Передаём горячий привет и немного средств на карманные расходы: не знаем, достаточно ли ты зарабатываешь, а поделиться парой-другой сотен денежек с любимым мальчиком нам всегда в радость. Да и по нашему бюджету это не ударит.

Целуем и обнимаем,

мама и папа

P. S. Твой сосед ведро проиграл нам дачу, однако мы решили простить ему долг — всё-таки он не ведал, с кем садился играть".

Ёжик улыбнулся, представив Ведро за игорным столом с родителями. Вот он сидит, довольно улыбаясь и, образно говоря, потирая руки, и вдруг одну за другой проигрывает партии, пока не остаётся совсем без денег. М-да-а. Даже Ёжик не всегда решался на покерный матч с родственниками. Гитарист убрал письмо в карман, встал и прошёл в ванную— заняться водными процедурами.

Затем внизу, в небогато, но стильно обставленной столовой, был завтрак. Дубнер ждал друга, нетерпеливо постукивая пальцами по столешнице. Когда Ёж примостился на крепком, пузатом стуле, им подали яичницу с беконом, тосты, сок и печенье. Они подкрепились, наслаждаясь атмосферой утра: яркими лучами, пробивающимися сквозь прозрачные белые занавески, и мягким теплом — в столовой работали кондиционеры. Да и сама обстановка настраивала на позитивный лад: раздвинутые малиновые шторы, картины с живописными пейзажами на стенах, чистые стёкла.

— Ну, — похрустывая печеньем, изрёк Дубнер, — готов?

Ёжик тоже хрустнул.

— Всегда готов.

— Вот и замечательно.

После еды, чтобы не откладывать дело в долгий ящик — к тому же времени оставалось не так уж много, — они поднялись в номер Ёжика, где Дубнер помог ему с гримом.

— А ты знаешь, какое тебе дали прозвище? — между делом, разукрашивая колючего, спросил бобёр.

— Мне дали прозвище? — удивился Ёж, поворачивая голову.

Дубнер дал гримируемому понять, что вертеться не следует, и, кивнув, подтвердил:

— Ага. Тебя называют BatHead.

Ёжик мысленно оценил своё сценическое имя.

— А что, неплохо, — наконец озвучил он. — И в тему.

— Точно.

Завершив косметические приготовления, Дубнер выдал "звезде" "Везеркастер", и они с Ёжиком вдвоём вышли из гостиницы.

Первым, на что обратил внимание короткохвостый зверёк, был плакат с его изображением, висящий на фонарном столбе: та же самая маска летучей мыши, та же самая увлечённая поза, острые колючки и коротенькие ножки, и гитара, в небольших ручках устремившаяся грифом вверх. Нарисованный Ёжик стоял один на поляне, в низкой траве, под палящим солнцем, и вызывал дождь. Вот уже первые дождевые облака набежали на небосвод, начал лить дождик, а музыкант всё играл и играл, и собравшиеся вокруг звери неистово ему аплодировали. "Ёжик BatHead Лесной", — значилось вверху крупным шрифтом, а внизу, заглавными буквами, — "ПЕРВЫЙ И ЕДИНСТВЕННЫЙ КОНЦЕРТ В ГОРОДЕ! НЕ ПРОПУСТИТЕ!!!"

Изучая плакат оценивающим взглядом, Ёж поинтересовался:

— Дубнер, думаешь, восклицательных знаков не много?

— В нашем деле, — наставительно произнёс продюсер, — много восклицательных знаков не бывает. Пошли.

Сцена располагалась чуть ли не в самом центре: круглый, немалых размеров помост с кулисами, микрофоном и колонками. Но путь двух музыкальных заклинателей лежал в закулисье.

— Стой, — притормозил их слон-охранник, обладающий хоботом, столь же внушительным, что и руки. — Куда?

Дубнер усмехнулся и ткнул в сторону Ёжика пальцем.

— Легенду не узнаёшь?

Охранник внимательно рассмотрел "нарисованную" знаменитость, хмыкнул, достал из глубокого кармана плакат, сверился с ним и лишь после этого веско проронил:

— Можете проходить.

Обогнув секьюрити, двое оказались в святая святых музыки. Раньше других их заприметил директор сцены, юркий говорливый ласка, напомнивший Ёжику Ведро.

— А, вот и наши герои, — вместо приветствия сказал он. И довольно добавил: — Смотрю, вы в гриме. Чудесно, чудесно. Что ж, прошу за мной.

Ласка взбежал на сцену по поскрипывающим ступенькам, втрое, а то и вчетверо больше обычных; Ёжик и Дубнер последовали за ним.

— Концерт начнётся через час, — оповестил директор, — а пока можете заняться саундчеком.

— Наш саундчек очень быстрый, — ответил на это Дубнер. — Да что там: для него и колонок не потребуется.

Ласка удивлённо-вопросительно приподнял бровь. Тогда Ёжик снял со спины чехол, расстегнул; достал и повесил на плечи "Везеркастер", а самодельное хранилище сложил в углу сцены. Директор сцены внимательно наблюдал за приготовлениями выступающего и был несказанно удивлён, когда, стоило Ежу всего лишь провести пальцами по гитаре — по неподключённой гитаре! — раздался звук, как при стихийном бедствии. Гитара в одно и то же время рычала и пела, и звенела, и поднимала ввысь.

"Что же будет, когда начнётся представление?" — крепко задумался ласка.

— Ну хорошо, не нужны провода, так не нужны.

И он сбежал за кулисы, чтобы дать работникам сцены последние указания.

Зрители между тем собирались, с каждой минутой их становилось всё больше. Кое-кто прослышал о Ёжике и его волшебной гитаре, но вживую не видел. А уж когда раздался тот невероятный звук на саундчеке, догадки, мнения и слухи стали летать от пришедшего к пришедшему со скоростью света.

Предстоящий час Дубнер использовал, чтобы проверить состояние сцены и работы обслуживающих её зверей; в итоге он остался доволен и покинул подмостки за несколько минут до начала концерта. Ёжик же постарался унять зародившееся в душе волнение, а чтобы упростить задачу, принялся мысленно составлять трек-лист, чем он занимался перед каждым появлением на публике. Впрочем, план полетел в тартарары, когда сидячие места и проходы между и рядом с ними оказались набиты битком, когда вышел на сцену директор-ласка и объявил "знаменитого и неповторимого BatHead" и когда тысячи воплей и тысячи ладошей встретили Ёжика нереальной овацией.

Смущённый подобным вниманием, владелец "Везеркастера" дождался, когда объявляющий покинет сцену, на всякий случай поклонился и положил руки на гитару. Аудитория немедля замолчала; казалось, она и вздохнуть боялась. А Ёжик отсчитал про себя "Раз, два, три, четыре!" — и заиграл.

Это было... незабываемо. Это было великолепно, сокрушительно и потрясающе. Аппаратура не испортила родного звука гитары, но усилила его, сделала громче. Яснее читались малейшие интонации, лучше прослушивались обертона. Магия странного в своей уникальности инструмента схлестнулась с проверенной годами техникой, и в итоге страстного акта родился на свет несколько иной звук: насколько знакомый Ёжику, настолько и отличающийся по прежним впечатлениям. Сколь настоящий, натуральный, лесной, столь и электрический, концертный, по-хорошему управляемый. Гитарные трансформации и блуждания выискивали в бесконечном ряде изменений новые и новые интонации, голоса, фразы.

Какие только мелодии не выходили из-под пальцев кудесника-музыканта — от забойной "Stand Up And Shout" до проникновенной "Nothing Else Matters". Ёжик и сам не ведал, откуда берутся названия, которые он то выкрикивал, то говорил, то шептал в микрофон; откуда взялась его гитара и каким образом рождались исполняемые им песни. Вопросы без ответов множились, и слушатели могли лишь догадываться. У Ежа была своя версия — что чарующие звуки приходят из какого-то иного мира, — но подтвердить или опровергнуть её не получалось. Что за мир? Где он расположен? И почему настолько ответственное дело доверили ему, обычному лесному животному?..

Однако сомнения, загадки и догадки на два часа потеряли всякую важность. Вереница сверхмузыки, суперпесен, мега-хитов взрывала атмосферу, заставляла Ёжика носиться и прыгать по сцене, убеждала пришедших в том, что надо вскочить с места, закричать, задрыгаться под сводящий с ума мотив и пуститься в пляс.

Скорострельная "Highway Star", могущественная "Never Say Die", трогательная и вместе с тем энергичная "I Surrender"... откуда они родом? Кто их авторы, исполнители? Кто хозяин магического действа, именуемого рок-концертом? И кто придумал само это слово — "рок-концерт"? Нет, перечисленное тоже потеряло смысл — основную и главную роль играла музыка. Одна лишь музыка заполнила умы и сердца на сцене и по обе стороны от неё.

"Take It Off", "Run Like Hell", "Sweet Lady" и под занавес "Lift U Up".

Whoa wanna rock this feeling off the ground

Wanna lift u up

Whoa wanna rock rock till the morning dawn

The morning dawn, -

надрывался в микрофон Ёжик, увлекающий ритмом, повергающий в трепет соло, гипнотизирующий гримом.

С виду, исполнитель и слушатели всего-навсего получали удовольствия, тогда как на самом деле на концертной площадке и в душе присутствующих на ней творилось чёрт-те что. Но потрясное чёрт-те что!

И вот последний аккорд сыгран, последняя нота спета, и точно мощнейший взрыв грома разносится перед грозой, и слушатели застывают в восхищении — и с неба, низвергая килограммы и килограммы воды низвергается ливень.

Краска потекла по мохнатому лицу Ёжика, застывшего от радости, впечатлённого собственными достижениями. Собственными ли?

Аудитория, замолкнув на миг, разразилась оглушительными аплодисментами и криками. Подсуетившись, Дубнер стремительной ласточкой "взлетел" на сцену, схватил в охапку кланяющегося музыканта и спустил его вниз по ступенькам; чехол продолжил мокнуть под слёзами радости дождя. Машина, переименованная парочкой пассажиров в "Rolls rock", — длинная, дорогая и удобная, — уже была приготовлена; они запрыгнули в неё, и гепард за рулём надавил на газ. Ни Ёжик, ни его продюсер не стали свидетелями того, как заходящаяся в экстазе толпа вскарабкалась на сцену и растащила на сувениры аппаратуру.

Они отъехали довольно далеко, когда Дубнер скинул капюшон загодя приготовленного плаща, протянул Ёжику полотенце и, пока тот вытирался, со счастливой улыбкой на устах произнёс:

— Поздравляю, коллега. Похоже, ты дорос до следующего этапа.

— До какого? — смазывая и стирая грим, задал вопрос уставший музыкант.

Прежде чем ответить, Дубнер размахнул руки, словно пытаясь взять в охапку целый мир.

— До собственной группы, — купаясь в ослепительных лучах момента, сказал бобёр.

Часть 4. Группа

1/5

Прошло несколько недель. Это время Ёжик, Дубнер и их коллеги-помощники провели по-разному.

Сам музыкант осваивался на новом месте — в фешенебельном отеле "Ореховый лес", который, что удивительно, располагался в центре орехового леса. По правое крыло стройного десятиэтажного здания, выполненного в мягких бежевых тонах, плескалось на ветру чистое прохладное озеро. Прозванное местными Оком за его характерную, правильную круглую форму, оно отличалось каким-то невероятным, свежим, настоящим глубоким-синим оттенком. Принадлежал водоём директору "Орехового леса" — арендатору нескольких живописных акров, большую часть которых, впрочем, составляли хороводы, фаланги и клины пушистых деревьев. Тем не менее, растительность поражала густотой и зелёнью листвы, ласкала слух нежными перешёптываниями под порывами ненапористого ветра и дарила минуты музыкального наслаждения, когда пёстрые птицы, под звуки акустической гитары или акапелло, заводили весёлые и забавные, полные чувства песни.

Ёжик любил бродить по лесным тропкам, касаясь ладонями вытянутых в обе стороны рук мягких вершин высокой травы. Он слушал рулады соловья — затейника и виртуоза по части пения, — наверняка выводящего любовные оды второй половинке: слишком далеко находился "вокалист", не разобрать. Колкий толстячок с небольшой грустью думал о том, как бы здорово было, если бы кто-нибудь из певчих птах (соловей либо канарейка, либо ещё кто) стал фронтменом в его группе. А группа покамест состояла только лишь из идеи, даже названия Ёжик с Дубнером не придумали. Но разве можно отыскать более подходящую кандидатуру на роль супервокалиста, чем обладающая неповторимым, природным талантом птица? Конечно, соловей совсем невелик ростом и довольно невзрачен на вид, то есть не может щегольнуть ни выдающимся ростом, ни мощными мускулами, ни классической красотой. То же относилось и к кенару.

"И всё-таки было бы здорово..." — всегда одинаково заканчивал размышления Ёжик.

Увы, сколько ни искал, Дубнер не находил стопроцентного кандидата на роль певца в мега-группе. Больше того, ни девяносто-, ни восьмидесяти-, ни, в конце концов, семидесятипроцентного музыканта, обладающего сокрушительным голосом с трёх— или четырёхоктавным диапазоном и отработанными техническими навыками, округа не могла подарить организатору концерта. Продюсер с подопечными ждали и надеялись, но, вопреки пословице, ничего не менялось.

Прогулявшись по окрестностям, понаглядевшись на местные красоты, поныряв в траву ростом со взрослого лесовика и искупавшись в хрустальных водах Ока, Ёжик возвращался в номер. Вначале, держась за крупные резные перила, одолев десяток широких посеребрённых ступеней перед входом; открывал богато сделанные двери и ступал — хотя при его росте, скорее, нырял — в тёмный проём. Пожмуривался, быстро перейдя с солнца в полумрак внушительного холла. Размышляя о своём, перебирал ногами по ворсистому, занимавшему половину помещения красному ковру с изображением главных достопримечательности этой части Леса. А здесь, на юге, открытая круглый год, приглашала лесных гостей и аборигенов База Туризма и Отдыха. Пускай и невелико расстояние, отделявшее северную оконечность массива, близко к который жил Ёжик, и её южный край, где возвели отель, звери всё равно воспринимали эти места как курортную зону. Такого не происходило, когда Базу ещё только строили, а потом все привыкли, да и сказалось старое, пришедшее из-за Границы мнение: "Если южнее, то теплее". Кроме того, к курортным прелестям — купанию, рыбалке, катанию на катерах, катамаранах и парашютах и прочим развлечениям — добавились интересные для туристов места. Например, Жерло — мрачная пещера со сталагмитами и сталактитами. Или Грибной Рай — уникальное соседство из полудюжины опушек и полян, где с апреля по октябрь непрерывно и в поразительном количестве росли красивые мясистые грибы. Или памятники духам чащи, поставленные всё тем же вечно полным сил директором "Орехового леса". И много чего другого.

Стилизованные и миниатюризированные чудеса буквальным образом окружали посетителей отеля: не только на парадном ковре услаждали взор и будоражили воображение, но и мелькали на стенах и потолках коридоров, лестничных пролётов, внутренних помещений. Исполненные чёткими, уверенными мазками и припорошенные позолотой, они щеголяли подробностями и деталями, расцветали яркими красками, запоминались и будто бы убеждали влюбиться в себя. Действительно, и сам отель, и приютивший его живописный ландшафт мало кого не приводили в восхищение, да и Ёжик, пожалуй, не стал исключением. Но то и дело вспыхивали в колючей голове образы дома, родных, друзей — всех памятных местечек, включая стоявший на отшибе деревенский домик, и каждого знакомого, вплоть до хитрого, вёрткого Ведра.

Лифт озаряло настойчивое искристое сияние плоских потолочных ламп и акцентированно обогащали интонации светло-фиолетовой подсветки круглых титановых кнопок с нумерацией этажей. Кабина вмиг довезла иголку до пентхауза, до верхнего, десятого этажа с самыми помпезными, но и с самыми удобными апаратментами. Поддавшись очередному порыву лёгкой ностальгии, смешанной с творческой меланхолией, Ёжик поднялся в просторный, богато обставленный, механизированный номер, сел на кровать, взял в руки лежавший тут же "Везеркастер" и под времени успокаивающий, а порою усыпляющий мерный гул кондиционера стал перебирать струны гитары. В конце концов, очень скоро, душевные излияния пушистого музыканта сложились в очередную песню — скоростную, эмоциональную, наполненную соло-выкрутасами ""Pictures Of Home". Песня ему чрезвычайно понравилась: вместе с необычной мелодикой, которая, впрочем, постепенно становилась для Ёжика едва ли не родной, захватывающим развитием и неожиданным финалом, композиция хранила в себе что-то большое. Некий крик души любого человека, очутившегося вдали от близкого и привычного. Неважно, гитарист ты иль поэт, иль грузчик, — этому чувству подвластно любое нормальное, разумное существо. Как ни крути, а чувства ничуть не реже побеждают разум, чем уступают ему. Вдохновлённый пришедшими из уголков памяти ассоциациями и подсказкой неизвестной силы — знатока удивительной музыки и написанных на старом, английском языке текстов, — Ёжик и подобрал песни название. "Pictures Of Home" — "Образы дома". "Black rock n roll" — "чёрный рок-н-ролл" — таким жанром обозначил он своё впечатление от опуса.