Священник помолчал секунду и добавил, вздохнув:
— Поелику выйдет.
Криптман готов был сказать много умных слов о том, что служба Императору требует основательности и разумного подхода. Что лучший слуга Его не тот, кто рвет на себе 'полундру' и бросается на верную смерть (хотя никто в точности не знает, как выглядела в действительности легендарная одежда), а тот, кто добивается результата.
Но...
Но Криптман посмотрел в одинаково стеклянные зрачки комиссара и коменданта 'Радиального-12', понимая, что это бесполезно. Что у отрядовцев совершенно иное понимание ответственности, замешанное на мрачном фанатизме Экклезиархии, поэтому они скорее расстреляют его за трусость. Конечно, если дело дойдет до схватки, тут еще непонятно чья возьмет, инквизиторская школа это вам не гретчину обглоданную кость показывать. Но вот беда — успешная поножовщина заставит перебить в итоге всех, а это уже действия настоящего предателя и еретика.
Криптман глубоко вдохнул, медленно выдохнул, надеясь, что со стороны это выглядело просто как благочестивые размышления. И вымолвил:
— Ясно. То есть впереди у нас промышленно-административный узел, откуда расходится зло. За кормой догоняет переметнувшийся бронепоезд. Сворачивать некуда, можно только убегать прямо, к эпицентру... Госпожа механикум, — обратился он к голове.
— Да. Я слушаю.
Поезд качнуло, задребезжал металл, паровоз начал понемногу набирать скорость.
— Закрытая сеть... — вспомнил Фидус. — А ты ведь не простая 'шестеренка', верно? Специальный агент, который явился специально за ней? Или часть общей агентуры, которую развернули на Маяке для какой-то операции?
— Во многих знаниях многие печали, инквизитор Криптман, — без паузы ответила Дженнифер. — Достаточно того, что сейчас наши цели совпадают.
— Нам помогут твои... коллеги?
— Они постараются, однако ситуация слишком непредсказуема и динамична, у нас большие потери. На данный момент следует исходить из того, что помощь не воспоследует.
Голова Дженнифер помолчала, скрипя динамиком, как старый радиоприемник, затем добавила:
— Тогда ее фактическое проявление станет приятным сюрпризом.
— Ну, охереть какое счастье, — исчерпывающе высказалась Берта.
Священник выдохнул, глядя на Фидуса.
— Мы чистильщики, — негромко сказал пастырь. — А тут нужен кто-то с военным опытом. Или... инквизиторским. У тебя есть полезные мысли, как нам пришить гроксовы уши еретикам? Без пушек и ракет, при их кратном превосходстве?
Криптман снова замер на пару мгновений, нервно постукивая ладонями, затем уставился на Берту.
— Господин комендант, — отчеканил он, показывая, что соблюдает субординацию. — Дозвольте уточнить диспозицию, сколько на данный момент вагонов в составе?
— Девять, считая артиллерийскую и ракетную площадки, — сердито, но быстро отозвалась наставница-комендант.
— И наш вагон сейчас третий с головы... — задумчиво протянул Фидус. — Тогда...
Он решительно припечатал ладонью черные линии карты на белом фоне.
— Тогда мы не будем ничего расцеплять, эти вагоны будут нужны. Надо успеть пройти под стрелкой первыми. И мне нужен список, что из амуниции осталось на борту. Всей амуниции.
— Есть мысли? — испытующе глянул на инквизитора Священник.
— Есть знание, как поступил в сходной ситуации один старый инквизитор, — сказал Фидус. — Но тут нам понадобится некоторое чудо.
— Люкт начал загрузку топки, девятнадцать минут на разгон, чтобы не убить топку — снова ожила голова Дженнифер. — Затем примерно восемь или девять минут мы будем выходить на режим предельной скорости с сорванными предохранителями. И после этого еще девять минут на форсаже, если что-нибудь не взорвется раньше. Криптман, ты уверен, что нам не следует отцеплять лишние вагоны? Это десятки тонн веса и проигрыш в скорости.
— Да, уверен. Паровоз не разнесет колею? — спросил Фидус.
— Нет, энергия пойдет в стороны и вверх. Но сила взрыва будет очень велика, как минимум первый вагон сметет. В критический момент все же придется расцеплять состав, иначе нас может опрокинуть.
— Что ж, пусть Омниссия будет милостив к технике, — подытожила Берта. — А люди сделают людское. Император с нами. Император защитит!
— Или, по крайней мере, даст нам сил сделать то, что должно, — дополнил Священник.
— Знамя, — вспомнила Берта. — Знамя!
— Точно! — казалось, Священник сейчас хлопнет себя по лбу в ярости на собственную забывчивость.
Один из сервиторов стоял на 'прихлопке', то есть держал рычаг, управляя раскидными топочными дверцами. Люкт размеренными движениями набирал полную лопату угля, и сервитор открывал перед ней дверцы, закрывая сразу после забрасывания. Чугунные заслонки 'хлопали', то есть лязгали, как артиллерийские затворы. Требовалась большая точность, чтобы в топку попадал минимум холодного воздуха, воруя драгоценные калории. Еще два сервитора стояли наготове с 'резаком' — ломом для разбивания шлака — и скребком для сгребания того же шлака. Тот, что взял скребок, по какой-то причине не нашел асбестовые перчатки, раскаленный металл обжигал иссушенную плоть, на паровозной площадке воняло горелым мясом. Ледяной ветер набегал стеной, но паровозу это было нипочем, стальное чудовище рычало, как настоящий зверь, лязгая маховиками.
Дженнифер открыла сифон, слушая, как с характерным ревом открывается предохранительный клапан, сбрасывая избыточное давление пара — мера эксплуатационно запрещенная, но в сложившихся обстоятельствах допустимая. Стрелки на манометрах дружно подошли к границам желтых делений и полезли в красную зону.
Сто двадцать шесть километров в час, выдающееся достижение в иных обстоятельствах. Но этого категорически недостаточно.
Дженнифер посмотрела налево, туда, где шел наперерез вражеский бронепоезд. 'Шестьдесят четвертый' был плохо невиден для человеческого глаза, но механические очки выдавали вполне пригодное изображение. Десятивагонный состав мчался, размалеванный нечестивыми знаками от колес до вентиляционных колпаков на крышах. Мазня была настолько густой, словно поезд разрисовывали несколько дней. Судя по крошечным фигуркам, что сновали, как обезьяны, личный состав готовился к абордажу, скача по составу, будто приматы с присосками вместо пальцев. Над локомотивом реяло знамя — огромная тряпка с рваными краями и светящимися фигурами, которые будто жили собственной жизнью, светились и двигались в причудливом танце. Строгий анализ показывал, что 'двенадцатый' не успевает к стрелке первым, скорости мало.
Люкт забросил очередную порцию угля, и Дженнифер приказала ему закончить.
— Бери кувалду.
Сервитор молча повиновался, замер в ожидании указаний. Вакруфманн еще раз провела быстрый анализ, рассчитывая схему двигательной установки, а затем опустилась на колени, распростерлась ниц на площадке, чувствуя ледяной холод и одновременно испепеляющий жар. Вибрацию громадного механизма и завывание ветра. Кодированное перешептывание сервиторов, составленное из самых простых команд. И поверх всего царила мрачная глыба паровозного духа. Память долгих лет и многих событий, навсегда запечатленная в металле, сущность механизма. Подлинный Дух Машины. К нему и обратилась Дженнифер, взывая о помощи. Принося извинения за тяжкое испытание, которому она сейчас подвергнет величественное создание. Обещая достойные деяния, как в старые времена боевой юности паровоза.
'Ты родился в огне, ради смерти, и уйдешь в огне же, окруженный бесславно гибнущими врагами. Так помоги мне приготовить для тебя достойное погребение!' — прошептала она бинарным кодом, обращаясь к сердцу зверя.
И отклик не заставил себя ждать. Немое согласие распространилось в холодном воздухе, проникло в металлическое тело Дженнифер, загремело во тьме, обещая страдания и боль злокозненным еретикам, которые осмелились посягнуть на то, что счел своим Омниссия. Паровое чудовище будто расправило члены, размяло шарниры суставов и ответило беззвучным согласием, полные угрюмой радости, как старый волкодав, готовый умереть, сомкнув зубы на горле волка. Огнедышащее сердце котла забилось в размеренном и устрашающем ритме, выстукивая сокровенное:
'Я служил и послужу еще...'
'Мы объединимся в служении...' — благоговейно продолжила Вакруфманн
'Чтобы принести небытие врагам Его' — закончили не-человек и не-машина в унисон.
Дженнифер поднялась на ноги, властно приказала сервитору:
— Бей!
И Люкт занес молот над первым клапаном.
— Вижу зло, но не пускаю его в мое сердце, — пробормотал Священник, закручивая муфту. Впрочем, глаза сами собой норовили повернуться в сторону нагонявшего 'шестьдесят четвертого'. Было что-то неизмеримо притягательное в огромном знамени, которое развевалось над еретическим составом, блестящая игра цветов, чарующий танец фигур. Враг несся параллельным курсом, вздымая снег, словно фонтаны пенной воды.
— В жопу зло, — повторял монах, с трудом действия непослушными пальцами. Здесь, на крыше штабного вагона, было невероятно холодно. Лютый ветер бросался, рвал стылыми когтями, буквально срывал клочья обмороженной кожи с лица. Но пастырь не сдавался.
— Придержи здесь, — приказал Священник, и Доходяга повиновался, неловко действуя руками в толстых варежках. На самом деле за бортом было не так уж холодно, однако ветер и скорость уже за полторы сотни километров давали сокрушительный эффект.
Очень низко, с жуткой утробностью завыл паровоз, отсюда, с крыши было видно, что его труба раскалилась до красно-желтого свечения. Из нее поднималась вертикальной свечой струя серо-белого дыма, подсвеченная малиновым светом. Вместе с дымом из паровозной утробы извергался огненный поток искр, который тянулся за составом, как огненный шлейф, не желая гаснуть на ветру.
— Есть, — прошептал Священник, больше себе, чем Доходяге, устало выпрямился, едва не уронив разводной ключ. Помощник дернул проволочную петлю, распуская завязки, над флагштоком хлопнуло, разворачиваясь, красное полотнище с белой эмблемой Отряда.
Священник благоговейно посмотрел на святые символы, нарисованные строго по эскизу, что собственноручно вывел в давние времена сам Кларенс. В душе пастыря осталось место лишь чистому восторгу. Священник огляделся и, увидев Доходягу, прочитал в глазах соратника то же чувство искренней, беспримесной радости.
А теперь надо, чтобы вышло у Криптмана. И тогда бывших собратьев, что стали еретиками, ждет большой сюрприз. Снова заревела паровозная сирена, из высокой трубы рвались уже не искры, а настоящее пламя. Священник без всякого страха посмотрел на вражеское знамя, такое смешное и нелепое в сравнении со строгой простотой штандарта Святого Кларенса.
— Пойдем, брат, — сказал он Доходяге. Замерзшие губы едва шевелились, но тот понял и кивнул.
— Нас ждут поистине великие дела.
С ослепляющей ясностью Священник понял, что, наверное, он видит закат ЭпидОтряда. Последнее великое деяние, на котором закончится и служение, и сама жизнь немолодого уже пастыря человеков. А значит, верному слуге Императора остается лишь приложить усилия к тому, чтобы то деяние стало поистине величайшим из всех.
_________________________
Огненный паровоз:
https://zen.yandex.ru/media/id/61095b017395035425a7b1d1/kogda-parovoz-idet-na-povyshennyh-oborotah-613c89e9a4fd0459e5e93eb6
И правильная музыка паровозной гонки
https://www.youtube.com/watch?v=vbFDKx99ICg&list=PLBKadB95sF46P0r6BWF_V20ctLONrZu1e&index=52
Часть V
Немного доброты
Глава 25
— Двести пятнадцать километров в час, — прокомментировал Шметтау. — Кажется, для этого парового чудища отменили сопротивление среды.
Инквизитор поменял сибаритский халат и тапочки на тренировочный костюм из синей шерсти с белыми полосками по бокам, а также специальные туфли, которые Ольга назвала бы кедами. Со стороны Шметтау больше всего походил на старенького, но бодрого спортсмена, что, несмотря на солидный животик, все еще пытается держать какую-никакую форму. Администратор средней руки на пенсии — уравновешивает спортом любовь к мясному и еще лет десять побегает от неизбежного инфаркта. На практике же именно в таком виде Калькройт предпочитал упаковываться в боевой скафандр.
— Когда я вижу подобное, то приближаюсь опасно близко к мысли о том, что Бог-Машина есть самостоятельное божество, а не ипостась Императора, — честно признался инквизитор. — Конечно, думаю я об этом недолго и с обязательной епитимьей во искупление еретических помыслов. Но все же...
Пале молча склонил голову, признавая определенную правоту в словах господина. Изображение со спутника рябило помехами, плотности канала не хватало для нормальной трансляции, кроме того, мешала ночная тьма. Эссен поэкспериментировал с контрастностью, убрал цвет, а затем выкрутил разрешение почти до минимума, в итоге сближающие транспорты казались плохо состыкованными прямоугольниками. Но даже в таком виде было ясно, что монструозный тягач во главе 'Радиального' вышел далеко за пределы возможного для обычной машины. В тепловом спектре паровоз светился, будто игрушка из прозрачного стекла с малиновой лампочкой внутри. За многие годы Калькройт имел дело со всевозможными агрегатами, так что понимал — старый тягач давно уж обязан был въехать прямиком в чертоги Омниссии.
— У них есть шансы, — предположил инквизитор. — Думаю, могут проскочить первыми. Едва-едва, но могут.
Преследователь распахивал заснеженную степь, как броненосец с тараном. Снежные фонтаны разлетались вокруг, оставляя хорошо заметный след по обеим сторонам низкой железнодорожной насыпи. Пути сближались под острым углом, и автоматическая стрелка уже перевела рельсы.
— Да, шансы есть. Но счет пойдет на метры, — сообщил архивариус, глядя в экран. — И я не понимаю, как им это поможет. Столкновение в любом случае неизбежно.
— Скоро они выйдут за пределы видимости, — добавил, хмурясь, Пале. — А быстро переназначить другой спутник мы не сможем, нет полномочий.
— Что ж, значит, у нас остается мало времени, — философски решил Шметтау, затем обратился к архивариусу. — Какие новости?
Двигаясь со степенной медлительностью — влиянием больше многочисленных травм, нежели старческой немощи — многолетний секретарь Калькройта расстелил поверх большой карты столь же большой лист прозрачной и гибкой пластмассы. Карта изображала промышленный регион и 'Город-22', эпицентр распространяющегося по всему полушарию бедствия — крупный транспортный узел, а также сосредоточение местной культуры с двумя музеями, настоящим театром и, разумеется, храмами. Перо архивариуса уже нанесло трехцветные обозначения на прозрачный лист, и, оценивая каракули помощника, инквизиторы поморщились, будто разом укусили один лимон с двух сторон. Зрелище не внушало оптимизма.
— Я думал, будет лучше, — подумал вслух Шметтау. — Полетят головы. Много голов. Проморгать такой прорыв... Либо местная инквизиция разложилась до полной недееспособности, либо...
Калькройт бросил короткий взгляд на спутника, словно предлагая тому явить остроту мысли и закончить предположение. Пале все понял верно, и не подвел, сразу выдав со своей обычной рассудительностью:
