Замок Пастыря

Кем на самом деле был 'араб', оставалось только гадать. Но драться он умел. Георгий успел разглядеть, как он скупыми движениями отбил один выпад шпаги, одновременно уходя от второго, и тут же вцепился пальцами в лицо Апостола — рослого русоволосого бородача. Всех деталей маг не разглядел но, похоже, 'араб' попросту выдавил своему противнику глаза, одновременно используя его в качестве щита. При это он ни на секунду не переставал работать кинжалом, нанося точные удары по крупным мышцам и сухожилиям, чтобы хотя бы на краткое время лишить Апостола подвижности.

Все это заняло буквально секунду.

Целую вечность по меркам тех, кто сражался в вагоне Сибирского поезда.

'Постойте, разве я не ослепил его?'

Два Апостола сориентировались мгновенно. Первый, давешний молдаванин, атаковал 'араба', чтобы высвободить своего сородича. Другой, светловолосый, средних лет на вид, встал напротив Георгия, но не переходил в атаку, ограничившись обороной. Его отрубленная рука успела прирасти на место — и это говорило о том, что затягивать бой нельзя. Георгий взял саблю наизготовку.

'Мне нужен размах — ему нет'.

Его звериный глаз вспыхнул ярче прежнего от накачки эфиром. Маг прозревал будущее, ища путь к смерти своего противника и в обход собственной гибели.

Исход боя решается до его начала. Оппоненты вооружаются, тренируются, обретают мотивацию, закаляют характер, приходят в нужное место. Так сходится воедино все, что и определяет результат. Но тот, кто умеет видеть, тот может разглядеть причинно-следственные связи, которые приведут к тому или иному итогу. И откорректировать начальные переменные.

'Атака и защита у шпаги сочетаются, у сабли — исключаются. Он попытается реализовать преимущество. Да, я вижу...'.

Если бы не треклятое святое заклятие, он бы прошел сквозь зону поражения шпаги как по бульвару. Но чары все еще впивались в его плоть и душу словно сотня рыболовных крючьев, не давая риастраду развернуться в полную мощь. Ему пришлось атаковать рывком, держа оружие ближе к телу. Апостол контратаковал, целясь не в корпус, а в незащищенную голову. Избежать такого удара было бы невозможно, если не знать о нем заранее — но Георгий знал, и именно в тот момент, когда острие шпаги начало движение, немного довернул корпус и пригнулся, позволяя стали только разорвать кожу на виске. Одновременно он выбросил вперед левую руку — и браслет из живого серебра ожил. В мгновение ока он вытянулся вперед тонкой, но невероятно прочной нитью, и захлестнул шею Апостола словно гаррота. Тот тут же подался вперед, чтобы рывком его нельзя было вывести из равновесия, но маг и не собирался этого делать. Он опустил собственное оружие и, приняв упор на левую ногу, нанес правой мощный боковой удар в грудь своего противника.

Тело кровососа полетело назад.

А его срезанная нитью голова — вперед.

Обезглавленное тело толкнуло 'молдаванина' в спину, заставив замешкаться и 'араб' немедленно этим воспользовался. Зажав кинжал в зубах, он по-обезьяньи подпрыгнул, высадил собственным телом окно и оказался снаружи, увлекая с собой захваченного бородатого Апостола. Но не свалился на землю, а ухватился за какой-то мизерный выступ и рывком забросил себя наверх.

'Молдаванин' бросился за ним тем же путем, Георгий потратил несколько секунд на то, чтобы сотворить рассеивающее заклятие на останки поверженного врага.

Магия на основе концепции 'небытия' не уничтожала тело Апостола, как это бы делал, к примеру, огонь. Вместо этого она атаковала внутренние связи между мельчайшими частицами. Превратила их в буквальном смысле в 'ничто'.

Все.

Если он достаточно молод, то это вероятно убьет его окончательно. А даже если стар и силен, то все равно надолго не боец. Большего пока и не нужно. Затем маг, не мешкая, бросился к выходу. Он выскочил в промежуток между вагонами, белкой взобрался на крышу и опешил.

Сначала ему показалось, что 'араб' дрался с двумя оставшимися противниками. Но приглядевшись, понял, что ошибся. Дракой это определенно не являлось. Скорее избиением. 'Араб' двигался молниеносно, словно ветер, то растворяясь в воздухе, то появляясь из ниоткуда и обрушивая удары своей тяжеленной сабли с неимоверной силой с невозможных углов. Ну или, попросту говоря, кромсал Апостолов на куски, сбрасывая отрубленные части на насыпь. Кожу жгло от концентрированного эфира — Апостолы прибегнуть к какой-то магии, и очень сильной, но им это не помогло.

Еще днем Георгий при виде подобного зрелища немедленно бы обратился в бегство без капли стыда. От того, кто играючи справился с двумя кровососами, имея только холодное оружие, держаться следовало подальше. Но только не сейчас. Только не в риастраде.

Бегство казалось ему чем-то немыслимым. Осторожность и осмотрительность втеснило всепоглощающее желание убивать. Чем сильнее противник — тем более желанна победа над ним, и тем слаще на вкус будет его еще теплое сердце, тем более ценен будет его череп, взятый трофеем. Подняв шашку над головой, маг испустил боевой клич.

Буднично, словно занимался этим ежедневно, 'араб' разрубил пополам два лежащих перед ним туловища, у которых уже не было ни голов, ни конечностей, сапогом спихнул куски с крыши вагона, и только тогда перевел взгляд на Георгия. В скудном свете было видно, что от пришедшегося по глазам удара не осталось ни следа. Он поудобнее перехватил свою саблю и молча указал острием на мага.

'Святое заклятие уже не действует. А значит... ох, как сейчас повеселимся!'

Первая атака — пробная, без инерции. Ее 'араб' парирует вскользь, оттягивая клинок назад и выходя на вертикальный контратакующий удар. Георгий на уловку не ведется из левого рукава, выдернутый оттуда нитью живого серебра, выскакивает дерринджер. Короткое широкое дуло нацеливается в лицо 'араба'.

Гремит выстрел.

Пуля улетает куда-то в ночь.

'Араб' просто исчез, буквально растворился в воздухе, и если бы Георгий до этого не увидел, на что тот способен, то тут же распрощался с жизнью. Он не видел противника, но знал, что тот уже появился у него за спиной, и замахивается для обезглавливающего удара.

Не прерывая начатого движения, Георгий упал на одно колено, разворачиваясь назад и пропуская гибельное лезвие над головой. И одновременно нанес стремительный горизонтальный удар по животу.

И тут же получил пинок в лицо.

'Араб' немедленно нанес добивающий удар, и снова его сабля разминулась с целью, пробив вместо этого крышу вагона. Маг растаял в вихре теней и воплотился на противоположном конце крыши.

'Да у него песок вместо крови! Что это вообще за тварь такая?!'

Снова атака с рывка, снова сталкиваются клинки, а смертельные удары встречают пустоту. Противники не уступали друг другу ни в мастерстве фехтования, ни в умении ходить с тенями и ветром. Но телохранитель барона мог позволить себе пропускать удары. За полминуты он уже должен был умереть трижды, но лишь криво усмехался, и молчаливым жестом предлагал продолжать. Из его стремительно затягивающихся ран тонкими струйками сыпался песок, тогда как Георгий проливал на крышу поезда кровь — из алой с каждой секундой превращающейся в практически черную.

Что хуже всего, на телохранителя барона почти не действовала магия, посланные между выпадами и парированиями убийственные чары просто уходили в него, как вода в песок. Даже предвидеть его удары было сложно — удавалось увидеть движения сабли, но не самого противника. И даже сквозь кровавый туман риастрада в мозг мага пробилась простая мысль.

Если так продолжится — он погибнет. Распаленная битвой вторая половина, жаждущая бойни и крови, возьмет верх, спадут Путы, и это будет хуже, чем просто смерть.

Нужно было заканчивать, и заканчивать очень быстро.

Но как?

Он снова разорвал дистанцию и обратился к тисофии, лихорадочно ища в памяти прошлых поколений что-то подходящее, одновременно пытаясь понять, с каким же чудовищем ему пришлось сражаться. Он закрыл правый глаз, и изучал противника одним лишь левым. Взгляд его второй половины видел мир в совершенно ином спектре. Для левого глаза высокий и худой мужчина выглядел уродливым гротеском, словно несколько живых существ разрезали на куски, а потом грубо сшили в подобие человека.

'Бладберг нашел его в Турции. На него подействовало заклинание, созданное против демонов, но он не полукровка, как я. Песок... что-то не так с этим песком. Он и раньше пах как ведро с песком. Он весь целиком из песка? Песок... демоны... Персия? В Персии очень мощная школа демонологов...какая нечисть водилась в тех краях? Ифриты, мариды и силы. Огня я не вижу... значит, не ифрит. Силы уязвимы к древесине и слабы. Значит это марид, демон пустынного ветра — и что-то родственное. Чем его остановить? У меня есть несколько заклятий, но что на нем сработает? Персия... магометанство. Что, если попробовать их же средство?'

Живое серебро стекло с рук Георгия на крышу, опоясало его кругом, а потом поднялось вверх, сотнями нитей смыкаясь в кокон. Не лучшая защита, но нужно всего лишь несколько секунд. Ведь заклинание бесполезно, если не успеешь его произнести. Маг повернул шашку острием вниз и с силой сжал клинок левой рукой. Вниз по лезвию побежали капли горящей, нечеловеческой крови. Раскалилась врезанная в плоть тисофия, и маг начал читать формулу:

— Allahu wa Muchammed — ya Ali!

Lafatta etta Ali vatan seikha alla Zulfikar!(1)

Летичевы действительно не пропускали ни одной войны. Врожденная ярость и жажда крови требовали выхода, и война была лучшим средством. Но война — это не только битвы. Это еще и грабежи, трофеи. Добыча. И не важно, кто побеждал в войне — свою добычу Летичевы брали неизменно. Золото и драгоценности. Оружие. Разнообразные редкости. И даже магия — изученная вприглядку, разгаданная по записям или вырванная из чужих душ. Чары, которые сотворил Георгий, были добыты в русско-персидской войне восемьдесят лет назад, и считалось, что они пробуждали в клинке заклинателя дух меча самого пророка Мухаммеда, Зульфикара. Так это или нет, маг не знал, но пришло время проверить.

Так же было и сейчас — стекающая по лезвию кровь зашевелилась и приняла форму арабской вязи. Сталь нагрелась и начала испускать слабое свечение. Георгий отозвал живое серебро и присел, готовясь броситься в атаку.

'Араб' выставил вперед ладонь и убрал саблю в ножны.

— Ты назвал имя Пророка. Ты не порождение Иблиса, — сказал он с сильным акцентом. — Я не буду драться с тобой.

И он ушел в ночь, рассыпавшись песчаным вихрем.

— Чего? — взревел маг, оглядываясь. — Эй, ты куда собрался?! Я с тобой еще не закончил!

Никакого ответа. Только стук колес и свист ветра.

'Сто херов тебе за воротник, блядина!' — зло подумал он.

Эх, к черту! Преследовать гребаного полу-джинна не было времени, да и смысла тоже — все равно, что ветра в поле искать. Весь план и так летел в тартарары, и нужно было хотя бы разобраться с Вишневской, что теперь будет гораздо сложнее. Апостолы одного выводка связаны куда прочнее, чем кровные родственники, и альфа всегда знал, что видят и чувствуют его птенцы. А значит Вишневская уже в курсе всего произошедшего. И наверняка успеет спланировать оборону, или того хуже — сбежать.

Сосредоточившись, маг послал через эфир весть своему слуге. В этот миг печать на его руке должна была нагреться, чтобы было условным знаком — заканчивай все дела в поезде, уходи немедленно на своих четверых. Тогда же он заметил, что поезд начал замедлять ход.

'Омск уже близко. Можно даже различить Иртыш вдалеке'.

Не слишком ли быстро? Вроде времени было в запасе еще достаточно... нет времени разбираться. Риастрад с каждой минутой вгрызается в него все крепче, но скоро ему нужно будет отдаться полностью. Иначе до рассвета просто не дожить.

Он побежал к концу поезда по крышам вагонов, перепрыгивая с одного на другой. Перед третьим с конца он остановился и прислушался к чувствам. Ничего. Либо тут уже никого нет, либо за три дня Вишневская успела возвести надежное экранирование, которое не обнаружил паучок-фамилиар. И то и другое одинаково паршиво. Георгий спрыгнул вниз и коснулся вагонной сцепки. С его пальцев соскользнуло простенькое заклинание, но пока ничего не происходило. Оно подействует потом, по команде.

'Ну, вот и главное блюдо...'

Георгий шагнул внутрь вагона. Он пошел по проходу, возле каждого купе посылая заклятие познания. В десяти не было ничего необычного, просто спящие люди, на одиннадцатом отправленные чары ответили молчанием. Здесь.

Поначалу он собирался выбить дверь, но передумал. Это плохой вариант. Внутри купе было что-то, что словно застилало ему взгляд. В таких условиях сразу лезть в бой неразумно. Он поднял руку и постучал.

— Войдите, — сразу отозвался изнутри звонкий голос.

Георгий отодвинул дверь купе в сторону и отдернул занавеску. Воздух внутри чуть ли не трещал от густой сети разнообразных чар. Мария Вишневская сидела внутри, одетая весьма легко, и держала перед собой бокал с красной жидкостью.

'Кровь, — определил Георгий по запаху и сглотнул голодную слюну. — Не совсем свежая, но сохранившая свойства. Детская'.

— Доброй ночи, — произнес он голосом, больше напоминающим волчий рык.

— И вам того же, — кокетливо отозвалась Мария. — Знаете, некультурно врываться к даме среди ночи. Я могла быть неглиже.

— Можно подумать, вас бы это смутило, в ваши-то годы.

— И тем более невежливо указывать женщинам на их возраст. Как же низко пало русское офицерство. Когда я была тут последний раз, хорошие манеры для вашего сословия не были пустым звуком.

— Я уже давно в отставке, как вы заметили.

— Не должность придает честь, но честь украшает должность, — поучительно заметила Мария. — Если не секрет, как вы нас обнаружили?

— Вам просто не повезло. За день до встречи с вами я имел приятнейшую беседу с паном Томашевским, и с того момента был настороже. Потом вы допустили ошибку в реакции на мои оскорбления — слишком медленно, слишком вяло. И самое главное — ваши птенцы. Они годами курили папиросы, чтобы замаскировать свой запах за табаком. Их пальцы пожелтели. Но голоса остались чистыми.

— Столько времени на подготовку, и какая-то мелочь все портит, — Апостол покачала головой и пригубила кровь из бокала. — Удивлена, что вы знаете Яцека. Между прочим, чего вам надо от меня, и зачем вы порубили мою свиту? По-вашему, я должна сама тащить свои чемоданы?

— Если бы ваша свита не притащилась ко мне со шпагами и экзорцизмами, глядишь и вам бы не пришлось себя нагружать. Кстати, я развеял только одного. Двоих других...

— Я знаю, — ее тон не менялся ни на йоту. — Мы заметили следы этого создания еще в Москве, но недооценили его. Совершенно чудовищный конструкт, вы не находите? Одно дело, когда человеческая кровь смешивается с дьявольской путем естественного соития, и другое — отрезать по половине от каждого существа и сшить по живому. Омерзительно. Значит, он был не с вами?

— Определенно нет.