом деле было на что.

Злотворное воздействие враждебной силы подействовало, так или иначе, на всех жителей, однако по-разному, в зависимости от местонахождения, силы воли, окружения и еще множества факторов. Некоторая часть правоохранителей, а также рядовых граждан сохранили достаточно рассудка и здравого смысла, чтобы попытаться организовать какую-никакую самооборону. Их бы все равно захлестнула волна безумцев и мутантов, но здесь пришли на помощь марсиане. Неизвестно, чего хотели 'кастрюлеголовые' и зачем пригнали на Маяк столько войск, но все они пригодились, до последнего винтика. Лишь благодаря армии Бога-Машины 'Город-22' все еще не пал, сокрушенный натиском Имматериума. По всему городу шли беспорядочные схватки, а на западе, со стороны океана, продолжало греметь нечто грандиозное, масштабное. Там беспрерывно вздымались рыжие кусты мощных разрывов, а дымы грозились пробить серо-черное небо. Судя по всему, марсиане без перерыва разгружали там бомбовые отсеки самолетов и кассеты объемного взрыва, но, кажется, пока тщетно. Невидимый за постройками враг приближался.

— Пожалуйста, ровнее, — попросила Дженнифер, и ее ровный голос прозвучал среди творящихся кругом ужасов, будто глас ангела, безразличного к страстям и горестям. Фидус прикусил и без того прокушенную губу, крепче сжал Ольгу в объятиях. Сильно болели нижние ребра и тазовые кости, на которые приходились основные удары твердого металла, ботинки так и норовили соскользнуть с мокрых скоб-упоров.

— Вашу мать, как я стрелять то буду?!! — отчаянно возопил Святой Человек, потому что ему в башне места уже не оставалось, а Фидус мог или держать Ольгу, или управляться с пушкой, лишь одно из двух. Криптман запоздало подумал, что вероятно лучше было бы выставить их 'перископ' с места радиста рядом с Дженнифер, но тут же решил, что нет, здесь чем выше обзор, тем лучше.

'Химера' в грохоте и скрежете, разбрасывая искры и выбитые траками крошки асфальта, проносилась через улицы и перекрестки, сметала брошенные, горящие машины. Обычные люди разбегались перед танком, а измененных Дженнифер беспощадно давила. Ольга жмурилась, радуясь, что может не смотреть, благо искусственный глаз исправно передавал картинку марсианке независимо от того, смотрит ли сам оператор.

— Опция зрения откалибрована не оптимально, — пробубнил голос Дженнифер. — Необходима коррекция.

Их почти не атаковали, если же кто-нибудь, совсем обезумевший или полностью утративший нормальные инстинкты, пробовал напасть, с ним быстро кончали огнем и кислотой. Мельта высокого и лысого производила ужасающий эффект, вселяя лютую зависть в душу Плаксы. Пистолет Шметтау был чуть менее грозен, однако нехватку убойной мощи Калькройт уравновешивал меткой стрельбой.

— Ольга, приготовься, — теперь голос Дженнифер звучал как-то странно, не снаружи, из сломанной головы, а будто рождаясь внутри костей черепа, расходясь от вставленных прямо в голову железок.

— Чего?

— Держи голову ровно, — попросил голос Дженнифер. — Я по-прежнему завишу от твоего обзора.

— Что? — напрягся Фидус. — Что случилось.

Ольга мотнула головой, пытаясь вложить в резкий жест все сразу, дескать, не отвлекай и беспокоиться не о чем. Как ни странно, инквизитор понял или отвлекся на что-то иное.

— Тонкая настройка твоей аугментации позволяет побочными вибрациями воздействовать на височную кость, а с нее, в свою очередь, наведенной частотой, и на слуховую мембрану.

Ольга сомневалась насчет правильного понимания слова 'аугментации' и вообще поняла с пятого на десятое, поэтому рубанула сразу:

— Мысли читаешь?!

— Нет, это не позволяет мне читать твои мысли. Но статистика показывает, что девяносто шесть процентов реципиентов задают этот вопрос сразу же, как только узнают о подобном способе связи. Сарказм. Теперь приготовься.

— Голоса в голове? — громко и встревоженно спросил Фидус, стараясь перекричать шум. Прямо сейчас шипела кислотная пушка монаха и громко ухала мельта в руках Эссена. Плазменный удар, сам по себе смахивающий на яркий выхлоп огнемета, испарил верхнюю половину странного создания, похожего на гибрид человека и дерева с ветвями из переломанных, срощенных заново костей. Танк налетел на брошенную, горящую машину, вроде бы какой-то фургон городской службы, смяв его как жестянку. Святой человек орал молитвы так громко, что его было слышно даже сквозь броню, Савларец истерично умолял Императора спасти его.

— Это Дженнифер, ничего такого, — отмахнулась от Фидуса девушка. — К чему готовиться?

— Перегрузка зрительного канала. Краткосрочная. Постарайся не двигать головой, я по-прежнему зависима от твоего обзора. Три, два...

Ольга подумала, что обратный отсчет в исполнении Дженнифер становится доброй традицией их маленького отряда, затем успела выкрикнуть, обращаясь к Фидусу:

— Держи крепче!!!

Мир исчез в бело-зеленой вспышке. Черный свет — для описания которого в человеческом языке не было слов — заполнил все. Затем он исчез, и Ольга вернулась сознанием и зрением в 'Город-22', который невообразимо переменился.

— Что это, — прошептала она, думая, что едва шевелит губами, но Дженнифер каким-то образом поняла и бесстрастно ответила:

— Эффективное функционирование требует глубокого и многопланового включения в тактическую сеть. Учитывая повреждение модуля, который вы называете моей 'головой', эта процедура затруднена, однако частичный перенос информационной нагрузки на твои аугментации облегчает задачу.

— Не понимаю!

— Теперь ты видишь мир так, как его воспринимаю я. В какой-то мере. Мы видим... — бесплотный голос технопровидицы казался довольным. И девушка неожиданно поняла, что в ее голове звучит не обычная речь, как у всех людей — словами, а... как-то странно, невыразимо в человеческих понятиях. Не речь, а поток знаний, когда за одно мгновение под крышкой черепа словно распаковывается понимание некоей концепции. И теперь девушка тоже видела.

Больше всего это было похоже на то, как изображают в кино зрение всяких терминаторов и прочих роботов, но с поправкой на то, что в кино следует сделать все понятным для зрителя. А Ольга видела мир так, как его воспринимали марсиане без всяких поправок на обычного человека.

В первую очередь изменилась цветовая гамма. Как и все на Маяке 'Город-22' был раскрашен в серо-черный, а уличная война добавила оранжево-красное. Сейчас же для баллонщицы Отряда мир разукрасился всеми цветами радуги в сотнях оттенков на каждый базовый цвет. Затем Ольга поняла, что исчезла базовая геометрия. Каждый объект превратился в сложное переплетение линий и фигур, которые непонятно, однако эффектно отмечали его прошлое, настоящее и несколько наиболее вероятных состояний в будущем. Все это объединялось в динамическую картину невообразимой сложности векторами движения и времени, расчетом траекторий, символикой, объединявшей понятия высшей математики с рядовой топографией. Все это можно было назвать 'визуализацией', но так же условно как ядерный взрыв 'яркий', Империум 'большой', а местный ад 'неприятный'.

Теперь Ольга понимала, что Дженнифер не столько ведет машину, сколько соблюдает траекторию, выстраиваемую не ей, но для нее. Гонит 'Химеру' сквозь тоннель наиболее оптимальных перемещений, которые просчитываются с привлечением гигантских вычислительных мощностей и учетом тысяч параметров, вплоть до сотых долей градуса и взаимного положения отдельных сегментов гусениц на каждом повороте.

А еще стало ясно, что 'Химеру' и ее маленький, но храбрый экипаж ежесекундно прикрывает настоящая армия. 'Медноголовые' выбрасывали десанты скитариев, отвлекая на себя хосты и трансмутировавшие создания, бывшие людьми, накрывали дальнобойной артиллерией скопления врагов, которые не получалось объехать. Даже в схватке с чудовищем из моря, что крушило западные окраины 'Города-22', теперь учитывались перемещения бронемашины и лишь благодаря огневой поддержке титанов-разведчиков 'Химера' успешно разминулась уже с двумя угрозами характера 'Гамма-3', что бы это ни значило.

— Они нас защищают, — словно в трансе прошептала девушка, но Криптман промолчал. Может, не услышал, может, не понял.

Марсиане уделяли Отряду ничтожно малую часть 'внимания', то есть распределения нагрузки на информационную сеть и вычислительных ресурсов, однако без этой палочки-выручалочки танк не прошел бы и половину пути. Отметки тактических единиц боевой и вспомогательной техники, дронов и бойцов Адептус Механикус танцевали в музыкально-математическом, идеально выверенном ритме с такими же отметками 'иных каталогизированных объектов'.

— Они нас прикрывают! — повторила девушка. — Марсиане за нас!

— Ну, разумеется, — проворчал Шметтау, негромко, будто сидел в удобном ортопедическом кресле на личном корабле, а не болтался на борту 'Химеры', рискуя быть затянутым гусеницей. — Было бы странно, выступи Марс за хаоситов.

В основном же вооруженные силы марсиан концентрировались на чем-то под названием 'Стеклянный кот'. Все 'юниты' стеклокотия были помечены отдельным цветом и промаркированы значками в виде настоящего котика с треугольными ушками и усами. Похоже, машинным людям не было чуждо специфическое, но почти человеческое чувство юмора. Боевые единицы 'Кота' громили противника с эффективностью мясорубки, но их было слишком мало. Однако шесть отметок оказались только что выделены в отдельное подразделение, поименованное как 'Божественное Воплощение' и теперь упорно продвигались к цели ЭпидОтряда. Ольга имела неосторожность случайно выцепить взглядом и сосредоточиться на метке 'Геллер-дрон 2143', после чего испытала шок и мгновенный, невероятно болезненный укол мигрени. Так сознание отреагировало на выгрузку лавины информации о тактическом положении и техническом состоянии робота-демонобойцы, вплоть до сведений о том, что во втором суставе левого среднего манипулятора фиксируется околокритическая потеря давления главного пневмопривода.

— Я не могу! — провыла сквозь зубы Ольга. — Слишком много! Больно! У меня голова лопнет!

Фидус крепче обхватил ее и прошептал, вернее, прокричал в ухо, что на фоне окружающего шума воспринималось как шепот:

— Станет невмоготу, срывай очки и будь, что будет.

А Дженнифер проговорила буквально в мозг:

— Сейчас дискомфорт закончится. Идет формирование динамической карты внимания. Процесс займет еще тридцать секунд, затем информационная нагрузка будет оптимизирована. Протез больше не понадобится.

Машину снова дернуло, от рывка девушке показалось, что сейчас ей оторвет голову, и взгляд скользнул по небу. Там, сквозь дым и тучи Ольга увидела все ту же графику — сотни оттенков радуги, скользящие в немом танце отметки десятков огромных кораблей, спутников связи, челноков и того, для чего даже не могла подобрать определений. Затем по обзору словно прошлись чистой тряпкой, стирая пометки с классной доски. Все исчезло, зрение вернулось к норме, Ольга шумно глотнула, подавляя приступ тошноты. Голова резко и сильно закружилась, девушка буквально повисла на руках Фидуса.

— Сигнал ноосферы устойчив. Нас видят и слышат, — сообщила Дженнифер.

— Это... твои?.. — прошептала Ольга, хотя ответ и так был очевиден.

— В настоящий момент оборона планеты передана под юрисдикцию Марса. Но сообщать это нашим спутникам, я полагаю, было бы несвоевременно.

Впереди от огня нескольких артиллерийских самоходок обрушился пятнадцатиэтажный шпиль. Часть обломков завалила провал на эстакаде, по которой должна была проехать 'Химера', танк свернул и двинулся параллельной дорогой, огибая куски бетона размером с автомобиль.

— На нас возложена приоритетная задача, поскольку мы оптимально близки к тому, что ты назвала 'Дитя'. Впрочем, если мы не достигнем успеха, проблему будет решать другой наряд, так что незачем нервничать из-за возможной смерти.

— Наверное, я большой трус, — пробормотала девушка, думая, что это хорошее утешение, очень к месту, дескать, не ссы, задача то будет исполнена в любом случае. Нет, в самом деле, марсиане, конечно, сильные и вообще, но 'кастрюлеголовые' для них самое точное определение.

— Трус бежал бы, не выполнив задания. Сарказм. Но у меня есть идея, как повысить мотивацию пурификаторов. Спасибо за подсказку.

Из внутренних динамиков 'Химеры' раздались звуки — статические помехи вперемешку с электронными нотами, складывающиеся в странный ритм. Что-то неуловимо знакомое, нечто, как будто пришедшее из прошлой жизни Ольги. Мелодия звучала и в самом деле бодро, вдохновляюще, как марш, сыгранный на синтезаторе. Ольга закричала, потому что музыкальная вставка совпала с очередной серией сложных маневров.

— Музыка для вдохновения и повышения боевого духа, — на всякий случай сообщила пассажирам Дженнифер так спокойно, будто и не она в эти мгновения выписывала крутые зигзаги на танке. — Это не происки Враждебных сил.

— А-а-а-а!!! — завопила Ольга, когда 'Химера' заложила такой вираж, что едва не перевернулась, объезжая баррикаду, внезапно появившуюся за углом высокого здания. Эта преграда была солидной и смахивала на настоящее инженерное заграждение, Дженнифер за доли секунды рассчитала, что таранить ее бесполезно, на такой скорости можно как минимум застрять, а при невезении запороть энергичный, но изношенный двигатель.

Машина выскочила на проспект, вернее широкую многополосную коммуникацию, предназначенную для обширного грузопотока. Криптман почувствовал, что у него встают дыбом короткие волосы. Слева, в дыму и ярких вспышках ворочалось нечто громадное, серое и бесформенное, Прямо сейчас два титана обстреливали создание почти в упор, огонь мульти-лазеров казался таким ярким, что обжигал сетчатку. А перед 'Химерой' бесновалась толпа одержимых, которые словно мутная река текли к полю боя, чтобы там лечь под огнем скитариев и бронетехники.

Дженнифер не колебалась ни секунды, заскрежетала коробка передач, взывал на повышенных оборотах дизель, и танк врезался в толпу. Тоненький виз Ольги утонул в реве толпы, сквозь которую буквально прогрызала себе путь 'Химера'. Священник торопливо опустошал баллон химической пушки, мельта-оружие инквизиторов сеяло опустошение. Хирургически точные удары управляемыми снарядами с марсианской бронетехники расчищало дорогу отрядовцам, однако врагов было слишком много.

Загремело так, словно кувалда размером с дом ударила по колоколу соответствующего размера. Мощное эхо повисло густой пеленой, почти ощутимой физически, мгновением позже слева на дорогу приземлился изломанный титан с раскуроченным корпусом. Судя по всему, его ударили с такой силой, что машина весом более четырехсот тонн улетела на десятки метров как сломанная кукла.

Ольга думала, что сейчас она рехнется окончательно. От настоящего безумия девушку спасала, только абсурдная избыточность происходящего. Много крови — ужасно, однако если она хлещет буквально фонтанами, а куски тел разлетаются, как фарш из неисправной мясорубки, хоррор превращается в черную комедию, снятую безвкусным режиссером. Ольга закрыла глаза и вцепилась в руки Фидуса. Тонкие пальцы свело судорогой так, что инквизитор сам едва удержался от возгласа боли. Оба не видели и не слышали, как за башней хаоситы начали бросаться прямо на броню, пытаясь утащить за собой сервитора и огнеметчика. От Люкта отрывали куски металла и плоти, сервитор теперь держался одной рукой, другой отбивался, швыряя обратно искаженные фигуры. Плакса, рыдая одновременно от возбуждения и ужаса, выжимал рычаг огнемета до упора, окружая танк полукружьем дымного чада и горящих тел.

Ольга слышала жуткий рев множества глоток, похожий на вытье зомби из 'Дня мертвецов' Ромеры. Чувствовала страшный ритм ударов, обрушиваемых сотнями кулаков на броню. Понимала, что еще чуть-чуть и волна страхолюдных мутантов затопит 'Химеру', несмотря на убийственный огонь. Кто-то закричал, тонко и страшно, в треске рвущейся материи. Прямо над ухом застрочил пистолет-пулемет Фидуса. Машина дернулась, как снегоуборщик, почти застрявший в особо плотном и высоком сугробе.

— Они нас перевернут!

Кажется, это кричал Деметриус, но возможно и Савларец. Последовал еще один рывок, и еще, дизель уже не рычал, а скорее визжал как турбина в режиме предельных оборотов.

— Держитесь!

Музыка продолжала играть, и Ольга запретила себе думать о чем-либо кроме нее. В мире больше ничего не осталось, лишь электронный ритм, единственная преграда между разумом девушки и безумием.

'Я больше не могу... я сделала достаточно и еще больше. Я не могу спасти мир, я не могу спасти даже себя, пусть теперь всех спасет кто-нибудь другой. Ничего этого нет'

И все-таки, почему же мелодия кажется такой знакомой?..

Волна жара пронеслась поверх брони, от тепла скручивались волоски на коже, мгновенно высыхали кровь, слезы и грязь, испачкавшие лица. 'Химера' с неожиданной легкостью покатилась дальше, как поймавшая ветер парусная лодка. Вой и рев остались позади.

'Паровозик из ада, только гусеничный', — подумала Ольга и рассмеялась, чувствуя, как безумие подступает все ближе, ближе...

Сколько танк еще двигался, девушка не сказала бы и под страхом немедленной смерти, но путешествие, наконец, закончилось.

— Все, — проскрежетал Фидус. — Прорвались.

Машина прокатилась еще несколько метров и остановилась, напоследок громко чухнув двигателем. В пассажирском отсеке тонко и жалко выругался Савларец. Эссен Пале громко молился, бесстрастно и на одной ноте, как автомат.

— Можно смотреть? — тихонько спросила Ольга в пустоту, во всяком случае, она надеялась, что впереди какая-то пустота. Открывать глаза было запредельно страшно, вдруг там страшная оскаленная харя только и ждущая, когда ее увидят.

— Можно, — хором ответили Криптман и Дженнифер, соответственно над ухом и в голове.

Ольга все-таки не решилась разделить склеенные слезами веки. Ее дернули, подняли, вытаскивая из люка куда-то перетащили, затем более-менее аккуратно поставили на твердую поверхность. Девушка прикрыла лицо руками, глянула чуть-чуть, буквально через микронную щелочку и едва не упала в обморок при виде борта 'Химеры'. Танк словно раскрашивали бурой краской, очень старательно, не пропуская ни одного сантиметра. Страховочный ремень Плаксы болтался жалким обрывком, пустой и окровавленный — единственное, что осталось от маленького огнеметчика. Ольга хотела снова заплакать, но слез уже не было. Лишь понимание, что это не последний товарищ по Отряду, которого ей предстоит оплакать в другое время и в другом месте, когда все закончится. Если все закончится.

— Дошли, — выдохнул Священник, глядя на высокое здание городского театра, геометрический центр 'Города-22'. Пастырь с усилием придавил язычок замка, отмыкая подвеску. Оружие с лязгом упало на броню танка и скатилось на асфальт, гремя пустым баллоном.

— Мир его праху, — вздохнул Священник, глядя на ремень Плаксы. — Да упокоится он в золотом сиянии Императора.

Из соседнего люка быстро, с паучьей ловкостью выбралась техножрица, пошла забирать у Ольги чудесные очки. Люкт прислонился к борту, неловко ворочая остатками правой руки, ее оторвали в локтевом суставе, ногам тоже досталось, кое-где из-под рваного комбинезона и серой плоти виднелись бескровные раны с открывшимися костями. Если бы не гидравлика и электроприводы, сервитор не смог бы ходить. Савларец выпал из бокового люка и сразу начал блевать прямо на гусеницу, при этом каторжник дисциплинированно удерживал голову техножрицы.

Печатая шаг, к танку подошел скитарий в рваной красной мантии, за его спиной буквально переминался с ноги на ногу четырехлапый автоматон, один из 'Геллер-дронов'.

— Мы ждали вас, — неожиданно чистым, почти человеческим голосом сообщил марсианский воин, одновременно и очень быстро обмениваясь данными с Дженнифер. — Периметр защищен и под контролем, но мы не можем пройти дальше.

Слова полуробота звучали сюрреалистично, видимо из-за контраста между голосом и металлическим лицом, которые было разбито буквально вдребезги, из пяти оптических линз целой осталась одна. Ствол винтовки, собранный из нескольких тонких трубок, все еще дымился в искусственных руках.

— Они смогут. С большой долей вероятности, — ответила Вакруфманн, больше для спутников из Отряда, потому что со скитарием она уже обсудила и маршрут, и вероятность успеха, и действия на случай провала.

— Вы видите?.. — Ольга подняла чуть дрожащую руку и указала растопыренными пальцами на широкую лестницу, упирающуюся в парадный вход.

— Видите?!..

Она оглядела спутников, надеясь, что им тоже заметно призрачно-багровое сияние, что буквально сочилось через бетонные стены и широкие окна. Свет был одновременно и материален, и призрачен, он пульсировал в ритме, похожем на частое сердцебиение. Пока девушка указывала, бархатное свечение дрогнуло, зачастило вспышками как стробоскоп. Рация Святого Человека в 'Химере' отозвалась скрежетом и злобным ревом помех, здоровенный полуробот в красной рванине странно дернулся и склонил железную голову, прижав шестипалую симметричную ладонь к месту, где у человека должно быть ухо.

— Нет, — осторожно сказала Берта. — Не видим. Что там?

— Понятно, — выдохнула баллонщица.

Быстрая и частая пульсация достигла пика и задрожала как стрекозиные крылья, размазавшись в долгой вспышке. Ольга ждала, что ее снова накроет слуховыми галлюцинациями, однако в голове было тихо. Прочие отрядовцы тоже молча переглядывались, не демонстрируя особых симптомов кроме сильной усталости. Зато на механикумов это, судя по всему — чем бы оно ни было — сказывалось очень плохо.

— Любопытно. Все-таки временные путешествия исследованы прискорбно мало и плохо, — произнес Шметтау с академическим интересом. — Интересно, эффект полного иммунитета постоянный или он будет слабеть по мере того как девица адаптируется к миру, где эманации Варпа вездесущи?

Пале ничего не сказал, а лишь перехватил мельту поудобнее. На скафандре инквизитора повисло несколько металлических блямб, похожих на кляксы — пули, что расплющились о бронированное покрытие. Мерцающее сияние поутихло и вернулось к прежнему ритму, удивительно совпадающему с биением крошечного сердца.

— Он боится, — тихо сказала Ольга. — Ему очень плохо. Нам надо идти.

— Ну что, — сказал Священник, тяжело вздохнул, пытаясь замаскировать под выдох естественный и понятный страх. — Тогда пойдем. Ибо если Он собрал нас здесь и сейчас, на то есть и причина, и смысл, и место в Его промысле.

— Император защищает, — дружно выдохнули все люди, складывая аквилы, даже Ольга.

— Омниссия с вами, — Вакруфманн забрала у Савларца голову. — По нашим данным, внутри прямая угроза отсутствует. Еретики мертвы, хосты и прочие демонические проявления не наблюдаются. Это явный очаг спокойствия посреди бури. Но что вас ждет непосредственно на месте, спрогнозировать невозможно.

— А вы? — уточнил Криптман. — Скитарии нам пригодились бы. Да и автоматоны очень хороши.

— Возможно, вы пригодились бы скитариям, — без лишней дипломатичности уточнила Дженнифер. — Однако концентрированное излучение у эпицентра вызывает деградацию локальной области микросхем, металлизацию и пробои подзатворных диэлектриков. Эффективность наших боевых единиц будет снижена. Что же касается автоматонов, они сами по себе являются источником раздражения для этой сущности. Вероятность выживания выше, если источник раздражения будет находиться не с нами.

Будто иллюстрируя ее слова, робот нелепо перебрал сверкающими в утреннем солнце лапами, стукнулся о фонарь и развернулся на сто восемьдесят градусов, мелко рыская.

— Дух и плоть несут победу, — Священник не удержался от подколки. — А не хладное железо.

— Хладное и горячее железо привело вас сюда, защитило, повергло врагов и открыло путь к завершению миссии, — не осталась в долгу Вакруфманн. — Поэтому будьте любезны, ступайте вперед и окажитесь достойны усилий, которые были приложены для вашего прикрытия и спасения.

Священник хотел, было, сказать в ответ что-то гневное, но Берта с неожиданной сдержанностью тронула его за плечо.

— И в самом деле, пойдем, — сказала она. — Немного уж осталось.

Пастырь двинул челюстью, затем неожиданно усмехнулся и обозначил короткий поклон в сторону механикумов.

— Истинно говорит Писание, негоже левой и правой рукам действовать бездумно и порознь, ибо десница и шуйца равно служат единому телу, — процитировал он.

— Это мудрые слова, — одобрил скитарий, сверкая единственной линзой. Мы не сможем сопроводить вас, но гарантируем, что никто не ударит вам в спину.

Он помолчал пару мгновений и добавил:

— Пока мы в строю.

Наглядно иллюстрируя его намерение, вооруженные марсиане окружали здание театра. Цепь фигур в красном была, говоря по совести, жиденькой и не внушала доверия, скитариев почти не имелось, автоматоны выглядели побито и в целом грустно. Поддержка механикумов смотрелась особенно жалко на фоне приближающейся потасовки с хренью, которая бросалась титанами как игрушками. Но это было лучше, чем ничего.

— Знаете, друзья мои... — Священник сделал первый шаг и ступил на широкую ступеньку, покрытую ковровой дорожкой алого цвета. Сейчас материя частично выгорела, частично пропиталась кровью и прометием, однако все еще производила впечатление пафосной, монументальной и казенной роскоши.

Пастырь обернулся и закончил мысль, глядя сверху вниз на спутников, что собрались у танка.

— Пусть внутри демонов и нет, но кажется мне, что именно там нас ждет главное испытание.

— Экклезиархия вечно ищет испытание духа там, где нужно просто больше прометия, — сварливо буркнул Калькройт, шагнув следом.

И небольшой отряд начал подъем, а вокруг погибал в судорогах беспорядочного сражения 'Город-22'.

Глава 30

Внутри здание театра оказалось таким же уныло-пафосным, как снаружи. Гигантизм, ненависть к округлым формам и линиям, ковры, гобелены, мозаичные панно с изображением батальных сцен и мирного труда. Аквилы и прочая государственная символика везде, куда бы ни упал взгляд. Несмотря на ремарку относительно сниженной боевой ценности, Дженнифер и Люкт отправились с отрядом. Ольга с трудом переставляла ноги, багровый свет изливался отовсюду, на его фоне солнце, пытавшееся заглянуть в широкие окна, меркло, желтые лучи бессильно умирали, растворяясь в кровавом свечении. На фоне разворачивающегося вокруг светопреставления театр казался оазисом умиротворения и тишины. Но это был могильный покой.

Везде лежали трупы. Безобидные, вполне человеческие, без признаков ужасающих изменений. Просто мертвые люди, многие и многие десятки.

Ольга чувствовала, как чугунная тяжесть заливает череп, хотелось прилечь, чтобы положить голову на пол и хоть немного разгрузить спину. От света, который видела только она, болели и сохли глаза.

— Не бойся, — тихо вымолвил Фидус. — Просто ничего не бойся. Все страшное уже позади.

Его подопечная хотела сказать что-нибудь вроде 'ага, верю, держи карман шире', ведь Ольга наглядно усвоила главный урок жизни в далеком будущем: все меняется только к худшему. Но девушка слишком устала, а кроме того — вдруг инквизитор все же прав?.. Не хотелось сглазить. Поэтому она сочла за лучшее промолчать.

— Смерть была над нами и под нашими стопами, — процитировал Шметтау. — И куда бы я ни посмотрел, направо или налево, взор мой падал на гнилостные язвы ереси.

— Но не убоялись и не устрашились мы, ибо нет хвори на теле Империума, которую нельзя было бы иссечь и выжечь твердой рукой, — закончил Криптман.

— Да-а-а... наворотили ублюдки, долго разгребать будем, — подытожил Священник.

— Император, помилуй и защити, — прошептал Савларец, складывая пальцы в аквилу.

Театр был не просто могилой, его превратили в один сплошной жертвенник. Ольга даже попробовала закрыть глаза, идти на ощупь, держась за руку Фидуса, но споткнулась пару раз и поняла, что надо или смотреть, или проситься на руки. Девушка не сомневалась, Криптман взял бы, искушение манило с невероятной силой. Ольга представила, как легко и спокойно было бы прижаться к широкой груди высокого инквизитора, закрыть лицо капюшоном, чувствуя защиту. Дать, в конце концов, отдых ногам, которые грозили подломиться на каждом шагу, стреляя болью в коленях.

Но нельзя...

Хотя здесь вроде ничего не угрожало — 'мертвые не кусаются' — Ольга хорошо понимала, что все может измениться в любой момент. В Империуме даже смерть не окончательна и покойники кусаются только в путь. Инквизитор должен быть готов к бою, а для этого ему нужны свободные руки. Поэтому девушка просто взялась крепче за широкий ремень Фидуса, опираясь на него, как на посох, так было легче идти. А еще старалась глядеть, но не видеть. Использовать зрение словно костыль, только чтобы не упасть, потому что смотреть — означало пускать в сознание страшные образы, отдавать им частичку души.

Кругом была кровь. Судя по всему, злодеи пользовались ей вместо краски, зачастую в прямом смысле, размазав по стенам, обляпав пол и даже местами потолок. Но главным образом кровью старательно выписывали разнообразные письмена. Внешне пиктограммы казались убогими, нарочито примитивными, как наскальная живопись, однако смотреть на них было физически неприятно, почти сразу возникало головокружение, поначалу слабое, но быстро крепнущее.

И очень много тел.

Ольга представила себе, что на самом деле это куклы, манекены. Кто-то разбросал их в беспорядке, облив краской для глупой шутки. Бывает, дураков на свете хватает, не смешных приколов тоже. Пожалуй, лишь этот самообман уберег девушку от истерики, слишком уж страшно было все здесь.

— Думаю, вся местная инквизиция отправится под суд, — рассудил Криптман, оглядываясь и поджав губы. — Вместе с арбитрами.

— В расход они отправятся, — поправил Шметтау. — Это настоящий, полноценный культ. Посмотри, здесь же все добровольцы. Сотни последователей. В улье такое проморгать можно, но здешняя ледышка... Нет. Это не ошибка, это катастрофа. Абсолютная профнепригодность.

— Не соглашусь, — качнул головой Фидус. — Здесь могло быть и сфокусированное воздействие. Псайкерский удар, парализовавший волю честных граждан. Или...

Криптман покосился на три мертвых тела, сложенные в звездообразную фигуру — женщина и две девочки, судя по внешнему сходству, родственники. У всех троих одежда промокла и заскорузла от крови, но лица оказались чистыми, на них, как на посмертных масках, застыла печать восторга и блаженства.

— Или наведенная галлюцинация. Я думаю, последнее. Они вполне могли представлять, что уходят живыми к Его Трону, а тем временем еретические ножи делали свое дело.

Шаги небольшого отряда отдавались под сводами широких коридоров как в пещере, гулким эхом. Металлические звуки, издаваемые оружием, отражались от стен, пока не вязли в плотных коврах с богатой и безвкусной вышивкой.

— В этом и проблема, Фидус, — пожал плечами Шметтау, жест получился настолько выразительным, что обозначился даже через толстый скафандр. — Ты много думаешь и мало делаешь. Ересь как болезнь, ее всегда можно оправдать, но скальпель в руке хирурга все равно должен быть остер и безжалостен. Они предались злу, они служили злу и этого достаточно. Если нечистые эманации проникли в их души, значит в оных уже имелись червоточины.

Криптмана передернуло от очередного оскорбления, но молодой инквизитор смолчал.

— А ты козел, — тихо сказала Ольга по-русски, глядя в спину низенькому и пузатому. Не то, чтобы она испытывала к Фидусу особенную симпатию, но девушка как-то привыкла, что недобрые слова в адрес Крипа — ее личная и заслуженная привилегия. А этот самый Шматао говорил вещи обидные и несправедливые.

— Старый поганый козел.

Инквизитор неожиданно обернулся и очень внимательно глянул на девушку, без тени улыбки или хоть какого-то выражения на мясистом лице. Ольгу кинуло в жар от понимания собственной неосторожности.

— Вроде здесь все тихо, — подумал вслух Священник и покачал головой, будто укоряя себя за выбор слова. Действительно, 'тихо' в могильнике театра звучало почти кощунственно.

— Скорее да, — неожиданно согласился молчаливый спутник Калькройта. Он вышагивал мерно и уверенно, как сервитор, несмотря на мельту, которая хоть и была специальной сборки, все равно должна весить очень прилично.

Словно в ответ их предположению за стенами театра громыхнуло, очень по-артиллерийски. Несколько огромных окон пошли трещинами, но стекла удержались, будто некая сила укрепила здание.

— Опять, — поморщилась Ольга, — снова бьет по голове...

Действительно, призрачное свечение опять дрогнуло, колотясь в учащенном ритме. Растеклось по углам, убивая тени, отозвалось неслышимым и в то же время пронзительно бьющим криком.

— Император, защити, — Берта прислонилась к стене, закрыла рукой лицо, пальцы наставницы ощутимо дрожали. Прочим отрядовцем тоже явственно поплохело, у сервитора Люкта начали заплетаться ноги, словно электроприводы засбоили. Хотя кто знает, возможно, механика действительно поломалась. Немудрено при таких испытаниях. Ольга с симпатией посмотрела на живого мертвеца, вспомнив, сколько всего полезного сервитор уже сделал. Лишь она сама и высокий инквизитор с ужасными шрамами на лысой башке перенесли астральный вопль относительно мирно. Только в ушах закололо, и тяжесть переползла от висков к затылку, словно капли жидкого и холодного свинца. Вакруфманн на удивление по-человечески выронила голову и упала на колени, зарывшись пальцами в толстый ковер. Люкт молча помог марсианке встать.

Ольге некстати вспомнилось, что 'шестерёнке' ещё не исполнилось и пятнадцати лет. А затем в голову пришла очень простая мысль — сколько длится год на Марсе?..

— Третий этаж... — Деметриус поправил медицинскую торбу, коснулся пластыря на виске. — Сколько еще?

— Наверное, до самого верха, — предположил Фидус.

— Да, там большой зал для торжественных собраний и моральных представлений, — Священник внезапно проявил знание местной архитектуры. — Если где-то и приносить гекатомбы, то там.

— Ублюдки, — Берта для разнообразия плюнула просто так, не кровью, а слюной, от чистого презрения.

Ольга подумала, что да, действительно уроды — нет бы справлять свои гнусные обряды как положено злодеям, глубоко под землей, чтобы нормальным людям не пришлось топать по лестницам вверх. Но решила составить этот аргумент при себе. Оказавшийся рядом Деметриус молча сунул ей в руку таблетку глюкозы в надломанном блистере, затем раздал такие же остальным спутникам, включая инквизиторов. Шметтау просто взял таблетку и молча сжевал без какой-либо эмоции, Пале кивком поблагодарил и внезапно спросил:

— А что мы будем делать потом?

— Убьем псайкера, — ответил Шметтау. — Что же еще?

Ольга хотела было высказать толстячку все, что думает о его людоедской натуре, но осеклась едва открыв рот. Никто не спешил критиковать инквизитора, даже Крип. Никто не говорил злобному и жестокому идиоту, что он злобный и жестокий идиот. Наоборот, в молчании пурификаторов читалось общее согласие, без малого энергичное одобрение.

— Скорее всего, там какой-то барьер, — подумал вслух Криптман. — Возможно, придется через него пробиваться. Если это вообще в наших силах.

— Барьер... вряд ли, — отозвался Эссен. — Если верить девице, оно действует неосознанно.

И снова Ольга хотела резко выпалить, что это не 'оно', а несчастный младенец, и снова удержала горячие слова на кончике языка.

На этом блиц-совещание и завершилось. Савларец попробовал замычать под нос очередную арестантскую песню, но Шметтау смерил его долгим взглядом и вымолвил, будто читая с листа:

— Шарль део Кулиан. Вырывание ноздрей за оскорбление Ее герцогской светлости в стихотворной форме. Тридцать лет каторги за рецидив и это были отнюдь не Савлар Пенитенс. Не так ли?

— Да я все луны оттоптал... — по привычке заныл безносый. — Я сиделец правильный и ничего за ваших стихов не знаю!

— О, разумеется, — согласился Шметтау, и его легчайшая улыбка была оскорбительнее любой насмешки.

Несколько мгновений Савларец шел понуро, словно чучело в рыжем пальто, затем вдруг распрямился и будто сбросил десяток лет. Ольга неожиданно подумала, что каторжник еще довольно молод и был бы хорош собой кабы не увечье.

— Две эпиграммы, — хмыкнул безносый одной половиной рта. — Дорого они мне обошлись.

— Волшебная сила искусства, — согласился Шметтау. — Материальное воплощение слова. Кстати, хорошие эпиграммы, мне понравилось, хлесткие и в то же время без прямолинейной откровенности.

— Да, жаль, что ее светлость не разделила ваше удовлетворение, — еще кривее усмехнулся Савларец.

— А зачем этот камуфляж? — поинтересовался Калькройт.

— Чтобы не били, — пожал плечами Шарль. — Савларцев боятся. Так что надо орать погромче, истерично закатывать глаза и этого достаточно.

— О, Император, — проворчал Священник. — Наивная простота.

— Чего? — смутился део Кулиан, и даже Ольга улыбнулась от искреннего удивления и растерянности в голосе липового сидельца тюремных лун. — Так вы знали?..

— Конечно, — фыркнул Святой Человек. — С самого начала.

— Но почему тогда?.. — Савларец осекся, молча открывая и закрывая щербатый рот.

— А ты подумай, — усмехнулась Берта. — Чего слова зря тратить.

Ольга не удержалась от улыбки, даже шум и боль в голове чуть подутихли, хотя багровый свет по-прежнему резал уставшие глаза.

— Мы уже близко, — тихо сообщила она.

— Ненавижу... лестницы, — проворчал Священник в два приема, удачно попав между тяжкими шагами Люкта. Вакруфманн шла молча, изредка пошатываясь, но с упорством бездушного механизма.

После короткой паузы Деметриус вдруг философски заметил:

— Идем в сердце зла и тьмы, ведем беседы о высоких материях...

— Пришли, — оборвал его Криптман. — Вот и все.

Верхний зал сильно отличался от привычной для Ольги планировки. Скорее это можно было назвать амфитеатром без кресел и ярусов, но с небольшим наклоном пола. Вместо сцены здесь имелся пятачок-таблетка высотой полметра и размером с карусель на детской площадке. Очевидно, тут разыгрывались не полноценные представления, а короткие миниатюры наподобие 'Роз святой Мины'. На первый взгляд 'таблетка' горела жарким пламенем, да с такой яркостью, что Ольга даже сделала шаг назад, думая — сейчас все взорвется. Чуть присмотревшись, девушка выдохнула, поняв, перед ней иллюзия. Вернее призрачный огонь сродни тому, что разливался по театру. Багрово-желтые сполохи метались, словно запертые в невидимой клетке, сплетались в щит, похожий на клубок ниток, лохматящийся тысячами языков пламени. Криптман бросил в пламенную сферу какой-то болтик, и тот, едва коснувшись огня, мгновенно рассыпался в пепел.

— Все-таки защита, — сухо констатировал Фидус.

У подножия площадки лежало окровавленное тело маленькой женщины со вспоротым животом. На ее лице застыла печать глубочайшего ужаса и боли. Савларца тут же вырвало, Ольга невероятным усилием сдержалась, хотя желчь подступила к горлу. Рядом с женщиной валялся труп какого-то мужика в лиловой хламиде, расшитой всякими гадостями. Вместо волос на голове покойника свивались клубки из сотен крошечных змеек. Судя по длинному клинку в руке, это был жрец, убивший женщину, извлекший нерожденное дитя из утробы. По-видимому, он тут злодействовал не один, однако прочие тела были сожжены и фрагментированы до состояния полной неразборчивости. Ольга сразу припомнила свое появление на Баллистической станции в очень сходных обстоятельствах — кругом останки, словно пропущенные через мясорубку.

— И что теперь делать? — Священник посмотрел на инквизиторов, надеясь, что профессионалы знают, как действовать в нестандартной ситуации.

— Подорвем мельту, это должно помочь, снимет защиту или ослабит ее, — Калькройт не предлагал, а знакомил с планом действий, ни секунды не сомневаясь во всеобщем согласии. — Потом убьем псайкера.

— А если не снимет? — усомнилась Берта.

— По внешней стене здания поднимаются двадцать восемь автоматонов с полностью заряженными специализированными излучателями, нивелирующими проникновение Варпа, — сообщила Дженнифер. — Их синхронизированный импульс может оказаться достаточным для невосстановимого рассеивания сознания предполагаемого псайкера. Вероятность успеха предварительно оценена в пятьдесят восемь и двенадцать сотых процента.

— Шансы даже лучше, чем один к одному, — решительно одобрил план Священник. — Но если все же не получится?

— Уточним координатную привязку и вызовем у кастрю... — Шметтау покосился на Дженнифер. — У марсиан орбитальный удар. Всем, что у них есть. Теперь, когда ясна природа воздействия, думаю, они смогут...

Калькройт вздохнул и оборвал себя на полуслове.

— Но мы уйти не успеем, — Священник тоже не спрашивал, а предполагал.

— Ну... в общем да, — согласился Шметтау.

— Что ж, быть по сему, — вздохнул монах.

— А куда малая то?.. — удивился Святой Человек. — Эй, ты куда?

Пока шло совещание, маленькая подносчица сделала шаг в сторону помоста, несмелый, робкий. Затем другой. И снова, и снова. Преодолевая страх, сжимая кулачки, она передвигала ноги так, будто сапоги были подкованы свинцом, но все же шла с упорством настоящего воина. Криптман шагнул следом за ней, догнал и поймал за хлястик сзади на поясе. Пале и Шметтау переглянулись

Ольга обернулась и молча посмотрела на Фидуса, багрово-желтый свет освещал ее лицо, словно трагическую маску. Девушка казалась удивительно спокойной, как человек, не просто решившийся на какое-то действие, а скорее точно знающий, что в данных обстоятельствах можно поступить лишь одним способом, ей оставалось буквально полтора шага, чтобы коснуться огненной сферы.

— Ты умрешь, — покачал головой Фидус. — Завеса убьет тебя... в лучшем случае.

— Но я попробую, — с неброской, но упрямой решительностью сказала Ольга. — Я все-таки попробую.

Криптман развернул ее к себе, взял в широкие сильные ладони тонкие бледные пальцы девушки.

— Не нужно, — тихо сказал он. — Нет смысла преодолеть столько опасностей, чтобы просто умереть. Это глупо. Это бесполезно.

— А если по нам жахнут сверху марсиане? Это будет со смыслом?

— Да. Мы здесь, чтобы остановить истечение злой силы, которая убивает людей и оскверняет их души. Император направил тебя, и Он вряд ли хочет, чтобы ты здесь погибла просто так.

— А откуда ты знаешь, что Он хочет? — очень тихо и очень серьезно спросила Ольга, глядя на инквизитора снизу вверх.

— Ну-ну, — неопределенно и внушительно пробормотал Священник, а Шметтау скривился.

— Нет, ну, в самом деле, откуда? — настаивала девушка.— А вдруг ему эта смерть неугодна? А может он хотел, чтобы мы не убили, а спасли малыша?

— Нет, — медленно и печально качнул головой Криптман. — Мы инквизиторы. И пурификаторы. Мы не можем позволить себе жалость. Она всегда оборачивается бОльшими жертвами.

— Вы не можете...

Девушка освободилась от рукопожатия инквизитора, сделала последний шаг назад, по направлению к пламенной завесе. Огонь словно почуял приближение чего-то живого, задергал яркими жгутиками, словно желая поглотить объект.

— Но я могу.

— Без нее нас приплющит, как и остальных в городе, — пробормотала Берта. — Надо остановить сумасшедшую пигалицу.

Ольга будто услышала ее слова и сделала еще один быстрый шаг. Теперь стена живого света искрилась буквально за спиной девушки. Савларец выругался, понимая, что ловить блондинку уже поздно. Ольга хлюпнула носом и совсем не героически высморкалась, пытаясь освободиться от сгустков крови.

— Не трогайте ее, — вполголоса приказал Шметтау. — Возможно, так будет лучше.

— Я не буду тебя останавливать, — грустно вымолвил Фидус. — Я обещал защищать, а не решать за тебя. Но ты поступаешь глупо. И неправильно. Много людей погибло для того, чтобы мы пришли сюда и прекратили... — он широким жестом обвел амфитеатр, превращенный в жертвенник. — Сейчас ты можешь обнулить их жертвы. Сделать их бесполезными.

— Или наоборот.

Девушка обернулась, подняла руку, красно-золотое сияние потянулось к ее пальцам, выбрасывая тончайшие нити, как щупальца.

— Вы все какие-то... — Ольга передернула худыми плечами, на которых порванный и грязный комбинезон висел, как на вешалке.

— Какие-то... — она снова замолкла на мгновение. — Злые.

— Чего?.. — не понял Шметтау, и Фидус подумал — стоило рискнуть жизнью ради того, чтобы увидеть невероятное, удивленного Калькройта Шметтау.

— Вы злые. Недобрые, — пояснила Ольга, и Криптман понял, что девчонка говорит абсолютно серьезно.

— Нет, — поспешила уточнить Ольга. — Понятное дело, живете в таком мире. Тут все норовит оказаться каким-то другим, неправильным. Опасность всегда кругом. Демоны. Черти. Духи машинные. В ад можно постучаться и тебе сразу откроют, да еще с радостью. Дети играют этим вашим уродским императором и жабами, а потом все исчезают, просто так. Потому что кто-то где-то поколдовал. Да... вы злые и жестокие, потому что живете в злой и недоброй вселенной.

На слове 'уродским' Калькройт побагровел, безносый Савларец неприкрыто заржал, а Священник пробормотал что-то вроде 'пороть еще и пороть...'. Высокий инквизитор, которого звали Эссен Пале, скорчил непередаваемую рожу, кажется, он старался подавить усмешку.

— Но... — и снова Ольга запнулась, медленно, тщательно подбирая слова, запуталась окончательно и махнула рукой, выпалив. — Все равно иногда нужно немного доброты. Просто немного доброты.

Она оглядела всех соприключенцев единственным глазом, который светился на грязном и окровавленном лице, как осколок чистого неба.

— Он ведь не плохой, — девушка покачала головой. — Это просто несчастный и брошенный малыш. Ему страшно, наверное, больно. Он очень одинок и кричит от ужаса. Он же не виноват, что крик у него... такой.

— Он не виноват, — тихо сказал Криптман. — Но менее опасным от этого не становится. Младенец убил тысячи, может быть десятки тысяч... И убьет намного больше.

— Отнюдь, — вставил Шметтау без всякого выражения. — Под псайкерский удар попал район с численностью населения в несколько миллионов. Даже если только половина из них стала жертвами, счет идет как минимум на сотни тысяч.

— Или так, — невесело согласился Фидус. — Это не ребенок, это источник страшной опасности. Мы не можем думать о нем как о ребенке. Жалость — роскошь не для тех, кто стоит на страже Империума.

— А вот теперь я вижу сына своего отца, — криво усмехнулся Шметтау. — Жаль, что лишь теперь.

— И ты готов убить малыша? — испытующе посмотрела на Фидуса Ольга.

— Да, — Криптман сначала ответил, машинально, заученно, и уже после задумался. Задумался и повторил. — Да. Если нет иного выхода.

— А я не хочу так, не могу так, — просто, без всякого вызова сказала одноглазая девушка. Она посмотрела в лицо Криптмана, повторила:

— Немного доброты.

И сделала шаг.

Следом за ней бросился высокий помощник с мельтой, но его решительным жестом остановил Шметтау. Эссен недоуменно глянул на патрона, и Калькройт вполголоса объяснил:

— Если она пройдет завесу... Если сможет вынести младенца... Тогда медноголовые нам не понадобятся.

Пале виновато закивал, явно смущенный своей недогадливостью. Савларец взвизгнул, обхватив плешивую голову, ожидая смерти или приступа безумия, однако ничего не произошло. Берта выругалась. Калькройт с видом легкого конфуза покосился в сторону техножрицы.

— Прошу прощения, — церемонно вымолвил он. — Не хотел высказать неуважения. Эвфемизм, так сказать.

— Эвфемизм представляет собой нейтральное по смыслу и эмоциональной нагрузке описательное выражение, — сообщила Вакруфманн, не отворачивая сервочереп от пламени, в которое вошла Ольга. — Слово 'медноголовые' определенно не является 'нейтральным'. Но я принимаю ваше извинение. Людям сложно воздерживаться от гневных страстей и скоропалительных выражений, продиктованных завистью несовершенной плоти.

Шметтау скрипнул зубами, но промолчал.

Минуты шли, ничего не происходило, а Криптман думал, как это все непохоже на пикты о героической борьбе с происками враждебных сил. Не то место, не те люди, не тот план, вообще все не то. И, тем не менее, вот они, здесь и сейчас, там, куда не дошли избранные слуги Его.

— Вот мы здесь... — прошептал он.

— ... И здесь мы останемся, с победой или без нее, — эхом отозвался Шметтау.

— А ежели нам не уготована победа, — закончил цитату Эссен. — Ее вырвут из пасти зла те, кто пройдет за нами и по нашим телам.

— Твою же мать, — прошептала Берта, показывая дрожащей рукой на огненную завесу. — Не может быть... Смотрите...

Фидус ждал всего, что угодно, от взрыва до пришествия демона-принца. Однако все произошло тихо и очень... мирно. Всепожирающий огонь ослабел, потерял краски, словно у него разом кончилось топливо. Мигнул и пропал, будто и не было. На круглой площадке, чуть сгибаясь от тяжести. стояла Ольга, прижимая к груди маленькое окровавленное тельце. Ребенок казался живым и молчал, это все, что можно было сказать про него, малышу даже не перевязали пуповину. Ольга склонила голову и что-то тихо, мягко шептала на незнакомом языке и в такт ее словам багровое свечение — теперь его видели все — умирало, пыталось укрыться в тенях, таяло, не в силах жить без энергии страха и ужаса.

Ольга посмотрела на пурификаторов, которые выстроились неровным полукругом у помоста, улыбнулась и сказала с детским удивлением:

— Мальчик. И тяжелый. Вроде бы здоровый, только... голодный, наверное.

— Мадонна с младенцем, — прошептал Криптман.

— Чего? — не понял Святой Человек, он тоже говорил шепотом, словно боялся нарушить момент громким и неуместным словом.

— Женщина с ребенком. Это из истории додревней Терры, — неожиданно пояснила Дженнифер, казалось, металлический голос изменил тембр, стал ниже и басовитее. — Очень старый образ.

— В сторону, — отрывисто приказал Калькройт и сделал шаг, поднимая мельта-пистолет, не оставляющий жертве ни единого шанса, тем более на таком расстоянии.

— Именем Его мы пришли сюда, именем Его мы все и закончим.

Глава 31

— В сторону, — повторил Шметтау, принимая классическую стойку прицельной стрельбы с двух рук.

— Нет, — эхом отозвался Криптман, встав между инферно-пистолетом и Ольгой. Люкт затопал, становясь по левую руку от господина. Все произошло быстро, как в театре, будто стороны репетировали обмен действиями и репликами. Девушка испуганно прижала младенца, спрятавшись за широкой спиной Крипа. Ребенок пискнул, кривя губы, видимо почувствовал ольгин страх.

— Фидус, ты идиот, — раздраженно бросил Шметтау. — Отойди, не то умрешь вместе с ними.

Эссен шагнул в сторону, держа пушку так, чтобы при необходимости накрыть всех пурификаторов или бОльшую их часть.

— Ты желал моей смерти, — отозвался молодой инквизитор, его руки и губы чуть подрагивали, но в целом Криптман-младший держался хорошо, насколько можно ждать от человека под дулом мельта-пистолета. — Ну, так делай, что хотел, только своими руками. Без посредников.

— Идиот, — повторил Шметтау. — И защитник еретиков. В сторону!

— Она была права, — негромко вымолвил Фидус. — Есть время для безжалостной жестокости. А есть время для милосердия. Мне кажется, сейчас уместно проявить... немного доброты.

— Этот ребенок воплощенное Зло, — Шметтау закипал на глазах, теряя выдержку и хладнокровие. — Он должен умереть! И он умрет! С ней или без нее! Но я не хочу сжигать и тебя за компанию. Свою могилу ты выроешь сам.

— Это невинное дитя, которое не ведает, что творит, — покачал головой Фидус.

— Невинное? — взревел Шметтау. — Да ты представляешь, скольких людей он уже убил?! Его паника накрыла четверть планеты! Сколько погибло?!! Сколько еще отравлены ядом Варпа, сколько изувечены? Последствия будут сказываться веками! Прочь с дороги, глупый мальчишка, прочь и дай сделать работу другим, если сам ты бесполезный слабак!

— Нет.

— Что ж, быть может, это даже лучше, — отрезал Шметтау, приняв решение.

Его палец напрягся на спуске, Фидус чуть присел так, словно намеревался броситься на Калькройта, однако в это мгновение шагнула вперед техножрица.

— Адептус Механикус берут эту женщину под свое покровительство и защиту, — провозгласила Вакруфманн чужим голосом. — Такова прямая воля Парламента и Фабрикатор-Генерала Марса. Все надлежащие уведомления вы получите в официальном порядке.

— Вы... ее?.. — сбился Шметтау. — Что?

— Объект 'Ольга' угоден Богу-Машине и Марсу, — пояснила Дженнифер, вставая бок-о-бок с Криптманом. Сервочереп над корпусом Дженнифер зловеще поблескивал красной линзой, техножрица властным жестом протянула вперед ладонь, на которой лежала голова-рупор.

Пале сдвинулся еще больше, чтобы захватить одним выстрелом техножрицу с инквизитором и мертвым слугой. Судя по всему, быстрое умножение новых целей инквизитора не радовало.

— Да забирайте, — презрительно кинул Шметтау после короткого раздумья. — Медноголовые все время играют с запретным, но это ваши заботы. А отродье зла — уже моя ответственность. Оставьте его и проваливайте куда хотите. Можете заодно прихватить эту пародию на инквизитора. Ему привычно скрываться за чьей-нибудь спиной.

Криптман лишь улыбнулся и качнул головой. Ольга крепче прижала ребенка, прошептав:

— Нет... не отдам.

— Как видите, ваш 'объект' сам ищет смерти, — указал Шметтау.

— Сложная дилемма, — басовито прогудела железная голова. — У Марса пока нет консолидированной позиции относительно допустимости существования объекта 'Дитя'. Однако в данный момент он не представляет опасности. Я склоняюсь к тому, что не следует торопиться с окончательным решением, а пока надлежит принять все меры к изоляции объекта в наиболее комфортных и защищенных условиях.

— Так не пойдет. Если вы защищаете отродье, вы тоже недостойны жизни, — приговорил Шметтау.

— Ты готов противостоять воле марсианского парламента, инквизитор? — уточнила Дженнифер. — С учетом того, что каждое твое слово фиксируется? Невыполнение указаний Высшего Лорда Терры карается смертью и лишением сана инквизитора.

— В моем служении я готов противостоять кому угодно, — ощерился в недоброй улыбке Шметтау. — Ибо я присягал тому, кто выше Лордов Терры и всех ржавоголовых. Я храню дом Императора, а если для этого придется сжечь отступника, еретичку и железную дуру, быть по сему.

— Нет, — пробормотал Деметриус, и в тишине могильного зала слова юноши прозвучали с отчетливой решимостью. — Так нельзя.

Он качнулся вперед, сделал крошечный шажок, будто намереваясь присоединиться к живому щиту Ольги.

— Уймись, — проворчала Берта. — Это уже не наши заботы. Не наше дело. Пусть решают между собой.

— Нет, — внезапно сказал Священник. — Это наше дело.

— Что?..

— Это наше дело, — повторил монах, осеняя себя аквилой. — Все, через что нам довелось пройти, лишь прелюдия.

— Слышь, ты совсем рехнулся от переживаний? — тихонько прошипела Берта, тщетно стараясь говорить так, чтобы никто больше не расслышал.

Священник повернулся к ней со словами:

— Здесь наше главное испытание. Выбор, которого ждет Император.

— Да какой выбор!? — возопила, не сдержавшись, Берта.

— Но вот же он, — потерянно вымолвил Священник. — Вот мы стоим перед младенцем, который одержим великой силой. И дано нам выбирать из двух. Следует ли проявить милосердие, но зная притом, что доброта сегодня вполне может обернуться страшными бедствиями завтра. Или... — он шумно сглотнул. — Проявить жестокость. Убить дитя, чья вина лишь в том, что нечестивые совершили над ним злое. Но, быть может, эта жестокость суть милосердие к будущим жертвам архизлодея.

— А делать то что? — спросила Берта. — Как правильно?

— Я... — Священник выглядел потерянным, что было удивительно и несообразно, учитывая, с какой энергией и храбростью он вел себя прежде. — Я не знаю... Нет ни знамений, ничего... Наверное Император хочет, чтобы каждый из нас выбрал сам.

Эссен Пале облизнул губы и уточнил:

— Какие приказания, господин?

— Жди, — еще более зловеще осклабился Шметтау. — Пусть нестойкие духом и склонные к ереси обозначат себя. Адепто Пурификатум вынесет нам благодарность за очищение рядов.

— Я выбираю.

Второй шаг Деметриуса был куда больше и увереннее первого. Санитар промаршировал мимо Калькройта, сопровождаемый прицелом Эссена Пале, встал рядом с Криптманом, добавив:

— Она провела нас сюда, защитила от эманаций зла. Она прекратила кромешный ужас. Если не Император вел ее, то кто же?

— Марс полагает твой выбор разумным, юноша, — церемонно качнулась голова на ладони Дженнифер.

— А я ни хрена не буду выбирать! — сообщил граду и миру Савларец, он отошел в сторону и демонстративно сел, держа руки на виду. — Носа мне хватило. Теперь отбываю срок и выполняю приказы. Отсюда и до Старых Звёзд. Что прикажет комендант-командир, то и сделаю.

— Я с инквизицией, — Святой Человек виновато смотрел мимо Деметриуса, словно боясь встретиться глазами. — Им виднее. Если они говорят, что тут зло, так и есть. А какую гадость этот... сотворил, мы все видели. Может он и не нарочно, только Плаксу не вернуть. И Грешника. Безумца опять же. И все прочих.

Радист тяжело вздохнул и отступил к Шметтау, однако не настолько, чтобы инквизитор счел это коварным сближением.

Священник посмотрел на Берту, комендант машинально провела руками по комбинезону, под которым скрывалось знамя Отряда.

— Про доброту, это, конечно, красиво... и правильно, — подумала вслух командир. — Но с нами инквизиторы. Они явились в нужный момент и размолотили 'Шестьдесят четвертый', а то бы нам конец пришел, хоть с пигалицей, хоть без нее. Как по мне, это и есть знамение. Знаменнее некуда. И если имеется хоть малость шансов на то, что вот это, — наставница показала куда-то в сторону, — повторится, доброта как раз в том, чтобы не дать...

Она запуталась в словах, махнула рукой и шагнула ближе к Шметтау.

— Святой отец? — поднял бровь Калькройт. — Ваш выбор? Бесславно умрете с еретиками или выйдете наружу с праведниками?

— Ты плохой ловец человеков, инквизитор, — сказал Священник. — В твоем вопросе уже заключен ответ.

— Я не думаю, что пастырь может колебаться, выбирая меж агнцев и козлищ, — произнес Шметтау. — С другой стороны, подобное сомнение есть ответ сам по себе. Что ж, два праведника это, конечно, маловато, но лучше, чем ни одного.

— Эй-эй, — воскликнул Савларец, — Что-то у тебя математика не сходится!

— Все, что не добро, есть противоположность ему, то есть зло, — благожелательно улыбнулся Шметтау. — Нейтралитет, считай, та же ересь.

Савларец с воплем бросился бежать, спотыкаясь о трупы. Все крепче сжали оружие, понимая, что время разговоров миновало. Ольга отвернулась и зажмурилась, чувствуя в объятиях теплое маленькое тельце, вымазанное в крови. Шметтау улыбнулся еще шире и еще страшнее, будто смакуя мгновения триумфа, но прежде чем он скомандовал 'огонь', под высокими сводами зала прогремело:

— Остановитесь! Именем Его я запрещаю убийства!

Гремя снаряжением, бряцая оружием, в зал сплошным потоком хлынули новые бойцы вполне человеческого вида. И не человеческого тоже, поскольку воинов сопровождали автоматоны. Новую группу возглавлял гигант астартес в белых доспехах без украшений, печатей и любой символики. Лишь на правой стороне нагрудной пластины виднелся небольшой значок, похожий на двухконечную стрелу, вписанную в круг. Гигант с кажущейся небрежностью держал силовое копье, закинув его на плечо. Космодесантник не носил шлем, и удивительно яркие голубые глаза сияли, как лазерные лучи. Светлые, почти белые волосы спускались на горжет, пряча под собой разъемы и контакты.

— Капитан... — выдохнул Фидус. — Неспящие.

— Мое почтение ангелам Императора, — набычился Шметтау. — Но вам здесь искать нечего. Это наше дело, дело Инквизиции.

— Сей вопрос мы решим, — прогудел космодесантник, вышагивая с неторопливостью и размеренностью автоматона. Его спутники разделились на два крыла, продвигаясь вдоль стен зала со сноровкой опытных воинов, проверяя каждый метр на ловушки и мины. За спиной ангела шли две женщины в таких же белых доспехах, только без стрелы. Ольга затаила дыхание, припоминая, что мрачных теток в похожей броне со знаками трилистника она уже видела. Заключенные на церковно-тюремном корабле называли их 'саритасами' и очень боялись.

— Нечего. Решать, — отчеканил Калькройт и взял на прицел космодесантника. Сразу же несколько ярко-алых точек заскользили по торсу инквизитора, а спустя мгновение прицельные метки легли и на Эссена.

— Я с вами, господин, — заверил помощник, целясь в гиганта, несмотря на то, что мог умереть в любую секунду. — Приказывайте.

— Инквизитор, — сказал ангел, останавливаясь в паре метров от Шметтау. Казалось, астартес искренне забавляет ситуация, несмотря на то, что мельта-пистолет на таком расстоянии мог причинить немало бед. — Я не понимаю, что вы намерены оспаривать. Ваши действия неугодны Марсу. Ваши действия неугодны Ордену. Они скоропалительны и продиктованы больше страхом, нежели здравым рассудком. Отступитесь и, ежели сочтете нужным, обжалуйте наше решение в соответствующих инстанциях.

Силовое копье на плече гиганта чуть потрескивало, лезвие источало едва заметный свет. Дженнифер Вакруфманн встала так, чтобы Ольга и Фидус оказались прямо у нее за спиной.

— Отражающий щит? — спросил космодесантник поверх головы Шметтау.

— Не совсем, — ответил некто механическими устами техножрицы. — Паллиатив, который позволяет добиться сходного эффекта, используя конструктивные особенности источника питания. К сожалению лишь один раз и ценой разрушения носителя.

— Один раз, — облизнул губы Эссен и крепче взялся за рукояти мельты. — Один...

— Этого хватит, — на сей раз ответил космодесантник. Он говорил спокойно и мирно, словно речь шла о чем-то малозначимом. — Второй попытки у вас не будет. Более того, не исключено, что скоропалительная перестрелка выведет из равновесия ребенка, и он опять закричит. Разве мы этого хотели бы?..

— Может быть так и лучше, — прошептал Калькройт, по-прежнему не опуская инферно. — Тогда у вас не будет иного выхода...

Космодесантник подошел еще ближе, не мигая посмотрел на пистолет в руках инквизитора, на Криптмана и выглядывающую из-за его плеча Ольгу.

— Так вот какая ты в действительности... — негромко, с едва заметной ноткой добродушной иронии вымолвил гигант. — Любопытно, — затем он обратился к Шметтау, куда строже. — Инквизитор, любая, даже самая драматическая сцена, будучи затянутой, превращается в пародию. Вам следовало попытаться убить младенца сразу, без театральных ремарок с разделением чистых и нечистых. Или не целиться в меня, а немедленно стрелять в девушку с ребенком. Вы допустили сразу несколько существенных заблуждений и увенчали их тактическим просчетом, упустив шанс. Теперь вы лишь выставляете в невыгодном свете Инквизицию и лично себя. Отступитесь.

— Нет.

— Тогда вы умрете, — констатировал гигант. — Бесславно и бессмысленно. Ордосы и так понесли здесь большие потери, есть ли смысл умножать их?

Женщины в белых доспехах замерли по обе стороны от капитана, лица 'саритасов' ничего не выражали, в руках не было никакого оружия, но почему-то Ольге казалось, что именно эти суровые тетки с одинаковыми прическами 'каре' и татуировками на лицах здесь самые опасные и быстрые.

— Я уже умирала один раз, — негромко произнесла Дженнифер, и Фидус понял, что 'шестеренка' обращается к Ольге. — Есть вероятность, что меня удастся реанимировать и после активации щита.

— Этого требует воля Императора! — крикнул Шметтау, целясь прямо в лицо ангела, не обращая внимания на прицельные лучи, которые скользили по изорванному скафандру инквизитора. — Это нужно для человечества! Он хотел бы этого!

— Не тебе говорить о том, чего хотел бы Император! — неожиданно провозгласил астартес, его бас гремел как танковая гусеница, светлые глаза сияли, подобно осколкам чистейшего лазурита. — Я знаю Его волю, ибо слышал ее! Я познал слово Бога, не искаженное толкователями!

— Ч-что?..

— Реликвия вашего ордена? — негромко и неожиданно спросила голова Дженнифер. — Значит, это правда?

— Да, — внушительно пробасил гигант. — Один из Его избранных воинов пережил Ересь и стал основателем нашего ордена. Священная броня, выкованная в кузнях Терры, хранит запись штабного совещания времен Великого Крестового Похода. Совещания, которое вел сам Император, объясняя смысл и цель своих деяний.

— Это поистине удивительная реликвия. Я счел бы за честь, позволь ваш орден приобщиться к сакральному знанию, — попросил неизвестный в голове Дженнифер.

— Это возможно, — кивнул астартес. — Как символ нашего союза и единения перед лицом угроз. Но, думаю, обсудим этот вопрос позже. Хотя бы потому, что не в моей власти принять такое решение единолично.

— Безусловно, — согласилась голова.

— Император не мог одобрить ересь! — выдохнул Шметтау, чувствуя, что теряет время и позиции, так что вместо длани карающей он стремительно превращался в жалкую помеху на пути куда более могущественных сил. — Вы ошиблись или это подделка!

Космодесантник поглядел на инквизитора с беззлобной жалостью, будто на умалишенного.

— При чем здесь одобрение ереси, глупец? — спросил астартес. — Император говорил о том, что всякое препятствие есть вызов. Вызов, который закаляет нас, делает человечество сильнее, умнее, могущественнее. Только в борьбе утверждается право людей на господство во вселенной. Нет позора в том, чтобы отступить перед непреодолимой силой. Нет позора в том, чтобы принять ее вызов и проиграть. Но достоин лишь осмеяния и забвения отказ принять вызов, продиктованный страхом. Так говорил Он. И Его слова Неспящие пронесли через тысячелетия.

— Это ребенок — чудовище, — прошептал в отчаянии Калькройт, рука инквизитора дрожала, ствол инферно выписывал зигзаги. — Его нужно убить, пока он не обрушил на Империум страшные бедствия.

— Это невинное дитя, — покачал головой ангел Императора. — Пока невинное. Он может стать чудовищем, ты прав. А может — великим псайкером, чьи деяния вознесут и восславят Империум. Сосуд его жизни пока не наполнен, а судьба еще не написана. И какой она будет — зависит от нас.

— Это риск! — в отчаяния воззвал Шметтау, казалось, он готов пасть на колени, чтобы умолять.

— Который допустимо принять, — уточнила Дженнифер.

— Это вызов, — непреклонно ответил космодесантник, он сделал еще шаг и оказался рядом со Шметтау, ближе, чем на расстоянии вытянутой руки обычного человека. Гигант в снежной броне возвышался теперь над инквизитором, будто скала.

— Вы пожалеете об этом, — прошептал Калькройт, без угрозы или ненависти, скорее в бесконечном отчаянии, как человек, не способный удержать слепцов на краю бездны. — Придет время, когда вы вспомните мои слова и пожалеете, что не совершили малое зло ради уничтожения зла великого.

С неожиданным участием и миролюбием гигант положил огромную ладонь на плечо поникшего инквизитора.

— Возможно, так и будет, — негромко, как равный равному, сказал астартес. — Но это дитя суть дар человечеству. Это вызов нашей вере и нашему разуму. Убив его, мы признаем, что слабы и ничтожны. Что мы не можем вырастить великого псайкера в осознанной любви к людям и Его наследию. И таким образом, проявив слабость, мы сделаем шаг назад от Его мечты.

Калькройт посмотрел снизу вверх на гиганта и молча качнул головой.

— Нет, — прошептал он. — Нет... вы неправы.

— Я не ждал, что ты поймешь, — вздохнул ангел. — Хотя и надеялся. Что ж, быть может, когда-нибудь ты признаешь мою правоту. Нашу правоту. А возможно и наоборот... ты окажешься ближе к истине.

Голос космодесантника усилился и окреп, утратив нотку дружеского участия. Теперь в нем звучала лишь непреклонная воля.

— В любом случае, сегодня жизнь этого ребенка не в твоей власти. Убери оружие и прочь с дороги, инквизитор, или ты умрешь, как бы мне не претило это.

Суровые женщины в белом обошли инквизитора и направились к Ольге. Девушка дрогнула и отшатнулась, но Криптман удержал ее за локоть.

— Все в порядке, — ободрил он. — Все по-настоящему закончилось.

— Теперь можно отдать дитя, — сказала Дженнифер. — Ему больше ничего не угрожает.

— А... я?.. Могу? его?..

— Разумеется, — ответил голос неизвестного марсианина. — Но не сейчас. Ребенка надо вымыть, накормить и оказать медицинскую помощь. При нем должен все время находиться санкционированный псайкер высокого уровня, чтобы успокаивать, гасить всплески эмоций. Чуть позже вы обязательно встретитесь. Нам же следует поговорить.

— Дотуров, если не ошибаюсь? — спросил астартес, едва заметно улыбнувшись краешком губ.

— Да, — лаконично ответила голова. — Хорошо, что мне не пришлось использовать орудия 'Кроновера' для нейтрализации угрозы. Траектории полета осколков рокрита при стрельбе через шесть стен трудно прогнозировать.

— Я не оспариваю прерогативу Адептус Механикус, — сообщил космодесантник. — Но мне было бы интересно поговорить с этой девочкой. После. В более спокойной обстановке.

— Разумеется, — ответил марсианин. — Укрепление союза между Марсом и Орденом Неспящих есть процесс двустороннего движения.

'Саритасы' молча забрали ребенка у Ольги, осторожно и мягко, как хорошо вымуштрованные медики. Рядом будто из ниоткуда возник старик в бесформенной робе и с белоснежной повязкой на лбу, коснулся длинными пальцами окровавленной головы малыша, затем кивнул, по очереди, астартес и женщинам. Белобронные тетки с той же осторожностью унесли младенца, сопровождаемые стариком, чьи пальцы непрерывно двигались, будто сплетая невидимую пряжу.

— Пойдем, Фидус, — пророкотал капитан. — Нам есть, что обсудить, не будем откладывать разговор.

Криптман оглянулся на чистильщиков и Шметтау. Инквизитор, все еще с пистолетом в руке, выглядел потерянно и жалко. Эссен возвышался, как обычно, глухой ко всему кроме приказов господина. Пурификаторов уже взяли в оборот их коллеги с орбитальных станций, обращаясь с явным почтением. Криптман молча отсалютовал сослуживцам по бронепоезду, те вразнобой ответили, даже Савларец.

— Твоя служба в очистке закончена, — сказал великан, перекладывая копье на другое плечо. — И есть мнение, ты неплохо себя проявил. Настолько, что сможешь опять повесить на шею инсигнию.

— Честно говоря, вы последние, кого я рассчитывал здесь увидеть.

Фидус чувствовал запредельную усталость и даже проигнорировал упоминание о вероятном возвращении на инквизиторскую службу.

— Я же говорил, было интересно, куда приведет тебя дорога трусости. Надо сказать, я приятно удивлен, в том числе и тем, что ты выжил.

— Твое решение, — Криптман перебрал в памяти события минувших дней, вспомнил смерть, ужас, огонь, войну, погибших. — Оно мне действительно не понравилось. Но... сработало.

— Я рад, — просто вымолвил космодесантник. — Но конец любого события всегда есть начало других. То, что вы совершили, велико и значимо. Однако сделанное относится к прошлому, и впереди открывается будущее.

— А... она?.. — Фидус поглядел в сторону Ольги. Девушка стояла и о чем-то говорила с Дженнифер, их окружило несколько скитариев, марсианские воины совсем не походили на охрану, скорее выполняли роль почетного эскорта.

— О ней позаботятся. И да, опережая следующий вопрос, никто не помешает вам встретиться снова, если вы оба выразите такое намерение. Однако не сейчас. И ее судьбу решать уже не тебе.

— Я думал... — Криптман вздохнул. — Думал, что поселю ее в поместье. Пусть заведует нашей фамильной библиотекой. Хорошая, предсказуемая жизнь в мире и покое, расписанная на десятилетия вперед. А все случилось... по-иному.

— Будущее никогда не отвечает нашим чаяниям, — скупо улыбнулся астартес. — Но возрадуйся, твоими стараниями это будущее у девушки есть, пусть оно и не связано с тобой. Разве не жизни для Ольги хотел тот Фидус, что пришел однажды ко мне за помощью?

— Да, — Криптман вернул улыбку, вполне искреннюю. — Да. Этого я и хотел.

— Отлично, а теперь пройдемся. Есть, что обсудить.

* * *

На улице шел дождь, вернее снег, тающий по пути меж тучами и землей. Криптман даже удивился и подставил широкую ладонь с обломанными ногтями, ее быстро усеяли крошечные капли влаги. Было тепло, никакого сравнения с утренним холодом, от которого у Фидуса обморозились кончики носа и ушей.

— Да, — сказал инквизитор самому себе, в ответ на невысказанные мысли. И повторил. — Да, так и есть.

Солнце клонилось к закату. В дымном небе светились огненные следы десантных кораблей — марсиане продолжали переброску армии, кроме того, наконец, пришли в себя орбитальные войска самообороны Маяка и арбитры. Стрельба на улицах все еще продолжалась, но теперь она стала куда реже и организованнее, шел уже не бой, а скорее отстрел. В тяжелом, сыром воздухе повис едкий запах прометия и горелой плоти — специальные команды приступали к сожжению трупов, но больше всего воняла туша морского чудовища, которое сумели-таки остановить, вылив на нее буквально напалмовый ливень меньше чем за квартал от здания театра. Возможно, из-за обилия огня центр города прогрелся настолько, что впервые за многие годы здесь увидели дождь.

Мимо прошел Священник, потерянный и несчастный. Он бормотал под нос:

— Я не смог выбрать... Единственный из всех. Не смог...

— Это не страшно, — сам не понимая, зачем, сказал Фидус.

Священник остановился, глянул на инквизитора воспаленными глазами, ответил:

— Ты не понимаешь. Я пастырь душ. Я всегда должен быть первым, я факел, что светит во тьме, я зеркало, отражающее свет Императора. Но если моя паства выбирает решительно и твердо, а я колеблюсь, какой же из меня поводырь?

Монах сгорбился и пошел дальше, глубоко засунув руки в карманы. Фидус пожал плечами, двинулся в противоположную сторону, заметив, наконец, то, что искал. Вернее тех, кого искал.

Калькройт Шметтау сидел на рокритовом обломке, бесцельно прокручивая инферно-пистолет на указательном пальце, продетом через скобу. Пале снял мельту и топливный бак, в остальном же остался неизменен, как будто усталость и раны были над Эссеном не властны.

— С париком тебе лучше, — заметил Фидус, подойдя ближе. Эссен промолчал.

— Не вижу Люкта, — безрадостно хмыкнул Калькройт. — Поломался окончательно?

— Марсиане взяли на восстановление. Он это заслужил.

— Да, не поспоришь. Полезный сервитор. А что с девчонкой? — задал второй вопрос Шметтау. — Тоже наложили руку ржавоголовые?

— Я бы сказал 'пригласили в гости'. Впрочем, она совершенно не против, и Ольгу можно понять. Ее знакомство с Империумом было... довольно-таки односторонним.

Шметтау хмыкнул, вкладывая в один короткий выдох бездну эмоций.

— Все-таки она еретичка...

— Нет, — отрезал Фидус.

— Марсиане явились за ней? — задал очередной вопрос Шметтау. — Персонально?

— Отчасти. Они планировали на Маяке какую-то свою большую операцию. Для этого заранее была развернута группа агентов, в том числе Вакруфманн. По ходу событий жрицу перенацелили на дополнительную задачу — следить за 'объектом', защищать, передать Марсу.

— Что ж, она справилась, — задумчиво констатировал Шметтау. — К нашей беде.

— Да, — согласился Криптман. — Справилась.

— А тебе... вам, чистильщикам, соответственно, грядет прощение?

— Будет решаться, — пожал плечами Фидус. — Но думаю, так и случится. Все-таки постарались мы, в самом деле, на славу. Это вполне можно посчитать Замечательным Деянием.

— Счастливый конец для всех, — вздохнул Шметтау. — Почти для всех. Не считая людей, которых со временем убьет этот чудесный малыш. Но то дело будущего... Коли ты здесь, значит, не пригодился ни марсианам, ни астартес. И ей тоже. В этой истории нет красивого финала?

— Всему есть время и место, — проговорил Фидус. — Я хотел ей помочь, и я помог. Не ради 'спасибо'.

— Значит, даже не поблагодарила, — утвердился во мнении Шметтау. — Наверное, обидно?

— Нет. Это... — Криптман задумался на пару мгновений. — Это скорее выравнивание баланса. Она спасла меня, я же проявил черную неблагодарность. Теперь я вернул долг и ушел, не ожидая ничего взамен.

Инквизитор посмотрел снизу вверх на Фидуса. Тот, в свою очередь, поглядел на инквизитора сверху вниз, чуть раскачиваясь с носков на пятки.

— Тебе что-то еще нужно? — безразлично спросил инквизитор, опуская голову. Грязные искусственные волосы повисли печальными сосульками, плечи опустились, фигура Шметтау отражала бесконечную усталость и опустошение. Эссен Пале неподвижно застыл рядом, как часовой, который давно забыт, но продолжает нести службу.

— Я сделал все, что хотел. Почти все. Напоследок решил посмотреть на тебя, — прямо ответил Криптман. — По своей воле и выбору, а не потому, что ты почтил меня своим визитом. Встать так вот, друг против друга. И посмотреть в глаза.

— Хотел триумфа? — Калькройт снова поднял голову и уставился прямо в глаза Фидуса. — Что ж, наслаждайся. Ты победил. Победил во всем.

— Нет, — тихо вымолвил Криптман. — Я не ищу победы над тобой. И не искал.

— Неужели? — саркастически осведомился старый инквизитор. Сейчас, после тяжелых испытаний и жестокого боя, после того, как Шметтау проиграл, он больше не казался достопочтенным мещанином средних лет. Полный возраст Калькройта ясно читался на его лице, в осанке и жестах. Перед Криптманом сидел глубокий и разбитый старик, в душе которого осталось лишь отчаяние.

— Да, — подтвердил Фидус. — Я никогда не видел тебя... в бою. В служении. Но хотел посмотреть. Ведь всю жизнь отец рассказывал мне, сколь велик был инквизитор Шметтау. Как безжалостен оказывался к врагам Империума. Сколько раз Фидус Криптман обязан жизнью старому товарищу.

— Убирайся, — со злостью потребовал Шметтау.

— Как скажешь... — Фидус помолчал и закончил с неожиданной теплотой. — Дядя.

— Я тебе не дядя! — огрызнулся пожилой инквизитор.

— А как еще назвать человека, который был названным братом твоего отца? Который первым взял на руки Криптмана-младшего?

— Ничего не изменилось, ничего не закончилось, — Шметтау стиснул кулаки так, что явственно захрустела бронированная ткань скафандра. — Ничего! Да, мы были братьями. И моими руками ты пришел в этот мир. Но твой отец предал меня. Предал все, что было между нами! Нельзя вернуть прошедшее. Нельзя склеить разбитое без следа, если ты не колдун. А мы не колдуны, мальчик...

— Как пожелаешь, — вздохнул Фидус и твердо вымолвил. — Но я не хотел этой вендетты и не буду в ней участвовать впредь. Тот... ангел Императора... может он и ошибался, но все же одну вещь сказал верно. Есть деяния, которые нас принижают. А есть те, что возвышают. Ты пытаешься отомстить мертвецу. Это жалко и недостойно, но таков твой выбор. Я же предпочту помнить того, кто принимал роды у жены друга, пока тот переливал ей свою кровь. О таком человеке я буду рассказывать своим детям и ученикам, если они у меня появятся. И это будет мой выбор.

Фидус еще раз поглядел на Шметтау, затем пошел дальше, мимо скитариев, что устанавливали прямо на асфальте какую-то пушку.

— Ты не станешь инквизитором! — крикнул ему в спину Шметтау, а затем сорвался на бессвязные, отчаянные выкрики. — Никогда не станешь! Ты жалок и бесполезен! Ты ничтожество! Слабое ничтожество! И это никогда не изменится! Никогда!!!

Фидус остановился и глянул через плечо. На лице Криптмана появилась очень слабая и удивительно добрая улыбка.

— Может быть. Но отец говорил — дорога к совершенству начинается с осознания несовершенства. Я понял, что плохой инквизитор. Я встретил людей, которые были лучше меня и преподали важные уроки. Значит, мой путь еще впереди. Скажи, а какой дорогой теперь идешь ты?

Сказав это, Криптман пошел дальше, уже не оглядываясь.

— Какой дорогой? — даже не прокричал, а как-то проскрежетал ему вослед Шметтау. — Ты хочешь узнать про мою дорогу? Я расскажу тебе, мальчишка! То, чего ты не знаешь из-за глупой солидарности друзей старшего Криптмана!

Фидус чуть замедлил шаг. Хотя, возможно, так лишь показалось.

— Культ, за которым мы охотились, наше величайшее дело! Важнейшее дело в защите Империума! Культ, направленный против Цивистас Империалис миров Саббат! Достигший успеха из-за предательства Криптмана-старшего! Если бы твой отец был к этому моменту жив, его казнь и низложение за пособничество ереси даже не обсуждались бы! Тысячи миров, где миллиарды Его подданных стали пищей Губительных Сил! Вот истинное наследие твоего отца. Это, а не жалкие рисунки и бредовые сказки!

Шметтау глубоко вздохнул. Ярость, с которой он произносил обличения, выходила за рамки дозволенного измученному телу старого инквизитора.

— Моей жизни не хватит, чтобы исправить ничтожную долю этого 'наследия'. Но это путь, который я выбрал. И буду идти по нему до конца.

— Господин, — Эссен помог инквизитору встать, подставил руку, на которую Шметтау тяжело оперся. Старику казалось, что поясница вот-вот развалится на отдельные позвонки, и, если бы не поддержка Эссена, Шметтау, наверное, упал бы.

— Нам пора возвращаться, — сказал Эссен. — Капсула ждет, топлива хватит для выхода на орбиту.

— Да, — тяжело выдохнул Шметтау. — Пора.

Он еще раз посмотрел в спину Криптмана.

— Здесь больше нечего делать. Нам пора, — тихо повторил инквизитор, и Эссен помог ему сделать первый шаг, не дав упасть в грязную лужу с хлопьями сажи.

Глава 32

Фидус одернул куртку, расправил обшлаги рукавов и проверил, чтобы крошечные аквилки на латунных пуговицах ориентировались правильно, то есть строго вертикально, а не наискось. Учитывая несколько 'подвешенный' статус то ли 'уже инквизитора', то ли 'еще нет', Фидус выбрал одежду нейтральную, без явных военно-строевых мотивов, но строгую. Несмотря на довольно краткий срок послушания, Криптман привык к мешковатым комбинезонам и свитерам, поэтому носить сшитое по фигуре было... странно. Он чувствовал себя не на месте и не у дел, как чужак в чужой стране. Хотелось как можно скорее покинуть и Маяк, и систему, да и сектор, откровенно говоря. Но еще оставалось дело, которое следовало уладить, последнее в коротком списке.

Их корабли отправлялись с разницей буквально в четверть часа, сначала марсианский, затем инквизиторский. Орбитальная станция почти не пострадала, однако повреждения на планете можно было заметить даже из космоса, через обзорный иллюминатор. Фидус как раз созерцал темные пятна, что заняли место сияющих городов и промышленных центров (подачу электричества удалось восстановить не везде, а восстановление обещало затянуться на долгие месяцы), когда шаги небольшой группы разнеслись под высокими сводами причальной палубы. Криптман оторвался от иллюминатора, но увидел не тех, кого ждал.

— Хм... — неопределенно хмыкнул он, глядя на капитана астартес, возглавившего компанию из двух космодесантников и трех сороритас.

— И вы с ними? — уточнил Фидус.

— Да, мы отправимся вместе, — ответил капитан, махнув рукой спутникам. Те молча и одинаковыми жестами склонили головы, дескать, поняли и приняли. Двинулись к площадке, обозначенной желтыми огоньками. Криптман глянул на большие часы, вделанные в металлическую стену, их фасеточный циферблат указывал время Терры, общесистемное, Ледяного Порта и что-то еще. До отправления марсиан оставалось девятнадцать минут.

— Я так и думал, что встречу тебя здесь, — пробасил астартес. Броня Ордена, очевидно, в подобной обстановке казалась ему лишней, и сейчас он носил просторную хламиду с плиссированными складками. На ком-то ином это 'платье' выглядело бы забавно и женственно. Однако когда подобное одеяние носит мускулистый великан трехметрового роста, вооруженный силовым копьем, оно всем сразу кажется невероятно мужественным.

— У нас так и не нашлось времени... поговорить, — вздохнул Фидус. — Слишком много отчетов и показаний.

— Это логично, — нейтрально заметил неспящий. — Учитывая, что вы были в гуще событий. Кстати, — сменил он тему разговора. — Я слышал, ты набрал себе команду из бывших соратников по Отряду?

— Скорее предложил им какое-то время поработать вместе, — поправил инквизитор. — Мне нужны помощники. Они все получили прощение грехов и освобождение, так что были вольны сами выбирать. Кто-то согласился, кто-то нет.

— А служитель Церкви? — неожиданно поинтересовался великан с голубыми глазами. — Мне показалось, у него кризис то ли веры, то ли самоопределения. Принимать в команду такого мятущегося спутника было бы неразумно.

— Он остался. Добровольно принял на себя епитимью восьмилетнего служения рядовыми чистильщиком. Дескать, вера его оказалась не столь крепка, поэтому следует либо закалить дух испытаниями, либо ответить собственной жизнью за момент душевной слабости. По выбору Императора. Кстати, получил на это благословение планетарного епископа.

— Достойно, — одобрил капитан.— Я бы сделал заметку на память и обязательно вернулся через восемь лет. Если он выживет, твоя команда может получить достойное пополнение.

— Я и записал. Но подозреваю, если он переживет послушание, то все равно останется, чтобы окормлять паству.

— Возможно. Я слышал, Отряд сохранится?

— Да, более того, умножится. По опыту сего... инцидента были сделаны выводы о том, что десантные части слишком легко вооружены и малочисленны. Система бронепоездов громоздкая и дорогая, но лишь она обеспечивает возможность ударить крепко и быстро. Так что ЭпидОтряд получит больше людей и больше оружия. Больше связи с инквизицией, Церковью и арбитрами.

— Это хорошо, — кивнул гигант. — Риск — благородный удел, но к успеху лучше идти проверенными путями.

Они помолчали с минуту, затем капитан спросил напрямик:

— Значит, ждешь ее?

— Да.

— Зачем?

— Это мое дело, — с неожиданной резкостью огрызнулся Криптман.

— Фидус, ты превратно толкуешь мои намерения, — пожал широкими плечами космодесантник. — Я не собираюсь мешать вашей встрече.

— Правда? — недоверчиво спросил инквизитор.

— Да. Я лишь хочу, чтобы ты здраво оценил ситуацию. И поступил сообразно рассудку, а не порыву мятущейся души.

— В моей душе ты читать не можешь, — все еще злился Криптман.

— Да, сейчас она благодарна тебе и вполне способна увлечься твоей великой мечтой, — капитан будто и не заметил ремарку собеседника. — Если проявить настойчивость... Если зажечь ее сердце долгом перед человечеством, страхом перед скрытой угрозой, она пойдет за тобой. Но... действительно ли ты этого хочешь?

Гигант поднял руку, решительно обрезая готовые вырваться у Криптмана возражения.

— Подумай над этим. Что ты можешь предложить ей? Что девочка обретет, пойдя за тобой? Ты знаешь ответ на этот вопрос, не так ли? Бедствия. Опасность. Насмешки. Годы бесплодной работы. И смерть в итоге.

— Но... Марс, — опустошенно пробормотал Фидус. — Она станет техножрицей... скорее всего. Не может не стать, со временем.

— Да, скорее всего, — подтвердил десантник. — Это неизбежно. Теоретически, разумеется, можно вступить в ряды Механикус и сохранить плоть в первозданной чистоте. В конце концов путь Магос Биологис основан на совершенствовании живой материи. Но скорее всего Ольга ступит на долгий путь превращения в адепта Бога-Машины. Причем по собственной воле. Шестеренки умны, они не станут давить на нее, но аккуратно, исподволь покажут все преимущества искусственных тел, а эти преимущества есть, зримы и вполне весомы. Особенно если ты уже познал смерть и легкость, с которой она забирает людей.

— Ольга утратит человечность, станет... жестянкой!

— Да, — согласился капитан. — И проживет долгую, интересную жизнь, полную удивительных событий. Она приобщится к великим тайнам Марса и станет на равных общаться с теми, кто правит миром знаний и машин. Плохо ли это? Не уверен.

— Она будет несчастлива, — с тоской вымолвил Криптман.

— И это возможно. Хотя не предопределено. Но девушка в любом случае обретет покой, уважение и безопасность. То, чем судьба так обделила ее прежде. То, чего она заслуживает своей храбростью. Благородством. Добротой.

Гигант вздохнул и положил на плечо Фидуса тяжелую, могучую длань, слегка сжал пальцы, не в качестве угрозы, а мирно, в жесте дружеского ободрения.

— Я не стану тебе препятствовать. Я верю в свободу выбора людей, облеченных разумом. Но я верю и в ответственность. Прежде чем решить и сделать, взвесь свое желание на весах беспристрастия. Ответь себе на вопрос, чего ты хочешь на самом деле? И для кого — себя или нее?

В переходном тоннеле, что соединял причал с массивом орбитальной станции, показалась группа вооруженных скитариев. За ними следовал автоматон, уже знакомый Фидусу 'геллер-дрон'. Охрана быстро и умело, с машинной точностью рассредоточилась на причальной палубе, перекрывая все подходы. Криптман почувствовал странный холодок, будто невидимая рука провела по голове и ощупала отсутствующие карманы. Кажется, его только что просканировали, включая в систему контроля и безопасности. Криптман невольно улыбнулся, подумав, что на него демонстративно не обращают внимания, но случись любая неприятность — инквизитор погибнет, не успев даже моргнуть. Кстати, любопытно, что скитариев не заинтересовало копье ангела.

— Идут, — прокомментировал астартес.

Криптман улыбнулся еще шире, отметив, что впервые видит Ольгу умытой, причесанной, хорошо одетой. В общем — вполне довольной жизнью. Девушка все еще была очень худой, но добротно сшитый комбинезон уже не болтался на костях, а лицо не казалось изможденным, бывшую послушницу определенно хорошо кормили и лечили.

Видеть Дженнифер снова при голове было странно и даже чуть-чуть жутковато, потому что металлическая сфера отличалась по конструкции, цвету и форме. Очевидно, марсианка использовала временную замену. Третьим членом небольшой компании оказался высокий и нескладный на вид техножрец с почти человеческим лицом. Лишь внимательный взгляд мог указать, что это искусно выполненная маска со сложными приводами.

Заметив Криптмана, Ольга запнулась и опустила голову, затем, будто решившись, гордо выпрямилась и шагнула к инквизитору. Жрица и высокий механикум, не переглядываясь и не обменявшись ни звуком, расступились, как бы демонстрируя, что не намерены чинить препятствий.

— Ступай, — негромко ободрил астартес. — Самое время.

Фидус подошел к Ольге, они остановились, молча глядя друг на друга, Криптман сверху вниз девушка чуть задрав голову. Марсианские хирурги заменили прежний убогий протез на великолепный глаз, неотличимый от настоящего.

— Здравствуй... Крип, — Ольга чуть помедлила с именем, и прозвучало оно очень по-доброму, без прежней насмешки.

— Здравствуй... — в свою очередь Криптман сделал крошечную паузу, прикидывая, не вернуть ли в ответ 'Оллу', но решил, что это было бы глупым ребячеством. — Ольга.

Повинуясь мгновенному порыву, он взял ее ладони в свои, чувствуя тонкие теплые пальцы, не знавшие колец. Ольга сжала его руки и произнесла:

— Все повторяется.

— Да, — согласился Фидус. — Все как прежде. Только лучше.

— Ты обещал, — тихо сказала она.

— Да. Я обещал.

Фидус почувствовал какое-то жжение в глазах и моргнул, пытаясь от него избавиться.

— И я сдержал обещание.

— Ты сдержал, — эхом повторила она, и Криптман понял, что в ее словах нет ни насмешки, ни иронии.

— Попробую угадать, — сказал вместо приветствия капитан, косясь на тихо переговаривающихся Ольгу и Криптмана. — Логично предположить, что Дотуров по-прежнему смотрит на мир вашими глазами... — он указал на Вакруфманн. — С другой стороны Лексик Арканум любит разнообразие. Итак... Я бы поставил на вас, господин Тэта.

— Вы ошиблись и угадали, — одновременно и совершенно одинаковыми голосами произнесли Вакруфманн и логис. — В действительности сейчас я смотрю на вас глазами обоих.

— Интересно, удастся ли мне когда-нибудь увидеть вас в истинном обличье, — саркастически улыбнулся астартес.

— Что есть истинное обличье для разума, свободного от оков плоти? — ответил вопросом на вопрос Дотуров устами Дженнифер. — Например, сейчас 'Я' технически нахожусь в теле 'Пса Войны', можно ли считать это воплощение истинным? И как оценить степень истинности, учитывая, что эта оболочка не была первой и не станет последней в длинной цепи странствий? Или же истинным вместилищем является Храм Всех Знаний, хранящий мою основную резервную копию?

— Схоластика, — качнул головой космодесантник. — Впрочем, быть по сему. Я уполномочен выразить совместную позицию Ордена, Экклезиархии, а также Инквизиции, точнее представителей оной в системе. У нас нет претензий к Ольге, мы не станем каким-либо образом препятствовать вашим намерениям и действиям в ее отношении. Можно сказать...

Капитан обозначил саркастическую улыбку.

— ... теперь это, безусловно и единолично, ваша добыча.

— Я полагаю, термин 'добыча' в данной ситуации неприменим, — строго поправил Тэта. Космодесантнику показалось, что речь логиса опять изменилась. Быть может, Дотуров отпустил цепь и дозволил слуге проявить собственную волю и соображения? Кто знает...

— Вы можете не верить, но Марс не заинтересован в Ольге как военном трофее. Мы не хотим 'обладать' ей, — Тэта сделал явное ударение на слове 'обладать'. — Разумеется, ее становление как механикума является предпочтительным. Однако сложившиеся обстоятельства, ее предыстория и ценность знаний, а также наша этика требуют, чтобы этот выбор был сделан сугубо добровольно.

— А если она не захочет? — осведомился астартес. — Если в итоге путь Машины ее не вдохновит?

— Мы не станем удерживать Ольгу, — твердо вымолвил логис. — Если пожелаете, сможете проконтролировать свободу ее волеизъявления лично. Считайте это... знаком любезности со стороны Марса.

Капитан молча склонил голову и после секундной паузы сменил тему:

— Что ж, очевидно это и называется 'счастливый конец'. Каждый получил свое. Даже... — ангел снова покосился на Фидуса. — Наш горе-инквизитор, обретший чистую совесть и возможность дальше ловить своих призраков.

Логис тоже повернул искусственное лицо, продемонстрировав заинтересованность в разговоре Криптмана и Ольги. Кажется, молодой человек и девушка заканчивали тихую беседу. Изощренные приводы за синтетической плотью отобразили сложную смену эмоций.

— Я давно обратил внимание, что в отношении Криптмана-младшего бытует снисходительное представление как о человеке поверхностном, слабом и непрофессиональном, — сказал Тэта, и сейчас капитан астартес готов был поклясться, что логис говорит от собственного имени. — Однако мне кажется, это мнение неточно и...

— Ошибочно?

— Скоропалительно. Кто знает, быть может, юный Криптман еще удивит всех нас?

— Сомневаюсь, — сказав это, капитан задумался. — Хотя с другой стороны... По здравому размышлению склонен согласиться. Он смог удивить меня дважды. Возможно, сумеет и в третий раз.

— Консенсус, — вступила в беседу Дженнифер.

— Воистину так, — качнул головой Тэта. — Что ж, наш разговор доставил мне искреннее удовольствие, однако полетное окно не ждет. С вашего разрешения, продолжим разговор на борту и несколько позже, когда мы покинем систему.

— Прощай, — сказала Ольга.

— Я скажу 'до свидания', — вымолвил Криптман. — Кто знает, может быть, мы еще встретимся.

— Может быть... — тут девушка спохватилась. — А тебе есть куда писать?

— У меня есть дом, но я там редко бываю. Оставлю адрес марсианам, если захочешь, напиши. Я буду рад узнать, что у тебя все хорошо. И вообще, как устроилось.

— Обязательно.

Ольга поднялась на цыпочки и поцеловала Фидуса в лоб.

— Удачи тебе... инквизитор.

Она помолчала и добавила:

— Удачи... мой Крип.

Они разошлись, провожаемые бесстрастными линзами марсианской оптики и взглядами свиты капитана Неспящих. Фидус шагал к причальной площадке, где инквизитора уже поджидал курьерский челнок. Марсианский корабль, похожий на гибрид черной сферы и ленты Мебиуса, открыл врата с позолоченной символикой шестеренки, выдвинул трап. Логис и жрица замерли в неподвижности, как статуи-привратники. Когда до марсиан оставалось всего несколько шагов, Ольга вдруг обернулась, и на мгновение ей показалось, что вместо спортивной, плечистой фигуры Криптмана тяжко бредет сгорбленный и очень старый человек. Его сутулые плечи облекала мантия, расшитая серебряными символами, лысый затылок, как у верзилы Эссена, перечеркивали крест-накрест два шрама. Каждый шаг давался неизвестному с большим трудом, будто годы и суровые решения повисли на его шее тяжкими оковами. Ольга моргнула, и видение пропало

Показалось... Только сейчас она поняла, насколько устала.

Фидус обернулся, и на мгновение ему привиделось, что вместо маленькой коротко стриженой девочки он видит совершенно иного человека. Высокая фигура в алом плаще, отливающая сталью и золотом. Тело металлической статуи идеальных, математически безупречных пропорций, лицо ослепительно красивой женщины с глазами василькового цвета, волосы, как потоки расплавленной меди. Осанка и взгляд того, кто привык не склоняться перед кем бы то ни было. Фидус качнул головой, на мгновение отвел глаза, а когда снова глянул, видение, разумеется, исчезло.

Мне нужен отдых, подумал инквизитор. Немного отдыха...

И более не оглядывался.

На последней ступеньке девушка чуть запнулась и ощутила приступ неконтролируемого страха. Словно читая мысли, марсианин, которого называли 'Тета', протянул ей какой-то маленький предмет, похожий на большую визитку из плотного картона.

— Наш общий знакомый передавал тебе привет.

Ольга механически взяла картонку, пытаясь вспомнить, где она уже видела что-то подобное. И вспомнила. А затем прочитала:

Мне было интересно общаться с тобой,

Я рад, что ты продолжаешь существование,

Я рад, что мы продолжим общение,

Со временем,

Если ты захочешь этого.

— Он все-таки научился ставить запятые, — прошептала Ольга.

Она улыбнулась, несмело, перебирая воспоминания, как драгоценный жемчуг, и спросила:

— С ним... с Машиной... — затем вспомнила, как надо говорить правильно. — Со священным комп... когитатором все в порядке?

— Да.

— Мне можно будет с ним встретиться?

— Конечно. Это желание священного когитатора, следовательно, такова воля Омниссии.

Ольга подняла ногу, намереваясь сделать последний шаг, и замерла.

— Мне... — тихо сказала она и закончила почти шепотом. — Мне страшно. Я знаю, это глупо. Но мне все-таки страшно.

— Так и должно быть, — улыбнулся Тэта.

— Да? — подозрительно спросила девушка, опустив ногу. Кажется, Ольга была готова побежать сломя голову.

— Да, — очень серьезно повторил марсианин. — Ты прожила несколько жизней. В своем мире. А затем и в нашем, который стал твоим. И ни одна из них не была легкой. Все перемены обещали тебе лишь трудности. Сейчас ты на пороге новой жизни, поэтому логично и естественно, что решение не дается легко.

— А вы тоже обещаете мне трудности? — вымолвила девушка после долгой паузы.

— Будет нелегко, — честно сказал Тэта. — Путей Омниссии на самом деле много, однако, все они требуют времени, а также кропотливого труда. Но я могу в точности пообещать две вещи.

— Какие?

Марсианин посмотрел в ее большие глаза насыщенного, удивительного чистого цвета — орган, выращенный Магос Биологис эскадры XJ-9 взамен утраченного, ожидаемо прижился без серьёзных проблем. И Тэта подумал — какие внимательные и удивительно доверчивые глаза, несмотря на столь тяжелые испытания. Не испуганного, затравленного зверька, готового драться за выживание — что было бы ожидаемо и логично, а человека. Глаза очень хорошего человека, наполненные ожиданием.

И надеждой.

— Тебе больше ничто и никогда не будет угрожать. Разве что ты сама этого захочешь, выбрав путь приключений и опасности.

— А... второе?

— Будет интересно. Нелегко, однако, интересно.

Ольга глотнула, перевела дух, уже без паники и плещущейся в глазах готовности бежать.

— Но сначала я хотел бы уточнить кое-что, — вдруг сказал Тэта. — Архивы Адептус Механикус и анализ древней топонимики Марса свидетельствуют, что родовое имя 'Дотуров' оказалось широко распространено в нашем мире еще в те времена, когда Человечество было ограничено пределами Солнечной системы и только вышло за орбиты древней Земли, — последние слова марсианин произнёс на русском. — Высказывалось обоснованное предположение, что его носил первый человек, ступивший на поверхность Марса. Можешь ли ты внести ясность в этот вопрос?

— Я не знаю, — растеряно ответила Ольга. — Когда я жила... ну, в то время, люди летали только на Луну. По-моему...

— Ясно.

Дотуров протянул ей открытую ладонь в приглашающем жесте, Ольга несмело подняла руку, и металл встретился с плотью.

— Идем, дитя. Марс ждет нас.

Несколькими минутами позже, когда корабль отчалил, Ольга посмотрела в панорамный иллюминатор, где величаво плыл Маяк в окружении кольца орбитальных комплексов, и вдруг встрепенулась, боясь забыть.

— Дженнифер!

— Да? — тут же отозвалась техножрица.

— Песня... которую ты проиграла тогда в 'Химере', древний мотив для храбрости.

— Да, я помню.

— А можно мне послушать ее снова?

— Разумеется. Подожди минуту, я обновлю библиотеку, — пообещала Вакруфманн и пожаловалась как настоящий человек, с живыми интонациями. — Эта новая голова, одни неприятности с ней!

— А о чем поется в песне?

— Это очень старая композиция. Она получила распространение во времена первой колонизации Марса, но скорее всего, основа была создана несколько раньше. Оригинал исполнялся во многих версиях и на многих языках, мы не можем ручаться за абсолютную точность перевода, однако на готике это будет звучать примерно как: 'Тот, кто не сможет понять Его — то есть Омниссии — слова, никогда не узнает счастья'.

_________________________

Музыкальная тема прощания Ольги и Фидуса, а также отлета:

https://www.youtube.com/watch?v=73RZMjYzYpI

Эпилог

— Здравствуй, здравствуй, дружище!

Инквизитор Ордо Маллеус по имени Лазар Карно Вимпфен сидел в кресле посреди гор оборудования и стеллажей с записями, похожий на старьевщика. И улыбался, глядя на Криптмана сквозь очки. Инквизитор был радушен, приветлив и вежлив без малого до приторности. И очень странен.

Внешне охотник за демонами походил на аколита, севшего шутки ради в кресло господина. Пожилой, довольно-таки неряшливый, как человек настолько занятый, что может и рад бы следить за собой, но лишен такой возможности. Обширная лысина подкрадывалась к макушке и убегала на затылок, оставив над ушами неровные пряди седых волос. Бородку и усы хозяин, кажется, пытался более-менее подравнивать, однако неумело и давно. Глаза, наполовину скрытые припухшими веками скрывались за очками, насколько мог судить Криптман, стекла были настоящие, с внушительными диоптриями. На тощем теле висел технический комбинезон, такой же старый как владелец, долго и кропотливо модернизированный под хозяйские нужды. К плотной ткани серо-коричневого цвета были приклеены какие-то детали, коробочки и подсумки, в разные стороны торчали разъемы и штепсели. Из-под шейного обруча выныривала прозрачная трубочка капельницы, вонзившая хоботок иглы с клочком пластыря в шейную артерию. Над ушами инквизитора помимо жиденьких прядей болтались витые проводки вокс-гарнитуры, не просто обрезанные, а оборванные, словно их перегрызли.

— Выражаю почтение и...

— И все прочее тоже, — Лазар небрежно махнул ладонью. Пальцы на перчатке были неровно обрезаны. — Кидай папку... ну, куда-нибудь, сам глянь, где не упадет. Будет настроение, почитаю. Садись.

Фидус едва удержался от того, чтобы пожать плечами и выполнил указание. Найти место для сидения оказалось непросто и, в конце концов, молодой инквизитор освободил один из стульев, положив прямо на клепаный пол связку очень старых бумаг, желтых и ломких от времени. Стул, как и все здесь, включая хозяина комнаты, производил впечатление вещи, сделанной второпях, строго для выполнения конкретной задачи — просто, грубо, функционально, ни капли внимания к внешнему виду и тем более какой-то гармонии.

— Ну что же, — Лазар потер ладони, шурша грубой тканью. — Вот и свиделись. Кстати, я знал твоего отца.

— Многие знали моего отца, — Фидус поджал губы.

— Ершистый парнишка, — улыбнулся тонкими губами Вимпфен, и жеваные провода качнулись по бокам головы в такт движению. — Колючий. Это мне нравится.

Криптман, готовый произнести энергичный спич насчет того как ему надоели сравнения бездарного потомка с великим отцом, закрыл рот и удивленно посмотрел на старого мудреца.

— Внесем ясность, — деловито сообщил Лазар. — Меня обязали расследовать происшедшее в Порту на правах этакого стороннего наблюдателя, который здесь ни к чему не привязан и смотрит на все новым взглядом. Скорее всего не найдет ничего, но может и наоборот. Тебя, соответственно, настоятельно попросили поработать со мной, и ты счел разумным согласиться. Сие показывает, что устойчивая репутация скудоумного эпигона, коей ты устойчиво пользуешься, по крайней мере, в первом приближении неверна.

Фидус плотно сжал губы и уставился на лоснящуюся под лампой макушку инквизитора.

— Ты воспринимаешь меня как епитимью, — продолжил, как ни в чем не бывало, Лазар. — Этакий способ как-то наградить тебя и одновременно убрать из Ордо Еретикус подальше. Во избежание... — Вимпфен неопределенно покрутил пальцами в пустоте. — Того и этого. Верно?

Фидус молча кивнул. Из-за стопки бумаг высотой по грудь Криптману вышел, переваливаясь на коротких лапах, удивительный зверь. Он походил на кошку, но длиной около метра с очень длинными ушами и 'бородкой', завязанной в аккуратную косичку. Длинный мех некогда был оранжевого цвета, сейчас же он переливался всеми оттенками уныло-коричневого, отлично маскируя зверя на фоне кабинета. У зверя выпали усы, с одной стороны пасти торчал длинный загнутый клык. Как будто для симметрии кот был еще и одноглаз, причем синий шарик светился отраженным светом на той стороне морды, где отсутствовал клык.

Животное посмотрело на Фидуса, и молодой инквизитор чуть вздрогнул. Криптман слышал о джиринксах, но впервые видел такого. Криптман знал, что эльдарские коты не разумны, однако... взгляд ярко-синего глаза с треугольным зрачком казался очень странным. Не по-звериному внимательным и оценивающим.

— А, вот ты где, Хорус, — Лазар явно обрадовался. — Иди сюда, скотина.

Криптман лишь покачал головой, воздерживаясь от комментариев. Джиринкс, переваливаясь при каждом шаге, добрел до хозяйского стула и полез на колени Лазара, цепляясь крючковатыми когтями. Животное двигалось с трудом, преодолевая не то боль, не то старость плоти, но делая это крайне целеустремленно.

— Да, — весело ответил старый инквизитор на невысказанный вопрос. — Удивительно вредная тварь, так что я назвал его под стать характеру.

Хорус, в конце концов, забрался на колени хозяина, посмотрел на гостя с таким видом, что Фидус почувствовал себя самым ничтожным и презираемым созданием в галактике. Джиринкс зевнул, демонстрируя набор длинных, но прореженных минимум на треть зубов и заерзал, устраиваясь половчее. Свернувшись, эльдарский 'психокот' оказался удивительно компактным и удобным для поглаживания. Лазар не преминул начать гладить и чесать наглую скотину за ушами.

— Я к нему привык, — улыбнулся инквизитор. — Гнусное животное, но мы столько повидали вместе... Учти, он мочится в ботинки тем, кого не любит. А не любит Хорус всех, так что береги обувь.

— Откуда он? — спросил Фидус, чувствуя себя глупо, как взрослый на утреннем чтении молитв школьниками 'во славу доброго дедушки Императора'.

— Подарок эльдарской ведьмы, — пояснил Вимпфен. — У нас был роман, который перерос в совместное расследование. Или наоборот... сложно сказать, все было... сложно. С эльдарами всегда так, удивительная раса, они самые простые вещи превращают в ритуал немыслимой запутанности. Я был молод и... скажем так... неосторожен. Впрочем, надо сказать, получилось хорошо. Во всех смыслах. Согласись, не каждый может сказать, что надавал Хорусу тапком по морде.

— А... — Фидус кивнул.

— Но мы отвлеклись, — деловито сказал Вимпфен, продолжая гладить осквернителя обуви. — Что там было раньше?..

— Епитимья, — подсказал Фидус. — Которой меня подвергли.

— Да, точно.

Лазар усмехнулся, и Криптману на мгновение стало не по себе. Очень не по себе. Сразу вспомнилось, что у сидящего напротив смешного и неряшливого деда нет в биографии громких дел, спасения целых секторов, битв с чемпионами Хаоса и прочих великих деяний. Зато по числу рядовых, незнаменитых и завершенных расследований Вимпфен один из первых в своем Ордо, если не первый. Человек-комбайн, прозванный 'Дробилкой Императора' за целеустремленность и неизменную выдачу результата в любых условиях.

— Так вот, — продолжил Вимпфен, как ни в чем не бывало. — На самом деле ты вытащил счастливый билет в светлое будущее.

— Правда?

— Ага. Просто по молодости и глупости еще этого не понял.

Криптман снова промолчал. Лазар почесал непомерно длинное ухо джиринкса и с внезапной серьезностью продолжил:

— Скажем так, твой перевод в наш Ордо действительно был ссылкой. Точнее компромиссом. Это факт. А вот то, что я обратил на тебя внимание, это удача. Благодеяние, можно сказать.

— Благодарю, — задрал подбородок Фидус. — Я готов пасть на колени, лобызая пятку благодетеля.

— Хорошее намерение, — благосклонно кивнул старик. — Но мы же не на Сеферис Секундус, обойдемся без этих глупостей. Итак, дружище, я внимательно ознакомился с твоим делом. Повторюсь, я знал твоего отца. И мне было интересно, почему его потомок столь далек от успеха.

Фидус сжал челюсти, промолчав.

— Не скрипи зубами, — посоветовал Вимпфен. — Я не пытаюсь тебя оскорблять. Сейчас мы говорим строго по делу и очень предметно.

Старик шевельнулся, меняя положение. Хорус недовольно приоткрыл глаз и молча вонзил когти в бедро хозяина, демонстрируя недовольство.

— Я же говорю, подлая тварь, — констатировал Вимпфен, дернув кошачье ухо. — Когда-нибудь сделаю из него коврик. Или чучело, пока не решил. Да... так вот. Криптман-старший был очень скверным человеком. Таких обычно называют разными словами наподобие 'мудак' и прочими нелицеприятностями. Однако он был эффективен. Крайне эффективен. Да, можно спорить о методах и сопутствующем ущербе, но твой предок добивался целей, и они были настолько значимы, что даже штабеля трупов, которые Фидус громоздил в процессе, выглядели очень умеренной ценой. А уж в тандеме с нравственным лишенцем Шметтау Криптман был непобедим. Что же в тебе не так?..

Фидус-младший решил, что вопрос риторический, ответа не требующий, так и оказалось.

— Все на поверхности, — задумчиво произнес Вимпфен. — На поверхности... Ты неплохой инквизитор, мой юный друг. Действительно неплохой.

— Многие с вами не согласились бы, — с неожиданной для самого себя горечью вымолвил Криптман.

— Да в жопу многих, — с великолепным безразличием отмахнулся старик. — Хороший следователь должен смотреть в корень, видеть суть вещей. Я хороший следователь, потому что я всегда смотрю дальше и глубже.

Фидус опять почувствовал, как скользит вдоль позвоночника холодок. Под немигающим взглядом за толстыми стеклами становилось неловко и тревожно, как насекомому в пробирке.

— И я вижу твою суть, — продолжил Вимпфен. — Непотизм далеко не столь уж плох, как думают многие. У него есть весомые достоинства. Однако есть и недостатки. Родственные связи могут привести на подходящее место неподходящего человека. Или привести человека подходящего, но... слишком рано.

— Рано?

— Да. У тебя есть все задатки и возможности, чтобы стать отличным защитником Дома, который построил Он.

Лазар осенил себя аквилой, Криптман повторил его движение словно тень.

— Но ты слишком рано стал инквизитором. Слишком рано оказался прикрыт славной тенью отца. Ты сейчас будто имаго, которому лишь предстоит раскрыть широкие крылья и воспарить к солнцу.

— И?.. — неопределенно вымолвил Фидус.

— И я могу тебя научить.

— Не понимаю, — честно признался Фидус. — Разве у меня есть выбор? Насколько я понял, моя ссылка в другой Ордо, младшим помощником, есть обязательное условие для того, чтобы некоторые моменты... были забыты.

— Объясняю, — скупо улыбнулся Вимпфен. — Что делает инквизитора бичом врагов Империума? Это знания, склад характера и опыт. Три ноги, на которых всегда основывается любой успех. А в твоей табуретке одна ножка отпилена. Пока отпилена.

Лазар переплел пальцы, внимательно глядя прямо в глаза Криптмана.

— Опыт, вот главное, чего тебе не хватает. Ты слишком рано отправился в самостоятельный полет. И предсказуемо споткнулся. А неудачи в начале пути ломали куда более сильных людей. Такие травмы души, они как плохо сросшиеся переломы. Ты можешь встать на ноги, но ходить все равно до конца жизни будешь с костылями.

Фидус откинулся на спинку из толстой проволоки, опустил руки по бокам, стараясь быть сдержанным и непроницаемо хладнокровным. Впрочем, юноше начинало казаться, что старый инквизитор читает его как открытую книгу с печатными буквами.

— Всего лишь опыт... — Вимпфен сделал упор на 'всего лишь', умудрившись вложить в два коротеньких слова бездну смысла, начиная с иронии. — Вот, что нужно тебе, чтобы срастить поломанные кости души. Избавиться от комплексов. Оставить за спиной неудачи. Опыт закалит, укрепит, научит. И даст команду, что пройдет с тобой бок о бок через десятилетия. Команду, без которой ты ничего не стоишь, уж поверь мне.

Вимпфен вздохнул и поправил очки.

— Все знают прославленные, грозные имена великих инквизиторов... однако за успехами каждого из них всегда стояли незнаменитые, неизвестные люди, верные аколиты. Если ты хочешь добиться успеха, тебе нужна команда сподвижников.

— У меня есть свита, — мрачно сказал Фидус, ожидая насмешку и готовый к ней. — Теперь есть.

— Кажется, не все согласились отправиться с тобой?

— Не все. Некоторые решили остаться пурификаторами.

— Забавный паноптикум, — хмыкнул Вимпфен. — Каторжники, ублюдки, штрафники.

— Люди, которым я могу довериться. Я видел их кровь и раны, а они видели мои. Мы пошли в ад, бок о бок, и, когда придет час, отправимся вновь.

— Мне нравится это 'когда'. Обычно говорят 'если'. И да, это дорогого стоит, — внезапно и очень серьезно согласился старик. — У тебя хорошая свита.

— А... — Криптман осекся.

— Битые жизнью, но не сломленные. Привыкшие к риску. Готовые учиться. Расчетливые, но с каплей правильного идеализма. Более-менее сработанная команда. Они хороши. Многие инквизиторы начинали с меньшего. Я начинал с меньшего.

Вимпфен склонился вперед, аккуратно, чтобы не потревожить дремлющего кота.

— Но так же как ты лишь заготовка будущего инквизитора, так и они всего лишь болванки для резца. Который со временем — быть может! — выточит из них настоящих аколитов. Верных, боевитых, энергичных. Опытных. Кроме того их очень мало, а для твоей войны потребуется армия.

Инквизиторы — старый и молодой — помолчали, думая каждый о своем. Джиринкс так же молча дремал, не удостоив лысых обезьян даже взглядом и тем более мурчанием.

— И что дальше? — осторожно спросил, наконец, Фидус.

— Я дам тебе все, чего не хватает Криптману-младшему, — спокойно пообещал Вимпфен. — Отшлифую таланты твоей сбродной компании. И, в числе прочего, помогу добрать команду. Поделюсь своими специалистами. Исправлю то, что испортили твои наставники, ослепленные ярким светом имени 'Криптман'. Я сделаю из тебя настоящего инквизитора.

— Я не понимаю, — честно признал Криптман. — Это похоже на сделку, не так ли?

— Все верно.

— Я получу эффективную практику одного из опытнейших следователей Ордо Маллеус. И команду, которая станет достойными спутниками в будущих свершениях. Так?

— Да.

— Но в чем ваш интерес? Что я могу дать взамен?

— Ответственность. И самоотдачу.

— Поясните.

Лазар помолчал, затем без особого почтения спихнул с колен эльдарское животное. Джиринкс громко и недовольно заорал, дернул коротким хвостом и, переступая на слабых лапах, убрел в тень дальнего угла комнаты.

— Я знаю твой фетиш, — без обиняков сказал Вимпфен. — Миф, который отравил жизнь твоего отца и возможно приведет тебя к столь же печальному завершению.

— Это не миф, — набычился Криптман. — Я видел их собственными глазами.

— Или не 'их'. Или не видел, — едва заметно улыбнулся Вимпфен. — Но это не важно.

— ?

— Видишь ли... — Лазар задумчиво провел кончиками пальцев по трубке капельницы, вливавшей капли некоего эликсира в жилы инквизитора. — Я выбрал тебя не потому, что испытываю жалость к твоей почти загубленной карьере и жизни. Не от почтения к персоне твоего покойного отца. И не для того, чтобы обогатить нашу службу еще одним талантом, который надобно раскрыть и отшлифовать. Ты здесь потому, что знаешь...

Вимпфен сцепил пальцы в замок. Уголки губ инквизитора опустились вниз, придав лицу выражение сардонической печали.

— Ты знаешь... или полагаешь, что знаешь, каково это — быть единственным хранителем истины. Пастухом, что видит во тьме алчный блеск волчих глаз. Зрячим среди слепых.

— Вы... тоже? — только и сумел выговорить Фидус.

— Что?.. О, нет, конечно же, нет. Я не верю в тайных ксеносов, которые много лет остаются в тени, никем не узнанные и не раскрытые. Или, если точнее, я верю в то, что подобные ксеносы могут существовать. Почему бы и нет, в конце концов? Уж кому лучше нас, инквизиторов, знать, сколь велик мир за пределами наших знаний и границ. Сколь глубока тьма за пределами света Императора. Я просто не верю в их опасность, как верил твой отец. Подобное невозможно математически, враг такого уровня рано или поздно уже проявил бы себя.

— Но тогда... — Фидус поморщился, не в силах скрыть разочарование.

— Главное, — Лазар вытянул руку, показав пальцем на Криптмана, будто взяв того на прицел. — Что в них веришь ты. Видишь ли...

Старик откинулся в кресле, словно устал от долгой беседы.

— Твои ксеносы могут быть правдой. Могут быть заблуждением. А мой враг существует. Он материален, страшен, смертельно опасен. И он всегда в тени, невидимый, неслышимый... Я знаю о его существовании, но, в отличие от вас, Криптманов, мне хватило ума не кричать об этом на каждом углу. Потому что слово без доказательств не стоит ничего и вместо пользы оборачивается ущербом.

— Зачем я вам? — прямо спросил Фидус.

— Мне нужен помощник. Тот, кто понимает мои беды и способен искать там, где прочие лишь недоуменно отвернутся. Взамен я сделаю из тебя настоящего инквизитора. И помогу с твоими... — Лазар хмыкнул. — Ксеносами, когда мы завершим мои дела. Как видишь, все просто.

Фидус помолчал, сжимая краешек металлического сиденья онемевшими пальцами. Минуту или даже больше юный инквизитор напряженно думал под взглядом старика, холодным и проницательным.

— Это займет время, — негромко сказал, в конце концов, Криптман. Прозвучало одновременно и как предположение, и как утверждение.

— Годы, — кивнул Вимпфен. — Я занимаюсь этим делом уже пятнадцать лет и пока столь же далек от успеха как в тот день, когда...

Он умолк, не закончив фразу.

— Годы, — повторил Фидус. — Но я не могу потерять столько времени...

— Да, — пожал плечами Лазар — Или можешь. Сколько искал твой отец? Кстати, не преуспев. Если твои ужасные враги существуют, они скрываются, как паразиты, в теле Империума десятилетия, быть может, века. Лишний год, два, десять или полвека не погубят Дом Императора... наверное. Зато дадут тебе опыт, мудрость, силы и возможность, наконец, сделать тайное явным, вытащить его из тени на свет. А когда мы закончим с моим делом, я помогу тебе так же, как сейчас ты станешь помогать мне. Два инквизитора в неустанном поиске лучше, чем один.

— А если я не соглашусь? Если я не хочу терять время и готов рискнуть?

— Дверь прямо за твоей спиной. Мой курьерский корабль доставит тебя в любое место, какое укажешь.

— Могу ли я... — Фидус поперхнулся, кашлянул и качнул головой, будто пропихивая через глотку комок горячего воздуха. — Рассчитывать на помощь? Хотя бы малую?

— Криптман, — поморщился Лазар. — Не торгуйся. Ты не в церкви, а я не отпускаю грехи перед Императором за скромное пожертвование. На моих плечах огромная ответственность. И великий долг, который, увы, могу нести только я. Твоя ценность для меня лишь в том, что тебе это чувство знакомо больше чем кому-то иному. И в том, что у тебя неплохие задатки, которые я могу заточить под мои задачи. Менее опытный специалист или аколит для меня бесполезен. Более искушенный и перспективный инквизитор станет проявлять излишнюю инициативу или просто мешать, считая поиск бесполезным. Условия я тебе назвал. Ты либо соглашаешься, либо нет. Решай.

Криптман молча встал и прошелся извилистой дорогой между рабочих стеллажей, наваленных папок со старыми отчетами, ящиков неопределенной функциональности с полустертыми символами на крашеном дереве и металле с пятнышками ржавчины.

— Еще раз, — Фидус остановился и развернулся к собеседнику, щелкнув пальцами. — Мы занимаемся вашим... делом. До победного завершения, долго и самоотверженно. Вдвоем.

— Да.

— И после этого мы занимаемся уже моей заботой. Столь же упорно и самоотверженно. С привлечением всех ваших ресурсов.

— Да.

— И я рискую погибнуть задолго до того. Или закончить жизнь в бесплодных поисках того, чего нет.

— Да, — повторил в третий раз Вимпфен. — Мой враг существует. Но, разумеется, вполне вероятно, что наших жизней не хватит на его разоблачение.

Криптман тяжело вздохнул и хотел что-то сказать, но Лазар опередил его, мягко сказав:

— Не спеши, друг мой. Я даю тебе выбор. И ты многое получишь, если пойдешь моей дорогой. Очень многое. Но свернуть с пути или шагнуть назад не удастся. Будь уверен, у меня много способов заставить тебя соблюдать наш договор, буде такой окажется заключен. Поэтому выбирай мудро.

— Да... — снова вздохнул Фидус. — Почему все так неизменно сложно?

— А ведь все казалось простым и ясным, не так ли? — улыбнулся Вимпфен. — Увы, когда ты сражаешься с тенями, приходится опускаться во тьму и драться с повязкой на глазах. Знать своего врага и биться с ним лицом к лицу это роскошь, которой мы удостаиваемся очень редко.

— Компромиссы, договоры, шаг назад, чтобы сделать два вперед.

— О, если бы все было так просто, — снова улыбнулся старик. — Но, пожалуй, ты уже понял принципы нашей работы. Остальное дело практики.

— Кто наш враг? — спросил Фидус, четко выделив слово 'наш', и Лазар едва заметно качнул головой, показав, что принял выбор молодого коллеги.

— Справа от тебя, вон в том шкафчике, — указал Вимпфен. — Верхний лист на красной папке.

Криптман покрутил рисунок, изображающий серо-белый череп с глазами. Мертвая голова была разделена пополам вертикальной чертой, цвета симметрично чередовались по обе стороны от линии — белый глаз с черным зрачком, черный глаз с белым зрачком и так далее. На лбу черепа красовались две единицы, а над макушкой повисла типичная звезда, похожая на шипастое колесо. Хотя... нет, не типичная. Фидусу понадобилась пара мгновений, чтобы понять — в этой звезде не восемь, а десять лучей. Криптман вопросительно глянул на Вимпфена.

— Череп и одиннадцать? Малал? Ложный бог Хаоса?

— Да, именно он.

— Малала не существует, — сумрачно сказал Фидус, явно жалеющий о согласии поучаствовать с Лазаром в его крестовом походе.

— Ну почему же, — с легкой иронией отозвался Вимпфен. — Все абстрактное, так или иначе, может оказаться вещественным. Например, я уверен, ты никогда не видел Императора. А Он есть.

Фидус машинально осенил себя аквилой, выпустив листок. На лице молодого инквизитора все явственнее проступало разочарование.

— Бог отступников, ренегатов, отщепенцев, — продолжал Вимпфен, которого, судя по всему, искренне забавляла реакция коллеги. — Он существует ровно в той степени, насколько в него готовы поверить. Но ты прав.

С неожиданной легкостью Лазар встал, и Фидус подивился, насколько быстро и легко двигался старый инквизитор, похожий на мумию в скафандре.

— Да, ты прав. Мой враг слишком умен, чтобы прятаться. Вместо этого он скрывается на виду. Прикидывается одним листком в огромном лесу.

Вимпфен подошел к Фидусу и наклонился за рисунком. Подержал листок в руках с выражением сосредоточенной, застарелой ненависти на морщинистом лице.

— Кто он? — спросил Криптман.

Вимпфен немного помолчал, испытующе глядя на Фидуса, будто решая, достоин ли тот приобщиться тайн. А после заговорил:

— Много лет назад один мой агент был убит. Казалось бы, что здесь удивительного?.. Неприятно, да. В какой-то мере унизительно, да. Но таково наше ремесло. Инквизиторы, увы, гибнут часто, аколиты — постоянно и во множестве. Но был один странный момент...

Вимпфен аккуратно сложил лист, взгляд инквизитора был устремлен в сторону Криптмана, однако Фидус готов был поклясться, что старик глядит сквозь собеседника, в далекое прошлое.

— Он был начинающим аколитом и занимался столь же мелким, незначительным делом, которое идеально подходило его квалификации. Обычное натаскивание новичка, прежде чем начать его более специализированное обучение. Враги его уровня воспользовались бы традиционным оружием — яд, нож, пуля, удавка, пытки до смерти и так далее. Но агент был убит страшным, изощренным способом, который указывал на великое мастерство в колдовских практиках. Прежде чем утратить разум окончательно, бедняга успел вымолвить два слова. Только два. Я предположил, что агент случайно прикоснулся к чему-то бОльшему и стал его жертвой. Я начал искать. Поначалу, чтобы принести возмездие тем, кто осмелился умертвить слугу Императора, пусть даже слугу малого и ничтожного. А затем уже всерьез...

Вимпфен криво улыбнулся и провел кончиками пальцев по трубке капельницы.

— После первого покушения.

Глаза старого инквизитора оставались холодными.

— Именно первого? — даже не столько спросил, сколько утвердительно заметил Фидус.

— Да. У моих врагов нет ничего. Ни имени, ни прозвища. Только символы, которыми они время от времени пользуются, запутывая следы. Знак фальшивого божества и такая же фальшивая звезда. Полагаю, это разбросанные крошки, что уводят по ложному следу. Насмешка надо мной.

Резко поджав губы, Лазар уточнил:

— А также над всеми нами.

— Да... — мысль Фидуса заработала, перебирая варианты, стараясь верно истолковать туманные речи нового патрона. — То есть это не еретики? Не хаоситы и демонопоклонники?

— Они все вместе и ничего отдельно из перечисленного тобой. Они те, кто готов надеть любую маску.

— Мне напоминает описание Официо Ассасинорум, — позволил себе мрачную шутку Фидус.

— Истинно так, — без тени шутки согласился Вимпфен. — Судя по тому, что видел я, они столь же изощрены и смертоносны. Как минимум. Только цели преследуют не столь благие.

— Но о ком же мы говорим? — потерял, наконец, терпение Криптман.

— Ахинея из двух слов, — вновь повторил Вимпфен. — Не единожды они всплывали, однако неизменно сопровождались ужасающими преступлениями. А, кроме того, проявлением холодного, невероятно расчетливого интеллекта. Последний раз мои сети уловили эти слова год назад, вместе с упоминанием Ледяного Порта. И, как видишь...

Тут инквизитор криво усмехнулся, не закончив фразу.

— Уловили эти слова?.. — спросил Криптман, понимая, что жребий брошен.

— 'Corrigendum errorem'. Исправляющие ошибку.

КОНЕЦ