Волчица и пергамент. Том 2

Он говорил как мудрец, спустившись со своего постамента ради разговора с Коулом.

— Ты говоришь, что ты с компанией Дива, значит, ты можешь быть посланником из Уинфилда? Может, и нет.

Холод пробежал по спине Коула — так много знал монах. Можно было предположить, что этот человек отстранился от всех мирских дел, что он из всех людей дальше всех от мира смертных, окруженный стенами дома Божьего и живущий молитвой день за днём.

— Хорошо, я пойму, если ты не хочешь отвечать. Но...

Он собирался продолжить, однако его прервали.

— Стойте, да перестаньте же! — услышал Коул голос Миюри снаружи. — Пустите меня, я сказала!

Гадая, что происходит, Коул посмотрел на монаха, тот же смотрел на вход с видом, будто собирался сказать, насколько сильный на улице ветер. Сознавая всю невежливость своего поведения, Коул повернулся на каблуках, бросился к входу и, выскочив наружу, отшатнулся. Там стояли люди, их наводил на мысль, что они промышляли лихими делами, один из людей тянул Миюри за руку, натянутую как струна. Позади них качался на воде корабль, длинный и узкий, как меч.

— Э-эй, вы там!.. — окликнул Коул, в этот миг ему пришло в голову, что злоумышленниками могли выглядеть как раз он и Миюри, здесь святилище островов, и даже островитяне не смели приблизиться к нему.

За его спиной раздался голос:

— Оставь её. Это мои гости.

Голос принадлежал Осени, показавшемуся в проёме, и мужчины, тут же отпустив Миюри, упали на колени в знак своей покорности. Освобождённая Миюри прижалась к Коулу.

— В чём дело? — спросил монах.

— Мы просим тебя пойти с нами, — ответил один из людей.

Коул услышал, что Осень глубоко, протяжно вздохнул.

— Очень хорошо.

Люди поднялись и расступились, освобождая ему путь. Как ни смотри, они оказались пиратами, служившими Осени. И поэтому ответ был прост. Это был центр веры северных островов и...

— Ты сказал, что тебя зовут Тот Коул, — оборвал его рассуждение Осень, прежде чем пойти по проходу меж людей. — Почему бы тебе не пойти и не увидеть всю глубину моих грехов самому?

Это заставило Коула осознать, что грехи поддерживают эту веру, похожую на каменную глыбу.

— А потом уходи ради этих островов.

Он не стал дожидаться ответа Коула и пошёл между пиратами. Худой, как тростинка, он, однако, шёл ровно, словно для него не существовало порывов ветра. Пираты, ожидавшие на причале, начали готовиться принять Осень на борт. Остальные смотрели на незваных гостей с юга. Это не было враждебностью. Так смотрят на чужаков.

— Владыка Осень приказал, — сказал один из них.

Отказываться сейчас было не лучшим выбором, но Коул естественно не мог не задуматься, что затевал Осень. Монах вёл пиратов, и он молился, осознавая свои грехи. Его руки были как смола черны от созданных изваяний Святой Матери, но сейчас возникало впечатление, что его руки испачканы грехом.

Коул искал союзников для королевства Уинфилд в борьбе против продажной церкви. Ему нужно знать, что происходит на этой земле, где грешный монах распространяет свои учения.

— На всё Божья воля, — сумел ответить он и, пряча свои переживания и держа Миюри за руку, направился к причалу.

У причала стояла вёсельная лодка. Часть людей села в неё, и лодка направилась к кораблю, ожидавшему чуть дальше. Перевозчик, доставивший их на остров, обеспокоенно наблюдал за всем, держась на расстоянии.

— Была бы я птицей, — пробормотала Миюри.

Было бы так, они могли бы сбежать.

— Но есть что-то, от чего мы не можем убежать.

Девушка озадаченно посмотрела на Коула. Один из пиратов молча указал на вернувшуюся лодку. Коул, не отпуская руку Миюри, спрыгнул вместе с ней внутрь.

— Одно лишь слово, брат, — сказала она, приложив руку к груди.

И я стану волком, без сомнения, означало это. Он оценил её дух, но не думал, что сейчас это всё для них решит. Пираты существовали для решения задач, которые не решить разговорами, а к монаху они пришли, чтобы решить задачу, которую не решить насилием.

Что хотел показать им монах?

Многочисленные длинные весла торчали из бортов стройного тела корабля, делая его похожим на скелет. Корабль, на который они поднялись, называется галерой, обычно на таких кораблях вёсла приводят в действие рабы или осуждённые, чей изнурительный труд обеспечивал кораблю высокую скорость.

Давно миновал полдень, небо заволокло тучами, море потемнело — зимой ночи рано настают. Усилившийся ветер то там, то тут покрывал волны барашками. На палубе не было слышно ни крика, ни пения, пираты гребли молча. Осень сидел на носу корабля, склонив голову, как преступник перед виселицей.

Коула и Миюри оставили на корме. За ними не следили, и рук им не вязали. Экипаж ими не интересовался никак.

Глядя на слаженное движение вёсел, можно было бы сказать, что моряки были преданы своему делу, но даже страстные умельцы пели песни о своём ремесле.

— Это как корабль-призрак, — пробормотала Миюри.

Должно быть, она слышала это слово от гостя в Ньоххире, но именно так сейчас всё и выглядело. Коул с Миюри тоже смолкли, и создавалось впечатление, что на этом корабле ехали только мёртвые.

Корабль пошёл прямиком через это странное озеро в море и вошёл в скопление островов. Здесь волны и ветер приутихли. Пираты поднимали вёсла из воды рядами и рядами возвращали обратно, словно исполняли языческий ритуал. Корабль скользил между островами, и судно, на который Коул приплыл из Атифа, не могло сравниться с ним в скорости. Теперь становилось понятно, что когда, наконец, разразится война между Уинфилдом и Церковью, эта мощь, выбрав свою сторону, решит исход. Но он знал, что когда стороны будут стараться перетянуть эту мощь на свою сторону, из своего каменного сарая к событиям будет внимательно прислушиваться Осень. Правда, он сказал, что не поддержит ни одну из этих сил. Может, это было связано с верой, может, у него была и другая причина.

Как Миюри держала руку на мешочке с пшеницей на груди и настороженно смотрела вокруг, так и Коул, сидя рядом, с тревогой притрагивался к своему символу Церкви.

Лишь плеск вёсел нарушал тишину. Корабль прошёл мимо нескольких совершенно лишённых деревьев островов. Если бы весь лес Цезона сгорел в результате извержения, погибло бы всё в этих местах. Их благодарность Святой Матери не была преувеличением.

Но осознавать свои грехи? Продолжать сожалеть, отдавая всего себя Святой Матери? Покаяние за какой грех заставляло Осень продолжать изготовление изображений Чёрной Матери?

На палубе поднялось движение. В какой-то момент два пирата встали по бокам от Осени на носу корабля, один держал большой щит, а другой — большой деревянный молот. Пираты прекратили грести, корабль плыл по инерции.

Вскоре молот ударил по щиту, громкое дон, дон донесло эхо отовсюду.

— Это сигнал к атаке, — решила Миюри, вероятно, она судила по услышанным историям о пиратах.

Сигнал не прекращался, пираты взялись за своё оружие. По кораблю пробежал глухой стук, вероятно, он ударился о морское дно. Пираты стали прыгать с бортов корабля в море, здесь действительно оказалось мелко.

Коулу и Миюри не сказали, следует ли им покинуть корабль. Их словно вообще не замечали, Коулу казалось, что ему снится кошмар. Под тусклым свинцовым небом он посмотрел на сидящую рядом Миюри.

— Сомневаюсь, что случится что-то интересное, — проговорил он.

Девушка с покрасневшим носом, сузила свои красные, как у лесного духа, глаза.

— Всё хорошо. Я здесь, с тобой, брат.

— А о себе ты не беспокоишься?

Миюри тепло улыбнулась, Коул ответил сдержанной улыбкой и встал. Даже в Атифе, когда он впал в уныние, подавленный тьмой пошлости и жестокости, именно Миюри поддержала его.

Большинство пиратов было уже на берегу, на котором пристроилась одинокая деревня в несколько настолько ветхих хижин, что, казалось, их вот-вот сдует ветром. У воды валялись рыбацкие лодки, покрытые водорослями и ракушками и готовые развалиться в любой момент. Во мраке устало бродили козы, но их спокойствие лишь усиливало ощущение безнадёжности.

Коул решился и прыгнул в воду, страшным холодом обжегшей его по пояс, затем он помог спуститься Миюри и вышел с ней на берег. В этот момент их уши резанул пронзительный голос.

— Прощения! Пощады!

Голос был подобен внезапному потоку красной крови посреди бесцветного сна. В Ньоххире с её горячими источниками пьяные могли вызвать некоторые волнения, но никогда он не слышал столь отчаянного крика смертельно перепуганного человека. Такого крика Коул не слышал даже на публичных казнях, свидетелем которых он несколько раз становился в своих путешествиях.

Голос раздавался из одного из сараев.

— Пощады! Это ка... это какая-то ошибка!

Если бы кто-то из пиратов взревел от гнева, было бы намного легче. Хоть какой-то разговор между людьми. Но все молчали, кроме кричавшего мужчины средних лет.

Потрясённая Миюри стояла и, не мигая, смотрела на происходящее. Если она и смогла что-то сказать, то только то, что им не следовало быть здесь.

— Пощады... Владыка Осень... — простонал мужчина, когда его вытащили из сарая.

Пираты поддерживали его с двух сторон, словно он не мог идти сам. Это было для Коула уже слишком, его тело само двинулось, чтобы вмешаться в происходящее, но, взглянув снова, он увидел деревянную подпорку вдоль правой ноги. Зрелище казалось жестоким, но следовало убедиться, так ли это на самом деле. Хотя при виде честного на вид мужчины, выволоченного наружу и с криком рухнувшего на землю лицом вниз, сердце Коула не могло не заболеть.

Рука, за которую цеплялся человек, была рукой монаха Осени.

— Я существую, чтобы исполнять свой долг, — коротко сказал он и устремил взгляд внутрь сарая.

Оттуда вышла прелестная молодая девушка, даже младше Миюри.

— То, что мы имеем, ограничено. Ты не можешь больше ловить рыбу с такой ногой. Кто-то должен покинуть этот остров.

— Ооо... Шейла, Шейла!

Мужчина звал девушку по имени. Они казались отцом и дочерью. Её лицо исказилось от крика отца, но она не осмелилась коснуться его протянутой руки.

— Владыка Осень, Шейла — моя единственная дочь, моя единственная семья! Пощади меня, пощади!

Осень даже не покачал головой. Один из пиратов подтолкнул девушку, и она нерешительно пошла вперёд, стараясь не смотреть на своего отца, лежавшего на земле.

— Моя нога заживёт! Я снова смогу ловить рыбу! Я могу добывать торф! Я даже соберу янтарь для тебя!

Его попытки были бессильнее углей, оставшиеся в печи к рассвету. Копи на островах истощились, а поиск янтаря подразумевал необходимость бродить по пояс в воде, обыскивая дно у берега. В таком холоде этого достаточно, чтобы сгубить даже более сильного. С такой ногой этот мужчина явно не на многое был способен.

Но что пираты собирались делать с девушкой?

— Только умоляю, прошу... не делайте Шейлу рабыней!..

Коул сглотнул, его тело напряглось.

Это тьма половины от половины мира. В этом вся история работорговли. Там, где всего не хватает, было ограничено и число людей, способных работать, а значит, и число людей, которых можно было обеспечить. Покалечившись, этот человек перешёл из числа работающих в число тех, кого надо обеспечивать.

Если стульев недостаточно, кому-то придётся стоять. И тогда выберут кого-то слабого, вроде этой молодой девушки.

Дыхание Коула участилось и стало горячим. Он ничего не мог поделать с тем, что было обычным для островов.

То, что говорил монах — можно ли было такое простить? Хорошо ли для того, кто называл себя монахом, руководить этим?

Шейла последовала за пиратами и шагнула в море, словно в пасть смерти. Когда её продадут в рабство, она больше не сможет жить на этой земле, ходить по ей.

Сердце Коула стучало бешено, до боли в груди. Он не мог остановить происходившее. Он знал это. Он лишь станет врагом пиратов, и в худшем случае это даже может создать трудности королевству Уинфилд. Чёрная тень падёт на его великую цель защиты праведной веры из-за личного чувства справедливости. Но он не мог и смотреть на это безучастно. Он должен вспомнить, почему оставил Ньоххиру и пошёл в большой мир. Разве он не решил указывать на несправедливости происходящего в мире, чтобы сделать его лучше, пусть даже Коулу пришлось бы выступить против великана? Есть то, что слуги Божьи с истинной верой должны сказать.

Но он знал, что его устремления не улучшат ситуации. Нога рыбака не заживёт, острова не станут богаче, а золото за проданную в рабство девушку не обретёт чистоты. Ситуация, в которой молитва являла своё бессилие.

Всё, что осталось, это вера. Осень, возможно, будет проповедовать рыбаку о благородстве терпения. Коул похолодел от абсурдности такой попытки. Человек только что потерял свою дочь, и как тот, кто сделал это, мог ему проповедывать?

Может, такое возможно для человека, верящего в Осень, как и в Чёрную Мать.

Коул почти перестал дышать в этой напряжённой ситуации. И тогда заговорил Осень.

— Ненавидь меня, — и повторил. — Ненавидь меня. Я молюсь, каясь в этом грехе. Я молюсь, чтобы острова могли продолжать процветать. Я молюсь Богу за твоё здоровье и счастье твоей дочери.

Осень упал на колени и сложил руки перед грудью. Слёзы мужчины в изумлении иссякли, на мгновение он онемел, потом его лицо исказилось гневом.

— Как ты смеешь!

Послышался ужасный удар. Этот человек был рыбаком, пусть его нога была покалечена, но сила в его руках сохранилась. Он схватил за бороду стоящего на коленях монаха и ударил его другой рукой в скулу, от удара борода выскользнула из его руки, тогда он схватил монаха за волосы и нанёс следующий удар. Почему-то когда бьют по дереву или камню, звук не разносится таким эхом, с каким по тёмной пустой деревне разносились эти ужасные звуки.

Затем мужчина сел верхом на Осень и продолжил избиение со всей силой своего отчаяния. Никто не пытался его остановить. Пираты просто стояли вокруг, а жители деревни испуганно наблюдали за всем из-за дверей своих хижин.

Ударив несколько раз, мужчина замер с поднятым кулаком, ему не хватало воздуха.

— Я... — заговорил Осень, не поднимаясь с песка. — Помолимся за девушку и твоё счастье... Мой долг — обременять себя этим грехом и молиться Богу, чтобы он мог быть прощен.

Раздалось глухое бух, это мужчина с силой воткнул свой кулак в песок рядом с лицом Осени. Потом он с полу-стоном, полу-рычанием упал лицом на грудь монаха и заплакал, только тогда пираты подошли и оттащили мужчину.

Осень поднялся сам, не опираясь на чью-либо руку. Его лицо было скрыто волосами и бородой, но порыв ветра открыл залитую кровью кожу. Существо, несущее грех. Старое существо, пожирающее грехи, кем-то собранные, оно перемалывало их, чтобы потом пожирать снова.

В Писании сказано, что Бог прощает грехи грешникам, но Коул не думал, что всё так просто. Объяснение Осени казалось основательным, только он, возможно, трактовал содержимое Писания произвольно. Но оставался дух с подавляющим чувством самопожертвования. Бесспорный поток веры.