Царевич

— Кофе?

— Эрзац. У нас не любят его, вот и остался потому.

— Что, так плохо?

— Ужасно. Мой тебе совет, лучше просто кипятка возьми. К этому "кофе" привычка нужна. А в первый раз кто пробует его, тех почти всегда тошнит.

— А фельдфебель сказал, что меня тут покормят.

— Мне твой фельдфебель не указ. И потом, я же кормлю тебя. Вот, эрзац-хлеб, вот соль, кипяток есть. А больше извини, ничего нет.

— Я думал, похлёбку какую дадут. Или кашу.

— Похлёбка была. На костях сварена. Три дня назад лошадь артиллерийскую ранили, её добили, а кости нам, в столовую для низших чинов. И потроха нам, но их ещё позавчера съели. А кости есть пока. Завтра опять на них похлёбка будет.

— Постой. А мясо где? Не из одних же костей лошадь была!

— Мясо — офицерам, известное дело.

— А в госпитале нам дважды в неделю мясо давали.

— Счастливчик. Я же вот хоть и повар, а мяса, бывает, неделями не вижу. А простому солдату лишь то достаётся, что сам добудет.

— Странные тут теперь порядки. А до госпиталя у нас кормили хоть и не до отвала, но мясо иногда в миске было.

— В госпитале долго лежал?

— Четыре месяца.

— Во! А за четыре месяца много чего случилось. Опять же, от интенданта зависит, что он достать сможет. Да ты садись, чего стоя-то жуёшь?

— Спасибо.

— Тебя как звать-то?

— Адольф. Адольф Гитлер. Вторая рота первого батальона.

— А меня Гансом зовут. Я тут недавно, третий месяц всего в полку. Как ваш старый повар самодельным шнапсом отравился, так меня сюда на замену перевели. Я из последнего призыва ведь. Так-то и не брали раньше таких стариков, как я, но раз уж тотальную мобилизацию кайзер объявил, то теперь всех подряд метут.

— Раз кайзер сказал, значит так нужно Рейху!

— Кайзеру, конечно, виднее. Только вот что я тебе, Адольф, скажу. Солдаты Рейху нужны, тут спору нет. Но кто их кормить-то будет, солдат этих? Оттого и хлеб такой поганый и мяса вовсе нет, что в тылу работников почитай, что и не осталось. Одни дети да старики совсем уж древние.

— Ничего. Всё равно мы победим. Слушай, Ганс, а той похлёбки на костях вовсе не осталось? А то мне трёх кусков хлеба маловато.

— Не, какой там! Ничего, уж и котёл помыли. Ты сам виноват, чего опоздал-то? Не помнишь, что ли, что обед в полдень у нас? А ты притащился чуть не к двум! Вот тебе и наука. Другой раз не опаздывай!

— Я не нарочно. Нога у меня ещё не совсем зажила, хромаю немного. От станции медленно шёл. Думал, подвезёт кто. Но ничего в сторону нашего батальона не ехало.

— Не повезло тебе.

— Ага. Ганс, я вот смотрю и не пойму никак. А первая рота-то где? Они же раньше всегда где-то недалеко от нас стояли. Сейчас наших, я вижу, вон в том жёлтом здании поселили. Но из первой роты что-то не видно никого.

— Ха, так на передовой они. Уже месяц, как их в окопы отправили. Ты готовься, скоро сменять их нужно будет. Может, уже на следующей неделе. Вас в окопы, а их обратно в казарму.

— У нас же, вроде, резервный батальон. Мы во второй линии должны стоять. С чего это нас — и в окопы.

— Это ты командира полка спроси. Или Людендорфу письмо напиши. А то и самому кайзеру. Они тебе ответят. Они так тебе ответят, что сам в окоп попросишься.

— Всё равно странно это.

— А чего тут странного, если восьмую дивизию с фронта сняли и увезли куда-то. Мы сейчас не только свои позиции держим, но их бывшие тоже.

— Как сняли? Целую дивизию? Почему?

— Знаешь, мне как-то забыли о том доложить. Но наша первая рота сейчас точно в окопах другой дивизии. Я тебе больше скажу, по слухам, и дивизия, что нас с тыла подпирала, тоже сменилась недавно. И аэропланы наши тоже как-то реже летать стали.

— Это как же так? А если англичане всё же решаться на штурм? Нам что, подыхать тут всем? Из-за чьей-то дурости, а то и предательства!

— Ты, потише. Не говори так. И вообще, то не нашего с тобой ума дело. А войска с фронта уж точно не на курорт повезли. Если у нас тут войск стало меньше, значит, где-то их стало больше. Может, скоро мы так англичанам и французам двинем, что им не до наступления будет. Да и тихо у нас тут, на нашем участке. В воздухе аэропланы воюют, но на земле почти что и не стреляют. Мы тут сидим, можно сказать, как... А это ещё что такое? Гром, что ли?

— Проклятье! Как же я не вовремя вернулся-то в часть!

— Что это? Адольф, ты такое слышал раньше?

— Слышал, Ганс. Я такое уже слышал. Это наша смерть идёт.

— Что?!

— Это артиллерия. Десятки стволов. И солидного калибра.

— Артиллерия? Наша?

— Нет, Ганс. К сожалению, не наша. И судя по мощи налёта, я опасаюсь, уж не оказались ли мы с тобой, Ганс, на направлении основного удара. Ты готов умереть за Рейх и кайзера?..

Глава 18

(Пётр)

Утро красит нежным светом

Стены древнего Кремля.

Просыпается с рассветом

Вся советская земля.

Да, как говорит моя Лёшкина часть, "чудны дела твои, господи". Советская земля. Кто бы мог подумать? Император страны советов. Мир сошёл с ума. Тем не менее, это факт. Николай всё ещё в коме, хоть врачи и неуверенно вякают что-то о "положительной динамике". А мои регенты, тем временем, рожают декреты и манифесты один за другим.

Про перенос столицы в Москву и про смену флага Лёшка уже рассказывал. А неделю назад они выдали декрет о создании советов рабочих и крестьянских депутатов по всей империи с передачей им части функций губернаторов и градоначальников. Российская империя стала советской.

Только это какие-то неправильные советы. Не такие, как у нас в СССР. Особенно сильно это заметно по отношениям советов с Церковью. Об отделении церкви от государства никто и не заикается. Наоборот. Советы формируются при активном участии в этом процессе церкви. Тихон жужжит, как электровеник. Ежедневно сотни телеграмм рассылают по стране за его подписью. Он обязательно хочет иметь хотя бы наблюдателя в каждом совете. А ещё лучше — чтобы в состав совета входил и делегат от церкви. В Сергиевом Посаде же наместник Лавры архимандрит Кронид и вовсе избран председателем горсовета.

Хотя, конечно, чем дальше от Москвы, тем порядка меньше. Здесь-то у нас Пуришкевич с помощью ЧК и жандармов всех построил. Да, пока не забыл. Его председателем Моссовета утвердили. Такой вот компромисс нашли. А то депутаты там совсем переругались друг с другом, выбирая председателя. И тогда Штюрмер издал указ конкретно для Москвы, как для столицы, в виде исключения, председателя горсовета не выбирать, а утверждать представленную императором кандидатуру. После чего сам же, как мой регент, предложил Пуришкевича. Депутаты его утвердили, и теперь он одновременно московский губернатор и глава Моссовета.

Ох, и суровый же дедечка оказался! Что-то он уже не очень на клоуна кажется мне похожим. Гайки прямо с первого дня закручивать стал. Но по-умному. Всё в рамках старых, никем не отменённых пока, законов Российской империи. Оказывается, законы-то у нас вполне себе были. Не идеальные, понятно, но были. Просто полиция и суды нередко эти законы трактовали, скажем так, весьма творчески. А вот с приходом Пуришкевича в Москве всё изменилось. Он перетряс руководство городской полиции и судейский корпус. Состав последнего вообще изменился чуть ли не на сто процентов. Причём подавляющее большинство старых судей отправились не в отставку, а по камерам. Это Пуришкевич приказал провести ревизию старых дел.

Сейчас суды в Москве вообще работают в круглосуточном режиме. Слишком много дерьма всплыло за последнее время. Причём хитрый Пуришкевич с правильной стороны начал чистить город. Сначала самых больших воров пересажал. Одним из первых осуждённых после утверждения Пуришкевича губернатором стал Татищев, бывший губернатор Москвы. Новое руководство полиции быстро сообразило, в какую сторону стал дуть ветер, и материальчик на Татищева шустро принесли Пуришкевичу в клювике. Прилично у них там было на него собрано. Широко воровал человек. С душой, можно сказать. Просто раньше делу ход не давали. А теперь вот дали. И получил князь Татищев то, что и заслужил по Российским законам. Лишение чести и дворянства, конфискация имущества и двадцать лет каторги. А после того, как бывший князь прямо в зале суда обозвав меня щенком, совершил иное преступление — оскорбление Величества, приговор пересмотрели и двадцать лет каторги непринуждённо превратились в двадцать пять.

В газете "Московские ведомости" недавно фотографию напечатали, я видел. На ней с лопатой в руках запечатлён уже безусый и наголо побритый заключённый в арестантской робе — Никита Татищев. Он сейчас в песчаном карьере работает, недалеко от Москвы. И он там далеко не один такой. Я же говорю, суды круглосуточно работают. Добывать песок Татищеву уже помогает почти вся бывшая администрация Московской губернии. И старое руководство полиции тоже там. Не считая тех, кто сам застрелился или кто в Питер успел слинять.

Да, Питер. Как-то отношения с северной столицей у нас совсем испортились. Лёшка за сестёр уже боится. И за маму. От них давно вестей не было, телефон им отключили. Последнее, что мы знаем о них — небольшая заметка в "Петроградских ведомостях". Сёстры выздоравливают после болезни, но им и маме запрещено выходить из отведённых им комнат в Александровском дворце.

Это в газете недельной давности написано было. У нас в Москве с питерскими газетами напряжёнка. Мне-то, конечно, привозят. Но в свободной продаже в городе их нет. Прямое железнодорожное сообщение между столицами прервано. Хотя через Тверь мы и общаемся. То есть Николаевская дорога от Москвы до Твери вроде как императорская, а от Твери до Питера — уже республиканская, признавшая Временное правительство.

Впрочем, всё это весьма условно. Нельзя сказать, что севернее Твери императора уже не признают. Нет, признают. Просто император, как бы, не совсем законный. Царь не настоящий! Сомнения у людей вызывают указы Штюрмера. Кто он такой? Самоназначенный регент в спешке коронованного несовершеннолетнего императора, который, весьма возможно, пытался убить собственного отца? Очень уж на попытку узурпации власти похоже. Может, Временное правительство всё-таки законней? Оно хоть на основе избранной думы формировалось. А Штюрмер сам себя назначил И. О. императора. Причём ещё неизвестно, что там в Москве с бывшим царевичем, а ныне младшим императором, происходит. Жив ли он вообще? Вот в таком ключе обычно и ведут на местах пропаганду агитаторы от Петросовета.

Мы им, правда, тем же самым отвечаем. Только с уклоном в мистику. Богоизбранный царь, его святой крест спас, он колдуна разоблачил. А потом ещё: за малых да сирых заступается, угнетателей покарал, заворовавшихся чиновников пересажал. О том, что тюрьмы Москвы переполнены, наши агитаторы обычно скромно умалчивают. Ведь сидят там не только "угнетатели и кровопийцы". Пролетариев тоже немало. Говорил же, Пуришкевич с бывшей администрации лишь начал. А так москвичи его уже "лысым чёртом" называют ласково. Забастовки объявлены вне закона, а за саботаж, особенно на железной дороге, червонец получить можно легко и непринуждённо.

Но массовых выступлений после моей коронации в Москве пока не было ни разу. Продовольствие в городе есть и даже цены вроде как немного снизились. Опять, то Пуришкевича да Дзержинского заслуга. За спекуляцию продовольствием или попытку необоснованно придержать его на складах пятнашка с конфискацией в Москве — самый распространённый приговор.

А вот в Питере с продовольствием не очень. Хреново там с продовольствием, если честно. Конечно, не как у нас в блокаду было, нет. До такого далеко ещё. Но карточки на хлеб, масло, мясо и сахар уже ввели. И это ещё пост сейчас! То есть меньше мяса нужно. Цены же на хлеб, даже по карточкам, в Питере втрое выше московских.

Ну и, конечно, фронт. Война. Война продолжается, несмотря на раскол страны в тылу. Штюрмер говорил мне, что уже устал отбиваться от англичан и французов. Они постоянно требуют от нас хоть какой-то активности. Причём требуют не только у нас, но и в Питере. Они, блин, разделились. В Петрограде же конференция Антанты проходила, с которой Николай резко в Москву дёрнул, меня за уши таскать. И часть участников делегации притащилась в Москву после того, как у нас тут новая столица образовалась. А часть осталась в Питере. Хитрые, блин. На всякий случай оба правительства окучивают. Потому что ещё непонятно, чьи приказы станут выполнять на фронте.

В принципе, я англичан понимаю. Авиаразведка доносит, что немцы снимают части с восточного фронта и отправляют куда-то на запад. В общем-то, союзники нас неслабо выручили в этот раз. У нас же тут явно какая-то крупная бяка планировалась немцами против нашего северо-западного фронта. Там наша разведка засекла подход к немцам подкрепления. И весьма значительного подкрепления. Пересчитать это подкрепление даже с точностью до дивизии не смогли, но было понятно, что это наверняка неспроста.

А теперь немцы обратно поехали. На запад. Покатались на поезде, что называется. Но, видимо, у них на западе совсем всё худо. Сейчас кайзеру уже не до наступления на восточном фронте. Нужно спасаться от катастрофы на западном. Да и тон английских газет прямо-таки восторженный. Позавчера написали, что линия Гинденбурга прорвана в двух местах.

Странно. А в моём мире такого точно не было. Лёшка нашёл, что хоть наступление Антанты на западном фронте и было, но оно было совсем не таким, как здесь. Во-первых, началось оно там на две недели раньше, чем тут. Во-вторых, американцы в нём не участвовали, хоть войну Германии уже и объявили. А здесь несколько американских полков уже в Европе. Ну и, в-третьих, самое главное, там это наступление фактически провалилось. Как говорится, "встреча закончилась вничью". Здесь же прорвана линия Гинденбурга. А это почти катастрофа. Ничего удивительного, что кайзер снимает части с восточного фронта.

Англичане да французы нудят: давайте наступайте мол. Хоть как-нибудь. Чтобы не давать снимать с фронта войска. Но мы тут в Москве как-то особого энтузиазма в этом вопросе не проявляем. Какие-то вот мутные вести из Могилёва приходят. Что-то темнят генералы. Дзержинский в своей самой первой телеграмме из Ставки сообщал, что там трётся дофига делегатов от Временного правительства. И имеются у меня подозрения, что если в Могилёве как-то с Петроградом смогут договориться, то нам в Москве станет совсем неуютно. Дзержинский придёт, подробнее расспрошу, что там, в Могилёве, и как.

Кстати, а где Дзержинский? Он же обещал с утра приехать ко мне. Я, правда, не знаю, когда он вчера вернулся. Может, ночью. Может, спит ещё. И где же, наконец, товарищ Ленин?! Где?! Он его привёз или нет? По телеграфу Феликс Эдмундович как-то очень уж туманно сообщал о нём. Я так и не понял, встретил он Ленина или нет.

Звонок. Кто? Да, конечно, пусть проходит. Он один? Спасибо. Лёгок на помине. Нарисовался. К сожалению, один приехал. Значит, товарища Ленина я пока не увижу. Всё-таки, он в Москве или нет? Ленин! Подумать только, скоро я увижу настоящего Ленина и даже буду говорить с ним! С самим Лениным!!