4. Кофейная горечь

Бабушка поднимает на меня взгляд. В нем — темнота и алые огни.

— Как ты думаешь, Гинни, что будет, если я опрокину трубку над твоей ладошкой?

— Я обожгусь, — а сердце холодеет.

— Разве? Ты ведь считаешь себя удачливой, Гинни. Может, проверим твою удачу? Может, угли не обожгут?

— Нет! — Мне становится жутко, по-настоящему жутко, а пальцы Милдред холодные и твёрдые, будто выкованы из серебра. Хватка болезненная — вот-вот кости хрупнут. — Бабушка!

— Что "бабушка"? — передразнивает меня она. Или не она? Что это за незнакомка в облике леди Милдред? — Ты же считаешь себя самой лучшей, Гинни. Неуязвимой. Давай проверим?

— Нет!

Отчаянное усилие — и я вырываю руку из ледяной хватки. Угли багровеют в чубуке. Я отступаю — и падаю. Зеркало подо мной иссекают трещины.

Бабушка выпрямляется в полный рост и, кажется, заполняет собою все пространство.

— Случается и такое, Гинни, что тебя не может спасти ни везение, ни твоя исключительность. И тогда единственный способ избежать опасности... не попадать в такое положение вовсе. Если чувствуешь, что жар смерти близко — беги. Ни один лесной зверь не станет стремиться навстречу пожару, и в этом заключена мудрость самой природы. Если тебе грозит гибель — беги.

Гневно сжимаю кулаки.

— Я не буду бежать!

Чернота изливается из бабушкиных глаз и стекает по её лицу.

— Тогда гибель тебя настигнет, Гинни.

Трубка выскальзывает из пальцев и падает на зеркальный пол. Глухой удар — и тихий звон. Зеркало вдруг осыпается миллионом осколков, и на мгновение я повисаю во мраке, лишенная всякой опоры. А потом осознаю, что там, внизу — бесконечное поле горящих углей.

И ничего, совершенно ничего не держит меня в воздухе.

Проснулась я в холодном поту. Кажется, по комнате ещё бродило эхо моего крика...

Шнурок выключателя ускользал от дрожащих пальцев, но мне всё же удалось справиться с ним. Яркий свет залил помещение, делая болезненно-четкой каждую деталь. Резная спинка кровати, массивная чернильница на письменном столе, не до конца закрытые ставни, миллион мелочей — складки ткани, пылинки, трещинки, тени и блики. Стрелки часов, кажется, замерли на четверти третьего. Я сидела с распахнутыми глазами и не могла себя заставить ни снова выключить свет, ни хотя бы зажмуриться.

Кажется, если вернется мрак — вернутся и угли.

Скрипнула дверь, и на пороге показалась Мэдди — встрёпанная, в одной тонкой сорочке.

— Всё в порядке, — с трудом разомкнула я губы. Во рту было солоно. — Просто дурной сон.

Мэдди вздёрнула брови и жестом предложила мне принести попить.

— Нет, не стоит. Ступай.

Она скрестила руки на груди и нахмурилась.

— Мадлен, милая, не волнуйся, — выдавила я из себя улыбку, не особенно надеясь, что смогу обмануть ту, кто так хорошо меня знает. — Почитаю немного — и снова усну. К слову, Эвани рассказывала о каком-то новом романе за ужином. Не могла бы ты принести мне эту книгу?

Обрадованная тем, что может мне помочь, Мэдди кивнула и выскочила в коридор. Я только вздохнула. Надеюсь, она заглянет к себе в комнату и набросит что-нибудь поверх сорочки. Всё-таки в доме хватает посторонних. Мистер Оуэн, доктор Брэдфорд, Эллис...

Нет. Последние двое наверняка ещё не вернулись. Возможно, именно в эту самую секунду они обсуждают, как именно убил неизвестный злодей того мальчика-певца, Янко. И тело несчастного лежит недалеко от них, на высоком столе, накрытое серой простынёй, и...

Когда Мэдди вернулась с книжкой, я уже сидела в кресле, укутавшись в плед, и прекрасно понимала, что просто не смогу теперь остаться в одиночестве. Даже с зажжённым светом.

— Спасибо. — Улыбка вышла даже менее натуральной, чем предыдущая. — Мэдди, если ты так беспокоишься, то можешь поспать тут. Я пока не собираюсь возвращаться в постель, — с напускной беспечностью я взмахнула книгой. — Чтения хватит до утра.

Так и вышло. Мадлен поначалу было неуютно находиться в чужой кровати, но усталость оказалась сильней. Через некоторое время девушка незаметно для самой себя обняла подушку, сбила по привычке ногами одеяло в ком, стала дышать легче и размеренней — и заснула. Я же проверила, крепко ли заперты ставни, и приготовилась вникать в запутанную историю любви честной гувернантки по имени Мэри Даллас и ее бессовестного нанимателя, некоего провинциального землевладельца. Судя по первым главам, дело должно было закончиться свадьбой.

Дело вкуса. Лично я бы такому "хозяину" подала бы кофе с синильной кислотой в первый же день. Ну, в крайнем случае, на второй.

С рассветом отступили и ночные страхи. Когда солнце заливает яркими лучами округу, а где-то за рекой поёт сумасшедшая птица, перепутавшая лето с весной, трудно бояться мертвецов. Стало стыдно за своё поведение — приснился кошмар, так они всем сняться, стоило ли злоупотреблять сочувствием бедняжки Мэдди? Пожалуй, лишь то, что Мэдди — с цветущим румянцем на щеках, улыбающаяся и прекрасно выспавшаяся — никак не выглядела бедняжкой, несколько мирило меня с произошедшим.

Эллис и доктор Брэдфорд к завтраку не спустились. Мистер Джонс охотно рассказал мне, что они вернулись в особняк глубоко за полночь, а с рассветом вновь отправились "куда-то в деревню, по срочному делу". С учетом событий прошедшего вечера, я резонно предположила, что и доктора, и детектива найду в Управлении — больше нигде в округе не было помещения для хранения тел. К тому же вскрытие доктор Брэдфорд в прошлый раз проводил в деревенском морге, наверняка так же будет и сейчас.

Что ж, навещу Эллиса после завтрака. Заодно и проверю, не стала ли я трусихой после этой ночи.

Лайзо — редкое дело в последнее время — не пропадал у "безутешной вдовы", а возился с мотором автомобиля. Белая рубаха висела на гвозде, вбитом в стену — видимо, чтобы не испачкалась в машинном масле. Ботинки, связанные между собою за шнурки, болтались пониже. Штаны Лайзо по-простому закатал до колен... Я смотрела на загорелые плечи, на белые ниточки шрамов на спине — и понимала, что, кажется, впервые вижу мужчину без рубашки с тех пор, как побывала на представлении скандально известного на всю Аксонию цирка "Бранко Соль".

— Мистер Маноле.

В машине что-то звякнуло. Лайзо обернулся так резко, что ему пришлось схватиться за капот. Я ойкнула и отступила назад, почему-то вцепившись в свои юбки. Лицо обдало жаром, словно меня застигли за неким совершенно неподобающим леди занятием.

— Ох, простите, леди, — покаялся Лайзо, хотя зелёные, как болотные огни, глаза его смеялись. — Заработался, не заметил, что идет кто-то — а тут вы, а я в таком виде... Погодите, сейчас рубаху накину, — он наспех вытер грязные руки тряпицей, заметил тёмное пятнышко на коже над ключицей, еле слышно выругался и попытался оттереть и его. Но, естественно, сделал только хуже — машинное масло не желало уступать какой-то там тряпке и все больше размазывалось.

Я кашлянула и попыталась сделать невозмутимое лицо. Лайзо оставил бесполезные попытки наспех привести себя в порядок и скрестил руки на груди, кажется, несколько смущаясь.

— Право, не стоит, разговор не займет много времени. Мистер Маноле, автомобиль не сломан?

— Никак нет, это я решил кое-что перебрать да смазать, — широко улыбнулся Лайзо и добавил без улыбки: — В профилактических целях, как старина Брэдфорд говорит.

Мне сделалось любопытно, при каких обстоятельствах патологоанатом может сказать такое, но спрашивать я не стала.

— В таком случае, автомобиль должен быть у ворот через полчаса. Вместе с водителем, разумеется. — Я отступила назад ещё и ещё, пока не оказалась на улице. — И в надлежащем виде!

Готова поклясться, что, стоило мне выскочить из гаража, как Лайзо, этот мерзавец, беззвучно рассмеялся. Ничего. В следующий раз я не стану сообщать ему об изменениях в расписании сама, а пошлю миссис Стрикленд. Ручаюсь, один мрачный взгляд, на которые она необыкновенна щедра — и Лайзо и думать забудет о том, чтобы расхаживать в таком виде по гаражу. Мало ли, кто может внезапно зайти!

Как бы то ни было, но ровно через полчаса автомобиль ожидал меня в указанном месте. Лайзо, в безупречно отглаженной рубашке, в жилете и других, чистых брюках стоял рядышком, беспечно покусывая травинку.

— Прошу, — галантно он распахнул дверцу передо мною.

Я чопорно кивнула и села в автомобиль.

— Едем в деревню, к Управлению спокойствия. И не торопитесь — после дождей дорога в скверном состоянии.

— Слушаюсь, леди.

Мотор загудел. Автомобиль тронулся с места. Я смотрела в затылок Лайзо, и молчание отчего-то меня тяготило. Чем дальше — тем больше.

— Как продвигается ваше расследование, господин Маноле?

— Никак. Множество мелких обмолвок, но ни одного стоящего слова, — пожал плечами Лайзо. — Уже подумываю о том, чтобы спросить Уллу напрямую, не видела ли она чего странного.

"Улла". Он уже зовёт её так фамильярно! И ведь наверняка она сама позволила ему. Думать не хочу, при каких обстоятельствах.

— И как, есть надежда на честный ответ?

— Почему бы нет, людям-то верить надо? — откликнулся он со вздохом. — На крайний случай, есть и методы не вполне честные...

— А может, преступные? Такие, как этот ваш приворот?

Я прикусила язык, да поздно — колкие слова уже слетели с языка.

Лайзо удивлённо оглянулся на меня через плечо.

— А чем приворот-то преступный? Может, платок на память подарить или брошку — тоже преступление?

Внутри у меня словно кипящая волна поднялась — раздражение, лишь едва-едва не переходящее во что-то большее.

— "На память" подарить что-то — это совсем другое. Приворот — это хуже убийства, потому что он искажает намерения души... — Я поняла, что в порыве праведного гнева начинаю заговариваться, и поправилась: — Так, кажется, гласят народные поверья. Даже если на самом деле приворотов и не бывает, даже само намерение заполучить чьё-то расположение таким путём — преступно.

От неожиданности Лайзо рассмеялся:

— Вы, видать, слушали страшные сказки, леди, а с настоящими ведьмами не знались. А то всякая, даже такая, как Улла, вам бы рассказала, что "узелок на память" потому так и зовется, что воспоминанья навевает. А какие — тут уж от человека зависит. Коли есть любовь — то любовную истому. А если нет ничего, только пустота и холод — так на камнях цветы не растут, хоть ты целую горсть семян кинь вместо одного зернышка. Такие узлы, бывало, жены мужьям в дорогу давали, чтоб мужнины глаза на девиц других не смотрели... А, что говорить, вы всё одно — не верите в это мракобесие, — и только тут я заметила, что хотя Лайзо улыбался, глаза его были сумрачны. — Скажите лучше прямо: вы хотите напомнить мне об ошибке, леди... или же поговорить?

— Тут не о чем говорить, мистер Маноле. — Я отвернулась к окну. — Просто мне хотелось быть уверенной, что вы не сделаете ничего, что бросит тень на мою репутацию. Не забывайте, что вы состоите на службе у графини Эверсан-Валтер.

— Не забываю ни на мгновение, — без тени иронии ответил он. — И... это честь для меня.

Я не нашлась с ответом, в кои-то веки. Лайзо тоже некоторое время хранил молчание, а потом задал вопрос из тех, что неизменно влекут за собой неловкость.

— Леди, скажите, вы злитесь на меня за ту ошибку?

— Это была не ошибка, мистер Маноле, а подлый, бесчестный поступок — и неважно, что он не повлёк за собой никаких последствий. А подлость я не терплю. Как и увлечение всякой мистикой, к слову, — добавила я едко, давая понять, что разговор закончен.

Но Лайзо упрямо не желал видеть намеков.

— Тогда можете не беспокоиться за мисс Урсулу — её мне и привораживать не надо. Она что кошка влюбчивая.

Я вспылила.

— Возможно, миссис О'Бёрн не слишком мне нравится, однако же она вдова и почтенная женщина, имейте к ней уважение! В конце концов, какими бы ни были её чувства, они искренние. А вы играете с нею!

Лайзо остановил автомобиль, заглушил мотор и развернулся ко мне полностью.

— Если вы только слово скажете, леди Виржиния, — произнёс он тихо, — и я этим же вечером Эллису скажу, чтоб он сам вокруг Уллы хороводы водил. И выспрашивал у неё про преступника, как ему вздумается. Он же детектив, Короне служит. Пусть вот и допрашивает свидетельницу. Вдруг она сразу всё расскажет? А нет, так у Эллиса и свои способы есть. Посидит Улла денек в камере, в тюрьме... Зато чувства её никто не оскорбит, а подлец Лайзо Маноле её не обманет.

Мне захотелось заслониться от его взгляда хоть чем-нибудь — веером, рукой. А ещё лучше — оказаться сию минуту в особняке, подальше отсюда.

— Вы хотите сказать, что, обманывая эту женщину, совершаете благородный поступок? — холодно произнесла я.

Лайзо усмехнулся.

— Зачем же за словами-ширмами прятаться? Говорите прямо уж — не обманываю, соблазняю. Это ведь вам не нравится? Это, а не обман?

Я вздохнула и опустила глаза. Видит небо, терпение моё не бесконечно.

— Вы уволены.

— Я... что?

— Вы уволены, мистер Маноле. Вечером мистер Оуэн выплатит вам жалованье за этот месяц. Не беспокойтесь, я не стану вычитать деньги за те дни, которые вы не доработали. — Я вышла на дорогу и захлопнула дверцу. Получилось, пожалуй, слишком громко. — Будьте любезны, возвращайтесь в гараж. До вечера вы свободны.

После дождей дорога размокла. Местами лужи подсохли, но земля оставалась склизкой. Ботинки порой соскальзывали, но я старалась шагать уверенно и спину держать прямо. Зубы сводило от кислой злости.

Да как он смеет разговаривать со мной, как с равной? Как будто я какая-нибудь уличная торговка цветами!

— Леди Виржиния, подождите!

Я даже не обернулась, только ускорила шаг. В конце концов, до деревни рукой подать, можно было бы и не брать автомобиль. Но так не хотелось идти по грязи! Ничего, миссис Стрикленд вечером почистит ботинки.

— Леди Виржиния! Ай, да чтоб меня...

Хлопнула дверца автомобиля. А через несколько секунд голос Лайзо раздался у меня за спиной:

— Леди Виржиния, погодите! Вы не испытываете меня?

— Какие испытания? Оставьте.

Догнал. Совершенно бесшумно и так быстро... Мне стало не по себе, и я упрямо стиснула зубы. О, Небеса, если он схватит меня за локоть — точно пущу в ход свою трость!

Но Лайзо поступил умнее. Он просто забежал вперед и посмотрел мне в глаза. Не заступая дорогу, не пытаясь остановить... Я остановилась сама.

— Почему, леди Виржиния? — негромко спросил он.

— Потому что вы говорите "леди", но не понимаете смысла этого слова, — так же тихо ответила я. Рукоять трости до боли врезалась в ладонь. — Вы не знаете своего места. Вы дерзите. Не знаете, когда следует остановиться. Говорите то, что не стоит произносить вслух. Я бы закрыла на это глаза, поступай вы так по глупости, но вы умны, мистер Маноле. Не вам нужно спрашивать "почему", а мне. — Лайзо сощурился, но ничего не сказал, и я продолжила: — Вчера, когда я готовила кофе, миссис Макленнан долго рассказывала, какой вы замечательный молодой человек. Учтивый, почтительный... Да и в особняке слуги отзывались о вас исключительно хорошо. Даже мистер Спенсер признал, что у вас есть неплохие задатки, а его похвала дорогого стоит. И вот вопрос, мистер Маноле: почему лишь я не удостоилась простого уважения?