Принцип 8 (Обновление от 06.12.2015)

103

Григорий Неделько

Принцип 8

Сказка про Ёжика,

гитару "Дубнер Везеркастер"

и вселенские катаклизмы

(роман)

Проснись и сделай этот круг со мной,

Номер ноль навеки твой.

Встань и сделай этот круг со мной,

Ты был ноль, теперь — восьмой.

("Круг")

Часть 1. Звук

1/5

Гроза разошлась не на шутку.

Минуту назад всё было по-летнему солнечно и чудесно, как вдруг не наползли даже — стремительно набежали тёмно-серые тучи, кристальную синеву затянул вязкий бугристый поднебесный туман. Вспышки озарили пространство огненным свечением. Высь помрачнела настолько, будто посреди дня, в обход законов природы, наступила ночь. И хлынул ливень: крупный, сплошной, холодный до дрожи. Последовали бешеные пляски ветра на пустыре, сопровождающиеся громкими, пугающими завываниями.

Низенькая одинокая фигурка шла сквозь пригибаемый стихией пролесок, бесполезно отгораживаясь свободной мохнатой лапкой от ярящейся грозы. Вода засекала в чёрные глазки, застя взор; ледяные порывы били по смешным коротеньким "ножкам", норовя повалить в густую траву; ушки-тарелочки и сантиметровый хвостик немели от холода. Темнота становилась ещё концентрированнее — хотя, казалось, некуда, — пряча мир под плотную материю. Создавалось ощущение, что мурашки заполонили тело целиком, вплоть до острий колючек. Сперва Ёжик отыскивал дорогу домой по памяти, а когда и это стало невозможно, включил автопилот, позволив ногам вести к затерянному в лесу домику. Не промахнуться бы! Рядом болота, попади лесной житель в их тягучие объятия — не выберется. Трясина, если уж вцеплялась в кого-то, не отпускала до... финала.

В небывалую по силе бурю Ёжик угодил из-за второго (и последнего) жителя деревни, Ведра. Никто не знал, откуда у выдра взялось такое странное имя, в том числе сам его обладатель. Неподалёку, в посёлке, жила Ведрова тётушка, которую звали Ветра: либо в их семье царила преемственность имён, либо небогатая фантазия. Но обе версии не имели отношения к ежиным бедам — их причиной послужили больные лапки соседа. Точнее, его лень. А говоря начистоту, хитрость вкупе с наглым враньём. Каждый месяц Ведро посылал тёте гостинцы: собственноручно выращенные овощи и зелень, дрова с хворостом, трогательное письмо. По словам приятеля, пожилая родственница не могла обеспечить себя необходимым, и заботливый племянник оказывал гуманитарную помощь. Поскольку у Ведра от долгих прогулок сводило пятки, таскать посылки приходилось Ёжику. Чего не сделаешь для давнего знакомого, к тому же больного четвёртой степенью плоскостопия.

Что степеней всего три и что подтянутая, бодрая госпожа Ветра в её годы активнее, чем племянничек, Ёжик узнал ненароком, когда выдриха едва ли не принудила его попить чаю с мятой. Хотя напиток был действительно вкусный.

"Дом из тёсаных брёвен — подстать хозяйке, — отметил четвероногий. — Высокий, гладкий, чистый... и внушительный. С виду да и по правде. Нет, не внушительный, есть другое слово, более подходящее... — Ёжик ненадолго задумался. — Основательный, вот!"

Прихлёбывая ароматный чаёк из фигурной, украшенной голубой каёмкой чашки, Ёжик, чтобы прервать смущённое со своей стороны молчание, поинтересовался, в каком возрасте у Ведра появились проблемы с нижними конечностями.

Благожелательное выражение тотчас пропало с мордочки тёти, сменившись гневливым недовольством. Подгоняемая уверенной лапкой, бухнулась о стол изящная чашечка, по чистой белой скатерти расплескалась пахучая жидкость, разлетелись мокрые зелёные листочки.

— Та-а-ак, — прорычала Ветра. — Опять, да?!

Ёжик притих, пытаясь понять, чем провинился. Однако слова выдрихи касались не иглокожего посланца, а его деревенского приятеля.

— У Ведра совсем прохудилась совесть! Ну, я ему покажу!.. — Ветра потрясла в воздухе шестистраничным письмом, покрытым корявым убористым почерком.

— А в чём дело? — переведя дух, уточнил гость.

— Болен твой друг.

— А-а. Ну да. С пятками непорядок.

— С головой!

Резво вскочив из-за стола, Ветра широкими шагами закурсировала по кухне. Ёжик заприметил рельефные бугорки на выдриных лапках, отнюдь не хилых, к слову. Холмики же, надо полагать, мускулы. Гонец из деревни чуть не поперхнулся чаем. Он раньше не приглядывался, но теперь заметил: Ветра и внешне не производила впечатления немощной старушки.

— То есть, — сделал Ёжик вывод, — Ведро специально меня посылал, чтобы не утруждаться, не рисковать?

— Ха, — отреагировала тётушка. — Да он боится!

— Чего?

— Кого! Меня. Верту, дядя нашего доморощенного интригана, когда-то занимал пост главы посёлка — пусть земля ему будет водой. Затем Верту вышел на пенсию, а лаповодителем, как единственного наследника, назначили Ведро. Но он сбежал, потому что испугался ответственности! А теперь пытается задобрить, пишет бесконечные письма.

— Ответственности? — переспросил Ёжик.

— Ну, и ещё нас с мужем, — прибавила пожилая дама. — Мы пообещали три шкуры с сорванца спустить, если посёлок, по его милости, постигнет участь местной школы.

— Какой школы? — удивился гость. — Здесь же нет школы.

— Вот именно!

Немного шокированный откровением, Ёжик снова замолчал. Осушив чашку — итого третью, — поблагодарил за гостеприимство, встал из-за стола, намереваясь уйти. Но, прежде чем отпустить, смелого курьера удостоили долгой похвалы, не менее продолжительных извинений за нерадивого племянника, прочувствованного поцелуя в щёку и целой котомки румяных пирожков с капустой. Попрощавшись, а заодно пообещав передать Ведру хорошенькую затрещину от любящей тётушки, Ёжик вернулся на улицу, под чистые, отдающие перламутром небеса. В игривых лучах летнего солнца уютный посёлок на полсотни животных выглядел чуть ли не игрушечным. Вспомнилась висящая на стене, в спальне, картина: пейзаж, изображённый там, необычайным образом перекликался со здешними лубяными красотами — милой простотой, берущей за душу искренностью. Ёжик миновал компактные дощато-бревенчатые ворота, распахнутые с утреннего часа до наступления темноты, и углубился в лес.

Кошмарная гроза застала посередине дороги, когда он выбрался из бурелома на широкую длинную поляну, покрытую юными соснами да берёзками в окружении редких кустиков дикой малины. Вроде бы хорошо: не придавит трухлявым деревом, свалившимся под натиском гневливого ветра, или толстой, перебитой молнией веткой. Только в бурю и под открытым небом небезопасно гулять: а ну как та же молния испепелит. Бывали случаи. Дождь промочит, ветер продует — тяжело заболеешь. Но делать нечего, надо идти, иначе никогда не дойдёшь.

Вскоре он осмотрительно передвигался по узкому пролеску, где, хитро петляя, вилась знакомая дорожка, а через считанные секунды осадки усилились настолько, что Ёжик вымок пуще выдры-пловца. Шёл дальше, провожаемый поклонами деревьев, что гнули кроны под ураганными выдохами. Пролесок поредел; взбесившийся ветер, получив возможность для манёвра, немедля вырвал из коготков котомку с пирожками. Черноту неба заполонили яркие ветки молний, плохо освещавшие импровизированную ночь, зато превосходно нагнетавшие страх. Одна из смертельно опасных стрел вонзилась в почву буквально метрах в двадцати-тридцати. Ёжик отшатнулся; сердце хаотично запрыгало, застучало в груди. Зверёк знал, покидать тропинку ни в коем случае нельзя! Шагнёшь не туда — угодишь в трясину!.. Выхода не было, и пешеход доверился мышечной памяти.

Ослепил разряд молнии, оглушил совершенно не отстающий от неё гром. Ёжик непроизвольно замер, задрожал от холода, испуга. Лить не прекращало — непомерно глубокое озеро наверху, зависшее прямиком над путешественником, словно бы превратилось в дюжину бездонных прудов.

И внезапно дождь-водопад стих, замолчали громовые раскаты, застыл в неподвижности ветер. Не веря удаче, продрогший Ёжик покосился по сторонам. Набрал воздуха в лёгкие, закашлялся. Смахнув с круглого носа увесистую каплю, поискал глазами котомку — нигде не видно. В вышине сверкнуло, столь слабо, что он и внимания не обратил. А потом началось самое страшное...

Природа потонула в световом море: молнии вырвались из туч одновременно, красивые и коварные, обжигающие. Ветер, набрав колоссальную скорость, врезался в беднягу, очутившегося во власти погодного хаоса. Колючее тельце инстинктивно свернулось в шарик, покатилось по траве. Ревущее громыхание сотрясало землю. Вертясь автомобильным колесом, клубок катился дальше, дальше, дальше. Ветер подхватил его, понёс, неуклонно разгоняя. Впереди показался овраг. Резкое мощное дуновение — и молодой ёж полетел вниз, через камни, через ямы.

Восприятие мигнуло напоследок и пропало; всё, перемешавшись, исчезло — остался лишь... звук. Непонятный, зародившийся где-то в отдалении как плохо различимый гул, но постепенно нараставший. Ускользающим сознанием Ёжик почти расслышал длинную, гипнотическую, героическую ноту, настойчиво пробивающую толстую броню вселенского ужаса. Нечто жужжащее роем пчёл — и заливисто поющее соловьём; рычащее, будто злой пёс, — и шепчущее, словно дыхание младенца.

Спуск завершился: склон отъехал на задний план, на первый вышла древняя электростанция, опутанная паутиной высоковольтных проводов. Поблизости от проржавевшего, усеянного дырами забора, слева от покосившихся ворот, возносился к чёрно-белым небесам неохватный дуб-великан, что шуршал на ветру листьями-маракасами. Воздушный поток попритих, точно бы, наткнувшись на дуб, струсил. Необычная нота достигла апогея, готовясь раскрыть свою суть...

Неизвестно какая по счёту софитовая вспышка, гром, акцентированно бьющий в бас-бочку, техничная крик-песня ветра. Летящий кувырком врезался в вековечный ствол и, не успев ни осознать реальности, ни испытать боли, мгновенно отключился. Электрический разряд-тоника потряс бытие... Съёжившись, оно погасло.

2/5

Пробуждение выдалось невесёлым. Он навзничь распластался на травяном ковре, но тот ничуть не скрадывал пробравшегося под кожу холода земли. Как ни странно, болела не ушибленная голова, а грудка: там напористо давило, не давая дышать. Ёжик постарался совладать с собой, с ситуацией — не вышло.

Окружающее плыло, изредка вспыхивая молниями. Когда взгляд более или менее сфокусировался, зверёк понял, что слепит солнце. На смену промозглому водному бедствию пришла хоть и не наглая, но настойчивая жара.

Он ещё раз попыталась глубоко вздохнуть: не удаётся! И только тут догадался опустить глаза ниже, почувствовал резь, навернулись слёзы, однако быстро отыскалась причина, по которой он задыхался: на грудь давил кусок дуба.

"Ничего себе, какой плотный!" — удивился Ёжик, выучивший на зубок физические формулы.

Школа, в которой он получал образование, располагалась в крохотном городке, на расстоянии пятнадцати километров от деревни. Большая часть накопленных родителями денег ушла на поездку; комнаты учащимся выдавали, слава природе, бесплатно. Закончив девять классов, Ёжик возвратился в деревенские пенаты. В профессии садовода знания мало пригодились, но быт заметно упростили: уединённая жизнь в лесу тесно связана с наукой, в особенности с биологией и физикой. Спустя пару месяцев мать и отец, спокойные за будущее сына, перебрались на поляну за лесом, чтобы построить отдельный домик, а этот передали в полное распоряжение наследнику. Ёжик с родителями регулярно переписывались.

Но то — безмятежное прошлое, тогда как насущное, довольно неприятное настоящее продолжало давить на грудную клетку. Игольчатый растопырил когтистые лапки, нащупал деревяшку, упёрся, поднатужился и скинул с брюха. Мир сразу заиграл новыми, яркими красками.

Откашлявшись, Ёжик поднялся с земли, медленно, чтоб голова не закружилась. Помассировал побаливающую, усеянную мягкими волосками грудку, отступил и с интересом огляделся: раньше он к электростанции не спускался. Металлическая паутина башен тянула шпили к стратосфере, словно вызывая на дуэль; провода мазутного цвета, соединявшие "пики", походили на забытые пожарниками-экстремалами шланги; забор пьяным, расхристанным сторожем обнимал драгоценную постройку. Но внимание отчего-то привлекало не впечатляющее сооружение родом из минувшей эпохи, а грозный дуб, наверное, и по меркам собратьев считающийся тяжеловесом. Подлинный гигант боксёр с ногами-колоннами, мускулистыми до неприличия лапами, титаническим торсом, вдобавок, правда, с изящностью кашалота. Ёжик застыл перед чудо-деревом как загипнотизированный. Лишь когда слабый, точно бы стесняющийся давешних разудалых танцев ветерок дотронулся до шевелюры дуба, зевака увидел, что листья и трава абсолютно сухие. Небо будто не вылило на них галлонов воды.

Ёжик снова поискал взглядом дождевые капли и наткнулся на ту самую деревяшку, которой его придавило, крутобокую, напоминающую формой грушу. Судя по обугленному краю, кусок отщепила от ветки молния.

"Солидный! — подумалось млекопитающему. — Повезло, что не пришиб! Откуда же он упал? За листвой не рассмотреть..."

Ёж поморщился, когда желудок свело от голода. Понимая, что красотой не насытишься, стряхнул грязь, снял с иголок дубовые листья и пошагал к склону. Одолел подъём, достаточно пологий, но рослый, как сосна-долгожительница, отдышался, затем поплутал, пока не разыскал дорожку.

Возле топей путник шёл неторопливо, а едва отдалившись, ускорил темп: не терпелось попасть домой. Опасаться-то нечего... кроме строптивой погоды. Хотя бури бояться — на улицу не выходить.

Голову напекало, покатились солёные капельки пота. Наконец показалась треугольная, потемневшая от времени крыша, извернулся ужиком заключительный поворот. Ёжик раздвинул листву, вынырнул наружу и радостно улыбнулся своему домику. Забрав свежую почту из самодельного почтового ящика с размашистой, выведенной чёрным маркером надписью "Дом Ежа", отворил тихо скрипнувшую калитку. Аллегро нон троппо отстучал по плитке чёткий ритм, поднялся на жёлтое, пастельного оттенка крыльцо и скрылся в освежающей тени, за дверью с номером "01", единица в котором давным-давно отвалилась.

Нижние лапки тут же заныли, стоило плюхнуться в глубокое кресло. Невероятно удобный, пускай и вылинявший предмет мебели достался от бабушки. Положив письмо на колени, Ёжик развернул бесплатную газету, что по понедельникам разносил зверью канюк Горбач. Вспомнилась поговорка про тяжесть первого дня недели.

"Народная мудрость не ошибается", — мелькнула мысль.

С новостями оказалось негусто. Впрочем, ещё одно умное изречение утверждало, что самые лучшие новости — их отсутствие, да и округа, следует признать, никогда не была богата на события. Правда, газетный лист с передовицей и кроссвордом опять загадочным образом куда-то подевался.

— Так-так-так, — читая, приговаривал Ёжик. — Собрание членов "Лесного кооператива — 41". Явились двое: председатель и зампредседателя... Так-так-так. — Он перелистнул страницу. — Бобёр-отшельник Дубнер отказывается платить налог на дамбу... негодяй какой!.. Так-так-так. Синоптики обещают ясную погоду... я уж заметил!.. Температура плюс двадцать шесть — плюс двадцать восемь... Ну да, а в дождь все тридцать. Минус... Так-так-так. Реклама. В Городке стартует музыкальный конкурс-фестиваль. "Если вы молоды и талантливы..." Ясно. Эх, музыка — отличная вещь. Но надо картошку окучивать.

Ёжик отложил газету и взял конверт. Писала мама. Оторвав край, колючий вытащил сложенную вчетверо бумагу, пробежал глазами ровный убористый текст, узнал, что мать с отцом живут дружно, дом почти достроили, собрали первый урожай картошки и несколько самых крупных, самых вкусных корнеплодов выслали сыну. Поблизости доставкой занимался только заяц с многозначным именем Косяк, щуплый, ленивый, способный заблудиться в трёх соснах, а значит, посылку придётся ждать долго. Дочитав письмо, Ёж вернул листок в конверт и покинул кресло, решив составить ответ, когда перекусит.

Еле слышно распахнулась дверь, кто-то вошёл в дом.

"Понятно кто, — промелькнула ироничная мысль, — здесь фермеров раз-два и обчёлся".

На пороге, смущённо теребя кепку, и вправду стоял худой, вытянутый, вечно всклокоченный Ведро.

— А я кабачки поливаю, — не поздоровавшись, невинно сказал выдр. — С самого утра, аж спину скрутило от натуги. В общем, разогнулся воздуха глотнуть и тебя увидел, а ты какой-то понурый бредёшь.

— С чего бы это? — иронично откликнулся Ёжик.

— Забежал, чтоб проверить, в порядке ли ты, — как ни в чём не бывало рассказывал сосед.

— Я-то? В полном.

— Такой дождина садил, ты не поверишь! Прям жуть!

— Да неужто?

— Честное слово! — Чтобы усилить эффект невинности, Ведро поджал губы, затем продолжил: — Вчера волк знает что творилось! Лило как из ведра!.. Э-э, из множества вёдер... В смысле, не из вёдер, а... э-э...

Ёжик смотрел с напускным безразличием.

— Ага, — подтвердил, — это уж точно. Погодка вчера шептала. Я...

И замолк. Выпучил глаза.

Стоящий в дверном проёме садовод недоумённо вскинул брови.

— Как "вчера"?! — вымолвил его отважный коллега.

Ведро мигом сориентировался — подскочил к приятелю, осторожно, чтобы не уколоться, обнял за плечи, добавил сочувственности в голос:

— Вот ведь непредсказуемая штука жизнь, — заложил он философский вираж. — Никогда не знаешь, куда выведет кривая судьбы. Да?

— Ну-у... — растерянно протянул Ёжик.

— И благие намерения — вроде помощи доброму другу — иногда оборачиваются не той стороной, какой бы мы желали, — закрепил успех собеседник. — Да?

— Ну-у... Минутку.

Выдр догадался, о чём подумал Ёж: тут не нужно быть семи пядей во лбу.

— Однако, — с нажимом добавил водоплавающий хитрец, — как бы мы ни оберегали спокойствие, повлиять на мировые законы не в силах.

— Прости?

Ведро фыркнул, потом всплеснул лапами.

— Да чего ж непонятного! Хорошо, сейчас объясню. Фаталист ли ты, дорогой Ежище?

— Я — чего?

— Ты даже не знаешь, что это!

Выражая наиглубочайшую степень стыда, Ведро прикрыл кожаной пятернёй востроносую мордочку и тайком лукаво глянул между двумя пальцами на Ёжика. Тот пребывал в смятении. "Больной" плоскостопием приступил к коде своего коварного замысла.

— Так и вселенная, — резюмировал он. — Кажется, будто бы мы у неё за пазухой, а туда насекает до лешего воды, набивается совпадений, налетает ошибок, и — увы... — Размашистым жестом Ведро поставил жирную точку в глубокомысленных рассуждениях.

Количество риторики зашкаливало, посему Ёжик, придя в чувство, уточнил:

— Что "увы"-то?

Но сосед уже испарился, как вода с листьев.

Обругав себя для профилактики, чтобы впредь не вестись на уловки Ведра, коротколапый закрыл входную дверь. Сунув письмо с газетой к остальной корреспонденции, в ящик письменного стола, прошествовал на кухню. Там приготовил быструю вкусную пищу — омлет на растительном масле из трёх искусственно выращенных яиц, со ржаным хлебом и остатками сыра. Те продукты, что не "поставляли" грядки, по средам и субботам привозила автолавка бойкого сороки Хвостуна. Поскольку время перевалило за полдень, а перед этим Ёжик сутки не ночевал дома, трудно определить, ел ли он завтрак или обед. В любом случае, желудку результат понравился. Выпив вместительную чашку зелёного чая, владелец домика сгрудил в раковину грязную посуду — "помою, когда проснусь" — и, смешно икая, побрёл в спальню.

Сон оборвался на половине, унеся в небытие память о привидевшемся. Зевнув и потянувшись, Ёжик откинул одеяло — и неведомым манером перенёсся в ванную.

Свет включён, из овального зеркала выглядывает силуэт, таинственный, но ни капли не испугавший. Силуэт состоял из повторяющейся буквы "ж", что переплелась в неуловимой последовательности.

Лапу коротконогий протянул будто бы помимо воли. Силуэт задёргался, родив ассоциацию со статическими телевизионными помехами, — и, выпорхнув из стекла, влетев в раскрытую ладонь Ежа, помчался вверх по телу. В сознании раздалось отчётливое, необъяснимое, заглушающее прочие образы и мысли жужжание.

Вот тут он испугался, по-настоящему.

А в следующее мгновение — проснулся. Тоже взаправду.

— Бр-р-р! — Ёжик потряс головой, сбрасывая остатки кошмара. Кошмара ли?

Скоро волнение улетучилось.

Часы показывали шесть вечера. Ложиться на ночь рано, тем более что спать не хотелось. Чем заняться?

"Поработаю на грядке: картофель окучу, клубнику соберу. Потом отдохну, маме напишу. И с Ведром нужно переговорить, чтоб наглел, да не слишком".

Довольный списком дел, загородный житель нерешительно откинул одеяло: вдруг-то опять в ванную перенесётся? Подождал, прислушиваясь к тишине, к комнате, к ощущениям. Ничего не произошло. Испытав глубочайшее облегчение, слез с просторной кровати, оделся и отправился на крестьянские подвиги. Ёжик ценил порядок, любил контроль над ситуацией, а непредвиденных осложнений старался избегать.

У судьбы же на его счёт имелись совсем другие планы.

3/5

Ёжик вышел на крыльцо и, с удовольствием отметив, что жаркий день сменился прохладным вечером, спустился по горделиво выпятившей ступеньки лестнице. Надел рабочую обувь (измызганные, "дачные" кроссовки), прислушиваясь к тому, что творится на улице. А там правила бал невесомая тень, которая стелилась по утомлённой погодными причудами земле благодаря заполонившим синеву неба пушистым барашкам. Безветрие молчаливо подыгрывало симфонии "Успокоение". Окружающий мир добродушно улыбался-если не считать Ведро. Завидев утыканную иголками фигуру, сосед сразу же перестал лениво подстригать пионы, бросил секатор и поспешил удалиться в дом. Апартаменты выдра отличались от ежиных: внутри — более узкими комнатами, наличием второго этажа, покатой крышей; снаружи — безвкусными занавесками, пылью и неприбранностью.

"Метеорологи редко попадают в яблочко, но, когда промахиваются в пользу граждан, ругаться никто не станет".

Занятый такими мыслями, Ёжик с плоскорезом наперевес двинулся к грядке. Напомнив колорадским жукам, что договор насчёт картошки касался лишь первого ряда растений, и подождав, когда полосатые насекомые переберутся на выделенную им территорию, лопоухий занялся окучкой.

Работа спорилась. Картофель колосился, плоскорез справлялся с обязанностями на ура, температура не выкидывала фортеля, солнце клонилось к закату... а затем началось это. Вернее, возобновилось. Шуму, далёкому, постепенно нарастающему, похожему на пчелиное жужжание, на сей раз потребовалось минимум времени, чтобы заполнить сознание. Ёж уронил плоскорез, обхватил голову.

— Да что ж такое!..

Он сражался неизвестно с чем, отважно, но безуспешно: слабости-то оппонента неясны, так же как и "личность".

Громкий возглас привлёк Ведро, из приоткрытой двери выглянула топорщившаяся усами мордочка-карандаш.

Жужжание поутихло. Ёжик подналёг, намереваясь провести нокаут, — и звук вырос до грохочущих громом децибелов! Будто до отказа вывернули ручку музыкального центра.

— Мамочка... — вырвалось непроизвольно.

Ведро заинтригованно следил за развитием событий.

Жужжащая помеха в разуме снизила уровень громкости. Стараясь не задумываться, насколько это глупо, Ёжик без особой надежды обратился к шумливому гостю:

— Уважаемый, не мешайте, пожалуйста, огород возделывать.

Щёлк. Регулятор переместили в положение "Выкл." — звук пропал.

— М-м? — оторопело произнёс иглокожий. — Он... послушался?

Впечатлённый Ведро поскрёб макушку, силясь вникнуть в происходящее.

— Спасибо. — Поблагодарив непонятно кого, Ёжик снова взял в лапы плоскорез.

Тут выдр не выдержал — слетел по лестнице, подбежал к вежливому, подозрительно себя ведущему страдальцу, вполголоса осведомился:

— Друг, ты как?

Благодетель картошки, не оборачиваясь, выставил вверх большой палец. Сомнения Ведра возросли.

— Что с ним? — шёпотом поинтересовался он у колорадских жуков.

Главный в популяции, пятисантиметровый верзила, выразительно покрутил лапкой у места, заменявшего висок.

— Угу. — Украдкой кивнув, носастый дотронулся до колючек, чтобы привлечь внимание Ежа.

— М? — с видом полнейшей невозмутимости отреагировал тот.

— Пойдём-ка чайку хлебнём, — пригласил Ведро.

— Нет, — отказался Ёжик, — трудиться надо.

— Потом поработаешь: нужно передохнуть, пообщаться. Чаёк опять-таки.

— Попозже, ага? Да и чёрный я всё равно пью крепче, чем ты.

Выдр поборол неотступную всеохватывающую бережливость, которую знакомые почему-то называли жадностью, и выдал скороговоркой, дабы не передумать:

— А если целую ложку?.. В гранулах, не пакетиках?.. С горкой, — последнее он едва ли не процедил.

— Зачем же разоряться. Вот целую чашку, а не треть, как обычно, я бы выпил.

Раздался зубовный скрежет.

— А? — внёс ясность Ёжик.

— Хе-хе. — Ведро изобразил улыбку в пол-лица. — Ладно. Целую так целую. Пойдём уже!

Он выхватил плоскорез, убрал за спину и повлёк к двухэтажной "квартире" охочего до чужого добра соседа, покуда тот не очухался. Инструмент незаметно кинул за куст крыжовника, росший сбоку от фасада здания.

Ведро не обманул: налил пузатую чашку до краев и поставил рядом вазочку с земляничным печеньем, чем ввёл Ёжика в ступор.

— Это мне? — не поверил приглашённый.

— Кушай-кушай, не стесняйся.

Конечно, сознавать, что тебя объедают в твоём же доме, — невелико удовольствие. С другой стороны, радовала забывчивость гостя: о вчерашнем экстремальном походе ни слова. Не прекращая улыбаться, выдр вынул из холодильника баночку с вареньем из красной смородины, водрузил на стол. А когда "жертва" увлеклась трапезой, прервал молчание:

— Ну не тяни, выкладывай, что стряслось. Я ж за тебя волнуюсь, ночей, можно сказать, не сплю! Слышал твой диалог с этим... с кем, кстати?

— Понятия не имею, — честно признался Ёж. — Но, полагаю, с кем-то нематериальным.

— Ась? Мате-что?

— Я про звук, — пояснил зависшему, словно компьютер, приятелю. — Про очень... требовательный звук.

— Гм.

— Потому и не хотел говорить.

— Нет-нет, продолжай, не стесняйся.

И Ёжик, забыв о чае с печеньем, пересказал, как угодил в грозу, сражался со стихией, потерпел поражение весьма болезненным способом — шибанувшись с разгону о ствол дуба, — но перед этим услышал звук.

— Непонятный, громкий, — описывал приключенец, — музыкальный, что ли...

— Типа воя трубы?

— Возможно... в целом. Хотя — другой. Жужжащий.

— Помнишь, у меня газонокосилка на прошлой неделе сломалась?

— Ну.

— Такой?

— Не-а. — Ёжик замотал круглой головой. — Скорее, пчёлами жужжащий. Либо помехами сломанного телевизора, только без искусственности.

Ведро почесал затылок.

— М-да. Боюсь, не смогу помочь, — признался он.

Понимающий вздох.

— Тебе к специалисту стоит обратиться, — указал сердобольный — а на самом деле, выгораживающий себя — выдр.

Вторичное "эх".

— И даже готов посоветовать одного.

Ёжик насторожился.

— А разве кто-то занимается подобными... проблемами?

— Имя Дубнер тебе о чём-нибудь говорит?

Припомнилась заметка из сегодняшней газеты.

— Бобёр-отшельник?

— Ага. Его выгнали из "Лесного кооператива" за неуплату налогов. Тогда Дубнер поселился на болотах, где открыл контору для консультаций, па-ра-нор-маль-ных, — одолел-таки длинное слово Ведро. — Правда, контниг... тинен... тент... Тьфу! Посетителей мало, в общем. Да сам догадываешься: топи же кругом. Зато индивдиуа... да ёлки-палки! Затворнику это по душе, вот.

Зверёк в иголках покивал, раскладывая по полочкам путаные объяснения.

— Почему же я раньше о нём не слышал?

Добряк-выдр не стал объяснять, что передовицу ежиной газеты ворует он, для растопки печи, а вместо этого провозгласил:

— Если кому и известна сия страшная тайна, то лишь Дубнеру! Он электриком в товариществе работал, строил линии передач, высоковольтные кабели по дну речки тянул. Ну а потом несчастный случай, долбануло, и проявились знания па-ра-номр... необычного, ёлки, характера!

— Надо же. Спасибо, Ведро: за чай, теплоту, совет.

— Не за что, не за что.

— Пожалуй, завтра побеседую с Дубнером.

— Если найдёшь толстяка-экстрас... — Выдре было лень воевать со словом, и он недоговорил.

— То есть? — озадачился Ёжик.

— Никто не знает, где жилище бобра.

— Да? Эксцентричный бизнесмен.

— Не третичный. Панорамальный, — авторитетно заявил Ведро: уж это-то понятие выучено назубок!

— Что ж, поищем. Вообще-то после прогулки, которая выдалась вчера по твоей...

— Зачем тянуть-то?! — лыбясь шире прежнего, перебил выдр. — Вдруг звук вернётся? Вдруг он опасен? Вдруг ты с ним не справишься?

— Минутку...

— Ты что, нельзя ждать ни секунды! Собирайся, сейчас же!

— А...

— А за твоим домом пригляжу я. Ну, иди-иди!

То и дело поторапливая, Ёжика оторвали от недопитого чая, стремглав выпроводили.

"Вечер — неудачное время, чтоб слоняться по болотам, — подумалось, когда очутился на крыльце. — Положа лапу на сердце, я бы и при свете дня туда не пошёл. Однако Ведро, несомненно, прав, так что больше ничего не остаётся".

Смирившись с участью и торопясь узнать разгадку звука в голове, Ёжик потопал вниз. Выдр, подпирающий входную дверь, чтоб гость не вернулся, облегчённо выдохнул.

В бурелом, в места, которые считались непролазными, да ко всему прочему ближе к ночи тащиться желания не возникало никакого. Но он выбрал тропку будущего — плёнку не отмотать. Кроме того, перемена привычного, отчасти надоевшего уклада могла благотворно повлиять на жизнь.

"Попытка не пытка", — подбадривал себя Ёжик.

Он открыл шкаф, вытащил надёжные резиновые сапоги до колена, снял с вешалки прочную куртку защитного окраса. Встав на цыпочки, стянул с верхней полки матерчатую шляпу. На кухне приготовил из белого хлеба бутерброды со свежими помидорами, солёным огурцом и кресс-салатом, положил нехитрый ужин в полиэтиленовый пакет, завязал его. В прихожей вооружился перочинным ножом, на всякий случай. Затем перебрал в уме то, что должен был захватить.

"Вроде всё взял".

Заперев домик на ключ и одевшись, направился к калитке. Ведро провожал из открытого окна; Ёжик помахал соседу. Впереди ждал долгий опасный путь, возможно, более рискованный, чем вчера, но снова вектор тянул голову-угол сквозь трясину. Это совпадение вызывало неопределённое чувство. Солнце недвусмысленно намекало на переваливший за середину вечер.

Не успела пухлая "колкая" фигура скрыться в лесной чаще, как, отдуваясь, из орешника на полянку ступил заяц. Тягающий объёмистый холщовый мешок, серенький запыхался, с ушей-антенн срывались пузатые капельки пота.

Поистине волшебным образом через секунду поблизости "вырос" Ведро.

— Опофдал? — замерев у калитки Ежа и отдуваясь, шепеляво спросил Косяк.

— Нет-нет-нет. — Выдр вытянул шею в надежде выведать содержимое мешка.

Любопытство удовлетворил посыльный:

— Картофка. Крупная, ф-фарафа. Еле дотафил: пуд, не меньфе!

— Ёжику?

— Да. От родителей.

Ведро протянул лапу.

— Я передам. — И белозубо оскалился...

...А на обратном пути достал из-за крыжовника соседский плоскорез и спрятал в сарае, в дальнем углу, занятом переполненной коробкой с рыболовными снастями.

4/5

Пока Ёжик плутал между деревьями, вечер налился темнотой, и... история повторилась. Ничто не предвещало беды, но потом карма или что-то сродни ей поставило подножку, в прямом смысле уже. Противная клейкая паутина налипла на лицо, в момент лишив зрения, и отдираться не желала. Он ухватился за белёсый край, который легко поспорил бы по цепкости с ПВА, потянул, однако результата не добился. Увеличил тягу — не помогло. Рванул изо всех сил, попутно задаваясь вопросом: насколько он умён, если отправился в непролазный район леса? Наверняка коэффициент интеллекта такого героя не очень высок. Паутина отошла наполовину; чтобы не останавливаться на достигнутом, дёрнул снова.

"Нет, подумать только! — вспыхнуло в сознании. — Послушался хитрейшего в округе животного! Ведь каждому известно, соседи — последние существа, заслуживающие доверия, во всяком случае, те, из-за чьего присутствия у вас пропадают посылки от родных и первые полосы газет!"

Не сразу Ёжик догадался, что это не просто вполне обоснованная злость, а озарение.

— Вот, значит, кто ворует... — непроизвольно слетело с языка.

Фраза осталась незавершенной: он споткнулся о кручёную корягу, замахал лапками, удерживая равновесие, однако рухнул, ничком. Благо, участок почвы мягкий и на опавшие ветки Ёжик не угодил.

— М-да, — философски изрёк он, когда пробил треугольной мордочкой возвышение из крупинок земли, ртом и носом провалившись в кротовый туннель. Лежать так намного темнее, чем даже путешествовать поздним вечером по лесу. — Ведь не представляю, куда идти. Умный я после этого? Сомневаюсь...

— А? — раздалось снизу.

Дальше незадачливый зверёк действовал на сверхсветовой скорости: вынул голову из тёмной дыры, вскочил на ноги, спиной отбежал назад, прижал лапки к груди и застыл, фырча с перепугу.

— К-кто это? — заикаясь, спросил он.

— К-крот, — донеслось с глубины в несколько десятков сантиметров.

Звучало правдоподобно. Ёжик позволил себе расслабиться — опустил верхние конечности, отряхнул испачканный в земле нос, обиженно сказал:

— Передразнивать-то зачем.

— Т-ты о чём? — не вник предполагаемый крот. — Н-никто не перед-дразнивает.

— Да? — Странник, засмущавшись, обмахнул и без того чистый кончик носа.— Извините.

Из проделанного отверстия показалась вытянутая, словно кабачок, грязная голова цвета мокрого пепла; крошечные глазки слеповато прищурились.

— Н-не ушёл?

— Не-а, тут.

— Мазила, — представился крот, — строитель.

— Ёж, фермер.

— Хм, с-странноватое имечко.

— Да уж. Ну, так родители назвали.

— К-куда путь-то держишь?

— Кабы знать. — Ёжик развёл лапками.

— Занятная сит-туация. — Выпростав "лапу" с длинными толстыми коготками, Мазила почесал миниатюрное ухо. — Так и бродишь неприкаянным, без цели?

— Отчего же, цель есть.

— Э-это хорошо. Прог-гулки у болот — вещь опасная. Ну, удачи тебе...

— Погоди-погоди. Мне как раз к топям надо.

Крот помотал головой, возразил:

— Плох-хое решение.

— Согласен. Только там бобёр живёт, который мне срочно нужен.

— Д-дубнер? — подозрительно осведомился крот.

— Он! — Игольчатый обрадовался. — А ты его знаешь?

Строитель не отвечал, нервно морща пятачок.

"Знает! — уверенно подумал Ёж. — Но скрывает. Почему?"

— Дубнер — антисоциальный тип, да? — задал он наводящий вопрос.

Молчание. Пятачок заходил ходуном: совершенно очевидно, что любопытному общительному Мазиле было сложно хранить секреты, тем более чужие. Ёжик поднажал:

— Мне этого отшельника посоветовали как спеца по сверхъестественному.

— А с тобой случилось что-то, неподвластное разуму? — не удержался крот. Беззвучно выругался, когда понял ошибку, зажал пятернёй пасть вместе с бешено прыгающей носопыркой и отвернулся, чтобы не видеть того, кому тянет выболтать тайну.

— Да нет, — как можно безразличнее промолвил садовод. — Просто из-за аномальных обстоятельств моя жизнь наполнилась мистикой.

— М-м-м, — обречённо промычал копатель, но прямого попадания не избежал. Отнял от морды кисть, порывисто обернулся. — Тебе в ту сторону! — чуть ли не выкрикнул он, указывая когтем. — Не сворачивай и наткнёшься на берлогу Меда, он объяснит, как пройти к бобру. А-а-а, разболтал-таки!

— А это секрет?

— Конечно. Дубнера ещё в товариществе замучили налоговики, вот и просил никому не рассказывать. Беда, опять разболтал!

— Понятно. Ну, спасибо и пока!

— Не за что, только Дубнеру не выдавай! — взмолился Мазила. — Он после переезда на болота стал ещё раздражительнее.

— Без проблем.

Потешно семеня, Ёжик удалился. Крот печально поглядел вслед и юркнул достраивать туннель: во глубине земных недр вряд ли наткнёшься на балабола, безмерно жаждущего выведать чью-нибудь тайну!

Он не сворачивал, что называется, до упора, пока на лес не опустился мрак и стало невозможным различить не то что растущие в двух шагах деревья — собственные сапоги. На Меда налетел, когда особо коварная ветка сняла с головы шляпу, и Ёжик, чтобы снять её, закрутился, рыская лапками в кромешной тьме.

— Щекотно же!

Кто-то рассмеялся рычащим басом.

— О-о-ой! — Полуночник метнулся туда, сюда, но в итоге не убежал, а впечатался в нечто податливое.

— Милая, ты? — промурлыкал голос, наверное, на субконтроктаве.

— Нет, — пискнули в ответ, — это я.

— Кто?

— Ёж.

— Какой-такой?

— Обычный.

Замешательство, по окончании которого что-то пятипалое, снабжённое густой шерстью нашарило шубку с иголками.

— Ай! И правда: колется ежом. А меня Медом кличут, Медом Ведом.

— Приятно познакомиться. Искал вас!

— Полицейский, что ль? — неубедительно заревели в ночи. — Житья от вашего брата нет! Нельзя ночью из дому выйти, чтоб воздухом свежим подышать: обязательно на инспектора наткнёшься! Противозаконным не занимаюсь, ясно?!

— Стоп-стоп-стоп, — прервал Ёжик эмоциональный монолог Меда, который под шумок хотел сбежать. — Из деревни я — не из полиции.

— Правда? М. Тогда секундочку.

Зашуршало, чиркнуло, ослепило на мгновение, и из омута темноты, освещённая пляшущим огоньком гигантской спички, вынырнула ряха возрастного медведя — предобрая, но вызывавшая чувство неловкости чрезмерным периметром.

— Живём по-простому, — уведомил Мед, — без фонарика, зато со спичками. Без денег, зато натуральным хозяйством. Без перемен, зато без бед.

Ёжик оценил столь информативный рассказ о себе.

— А я Дубнера ищу, — решил он не ходить вокруг да около. — Не видал?

— Пять штук.

— Штук чего?

— Зеленых.

— Прости?.. А! Зелени?

— Её, родимой. — Мед даже причмокнул. — Забыл в этой глухомани, каковы деньги на ощупь, а я всё ж таки санитар леса. — В голосе послышалась гордость; о том, что под его "профессией" подразумевается отнимать наличность у богатых и отдавать бедным, в смысле чете Ведов, санитар тактично умолчал.

— Это же испокон веков волчья должность? — проявил образованность, но недогадливость Ёжик.

— Иногда и они так делают, — поспешно, чтобы закрыть тревожную тему, согласился топтыгин.

— Ох, о расходах-то я не подумал! — заволновался новый знакомец. — Чем же Дубнеру платить?

— Разберётесь. А если нашей валюты нету, мне что-нибудь другое давай: задарма не работаю.

— Я бы с радостью — нечего. Шляпу бы подарил, так её лес украл.

Мед расстроился окончательно. Спичка потухла; зажёг вторую и пробасил:

— Банки хоть закрывать умеешь?

— Конечно, в деревне все умеют.

— Подмогни тогда с запасами малины на зиму, а я потом тебе помогу.

— Надо спешить.

— Никуда Дубнер не денется.

Ёжик хотел согласиться, но внезапно зародившееся в уме жужжание изменило планы.

— Простите, тороплюсь.

Он приложил максимум усилий, чтобы отвлечься от "пчёл" в голове: напрягся, надул щёки от натуги, легонько задрожал. Удалось, звук пропал. Заметив эти теловижения, медведь дал слабину — струхнул.

— Позвал бы, Ёж, к себе, да жена не велит. А хижина Дубнера там. — Ткнул пальцем-огурцом.

— О-о, крайне вам признателен!

Ёжик тонкими лапками потряс волосатый ковш от экскаватора и бросился бежать. Дубнер интриговал его больше, чем пугала непроглядная ночь, однако же вернуться домой, в уютное безопасное гнёздышко, было бы вовсе нелишним.

— Постой! — окликнул Мед; подошёл, покачиваясь. — Держи, не то потеряешься: мне трупы и без вести пропавшие на совести не нужны.

Он отдал Ежу только-только початый коробок с мощными спичками, за что получил повторную искреннюю благодарность. Вспыхнула сера, задрожало жёлто-оранжевое пламя, минимально разгоняя мрак. Грузный любитель сладкого залез в берлогу, а зверь, что напоминал шарик в острых палочках, на всех парах понёсся между деревьями, подгоняемый то неотступным любопытством, то жутким окружением.

До болота спичек хватило. Когда же словно бы недобро нахмурившийся лес скользнул назад, уступая место ещё более мрачной топи, Ёжик достал из коробка последний деревянный, покрытый серой стержень. Он как мог экономил на миниатюрных факелах, но, похоже, самую трудную и опасную часть пути предстояло преодолеть в полной темноте, которую усугубляли мистические звуки, доносящиеся с воды. Был и иной вариант: повернуть назад, то есть в непроглядную же темноту, к прячущимся в черноте опасностям вроде веток-клыков и ночных охотников из преступного мира — воров с грабителями, что не против кого-нибудь обчистить. Или ему остаться на берегу, в ожидании неизвестности?

"Все перспективы мало обнадёживают".

Погружённого в глубокие, наверное, глубже самого болота размышления Ёжика окликнул зычный мужской голос, заставив подпрыгнуть выше собственного роста.

— Чего припёрся?

"Чуть спичку не выронил! — первым делом испугался путник. А потом: — Ой, кто здесь? Гопники?!"

— Что молчишь как рыба об лёд? — вновь донёсся голос. Он звучал недовольно, но не форсировано — создавалось впечатление, что окликнувший всегда смурной.

Тут Ёжика посетила догадка.

— Вы Дубнер, да? — выпалил он.

Голос ответил не сразу и с явной неохотой:

— А что, в лесу из бобров только Дубнер живёт?

— Вы знаете его?

— По касательной.

Беседа прервалась; Ёж предпринял вторую попытку:

— Так вы — он?

— Утомил! — вспылил невидимка. На секунду-другую примолк, тяжко вздохнул и безмерно устало добавил: — Да, я Дубнер.

— Вот это везение!

— Не спеши с выводами, молодец.

— Меня Ежом зовут.

— Хм, рад знакомству. Ты что тут делаешь, да ещё в такой час?

— Вас ищу.

— Тогда прощай: с психами не работаю.

Забулькала вода: специалист по сверхъестественному уплывал, а вместе с ним уплывала надежда разобраться со своей личностью и не погибнуть по глупости.

— Стойте, господин бобёр! — во всю мощь лёгких заорал Ёжик.

— Ну? — Приветливости у Дубнера не прибавилось.

— Мне без вас никак! Я ж тут сгину!

— Раньше надо было думать.

— И со звуком не разберусь.

— Да до лампочки... А? С каким звуком? — интонации бобра смягчились, проявился интерес.

— Очень сложно описать, — неуверенно сказал Ёжик.

— А ты попробуй. Если, конечно, нет желания здесь переночевать, а может, провести остаток дней. Недолгих.

Перспектива нерадужная, что говорить. Колючий сглотнул — и изобразил звук в сознании всего четырьмя буквами, произнёс не задумываясь:

— ЖЖЖЖ!

Наступившая следом тишина растянулась в вечность.

— Э, Дубнер? — спросил обеспокоенно. — Вы не уплыли?

Опять зашумела разгребаемая вода.

— Залезай, — послышалось ближе.

Длиннющая спичка наконец догорела. Пламя укусило за пальцы, и Ёжик, вскрикнув — больше от неожиданности, — отбросил деревяшечку.

— А где вы? — после уточнил он.

— Иди на голос.

Беглый неплательщик, оглашая окрестности, затянул оперную арию. Дивясь вокальным данным Дубнера, Ёжик вслепую побрёл на звук. Остановила поиск, судя по ощущениям, ладонь бобра, куда легко уместился бы футбольный мяч, грубая, сильная ладонь, в общем, как у всех его вида.

— Давай залазь.

— А что вы тут делаете?

— Лягушек пасу.

— Серьёзно?

Дубнер рыкнул, схватил за лапу, затащил к себе на спину.

— Держись крепче.

Пассажир совладал с любопытством: присел на корточки, мёртвой хваткой вцепившись в жёсткую гриву.

— Поосторожнее, шерсть не выдирай.

— Мои извинения...

— Так-то лучше. Поплыли.

Разумный корабль развернулся и, отфыркиваясь, когда в пасть наливалась вода, повлёк ежиного по незримой обманчивой глади.

5/5

— Господин Дубнер? — решился Ёжик заговорить после пяти-шести минут плавания в абсолютной тишине через глубокое топкое болото. — Не могли бы вы...

Бобёр устало фыркнул и покачнулся: не совладал с нервами; маленькие кулачки пассажира ещё прочнее уцепились за плотный загривок.

— Полено, — бросил мрачную фразу живой плот.

Зверёк, которого подвозила длиннозубая "маршрутка", напряг ум, но так и не понял, что имелось в виду.

— Э-э... простите?

— Полено потерял, ясно?!

— Я... ясно. Вроде бы.

— Вот и замечательно, не отвлекай тогда: думаешь, легко эдакую тушу по трясине волочь?

Надо было сдержаться, но замечание немного задело Ёжика.

— Тушу? Во мне всего-то килограмм...

— Сколько бы ни нагулял, все твои, — опять не стал слушать Дубнер. — Помолчи и дай доплыть.

— Я к тому и вёл.

— А?

— Не могли бы вы затормозить, чтобы я уцепился получше: упаду ведь!

Проворчав что-то, "водовоз" неохотно остановился. Ёж медленно разжал лапы и, стараясь сохранить равновесие на неудобном транспорте, по новой вцепился в толстую кожу.

— Ай! — вскрикнул Дубнер.

— Больно? — всерьёз обеспокоился игольчатый, ослабляя хватку.

— Хе-хе, шучу. Не нравится моё чувство юмора? Слазь! Никто ни держит, хах. Ладно, не кипишуй. Крепче берись, крепче. И потерпи: до дома совсем чуть-чуть.

— Терплю, — раздался безропотный ответ.

Ждать и правда довелось не очень долго, хотя сколько именно — неразрешимая загадка: время в напряжённой темноте играло в прятки с действительностью. Когда нижние конечности перевозимого начали наливаться тяжестью, Дубнер круто повернулся, едва не сбросив Ёжика в воду, обогнул что-то по пологой траектории, взял прежний курс и, не успел молящийся ежиной праматери испугаться по-настоящему, застыл ленивым крокодилом. Ну, или достигшим пункта назначения бобром.

— Приплыли, — оповестил он.

— Да уж, — не мог не согласиться короткохвостый.

— Быстрее бы добрались, если б не та акула.

— К... акая акула? — ошарашено переспросил короткохвостый.

— Да не дрейфь: не водятся в болотах акулы. Если только крошечные, как твои мальки, ха-ха. Эй, чего ждёшь? Всю спину оттоптал! Слезай уже: пошутил я насчёт акул.

— А-а.

Чтобы не упасть, поскольку "ноги" налились тяжёлым металлом, Ёжик предпочёл пешей прогулке размашистый прыжок и приземлился на твёрдую почву. Судя по усиленному пыхтению, Дубнер выбрался следом, а отчётливый шорох с разлетевшимися каплями недвусмысленно указали на то, что он приводил себя в порядок.

— Понабросают мусора — объезжай полночи, — проворчал аутсайдер.

— А всё-таки, — не стерпел путник, разминая ходовые лапки, — что за полено вы искали? Или не полено?

— Любопытный ты, смотрю, — беззлобно промолвил Дубнер. — До добра никого из лесных обитателей не доведёт. Но не тебя, впрочем.

— Что это значит?

— Поленьями камин топят, если не в курсе. Споткнулся о корень, уронил пенёк в воду — целый день сиди в неотапливаемой хижине. Если не добудешь обратно.

— Но у вас же полно брёвен.

— Они для дамбы, — тоном пожилого профессора, читающего полвека единственную лекцию, произнёс Дубнер.

— Вон оно что... Но я вообще-то спрашивал о фразе насчёт любопытных.

Ни слова не говоря, бобёр, который хорошо ориентировался в темноте, да и привык к ней за годы службы, схватив худую лапку клиента, потащил того прочь от болота. Не сбавляя шага, нагнулся, поднял что-то с земли. Ёжик пытался разглядеть что, но не удалось.

Когда взобрались на пригорок, глазам открылось полено, виноватое в ночной прогулке Дубнера. А ещё косая неустойчивая хибарка, будто сонная в столь поздний час. Её окутывала светом одинокая стоваттная лампочка, стеклянное "око", подвешенное на проводе над входом. Съехавшая набок бордовая треугольная крыша вздыбилась, густо-оранжевая ассиметричная дверь располагалась под углом, крыльцо задирало "нос" кверху. Столб с почтовым ящиком лежали возле лестницы, что вела в дом, коротенькой, в две ступеньки разной величины.

— Я по дамбам специалист, а не по зданиям, — не поворачивая головы, сухо оправдался Дубнер.

Ёжик догадался, что лучше тему не развивать, и оставил липшие к языку вопросы при себе.

Приблизились к светлому крыльцу; ореол лампочки обжигал сетчатку, тем более после глубинного мрака. Дубнер аккуратно взошёл по лестнице, Ёжик последовал примеру — и не зря: ступеньки ходили ходуном, словно поставленные на шарниры, скрипели хуже годами несмазанных петель, проседали... Оказалось, сделать два шага, чтобы подняться на крыльцо, может быть страшнее, чем плыть с неизвестным животным по неизвестному, но, без сомнения, опаснейшему маршруту.

— Кстати, почему трясина вас не затянула? — поддерживая реноме, полюбопытствовал Ёжик. — Есть лёгкий путь через болото?

— Заклятье помогло.

— Правда?

— О-ох. — Изгой возвёл очи горе. — Мускулы развиты. Мускулы и упёртость.

— То есть и я так смог бы?

— Ага. Если б родился бобром. — Электрик отбросил полено в сторону дровника. — Проходи.

Дверь протестующе заскрежетала, открываемая и закрываемая создателем.

— Устраивайся поудобнее. — Включив освещение, Дубнер кивнул на табуретку со стулом, занимающие немалую часть кухни-столовой-гостиной, которыми, по сути, являлись девять квадратных метров. Кроме того, он же исполнял обязанности холла и комнаты отдыха.-Переоденусь по-быстрому.

Только тут до Ёжика дошло, что большезубый знаток сверхъестественного, как и любой зверь, летом купался в одних плавках. Бобёр вразвалочку удалился.

Колючий полуночник окинул взором многофункциональное помещение — из него на семьдесят процентов состояло пространство внутри хижины. Оставшиеся тридцать приходились на комнатушку, где менял одежду Дубнер. Всё соответствовало образу нелюдимого аскета: грубые доски стен, простецкий стол, накрытый нестиранной серой скатертью, окна без ставен — и стёкол. Ни краски на потолке, ни обоев... По-видимому, цивилизация претила самому нутру одиночки.

"Или не обжился", — родилось иное предположение.

Возопили тоненькие половицы, арками выгибавшиеся под значительным весом владельца, и, вынырнув из комнатушки, будто из впадающего в "кухню" водоёма, появился Дубнер. Эпизодически потраченный молью строгий костюм сидел на плечистом, рослом владельце, как халат на дубе: костюма, включая даже галстук с пиджаком, было крайне мало. Непослушная одежда всячески норовила лопнуть или хотя бы расстегнуться.

— Класс! — совершенно искреннее оценил Ёжик.

Бобёр и хвостом не повёл; грузно прошествовал мимо остолбеневшего посетителя, отправил скомканное дешёвое полотенце, которым вытерся после купания, в пластмассовую корзину для грязного белья. Плюхнулся на табурет, принудив тот издать ревматический звук, закинул правую нижнюю лапу на левую.

— Садись, — изрёк с недюжинной выдержкой, — докладывай. Рассказывай то есть. Бригадирская, понимаешь, привычка.

Примостившись на стуле напротив, стараясь не тушеваться под пристальным взглядом специалиста, Ёж начал рассказ. Парапсихолог не перебивал — вообще никак не реагировал: за пятнадцать минут лишь рыкнул единожды, от чего докладчик непроизвольно вздрогнул. Дубнер порывистыми движениями развязал узел "селёдки", оставил её висеть, точно спящую, окрашенную в горошек змею, и, подперев кулачищем подбородок, бесстрастно дослушал историю.

— Что-нибудь сохранилось? — задал он нежданный вопрос.

— В каком плане? — растерялся Ёжик.

— В любом. Нужны погодные метки, следы. Улики с места происшествия.

— Ничего такого не припомню.

— Нехорошо. Это усложняет работу до предела.

— Если дело касается зелёных...

— Деньги ни при чём. Надо отталкиваться от фактов, а их нет. Смотрел детективы?

Кивок.

— Ну вот. — Дубнер поменял лапу, что фиксировала подбородок. — Уверен, что нет следов?

— К сожалению, — огорчённо сказал Ёжик.

— Тогда, скорее всего, мы в тупике.

— Странно.

— Что именно?

— Ерунда в голову лезет: палки там, деревяшки.

— М? — Бобёр насторожился.

— Вспомнился тот дуб, обугленная ветка его...

Кулак дамбостройца уплыл в сторону, подалась вперёд морда, в обхвате превышающая три ежовых.

— Ветка? — эхом отозвался Дубнер. — А ну-ка опиши.

Ёжик безразлично хмыкнул.

— Обыкновенная. Такая, знаете... — Нарисовал в воздухе лапами два овала. — Грушу напоминает, словом.

Дубнер стартовал из-за стола быстрее, чем ракета с полигона.

— За мной. — Печатая шаг, отшельник скрылся в соседней комнатке.

Делать нечего, Ёжик потопал туда же.

Когда он вошёл, прямоугольный люк в полу — уводящая в неизведанность дыра — был уже открыт. Бобёр сменил деловой костюм на галоши с плащом.

— Не бойся, Ёж, никто тебя не съест. Тем более что я сыт, ха-а.

— Э?..

— Снова шутка. Лезь, говорят, если хочешь до правды добраться.

Гость чуть помялся возле дышащего прохладой отверстия, но всё же спустился по узковатым, вделанным в глину ступеням. Погасив светильник и поругавшись, пока втискивался в лаз, скоро рядом оказался кряхтевший от натуги спутник-водолаз. Потянул за неразличимый впотьмах шнурок, захлопывая крышку, — искусственная ночь обрушилась водопадом, памятной яростной грозой. Но длилось ничто секунду, не более: удар, вспышка, треск, и вот внутренности подземного хода выявляет из небытия факел, который зажёг Дубнер от хранящегося здесь же, на неприметной полочке кремня.

— Порядок? — заботливо спросил иммигрант.

— Вполне. — Ёжик повертел головой, ловя напряжение притихшей пустоты, мистику изогнутых теней, что заставлял прыгать горящий факел, фантастику теряющегося вдалеке коридора. И добавил слегка дрогнувшим голоском: — Вроде бы.

— Отлично. Сразу заметно, ты парень смелый, хоть и трусишь иногда.

— Как это?

— Очень просто: любой когда-нибудь, да боится. Однако далеко не каждый способен на борьбу со страхом и, тем паче, на поступок. Ладно, хватит болтать.

Экстрасенс с клиентом направили стопы по длинноте туннеля, преувеличенной затейливой игрой светотени. Повороты чередовались с прямыми участками в произвольном порядке. Зверя, что поменьше ростом, сопровождали авантюрные ассоциации; тот, что выше, беззаботно насвистывал. Ёжик бессознательно похлопывал по боку ладошкой в такт чудной заводной мелодии.

— Хорошая песня, — заметил он, в том числе чтобы развеять отнюдь не книжный саспенс. — Как называется?

— Кабы знать, — пространно ответил Дубнер.

Слева и справа проплыли, зацепившись за краешек зрения, самодельные перекрытия. Колючий рефлекторно повернул голову, мозг принялся анализировать, насколько надёжны конструкции.

— Крепкие, — почуяв, о чём задумался экскурсант, уверил бобёр. — Мазила помогал строить, крот опытный, так что выдержат... Во всяком случае, выйти мы должны успеть.

Провожатый увлечённо рассмеялся.

"Просто у животного такой юмор", — напомнил себе Ёж в попытке свыкнуться с поведением Дубнера.

Дорога устремилась к вертикали. Не прошло и пяти секунд, как зычный, курсировавший от стены к стене смех прервался спокойным:

— Вот и всё.

Сунув факел в металлическое кольцо на стене, Дубнер дёрнул за спрятанный сучок. Скользнула вверх дверь. Ёжика не стали дожидаться: схватили за запястье и вытянули под звёздное небо. Луна загадочно улыбалась из космоса, рикошетом отбрасывая свет на подружку Землю. Бледно-жёлтые лучи перечёркивали воздух, стелились по траве, полосами ложились на электростанцию. Справившись с удивлением, Ёж крутнулся — и уткнулся носом в древний, необъятных размеров, разлапистый дуб.

Потом выяснилось, что Дубнер куда-то подевался. Окликнул его, на что получил недовольное исчерпывающее "Тут". Обошёл громадный ствол кругом, подступил к бобру; тот рассматривал перебитую молнией ветку.

— Подходящая форма, — подытожил отшельник.

— Для чего?

— Не удивлён, что это случилось возле постройки людей, — невпопад ответил Дубнер.

Устроил пятикилограммовый кусок на мощном плече, вперевалочку затопал к потайной двери в дубе.

— А теперь куда? — нагнав, осведомился Ёж.

— Спать. У меня дома, на чердаке, переночуешь, а утром отведу в деревню.

— У вашей хижины есть чердак?

Бобёр притворился, что не услышал; подойдя впритык, прошептал:

— Чтоб ты знал, производственная травма, да. Но слышу я не какую-нибудь аномальную муть!

Ёжик в тон собеседнику машинально заговорил шёпотом:

— Звук?

— Угу. И мелодии. Ты тоже услышишь, позже.

Они шагнули в полость, что вытягивалась катакомбой.

— Прекрасная тут реверберация, не правда ли? — Озвучил риторический вопрос Дубнер, опуская сучок-рычаг.

Выскочила тайная дверь. Заглушив Ёжиков вопрос "реве.. что?" и утвердившись на прежнем месте, дверь вновь придала дубу вид обыкновенного дерева.

Часть 2. Гитара

1/5

В доме безработного электрика любая вещь выглядела ненадёжной (за исключением ламп, наверное), чердак же претендовал на звание наиболее тревожного помещения. Скрипящие, проседающие половицы в паре мест треснули или вздыбились, стены вогнулись, окошко-лилипут покрылось грязью, затянулось паутиной, потолок качался попугаем на жёрдочке, стоило неуверенно подуть ветру. Кровать издавала пронзительные астматические звуки; когда-то подложенные Дубнером брусочки дерева ничуть не улучшили положения: ночной "дом" всё так же раскачивался с жуткой амплитудой. С достопримечательностями в комнате дело швах, в то время как просто примечательности, казалось, прут изо всех щелей: ни светильника, ни обоев, ни ковра. Потерявшие цвет тоненькие занавески на малюсеньком окне, металлическая койка с чистым жёстким бельём — вот и вся обстановка. "Звёздами" гостиница похвастаться не могла, а если говорить начистоту, рейтинг ночлега значительно ушёл в минус.

Но, невзирая на гротескные неудобства, на беспокойство о будущем, подстегаемое новостями, которые свалились на голову, подобно россыпи градин-алмазов, спал Ёжик хорошо и даже без сновидений. Только раз пригрезилось что-то вроде ключа, чёрное, изящно изогнутое, помаячило немного перед внутренним взором, после чего с мелодичным звоном испарилось. Этот незнакомый, однако манящий образ настолько удивил колючего, что тот, проснувшись, погрузился в размышления. Бесплодные попытки проникнуть в суть увиденного и услышанного продлились до самого рассвета, когда вставал Дубнер. Бобёр-то и вернул "постояльца" в мир земной, позвав завтракать. Не чувствуя усталости — надо же, выспался! — Ёж аккуратно преодолел неполных два метра чердака, спустился по шаткой, возрастной лестнице.

— Доброе утро! — поздоровался он с более лохматым, чем раньше, Дубнером, одетым в забавный оранжевый передник.

Бобёр жарил омлет с сырозаменителем; по запаху заменитель казался весьма и весьма приличным. Чуть позже, отведав "суровой мужской утренней еды", Ёжик убедился: блюдо и вправду совсех неплохое. И откуда только у Дубнера берутся продукты? Наверное, помогают друзья-знакомые.

— Доброе, — отстранённо сказал "хозяин заведения", видимо, потому что был занят.

Не успел Ёж сесть за скромный столик, накрытый подыстёршейся скатертью, как появилась тарелка в простовато нарисованных колокольчиках. Блюдо украшал дышащий паром кусок омлета. По центру стола располагалась пузатая солонка, сбоку от неё — гретое соевое мясо на сковородке, с противоположной стороны — чайник, чашки. Звякнули о столешницу вилки-ножи-ложки.

— Приятного аппетита! — не сбавлял градус вежливости игольчатый.

Дубнер коротко кивнул, сдобрил свой кусок омлета мясом и приступил к трапезе. За минут пятнадцать-двадцать, что длился завтрак, Ёжик не услышал от консультанта ни слова.

"Ладно, пословица о глухоте и немоте во время еды не так уж плоха", — рассудил визитёр, поддерживая молчание.

И тут, внезапно, согласно закону некоего Мёрфи, которого, кажется, никто никогда в глаза не видел, Дубнер заговорил и несколькими словами лишил Ёжика дара речи:

— Ну и как тебе та штуковина? Занятная, да? Только непонятная, з-зараза, как дамские желания. — Дубнер выругался словно бы с неохотой, будто бы по необходимости, и умудрился сделать это образно.

Поперхнувшийся чаем, Ёж попросил салфетку. Дубнер, ни слова больше не говоря, подошёл к опасно накренившемуся шкафу, то ли подпираемому стеной, то ли подпиравшему её, достал несколько бумажных платочков, вконец выбеленных временем, и, подойдя, бросил на стол перед сотрапезником. Адресат схватил салфетку, со смущённым видом вытер следы "самого гостеприимного напитка", потом отдраил результат двумя оставшимися лже-белыми квадратиками, заставив Дубнера устало зевнуть.

— Ну, ты всё? Закончил прихорашиваться? — отчасти недоброжелательно осведомился бобёр, любивший основательность, но не чрезмерную, когда она превращалась в лень.

— Извините, господин Дубнер, — попытался оправдаться колючка, — я случайно...

— Ладно уж, оба взрослые животные, да и подружились мы. Нет?

— Да! — поспешно заверил Ёжик.

Элетрику же, судя по выражению морды, было всё равно. Его интересовало другое:

— Знаю, что ты видел, и мне также известно, что ты видел. Как тебе оно? Подумай, прежде чем ответить, от сказанных слов может зависеть многое.

— А может не зависеть? — Загадочный тон хозяина дома обеспокоил визитёра пуще прежнего.

— Может. Но вряд ли.

— Мне оно... это... в общем, понравилось. Как нравятся... м-м...

— Летние деревья с пышной зеленью? — подсказал Дубнер.

— Да. Да, точно!

— Бегущая весной речка.

— В точку!

— Свадебная перекличка двух милых пташек?

— Верно-верно! И откуда только вы берёте сравнения! — восхитился Ёжик.

Дубнер вздохнул, и в этом звуке любой бы расслышал утомлённую мудрость, любой — кроме Ёжика, — тот расценил вздох просто как вздох.

— Вопрос из разряда "Откуда берутся идеи?", — указал пузатый мудрец.

— И откуда же?

— И тоже риторический, — продолжили диалог, не обратив ни малейшего внимания на последнюю фразу. — Тем не менее, учитывая обстоятельства, я отвечу: из природы беру я сравнения. Метафоры, гиперболы, аллюзии. Из воздуха, из эфира, ноосферы, мыслей.

Зверь с колючей спиной опешил.

— Из чужих мыслей? — с трудом выговорил наконец.

— Бывает. А может, из своих. Трудно рассуждать, когда вселенной все ходы расписаны, прочтены, сделаны и отменены за много веков до того, как кто-нибудь возьмётся за фигурку на доске.

Боясь потеряться в потоке, состоящем в основном из малоизвестных или вовсе не известных символов, Ёжик подрулил разговор обратно к насущному...

— Вы спрашивали о той штуке, в моём сне.

— Прекрасно помню, — не по-бобриному гавкнул Дубнер. Потом, видимо, понял, что зря, но виду не подал — то ли гордость не позволяла признавать ошибки, то ли лень, то ли (что вероятнее всего) ему было по барабану. — Я тебе объяснял устройство вселенной, где, между прочим, мы оба живём. Следовало бы усвоить прописные истины хотя бы в дошкольном возрасте.

— Я... — проявил настойчивость Ёжик.

Однако его героическую попытку, как шаткий заборик на склоне заснеженной горы, снесла лавина под названием "Дубнерова уверенность":

— Не перебивать старших нужно, а слушать и иногда, по вкусу, поддакивать — глядишь, расскажут побольше путного. Уважай стариков и взрослых людей, уважай их, не груби им, не подначивай их, поскольку однажды придётся ждать от них помощи. А если они уже настроены против тебя...

— Не понимаю! — настолько нагло, что сам не ожидал, взбрыкнул короткохвотый. — По какому праву меня учите да к тому же двусмысленно оскор...

Здесь вспыльчивость Ёжа встретилась лицом к лицу с боевым темпераментом Дубнера и, поджав хвост, быстро удалилась, поскуливая по дороге. Гость аж чуть-чуть вдавился спиной в стул. Стул заскрипел; четвёртая, самодельная ножка подогнулась, норовя в сотый раз вылететь из паза. Но лесному путешественнику повезло: вливание мудрости ограничилось лишь острым взглядом. Неужели они с Дубнером начали находить общий язык? Но с чего вдруг убеждённому отшельнику и аскету видеть в изнеженном, по его меркам, фермере родственную душу, или что он там разглядел?

Оказалось, именно родство, да какое!

— Несмотря на то, что ты недостаточно смышлён, — без обиняков стал излагать бобёр, — чересчур самоуверен и, плюс ко всему, трусишка, я отдам тебе свои паззлы, то есть знания, чтобы помочь тебе собрать картину. Не знаю частностей, но от общего у меня немало в загашнике завалялось.

— А за ним надо идти?

Дубнер расхохотался и подивился — тоже вслух — этакой наивности, хотя и отметил, что Ёжик недалёк от истины: существуют и материальные паззлины. Мало того, с некоторыми первооткрыватель уже вступал в контакт. Вот только... первооткрыватель ли?

— Информацию, как таблетки при лечении, буду выдавать дозированно, чтобы не спровоцировать у тебя вредный всплеск инициативы, — пошутил Дубнер. И пока Ёжик про себя, иногда шевеля губами, переводил фразу на доступный, общезвериный язык, парапсихолог по привычке огорошил: — Та грушевидная ветка — часть большего.

— Да? А чего большего?

— Как и звук ЖЖЖЖ. Как и электростанция. Как и я.

— Вы опять не ответили на вопрос, — чуток обиженно заметил Ёж.

— Это ты так думаешь, — теперь спокойно и трезво отозвался многокилограммовый аскет. — Представь, что от тебя зависит судьба другого существа, пускай даже незнакомого. И все твои действия, все шаги и мысли, ведут его либо к могиле, либо к счастью. Представил?

— Ну-у... да. А зачем?

— А теперь представь, что ты жил долгие годы, не подозревая о таком, и вот в обсустроенную, размеренную, а возможно, и тихую жизнь врывается знание: каждое действие несёт судьбу для связанного с тобой существа. Пример: ты пошёл в театр, насладился зрелищем, правда, спектакль попался грустный — трагедия или хотя бы драма. Тогда как связанному с тобой в этот требовался позитив, и ты своими глубокими переживаниями можешь его...

— Не продолжайте, — попросил Ёжик, — я понял, понял.

Дубнер посмотрел на него пристально, покачал головой, снова вздохнул — горче, чем в прошлый раз, — и резюмировал:

— Ни лешего ты не понял. Но чувствую, по крайней мере, осознал, насколько ненужными и опасными бывают лишние вопросы. Всё тайное обязательно станет явным, только необязательно сразу.

Дубнер с кряхтением встал. Стул воспользовался моментом: заскрипел, будто старик, больной радикулитом, и не преминул тотчас же развалиться, чем навеял мысли о распоследней стадии артрита. Ёжик непроизвольно озвучил мысли, потом извинился, а после призадумался, о чём также высказался вслух:

— Похоже, я заразился от вас образностью, метафоричностью и прочими болезнями, господин Дубнер.

— Давай уж без "господина" и на "ты", — устало предложил бобёр, не фиксируя взгляда на сломанном стуле и меряя комнату-ящик грузными шагами.

— Давайте... ой, давай. Дубнер. Хорошо.

— Всё верно. Всё как и должно быть, — точно бы опять невпопад произнёс пухлый парапсихолог. — Я примерно так всё и воображал. Кроме тебя — на твоём месте был кто угодно, но только не ты.

Странно, однако Ёжик спросил не "Что это — всё?" и не "А как должно быть?", — вместо этого он сказал:

— Почему? — и сам удивился.

— Потому что природа нас почти никогда не спрашивает. Осмыслил?

— Н-надеюсь, что да, — осторожно согласился Ёж.

— Чтобы ты не счёл меня сумасшедшим, поделюсь ещё парочкой паззлин.

— Да я вовсе и не полагал...

— Врать будешь работодателю, а меня просто слушай. Помнишь, о чём только что был разговор?

— Уважением к старшим, аккуратное обращение с информацией, — с готовностью ответил Ёжик.

— Вот именно, — Дубнер наполовину покровительственно, наполовину довольно покивал, — так что слушай и вслушивайся, но не перебивай.

Он остановил маятник шагов, отодвинул ногой в угол поломавшийся стул, взял оттуда же запасной, по виду, не надёжнее поломанного предшественника. Присел, порылся у себя в мыслях, отыскал нужную и бросил Ёжику на рассмотрение:

— Наверняка знаешь занимательный факт — любой псих всегда заверит: "Я абсолютно нормальный, это кругом одни больные!" А если тот же зверь примется утверждать, что он неизличимо психически болен, окружающие непременно насторожатся. И не зря: пока человек способен воспринимать происходящее с юмором, с иронией, сарказмом — называй, как заблагорассудится, — ни он не потерян, ни мир для него. Усёк?

Ёжик выждал паузу; но и Дубнер молчал, из чего зверёк-иголка сделал вывод: можно говорить.

— Усёк. Вы — не псих.

— Я этого не говорил. — Бобёр рассмеялся — громко, а без налёта ненормальности. — Решишь сам. Сразу предупрежу об одном: в мире есть и другие, вроде нас с тобой. Я лично знал двух, затем они пропали. Не думаю, что им кто-то мстил или что кто-то прознал об их информированности, и... Короче, они самолично толкнули себя в пропасть хаоса. В отличие от них, у тебя есть выход, а там — вдруг-то! — и мне подфартит. А? Ладно, ничего не говори. Смысл истории, к которой я тебя подводил, очень прост, сродни простоте самОй истории.

Когда-то водный электрик Дубнер подводил кабель к дому одного крайне влиятельного господина. Тот господин до сих пор живёт, радуется безбедной жизни, наслаждается тем, что управляет, как он считает, жизнями других; к слову, недавно его свергли. Ну да суть не в этом: напарник, оказавшийся редкостной скотиной, свалил вину на меня. У провода обнаружился разрыв; я занырнул поглубже, одетый в защитный спецкостюм. Прощупал дамбу, к которой примыкали строения того влиятельного бобра. Да, он был из наших; вообще-то, прежде чем стать эдаким аутсайдером, я жил в мире и согласии с другими бобрами. И до сих пор бы оставался в том райском, для нашего племени, уголке, получал бы достойную зарплату, женился бы на бобрихе, которая в конце концов ответила на ухаживания и дала добро на свадьбу. Тогда бы я с радостью променял разорванную тогу непризнанного гения на свободную удобную одежду от кутюр, но то тогда бы.

Потребовалось много времени, чтобы забыть, как мой лучший друг, оказавшийся моим же злейшим, до преступного беспринципным конкурентом, намеренно вызвал перегрузку в трансформаторе. Позже выяснилось: он и кабель повредил, и меня уговорил разобраться в проблеме, как более опытного, и наплёл судье с три короба, выставив меня ненормальным, нарушающим все писаные и неписаные закону. По его же вине, меня с позором изгнали с Бобрового осторова, понятное дело, когда вылечили от удара током — такой мощи, что и защитка до конца не сдержала натиск электричества. Потом меня ещё заставили платить за лечение и штраф наложили — "Из-за несвоевременно и некачественно выполненной работы".

Тем моментом, враг, искусно маскировавшийся под друга, праздновал окончание войны и предвкушал безбедную жизнь: моя экс-суженая, как пишут в газетах, была баснословно богата, конец цитаты. А кроме прочего, он заполучил мою невесту — бонус, не особо нужный, по сравнению с деньгами, зато приятный. Противник, конечно, алчен без меры, однако и удачную партию мимо себя не пропустит. Года три продолжалось его веселье, перед тем как — не без моей помощи, ага — истина всплыла на поверхность. Правда, истина, ответ — сложные, неприятные слова, скользкие, будто мячики под водой: невероятно трудно удержать, и когда-нибудь хоть один, да всплывёт. Следом за ним поднимутся наверх, на свет, и остальные кусочки правды: из-за усталости, самонадеянности, потери концентрации... Конкретная причина неважна.

Моя анонимка сделала своё дело; я не просил ни чинов, ни благодарностей, ни пересмотра дела — никто этим и не занялся. Даже благоверная (но могу ли я сейчас так её называть?), даже она не приехала проведать меня, извиниться. Приехал, ты не поверишь, лишь мой враг-друг. Мы с ним поболтали о былых временах и мирно разошлись, в надежде вновь встретиться. Естественно, встречи не произошло, она мне и не требовалась; ощущение порядка в линиях жизни намного важнее.

Тут-то у меня и разладилось: после удара током я стал... немножко другим. Немножко-для себя, ведь я чётко ощущал, какие во мне произошли перемены, понимал, что они не критические, мелкие, если говорить точнее, просто неожиданные. Непривычные для тех, кто любит в жизни порядок и размеренность. Я слышал Её, Музыку. И я слышал звук ЖЖЖЖ! Слышал-слышал-слышал каждый день, и это не сводило меня с ума, нет, — позволяло иначе осмыслить мир. Слушая песни на иностранных, мне незнакомых языках, я понимал, о чём поётся, с полуслова; в инструментальных вещах с первых аккордов улавливал заложенные эмоции. Музыка играла в меня, и захотелось направить её вовне, ведь мир, так мне казалось, имел право слышать!

— Но у вас, выходит, ничего не получилось, — совсем неязвительно — сочувственно, скорее, — подметил Ёжик.

— Истинно так, мой друг. Да ладно, не тушуйся, — с друзьями надо быть открытым. — Дубнер подмигнул.

— А я слышал, никому нельзя верить. И если друг — правда друг, то познАется в беде.

— Мудро, не по годам.

— Вы зря ехидничаете: я не так уж молод.

— Но и не стар. А я, если что, не ехидничал. Омлет доешь?

— Нет, спасибо, — вежливо отказался Ёж.

Ни слова не отвечая, Дубнер в мгновение ока заглотил порцию сотрапезника; сыто рыгнул и не извинился ("У аскетов — собственный этикет", — подумал Ёжик).

— Чаю налить? — поинтересовался электрик-парапсихолог, заваривая в специальном металлическом чайничке пряную, травяную жидкость.

— Да, неплохо бы... протолкнуть, так сказать. Хотя омлет превосходный, — поспешил повторить гостящий.

— Слышал уж, — с не распознаваемым выражением молвил Дубнер, налил в чашки заварки, разбавил её водой из давно вскипевшего чайника.

— Холодный чаёк, — подметил Ёжик; испугался, что сказанное истолкуют неправильно-как грубость, — и добавил: — Люблю холодный не меньше горячего. — "Политик", кстати, не покривил душой.

— Хорошо-хорошо, — отмахнулся Дубнер.

Собрал посуду, вынес на улицу, разложил на неструганом, нечищеном полуимпровизированном столике. Ёжик остался ждать в доме. Когда с улицы донеслись характерные стуки ручного умывальника, колючий понял, что ждёт напрасно. Выглянув наружу, он обнаружил прихорашивающегося Дубнера. Грязная посуда, отмытая до блеска, до скрипа, лежала в сушилке из того же модельного ряда "сделай сам". Легковатое, незлобивое солнце испаряло влагу на посуде и постепенно напекала макушки зверям. Роса с травы почти испарилась; день переключался на следующую передачу.

Бобёр вытер лицо пушистым полотенцем дисгармонирующей расцветки и уступил место перед умывальником.

— Твоя очередь. — Дубнер в последний раз обтёрся и повесил полотенце на ржавый гвоздик. — Вон мыло, вон зубная паста, вон щётка. Закончишь — приходи, отведу тебя домой.

Ёжик немного опешил.

— Но ведь мы не договорили...

— Потом, — оборвал психолог мягко, но решительно.

"И как он добивается такого эффекта?!"

— Ответы ждали годы — что им какие-то лишние несколько часов.

— Но можно ведь опоздать! — удивлённо вскричал Ёжик.

— Опаздывают к тому, о чём знают; по-другому никак. Ты знаешь, на что намекаешь.

— Н-н-нет. — Губы игольчатого растянулись соответственно звуку "н-н-н", превратившись в мохнатую трубочку. — Зато...

— Зато трепаться горазд! — Дубнер беззлобно посмеялся. — Давай, водные процедуры, и пойдём уже.

— А когда мы опять встретимся?

— Я бы предпочёл, чтобы этого не произошло; проблема в том, что природе всё равно. Она просто есть и останется такой, как задумала, в огне не сгорев, в воде не утонув. Материальную плоть можно уничтожить, а вот как быть с нематериальной, духовной? Знание останется в памяти до тех пор, пока останутся те, кто умеет воспоминания хранить... Блин, Ёжик, ты болтаешь хуже проповедника; не уверен только, комплимент ли это.

— А...

— Всё, я в доме.

Бобёр рысью — не уклюжей, многоклилограммовой, ломовой рысью направился к пугающе хлипкому крыльцу. Не надо обладать IQ выше 200, чтобы понять: все разговоры — позже, поэтому Ёжик с головой углубился в водные процедуры. В его случае выражение "с головой" имело и дополнительный, прямой смысл: если слишком сильно ударить по пимпочке, железяка, отвечавшая за подачу воды, застревала, и тебя окатывало водой, будто из шланга.

"Интересно, откуда Дубнер берёт воду? Я не видел у него фильтров..."

Мысли на эту тему отличались многообразием — и им же пугали: если вода из болота, в её состав может входить что угодно... вплоть до полного отсутствия собственно воды. Нет, в эту сторону лучше не думать. Пока, если он правильно истолковал слова Дубнера, вообще лучше не думать чересчур много, а потому чисть зубы, умывайся, вытирайся и шагом марш в дом, что Ёжик и проделал по-армейски: чётко, сухо, в полном молчании.

Дубнер стоял у открытого окна, сложив лапы в замОк за спиной, созерцая природу болота, куда его годы назад занесло то ли чудом, то ли сглазом, но всё одно какой-то сильной штукой. Пейзаж за окном в течение долгого времени почти не менялся. Бобра, в любом случае, заведённый порядок устраивал — по привычке, плюс с оглядкой на парапсихологический опыт. Да он никогда и не пытался изменить сущее, хотел лишь одного: чтобы мир в благодарность, пусть изредка, но принимал во внимание и его потребности с желаниями.

"А если мои мечты исполняются сейчас? Вот прямо сию минуту... Весьма странным, м-да, образом". — Это короткое рассуждение заставило Дубнера поджать губы и задуматься крепче.

"А если и я рождён отшельником?" — глядя на широкую спину Дубнера, который почему-то не оборачивался, с ужасом подумал Ёжик.

Сильный страх появился, так как его обладатель счёл: очень плохо всю жизнь быть не тем, кем рождён. Брать на себя чужие обязанности, чаяния, победы и фиаско — всё равно что брать чужую вечность.

— Ну вот и ты, — прервал, словно специально, его размышления Дубнер, давно услышавший, как подходит Ёжик, и решивший, что один из них просто обязан разрушить это тягостно-тягучее, как плавленая резина, молчание. — Пошли.

— Пошли, — просто отозвался игольчатый.

И они отправились.

Сперва Дубнер подошёл к самому краю островка, где жил, нагнулся и крикнул будто вы вовнутрь болота. Ёжик с сомнением и некоторым беспокойством посмотрел на существо если и не наделённое сверхвозможностями, то пытающееся всех убедить, что обладает ими. Сложно поверить на слово незнакомцу, ещё сложнее — странному незнакомцу, и почти невозможно, даже доверчивому от природы Ежу, когда речь заходит о Дубнере.

Но вот, разрушая подозрения, что-то двинулось издали, рассекая водную гладь, что-то чёрное и в довольно большом количестве. Приблизившись, нечто оборотилось стайкой выдр.

— Тебе особое приглашение нужно? — в своей обычной манере пробурчал бобёр.

— Нет, а...

— Ну залазь тогда.

Парапсихолог вспрыгнул на спинки водяных зверьков; те не выразили ни малейшего протеста, однако Ёжик, из врождённой скромности, наверное, по-прежнему боялся ступить на спины разумным созданиям.

— А они не будут против? — чтобы испытать полную уверенность, уточнил он.

— Эти выдры должны мне за психологические сеансы.

— Они тоже слышат нереальную музыку? — попытался свести тревожный разговор к иронии колкий.

— Кто тебе сказал, что музыка нереальна? — раздражённо кинул Дубнер. — И потом, ты не один такой на белом свете, есть я, а значит, могут найтись и другие. Твоё отличие от них состоит в единственном качестве.

— А...

— А в каком, ты узнаешь чуть позже, когда я доделаю... м, м... сюрприз.

— Люблю сюрпризы. — В стандартной фразе Ёжика сквозило сомнение.. — А в чём...

— За каждое следующее "А" будешь получать подзатыльник.

— Да?

— Нет! Ну-ка маршь сюда, пока выдры и вправду не уплыли.

Далее уговаривать не пришлось: Ёж вспрыгнул на небольшие чёрные спинки, потрудился, удёрживая равновесие, ощутил, как его хватает за лапу, не давая упасть, мощная пятерня Дубнера. Колючка старался не думать, что использует как транспортное средство сородичей Ведра. Невзирая на все минусы соседа, Ёж бы никогда не смог рассматривать его в качестве такси...

"Но достаточно, пора отогнать эти рассуждения".

Так Ёжик и поступил. Затем бобёр дал сигнал — залихватски свистнул, — и они поплыли через болото.

Ёжик засмотрелся утренними, более живописными, если такое слово тут уместно, интересными пейзажами. Зелёная трава разных оттенков вылезала из воды, чтобы и согнуться и, кажется, намеренно преградить путь выдрам с пассажирами. Кувшинки удерживались на воде легчайшими, упавшими с небес звёздами необычного цвета. Ветер игриво перебирал по водной глади. Жидкие деревца, по "пояс" погружённые в воду, раскачивали ветками; те, что посолиднее и ближе к берегу, стояли вроде бы неподвижно. И запах перепрелого, залежавшегося, своеобразный и какой-то по-особенному противный, был, разумеется, тут как тут. Ёж зажал нос, заметил, что они выехали на участок, где берег полностью скрылся из виду, и, не успев испугаться, обнаружил, что они причалили к невидимому за камышовыми зарослями бережку.

— Спасибо, друзья.

Дубнер слез со спин живого "транспорта", похлопал одного из перевозчиков по спинке.

— Следующий сеанс бесплатно, — мягко — так, что и неожиданно, — произнёс он.

Погалдев в ответ, громко, но неразборчиво, водоплавающие млекопитающие удалились, как и плыли, — группкой.

— Дубнер, ты отпустил их бесплатно, а что, обычно берёшь деньги? — проявил интерес Ёжик, очевидно, и не собиравшийся бороться с любопытством; он спрыгнул на сушу рядом с проводником.

— Должен же я что-то есть и чем-то пользоваться, чтобы жить.

— То есть с тобой расплачиваются бартером?

Дубнер смерил его хладнокровным взглядом, а именно таким, от которого холодела кровь.

— Много будешь знать — не успеешь насладиться жизнью.

— А мне думалось, там говорится...

Вздохнув тяжелее обычного, Дубнер ухватил Ёжика за ухо и поволок за собой попискивающего путника.

— Идя по миру, не отвлекайся на пустяки, например, болтовню, — поучительным тоном выразился бобёр-философ. — Понял?

— Ай, ай, ай, — ответил любопытствовавший.

— Вот и прекрасно.

Не усердствуя, однако и не выпуская ушко Ёжика из пятерни-молота, Дубнер дотащил востроносого до раскиданных на островке досок и дощечек.

— А для чего здесь... а-я-яй! Понял-понял!

Освободив ухо Ежа из плена, Дубнер раскидал в сторону несколько деревяшек, обнажив деревянную дверцу с кольцом. Подняпрягшись, открыл и приказным тоном попросил колкого лезть внутрь. Тот наконец-то почёл за лучшее смолчать; спустился по лесенке наподобие той, что видел в ходу под хижинкой, и, не успев в прямом смысле и глазом моргнуть, как загорелось освещение. Под потолком висели, слегка покачиваясь (от сквозняка?), лампочки; от одной к другой шёл провод, а ещё провода бежали по стене, а ещё подходили к приборной панели, а ещё на панели располагалось столько кнопочек и реле...

— И здесь тоже! — восхищению Ёжика не было предела. — Ты просто кудесник, волшебник от электричества!

— Ну-ну, — осадил его потеплевший, впрочем, Дубнер. — Это — лишь часть моей работы. Кстати, у меня дома немало электроприборов, просто ты вчера вечером и сегодня утром чересчур увлёкся офигиванием, хе-хе, вместо того чтобы смотреть по сторонам и видеть.

— Да, возможно.

— Точно тебе говорю. Ну что, пошли. — Дубнер утверждал.

Он двинулся по бесконечно растянувшейся арке туннеля.

— А...

— К Меду: он тебя проводит, чтобы я смог заняться насущными проблемами, твоим сюрпризом вот.

Ёжик с трудом подавил желание спросить, что же за сюрприз такой, потому заметил:

— Я знаю Меда.

— Слышал.

— Откуда? — не удержался-таки Ёжик.

Бобёр на ходу закатил глаза; поражённый, чуть покачал головой и насколько мог вежливо высказал наболевшее:

— Ты обладаешь потрясающей логикой. Я почти не удивлён, что выбор, по-видимому, пал на тебя, а не на кого-нибудь умного и молчаливого.

— А?

Объяснений не последовало; вплоть до берлоги Меда в длиннющей полутьме прохода хорошо слышались только шаги двух знакомцев.

Берлога Меда вынырнула из темноты неожиданно, как ночной зверь из кустов. Ёжик заволновался, испугавшись, наверное, что медведь рассердится из-за их раннего визита, но Дубнер негромко, почти шёпотом убедил: опасаться нечего. Добрее Меда только объевшаяся тростником, вечно улыбавшаяся панда, а у косолапого к тому же перед бобром должок: кто провёл в берлогу электричество, помог достать и настроить бытовую технику? Вот именно; так что, будь Мед хоть сто раз не рад, недовольство он оставит при себе.

Из темноты самодельной арки вышел на свет стоваттной лампочки владелец ПМЖ; пускай и выглядел заспанным, действительно встретил дуэт радушно.

— О, вы вдвоём? — выказал удивление Мед. — Приятно видеть обоих. Зачем пожаловали?

Ёж смутился, в основном из-за пижамы, которую носил санитар леса: растянутые футболка и штаны, белые, с бурыми мишками и ромашками, одуванчиками. Сентиментальный медведь!.. Да, уже исключительно ради этого стоило искать Дубнера.

— Провожаю паренька домой, — как положено, с неохотой откликнулся Дубнер.

— Он что-то натворил?

— Нет.

— Приходил к тебе за консультаций?

— Вроде того.

— Это... — Мед сделал паузу, — он?

— Вот и надо выяснить.

Ёжик, заинтригованный, что о нём говорят странные, необъяснимые вещи, подался вперёд, чтобы лучше слышать.

— Ты сказал о предначертании? — продолжал Мед.

— Сказал. — В голосе Дубнера отсутствовало выражение; строитель плотин и раньше говорил не очень эмоционально, теперь же чувства испарились до конца. Случайно? Ёжику показалось, что нет; да какое там, он почти в этом не сомевался!

Мед задал новый вопрос приятелю:

— И как?

— Как видишь.

— Может, не он?

— Но, может, и он.

— Я вообще-то мало доверяю предначертаниям, предсказаниям, пророчествам...

— Солидарен. Однако звук на месте.

Мед постучал указательным пальцем по громадной голове, а Дубнер кивнул, соглашась. Ситуация раззадоривала Ежа; определённо, речь шла о нём и о некоем предначертании. Конечно, иголка любил читать, регулярно получал от родителей новинки книжного рынка, ходил в лесную библиотек, скачивал произведения из Сети, но, разрази его гром, ничего не слышал ни о каких пророчествах. Дубнер же слышал, Мед тоже и, вполне возможно, кто-нибудь ещё, только не оттого ли, что они были слегка стукнутыми? Насчёт Дубнера не стоит сомневаться, наверное, — его изрядно тряхануло током.

"Как и меня, — пронеслась вдруг незваная мысль, стремительным всадником подняв тучи пыли-вопросов и скрывшись в неизвестном направлении. — Тогда если предположить, что я громом поражённый, то мне следует знать предначертание. А я не знаю. Так, может, и не следует?.."

Бесповоротно запутавшись, Ёжик отвлёкся настолько, что не слышал Дубнера с Медом — они окликали его. Был бы на месте Дубнера кто-то иной, бобёр или нет — не суть важно, он бы ограничился лёгким прикосновением, чтобы привести Ежа в чувство. Дубнер же отвесил предмету разговора увесистый подзательник, вдарив по незащищённой колючками области; Ёжик ойкнул — ещё бы, когда такой лапищей "будят", — потёр затылок, поинтересовался, в чём дело.

— В тебе, — по обыкновению, лаконично ответил Дубнер.

— Я отведу его домой, — предложил Мед.

— Будет нелишним. — Дубнер покивал.

— Хорошо, сейчас приду: переоденусь.

Не успел медведь скрыться в берлоге, как оттуда показалась его жена.

— Здравствуйте, мальчики, — сказала она мягким, но сильным голосом. — Что за шум? Футбол или налоги?

— Вот он. — Дубнер ткнул пальцем на Ёжика.

— Доброго дня, — смущённо, отчего ещё более вежливо, поздоровался тот, на кого показывали.

Веда, несмотря на рост и массу, выглядела превосходно: мягких тонов юбка, футболка подстать, изящная, но не чересчур сложная причёска, блестящие золотые серьги в ушах. С внешностью также наблюдался явный порядок — практически идеальная для медведицы талия, высокая и объёмная при этом грудь, стройные ноги, длинные, густо-чёрные ресницы. И при всём при том ни капли макияжа.

"Классно выглядит утром, — без тени заинтересованности, лишь из природного любопытства подумал Ёж. — Какая же она, должно быть, красивая днём, при нормальном освещении, на светском рауте или чём-нибудь вроде этого, где собладется дресс-код, строгий и впечатляющий?"

— Веда, — представилась медведица, протягивая лапу.

— Ёжик. — Он даже кивнул, чтобы усилить галантность.

Веда улыбнулась, и новообретённые друзья пожали лапы.

— А ты не он? — спросила жительница берлоги.

— Из предначертания? — рискнул предположить Ёжик.

Взоры уже обратились на его маленькую фигурку и застыли, будто примагниченные или приклеенные.

— Так ты всё знаешь, — мягко сказала Веда.

— Только то, что слышал от вас и от Дубнера с Медом, — честно призался Ёжик.

— А-а, хорошо. Ну, как бы всё ни сложилось, скоро узнаем.

— Думаете?

— Уверена.

Тут Дубнер сделал "фу-фу-фуф", сказал что-то наподобие "Время бежит слишком быстро, чтобы тратить его на бессмысленные разговоры" (и где только нахватался?) и подтолкнул Ёжика к Меду.

— Идите уже.

— Да, пойдём, парень, — позвал переодевшийся Мед, удаляясь по коридору-катакомбе.

Помахав на прощание Дубнеру с Ведой, колючий заспешил следом за очередным проводником, на сей раз более высоким и вежливым.

Они миновали несколько пролётов; где-то лампы работали едва ли не бесперебойно, где-то мигали, в одном из туннелей не горели вовсе, а в каком-то словно бы перемигивались. На всякий случай, Ёжик держался поближе к Меду, чтобы не затеряться, ведь длинные мрачные коридоры сменяли друг друга с непостоянной частотой, лампочка могла перегореть когда угодно — случалось и такое, — поэтому, чтобы не страдать от неожиданностей, надо к ним приготовится.

— Вы давно в Лесу? — поинтересовался Ёжик.

— Сколько себя помню.

— А когда стали санитаром?

— Когда по наследству эта должность перешла от отца.

— Нравится работа?

Мед всхохотнул.

— Другой-то не предвидится!

— Жаль. Извините, что спросил.

— Да всё в порядке, парень: если б я захотел печалиться, нашёл бы причину подостойнее.

— Согласен с вами.

— Сам-то чем занимаешься по жизни?

— Фермерством.

— Нравится?

— Достаточно: люблю землю, растения, солнце... природу, словом. Но хотел бы заниматься чем-нибудь другим.

— Например? — в голосе Меда скользнула сильная заинтересованность — если не примерещилось, конечно.

— Сам не знаю.

Ёжик крепко задумался в поисках ответа; Мед не торопил его, беззаботно насвистывая какую-то песенку. Так, незаметно, выглянул из-за угла овальный проём выхода, сквозь который лились, тая на ветру, солнечные лучи, проглядывала травка, зеленели кустарники. Они вышли под открытое небо из холма, что находился слева от Ежиного участка, отгороженный от прочего мира зарослями кустаринка и частичкой леса. Выбравлись на свет; вскоре тропинка привела их к домику Ежа.

Ведро был тут как тут, ему не терпелось узнать, что за тип сопровождает соседа, куда последний подевался, почему, для кого и ещё полным-полно вещей. Всё познаётся в сравнении, потому, если сопоставить любопытство Ёжика и желание выдра всюду сунуть длинный нос, окажется, что сравнивать и не стоило: это всё равно как пытаться поставить в один ряд рябь на воде и десятибалльный шторм.

— Здр...

Ведро хотел бодро поздороваться и уже приступил к реализации идеи, когда взгляд фермера-интригана упал на футболку Меда. И Ёжик рассмотрел предмет одежды только сейчас: на белой материи крупными белыми буквами отпечатали "Брат. Медбрат", а чуть ниже, такими же по размеру, но красными литерами значилось "Санитар леса". При виде таких слов глаза Ведра разбухли, как надутые гелием воздушные шарики, заметались мысли, даже несильно задрожали лапы.

"Вот оно, — обречённо подумал выдр, — вот он конец! А всё ведь начиналось просто здорово: наивный сосед по даче, которого можно обманывать, разводить на деньги, у которого можно красть всё подряд, который обязательно поможет, если его попросить... Хороший сосед, ничего не скажешь! Додумался настучать в правоохранительные органы!.."

Мед заметил, что мелкая дрожь постепенно захватывает тело Ведра и, сопоставив одно с другим, пришёл к выводу, что фермер его боится.

— Здр... хр-р... бр-р. — Тем моментом фермер безуспешно пытался закончить слово "Здравствуйте".

Медведь пришёл на помощь:

— Не волнуйтесь, я не к вам.

— Тр-р? — уточнил перешедший на невнятные междометия Ведро.

— И не к нему, нет. Я просто провожал Ежа домой.

Дачный мошенник перестал трястись, как продрогший на морозе зайка; облегчение крупными солёными каплями поползло по спине.

— А вот это правильно, — затараторил он. — Негоже одному по лесу бродить: опасно! И моя милиция меня бережёт. Да? Да! Спасибо вам, короче, и от меня тоже...

Мед покачал головой, сделав определённые выводы. Затем сказал Ведру "Пока", Ёжику — "Обращайся, если что", и, насвистывая прилипчивый мотивчик, удалился.

"И он наверняка слышит тот звук, — помыслилось Ёжику. — Сколько же их?.. Нас то есть, слышащих", — поправился он.

Пока игольчатый шёл к крыльцу, хитрый дачник следовал по пятам, тарахтя как можно громче и внятнее: Мед с коллегами должны же понимать, что на нём, на Ведре, не лежит ни единого правонарушения, что уж говорить о преступлениях! Если бы Ёж обратил внимание на соседа, то узнал бы, что тот никогда не крал у него свежую прессу, не тырил плоскорез, не воровал цветы с грядок, а однажды даже не умыкнул балку от крыльца, которую сам же, нет-нет, что вы, не выломал.

— Да ничего, всё в порядке. — Погружённый в мысли, как в патоку, рассеянно отозвался Ёжик; похлопал выдра по плечу, промахнулся и зашёл в дом, оставив говоруна наедине с его ораторской речью.

Ведро замер на полуслове, совсем сбитый с толку тем, что творится вокруг. Затем, поразмыслив и плюнув на Ежа с его закидонами, поспешно отковырял из дорожки странного дачника пару плиток, пригнулся к земле и метнулся домой. От глаз законного обладателя плитки, что случайно выглянул в окно, эта картина не скрылась, но никакого негатива не вызвала: как подсказывало чутьё, происходили иные события, сверхважные и по-настоящему интересные.

2/5

Как известно, нет ничего томительнее ожидания: мало кому понравится, скучая, придумывать способы, как себя развлечь, вместо того чтобы действовать. Так и Ёжик, существо по натуре энергичное, был вынужден то курсировать из угла в угол в комнате, то пропалывать уже прополотые грядки на улице, то беседовать с Ведром (что само по себе фантастично). Ни одно из занятий не помогало справиться с волнением — ожиданием изменений, и, возможно, приятных: Дубнер абы кому не стал бы делать сюрпризы. Наверное... Ёж не был полностью уверен. Бобру ничего не стоило уточнить, когда именно ждать новостей, но, возможно, он подумал, что предвосхищённый подарок — отнюдь не сюрприз. Или причина в другом, в чём-то не столь предсказуемом? Учитывая события последнего дня, довольно вероятно. Но, коли так, ожидание превратится в пытку: только представьте себе, не идти по дороге из жёлтого кирпича в Волшебную страну, а предвосхищать тот миг, когда тебя навестит сказочное. Не факт, конечно, однако и этот вариант сбрасывать со счетов не следует.

"Итак, что за новость принесёт Дубнер? — Ёжик погрузился в фантазии. — Наверное, нечто, связанное с его травмой, какой-нибудь прибор, который позволяет считывать звук ЖЖЖЖ и воспроизводить играющие в голове мелодии. Что-нибудь вроде приёмника, но работающего не на выход, а на вход, — на воспроизведение выхваченного из головы. Как бы его назвать... — Он припомнил несколько книг в жанре научной фантастики и придумал такое название: — Патовизор. От слов "телепат" и "телевизор"".

Не успел Ёжик подивиться, откуда в его разуме столь сложные понятия, у него, всю жизнь посвятившего грядкам и растениям, как мысль перешла на другую дорожку: "Стоп, я ведь даже знаю, что за штука "реверберация", о которой упоминал Дубнер, — это особый вид акустики, гулкий, чем-то похожий на эхо, но не создающий повторений. Ой. — Ежа отчасти напугало, а частично заинтриговала берущаяся изниоткуда информация, да к тому же специфическая. — Ладно, продолжим.

Если сюрприз — не проигрыватель и не новомодный телевизор, тогда что? Какие-нибудь вкусности? Нельзя отказываться от предположения, что сюрприз — просто подарок, сделанный от чистого сердца, безо всякой задней мысли. Сладости. Или одежда— сапоги, к примеру, в которых удобно ходить по болоту. Либо инструменты Дубнера... Да нет! С молотком он вряд ли расстанется, и с лобзиком, гвоздями, шурупами — чем там ещё пользуются бобры? И одежду зачем дарить — в знак дружбы, за то, что я отнёсся к нему по-нормальному?

Идеи, конечно, не больно-то реалистичные, однако я же не знаю Дубнера, вдруг он правда помешанный? У кого угодно поедет что угодно, если тебя тряхануло электричеством, как... меня. — Ёжик вернулся к оставленной было мысли и, чтобы отгородиться от неё, инстинктивно потряс головой, усиленно переключаясь на следующий предмет. — Дубнер, помнится, заявлял, что наш разговор не окончен, а будто бы есть много вещей, которыми стоит поделиться... Если я правильно понял. И если это стремление не надумано, под маркировкой "сюрприз" в коробке может скрываться любая вещь.

Но с чего я взял, что сюрпризом станет вещь, то есть нечто материальное... и почему думаю, что сюрприз обязательно будет?"

Мысли окончательно сперва разбередили сознание молодого лесного обитателя, а потом всё там смешали. Чтобы отвлечься, он уселся за компьютер, включил операционную систему "Doors". Экран украшали стильные обои с "аппликацией" из мировых достопримечательностей и дверей. Очень эффектно смотрелась, например, в правом верхнем углу пирамида, в которую звала войти распахнутая дверь в стиле хайтек. Или сейфовая дверь в плотине, расположенная по центру экрана, внизу: возле неё сидела сорока, пытавшаяся подобрать код к цифровой защите, и выражение морды взломщика ясно говорило, что тот порядком утомлён. Но Ёжик не собирался бессмысленно проедать плод времени, да и сто раз уже имел счастье лицезреть красивые, креативные, необычные картинки на десктопе. Потому юзер вышел в Сеть; старенький компьютер "Octium" благосклонно запустился и открыл браузер "Gold". Щелчок "мышью" — из закладок выбран сайт "морекниг.лес"; там, в "Новинках", отыскалась пара не читанных пока книг любимых авторов. Ёжик заказал издания, переведя с карточки на счёт магазина нужную сумму. Первая книга называлась "Сто миллиардов имён Вселенной" и была сборником рассказов знаменитого фантаста, подписывавшегося псевдонимом А. Дарк. Второе издание включало в себя несколько коротких романов братьев-гиперреалистов В. иН.Пеле, в том числе сложнейший "Герой и пустота" и знаковый "Цифры".

Ёжик открыл ознакомительные фрагменты, просто так, чтобы чем-нибудь себя занять, отвлекаясь от мыслей о Дубнеровом сюрпризе, а они продолжали лезть в голову.

"Сюрприз необязательно окажется приятным... Может не понравиться мне, или он вовсе придумка Дубнера..."

Творились, без сомнения, непредвиденные, необычные вещи, только в высшей степени нечёткие. Подобным образом видит цветную рябь человек с плохим зрением и без очков: вроде бы что-то есть, некая цветная муть, а на деле — словно бы пустота.

"Гроза, встреча с Дубнером, странный разговор, подземные ходы — слишком много открытий за раз", — пришёл к выводу Ёжик.

Тут раздался стук в дверь — внезапный, но подоспевший как раз вовремя, чтобы не дать колючему зверьку опять уползти в путаные, шумные, небезопасные джунгли пустых догадок. Он выключил пожилой компьютер, спрыгнул с вертящегося стула, больного чем-то вроде артрита, открыл дверь; на пороге, улыбаясь, стояли родители Ёжика.

— Привет, родной.

— Привет, пап, мам.

Отец оделся в гости по-обыкновенному — та же наполовину военная форма, наполовину костюм рыбака (даже продавец, в лотке которого ёж-старший купил эту специфическую вещь, не знал, что продаёт её); те же сапоги с завёрнутыми краями; те же непонятно зачем перчатки; та же сетка от комаров, сейчас закинутая на широкополую шляпу цвета хаки.

Мать была в сверкающем чистотой платье, где надо скрывавшем, а где надо подчёркивавшем нетривиальную фигуру ежихи; платье, равно как и шляпку, украшали цветы на белом фоне, красные, синие и зелёные, приятных глазу оттенков; на плече висела светло-коричневая дамская сумочка; невысокие туфли сильно разведённого розового цвета и тонкие белые перчатки завершали картину.

Мать неспроста выглядела более по-городскому, чем отец: из них двоих именно она родилась в шумном городе, встретила там совершеннолетие и пробыла до двадцати лет, прежде чем приезжий красавец в лице Ёжикинова папы увёз её в нешумное, романтичное местечко Номтрё. Добра они в этом живописном уголке жили-наживали недолго, потому что какой-то дебошир выстрелом из огнемёта спалил бОльшую часть домов дачного посёлка. Процентов 90 всех строений, сделанные из дерева, сгорели до основания; остальные 10% — каменные и кирпичные — отделались "лёгким испугом": опалёнными стенами и расколовшимися окнами, а ещё разрушенными садами: их ведь не укрыть толстой стеной.

Родственники обнялись, расцеловались, перекинулись двумя-тремя ничего не значащими фразами; потом Ёжик с родителями прошли на кухню. Помещение, где обычные продукты превращаются в волшебные вкусности, встретило троицу радушно: милыми, мягких оттенков шторами, давно используемой, но функциональной, надёжной электроплитой, вазочками с комнатными растениями, подсолнухом в большом горшке слева от подставки, где стоял тоже неновый, однако отрабатывающий на сто процентов все вложенные в него средства тонкоэкранный телевизор.

— Я открою окно? — спросил Ёжик. — С утра готовил яичный салат — запах до сих пор не выветрился.

— Да, конечно, сын, — рассеянно ответил отец, усаживаясь на твёрдый удобный стул с высокой спинкой, сделанный в стиле ретрокантри, а со временем, кажется, пропитавшийся этой атмосферой по самые концы ножек. Включив телевизор на первом попавшемся канале (Центральный 2), отец стал смотреть новости.

— У тебя тут так здорово, — произнесла мать, обнимая сына, — но, мне думается, некоторая смена обстановки пошла бы на пользу дому. И тебе.

— Ма-ам...

Ёжику не дали договорить:

— Помню-помню, обещала не вмешиваться в твою жизнь, но ведь ты живёшь, как...— Она не могла подобрать слово.

— Здешний, — не отрываясь от экрана, подсказал отец.

— Верно! Спасибо дорогой.

Отец не отреагировал: передавали прогноз погоды, не вызывавший у взрослого ежа доверия, однако за годы постоянных просмотров заставивший с собой считаться.

— Мам, я и есть здешний, живу-то в лесу.

— Мне бы хотелось, чтобы ты добавил в свою жизнь немного разнообразия...

Ёжик собрался с силами и перебил:

— Меня устраивает нынешнее положение вещей. Мам. Правда.

Она выслушала, покивала.

— Да-да, не сомневаюсь, только имей в виду всё же. Хорошо?

Пришлось капитулировать, хотя бы на время, иначе, такими темпом и способом, никогда не дойдёт до чая.

— Хорошо.

— Мать дело говорит.

Отец выдал стандартную фразу, не оборачиваясь. На канале Ц2 начинался футбольный матч, полуфинал какого-то очередного кубка; играли Нил Юнайтед и Морентина. Состязание само по себе интереса не представляло, однако команды в плей-офф вышли сильные, что обещало захватывающее зрелище: отец предпочитал болеть не за кого-нибудь, а за футбол, даже когда играли его любимые команды. Точнее, особенно когда они играли: по заведённому распорядку подлости, твои команды проигрывают чаще, чем его или её, при этом неважно, за кого ты болеешь.

— Я понял, — с некоторой долей обречённости уведомил Ёжик.

— Слышала, у тебя картошку украли? — обеспокоенно поинтересовалась мать.

— У меня? — Он вначале не догадался, о чём речь, но потом сопоставил факты. — Значит, вы опять посылали мне что-то, а оно не дошло?

— Да, во-о-от такой, — мать размахнула лапы, — мешок с картошкой.

— М-м-м, — уже понимающе промычал Ёжик. — Наверное, Ведро взял.

— Украл?

— Позаимствовал. Да бог с ним: пусть картошка достаётся тому, кому она больше нужна, — то ли философски, то ли шутливо изъяснился Ёж.

— Ну... как хочешь... хотя мне совсем нетрудно с ним поговорить.

— Хочешь — пообщайся, буду только рад. Просто это вряд ли что-нибудь изменит.

— Понимаешь, если бы не твой говорливый почтальон, которого мы случайно встретили по дороге, никогда бы не узнали об этом. Кстати, с этим зайцем, Косяком, всё в порядке? По-моему, он плохо ориентируется в пространстве.

— Это давняя истории, могу как-нибудь рассказать. А вообще Косяк нормальный, только... такой вот. Непривычный.

— А, ясно.

— Ну отлично. Тогда предлагаю побеседовать о более злободневных вещах, — он улыбнулся, — на вас чай заваривать?

— Угу, — угукнул отец.

— С удовольствием, — несколько невпопад ответила мать.

— С мятой, с мёдом, со всем вместе? С чем-то ещё?

— Угу.

— С удовольствием.

— Ну понятно...

Ёжик подошёл к шкафчику с чаем, кофе, солью и остальным в таком роде; едва худенькие коротенькие ножки встали на мыски, чтобы их обладатель мог добраться до чая в пакетиках и сахара в кубиках, как раздался стук в дверь, не то чтобы настойчивый, но внушительный. Это сперва напрягло, а потом Ёж догадался, кто стучит, бросил родителям "Не волнуйтесь", хотя те и не намеревались волноваться, пробежал в коридор, распахнул дверь.

Дубнер вошёл в дом без единого слова, даже не поздоровавшись. Огляделся по сторонам, увидел на кухне Ежиных родителей, еле заметно приветственно им кивнул, затем обратился к Ёжику:

— Одевайся.

— Как... сейчас? Но я...

— Думаю, стоит отложить другие дела, — предвосхитил Дубнер.

Ёжик засомневался: взгляни из одного положения и решишь, что бобёр говорит правду, но, с другой стороны, чётко ощущалось исходящее от парапсихолога безумие. Или колючий зря волнуется? Раньше-то он не общался с животными странными, ни на кого не похожими... Здесь опять всплыла ассоциация с самим Ёжиком, с вызывающими недоумение переменами в его жизни, а кроме того, с не убирающимся из головы звуком ЖЖЖЖ, который перестал усиливаться и "играть" всё чаще, но определённо не желал прекращаться. Проще говоря, Ёж тоже сумасшедший; так стоит ли двум психам бояться друг друга? Ну конечно, нет! Им стоит дружить, хотя бы по той причине, что они оказались в меньшинстве.

Носителя иголок эта мысль отчего-то развеселила, он извинился перед матерью с отцом за то, что не может составить им компанию, и стал одеваться.

— Сынок, ты куда? — спросила заволновавшаяся мать, появляясь из кухни; отец так и продолжал смотреть телевизор: Нил на тот момент обыгрывал Морентину 2:1.

— Пойду проветрюсь с господином Дубнером.

Мать подозрительно взглянула на бобра, тот ответил ей безразличным взглядом. Ежиха подошла к сыну, взяла его за локоть, прошептала на ухо:

— Я не хочу, чтобы ты с ним ходил.

— Почему?

— Он выглядит... ненадёжно.

— Не больше, чем папа.

— Да, но...

— Мам, извини, мне пора.

Но мать удержала его за локоть.

— Подожди-подожди. Безусловно, у меня нет права тебя неволить, только ходит много разговоров о Дубнере. Не хочу, чтобы мой сын рисковал собой.

— Сын уже вырос, мам. За два с лишним десятка лет можно было заметить, а ты по-прежнему пытаешься меня контролировать, пусть и реже.

Сделав вид, что ничего не услышала, она попыталась перевести диалог в другое русло:

— Об этом бобре ходят слухи пострашнее, чем о людях.

— Знаю, слышал. Но мне правда пора, мамуль. Извини. — Он поцеловал родительницу в лоб, осторожно высвободил лапу. — Парадную дверь закройте своим ключом, когда будете уходить. Пока, пап.

— С двух метров по воротам не попасть — да, это настоящее мастерство! — донеслось в ответ с кухни.

Дубнер что-то побурчал, и они с Ёжиком вышли на улицу.

Озадаченная поведением сына, который, как ей увиделось, разительно переменился, мать ежиха ещё какое-то время стояла в коридоре, смотря на закрытую дверь. Потом вернулась на кухню, к мужу, что громко и искренне переживал за обе команды (счёт к тому времени был ничейным, 3:3, и матч радовал не только количеством забитых голов). Но не успела сесть за стол: в дверь забарабанили. Под ликование отца, когда Морентина закатила Юнайтеду четвёртый мяч, мама вышла в коридор, распахнула дверь.

— Слушай, я тут... — раздалось с крыльца — и внезапно прервалось.

При виде матери соседа Ведро застопорился, проглотил заранее подготовленную речь; лапа с потрёпанными, мечеными картами скользнула за спину. — Не знал, что вы приехали. Здравствуйте,— пролепетал он.

Мать, будучи не совсем в курсе происходящего, вежливо поздоровалась, пригласила выдра в дом. Ведро не сопротивлялся: прозвучало ответное приветствие, и хорёк (не по происхождению — по натуре) шмыгнул в внутрь. Ведро наглел на ходу, даже на бегу: стоило матери Ежа закрыть дверь и повернуться, как он предложил ей сыграть в "дурака". На деньги, ясное дело, иначе неинтересно. Ежиха решила посоветоваться с мужем:

— Милый, ты "за"!

— Да-а-а! — проорал милый, когда футболисты забили миллионный, наверное, по счёту гол; отец перестал следить за тем, кто впереди, и уже кричал больше по привычке.

— Он "за". Тогда и я "за". — Мать внимательно поглядела на Ведро.

С лица мигом исчезла ехидная улыбочка.

"Ну, здравствуйте, лёгкие деньги", — подумал хитрец-сосед.

"Ну, здравствуй, профан", — безо всякого выражения на лице помыслила госпожа Ежовая, пятикратный обладатель звания "Лучший игрок в покер", трижды лауреат премии "Идеальный блеф", победитель "Олимпийских карточных игр", неоднократный призёр "Официальных вседворовых состязаний", женщина по прозвищу Коварная лапа. И, по совместительству, жена организатора ВОЛП — Всепланетного Общества Любителей Преферанса, единственного зверя, получившего награду "За выдающиеся достижения во всех играх", легендарного игрока, создателя десятка новых карточных игр и организатора сети школ для юных картоманов "Блеф и К№".

Похоже, кое для кого вечерок намечался преинтересный...

3/5

Дорогу через густые леса и туннели под землёй они проделали вместе; Дубнер уверенно шагал, Ёжик поотстал от него на полкорпуса, то и дело прибавлял шаг, попутно удивляясь, как это бобёр, при его-то весе, умудряется преодолевать длинные расстояния спортивной ходьбой, чуть ли не бегом.

Когда дистанция закончилась, они оба вынырнули из люка, Дубнер попросил подождать на кухне и ушёл, правда, совсем ненедолго: через минуту-две он вернулся, держа в лапах её. Колкий даже не сразу понял, что ему показывают, потом сильно удивился, потом начал вспоминать, видел ли когда-нибудь её в таком виде, а потом совсем уж растерялся, запутавшись в мыслях, рассуждениях, предположениях.

Это была гитара... и она выглядела прекрасно! Чудесно, восхитительно, по-настоящему привлекательно. Ёж никогда бы не подумал, что предмет может вызывать столь бурные чувства. Но она вызывала: своей грушевидной формой, рождающей многочисленные ассоциации; натуральным дубовым цветом, который не подделаешь, — он ясно свидетельствовал: Дубнер сделал гитару из того куска, что "пытался" пришибить Ёжика. Довольно толстые, но не чрезмерно, металлические струны золотого оттенка тянулись от нижнего порожка к колкам, и почему-то при взгляде на струны представлялись зверьки, воздевшие лапы к облакам, о чём-то просящие. Ниже лежало что-то чёрное, с маленькими магнитами, скруглённое по бокам и прямых линий сверху и снизу. Чёрный же трёхпозиционный рычажок располагался ближе к краю.

Электрик-парапсихолог хотел, наверное, помочь, но добился обратного: Ёжик перестал что-либо понимать. Если это гитара, почему она настолько странно выглядит? Дырки в корпусе нет — возникнет ли резонанс?.. Хм-м, откуда он взял это слово, "резонанс"? Неизвестно из каких далей пришло знание и насчёт реверберации. Ну, это всё второстепенно, важнее, есть ли у гитары сустейн при отсутствии дыры в деке? Это же не классическая или акустическая гитара, она похожа, скорее, на... электрическую! Ёжик задрожал при одной мысли об этом: неужто электрогитары сегодня существуют? Неужто они когда-то на самом деле были, а не остались в мировой памяти лишь как давние, полупозабытые сказки? Они ведь никому не нужны: кто мечтает об электрических гитарах? Разве что роботы, усложнившиеся и уверенно шагавшие вперёд, а в последние годы даже обгоняющие сами себя.

— Гитара, — с выражением зомби повторил Ёжик.

Дубнер понял, что надо взбодрить приятеля; ущипнул за лапу, подождал, пока короткохвостый ойкнет и потрёт предплечье, после чего сказал:

— Это действительно она, что бы ты ни думал. Уж постарайся не упасть в обморок, когда я кое-что о ней расскажу. Обещаешь?

— Постараюсь, — уже не испуганно, а настороженно среагировал Ёжик.

Дубнер показывает ему гитару без полой деки, на что-то неясное намекает, ведёт себя с каждой минутой всё страннее. Надо присмотреться к нему и вовремя сделать ноги, если он взаправду ненормальный. Хотя нормальность понятие не столько относительно, сколько несуществующее: для людей нормально обрасти шерстью, совершать бессмысленные поступки, регрессировать, а для животных — наоборот. Если не принимать во внимание досужие разговоры, слухи-сплетни о прошлом, о предначертании или преписании, или как его там — в общем, обо всём этом, то станет очевидно: отдельные личности разнятся, подобно снежинкам, чья форма постоянно меняется. Нет двух одинаковых снежинок и, вероятно, не появится; то же и с животными, людьми, растениями, грибами...

— Так вот, — начал Дубнер, — гитара эта — твоя.

Ёжик выкатил глаза.

— Да погоди таращиться, — немного раздражённо пресёк приступ изумления бобёр; Ёж послушался, перестав таращиться, но волнение никуда не ушло. — Музыкальный инструмент, который тебе показываю, я сделал специально для тебя.

— Но для этого же надо много времени.

— А чем, по-твоему, я занимался вечером, ночью и утром?

— Гитарой?

— Молодец, догадался, — иронически похвалил Дубнер. — У меня было много информации: давно собирал её. Плюс навыки, что не пропьёшь и не потеряешь, как говорится. Плюс встреча с тобой: гораздо проще создавать вещь для кого-то, когда видел эту личность, знаешь её пропорции, толщину пальцев, рост, вес и т. д., и т. д.

— Но... зачем она мне?

Дубнер рассмеялся — впервые громко и незлобиво одновременно.

— Играть, парень, играть.

— Но я никогда не думал... — затушевался Ёжик. — То есть, не умею... Как играть, когда не знаешь основ...

— Ну, основы, положим, тебе известны: ты же видел по телевизору концерты и, наверное, бывал на них, ты слышал по радио и музыкальным центрам записи различных групп, ты не мог заснуть из-за балакающей под окном молодёжи, которая умеет играть, дай бог, несколько боатных аккордов.

— Ну-у, это да...

— А ещё ты смотрел на то, как двигаются лапы при игре на гитаре, — верно?

— В-верно.

— Значит, определённую теоретическую базу приобрёл, азы, основное. Теперь дело за малым — сыграть, если, конечно, я не ошибся на твой счёт.

— У меня не получится сыграть, захочу я или нет, — обречённо выговорил Ёжик; ему хотелось извлечь из инструмента пару нот хотя бы, однако он реально глядел на вещи.

— У тебя, может, и не получится. А у тебя и другого тебя?

Ёж завис; придя в себя, постарался прояснить ситуацию:

— Другой "я"? Кто это и как его найти?

— По-моему ты уже нашёл, — загадочно ответил сумасшедший и вместе с тем поразительно разумный Дубнер. И негромко объяснил: — Звук ЖЖЖЖ.

— Думаешь...

— Думаю.

Мастер протянул гитару. Ёжик с небольшой опаской взял её, чуть не уронил, однако удержал, и, чтобы быть уверенным в сохранности инструмента, сел на стул, а гитару положил на колени. Стул подскрипнул, но не повалился: коротколапый выбрал наиболее стойкий.

Лапы подрагивали; справившись с волнением, Ёжик провёл по струнам, испытав при этом наистраннейшее чувство: будто бы звук ЖЖЖЖ выбрался из головы, протёк по его телу, достиг руки и, сойдя с неё на гитару, пробежал по струнам, чтобы родить чистый, объёмный, красивый аккорд.

— Это ми на открытых струнах, — пояснил Дубнер.

— Да. — Ёжик знал это — но откуда?!

— Ты ощущаешь, как прибывают знания, — описал бобёр состояние приятеля.

— Откуда... почему... не понимаю... — сбитый с толку, опасающийся вновь играть на гитаре, Ёжик протянул её Дубнеру и попросил рассказать, в чём дело.

Дубнер мягко улыбнулся, а не усмехнулся даже, чем, по правде говоря, смутил новоявленного музыканта ещё больше. Принял гитару, осторожно поставил в углу.

— Она подождёт тебя здесь, а я покуда кое-что тебе расскажу, Ёжик. Ты ведь этого хочешь?

— Д-да, — подтвердил тот, к кому обращались.

— Что ж, начнём тогда, как водится, с самого начала...

— С людей, что ли? — попытался пошутить слушатель.

А отшельник взял, да и согласился:

— С них самых. Всех фактов не знаю — и сомневаюсь, что кто-либо знает вообще, но чем богат, тем рад буду поделиться. Не поручусь за точность, события до сегодняшнего дня развивались примерно так.

Когда-то давно, я бы даже сказал давным-давно, нашу планету населяли совершенно другие, мало похожие на нас существа, и всё-таки наши братья. Мы называем их людьми, потому что это "имя" досталось нам в память о прошедших веках: один исследователь, осматривая тысячелетние окаменелости, обнаружил в пещере скелет удивительного существа. Его конституция ничуть не походила на нашу, она была гораздо более пропорциональной, и разве только симметричность сложения говорила о том, что мы связаны с ним родством. На стене пещеры, в полутора метрах над телом существа, вырезали послание всего из двух слов: "Мы — люди". Ну, эту историю тебе уже наверняка кто-нибудь рассказывал.

Позже в разных частях света стали находить другие "захоронения", и рядом с некоторыми телами обнаруживались надписи вроде той — так мы, животные, узнали ещё одно полумифическое слово, "человек". Рисунки и надписи на пещерных стенах позволили нам подключиться к информационному каналу прошлого; нам поведали самые невероятные вещи, которые мы взяли на вооружение в быту, и надеюсь, в этом мы не ошиблись, учитывая плачевный пример людей.

Итак, судя по многочисленным находкам, по технике и предметам быта людей, они жили почти как мы, но не столь мирно; войны, то и дело начинавшиеся, чтобы прекратиться и дать начало новой войне, оплели планету паутиной и сжимали схватку своего металлического кулака, грозя разрушить мир до основания. Собственно, примерно это и произошло, когда с небес стали падать космические яйца, как их прозвал наш знаменитый учёный, филин Штейн.

Ёжику не терпелось спросить, что это за яйца такие и чем всё закончилось, но он прикусил язык, понимая, что происходит нечто невероятное, что мир для него меняется, и, надо полагать, навсегда. Дубнер тем временем перешёл к новой части повествования:

— Они-то, яйца эти, и превратили нашу Сферу, любимую планету, в заражённый полигон; они уничтожали всё подряд, не спрашивая разрешения. — Шутка вышла вымученная, и даже сам Дубнер ей не улыбнулся: ещё бы, речь-то шла о незавидной судьбе целого земного шара. — Ну, положим, сами яйца и не могли ни у кого ничего спросить, тогда как их создатели, помешанные на ненависти, специально хранили молчание.

— Создатели?! — Ёжик не утерпел-таки. — Так они были... искусственными?

— Угу, — безэмоционально подтвердил Дубнер. — Больше скажу, то никакие не яйца, а некое смертоносное оружие, лишь по форме их напоминающее.

— Красть у природы задумку, чтобы извратить её... — Ошарашенный Ёжик попробовал на слух эту фразу, и она ему жутко не понравилась.

— Ты верно подметил. Но ведь так происходит издревле и будет происходит впредь. На что похожа телебашня? На дерево. Автомобиль? На насекомое. А гитара — на грушу, прямоходящую даму или уж на нечто совсем неприличное. Так и космические яйца из металла, радиоактивности и гнева только лишь напоминают предметы, дающие жизнь, — на деле же жизнь забирают.

К удивлению, хотя уже не столь сильному, Ёжик понял смысл слова "радиоактивность", а ещё ему на ум пришли слова "атом", "ядерный", "бомба". Не ускользнул от ума колючего и заложенный в них смысл. События сменяли друг друга всё быстрее и интереснее... правда, и более пугающе.

— Но при чём же здесь гитара? — Ёж недоумевал. — И мы с тобой, и звук ЖЖЖЖ, и...

Бобёр жестом попросил собеседника прерваться.

— Слушай до конца.

Ещё в детстве ты узнал о том, что жили на свете люди, создания, не пощадившие ни природы, ни себя. Но как это случилось, никто тебе не объяснил, правильно? Вижу, что правильно. Мы, знающие, стараемся не упоминать выражений "ядерная бомба" или "его предначертание", в целях безопасности, но больше для того, чтобы жить мирно. Если же о предписанном или о смертельных грибах узнают те, кому не надо... — Дубнер не договорил, что "прозвучало" яснее всяких слов. — Но когда-нибудь пришлось бы рискнуть, больно уж много сходится.

— Что именно?

Дубнер проигнорировал вопрос — может, тоже в целях безопасности — и продолжил:

— Яйца выглядели впечатляюще, когда летели на землю, словно родившиеся в космосе и выпавшие оттуда. Они набирали колоссальную скорость, а когда наконец падали, раскалывались; из них вверх взлетал желток, овеянный густыми облаками, и, возможно, нет на свете зрелища более впечатляющего. Однако за красотой крылась смерть; не могу да и не хочу рассказывать, что случилось с теми людьми, которые не избежали воздействия расколотого яйца. Сознавали люди, что делают, или нет? Вне зависимости от ответа, в мире для них ничего не изменится — так и будут они, обросшие, кричащие, шататься по планете.

— А я думал, побасенки о людях — это всего лишь... побасенки.

— И не видел ни одного?

— Нет.

— Ничего, если я не ошибся, ещё увидишь и собственными глазами убедишься. А теперь сыграй что-нибудь. — Дубнер снова протянул Ёжику гитару.

— Но я... — попытался повторно возросить игольчатый.

— Просто — сыграй.

Ёжик не стал спорить и принял из мощных лап гитару; посмотрел на неё, повертел в руках, осмотрел — чисто из любопытства. Затем положил на колено, зажал простой аккорд (E), провёл пальцем по струнам сверху вниз, и вдруг воздух будто бы застыл в ожидании. Подёргав несколько струн — поочерёдно верхних и нижних, — Ёжик сменил аккорд на не более сложный, A, и трижды сыграл струны в порядке 3, 2, 1 (нумерация струн на гитаре начинается снизу). После чего прозвучала кода, похожая на вступление: Ёжик провёл пальцем по струнам, только по пяти, а не шести, ведь басовая первая не входила в аккорд ля, который играл молодой музыкант.

Когда стихла последняя нота, Ёжик обратил взгляд на Дубнера и прищурился: показалось, что свет, просачивающийся с улицы, приобрёл в яркости. Заметив реакцию молодого гитариста, бобёр качнул головой, подбадривая и вместе с тем выражая понимание.

— Предопложение оправдалось, — произнёс электрик.

Встал со стула, походил по комнате в тишине: Ёжик пока боялся снова играть на гитаре. Закончив променад внутри дома, Дубнер плюхнулся своей немаленькой массой на стул, абсолютно безразличный к тому, сломается под ним предмет мебели или же нет.

— Я не могу играть; слышу, хочу, пытаюсь, но не могу. Это не для меня. — Дубнер говорил не по обыкновению споро. — А у тебя выходит... уже вышло! И лучики, тепло, солнце — ты же их почувствовал?

— Что-то вроде да. Мне показалось, что погода за окном...

— Показалось! — Дубнер всплеснул лапами и расхохотался, заодно таким образом снимания накопившееся за два дня напряжение. — Ему показалось! Вы только послушайте!

— А разве нет? — Ёжик был сбит с толку и не знал, чему верить.

— Вот что я тебе скажу: побольше делай вещей, которых не понимаешь, но в которых нет зла. Тоже не понял? Ну да и без разницы.

Смысл же, дорогой Ёж, вот в чём: я делал гитару и для себя и пытался перенести в неё звук ЖЖЖЖ. Я занимался абсолютно тем же, чем и ты несколькими минутами ранее. Хотел играть, но мне желание не помогало, а только мешало. Когда на первой работе узнали о моём увлечении, то тут же подготовили приказ об увольнении. И общаться со зверями, не понимающими, каково это — слышать, крайне затруднительно. Потому я и стал отшельником, потому и не злюсь, что меня ударило током, возможно, что-то закоротив, но что-то и заставив работать. Я потерял невесту, работу, жилище, а вместо этого приобрёл цель. Надеясь непонятно на что, я долгие годы ждал, и когда Мед показал мне листки с предначертанием, что он бережно хранил, стало ясно: ожидание не прекратится до тех пор, пока кто-нибудь ко мне не придёт.

Хочешь знать, как выглядит предначертание? Полностью не смогу описать, потому что Мед срисовал со стены той пещеры лишь отдельные фрагменты: они с экскурсией лазили в пещеры прежних, и время на пару с боязнью потеряться не позволили другу зарисовать всё. Да и возможно ли это? Сомневаюсь.

— Так что же было в предначертании?

— Фигура. Фигура ежа, одной рукой держащего гитару, а другую воздевшего к небу в непонятном знаке, где оттопырены два пальца — указательный и мизинец. Далее шло слово "импровизация"; чуть ниже "Песня Ёжика"; и ещё ниже — знак, который, готов спорить, пригрезился тебе ночью.

Ёжик опешил: поверить ли во всё это? Или усомниться в здоровье Дубнера? Второе проще... но правильнее ли?

— Дубнер, а почему ты не можешь играть?

— Потому что я — не ты.

Погрузившись в размышления, Ёжик опустил руку на гитару и случайно задел верхние бас-ноты, ля и ми, то есть те же, что сыграл аккордами минут пять назад. И свет словно бы стал немного глуше, однако ощущения неприятности не родилось. От греха подальше, Ёжик снял гитару с колен, поставил, прислонив грифом к столу, а декой — к своему стулу. Только сейчас иголка заметил, что у музыкального инструмента гриф по форме напоминает мордочку ежа. Или — Ежа?..

Всё это было в вышей степени загадочно и интригующе.

— Это замечательная гитара, — сказал Ёжик первое, что пришло на ум.

— Ты даже не представляешь насколько.

— У неё очень громкий, чистый, ложащийся на душу звук, несмотря на то, что она не подключена к усилителю.

— Думаешь, не подключена? Хе-хе. И про громкость звука в точку. А хочешь ещё сюрприз?

— Э-э?..

— Я узнал об этом давно, но не мог проверить в силу причин, о которых упоминал. Возьми гитару.

Заинтересованный, Ёжик послушался.

— А теперь сыграй что-нибудь, в голове представляя, как это должно звучать и что звуку следует быть громче.

Не особо веря в сказанные Дубнером слова, Ёж, тем не менее, поступил, как ему сказали: ударил по струнам, представляя себе более внушительный по всем параметрам звук. Следом произошло то, что заставило Ёжика вжаться в спинку стула: аккорд грохотом разнёсся по кухне, погремев посудой, пораскачивав лампу, испугав одинокого паучка на потолке. И аккорд этот, насколько оглушительный, настолько и чудесный, подарил Ёжику ощущение вселенского, которое рождается, когда человек занимается своим делом и оно получается.

Дубнер смотрелся совершенно беззаботным.

— А теперь сыграй то же самое, но со звуком ЖЖЖЖ, — радостно предложил он.

Ёжик повиновался, только чуть убавив "громкость".

Гитара заиграла-запела-заревела — он, подлинный звук ЖЖЖЖ, что не спутаешь ни с каким другим, скользнул из головы Ёжика в руку, из руки — в гитару, а из неё, посредством струн и чего-то, очень напоминающего магию, наружу, в мир, в кухню. Звук зарядил атмосферу энергетикой, и точно бы температура в помещении поднялась градуса на два.

— My temperature is rising, — сказал Дубнер на одном из языков древних.

Цитировал ли он? Скорее всего, да, однако тогда получалось, что и насчёт температуры Ёжик не ошибся.

Но постойте! Не означает ли это, что он, простой лесной зверёк, умеет с помощью электрогитары как-то влиять на окружающее?! Да нет, бред. Бред Дубнера, который тот пытается внушить и ему... Но нестерпимо хотелось поверить!

Дубнер покивал и указал на гитару.

— Это электрический инструмент, — как бы между делом уведомил он.

— Невозможно, — прошептал Ёжик, — их больше не осталось. Все забыли, как их делать, если вообще когда-нибудь помнили.

— Знаю. Но это — электрогитара.

— Не понимаю... где же провод? Или беспроводной училитель.

— Ты задал этот вопрос и тем самым показал, что начинаешь понимать.

Казалось, выпучить глаза ещё больше невозможно, но Ёжику удалось это проделать.

— Она играет от меня?!

Дубнер развёл руками.

— У меня было время попрактиковаться в создании электротехники, много о ней почитать, нарыть прочую информации, на первый взгляд, не имеющую отношения к гитарам, поэтому музу для тебя сконструировал быстро. "Муза", кстати, не образное выражение; греческий предревнейший язык утверждает, что как раз её, вдохновительницу, советчицу, музыку, слово "гитара" в переводе и означает. Тебя, между прочим, шибануло удобнейшим образом, спасибо, — пошутил Дубнер. — Хочу сказать, ветка грушевидной формы идеально подошла для гитары. Хех, я рад, что не прогадал. Только, слышишь, Ёж, будь осторожен с силой, особенно когда понял её; сомнительно, что к тебе пришло полное осознание, но граната в руках глупца зачастую гораздо опаснее ядерной бомбы, принадлежащей мудрецу.

— Всё, я запутался, — честно признался Ёжик.

— Распутаешься.

Дубнер заулыбался — невиданное зрелище! — подошёл, похлопал собрата по плечу.

— Люди сами превратили себя в таких; это произошло под воздействием желтка космических яиц, хотя, думаю, ты вспомнил истинное название этих кошмарных вещей и ещё много чего, жившего внутри мировой музыки.

— Излучение?

— Именно.

— И спасения для них не было?

— Был: не начинать войну. Теперь же они скачут голыми и обросшими шерстью по деревьям, как мы в прошлом.

— Да что ты такое говоришь!..

— Я знаю что. Всё циклично, всё повторяется, разве тебе не сказали? — Кратко посмеявшись, Дубнер слегонца похлопал Ёжика по плечу. — Людей осталось не много, и они, похоже, стоят на пути вырождения. Но в то же время им ещё можно помочь, и помощь эта придёт не от кого-нибудь, а от нас с тобой, от остальных зверей, от правильно применённых навыков.

— Ты уверен?

— Нет. И ни единое живое существо, попавшее в такие обстоятельства, не может быть уверено. Но я надеюсь, предполагаю, думаю.

— И действуешь, — прибавил Ёжик.

— Безусловно, куда без этого?

После этой фразы в беседе наступила долгая тишина, означавшая — разговор окончен, по крайней мере, на данный момент.

— С твоего позволения, я пойду, Дубнер.

— Да-да, конечно. Гитару прихвати.

Ёжик ещё раз обдумал только что принятое решение, не нашёл, что оно идёт от трусости, и лишь тогда сказал:

— Думаю, не стоит. Пусть побудет у тебя.

— Убеждён?

— Да нет. Но так, наверное, пока будет лучше.

Дубнер не стал спорить.

— Хорошо, иди. В добрый путь и час.

— И тебе всего наилучшего. Проводить?

— Да нет, не утруждайся, дорогу я запомнил. У меня много недостатков, однако забывчивость в них не входит.

— Ха-ха! Молодцом. Практически рок-н-ролльная шутка, уважаю.

— А?

— Да ничего-ничего, иди. Если нужна будет помошь, обращайся.

— Договорились!

— Ну и замечательно. Считаю, у парапсихолога обязана быть пара для психологии. — Дубнер расплылся в искренней широкой улыбке.

Ёжик сказал что-то вроде "А-а, да" и вышел за порог с намерением действительно уйти домой. Но отсутствовал зверёк всего минуты две: на краю болота он заметил страшную, обросшую высокую фигуру, которая копалась в кусте малины, занесённом сюда неизвестно каким ветром. От чавкания фигуры делалось не по себе, и почему-то из-за присутствия прежнего — а то был, вне всякого сомнения, он — на душе становилось тревожно. Всплывало в сердце некое ощущение неправильности... Впрочем, Ёжик, подобно всем достаточно наивным существам, обладал восприимчивой натурой, а натура заговорила с ним на повышенных тонах:

"Ты что делаешь? Решил всё испортить? А как же перемены в жизни — к лучшему, конечно? А как же утолённое любопытство? Как возможность помочь ближнему и остальным зверям, и людям?.."

Ёж не стал дослушивать внутренний голос, вернулся в "обитель" Дубнера, извинился перед владельцем, вслед за чем взвалил увесистую гитару-музу на плечо и, вторично попрощавшись, отправился домой. Недолго поглядев за Ёжиком из окна, Дубнер занялся другими насущными делами, в особенности сушкой недавно собранных в лесу за болотом лисичек и яблок.

4/5

Придя домой, Ёжик решил первым делом изучить гитару, чтобы понять, что она такое, зачем нужна и почему попала именно к нему. А случайно ли попала? Или это было неизбежно? В любом случае, вот он, вот гитара, и он уже играл на ней, рождал страннейшую до невозможности музыку, ощущал энергию, которую не описать словами, а ведь, считай, пару раз коснулся её, и только.

Сидя на стуле, он посмотрел на гитару, аккуратно положенную в кресло, вещь строгую, величественную внешне и хрупкую, творческую внутри. Музыкальный инструмент, хочешь — не хочешь, ассоциировался с особью женского пола, и сходство родилось не сейчас и не у Ёжика; его издавна заложили в обработанный мастерами кусок дерева. Узнать бы, кто создатель струнной музы, поговорить с ним, потому что из-за бесчисленных, бесконечно сменяющих друг друга вопросов у Ежа плавилась голова. Отличный ребус придумал Дубнер, ничего не скажешь, но надо его решать, иного выхода Ёж не видел.

А гитара стояла себе в кресле, указывая наверх, в небо, стратосферу, космос. Конец грифа, чуть скруглённый, стремится пронзить пространство, желая достичь цели; струны вытянулись в струнку, словно (и Ёжик улыбнулся забавному сравнению) змейки в солярии. Остальные элементы ребуса тоже пребывали в спокойствии, однако не их владелец.

"У меня есть гитара, но я не чувствую себя её обладателем, — внезапно подумалось Ёжику. — Да вообще, если разобраться, жизнь моя после той грозы пошла наперекосяк, в ней поселилось множество чудных событий и ощущений, и гитара — одно из них. Может, и не следует полагать, что я её хозяин?.. Господи, да чего мучиться! — Уголки губ приподнялись в улыбке. — Вот же источник моих вдохновения со смущением, надо лишь взять его в руки, сыграть что-нибудь".

Так он и поступил: подошёл к креслу, где возлежал загадочный предмет, поднял его лапками с обрезанными ногтями; повертел, порассматривал и, вздохнув скорее из-за томительного ожидания, чем от беспокойства, сел в кресло. Вырез в точности совпал с ногой-гитара легла на коленку как влитая. Ёжик прочистил горло, безо всякой причины, просто волновался. Начиная общаться с музыкальным предметом, для пробы провёл по открытым струнам. Гитара откликнулась немедля, зазвучала хрустальными колокольчиками, чисто, стеклянно и всё равно живо. Ёж потрясённо качнул головой, ловя себя на мысли, что к этому звуку никогда не привыкнешь до конца, слишком он самобытный и прекрасный.

Колючий стал играть те же аккорды, что и в домике Дубнера. Беспрекословно исполняя его прихоти, гитара своим стеклянно-изумительным звучанием претворяла задумки Ёжика в реальность. Полянка за окном утопала в солнечных лучах, что прибывали и прибывали, превращая зелёное в жёлтое. Но времени удивляться дальше не было — почувствовав себя увереннее, игольчатый стал импровизировать. Вначале удавалось с трудом, шло много дисгармонических нот, аккорды рождались или, кто знает, вспоминались не без труда. Солнце будто реагировало на занятия Ёжика: когда он играл "хороший" аккорд, беззаботно разгоралось, а если аккорд плучался "плохим", с грустью гасло.

Гитарист отогнал незваные, ненужные мысли на край сознания, сосредоточившись на игре. Вот уже аккорды извлекались более осмысленные, вот появились гармоничные сочетания. Здесь он дёрнул пару струн, и получилось мелодично, а тут сыграл приятную последовательность нот, использовав арпеджио, или, по-дворовому, перебор. Существовали различные техники игры на гитаре, а у него всё выходило как бы непроизвольно.

"Непроизвольно, да не совсем!" — показалось Ёжику.

И на то были причины: например, музыкальные термины, в которых юный музыкант прекрасно разбирался, хотя представления не имел, откуда они взялись в памяти. Или аккорды. Или бой правой лапкой. Мелодии, полностью импровизированные либо продуманные... легато, пассаж... тональность... многое другое. Он не мог знать таких вещей, и, тем не менее, знал.

Закончив дёргать по одной струне, Ёж взялся импровизировать созвучиями, после совместил оба способа, а затем придумался рифф, построенный на четырёх аккордах. Ничего проще и мощнее, ничего более настоящего он не слышал. Откуда появляются подобные музыкальные фразы? Откуда и для чего взялось словосочетание "музыкальная фраза"? Какое отношение к происходящему имеет он? Неизвестность способна разрушить горы или свести с ума; сочтя, что первым заниматься рано, а вторым и вовсе не стоит, Ёжик несколько раз сыграл рифф, от которого веяло дымом, водой и звукозаписывающей компанией. Далее отзвучала не ударная и не очень трудная, однако непередаваемо притягательная партия песни, что навевала мысли о лестнице, небе и ангелах. А после молодой зверь воспроизвёл гитарный кусок из песни, придуманной им только что... ну, или пойманный откуда-то, скажем, из ноосферы, обительницы идей. Захотелось написать текст к этим несложным зубодробительным аккордам — Ёж примерно представлял, о чём там пойдёт речь. На ум пришли слова "chance", "showmaker", "wall", "no one"... Создавать песню из фрагментарных наработок, наверное, не очень-то легко, но он уж постарается.

Чуть-чуть попев, с переменным успехом, под своё музыкальное сопровождение, он принялся измышлять новые мелодии. Сперва Ёж записывал всё на бумажку, для чего приходилось откладывать гитару, в то время как он решил сегодня полностью посвятить себя ей. Да и, как выяснилось, в записях не было смысла: единожды придумав гитарные или вокальные партии, автор не мог забыть их — столь глубоко отпечатывались в мозгу фантазии.

Под конец упражнений Ёжик попытался отрегулировать громкость; попытки с десятой удалось передать желание гитаре, и она послушалась. Прозвучала ещё пара-тройка песен, где присутствовал чистый звук ММММ (так его назвал лесной гитарист), а после несколько вещей с драйвовым ЖЖЖЖ.

"Странно, что Ведро не прибежал, — кладя гитару обратно на кресло, подумал Ёж, — не мог же не слышать моего "концерта"".

Легонько усмехнувшись, зверёк поднастроил гитару (снова помогло таинственное наитие), поднялся со стула, потянулся, зевнул и посмотрел на висящие над входом квадратные часы. Начало второго ночи! Ничего себе он засиделся... давно пора на боковую. Он лёг в постель, укрылся одеялом и, стараясь выгнать из головы мешающие спать образы, закрыл глаза. Теперь заснуть не давало жжение в подушечках пальцев левой руки, которой он зажимал струны.

"Нарабатываю профессиональные мозоли", — пошутил про себя Ёжик.

Сладко улыбнулся и, расслабившись, наконец уснул.

Наутро Ёжик быстренько поел и так же, в темпе, собрался, чтобы с утреца прийти к Дубнеру. Колючему нужен был совет, а лучше — много советов, поскольку ситуация вырисовывалась малопонятная.

"Надеюсь, Дубнера заинтересуют мои успехи и он что-нибудь посоветует, когда я поиграю".

Бобёр, по мнению Ёжика, не выглядел как самое доброе существо в мире, но его не овевал и ореол враждебности.

"Да что рассуждать? Скоро на месте узнаю".

Однако добраться до хижины психолога-мастера не удалось — только зверёк подошёл к двери, как раздался вежливый, однако настойчивый стук. Открыв парадную дверь, Ёж с удивлением обнаружил за порогом Дубнера.

— Можно войти? — не злобно и без привычного сарказма спросил бобёр.

— Да-да, конечно, — ответил приятно удивлённый Ёжик, отступая в сторону, чтобы не преграждать путь консультанту.

Дубнер огляделся с видом умудрённого экскурсиями зверя.

— Играешь? — осведомился он затем.

— Пытался.

— И как результаты?

— Не то чтобы очень... То есть кое-что получается, но не всё. Гитарные партии не удаётся продумать и исполнить целиком. Нет и целых песен, только намётки.

— Всё правильно, всё правильно... — пробормотал бывший электрик.

— Что именно?

Он вздохнул, как будто умудрённого зверя повезли на бесконечную по счёту экскурсию.

— Присяду? — Он указал на стул.

— Располагайся, чувствуй себя свободно, — радушно отозвался Ёж.

Дубнер то ли воссел, то ли плюхнулся на стул, своей массой заставив его жалобно скрипнуть, хлопнул ладонями по коленям и снова обратился к Ёжику:

— Настала пора приоткрыть тебе ещё одну тайну, до которой, впрочем, ты мог и сам додуматься.

Колючий уместился в кресле напротив загадочного парапсихолога.

— Как ты понимаешь, — начал Дубнер, — эта гитара не просто гитара и не только музыкальный инструмент, она нечто большое, производное небесных сфер.

— То есть? — не понял новорождённый музыкант.

— В моей речи будет достаточно сложных слов, так что готовься. — Дубнер всхохотнул, ещё раз ударил руками по коленям. — Инструмент, сделанный мной для тебя из дуба, вообще не должен бы звучать, по крайней мере, как электрическая гитара, техника производства которых давно утеряна. Но она всё-таки звучит. Почему?

— Э-э. — Ёж задумался. — Её что-то заставляет звучать.

— Всё так. Или почти так. Если бы ты верил в сверхъестественные возможности шестиструнки — а тебя придётся в них поверить, уж извини, выбора нет, — чем именно ты объяснил бы её... назовём это "фантастичность".

Ёжик ненадолго задумался.

— Звуком ЖЖЖЖ? И ММММ?

— Верно. — Дубнер степенно кивнул. — А откуда они взялись?

— Появились в моей голове.

— А с чего вдруг?

— Ну, я... ударился о дуб, по-моему, и головой тоже. И молнии сверкали, прямо рядом со мной, и жутко напугали. Одна вроде бы даже в линию электропередач попала.

— Угу. Понимаю, что ты не электрик, но всё же: если бы через твоё тело прошла молния, что бы от тебя осталось?

Ёж пожал плечами.

— Да ничего, кучка пепла.

— Точно. Но ты ведь жив.

— Эм... Хочешь сказать, молния меня не убила, из-за чего в моей голове зародились звуки ММММ и ЖЖЖЖ?

— Примерно так. И больше скажу: есть вероятность, что молния тебя искала, нашла, однако ей помешали воплотить план в действительность.

Глаза Ежа расширились от ужаса.

— Спалить меня?

— Ага. И что тебя защитило — главный вопрос. Меня-то, как помнишь, тоже защитило нечто неизвестное.

— Но ты, кажется, не можешь играть на этой гитаре? — вспомнил иголка.

— Мне под силу подёргать несколько струн, более-менее воспроизвести довольно простой рифф из тех, которые играют в голове, но и только. И мощный звук, жжжжужжащий и ммммычащий, мне вытолкнуть в реальность не под силу. Вначале это немного печалило, но потом я свыкся с мыслю, что искали не меня.

— Кто искал? — недоумённо спросил Ёжик. — Или что?

— Во-от. Правильные вопросы задаёшь. Хотел бы я знать. Есть пара предположений, но они палкой по луже писаны. — Дубнер замолчал, задумался не надолго, а потом добавил: — Самая вероятная версия — судьба.

— Судьба тебя спасла?

— И меня. И тебя. И наверняка ещё какого-нибудь бедолагу, у кого в голове рождаются мелодии. Только бедолага и я не подходили на роль тех самых гитаристов, а ты вот подошёл.

— Что во мне такого особенного? Я же вроде как самый обыкновенный, ну, в смысле, никогда не чувствовал в себя ничего экстраординарного.

— Это бы неплохо выяснить. — Третий удар раскрытыми ладонями по ногам. — Позволишь? — Он указал на гитару.

— Бери-бери.

Игольчатый передал инструментальную музу Дубнеру. Тот вновь плюхнулся на стул, опять вынудив несчастного поскрипеть, положил левую лапу на лады близко к грифу, а правой ударил по струнам над декой. Раздался приятный, что-то удивительно напоминающий и отчего-то едва ли не волшебный аккорд, потом ещё один и ещё. Дубнер играл боем, неплохо, но заметно хуже Ёжика, и звук слышался не громкий, не сочный.

— А теперь попробуй ты сыграть эту партию, но до конца — я её не доиграл, -предложил, протягивая гитару, изготовитель инструментов.

— Но как?! — опешил Ёж. — Я ведь не знаю, что играть.

— А ты всё же попробуй.

— Ну ладно, попытаюсь.

Он положил руку приблизительно как Дубнер и постарался воспроизвести его манеру игры; гитара оказалась настроена на звук ММММ, величественный и чистый, однако, помимо звука, ничего не получилось, Ёжик сбился.

— Нет-нет, не пытайся повторить меня, играй сам, по-своему, просто ту же партию.

— Хорошо. Кхе-кхе. — Ёж зачем-то откашлялся и, изгнав из головы посторонние мысли и вслух досчитав до четырёх, предпринял вторую попытку.

Это было волшебно: гитара или рубила, или пела, или всё вместе, но вместе с почти что громогласным звуком ММММ простая заводная мелодия раскрыла свой немалый потенциал. Ёжик притопывал в такт ритму, Дубнер — тоже.

— А теперь, — сказал бобёр, — попробуй уменьшить звук. Не сосредотачивайся — лишь попробуй.

Услышав совет, Ёж перестал отвлекаться на что-либо, "приказал" гитаре петь тише, и, о чудо, уровень звука уменьшился раза в полтора.

Дубнер довольно хрюкнул.

— Прекрасно, не то твоих соседей перепугаем, хе-хе. Ну а сейчас отключи ММММ и подключи ЖЖЖЖ.

— Так же? — продолжая играть, поинтересовался молодой музыкант.

— Да, точно так же.

Ёжик послал мысль гитаре, и мелодия внезапно преобразилась, ошарашив коротколапого; энергичная музыка стала чуть более грязной и агрессивной, но и более ритмичной, драйвовой.

— Во-от, — сызнова протянул Дубнер.

Доиграв партию до конца, Ёж, часто дыша, уставился на гитару; он повернул её к себе "лицом", чтобы лучше рассмотреть, понять, что она такое, но это было ему не под силу. Возможно, пока.

— Почувствовал, как мелодия в голове приобретает окончательные очертания? — полюбопытствовал бобёр.

— М, — выдавил ошилелый Ёжик.

— То же самое происходило и со мной. Но ты — ты — можешь играть!

— А откуда... откуда ты узнал?!

— Ну, во-первых, я потомственный электрик, знать многое об электричестве — моя обязанность. А во-вторых, знаком с предначертанием.

Казалось, нельзя было удивить больше, но Дубнеру это удалось.

— С предписанием?! — чуть ли не выкрикнул игравший.

— Или так: у него может быть много названий.

— Но где...

— Ладно, чем меньше ты будешь знать о предначертании, или предписании, если тебе угодно, тем лучше всем.

— А, — только и смог вымолвить Ёж.

— А теперь последняя вещь на сегодня, хотя не по значимости.

Ёжик тут же приготовился к новым открытиям.

— Не кажется ли тебе, что погода за окном слишком облачная, что малой толики солнца и его тёплых лучей не помешало бы твоему лесу?

— Ну-у... может быть. А что...

— Вот и сыграй что-нибудь спокойное, светлое, мажорное с мыслью об этом.

— А именно?

— Не-эт. Сам, без моих дальнейших подсказок.

Слегка растерянный, Ёж перевернул гитару.

— А как играть мажор?

— Думаю, ты уже знаешь — или знал с самого начала. Со мной происходило примерно так же, если сделать скидку на то, что я не ты.

— Понятно.

Озадаченно пожевав губы, Ёжик исполнил с помощью арпеджио короткую мелодию, буквально секунд на тридцать-сорок; потом его пальцы соскользнули со струн, и он едва уберёг гитару от падения. А за окном, словно бы откликнувшись на призыв или на самом деле отозвавшись, разошлись облака, проступило солнце. Грядки, поляна, лес заиграли радужными золотыми красками, все зацвело, принимая и отдавая солнечный свет.

— Погода... — выдохнул Ёж. — Она изменилась...

— Её изменили. — Дубнер назидательно воздел указательный палец вверх.

— Кто? Я?!

— И потому, — продолжил бобёр свою мысль, — по праву создания, нарекаю гитару именем Dubner Weathercaster. А то, что обрело имя, — обрело жизнь.

Ёжик решил внести ясность:

— Ну, почему "Дубнер" — понятно... А "Везеркастер" — это заклинатель погоды, получается?!

Дубнер спокойно, даже не улыбнувшись, кратко кивнул.

Ёж пребывал в прострации, силясь понять вещи, которые пониманию, может, и не поддавались.

За окном светилась погода. Чуть-чуть погорев, солнце вновь ушло за облака, только ведь это вовсе не означало, что его не было.

5/5

Ещё несколько раз колючий клал пальчики на струны "Везеркастера", но почему-то так ничего и не сыграл: ни мелодии, ни музыкального отрывка, ни единой ноты. Стыдно и неприятно было признаваться в этом (хотя бы и самому себе), однако он боялся. Только чего? Гитары? Инструмента, задуманного, чтобы дарить радость исполнителю и слушателям?.. Да, похоже, именно её, и подобное несоответствие тем более усиливало страх; а если уж вспомнить о необычайных возможностях деревянного произведения искусства, голова не просто шла кругом — отказывалась верить в происходящее.

И, тем не менее, он верил; он играл на гитаре, он слышал звук ЖЖЖЖ, он видел, как менялась погода, и он разговаривал с Дубнером, знавшим намного больше него. А потому, хочешь или нет, от изменившейся действительности не спрятаться. Нет, можно, конечно, попытаться, вернуть музыкальный инструмент, сказать, что обманул бобра, подшутил над ним и что он теперь волен морочить мозги кому-нибудь другому, выпроводить гостя, вернуться в дом и, попив горячего чайку и расслабившись, обо всём забыть. Заманчивая идея! Только забудется ли?

— Ёжик, ты что притих? — позвал задумавшегося иглокожего Дубнер.

— А, — встрепенулся тот. — Да так... понимаешь... — Ему стало не по себе от собственных же мыслей: ладно, проявить трусость. Но предать друга, пусть они и знакомы какие-то часы?! Ну уж извините! Кто бы ни руководил его судьбой или не пытался в неё вмешиваться, если вообще существуют какие-либо высшие силы, он не позволит пятнать своё имя и портить жизнь тем, кем дорожит.

А странный бобёр, надо признать, оказал на Ежа немалое влияние, и, быть может, именно необычностью поведения и характера — сложно жить в Лесу, среди животных наподобие Ведра, и время от времени где-то глубоко внутри ощущать себя одиноким. Непонятым, забытым, брошенным. Естественно, то лишь мысли, а всё-таки, найдя родственную душу, нельзя её терять, грех, причём, пожалуй, ещё больший, чем предательство.

— Догадываюсь, о чём ты думаешь, — мягко произнёс Дубнер. — Когда меня шибануло, в голову столько неожиданных вопросов налетело. А потом ответов, а затем они смешались. — Он потрепал Ёжика за плечо, ойкнул сквозь сжатые губы, уколовшись, но руки не отдёрнул. — У тебя появились трудности — это веселья не добавляет; но без трудностей нет успехов, нет нас, нет самой жизни. Понимаешь? Раньше было проще, раньше ты кушал, выращивал, общался и развлекался — теперь же у тебя есть цель. Хорошо это или плохо? Не знаю, — честно сказал экс-электрик. — Что мне известно абсолютно точно: сложностей не избежать, больших ли, маленьких ли. Тебе выпали большие, да, увы. Хотя вдумайся, насколько расширилась твоя стезя. Не веришь мне?

Ёжик неопределённо пожал плечами.

— В любом случае, твоё право, — продолжил монолог Дубнер. — Если не хочешь ответственности, заяви прямо, я не обижусь, пойму, заберу гитару и уйду. Но если же в тебе есть смелость и желание пройти неизведанным путём, чтобы в конце... — Он недоговорил.

Слушатель аж встрепенулся.

— Почему ты замолчал? Что ждёт в конце? Нечто жуткое, верно? Потому ты меня уговариваешь?

— Я тебя не уговариваю, соглашаться либо отказываться — твоё решение. А что наступит в конце, я не в курсе. Да и существует ли на свете тот, кто прозрел тайны бытия? Сомневаюсь, иначе бы о нём давным-давно говорила вся округа. И жить такому созданию наверняка тяжелее и грустнее, чем нам с тобой.

— Отчего же?

— Он познал очень многое — чем заниматься дальше?

— Жить? — предположил пушистик с иголками.

Дубнер поджал губы, обдумал Ежиную фразу и наконец уважительно кивнул.

— Лично я согласен. Ну, что решил? Бросаешь музыку к Ведровой бабушке?

Ёжик задорно рассмеялся.

— Нет уж! Надо глянуть, что случится после.

— Молодец, только тренироваться не забывай: талант талантом, а куда он без тебя?

— Никуда?

— И снова ты прав.

Новоявленный гитарист притянул к себе рабочий инструмент, провёл коготками по струнам: сначала сверху вниз и снизу вверх, а потом в произвольном порядке. Оба зверя тут же обернулись на звонкие стуки, раздавшиеся с улицы; крупный, но редкий грибной дождь выбивал неспешный ритм по крыше домика, падал в пахучую, сочную зелёную траву, растворялся в лужах, а полнеба, если смотреть из окна, заняла чёткая, будто нарисованная кистью, дуга-радуга.

— Будем пробовать, — подвёл итог Ёжик.

Настроив погоду на лёгкий, приятный лад раннего лета, то есть разобравшись с лишними тучами и отрегулировав работу солнца, вымотанный ёж и уставший бобёр сели попить ежевичного соку.

— Не знаю, откуда у тебя обнаружился такой масштабный талант, — лихо кусая одно медовое печенье за другим и запивая их соком, вещал Дубнер, — может, причина та же, что у меня.

— Разряд тока? — уточнил схватывавший на лету Ёжик.

— Угм.

— Весьма вероятно: я же почувствовал себя немного иным в грозу, точнее, после удара молнии. А ещё точнее, после того как меня шибануло веткой.

— Рядовой случай, не обращай внимания. Главное, не забывай про способности, учись с ними жить и использовать их во благо.

— А кому какая разница, что я делаю? Помогаю погоде с помощью гитары или сушу грибы.

— Тоже не знаю. Но, наверное, смысл есть, и веский.

— Подозреваю, что да.

Хрум-хрум, хлюп-хлюп — сокопитие продолжилось, и диалог также.

— Мне думается, — рассуждал Дубнер, — ты представляешь собой... проводник.

— Постой-постой, — приостановил его Ёж. — Я не из железа, я — обычный лесной зверёк.

— Обычный лесной зверёк с музыкально-звуковой проводимостью, нужно полагать.

— Нужно?

— Вероятно.

— Лады. И почему же я не похож на остальных?

В порыве энтузиазма Дубнер размахнулся рукой, и сок из чашки пролился на скатерть.

— В том-то и дело: похож. Да что там, ты такой же, как все. Однако...

— Однако?.. — Ёжик насторожился.

— Однако умеешь слышать музыку или, возможно, звук. Умеешь их складывать, играть и превращать в произведения с перегрузом.

— А откуда, кстати, берётся перегруз?

Бобёр ответил, разом опорожнив чашку с ежевичным соком и набив рот медовым печеньем.

— Бобытийная бобряжённось.

Сосед по столу выпучил глаза.

— Прошти, — извинился Дубнер, прожевал еду и произнёс внятно: — Событийная напряжённость, ну, по моим догадкам.

— Теория вероятности? — выдохнул остроносый.

Поверить в чудесную гитару — дело отнюдь не из лёгких, а принять в качестве данности, что ты важная фигура в играх реальности... Не-э-эт! Вот этоготочноне может быть!

— Теория напряжённости, — между тем объяснил хвостатый строитель. — Я тут прикинул, многое сходится. Например что? — сам задал себе вопрос Дубнер и немедля сам ответил: — Несколько удивительных совпадений привели к появлению у тебя способностей— раз. Погода реагирует на сделанную из природных материалов гитару — два. Произведённый из натурального дерева инструмент "чувствует" тебя и окружающую среду — три. Плюс электричество, плюс общее беспокойство, плюс наши с тобой философские дебаты. Не спрашивай, система ли это... — Бобёр внезапно замолчал, таинственно приподняв брови, и Ёжику пришлось закончить предложение за собеседника, шёпотом:

— ...хоть и похожа, словно сестра-близняшка.

Тут сок закончился, печенье — одновременно с ним. Еж подумал, что засиживаться в гостях, пускай причина и позволяла, совсем неприлично; поэтому он аккуратно вылез из-за стола, почувствовал, что съел чуть больше сладостей, чем, наверное, требовалось, и сказал Дубнеру "До свидания!".

— Уходишь? — немного удивился и слегка расстроился хозяин дома. — Тебя проводить?

— Да нет, спасибо... Если что, на гитаре поиграю. — Было неясно, шутит Ёжик или нет, однако гитару он всё же прихватил, да не выказав притом ни малейших сомнений.

— Удачи, — напутствовал бобёр, убирая со стола. — Приходи завтра или когда сможешь: кажется, с этого момента наши пути нескоро разойдутся.

— Обязательно приду, и, думаю, как раз завтра.

Одевшись, Ёж вышел на улицу; Дубнер провожал гостя взглядом из окна. Пока зверёк с толстенькими короткими ножками вышагивал по мокрой траве, в голове его вертелась жизнерадостная мелодия. Он стал напевать её и поглядывать по сторонам: вот ласточка пьёт из лужицы; вот гриб растёт, шляпка вся мокрая; вот капает с деревьев, листва на которых лучится от влаги. Красиво! Он замер на месте и залюбовался округой.

"Солнце играет в воде, вода капает с проводов, — проносились в сознании мысли, — провода бесшумно "несут" электричество, электричество создаёт звук, звук извлекается из струн, а на струнах гитары..."

Неожиданная догадка обрушилась на него, подобно недавнему ливню; Ёжик хлопнул себя по лбу и стремглав понёсся обратно к домику бобра. Запыхавшийся зверёк вбежал в прихожую и, уставившись на друга, стал приводить дыхание в порядок.

Дубнер приподнял бровь.

— Это входит в привычку. Ёжик, ты бы не загонялся зря...

— Погода! — отдышавшись, воскликнул колючка. — Погода, понимаешь?!

Электрик в отставке не понимал.

— Что погода?

— Ну, была же засуха, — попытался пояснить Ёж.

— И?

— А потом гроза, дождь, молнии — и я научился играть на гитаре. На "Везеркастере". Который ты сделал. Ты. Это твой"Дубнер Везеркастер".

Домовладелец раскрыл большой рот.

— Всё-таки система... — выдохнул он.

— Ага, — подтвердил Ёжик. — И знаешь, что я думаю?

— Э?

— Лес не переживёт второй такой засухи: надо что-то делать! Играть... хотя бы для начала!

Ёж в нетерпении смотрел на Дубнера, а тот вдруг сделался до поразительного спокойным, даже зевнул.

— Хорошо, что всё выяснилось, — просто заметил он. — Подожди здесь, сейчас принесу партитуры с табулатурами.

Часть 3. Соло

1/5

Ёжик плюхнулся колючками в кресло и положил гитару на коленки. Перед ним на небольшом круглом столике лежала ни больше ни меньше гора испещрённых музыкальными знаками бумажек. Партитуры с табулатурами, которые и обещал принести Дубнер и которые должны были помочь новоявленному музыканту познать все радости музыки.

И не только радости, как выяснилось, потому что читать с листа у Ёжика совсем не получалось.

— Я не обучен нотной грамоте, — объяснил он. — Да и гитару впервые в жизни в руках держу.

Дубнер пожевал губы.

— Это плохо, — вынес он вердикт. — Вернее, не смертельно, но не очень хорошо.

Он встал со своего места и походил туда-сюда по домику, заложив руки за спину и что-то негромко приговаривая.

— Что ты хочешь сказать? — подал голос немного смутившийся Ёж. — Я тебя не слышу.

Бобёр остановился и, подняв голову, вперил взор в балки; кажется он что-то придумал.

— Настрой покуда гитару, — серьёзнее некуда изрёк он, — а я закончу с измышлениями.

— С какими?

— С крайне важными для нас.

Больше выудить из электрика оказалось невозможным. Что ж, колючий гитарист поудобнее устроился с инструментом, на котором предстояло играть, и стал крутить колки и дёргать струны, и прислушиваться к получающимся звукам.

Оторвавшись от размышлений, Дубнер покосился на друга. Тот поймал взгляд хозяина дома и только пожал плечами.

— Похоже, у меня не слишком хорошо получается.

— Похоже на то, — согласился Дубнер. — Это от отсутствия опыта. Однако времени учиться у нас нет: можем не успеть разобраться с засухой.

— А она настолько страшна? — удивился новоиспечённый музыкант.

— Ещё бы! — И конструктор гитары даже всплеснул мощными руками. — Ты разве не видел листовки с прогнозами от нашего главного метеоролога Фили?

— А в них есть что-то нехорошее?

— Значит, не видел.

— Так уж вышло, — взялся объяснять Ёжик, — что я постоянно пропускаю мимо глаз прогноз погоды, и всё потому, что расклеивает его Косяк, а у этого зайца врождённые проблемы с глазами. И, возможно, головой. По телевизору же метеорологические сводки я частенько пропускаю.

— Ладно-ладно, — прервал собеседника бобёр, но только лишь для того, чтобы посильнее замахать руками и эмоционально описать ситуацию: — Понимаешь ли, в чём дело! Засуха, что надвигается на нас, не просто сильнейшая — она самая сильная из всех возможных! Такой не было сотню лет, а может, и вообще никогда не было. В этом году лето грозит иссушить все грядки, сжечь все парники, испарить природные источники с водой и нанести непоправимый вред многим жителям. Мне-то проще: я построил регулируемую камеру с десятью погодными режимами. Просторная, с холодильником, душем и кроватью, она наверняка решит температурные проблемы.

— И где она сейчас? — не прекращая крутить колки, поинтересовался любопытный Ёж.

— Стоит внизу, в гараже. Как спустишься в подземелье, сразу направо. Но не в том дело! — Дубнер совсем заволновался. — Я-то как-нибудь справлюсь, спасибо навыкам электрика, а вот что делать с остальными?!

— Выходит, ты о них заботишься?

— То, что некоторые... личности обходятся с тобой неправильно, грубо и даже противоестественно, не даёт тебе права уподобляться им. Запомни, Ёжик.

— Запомнил, — уверил Ёжик. — Но дальше-то что? Нотной грамоты я не знаю, а без неё сыграть не смогу. Возможно, мои музыкальные экзерсисы и помогли бы (хотя лично я сомневаюсь: слишком много чести), но...

— Во-первых, — наставительно начал Дубнер, — отставить упаднические настроения. Понял?

— Понял.

— А во-вторых, — в том же духе продолжал бобёр, — ты настроился?

— Почти... вроде бы...

Дубнер поцокал языком, выражая определённую степень нервозности и нетерпения.

— Вот не люблю, когда всякие мелочи выползают наружу, чтобы мешать, — пояснил он свою реакцию. — Ладно, кончай крутить колки и попробуй сыграть.

Ёжик выполнил первую часть просьбы, а насчёт второй заметил:

— Но я ведь уже пробовал.

— А теперь ты попытаешься сыграть то, что я насвистываю.

И отшельник принялся свистеть. Ёж как зачарованный вслушивался в мелодию, что выводил Дубнер: с одной стороны, невероятно простую, всего-то четыре ноты, но, с другой, какую-то... невероятно сильную, даже в таком исполнении.

"Нет, не "сильную": должно быть другое слово, — подумалось Ёжику. Он подыскал замену. — Эта мелодия словно бы раскачивает меня на волнах... "Качающая", вот! Или... или — "качовая"!"

Дубнер перестал насвистывать и, уперев руки в боки, внимательно-неодобрительно воззрился на приятеля.

— Эй, Шарик... то есть, это, Ёжик! Ты чего уснул?

— Я не уснул, — тут же откликнулся шарообразный. — Просто задумался.

— Нашёл время! — И в словах бобра скользнула тень негодования; впрочем, зная характер музыканта-электрика, в том не находилось ничего удивительного. — Давай, я снова насвистываю, а ты играешь! И на сей раз не вздумай дремать!

Стараясь подстроиться под ритм и мелодику, что слышал, Ёжик переставлял пальчики одной руки на грифе, а второй дёргал струны. Он искал, искал правильное сочетание нот и сравнивал его с дубнеровским свистом, однако, как бы близко он ни подходил к правильному решению, в итоге оно упархивало прочь.

— Нет, так тоже не выходит. — Дубнер выглядел расстроенным.

— Надо просто немножко подождать, — уверил Ёжик. — Сейчас я прилажусь.

— Нет-нет-нет, — не согласился бобёр. — Причина в другом: мы ищем ответ, но не в нужной плоскости.

— А?

— В общем, нужно поменять тактику. Давай вообще откажемся от моей помощи.

Ёжа ошарашило подобное предложение.

— В смысле? Но у меня же не получится...

Изобретатель и дослушивать не стал:

— А с чего ты взял? Неужели твоих фантастических особенностей и способностей недостаточно, чтобы убедить тебя: ты — уникум. Тебе подвластно то, чего никогда не сумеют иные.

— Э-э... ну-у... теоретически...

— Да хоть как! — Дубнер явно воодушевился. — Надо попробовать. Итак, ты помнишь, что я насвистывал? Хотя бы примерно.

— Примерно помню.

— Отлично! А теперь забудь, что это я минуту назад воспроизводил мелодию, и на самой музыке не концентрируйся. Погрузись в мир гитары, слейся с ней воедино, как ты делал до этого, когда импровизировал, и позволь нотам прозвучать. Просто води пальцам туда, куда нужно — куда должен, — и играй "Smoke".

— Что играть? — растерялся Ёжик.

— Так называется песня: "Smoke On The Water". Я услышал её во сне, и, надо признать, то сновидение было недалеко от кошмара. Я и текст написал, но с ним потом. Давай-давай! — решил подогнать ученика бобёр. — Мне уже самому интересно!

— Ну... ладно.

Ёжик выдохнул, расслабил руки, очистил голову от посторонних мыслей и поправил гитару.

"Я готов", — мысленно сказал он себе.

И, не думая абсолютно ни о чём — разве что о том, как красива музыка и как бы ему хотелось её играть, — маленький зверёк ударил по струнам. Поменял аккорд, ударил снова. А потом снова и ещё, ещё... И музыка не зазвучала — нет, она будто заревела из некоего невиданного пространства!

— Да-а! — закричал Дубнер. — Да-а-а! Именно так она и должна играться! Ёжик, у тебя получилось!

Гитарист, слегка приглушённый результатом, опустил руки и прижал к себе "Везеркастер". За окном теплилось радостное и ничуть не жаркое солнышко; редкие облачка заполняли небосвод. Пахло мягким, приятным, плодородным летом.

— Секунду! — Дубнер подсочил с места и понёсся в соседнюю комнату. — Сбегаю за словами!

— Зачем? — донёсся вслед вопрос.

— Как зачем?! — возвратилось изумлённо. — Будешь давать концерт!

В качестве места для дебютного выступления единогласным решением обладателей обоих голосов было выбрано не слишком уютное, зато дешёвое кафе "У суслика". Владелец его (что примечательно, суслик) по имени Ус ориентировался на жителей чащи, случайно заблудших, потерявшихся и туристов, поэтому профессионализм не позволял ему назначать большие цены за пирожки и бутылочки с кефиром. Хотя, положа руку на сердце, речь шла скорее не о расчётливости, а о симпатичной глупости или, если угодно, наивности. Как-то раз, пробираясь сквозь завал из прогнивших сосновых стволов, Ус наткнулся на потерянный рюкзак; обладатель его лежал тут же, совершенно и давным-давно потерявший сходство с живым существом. Стараясь не глядеть в ту сторону, суслик перевернул рюкзак, потряс, но на свет божий выпала только маленькая бумажка. Это оказалось меню ресторана "Горячие бёдрышки", что находился на другой стороне Леса и потому приобрёл славу почти легендарную, поскольку мало кто мог туда пройти. Рюкзак лежал здесь не первый день и промок от дождей с росой; цифры на меню тоже размыло, в частности, последние нули. Ус вдохновился находкой и решил открыть собственное едейно-питийное заведение, однако с ценой, по вине коварной погоды, он явно погорячился. Впрочем, лесные звери не возражали.

Кафе располагалось на отшибе и на опушке; окружённое неровно скошенной травой, оно напоминало избушку на курьих ножках, правда, без ножек. Деревянное и ненадёжное, с острой треугольной крышей, будто собирающейся пронзить небо, и дверями-открывашками, наподобие тех, которые в жарких местах украшают вход в салуны. Снаружи стояло три столика, покрытых дешёвыми скатёрками, и три колченогих стула, покосившиеся от постоянного контакта с влагой: владельцу заведения было банально лень выносить и заносить их. Все посетители — если они вообще имелись в наличии — предпочитали принимать пищу внутри заведения.

Ёжик постоял напротив ступенек, ведущих ко входу, помялся с ноги на ногу, затем оглянулся на засевшего в кустах неподалёку Дубнера, решившего исполнять роль зрителя, группы поддержки и суфлёра вместе взятых. Музыкант постарался не представлять бобра одетым в спецодежду девушек из группы поддержки и особенно не думать о том, как его наставник танцует, а всё потому, что старался предостеречь себя от инфаркта. Забыть слова Ёж не боялся — в конце концов, Дубнер, если что, подскажет, у него и текст с собой. Да и песня, надо признать, несмотря на поистине эпохальное звучание, оказалась не столь уж сложной — гитарист воспроизвёл её за считанные минуты. Оставалось лишь удивляться такой своей способности и надеяться, что она не покинет его в самый ответственный момент.

Дубнер показал Ёжику два больших пальца и дал отмашку. Колючий перевёл взгляд на открытые окна: очень удачно, что сегодняшний день выдался знойным и безветренным; в противном случае, Ус, боявшийся сквозняков хуже волков-налётчиков, наверняка позакрывал бы всё. Тут глаз случайно зацепился за "знаменитую" вывеску кафе; она, конечно же, не первый месяц требовала замены, однако, став в некотором роде достопримечательностью и отличительным знаком кафе, сохранила себе жизнь. Дело в том, что последнюю букву в названии "У суслика" стёрла нависающая разлапистая ветка ели, и это давало повод многочисленным шуткам и вариациям на тему. Вначале Ус обижался, но после коммерческая жилка, какой бы слабой она ни была, дала себя знать, и он, вооружившись двумя связанными воедино стремянками, забрался к вывеске и подрисовал запятую после "У". Потом же владелец кафе всем нажаловался об атаке неизвестных хулиганов, устроил экскурсии к вывеске, заработал кое-какие деньжата и увеличил посещаемость заведения в полтора раза.

Отойдя на пару шагов назад, Ёжик опустил подрагивающие руки на гитару и прикрыл глаза — может, так будет попроще.

— Поехали! — донеслось из кустов.

И он поехал.

Совсем неудивительно, что посетители повыглядывали из окон, стоило мохнатому извлечь из гитары первые аккорды. Во-первых, никто не ожидал подобного, во-вторых, гитара звучала (да и выглядела) чрезвычайно необычно, в-третьих, мало кто знал о существовании такого музыкального инструмента — познания фермеров в основном сводились к тому, что и как выращивать на огороде. Но самое главное, в музыке, ворвавшейся в окна и разметавшей — нет, на самом деле! — разметавшей по полу столовые приборы и опрокинувшей единственные перечницу с солонкой, присутствовало нечто... странное. Невообразимое. Новое. Разумеется, уличные музыканты ни для кого не были диковинкой; встречались они и здесь, у суслика, — благо, опушка располагалась недалеко от проезжей части и была на виду. То и дело сюда забредали голодные-холодные туристы, обворованные хитрыми мышами либо потерявшие кошельки на ветках густых кустов. Такая братия только и умела что бренчать на гитаре да выкрикивать хором (или поодиночке) всем известные песенки, главным образом, приблатнённого характера. Да, сбежавшие зэки тут тоже встречались... Короче говоря, знатное место.

Музыка же, которую посмел исполнять этот мелкий, лохматый, удивительно ловко перебирающий пальцами представитель ежиных, столь разительно отличалась от всего ранее слышанного зверьём, что уже готовые сорваться с уст, привычные упрёки и насмешки застряли в глотках.

А потом, наперерез всякому прогнозу погоды, задул лёгкий, прохладный, мягкий ветер.

А потом Ёжик запел:

— We all came out to Montreux

On the lake Geneva shoreline

To make our records with the mobile

We didnt have much time...

Животные слушали эти потрясающие в простоте слова, слова, западающие будто не в сознание, а в саму душу; кое-кто начал тихонько насвистывать, кто-то — напевать, а иные, стоило куплету приблизиться к концу, запели во весь голос, не зная текста. Дубнер насчитал порядка десяти посетителей; все — непрезентабельного вида и, сразу видно, небогатые, и невесёлые, и любитель совершенно другой музыки, однако они всем сердцем откликнулись на то, что делал Ёжик. Руки зайцев, лис, мышей, словно против воли хозяев, зашарили по карманам. Наставник в кустах быстро сориентировался, снял широкополую шляпу, надетую в виде меры противодействия наглому солнечному удару, и, перевернув, бросил головной убор поближе к Ежу.

Выступающий с закрытыми глазами, певец и исполнитель не видел происходящего, зато, определённо, получал удовольствие от своего занятия. Не успел Ёжик затянуть "Smoke on the water / A fire in the sky", как в его шляпу посыпались монеты. Краем уха и каким-то чудом услышав этот звук, он приоткрыл один глаз и, стараясь не отвлекаться от исполнения, поводил зрачком по окрестностям; наконец, взгляд Ёжика натолкнулся на тяжелеющую прямо на глазах шляпу Дубнера. Музыкант разинул рот и застыл посреди выступления.

— Доигрывай песню, — шикнул из кустов бобёр. — Доигрывай песню!

Но вряд ли кто-либо заметил, что музыка прекратилась... потому что прекращаться она и не думала: магия искусства просто перешла в иную плоскость, погодную. Издав одновременный протяжный вздох, звери запрокинули головы, чтобы понаблюдать, как родившийся в ответ на музыкальную живопись ветер пригонит облака, как облака тотчас, невероятно, нереально быстро набухнут и как они немедленно прольются чудесным, благословенным дождём.

— Э-э-э, — выразил общую мысль чесавший в затылке Ус.

Зашуршали кусты; на это, впрочем, никто не обратил внимания. Дубнер выскользнул из укрытия и со словами "Гитару намочишь" схватил Ёжика за руку, дабы увлечь обратно в лес. В другой руке бобёр держал честно заработанную наличность.

— По-моему, мы должны их вернуть, — на ходу заметил Ёжик. — Мы же хотели выступать бесплатно.

— Для начала, не хотели, а хотел, — поправил Дубнер, останавливаясь и потирая ягодицу, по которой хлестнула особо вредная ветка. — А после я вот что скажу: нам нужна сценическая одежда для тебя и футляр для гитары. Изготовление футляра беру на себя — только закуплюсь необходимым на ярмарке; тебе же советую сходить в ближайший магазин одежды и затариться чем-нибудь броским, в тему твоих выступлений.

— Одежда с изображением погоды... — Ёжик почесал в затылке. — Непросто будет такую раздобыть.

— Ну, ты уж постарайся. Может, и сообразишь чего — ты парень неглупый.

Ёж кивнул, а потом вдруг расплылся в улыбке.

— Но согласились, Дубнер, выступление удалось.

Тот не стал спорить:

— Безусловно, премьера прошла с успехом, даже невзирая на непредвиденные осложнения. Однако одним выступлением сыт не будешь... я хотел сказать, засуху не остановишь. А потому — вперёд, за покупками!

И они двинулись дальше через лес.

2/5

Пока Дубнер был занят тем, что он пусть немного помпезно, зато искренне назвал "приготовлениями к гастролям", Ёжик успел посетить один из центральных лесных магазинов одежды. Дорога к нему пролегала — последовательно — через рощу, чащу и валежник, однако предприимчивые продавцы, братья-еноты, прорубили и проложили к магазину дорогу. За ней присматривал подслеповатый дикий пёс Глазун и его жена, волчица Глазунья; не то чтобы они пользовались популярностью как охранники, но других за те же деньги в округе не сыскать.

Дубнер не просто любил работать по дереву и с иными материалами — он имел к этому и природную склонность, и врождённые данные: бобёр всё же. Изготовление футляра и "обивание" гитары противопогодным костюмом заняло почти столько же времени, сколько понадобилось Ёжику, чтобы побродить между куцыми рядами одежды, поглазеть, примерить и купить.

Тем временем события в Лесу развивались помимо музыканта и продюсера: слухи, рождённые запоминающимся, хоть и коротким выступлением Ёжика у заведения Уса, распространялись по округе с той быстротой, что свойственна лишь собственно слухам да гриппу. Один из зайцев пришёл в кафе с родственниками; те оказались под большим впечатлением. Послушав ещё не известный им, но уже отчего-то родной "Дым над водой" (и неважно, что не целиком), звери разбрелись по домам, чтобы рассказать о случившемся. А родственники зайца отбыли домой, в соседнюю часть леса; там все их знакомые (а учитывая тесноту отношений в деревне, любой мог являться знакомым любого) — так вот, все знакомые зайца узнали о некоем великолепном гитаристе. И пускай на вид он неказист, зато играет, пожалуй, круче слепого пианиста Крога, и звуки-мелодии, им извлечённые, способны развеселить самого отъявленного буку. Если бы зайца не поглотили целиком подача и исполнение, он бы, наверное, сорвался в пляс и остановился бы, лишь когда ноги стёрлись по кончики ушей. Кстати, никто не в курсе, как называется удивительная, поразительная, ни на что не похожая музыка, которую играл тот Ёжик на страннейшего вида инструменте? (Инструмент, к слову, запоминался одним своим видом, не говоря уж о звучании — мощном, мелодичном и душераздирающем одновременно.) Звери послушали-послушали, покачали головами, как водится, ответили, что названия инструмента не знают — глянуть бы на него хоть глазком! — и разошлись по домам, чтобы... ну конечно, продолжить информировать население: столько соседей остались неохваченными.

Задумчиво расхаживающий между рядами одежды и отрешённо посасывающий палец Ёж и не догадывался о масштабе аудитории, что начала по всему Лесу поиски неведомого музыканта-виртуоза. Идея о рекламных листовках, которую подбросил Дубнер, на фоне происходящего выглядела смехотворно: нет более надёжного способа заинтересовать деревенского жителя, чем заинтересовать его соседа. Но бобёр об ажиотаже не догадывался, Ёжик — тоже; им только-только предстояло столкнуться с последствиями волны, которую они же и родили.

А не последнюю роль в нарастании той волны сыграли таинственные, загадочные, мистические изменения погоды, сопровождавшие выступление Ёжика на опушке. Кто в одиночку, посредством музыки, способен творить погодные условия? Положительно, никакой инструмент и никакой музыкант не обладают подобными умениями! И качество музыки здесь совершенно ни при чём. Тем не менее... тем не менее, некий индивид невеликого роста, скорее всего, ёжик, а может, дикобраз или маленький худой бобёр, усеянный репейником, творил настоящее искусство — да и кое-что позначительнее. Неужели у засухи есть достойный конкурент? Неужели он даст отпор наглой разрушительной стихии? Примерно такие ходили слова в лесном братстве; о существовании Дубнера, спрятавшегося в кустах, оное не догадывалось, поэтому вся слава загодя досталась Ёжику. Но характер и устремления отшельника-продюсера указывали на то, что ему глубоко безразлично, станет ли он сам медийной фигурой. Главным для него был успех подопечного, реализация их общих ожиданий, спасение родного края и, может быть, небольшой кусок победы, который он, Дубнер, вне всякого сомнения, заслужил.

— Я возьму это... это... — Ёжик выложил на прилавок пёструю одежду: где в горошек, где с блёстками, а где в блестящий горошек. — И ещё это и это... — Он добавил к имеющемуся высокую широкополую шляпу и перчатки... — И это. — Выбор завершили башмаки на платформе.

Продавец поджал губы и оценивающим взглядом обвёл покупки: конечно, не его дело вмешиваться или давать советы, но всё-таки...

— А вы в курсе, что берёте девчачьи шмотки? — не удержавшись от любопытства, спросил он.

— Нигде не написано, что одежда дамская, — резонно заметил Ёж.

— Для постоянного пользования берёте?

— А что?

— Просто в таком виде вам не стоит появляться в некоторых кварталах Леса, а точнее, более чем в половине. Народ у нас старорежимный.

— Но артисты должны быть яркими?

— Какие ещё артисты?

Ёжик понял, что чуть не проговорился.

— Да какая разница, — ушёл он ответа. — Нигде ведь не написано, кому предназначается одежда. Может, она унисекс?

— Уни... куда? — не расслышал продавец.

— Для любого пола.

Продавец пожевал губы.

— Вообще-то, — доверительно начал он, — это пришло к нам как последний писк моды: городские веяния, прогрессивные течения из-за Леса, креатив и художественная изобретательность... По крайней мере, по утверждениям городского поставщика. Не знаю, что такое энтот креатив, и знать не хочу о всяких непотребствах вроде него, но по мне ваш выбор больше подошёл бы распутной крысихе.

— Здесь они не проживают, — совершенно спокойно и разумно ответил Ёжик, — у нас приличные места.

Продавец подозрительно прищурился.

— Вы ведь не собираетесь открыть бордель?

Ёж тут же выставил вперёд руки и активно замотал головой.

— Нет-нет! Что вы?

— Точно? — Продавец прищурился. — Ну ладно. Но если захотите — не забудьте сообщить.

Расплатившись за "сценическое обмундированием" деньгами, половину из которых составляли средства Дубнера, отложенные на "чёрный" день, а половину — его личные накопления, Ёжик нагрузился покупками выше головы и отправился на поиски выхода. Пытаясь разобрать из-под пакетов, где находится дверь, он краем глаза заприметил невероятное! Вернее, с точки зрения Ёжика, оно выглядело невероятно, хоть в целом ничего фантастического тут, безусловно, не наблюдалось. Просто мимо дверей магазина прошла или прошествовала, или, быть может, проплыла ладная — опять же, на взгляд Ежа, — невысокая, мохнатая, колючая фигурка. Изящные ручки и ножки с ухоженными коготками, одежда как на показе мод, бантик в волосах... И это — в их местах?!

"Проплывавшая" ежиха обернулась и лучезарно, нет, даже как-то ласково-приветливо улыбнулась Ежу.

— Ах, что за прелесть! — вслух выразил охватившее его восхищение перегруженный музыкант — и немедленно оступился, зацепился когтями за порог, запутался в сумках и рухнул на землю носом.

При падении вещи не пострадали, благо, были упакованы, и Ёжик также остался цел, а вот прелестное видение исчезло без следа. Покупатель вздохнул с оттенком то ли грусти, то ли романтики, вновь взвалил на плечи приобретённое и поплёлся в сторону мастерской Дубнера.

Мастерская эта располагалась в подземелье, недалеко от места жительства Меда с женой. Мед, как санитар леса, подтаскивал домой всякую всячину; не сказать, что бы он имел на такие поступки право, однако кого и когда это останавливал? И кое-что из добытого медведь отдавал Дубнеру, в обмен на разные полезные и редкие вещицы: чашки ручной работы, кофемолку, картины, приборную панель для стиральной машины... недаром бобёр был электриком и, что называется, мастером на все руки.

К тому моменту когда Ёжик, пыхтя и отдуваясь, вошёл в мастерскую и бросил покупки на пол, его друг давно разобрался с защиткой для гитары; с листовками он тоже закончил и теперь занимался, так сказать, их продвижением.

— Вот, тридцать штук. — Дубнер передал результат трудов стоящему тут же Меду.

— Не маловато? — засомневался тот.

— Для начала нормально. Расклей на главной площади и вблизи неё. Сделаешь — соберу для тебя бесплатно соковыжималку.

— Площадь патрулируют, — неуверенно произнёс санитар леса.

— Соковыжималку и кухонный комбайн.

— А кого поймают за расклеиванием...

— Слушай. — Дубнер крутнулся на вертящемся кресле и поднял защитную маску. — Полиция следит за площадью только днём, ночью никому это счастье не нужно.

— Э-э. Значит, идти ночью. Понял. — Мед почесал ухо. — Только комбайн с выжималкой не забудь.

— Когда я забывал? — недовольно отозвался Дубнер и, отвернувшись от удаляющейся спины Меда, обратил взор к Ёжику: — О, привет выступающим! Закупился?

Ёжик красноречиво отдувался.

— Вижу, что да. — Бобёр покивал. — Ну, сегодня больше ничего делать не будем — выступление назначено на завтра, на утро.

— А почему на утро?

— А в какое время на площади больше всего народу? Утром, когда идут на работу, и вечером, когда с работы возвращаются. Да и листовки не сразу сработают.

— Логично. Эм... а защитные аксессуары готовы?

Дубнер разулыбался.

— Пойдём покажу.

Он неуклюже поднялся с кресла и прошлёпал в дальний угол мастерской.

— Вот, гляди.

Кейс, изготовленный бобром, смотрелся настолько презентабельно, что даже (Ёжик подыскал слово) выпендрёжно: деревянный, твёрдый, прочный, тёмного цвета, с большими серебристыми буквами "Dubner Weathercaster" и надёжной подвижной квадратной ручкой.

— Красота-а... — Ёжик залюбовался. — А где гитара?

— Открой коробку — найдёшь подарок, хе-хе.

Ёжик послушался: щёлкнул поблёскивающими в свете рабочей лампы застёжками и, получая удовольствие от малейшего мига и миниатюрнейшего события, связанных с гитарой, открыл футляр. Внутри лежала она — почти такая же, как и была, да не совсем; теперь тонкие залакированные деревяшки, посаженные на суперклей, полностью повторяющие контуры гитары, предохраняли музыкальный инструмент от капризов природы. И не только: если верить замечанию Дубнера, "Везеркастер" стал прочнее, а звука у него прибавилось — бобёр почувствовал это, сыграв на гитаре чуть-чуть и по-своему, без Ёжиковой магии. Части же, что не удалось защитить сходным образом, мастер покрыл особым быстро схватывающимся раствором собственного изобретения.

Ёж дёрнул верхнюю, самую толстую струну, — и заслушался. Звук, несомненно, приобрёл в глубине, продолжительности и выразительности.

— Но... как объяснить такое изменение? — вопросил владелец "Везеркастера". — Ведь нет объективных причин...

Дубнер пожал плечами и просто ответил:

— Похоже, она ждала этих изменений. Гитара знала, что делать, когда они произойдут.

Ёжик потрясённо молчал.

На следующее утро солнце опять забавлялось в зените, однако весело было, похоже, только одному светилу; жители Леса, не разделяя его радости, ходили нараспашку, обмахивались самодельными веерами и кляли жару. Наскоро позавтракав (чтобы не перегружать желудок перед концертом), Ёжик отправился в комнату, переодеваться. Дубнер воспользовался этим, чтобы ещё более размеренно доесть свою порцию, что составляла три Ёжиковых завтрака. Ничего странного, ведь продюсеру не предстояло выступать на сцене вместе с подопечным.

— А всё же, — донёсся из комнаты голос, перемежаемый приглушёнными чертыханиями, когда Ёжик пытался натянуть купленные вчера вещи. — Всё же откуда у нас знания, затерявшиеся, казалось бы, в суматохе и толчее веков? Откуда нам известны тайны, которых, возможно, никогда и не существовало в нашем мире? Ёлки-палки!

— Думаю, настанет подходящий момент, и мы всё узнаем, — отвечал Дубнер, моя грязную посуду. — Ты оделся?

— Нет... ох, забодай меня пчела!

— Зачем?

— Погоди, не надо помогать...

— Я и не собирался.

— ...сам попробую справиться.

Дубнер пожал плечами и вернулся к насущным делам.

Спустя несколько минут возмущений и восклицаний, когда бобёр уже разобрался тарелками-ложками, из комнаты появился облачённый в новомодную одежду Ёжик.

— Ну? — сходу задал он вопрос. — Как тебе?

Дубнер наклонил голову, оценивая. В целом, выглядел Ёж вполне презентабельно: сшито всё качественно, и цвета радуют глаз; особенно электрику понравились сверкающие звёздочки на шляпе, напоминающей печную трубу и такого же цвета, переливающийся всеми цветами радуги костюм и высоченные то ли ботинки, то ли сапоги. Не заметить музыканта было невозможно, однако в реальной жизни этакое обмундирование могло сослужить плохую службу: если не вызвать ярость старомодно настроенных сограждан, то зацепиться за ветку или кочку, или корень. Любой из лесных хоть раз, да расквасил нос по неосторожности; Ёжик тоже, и ему, честно признаться, не понравилось — повторять не хотелось.

— Ну-у-у, — собираясь с мыслями, протянул Дубнер. — Смотришься гламурненько. Такой, знаешь, глэм-рок.

— Глум — чего? И что значит собственно "глум"? — попросил ясности Ёжик, поправляя "шмотки".

— Не глум, а глэм. Как вещают из глубины веков потерянные и тайные знания, глэм — это яркий, бросающийся в глаза, эпатажный наряд. А рок — музыка, которую ты играешь.

— Кто тебе рассказал?

— Никто: оно само. Ладно, меньше ненужных вопросов — больше дела. Прикид твой мне нравится, только ходи осторожно, чтобы не порвать его или не загреметь в кусты. Хорошо? А теперь — вперёд!

Центральная площадь шумела настолько, насколько могла этим "заниматься". Вообще-то централка не была в прямом смысле площадью деревни — она представляла собой пересечение пяти дорог, а уж те проходили и через деревни, и через посёлки, и мимо одиноких домиков. В Лесу не найти более оживлённого места, в особенности утром и вечером, и если нужно привлечь внимание, выходи на Централку — привлекай на здоровье. Местные блюстители порядка, ленивые, безынициативные и редко просыхающие, пока не обратили внимания на листовки, а вот народ, судя по всему, заинтересовался предстоящим событием. Ёжик насчитал около полусотни заинтересованных пар глаз (и иногда по одному оку: Лес всё-таки, разное случается).

На ходу поправляя неудобный наряд, Ёжик смущённо растягивал губы в улыбке; больше не улыбался никто: уличного музыканта сканировали пуще рентгена. Колючий гитарист замер в самом центре площади, в кругу, образованном серыми плитками, оглянулся на обступившие со всех сторон дома, магазины и аптеки, а затем выдал ещё более вымученную улыбку и откашлялся.

Вынырнув из ближайших кустов, Дубнер поднял вверх два больших пальца в ободряющем жесте и для весомости ещё и покивал.

— Жители Леса... — неуверенно начал Ёжик.

Все внимательно и молча разглядывали его: народ в округе не избалован зрелищами и охочий до них, однако весьма суровый.

— Товарищи... — снова попробовал Ёж, и опять не получилось. Тогда он собрался с силами и выдал: — Короче, чуваки, сейчас я для вас отожгу такое музло...

— Зло — это плохо, дяденька, — пропищал какой-то карапуз, и взрослые, что удивительно, в едином порыве его поддержали, приговаривая нечто вроде "Да-да, устами младенца истина глаголит".

— Ты играть-то будешь? — наконец не выдержал примостившийся на ветке канюк.

И уже все стали шумно соглашаться с его словами.

— Я тогда... я... сыграю, — решился Ёжик и, немного погмыкав от волнения, сосредоточил взор на гитаре.

Дубнер почувствовал, что ситуация выходит из-под контроля. Чтобы предотвратить это, он сложил ладони рупором и прошипел:

— Просто играй.

Ёжик закивал и только собрался исполнить незабываемый "Дым", когда в поле зрения показался воробей-полицейский.

— Чего вы тут расчирикались? — недовольно (вероятно, с похмелья) поинтересовался он.

Дубнер незамедлительно вынырнул из-за кустов и пустил в ход всё своё обаяние, обратившись к служителю порядка:

— Здесь творится искусство.

Полицейский окинул происходящее подозрительным взором.

— Да? А я думал, это несанкционированный концерт.

— Ну что-о вы-ы...

Воробей довольно угукнул и сел прямо на плиты.

— Что ж, тогда послушаем. — И бросил Ёжику. — Начинай, любезный, не томи.

Прежде чем тоненькие пальцы Ёжика опустились на струны и родили волшебство, которому, наверное, не было подходящего названия в этом мире, Дубнер вынул из кармана предусмотрительно захваченную из дома шапку и бросил на землю.

— Нелегальный заработок? — вновь проявил подозрительность воробей.

— Часть представления. — И Дубнер невинно заморгал глазами с разлапистыми ресницами.

— А-а. Пре-фро-манс, — понимающе протянул полицейский.

И вот тогда Ёжик заиграл. Не нашлось бы достаточно выразительных слов, чтобы описать ноты, извлекаемые гитаристом из его деревянной подруги, не подыскалось бы выражений, что точно бы изобразили технику музыканта. Здесь сложилось всё: и скорость, и мощь, и чувство, и... много-много чего ещё. Сомнительно, чтобы простые лесовики — как их прозвали горожане — проникли в самую суть раскатистых риффов и благозвучных мелодий, однако это не мешало им подпевать, хлопать, насвистывать и получать удовольствие.

Деньги сыпались в шапку ("Пойдут на помощь голодающим музыкантам", — не дожидаясь вопроса, пояснил воробью Дубнер). Ёжик начал концерт со среднетемповой, ударной "Smoke On The Water", обладающей не просто запоминающимся — заседающим в голове риффом. Дальше пошла монументальная, насколько качовая, настолько и восхитительная своим необычным мелодическим рисунком "Kashmir", длинная, но не менее великолепная.

— Let me take you there! — драл глотку — однако же благозвучно — Ёжик. — Let me take you there!

— А о чём он поёт? — заинтересовался совсем юный ужик.

— Про кошмар какой-то, — откликнулся уж старшего пенсионного возраста, поправляя очки.

— Там не кошмар, а комар, — не согласился тетерев.

Музыка Ёжика родила целую бурю эмоций и обсуждений, и они только усилились, когда налетел ветер, эффектно взметнув одежды увлёкшегося соло гитариста. Руки Ежа словно сами по себе выводили столь заковыристые мелодии, что воспроизвести их во второй раз, по памяти, ему вряд ли бы удалось. А ветер бушевал и трепал длинный плащ, и сорвал с головы шляпу-дымоход (которую колючий, сам не понимая как, в последний миг умудрился удержать на месте); облака неслись по небосклону, жар солнца ощутимо спадал, заморосил лёгкий дождик.

— Этого... не может быть, — не поверил кто-то.

— Но вот же оно! — возразили ему.

И споры разгорелись ещё сильнее, разделившись на две темы, музыкальную и погодную, каковые очень скоро перемешались.

Ёжик отжигал "July Morning". Ёжик запиливал "November Rain". Ёжик зарубал "Bring Me Weather (Give Me Thoughts)". А на середине "Second Wind" кто-то ощутимо кашлянул ему в ухо, и пушистик с иголками вернулся в оставленный мир. Удивление, настигшее вслед за этим, заставило его прекратить играть и уставиться в миниатюрное лицо с усиками; на усиках покачивалась широкополая, годы назад вышедшая из моды шляпа мафиозного толка. Площадь, минуты две назад полная благодатной аудитории, опустела без следа.

— Слышь, пацан, — не менее преступно заговорил термит. Он вдруг покачнулся, когда колонна собратьев под ним потеряла равновесие от нахлынувшего ветра; термит разозлился ещё сильнее: — Кто те позволил упражняться с погодой?

— В смысле? — не совсем понял Ёжик.

Дубнер, вернувшийся обратно в кусты, без остановки махал руками, давая какие-то знаки.

— Друг те верно подсказывает, — злобно произнёс термит и сплюнул, причём точно на голову одного из тех, кто находился пирамиде.

— Эй, парни, — послышалось из самого низа термитной конструкции, — осторожнее на пятом, семнадцатом и двадцать третьем ярусе, мне и без того нелегко вас удерживать.

— Заткнись! — кратко обрвал его вожак и снова обернулся к Ёжику. — Ты чё ухмыляешься? Чё-то весёлое нашёл?

— Да нет, просто интересно, — честно ответил тот.

Дубнер шлёпнул себя ладонью по лицу и сполз в кусты.

— Короч, — продолжал главный мафиози, — мы тут начальники, вернее, я, а ещё точнее, я и мои ребята. Поэл?

— Спасибо, я уже поел.

— Не поел, а поэл! — разъярился сильнее прежнего бандит. — Поэл?

— Э-э. Поэл, — слегка растерянно отозвался Ёжик.

— А раз поэл, значт, никаких больше концертов, особенно без нашего... моего разрешения. И деньги заработанные мы у тя конфискуем. Андерстенд?

— Андер... чего?

— Ну, поэл?

— О. Так бы сразу и сказал. Поэл. Хорошо.

— Вот и отлично.

— Мне вообще-то деньги не нужны, — принялся объяснять Ёжик, — мы здесь с другой целью.

— Мне это неинтересно.

Мафиози уже собрался уходить, как неожиданно из кустов показалась голова обеспокоенного Дубнера, который закричал:

— Играй!

— Что? — спросил Ёжик.

— Что — что? — Растерянность перекинулась на мафиозного лидера.

— Что угодно, только поагрессивнее! — кинул в ответ бобёр и поглубже зарылся в кусты.

Ёжик развёл руками, как бы говоря вожаку мафии "Ничего не поделаешь", и ударил своими природными медиаторами — коготками, по струнам. В унисон этому звуку ударил в небе сильнейший раскат грома.

— Дисторшн меня побери! — запричитали кусты голосом Дубнера.

А Ёж не прекращал играть предельно жёсткую музыку да ещё и голосить.

— Breaking the law, breaking the law, — выдал он прямо в лицо мафиози — хотя, учитывая габариты последнего, скорее, прямиком в тело.

С громким воплем предводитель слетел с пирамиды, а сложная живая конструкция покачнулась. Раздались новые взрывы грома, ветер завыл обезумевшей совой, облака стремительно окрасились в тёмно-коричневый цвет, а засверкали пугающие, слепящие ветки молний.

— Breaking the law, breaking the law, — удар по струнам, удар по струнам. — Breaking the law, breaking the law, — удар, удар.

Не выдержав шумовой атаки, кое-кто в пирамиде заткнул уши, а после ветер усилился до такой степени, что башню повалило и разметало по всей округе. Слёзы дождя полились реками, молний становилось больше и больше, облака угрожающе нависали на площадью.

— Breaking the law!

Стихия возила термитов носами вниз по плитам, то вздёргивая в воздух, то обрушивая обратно. Простые лесовики, в том числе и полиция, попрятались по домам и позакрывали окна, а преступные элементы непрерывно вскрикивали от боли и обиды.

— Breaking the law!!!

Финальный аккорд. Мафию приподняло в едином порыве и сдуло прочь с площади. Самая длинная и яркая молния развернулась лентой и обрушилась на гитару; Ёжика отбросило назад и уронило на колючки. Перед потемневшим взором коротышки плавали мутные круги; дождь поливал нещадно. И внезапно, когда контакт с музыкой прекратился, перестала и буря.

Дубнер в очередной раз выполз из кустов; проходя мимо Ёжика, он бросил через плечо "Вставай, всё закончилось" и отправился подбирать выручку. Шляпу, в которой та раньше находилась, закинуло на верхнюю ветку старой толстой берёзы. Окошки и двери потихоньку открывались, люд выглядывал наружу. Дятел выпорхнул из дупла, похватил шапку и скинул Дубнеру.

— Благодарствуйте! — сказал продюсер, закидывая монеты теперь уже в головной убор.

Тело Ёжика ныло везде и кое-где болело.

— Они... ушли? — уточнил он, с трудом поднимаясь на ноги.

— Ушли, — ответствовал Дубнер. — И сомневаюсь, что вернутся: народ у нас суеверный, как сам знаешь, а с существами, которым подвластна стихия, шутки плохи.

— Хор... ошо.

Ёжик поднялся на ноги и постарался справиться с ощущением, будто бы он деревце, что треплет ветер.

— Голова... кружится...

И тут он заметил, что Дубнер приостановил "сбор средств" и смотрит куда-то, пристально, с интересом.

Ёж перевёл взгляд туда же — и в удивлении задрал брови.

— Стильно, — оценил Дубнер.

На деке гитары, на защитной полоске, виднелся след от молнии: разлапистая чёрная "ветка", словно бы рождающая всполохи чёрного же огня, которые, в свою очередь, заставляли виться серыми струйками дым.

Не дав Ёжику собраться с мыслями, из ближайшего дома-убежища выбежала юркая фигурка и, подпрыгнув к владельцу "Везеркастера", затрясла покрытую колючками руку.

— Спаситель! Спа-си-тель! Спасибо, спасибо! И — поздравляю!

Ёжик был так ошеломлён, что не сразу узнал местного голову — хорька.

— Я... э-э... ой! — Что-то тяжелое заставило гитариста замолчать; судя по форме и весу, этим оказалась нога Дубнера. Музыкант обернулся — так и есть.

Бобёр выразительно хмыкнул, давая понять, что слово надо взять ему.

— Вы правда рады нас видеть? — хитро улыбаясь, спросил он, убирая шляпу с выручкой в свой, кажется, бездонный карман.

— Ну разумеется! — едва ли не вскрикнул хорёк-голова. — Вы же спасли нас от гнёта преступников, которые долгие годы держали в страхе...

— Ля-ля-ля. Ладно-ладно, я понял, — прервал Дубнер. — Ёжик, подь сюды.

Колючий послушно приблизился.

— Вот этому парню, — продолжил отставной электрик, — нежно сжимающему в руках гитару...

— Чего сжимающему?

— Этому парню, — с нажимом возобновил речь Дубнер, — требуется полный пансион: отель, еда, транспорт. И гастроли, удачно организованные.

— Вы хотите сказать...

— Я хочу сказать, что нашей общей родине, нашему любимому Лесу требуется помощь в борьбе с аномальной засухой, и мы можем предоставить вам того, кто эту помощь окажет.

— Его? — Глава кивнул на Ёжика.

— А вы быстро соображаете — не зря, видать, добрались до столь высокого поста. — И Дубнер нагло улыбнулся.

Хорёк поцокал языком.

— Хорошо, — согласился он и моментом добавил: — Но двадцать процентов с прибыли — мои.

Бобёр разулыбался пуще прежнего.

— Ну конечно, ко-не-эчно-о. Эх, дайте я, что ли, вас обниму, золотой вы мой человек!

Ёжик решил привлечь к себе внимание.

— Э-кхем.

— Да-да? — навострил уши Дубнер.

— Во-первых, ты назвал его человеком. А во-вторых, не может ли аномальная жара быть следствием падения космических яиц, о которых ты мне рассказы...

— Так, а теперь всем пора по домам, — поспешно перебил Ёжика друг. И, подойдя поближе, шикнул: — Думай, что говоришь не при своих. Может, оно и может, но не всякому следует это знать.

— Извини, — прошептал Ёжик. — Что-то я подустал, видимо, голова плохо соображает. Пойду отдохну.

— Давай-давай, потому что на завтра у нас запланировано много дел.

— Каких?

— Я разве не сказал? — Улыбка Дубнера заполнила, казалось, всё его внушительных размеров лицо, и он радостно возвестил: — Гастроли!

3/5

Это только на первый взгляд гастроли — очень увлекательное и весёлое занятие. Ёжику, например, они казались таковыми, пока дело не дошло до второй деревни.

В первой его встретили радостно; с интересом наблюдали, как он в повозке, запряжённой вольнонаёмными лошадьми, рассекает лесные просторы. Затем смотрели — кое-кто и в бинокль, — чем он занимается на местном постоялом дворе, и, конечно же, пришли на вечерний концерт. Происходящее только вначале волновало Ежа: когда он собирался, постоянно беспокоясь, как бы не забыть чего-нибудь нужного. Когда они с Дубнером бродили по окрестностям в поисках извозчичьей силы и когда, наконец найдя оную и разложив вещи внутри потрёпанного временем фургончика, отправились в ближайшую деревню. Фургончик был предоставлен фирмой "Ломовой конь — перевозки посуху", особых надежд не вызывал, подпрыгивал на колдобинах и трясся, попадая в ямы, однако не разваливался на части.

"И то хорошо", — думали музыкант и его продюсер.

Дубнер сидел впереди, под открытым небом, одновременно составляя план гастролей и давая ценные указания четвероногой тяге с хвостами.

— Нет-нет, лучше ехать не этой дорогой, — говорил он. — Ну что вы со мной спорите? Как будто я здесь не бывал!

— Так, может, слезете и сами пойдёте? — утомляясь его замечаниями, устало предлагал пожилой конь по имени Пег.

— А смысл тогда в вас? Нет уж, будьте любезны, довезите нас до всех пунктов назначения, а там мы с вами рассчитаемся и, возможно, больше не вспомним друг о друге.

— И всё же, — не сдавался Пег, — вон той тропой было бы быстрее. — И он, останавливаясь, тыкал конечностью в план Леса.

— Зато другой — удобнее, — упирался Дубнер. — И опять же наша, вернее, ваша задача какая? Доставить господина Ежа в целости и сохранности. А минут десять-двадцать мы, так уж и быть, потеряем.

Пег понимал безнадёжность спора, вздыхал и ехал дальше, но только чтобы на очередной развилке их с бобром дискуссия в очередной раз возобновилась.

Ёжик трясся в тесном помещении. В его обязанности входило принять извне достаточное количество композиций и приготовиться к их исполнению, а также загримироваться в видавшего виды гитариста. Что подразумевалось под "видавшим виды гитаристом", не знал, наверное, даже автор этого выражения, по совместительству продюсер колючего; впрочем, положение вещей не освобождало Ёжика от обязанностей. Вот он и сидел, стиснув гитару между ног, чтобы уберечь её от падения; одной рукой мохнатый намазывал на лицо грим, на ходу, пользуясь спасительным вдохновением, придумывая образ. Другая же его рука придерживала зеркальце на покосившемся столе. Дверь со сломанным замком то и дело хлопала во время поездки. В общем, путешествовали с комфортом.

Через какое-то время впереди показалось три-четыре убогих домика, называвшихся деревней. Она носила название Околицыно и предлагало странствующему пожухлую траву, запах питомника, где разводили неразумный скот, и около десятка жителей, угрюмых и неприветливых. Ничего странного в минорном настроении околицынских не было — попробовали бы сами жить изо дня в день в подобных условиях; проблема заключалась в другом: Ёжику предстояло сыграть для деревенских, и не просто сыграть, а вызвать у слушателей некие чувства, желательно, любовь.

— Тпру-у-у! — притормозил Дубнера Пега: поводья отсутствовали, поэтому пришлось ограничиться командой.

Конь встал и одарил бобра взглядом, в котором ясно читалось: "Мы с тобой вообще-то братья по разуму, просто "Остановитесь, пожалуйста" хватило бы".

Не обратив на осуждающий взор ни малейшего внимания, продюсер слез с повозки, покачивая боками, прошествовал к двери и открыл её.

— О, — оценил он увиденное. — Неплохой грим. Сам придумал?

— Подсмотрел у летучей мыши, — признался Ёж.

— Отлично, отлично... — пробормотал Дубнер, забирая гитару и кивая на выход. — Пойдём, нам ещё заселяться. Только лицом старайся не светить, потому что концерт — это одно, а внимание вне сцены — совсем другое. Могут не понять.

Ёжик кивнул, вытащил из кармана джинсов специально приготовленные солнечные очки, нацепил их на нос, а на голову надел вынутую из соседнего кармана панаму. Кое-как скрылись от постороннего взора белое, вымазанное в гриме лицо и чёрные, разлапистые, симметричные рисунки. Со стороны выступающий и правда напоминал летучую мышь; пускай крыльев не имел, зато мрачноватый образ присутствовал в полной мере, а изображение на лице навевало ассоциации с мордочкой нетопыря и его крыльями.

— О-хо-хо. — Дубнер покачал головой, когда поймал в поле зрения криво и на разной высоте расклеенные афиши. — Не зря ли мы наняли Косяка развешивать объявления?.. — обратился он сам к себе.

— Так ведь больше было некого, — всё равно ответил ему Ёжик, на всякий случай сгорбившийся, чтобы зазря не демонстрировать "боевую раскраску".

— Да, и то верно, — вполголоса согласился бобёр. — Ладно, пошли. Попасись пока тут, пегий.

Пег саркастически заржал, распрягся и двинулся в сторону местной, единственной столовой.

Ёжик с Дубнером тем временем поднялись по высоким неудобным ступенькам к постоялому двору и вошли внутрь через неплотно прикрытые двери. Стойка куницы администратора, а по совместительству и хозяина постоялого двора располагалась сразу за входом, слева. Пока Дубнер, вальяжно поздоровавшись, безуспешно выбивал из владельца для них с Ёжиком отдельные номера и еду в номер, короткохвостый, забрал у спутника гитару, взял у куницы ключ, поднялся по пыльному ковру на второй этаж и открыл непрезентабельного вида дверь. Скрип при открытии, затем высокий порог, о который хоть раз споткнулся любой постоялец, и глазам новоиспечённой "звезды" предстал тесноватый, не слишком уютный, однако, учитывая цену, вполне сносный номер.

Расположившись на чём-то среднем между диваном и кроватью, Ёж положил рядом гитару, развязал котомку, до того лежавшую в повозке, и принялся поедать нехитрый обед — яйца и вяленое мясо, запивая их покупным соком. После поездки, продлившейся несколько часов (спасибо препираниям Дубнера и Пега), есть хотелось сильно, а пекучее солнце заставляло ещё и испытывать немалую жажду.

На середине трапезы, вновь издав недовольный скрип, открылась и тут же закрылась дверь; Дубнер обстучал ботинки о порог внутри помещения, не больно-то заботясь о чистоте номера.

— Вот ведь жмот, — проворчал он, снял верхнюю одежду и бросил на кровать. — Я сплю справа, ты — слева, — обратился он к Ёжику. — Возражения есть?

— Нет, — с набитым ртом откликнулся музыкант.

— Замечательно, — опять-таки пробурчал бобёр и отправился в ванную комнату.

— А разве у нас будет время поспать? — бросил ему вдогонку вопрос Ёжик.

— Будет, — донеслось из ванной. — Потому что жизнь "звезды" эстрады — это постоянные разъезды и выступления. Ближайший перформанс, кстати, запланирован через полтора часа. Именно поэтому предлагаю выспаться, в противном случае подходящей возможности может не выдаться.

Ёж пожал плечами.

— Хорошо. — И продолжил уничтожать провизию.

Приведя себя в порядок, вернулся Дубнер и составил протеже компанию. Разобравшись с провизией, они как были, в одежде, завалились набок и захрапели: время действительно поджимало.

Будильник сработал через тридцать минут, каковые Дубнер отвёл на отдых. Продюсер открыл глаза и слез с кровати.

— Подъём, — буркнул он.

Ёж тоже завозился; зевнул, потянулся, возвратился в реальность и спрыгнул на пол.

— Выспался? — уточнил бобёр.

— Нет.

— Неудивительно. Ладно, пойдём: нам ещё на саундчек надо успеть.

— На что? — Ёжик выпучил глаза.

Дубнер издал длинный утомлённый вздох.

— Ох уж эти мне новоявленные кумиры... Аппаратуру надо отстроить и звук проверить.

— А часа хватит?

— На всё про всё, ты имеешь в виду? Включая дорогу?

— Да.

— Нет, конечно.

И Дубнер рассмеялся, увидев выражение лица подопечного.

— Добро пожаловать в артисты! — мажорно возвестил бывший электрик, хлопая Ежа по плечу. — Только давай пошевеливайся.

Когда они спускались вниз и выходили наружу, бобёр сказал спутнику следующее:

— Почти все деньги я отдал извозчику, а оставшееся — хозяину постоялого двора. Поэтому тебе придётся постараться: надо заработать средств для продолжения гастролей.

— А они планируются длинные?

— Ну-у, как сказать... пока публика от нас не устанет.

"Что, учитывая потрясающие, невероятные возможности Ёжика, крайне маловероятно", — добавил про себя Дубнер.

Концертную площадку Ёж отыскал не сразу — наверное, потому, что её как таковой и не было. Десять-двенадцать перевёрнутых ящиков из-под овощей окружали пустырь; мусор, раньше ровным слоем покрывавший эту полянку, сгребли со сцены её работники. Дубнер не останавливаясь, мимоходом пожал руку одному из дворников-ящериц.

— Иди готовься, — шепнул продюсер Ёжику.

Заняв центр импровизированной сцены, гитарист принялся настраивать инструмент производства, но выяснилось, что в это нет никакой нужды: "Везеркастер" всегда пребывал в состоянии, необходимом музыканту, будто бы между ним и его хозяином кто-то невидимый установил потустороннюю связь. А соединение между гитарой и усилителей возникло будто бы мистическим образом, словно бы через молекулы воздуха. Ёж играл на инструменте, представляя, как звук устремляется в колонки и вырывается из них, становясь при этом мощнее, более электрическим и каким-то не совсем знакомым. Так всё и происходило на самом деле; А стоило колючке подумать о другом возможности "Везеркастера", познанные и пока ещё скрытые, удивляли с каждым разом всё сильнее. Однажды Ёжик попробовал трансформировать звуки ЖЖЖЖ и ММММ в неточные ноты, и это у него немедленно получилось. гитарном строе (и откуда только такое знание взялось!), сразу ноты, образовывавшие аккорд ля, трансформировались в ре. Соответственно приготовления Ежа свелись всего к двум вещам: убедиться, что гитара в целости и что сценический образ не потёк гримом и не просыпался блёстками.

Дубнер, в свою очередь, что-то нашептывал сонному конферансье: рослому петуху с червяком суфлёром на ухе.

— Поняли? — убедился конструктор-продюсер.

Петух утвердительно зевнул и добавил уже голосом:

— Вообще-то выступают тут нечасто. Если честно, вы первые лет за пять, а то и за десять — вряд ли кто-нибудь скажет точно. Так что не могу обещать вам тёплого приёма.

Бобёр посмурнел.

— Вы его, главное, объявите, а дальше не ваша забота.

Пернатый снова зевнул.

— Лады. В конце концов, деньги-то ваши. Да и пятнадцать процентов с выступления нелишни.

Дубнер нахмурился.

— Десять, вероятно?

— Ах, да-да-да, — нереалистично сыграл конферансье.

Хмыкнув, бобёр удалился за зрительские ряды. Встал он у разлапистой яблони, которая, когда Дубнер прислонился, ни с того ни с сего решила сбросить ему на голову сочный красный плод. Электрик чертыхнулся, поднял яблоко, протёр рубашкой, надкусил и, жуя, показал Ёжику большой палец. Это вдохновило невысокого лесного жителя, готовившегося к выступлению.

"Кресла" к тому времени начали занимать местные жители; на концерт собралась почти вся деревня: одиночки, пары и родители с детьми. Околицыно было небогато на события, тем более музыкального толка, о чём не преминул упомянуть в своей речи петух-конферансье.

— Все вы прекрасно помните, — горланил он, следуя подсказке червяка, — как неделю назад Барбоскинов споткнулся о своего пьяного двоюродного брата, упал и сломал ногу! Разумеется, мы не забудем того эпохального события! Однако предстоящее мероприятие, без сомнения, затмит собой и сломанную ногу, и рухнувший бесхозный дом, и даже пропажу пяти литров молока из нашего магазина! Ура! Ура! Ура!

Петух раскланялся, червяк зачем-то тоже; их проводили жидкими аплодисментами. Затем всё внимание сосредоточилось на Ёжике. Гитарист бросил взгляд на Дубнера. Тот вальяжно кивнул: дескать, не бойся — начинай. И, освободив лёгкие, Ёж взялся играть первую песню.

Как обычно, мелодии и способ их исполнения втекали в его голову словно бы напрямую, без посредства мозга и рук. Пальцы прекрасно знали, что делать; занимаясь этим, они позволяли Ёжику не отвлекаться и петь в своё удовольствие. Голос вокалиста-гитариста то подпрыгивал до верхушек звенящих нот, то опускался в дребезжащие низины.

Для мгновенной раскачки Ёж выбрал песню, название которой тоже пришло в голову напрямую из некоего неведомого источника, — "Razamanaz". Потом, подтверждая заданный ураганный темп, он исполнил "Rock You Like A Hurricane"; следом пошла "Innuendo", за — ставшая если не знаменитой, то узнаваемой — "Smoke On The Water". Поплелась, однако мощно и грациозно, "Miss Misery", сменилась "Lick It Up", разогналась "Blue Suede Shoes", покатилась "Rock And Roll"ом и приехала в "Stairway To Heaven".

Сперва слушающие не понимали, что происходит у них на глазах и в их ушах. Дубнер беспокоился, как бы непривычные музыка и грим не сыграли злую шутку. Но вот ошеломлёние прошло, ему на смену заступило смущение, постепенно переродившееся в понимание, а затем и в восхищение. Когда же под громогласные и громоподобные аккорды Ёжика, вопреки всем прогнозам, жара спала и с неба хлынул благословенный дождь, все слушатели повскакивали с мест. Кто прыгал на месте, кто хлопал в ладоши, кто подпевал, кто носился кругами.

Ёж разулыбался и, окончательно погрузившись в исполняемую музыку, завершил концерт бесподобным, точно бы низвергающим метеориты "Kashmir"ом. Веселье достигло апогея, деревенские купались в звуках гитары-оркестра, дождь благословлял поля, леса и прочие земли.

— Это рок, друзья! — внезапно что было сил прокричал Ёжик. — Ро-о-ок!

И в последний раз ударил по струнам. Зазвенело, загрохотало, приподняло и бросило... А через некоторое время сошло на нет: дождь прекратился, аккорды и пассажи стихли, ликующие замолчали. Необыкновенный музыкант положил руки на гитару и терпеливо ждал. Тогда в едином порыве пронеслась по деревенским жителям волна оглушительных аплодисментов; пока шёл концерт, все в округе услышали чарующие звуки то ли электрической, то ли акустической гитары и прибежали к сцене, чтобы своими глазами увидеть живое чудо.

— Великолепно! — заходилась толпа.

— Классно!

— Круто!

— Куда-то там давешнему пожару в доме председателя!

— Ёжик — молодец!

А Ёжик стоял и смущённо слушал рукоплескания и похвалы в свой адрес. Дубнер же времени зря не терял: вооружившись широкополой шляпой, он принялся обходить зверя за зверям, собирая монеты и купюры.

Позже, когда они с Ежом, поднатужившись, прорвались сквозь ряды поклонников, погрузились в повозку и выехали из деревни, бобёр произнёс такие слова:

— Эффект воодушевляющий. Но надо двигаться дальше.

В дальнейшем он не раз повторял это, когда заканчивались выступления Ёжика в деревнях, посёлках и сёлах. Уже второй концерт не до конца выспавшемуся гитаристу показался более утомительным; третий, естественно, усугубил впечатление, а там подоспели и четвёртый, пятый, шестой... Порой играющий на "Везеркастере" с радостью купался в получаемых позитивных эмоциях, а иногда его хватало только на то, чтобы доплестись до постели, рухнуть и уснуть.

Концертная программа менялась когда несильно, а когда и практически целиком. Всё новые песни появлялись в репертуаре, Ёжик постоянно импровизировал; аранжировки делались сложнее и мелодичнее, звук — чище. Что удивительно, музыкант не прикладывал к этому никаких усилий, или, если быть точнее, прилагал минимум сил.

В конечном итоге, терпение иссякло даже у Дубнера. Ёж валялся на кровати, погружённый в благословенную дремоту, и тут явился бобёр и устало опустился — почти что упал на колченогий стул, непонятный образом до сих пор выдерживавший грузного продюсера.

— Всё, — резюмировал Дубнер.

— Что — всё? — лениво двигая губами, задал необходимый вопрос Ёжик.

— Я — всё, — пояснили ему. — И ты, вижу, тоже. И Пег. Надо отдохнуть.

— Да, неплохо бы.

— К тому же необъезженные населённые пункты по эту сторону Леса закончились.

— Ведро приходил на концерт, — невпопад заметил Ёжик. — И хлопал в ладоши.

Дубнер усмехнулся.

— Да все хлопали! Но нужно и честь знать.

— Значит, на этом конец? — В голосе гитариста промелькнула сдерживаемая грусть.

Бобёр всхохотнул.

— Ну как же?! Это было бы и тактически, и логически неправильно. Да и жару с засухой мы ещё не побороли.

— Тогда?..

— Тогда вот что: отдыхай, ешь, пей, набирайся сил. А потом мы с тобой шагнём на новую ступеньку, вверх. Мы с тобой, — и Дубнер сделал паузу, чтобы его друг прочувствовал важность момента, — отправимся выступать в Город!

4/5

Первым встал вопрос, как добираться до Города: своим ходом не дойдут, а на Пега, учитывая сложность маршрута, надеяться не приходилось. Но повезло — конь-извозчик дал координаты своего брата Бела, занимающегося доставкой пассажиров в отдалённые и труднодоступные места. Поблагодарив Пега и рассчитавшись с ним по прибытии домой, продюсер бобёр и его колючий протеже, не откладывая дела в долгий ящик, наведались к Белу.

— Да, у меня есть всё необходимое для трудных путешествий, в том числе затяжных, — заявил им Бел и назвал цену.

Дубнер немного поторговался; ему удалось сбить цену, пообещав Белу процент с доходов от выступлений Ёжика. А к тому же Белу очень понравилась идея "погодных концертов", и это ещё больше воодушевило его. Условившись выехать завтра, бобёр с ежом разбрелись по дома, чтобы собрать вещи и отдохнуть перед дорогой.

На следующее утро Ёжика поднял стук в дверь; стучался Ведро.

— Наслышан о твоих выступлениях, — с порога, не поздоровавшись и не сделав никакой вводной, затараторил выдр. — Даже слышал кое-что краем ухом, а на один из последних концертов удалось раздобыть билет.

О том, что билет он именно раздобыл, то есть свистнул, а не купил, Ведро благоразумно промолчал.

Спросонья Ёжик соображал небыстро; он зевнул и поинтересовался:

— И как, понравилось?

— Очень! — с энтузиазмом ответил сосед. — А когда следующая дата?

Ёж пожал плечами.

— Сам не знаю. Но мы с Дубнером перебираемся в Город — там аудитория побольше, да и с возможностями побогаче.

— Ду-у-убнер? — полувопросительно протянул Ведро. И потом: — Го-о-ород?

— Ну... да, — подтвердил колкий музыкант.

— Завидую я тебе.

— В смысле?

— Тебя, так сказать, продвигает легендарный бобёр-отшельник! А ещё тебе предстоит посетить Город!

— Да. Но это же по делу.

— Всё равно. Я-то по-прежнему обитаю здесь и мало куда выбираюсь.

— Тогда приглашаю тебя на наш первый концерт, — сами собой сорвались с языка Ёжика слова. — У меня есть знакомый, его зовут Бел. Он доставит нас в Город, а потом вернётся — можешь обратиться к нему, берёт недорого. А как прибудешь в Город, найди меня или Дубнера — мы тебя бесплатно проведём на лучшее место.

— Что, правда?!

— А то.

Глаза Ведра загорелись — так сильно, что превратились в два прожектора.

— Здорово! Спасибо! — И он истово затряс Ёжикову руку.

Гитарист кивнул, с определённым трудом высвободил конечность, попрощался и закрыл дверь — надо было возвращаться к приготовлениям.

Прошло два часа, и Ёжик, тащивший мешок с самым необходимым, добрался до Стоянки. Бел, большой и мускулистый, и Дубнер, нервно поглядывающий на часы, уже ждали его. Колючка остановился и отдышался.

— Уф! А где повозка? — спросил он.

Бел не мог прищёлкнуть пальцами, потому что их у него не было, поэтому он стукнул одним копытом о другое.

— В том и фишка! Вы путешествуете на мне верхом — так мы и быстрее, и безопаснее, и с большей вероятностью преодолеем пересечённую местность. Не волнуйся, спина у меня натренированная.

— Меньше слов, — проворчал Дубнер, — больше дела.

Он забросил на спину Бела свои сумки, прибавил к ним мешок Ёжика и только сейчас заметил, что гитара находится за плечами выступающего, в специальном чехле.

— Откуда взял? — тут же проявил интерес Дубнер.

— Перешил из армейского вещмешка, доставшегося от отца, — признался Ёж. — По-моему, получилось неплохо.

— Угу, — согласился бобёр. — Главное — удобно. Чехол для гитары, хе. Ну что ж, хорошо, давай сюда.

Ёжик протянул ему гитару, и Дубнер повесил её рядом с остальной поклажей. Затем помог коротконогому забраться ближе к крупу, а сам сел впереди.

— Держись, — скомандовал электрик-продюсер. — Поехали, уважаемый, — обратился он теперь к Белу.

Ни слова не говоря, конь тронулся в путь.

Город, который, ничтоже сумняшеся, прямо так и назвали, был единственным крупным населённым пунктом из расположенных поблизости. Ёжику, ведущему аграрный образ жизни, пока не доводилось там бывать, равно как и отшельнику Дубнеру, и они оба предвкушали поездку. При этом Ёж получал удовольствие даже от того, что они тряслись по ухабам, подпрыгивали на кочках, перепрыгивали лужи, пробирались через лески и переходили речушки; бобёр же хранил уверенное молчание либо многозначительно покряхтывал. Бел за всю дорогу ни разу не пожаловался, словно бы груз, который ему предстояло вести, ровным счётом ничего не весил.

Они выехали рано утром, когда на смену прохладе только-только заступает тепло и когда не все облака разогнал с небосклона летний ветер, а прибыли на место под усиливающиеся тени сумерек.

— Конечная, — шутливым тоном оповестил Бел; судя по его голосу, он совсем не запыхался.

Дубнер молча слез на землю, принял от Ёжика поклажу, помог спуститься другу и вручил ему мешок и гитару.

— Благодарствуйте, — сказал вежливый музыкант.

Его спутник предпочёл и тут промолчать; впрочем, Бела это нисколько не заботило, потому что он получил от Дубнера расчёт. Приложив копыто к голове и отдав таким образом честь, конь прошествовал в стойло для живого транспорта, чтобы перекусить, отдохнуть, а наутро выехать в обратную сторону.

В надвигающейся темноте Город выглядел более внушительно, чем представлял Ёжик. Пускай они находились на окраине и кое-что скрадывали тени, невозможно никуда было спрятать высокие каменные строения, снующих между ними людей, транспортные пути и гружёные экипажи. Дороги были выложены светлой плиткой, чистой и неповреждённой, насколько смог заметить городской гость. Ёж приметил пару автомобилей — он и забыл, когда в последний раз ему попадалось на глаза это чудо техники.

Гостиница тоже выглядела впечатляюще: четырёхэтажная, больше любого здания в любой деревне, из белого камня, с метровыми окнами, отражающими закатные лучи. Одно строение, в котором им предстояло провести ночь, кажется, превосходило размерами участки Ёжика и Ведра вместе взятые.

Одарив падающее за край оранжевое солнце романтическим взглядом, Ёж направился вслед за Дубнером, который успел войти в высокие широкие двери с крупными дверными ручками. Взявшись за ручку, колючий музыкант на мгновение обернулся — и раскрыл рот от удивления: там стояла... она! Ежиха! Такая же воздушная, красивая и естественная, как в прошлый раз. Или даже ещё более вдохновляющая в предзакатных сумерках и на фоне Городских и столь незнакомых плитки и камня.

Засмотревшись, Ёжик забыл остановиться и споткнулся о порог, после чего вместе с сумками и с гитарой за плечами рухнул на ковёр у входа.

На сей раз Дубнеру удалось договориться о двух отдельных номерах. Апартаменты бобра находились на втором этаже, а комнаты Ёжика — на третьем. Внутренне номера ничем не отличались, были со вкусом, хотя и не слишком богато обставлены, чисты и пахли свежестью, а большего от них и не требовалось. Едва заселившись, Дубнер сразу пожелал продюсируемому спокойной ночи, мотивировав это тем, что завтра концерт; к Ежу, однако, сон никак не шёл. Было ли дело в Ежихе, увиденной настолько мельком, что рождались сомнения в реальности её появления? Неизвестно. Но, в любом случае, заснуть не получалось, и музыкант решил прогуляться, подышать свежим воздухом, набраться впечатлений и поторопить усталость.

Ёжик разложил вещи из мешка, убрал гитару под кровать и погасил свет. Закрыв дверь на ключ и бросив его в карман джинсов, невысокий лесной житель спустился по длинной лестнице с периллами и вышел в вечерний Город. Правда, с точки зрения наступившей темноты, Город следовало бы назвать ночным.

Приезжий гитарист-заклинатель подумал об этом, затем о романтике ночных прогулок, затем о Ежихе и, вздохнув, много о чём ещё. Луна, круглая и крутобокая, сопровождала его на всём пути от гостиницы и обратно. Ёжик прошёл по тротуару рядом с гостиницей, перешёл улицу, спустился по пешеходной дорожке напротив, попетлял переулками и вышел на большой тракт. Замерев на месте, он поразглядывал луну, пофантазировал о том, кто жил на ней многие века назад, когда она ещё была обитаема. Тут неожиданно вспомнились "космические яйца" и люди, и давно минувшие времена. Новый вздох непроизвольно вырвался у Ежа из груди, и он нога за ногу побрёл куда глаза глядят.

Впереди показался работающий фонтан; струи вырывались из него под причудливыми углами и не пересекались друг с другом. Дальше находился музей местной истории, сейчас— закрытый, а за ним — автобусная остановка и сбившиеся в кучу магазинчики. Обойдя их, Ёжик вышел на длинную асфальтированную тропинку, что привела его опять к гостинице. Возвращаться не хотелось, но надо было — всё-таки завтра и вправду концерт, а потому следовало выспаться.

Он протопал по ступенькам ко входу, распахнул дверь и прошёл по боковой лестнице на свой третий этаж; по дороге он совершенно отчётливо слышал храп Дубнера.

"Подозреваю, — возникла мысль, — что не одному мне посчастливилось в ночи услышать эти "чарующие" звуки".

Отперев дверь на третьем этаже, он вошёл внутрь, закрылся, разделся, упал на кровать и забылся глубоким сном.

5/5

Разбудил Ёжика стук в дверь, настойчивый, будто бы говорящий: "Пока не отопрёте — не уйду". Спавший продрал глаза, мотнул головой, отбрасывая остатки сна, поднялся с кровати, натянул джинсы и прошлёпал к двери. Открыв её, он увидел не Дубнера, как ожидал, а Косяка.

— Ого, — только и вымолвил Ёж.

— Да, забросила судьба, — поняв, что тот имел в виду, ответствовал заяц и вручил постояльцу конверт.

Ёжик забрал его, но изучить не успел, поскольку Косяк вдруг поспешно заговорил, эмоционально двигая длинными ушами:

— Знаю, что у тебя сегодня концерт. Удачи, удачи тебе. Надеюсь, всё пройдёт хорошо. Это ведь большая удача — собрать аудиторию не где-нибудь, а в Городе. Плакаты, кстати, удались.

Ёжик снова потряс головой, чтобы побыстрее прийти в кондицию, и переспросил:

— Плакаты?

— Да чуть ли не весь Город украшают, — радостно ответил Косяк. — Расклеивал не я, потому висят ровно.

— А. Ладно. И, это, спасибо за помощь с концертами в деревнях.

— Да всегда пожалуйста. Ну, побежал я. Привет господину Дубнеру, и моя благодарность ему за достойную оплату.

Тут Косяк развернулся и убежал по коридору; правда, исчез он не сразу — сперва врезался в стенку, и лишь потом выровнял курс и впрыгнул в двери.

Почёсывая голову и позёвывая, Ёжик вернулся в номер, сел на кровать и рассмотрел конверт. В графе получатель стояло "Ёж. Город", а отправителем значились "Родители Ежа, ул. Травяная, д. 4". Музыкант распечатал конверт, вынул и прочитал письмо.

"Дорогой сынок! — было написано там. -

Мы очень рады, что у тебя всё хорошо. Наслышаны о твоём предстоящем концерте и желаем тебе удачи. Нет большей радости для твоих папы и мамы, чем сознавать, что их ребёнок вырос и стал успешным. Пусть всё пройдёт как по маслу.

Из дома твоего мы уехали вскоре после того, как услышали: ты у Дубнера, и вы занимаетесь важным делами. Слухи по маленьким местечкам разносятся быстро. Мы всё понимаем, у тебя свои заботы, и, конечно, ты бы поставил нас в известность, если бы мог.

Передаём горячий привет и немного средств на карманные расходы: не знаем, достаточно ли ты зарабатываешь, а поделиться парой-другой сотен денежек с любимым мальчиком нам всегда в радость. Да и по нашему бюджету это не ударит.

Целуем и обнимаем,

мама и папа

P. S. Твой сосед ведро проиграл нам дачу, однако мы решили простить ему долг — всё-таки он не ведал, с кем садился играть".

Ёжик улыбнулся, представив Ведро за игорным столом с родителями. Вот он сидит, довольно улыбаясь и, образно говоря, потирая руки, и вдруг одну за другой проигрывает партии, пока не остаётся совсем без денег. М-да-а. Даже Ёжик не всегда решался на покерный матч с родственниками. Гитарист убрал письмо в карман, встал и прошёл в ванную— заняться водными процедурами.

Затем внизу, в небогато, но стильно обставленной столовой, был завтрак. Дубнер ждал друга, нетерпеливо постукивая пальцами по столешнице. Когда Ёж примостился на крепком, пузатом стуле, им подали яичницу с беконом, тосты, сок и печенье. Они подкрепились, наслаждаясь атмосферой утра: яркими лучами, пробивающимися сквозь прозрачные белые занавески, и мягким теплом — в столовой работали кондиционеры. Да и сама обстановка настраивала на позитивный лад: раздвинутые малиновые шторы, картины с живописными пейзажами на стенах, чистые стёкла.

— Ну, — похрустывая печеньем, изрёк Дубнер, — готов?

Ёжик тоже хрустнул.

— Всегда готов.

— Вот и замечательно.

После еды, чтобы не откладывать дело в долгий ящик — к тому же времени оставалось не так уж много, — они поднялись в номер Ёжика, где Дубнер помог ему с гримом.

— А ты знаешь, какое тебе дали прозвище? — между делом, разукрашивая колючего, спросил бобёр.

— Мне дали прозвище? — удивился Ёж, поворачивая голову.

Дубнер дал гримируемому понять, что вертеться не следует, и, кивнув, подтвердил:

— Ага. Тебя называют BatHead.

Ёжик мысленно оценил своё сценическое имя.

— А что, неплохо, — наконец озвучил он. — И в тему.

— Точно.

Завершив косметические приготовления, Дубнер выдал "звезде" "Везеркастер", и они с Ёжиком вдвоём вышли из гостиницы.

Первым, на что обратил внимание короткохвостый зверёк, был плакат с его изображением, висящий на фонарном столбе: та же самая маска летучей мыши, та же самая увлечённая поза, острые колючки и коротенькие ножки, и гитара, в небольших ручках устремившаяся грифом вверх. Нарисованный Ёжик стоял один на поляне, в низкой траве, под палящим солнцем, и вызывал дождь. Вот уже первые дождевые облака набежали на небосвод, начал лить дождик, а музыкант всё играл и играл, и собравшиеся вокруг звери неистово ему аплодировали. "Ёжик BatHead Лесной", — значилось вверху крупным шрифтом, а внизу, заглавными буквами, — "ПЕРВЫЙ И ЕДИНСТВЕННЫЙ КОНЦЕРТ В ГОРОДЕ! НЕ ПРОПУСТИТЕ!!!"

Изучая плакат оценивающим взглядом, Ёж поинтересовался:

— Дубнер, думаешь, восклицательных знаков не много?

— В нашем деле, — наставительно произнёс продюсер, — много восклицательных знаков не бывает. Пошли.

Сцена располагалась чуть ли не в самом центре: круглый, немалых размеров помост с кулисами, микрофоном и колонками. Но путь двух музыкальных заклинателей лежал в закулисье.

— Стой, — притормозил их слон-охранник, обладающий хоботом, столь же внушительным, что и руки. — Куда?

Дубнер усмехнулся и ткнул в сторону Ёжика пальцем.

— Легенду не узнаёшь?

Охранник внимательно рассмотрел "нарисованную" знаменитость, хмыкнул, достал из глубокого кармана плакат, сверился с ним и лишь после этого веско проронил:

— Можете проходить.

Обогнув секьюрити, двое оказались в святая святых музыки. Раньше других их заприметил директор сцены, юркий говорливый ласка, напомнивший Ёжику Ведро.

— А, вот и наши герои, — вместо приветствия сказал он. И довольно добавил: — Смотрю, вы в гриме. Чудесно, чудесно. Что ж, прошу за мной.

Ласка взбежал на сцену по поскрипывающим ступенькам, втрое, а то и вчетверо больше обычных; Ёжик и Дубнер последовали за ним.

— Концерт начнётся через час, — оповестил директор, — а пока можете заняться саундчеком.

— Наш саундчек очень быстрый, — ответил на это Дубнер. — Да что там: для него и колонок не потребуется.

Ласка удивлённо-вопросительно приподнял бровь. Тогда Ёжик снял со спины чехол, расстегнул; достал и повесил на плечи "Везеркастер", а самодельное хранилище сложил в углу сцены. Директор сцены внимательно наблюдал за приготовлениями выступающего и был несказанно удивлён, когда, стоило Ежу всего лишь провести пальцами по гитаре — по неподключённой гитаре! — раздался звук, как при стихийном бедствии. Гитара в одно и то же время рычала и пела, и звенела, и поднимала ввысь.

"Что же будет, когда начнётся представление?" — крепко задумался ласка.

— Ну хорошо, не нужны провода, так не нужны.

И он сбежал за кулисы, чтобы дать работникам сцены последние указания.

Зрители между тем собирались, с каждой минутой их становилось всё больше. Кое-кто прослышал о Ёжике и его волшебной гитаре, но вживую не видел. А уж когда раздался тот невероятный звук на саундчеке, догадки, мнения и слухи стали летать от пришедшего к пришедшему со скоростью света.

Предстоящий час Дубнер использовал, чтобы проверить состояние сцены и работы обслуживающих её зверей; в итоге он остался доволен и покинул подмостки за несколько минут до начала концерта. Ёжик же постарался унять зародившееся в душе волнение, а чтобы упростить задачу, принялся мысленно составлять трек-лист, чем он занимался перед каждым появлением на публике. Впрочем, план полетел в тартарары, когда сидячие места и проходы между и рядом с ними оказались набиты битком, когда вышел на сцену директор-ласка и объявил "знаменитого и неповторимого BatHead" и когда тысячи воплей и тысячи ладошей встретили Ёжика нереальной овацией.

Смущённый подобным вниманием, владелец "Везеркастера" дождался, когда объявляющий покинет сцену, на всякий случай поклонился и положил руки на гитару. Аудитория немедля замолчала; казалось, она и вздохнуть боялась. А Ёжик отсчитал про себя "Раз, два, три, четыре!" — и заиграл.

Это было... незабываемо. Это было великолепно, сокрушительно и потрясающе. Аппаратура не испортила родного звука гитары, но усилила его, сделала громче. Яснее читались малейшие интонации, лучше прослушивались обертона. Магия странного в своей уникальности инструмента схлестнулась с проверенной годами техникой, и в итоге страстного акта родился на свет несколько иной звук: насколько знакомый Ёжику, настолько и отличающийся по прежним впечатлениям. Сколь настоящий, натуральный, лесной, столь и электрический, концертный, по-хорошему управляемый. Гитарные трансформации и блуждания выискивали в бесконечном ряде изменений новые и новые интонации, голоса, фразы.

Какие только мелодии не выходили из-под пальцев кудесника-музыканта — от забойной "Stand Up And Shout" до проникновенной "Nothing Else Matters". Ёжик и сам не ведал, откуда берутся названия, которые он то выкрикивал, то говорил, то шептал в микрофон; откуда взялась его гитара и каким образом рождались исполняемые им песни. Вопросы без ответов множились, и слушатели могли лишь догадываться. У Ежа была своя версия — что чарующие звуки приходят из какого-то иного мира, — но подтвердить или опровергнуть её не получалось. Что за мир? Где он расположен? И почему настолько ответственное дело доверили ему, обычному лесному животному?..

Однако сомнения, загадки и догадки на два часа потеряли всякую важность. Вереница сверхмузыки, суперпесен, мега-хитов взрывала атмосферу, заставляла Ёжика носиться и прыгать по сцене, убеждала пришедших в том, что надо вскочить с места, закричать, задрыгаться под сводящий с ума мотив и пуститься в пляс.

Скорострельная "Highway Star", могущественная "Never Say Die", трогательная и вместе с тем энергичная "I Surrender"... откуда они родом? Кто их авторы, исполнители? Кто хозяин магического действа, именуемого рок-концертом? И кто придумал само это слово — "рок-концерт"? Нет, перечисленное тоже потеряло смысл — основную и главную роль играла музыка. Одна лишь музыка заполнила умы и сердца на сцене и по обе стороны от неё.

"Take It Off", "Run Like Hell", "Sweet Lady" и под занавес "Lift U Up".

Whoa wanna rock this feeling off the ground

Wanna lift u up

Whoa wanna rock rock till the morning dawn

The morning dawn, -

надрывался в микрофон Ёжик, увлекающий ритмом, повергающий в трепет соло, гипнотизирующий гримом.

С виду, исполнитель и слушатели всего-навсего получали удовольствия, тогда как на самом деле на концертной площадке и в душе присутствующих на ней творилось чёрт-те что. Но потрясное чёрт-те что!

И вот последний аккорд сыгран, последняя нота спета, и точно мощнейший взрыв грома разносится перед грозой, и слушатели застывают в восхищении — и с неба, низвергая килограммы и килограммы воды низвергается ливень.

Краска потекла по мохнатому лицу Ёжика, застывшего от радости, впечатлённого собственными достижениями. Собственными ли?

Аудитория, замолкнув на миг, разразилась оглушительными аплодисментами и криками. Подсуетившись, Дубнер стремительной ласточкой "взлетел" на сцену, схватил в охапку кланяющегося музыканта и спустил его вниз по ступенькам; чехол продолжил мокнуть под слёзами радости дождя. Машина, переименованная парочкой пассажиров в "Rolls rock", — длинная, дорогая и удобная, — уже была приготовлена; они запрыгнули в неё, и гепард за рулём надавил на газ. Ни Ёжик, ни его продюсер не стали свидетелями того, как заходящаяся в экстазе толпа вскарабкалась на сцену и растащила на сувениры аппаратуру.

Они отъехали довольно далеко, когда Дубнер скинул капюшон загодя приготовленного плаща, протянул Ёжику полотенце и, пока тот вытирался, со счастливой улыбкой на устах произнёс:

— Поздравляю, коллега. Похоже, ты дорос до следующего этапа.

— До какого? — смазывая и стирая грим, задал вопрос уставший музыкант.

Прежде чем ответить, Дубнер размахнул руки, словно пытаясь взять в охапку целый мир.

— До собственной группы, — купаясь в ослепительных лучах момента, сказал бобёр.

Часть 4. Группа

1/5

Прошло несколько недель. Это время Ёжик, Дубнер и их коллеги-помощники провели по-разному.

Сам музыкант осваивался на новом месте — в фешенебельном отеле "Ореховый лес", который, что удивительно, располагался в центре орехового леса. По правое крыло стройного десятиэтажного здания, выполненного в мягких бежевых тонах, плескалось на ветру чистое прохладное озеро. Прозванное местными Оком за его характерную, правильную круглую форму, оно отличалось каким-то невероятным, свежим, настоящим глубоким-синим оттенком. Принадлежал водоём директору "Орехового леса" — арендатору нескольких живописных акров, большую часть которых, впрочем, составляли хороводы, фаланги и клины пушистых деревьев. Тем не менее, растительность поражала густотой и зелёнью листвы, ласкала слух нежными перешёптываниями под порывами ненапористого ветра и дарила минуты музыкального наслаждения, когда пёстрые птицы, под звуки акустической гитары или акапелло, заводили весёлые и забавные, полные чувства песни.

Ёжик любил бродить по лесным тропкам, касаясь ладонями вытянутых в обе стороны рук мягких вершин высокой травы. Он слушал рулады соловья — затейника и виртуоза по части пения, — наверняка выводящего любовные оды второй половинке: слишком далеко находился "вокалист", не разобрать. Колкий толстячок с небольшой грустью думал о том, как бы здорово было, если бы кто-нибудь из певчих птах (соловей либо канарейка, либо ещё кто) стал фронтменом в его группе. А группа покамест состояла только лишь из идеи, даже названия Ёжик с Дубнером не придумали. Но разве можно отыскать более подходящую кандидатуру на роль супервокалиста, чем обладающая неповторимым, природным талантом птица? Конечно, соловей совсем невелик ростом и довольно невзрачен на вид, то есть не может щегольнуть ни выдающимся ростом, ни мощными мускулами, ни классической красотой. То же относилось и к кенару.

"И всё-таки было бы здорово..." — всегда одинаково заканчивал размышления Ёжик.

Увы, сколько ни искал, Дубнер не находил стопроцентного кандидата на роль певца в мега-группе. Больше того, ни девяносто-, ни восьмидесяти-, ни, в конце концов, семидесятипроцентного музыканта, обладающего сокрушительным голосом с трёх— или четырёхоктавным диапазоном и отработанными техническими навыками, округа не могла подарить организатору концерта. Продюсер с подопечными ждали и надеялись, но, вопреки пословице, ничего не менялось.

Прогулявшись по окрестностям, понаглядевшись на местные красоты, поныряв в траву ростом со взрослого лесовика и искупавшись в хрустальных водах Ока, Ёжик возвращался в номер. Вначале, держась за крупные резные перила, одолев десяток широких посеребрённых ступеней перед входом; открывал богато сделанные двери и ступал — хотя при его росте, скорее, нырял — в тёмный проём. Пожмуривался, быстро перейдя с солнца в полумрак внушительного холла. Размышляя о своём, перебирал ногами по ворсистому, занимавшему половину помещения красному ковру с изображением главных достопримечательности этой части Леса. А здесь, на юге, открытая круглый год, приглашала лесных гостей и аборигенов База Туризма и Отдыха. Пускай и невелико расстояние, отделявшее северную оконечность массива, близко к который жил Ёжик, и её южный край, где возвели отель, звери всё равно воспринимали эти места как курортную зону. Такого не происходило, когда Базу ещё только строили, а потом все привыкли, да и сказалось старое, пришедшее из-за Границы мнение: "Если южнее, то теплее". Кроме того, к курортным прелестям — купанию, рыбалке, катанию на катерах, катамаранах и парашютах и прочим развлечениям — добавились интересные для туристов места. Например, Жерло — мрачная пещера со сталагмитами и сталактитами. Или Грибной Рай — уникальное соседство из полудюжины опушек и полян, где с апреля по октябрь непрерывно и в поразительном количестве росли красивые мясистые грибы. Или памятники духам чащи, поставленные всё тем же вечно полным сил директором "Орехового леса". И много чего другого.

Стилизованные и миниатюризированные чудеса буквальным образом окружали посетителей отеля: не только на парадном ковре услаждали взор и будоражили воображение, но и мелькали на стенах и потолках коридоров, лестничных пролётов, внутренних помещений. Исполненные чёткими, уверенными мазками и припорошенные позолотой, они щеголяли подробностями и деталями, расцветали яркими красками, запоминались и будто бы убеждали влюбиться в себя. Действительно, и сам отель, и приютивший его живописный ландшафт мало кого не приводили в восхищение, да и Ёжик, пожалуй, не стал исключением. Но то и дело вспыхивали в колючей голове образы дома, родных, друзей — всех памятных местечек, включая стоявший на отшибе деревенский домик, и каждого знакомого, вплоть до хитрого, вёрткого Ведра.

Лифт озаряло настойчивое искристое сияние плоских потолочных ламп и акцентированно обогащали интонации светло-фиолетовой подсветки круглых титановых кнопок с нумерацией этажей. Кабина вмиг довезла иголку до пентхауза, до верхнего, десятого этажа с самыми помпезными, но и с самыми удобными апаратментами. Поддавшись очередному порыву лёгкой ностальгии, смешанной с творческой меланхолией, Ёжик поднялся в просторный, богато обставленный, механизированный номер, сел на кровать, взял в руки лежавший тут же "Везеркастер" и под времени успокаивающий, а порою усыпляющий мерный гул кондиционера стал перебирать струны гитары. В конце концов, очень скоро, душевные излияния пушистого музыканта сложились в очередную песню — скоростную, эмоциональную, наполненную соло-выкрутасами ""Pictures Of Home". Песня ему чрезвычайно понравилась: вместе с необычной мелодикой, которая, впрочем, постепенно становилась для Ёжика едва ли не родной, захватывающим развитием и неожиданным финалом, композиция хранила в себе что-то большое. Некий крик души любого человека, очутившегося вдали от близкого и привычного. Неважно, гитарист ты иль поэт, иль грузчик, — этому чувству подвластно любое нормальное, разумное существо. Как ни крути, а чувства ничуть не реже побеждают разум, чем уступают ему. Вдохновлённый пришедшими из уголков памяти ассоциациями и подсказкой неизвестной силы — знатока удивительной музыки и написанных на старом, английском языке текстов, — Ёжик и подобрал песни название. "Pictures Of Home" — "Образы дома". "Black rock n roll" — "чёрный рок-н-ролл" — таким жанром обозначил он своё впечатление от опуса.

"Жаль, не все оценят, — внезапно проскользнула мысль. — Некоторым вовсе не свойствен сплин, пускай и самый слабый. Люди же — с точки зрения ряда исследователей, создатели полузабытого английского языка — в нынешнем состоянии совершенно не способны воспринимать и оценивать прекрасное. А жаль... есть в этом какая-то несправедливость, какая-то вселенская ошибка".

Ёжик удивился масштабности и оригинальности собственных рассуждений. Бережно отложил "Везеркастер" обратно на пухлую мягкую подожку и прошёл в обклеенную дорогой плиткой, современную ванную.

Этаким манером и текло изо дня в день свободное время Ежа.

Дубнеру же, напротив, ввиду постоянной занятости зачастую не удавалось выкроить и минутки для отдыха.

Сперва бобёр бился с руководством отеля за то, чтобы его мохнатому протеже не просто предоставили лучший номер, а также сделали значительную скидку.

— Вы представьте на мгновение, кто к вам заселяется, — доказывал Дубнер, размахивая руками в лёгких стильных перчатках и полоская широкими рукавами модной рубашки-размахайки; тёмные очки с овальными стёклами он засунул в нагрудный карман.

— Я это прекрасно представляю, — кисло отвечал администратор, тушканчик с постной физиономией.

— Да? — недоверчиво, саркастически переспросил бывший электрик, а ныне — видный музыкальный продюсер. — Незаметно, скажу я вам.

— И дальше что? — уныло проронил тушкан. — От того ничего не изменится.

— М-да? — Дубнер так распалился, что тяжёлая золотая цепочка выскочила из-за рубахи. Бобёр убрал её и положил на стойку лапу, величиной не уступающую копыту лося. На пальцах блестели и переливались кольца из различных драгоценных металов; половина была украшена рубинами, изумрудами и бриллиантами. — А ну-ка позовите-ка сюда директора.

— С какой целью?

— С простой! — рявкнул Дубнер.

Не ожидавший громкой экспрессии, тушканчик отшатнулся. Но остался верен своим взглядам или, быть может, установкам того самого директора:

— Криком вы ничего не добьётесь.

Дубнер выразительно, недвусмысленно хмыкнул. Сунул лапу в объёмистый карман брюк из прочной и весьма недешёвой искусственной кожей, отставил покрытую плотным оранжевым ворсом ногу-пень и вкрадчиво, чуть ли не по слогам произнёс:

— Тогда, вместо того чтобы сделать себе эффективнейшую рекламу, поселив в лучший, наиболее подходящий ему номер гитариста-легенду, ваш начальник обеспечит себя уж точно по уши и как минимум на всю оставшуюся жизнь "чёрным" пиаром, коий ему с радостью предоставят местные жители и отдыхающие, прознав о баснословной глупости одного самоуверенного работника отеля.

Для утомлённого мозга тушкана фраза вышла длинноватой и сложноватой, однако её основную идею он ухватил сразу же. Усугубил или, если угодно, подчеркнул идею звучный бас Дубнера с идеально расставленными акцентами.

Администратор нахмурился, почесал надетую на маленькую круглую голову форменную кепку и, обиженно бросив "Сейчас...", удалился.

Не успел Дубнер, довольно ухмыльнувшись, передвинуть ноги в увесистых тёмно-коричневых ботинках, дабы принять более непринуждённую позу, как из подсобки вырулил директор. Одетый в безукоризненно выглаженный костюм классической чёрно-белой расцветки, он обворожительно, по-лисьи (поскольку был лисом) улыбнулся и, налево и направо источая елей, обратился к Дубнеру:

— Напомните, пожалуйста, куда желал заселиться ваш друг, знаменитый, э-э... — Востроносый директор, непринуждённо помахивая оранжево-белой кисточкой хвоста, просяще, хотя и с некоей хитрицой, свойственной его роду, воззрился на бобра.

— Ёжик С Гитарой, — весомо отозвался продюсер.

— Именно. Именно, — с воодушевлением подхватил лис.

— В лучший номер. Желательно, пентхауз. Ниже ни к чему, если только номера по удобству и обстановке не уступают...

— Больше ни слова, — не произнёс — пропел лис-директор. Снял с доски за спиной ключ-карту на брелке и протянул Дубнеру. — Вот, прошу, 100-е апартаменты. Красивый номер для красивых постояльцев. — Владелец и руководитель "Орехового леса" уже улыбался во все белоснежные зубы.

Дубнер принял ключ.

— Благодарю. Приятно иметь дело с умными, компетентными людьми.

Когда обладатель широченной спины в белой, узорчатой рубахе вышел на улицу, чтобы отыскать заждавшегося Ёжика, ослепительная улыбка лиса немедленно превратилась в оскал. Храня молчание абсолютно понятное, особенно если взглянуть на застывшие крупные зрачки внутри ярко-зелёных глаз, директор отвесил подзатыльник субтильному подчинённому, вернулся в подсобку и захлопнул за собой дверь.

Вот какого рода занятиями, по обязанности, увлекался Дубнер. Безусловно, избыток их тяготил бобра, и всё же отшельник, волею судьбы превратившийся во влиятельного, известного человека, ясно понимал, что от него, в ближайшем случае, зависит судьба Ёжика. Симпатичного, немного наивного, но талантливого и отнюдь не глупого композитора и исполнителя, сочинявшего, игравшего и певшего вещи, не похожие ни на что другое. Зверька, моментами удивительно напоминавшего бобру его самого в молодости. Если же брать случай крайний, пределы влияния Дубнера, возможностей Ёжика и тайн поджидавшей за углом судьбы размывались окончательно. Гитара, творящая погоду и управляющая ей, "Дубнер Везеркастер"! Невозможно! Непредставимо! Но — лишь считанные недели назад. Все ли раскрыты загадки этого поистине волшебного музыкального инструмента? А если нет, какие мистические сюрпризы поджидают их с Ёжом... да хоть сегодня. Или завтра! Дубнер не мог дать ответа.

А потому он заботился о Ёжике, устраивал для него уютный номер со всеми удобствами, договаривался о будущем концерте группы и о солидной рекламе этого мероприятия. Слава о "Необыкновенном Ёжике и его Гитаре — повелителе природы!" должна облететь Южные земли, чтобы добраться и до Западных с Восточными, и до Северных, и до Северо-Западных... и так далее, и так далее, и так далее. Дубнер не жалел сил в борьбе за стадион с десятком тысяч мест, за проданные билеты и заочный успех друга-протеже, за организацию системы, где должны связаться воедино мельчайшие и крупнейшие элементы, торговцы футболками с портретом Ёжика и загодя распроданные билеты на концерт. Бобёр-продюсер договаривался с лоточниками, продающими горячие сосиски, убеждал их продавать фаст-фуд по заниженной цене, "в честь" грядущего великого мероприятия! Притом он обещал им процент с продаж билетов — сам по себе чрезвычайно маленький, однако равный годовому заработку торговцев хот-догами. Не успев пожать руку последнему лоточнику, кидался к столярам — заказывать рекламные стенды. И в полиграфию — условливаться об изготовлении рекламы. И к простым людям — чтобы те за скромное, но для них вполне приемлемое вознаграждение, взбираясь на лестницу, расклеивали на стендах метровые плакаты из квадратных кусков. А ещё развешивали постеры и короткие листовки— повсюду: на досках объявлений, на столбах, на стенах домов...

К счастью, задуманное удавалось. Билеты на концерт "Ёжика — властителя стихий, и его тяжёлой группы" разошлись быстрее ветра. Термин "тяжёлая группа" привиделся Ёжику во сне. Вскочив посреди ночи, он кинулся к Дубнеру, растолкал его и принялся сквозь окутывавшую бобра цепкую дрёму растолковывать оригинальность и важность новой придумки. Сонный продюсер пообещал использовать это словосочетание в афишах, попросил только разрешения взяться за дело утром, отоспавшись. Ежикиного согласия, однако, Дубнер не дождался — вмиг уснул опять. В любом случае, Ёжика устроило данное другом обещание, и колючий, вернувшись в свой номер, упал на кровать и укрылся одеялом с головой. Сон пришёл далеко не сразу.

Наутро бобёр не забыл сказанного в полудрёме. Умывшись и отзавтракав, заглянул в типографию "Юг", с которой ранее установил отношения, и настоял на том, чтобы слова "тяжёлая группа" включили в рекламные тексты. Уже после этого Дубнер вдруг задумался: а ведь нечто похожее, кажется, приходило во сне и к нему. Поклясться он бы не решился, но мысль о схожести идей, посещающих близких по духу существ, показалась ему реалистичной и не требующей веских доказательств.

В типографии дали слово непременно упомянуть вновь придуманный термин.

С чистой совестью Дубнер покинул "книжный роддом", как он называл про себя это строение, и отправился устанавливать отношения и заключать устный или же письменный договор со следующим в обширном списке животным.

"Тяжёлая группа... — думал он по пути, развалясь на мягком, удобнейшем кресле, на самом заднем сидении лимузина "Роллс рок" с тонированными, по-ночному чёрными стёклами. — Тяжёлый бэнд. Хард-бэнд. Хард-рок-н-ролл. Или просто — хард-рок".

Он покатал в голове названия, вспоминая, когда и при каких обстоятельствах вспомнил о них. Казалось, они всегда, всю жизнь и даже больше, были с ним.

"Замечательно, когда идея требует реального воплощения и получает его, — философствовал выкроивший свободные полчаса бобёр. — Другое дело, что мы по-прежнему не нашли четверых или, по крайней мере, троих участников для группы. Ёжик один не вытянет, даже при его возможностях, даже с его гитарой. Нужна полновесная команда, с мужиками, компетентными в ритме и соло. Дам лучше пока не привлекать: начнём с более жёсткого, классического рок-н-ролльного состава".

Помимо тех сведений, что приходили от, казалось, подключённого к планетной ноосфере Ёжика, Дубнер обладал собственным немалым багажом знаний, в особенности технического и музыкального плана. А техника, когда речь идёт о концерте для десяти тысяч слушателей, играет чуть ли не первостепенную роль. У него имелись задумки насчёт того, как усилить, обогатить и изменить, сделать запоминающимся звук будущей группы. Вот только группа существовала на бумаге, а в действительности; в фантазиях, а не взаправду.

"Неужели ни в огромнейшем Лесу, ни на примыкающих к нему территорией не найдётся трёх-четырёх творческих личностей, которым близок и понятен рок? Хоть условно, в перспективе, ведь они, не исключено, впервые услышат об этом жанре, когда придут на прослушивание".

Дубнер опустил локоть на округлый, шириной с небольшое дерево подлокотник, опустил подбородок на кулак и принял, таким образом, позу мыслителя.

"Я и мои помощники обошли три четверти Леса, не меньше. Не верю! не верю, что наша земля столь бедна талантами! Но если я прав — где они?"

Вопрос повис в воздухе, отчасти потому, что лимузин незаметно затормозил и водитель объявил: "Приехали!"

Открыв дверцу, Дубнер выбрался на свежий воздух. Предстояла бессчётная встреча; простая формальность, с точки зрения толстохвостого продюсера.

Разгоравшийся день отделяло от начала концерта меньше недели.

Ёжик утомился сидеть в номере — в тишине и одиночестве — и, прихватив гитару (поскольку опасался бросать её без внимания), отправился гулять по окрестностям. Когда он, звякая колокольчиком, выходил из дверей "Орехового леса", тушканчик-администратор и стоявший здесь же лис-директор подобострастно, натянуто ему улыбались. Впустую, так как Ёж автоматически поднял руку и не оглядываясь, не замечая вперенных в него напряжённых взглядов, скрылся на улице. Худой работник и рыжеволосый начальник многозначительно переглянулись, но промолчали: в их случае говорить было не о чем.

Прохаживаясь по тенистой аллейке между двумя рядами молодых, здоровых берёз, кроны которых увешаны шапками листьев, а сучья и ветви "натянули" варешки из зелёного бархата, Ёжик то погружался в мысли о бренности сущего, то выныривал из метафизических глубин на поверхность, чтобы вспомнить проблемах земных и, для него, более значимых. Уйдя в рассуждения и углубившись в лес, он не заметил, как вырулил на узкую, вытоптанную десятками лам тропинку. Поблизости уж не стояли деревянные скамейки с каменным основанием, не гуляли легко одетые южане и не щебетали воодушевлённые летней природой, растормошённые игрой древней крови птицы — игрой, бравшей начало века назад, когда крылатые размером в разы уступали современникам, не носили юбок и брюк и не умели разговаривать. Зато именно здесь, случайно, на секунду оторвавшись от серьёзных, уводящих прочь измышлений, Ёжик услышал его.

Звук органа.

Не до конца веря услышанному — только бы не спугнуть удачу! — Ёжик, ни секунды не медля, направился на звук. Он дошёл до конца дорожки, углубился в заросли травы, потом свернул, миновал кусты дикорастущей малины и, выйдя на другую тропинку, а может, на ответвление прежней, понял, что играют где-то совсем рядом. Прислушиваясь к чудесному звучанию (хоральному, величественному, почти религиозному), Ёж с каждым пройденным шагом улавливал всё больше нот и музыкальных нюансов. Слух, натренированный ежедневными гитарными экзерсисами и словно бы усовершенствованный — либо действительно усиленный источником звуков ЖЖЖЖ и ММММ, прекрасных песен и прочих невыразимых, не объяснимых по-простому знаний, — его слух впитывал, воспринимал и перерабатывал нечто поистине фантастическое. Это была импровизация, но как же любопытно, неожиданно и по-классически отточенно изливалась она из-под чьих-то ловких, чувственных, подвижных до невероятности пальцев. Раньше он не слышал ничего подобного, и, лишь раз соприкоснувшись со сказочным переливом нот, готов был с уверенностью сказать: вот то, что мне нужно! Вот тот, кто мне нужен!

Тропинка упёрлась в холмик земли; покосившиеся компактные ворота, закрытые, но не запертые на ключ, заслоняли брёвнами и досками круглую дыру приблизительно метр в диаметре. Ёжик откашлялся (без веской причины — просто волновался) и негромко постучал в ворота. Музыкальное чудо не прекратилось, и никто не вышел, чтобы открыть. Тогда он попробовал снова, увереннее ударяя кулаком по доскам. С тем же успехом. Помявшись в нерешительности с ноги на ногу, он по истечении полуминуты не выдержал и, приоткрыв ворота, скользнул внутрь.

В жилище горел свет; единственная лампочка на потолке, одетая в цветастый абажур — жёлтые с оранжевым и красным, — приемлемо освещала небольшую прихожую. Дверь в домик, овальная, цельнодеревянная ("Наверняка из дуба", — подумал деревенский житель), натурального цвета, была закрыта; замка не обнаружилось. Собрав в кулак все свои внутренние резервы, Ёжик взялся за не подходящую двери по размеру металлическую ручку-слишком большую — и потянул.

Музыка прекратилась не сразу, а когда Ёжик прошёл в дом и смущённо пошаркал ножкой.

— Кто здесь? — спросил крот, восседающий за двухъярусным электроорганом с заглавными чёрными буквами "KROG" на сероватом фоне.

— Это... — Ёжик сглотнул и приказал себе не бояться: в самом деле, сколько можно! — Это я, — молвил он чуть увереннее.

— Я бывают разные, — изрёк крот. И повёл носом. — Ёжик? — видимо, уловив обонянием определённые нотки запаха, осведомился органист.

— Ёжик, — подтвердил Ёжик.

— А как зовут? — продолжил слепой музыкант.

— Ёжиком.

— Хм. Оригинально.

Крот потянулся к очкам, лежащим на столе перед электроорганом, и нацепил на нос.

— О, так-то лучше, — выразился новый знакомец Ежика. — Люблю, знаешь ли, хотя бы в общих чертах представлять, с кем имею дело.

— Взаимно, — не зная, что ещё ответить, отозвался Ёж.

Встав с приземистого стула, крот обошёл орган и встал перед игольчатым; для этого зверьку с плохим зрением пришлось практически от стены к стене пересечь узенькое и, похоже, однокомнатное жильё.

— Давно у меня не было гостей, — проронил крот, обращаясь то ли к застывшему в нерешительности Ёжику, то ли к "умному человеку". Затем, вероятно, желая разрушить неловкость момента, продолжал: — Вы по какому делу? Или так... ни по какому?

— По одному, — выпалил Ёжик. — Очень, крайне важному.

— Ну что ж, рассказывай, — легко, без обиняков попросил-предложил крот. — Кстати, Крогом меня кличут.

Ёжик повторно представился — машинально, не отдавая себе в том отчёта, — протянул руку в иголках и пожал мягкую лапу Крога с острыми желтоватыми коготками, торчащими из чёрных подушечек пальцев.

— Рад знакомству, — уверил Ёж. — Чрезвычайно, так сказать. Потому что вы... понимаете... как бы поточнее выразиться... цель моих поисков! — эмоционально закончил колючка.

Крог наполовину смущённо, наполовину вопросительно наморщил нос.

Ёжик сначала тоже подвигал носиком, а потом понял, что неплохо бы объяснить подробнее.

— Я собираю группу, — уведомил он. — Из четырёх или пяти человек. Я на гитаре. И, уверен, в нашем коллективе обязательно должен играть настолько талантливый органист. Это я про тебя, — быстро добавил Ёж.

— Да я понял, — откликнулся Крог. Он опять сжал и разжал розовый носик-шарик. — Но ты же меня почти не слышал? — с сомнением проговорил крот.

— Я слышал достаточно! — уверил Ёжик.

— Да? Ну ладно. — Шаркая ступнями без обуви, Крог вернулся к стульчику и плюхнулся на него. Повернулся к Ёжику, положил пальцы на клавиатуру и, наигрывая что-то джазовое, но не меняя хорального звучания инструмента, поинтересовался: — Что исполнять будем?

— Рок! Ну, рок-н-ролл.

— Это как? — не понял Крог.

Ёжик догадался, что лучше показать, чем объяснить.

— Никуда не уходи, — попросил колючий и выскочил наружу.

— Да я и не собирался, — с опозданием сказал Крог.

А Ёжик, усиленно вспоминая дорогу, а там, где не мог припомнить, задействуя все чувства вплоть до интуиции, бежал назад, за гитарой.

Благо, он не заблудился. Схватил с кровати "Везеркастер" и вложил в кейс; защёлкнул молнию и, схватив деревянный "чемоданчик" за ручку, метеором ринулся назад. По пути зарулил к Дубнеру в надежде пригласить его с собой, но бобра на месте не было.

"Что ж, попробую обойтись без него", — на ходу подумал Ёжик.

Тушкан наблюдал за "гонкой" постояльца без прежнего любопытства: всё-таки директор недостаточно платил, чтобы сотрудник тратил на всякие мелочи, причём, вероятно, незначительные, и без того обременительное рабочее время. Да и на третий раз происходящее не казалось столь уж увлекательным — мало ли какие у ежа-балалаечника и бобра-буржуя дела...

Проламываясь сквозь метровую траву и рослые кустарники и усердно топча узкую дорожку маленькими лапками, едва не преодолев последние шаги кубарем, но вовремя приостановившись и удержав равновесие, Ёж наконец прибежал к воротам Крога, которые, с момента первого визита гитариста, так и остались распахнутыми.

— Вот! — возвестил пушисто-колючий музыкант, опуская на пол кейс.

Пару раз глубоко вдохнув и выдохнув, он откинул защёлки, вытащил "Везеркастера" и поднял его на вытянутой лапе к потолку.

— Хм-м-м, — впечатлённый и обескураженный, только и выдал Крог, стоя у дальней стены комнаты с чашкой, полной воды. До того он не видел инструмента вроде этой странной... да, судя по всему, гитары.

Но это было ничто по сравнению с ощущением, которое предстояло испытать кроту, когда, вооружившись одним из дюжины медиаторов, хранящихся в кармане на молнии, Ёжик отвёл назад руку — а потом резко опустил.

Получившийся аккорд потряс Крога. Образно выражаясь, он схватил его — целиком, без остатка — и, размахнувшись, хорошенько трахнул головой о стену. Крог оцепенел и ошалел.

А Ёжик принялся играть выдуманную сейчас же, на причудливой импровизации, или, кто знает, ловко подцепленную из необыкновенно далёкого и восхитительного космоса, увесистую и неспешную "Changin Times".

Сколько ни напрягайся, но Крог не сумел бы вспомнить момента, когда он уронил чашку на столик, расплескав при этом порядочно воды, а потом, обгоняя звук и свет, метнулся к стульчику перед электроорганом. Более или менее в себя крот пришёл, когда уже изо всех сил — умственных, эмоциональных и физических — подыгрывал Ёжику.

— Mama told its the way it should be

Oh my mama never lied to me, -

прохрипел-пророкотал Ёжик под медленно угасающий гитарный звук и сызнова исполнил не сверхсложный, но убивающий наповал проигрыш.

Крог подсуетился и выдал не менее мощный клавишный аккорд, звучащий одновременно и под, и над, и вместе с риффом.

— Да! — кивнув, крикнул Ёж, не прекращая играть. — Это то, что надо! Это наше звучание!

Наращивая до предела разрушительную силу гитары с помощью напоённого религиозной мистикой органа, Крог не остановился на достигнутом — он стал импровизировать. И как лихо, как удачно, непредсказуемо, мелодично и сокрушительно звучал хриплый рык органа, наложенный на казавшийся утробным рёвом глас гитары.

Во второй раз сыграв припев, Ёжик ни с того ни с сего перешёл к заключению — стремительному и пускай почти столь же тяжёлому, но танцевальному. Ноги Крога помимо его воли подпрыгивали под невеликим, однако выдающем стопятидесяти-, двухсотпроцентный результат органом. Крот ударился в соло: началось всё с повторяющихся фраз, взаправду рок-н-ролльных, и постепенно, нота за нотой, так за тактом, переросло в полномасштабную вольную вариацию на тему. Ёжик тем временем тоже видоизменял рифф, от повторения к повторению, пока мелодия не переродилась во что-то мало похожее на первоисточник. Завершилась спонтанная джем-сессия набором из клавишных шумов и быстролётно, по принципу балалайки, сыгранным аккордом Am с барре, переросшими в паузу с удаляющимся сустейном, которая оборвалась резко и громоподобно, одним слитным аккордом.

Тяжело дыша не от усталости, однако от не изведанных ранее впечатлений, Ёжик одарил Крога вопросительным взглядом. Крог покивал и, ничтоже сумняшеся, воздел вверх два оттопыренных больших пальца.

— Мне нравится рок, — кратко подвёл он итог. — Когда приступаем?

Ёжик, кажется, не услышал вопроса, ради которого и пришёл сюда. Метнувшись к динамику, соединённому с электрорганом проводом, колючка схватил микрофон, снимавший и преобразовываший звук клавшиных, и перевёл регулятор в позицию "Выкл.".

— Ты что де... — Удивлённый Крог не договорил — Ёжик прервал его убедительно выставленной вперёд, раскрытой ладонью.

— Поверь мне, — призвал коротколапый. — И играй. Играй!

Крог едва прикоснулся к давним знакомцам — клавишам, как из динамика раздалось нечто невообразимое. Рёв динозавра, перемешанный с надсадным карканьем десятков ворон.

— Ничего себе... — выдал повергнутый в шок крот.

Ёжик отпустил гитару и, ухватившись за подбородок, методично его потирал. Говорить было нечего. Разве что...

— С таким звуком мы наворотим дел. — Крог коснулся одной клавиши, нежно и точно, стараясь насколько возможно очистить прямое звучание от шелухи неблагозвучия. Получилось не до конца. — Нас запомнят, не сомневаюсь, — через некоторое время прибавил клавишник. — Но вначале мне надо позаниматься с этим звуком: он явно требует укрощения.

— Дубнер как-то сказал, что моя гитара должна играть через аппаратуру напрямую, — пояснил Ёжик. — Теперь я только так и играю. Вот я и подумал: а что, если орган...

— И, похоже, оказался прав, — не дожидаясь окончания фразы, весомо, довольно и согласно промолвил Крог.

Ёжик печально вздохнул.

— Что случилось? — Крот ждал совершенно иной реакции.

— Да нужны ведь ещё два человека, — ответил Ёж. — А лучше — три.

Крог улыбнулся, даже несильно, по-доброму рассмеялся.

— Ну, с этим проблем, думаю, не возникнет.

— Правда? — не поверил гитарист.

— Правда, — подтвердил и успокоил Крог. — В крайнем случае, барабанщиком мы точно будем обеспечены. Зовут его Дуди, и он мой хороший знакомый.

Теперь разулыбался и Ёжик.

— Так чего же мы ждём?

Хозяин "Везеркастера" послал на сотовый номер Дубнера сообщение с последними новостями, которые, как он подозревал, несомненно, воодушевят и обрадуют пузатого друга. Убрал сенсорный телефон, упаковал гитару, и они с Крогом без промедления отправились по адресу: Земляничная улица, дом 17. Именно в этом неновом пятиэтажном здании, в двухкомнатной квартире, по координатам, бережно сохранённым хорошей памятью Крога, проживал опытный и креативный, но ныне безработный барабанщик, а кроме того, просто нормальный и компанейский парень, молодой дятел Дуди.

2/5

Несмотря на то, что визит Крога с Ёжиком стал для Дуди неожиданностью, он принял гостей радушно. Предложил им кофе, чай, воду, а когда те отказались, вернулся в комнату, где репетировал.

Проживал и одновременно занимался Дуди в квартире скромной по размерам и полупустой. На звукоизоляцию для домашней репбазы-студии дятел истратил большую часть гонораров, полученных за концерты и студийную работу. Аппаратура тоже этим и объяснялся аскетизм. И, следовательно, барабанщики требовались деньги на оплату жилья, на продукты и одежду. Предложений от знакомых и неизвестных групп почему-то не поступало, и Дуди ухватился бы за любое предложение; так вышло, что предложение поступило от Ёжика с Крогом.

Сессионный музыкант, отличный живой исполнитель, а к тому же импровизатор-шоумен, любивший творить в джазовом стиле, и весёлый, искренний человек, Дуди приглянулся Ёжику. В футболке и шортах, с лохматой головой, Дуди восседал за барабанной установкой известной фирмы "Bong Bong"; через голое, чёрное, мускулистое крыло перекинуто полотенце — чтобы вытирать пот.

Дуди продемонстрировал некоторые свои наработки и отстучал, объединив в попурри, с полдесятка популярных и блюзовых композиций. Звучало многообещающе. А когда выяснилось, что Дуди не собирается циклиться на одном джазе или каком-либо другом направлении в музыке, гитарист понял: поиски ударника стремительно завершились. Совпадение? Возможно; хотя кто скажет наверняка...

Разумеется, оставался открытым вопрос, согласится ли Дуди участвовать в группе Ежа, и, чтобы убедить парня, колючий в красках описал ему жанр, специфику и цель организуемого банда. Всё это он уже излагал Крогу, однако пришлось повториться; учитывая, что теперь они никуда не идут, не торопятся, Ёжик обрисовал Дуди все мысли, предпочтения и пожелания в красках и подробностях, да и кроту, как будущему клавишнику, не мешало знать побольше о гитаре "Везеркастер", не имеющей аналогов в мире инструментов, и о прочем, прочем.

Крог, а особенно Дуди вначале с недоверием отнеслись к громким странным словам о том, что гитара играет, с беглого взгляда, самостоятельно, а прыгающие по струнам пальцы лишь помогают, о берущихся из ниоткуда и пропадающих в никуда звуках ЖЖЖЖ и ММММ, проводником которых является Ёжик, и о восхитительных боевых, трогательных, грустных и развесёлых песнях и инструменталках, рождающихся в сознании Ежа, наверное, не без посредства таинственной могущественной силы, "повстречавшейся" игольчатому во время грозы. Безусловно, Крог видел и слышал гитару ранее — мало того, подыгрывал ей; он сомневался исключительно потому, что суть и масштаб признаний убеждали поверить в нечто совсем уж невероятное. Но, стоило Ёжику вынуть из резного кейса словно бы обыкновенный кусок дерева грушевидной формы с натянутыми на нём верёвками проволоки и выдать, применив арпеджио, простое и вместе с тем по-настоящему атмосферное вступление, как всякие вопросы отпали сами собой.

— Что это ты наигрывал? — поинтересовался глубоко заинтригованный Дуди.

— Вступительный проигрыш к песне, — ответствовал Ёжик. — Хочу назвать её "The Circle".

— А текст есть?

— Думаю, скоро напишу. И закончу гитарную партию.

В уме Ёжика, не дожидаясь разрешения или усилий "вызывающего погоду", формировались начальные строчки песни. "Many numbers / Feel our minds..." — пело в сознании, и автор только серьёзным усилием воли сумел переключиться на задачи, что сейчас важнее, на повседневное, но жизненно, так ему думалось, необходимое.

— Хм-м. — Дуди покрутил в руке барабанную палочку. — А давай что-нибудь сбацаем?

— Давай. — Ёжик кивнул — и тут же, без подготовки, четыре раза щипнул струны.

Крог, попривыкший к чудесам, что сопровождали его случайного и (он верил в это) счастливого знакомца, сориентировался и, пододвинув микрофон, голосом изобразил ровные, певучие, медленно сменяющиеся ноты, которые бы он извлёк из электрооргана, будь он под рукой. Дуди, замешкавшийся от внезапной перемены звука "Везеркастера" — от жёсткого, потрясающего основы реальности к тонкому, воздушному, эфирному — и покорённый предельно лаконичной, но источающей напряжённо скрываемую вселенскую тоску мелодией, очнулся спустя какое-то время. Резко, точно вынырнув из сонного забытья, навеянного творящейся в комнате, лишённой, да и не нуждающейся в словах магией, он повертел палочки в пальцах и взялся подыгрывать. Действуя на первых порах несмело, почти что боязливо, он к четвёртой минуте перестал задыхаться от удивления и восхищения и предпочёл влиться в трёхголосый ансамбль с недлинными, мягко бухающими барабанными ударами, разделёнными повторяющимися эпизодами тишины.

А потом Ёжик запел:

— Remember when you were young

You shun like the sun

Shine on you crazy diamond!

Вокал, нехитрый и ненадрывный, покорял душевностью и незаметно пульсировал, вибрировал внутри, будто сжатая до предела идея.

Они играли целую вечность, упиваясь музыкой, купаясь в ней. Придумывая на ходу полуфразы и фразы, растягивая бьющую через край фантазию в сложные, продолжительные проигрыши, сочетали джазовые ритмы барабанов, роковую гитару и порхающий где-то позади настроенческий напев.

Затем Крог ушёл, потому что у всех сразу родилась идея послушать и оценить созданное, когда "Везеркастеру" и "Бонг Бонгам" подыгрывает орган. Как выяснилось, электроклавишные — изобретение Крога, потому он и назвал его своим именем. Купив на распродаже подержанный синтезатор "Hammer" с коротким рядом эффектов, крот месяцами копался в нём, чтобы перепаять провода, улучшить базовую электронную начинку, приблизить родной "голос" электрического фортепиано к церковному величию с окутывающей со всех сторон и поднимающей ввысь реверберацией, встроить полгода дожидавшуюся своего звёздного часа, собственной разработки SFX-аппаратуру, увеличить число клавиш вдвое, надстроить второй ярус, с клавиатурой поменьше, и заменить ненадёжные заводские ножки из дешёвого металла отлитыми из креплёного сплава ножищами, изготовленными вручную. Итог кропотливого, утомительного, долгого труда безмерно обрадовал Крога: он не ожидал подобных объёмности, чистоты и разнообразности звучания. А уж после того как Ёжик лёгким движением руки выключил стоявший перед динамиком микрофон... Да-а. В то, что электроорган, прошедший пусть даже сотню апгрейдов, способен так звучать, Крог по привычке не очень-то верил.

Сомневался и Дуди, когда порядком утомившийся органист притащил орудие производства и, захлёбываясь от впечатлений, рассказал о недавней находке Ёжика. Последний, впрочем, от лавров отказывался, скромно замечая, что это, по большому счёту, заслуга его продюсера Дубнера, то и дело вспоминавшего что-нибудь из физики и музыкально-технической теории. Лучшим доказательство послужил непосредственно "Крог", едва крот подвинул к нему табуретку, плюхнулся на неё и аккуратно, легко положил подушечки пальцев на клавиши, извлёкая ни много ни мало душераздирающую музыку.

Жуткий хрип и рык ненамеренно, но, догадывался Ёжик, предсказуемо натолкнул их на идею песни "Speed King". Виртуозная какофония во вступительном куске стихла, давая дорогу тишайшим переливам клавиш, всё больше теряющих в неблагозвучии и всё больше приобретающих в живописности, после чего, внезапно и потрясающе, импровизационное органное соло оборвалось двойными, клавишно-гитарными аккордами — ударами грома, над которыми буревестником-лихачом воспарил в насыщенном кислородом воздухе высокий, временами переходящий в вопли вокал:

— Good golly said little miss Molly

When she was rockin ih the house of blue light...

И дальше, сменяясь припевом:

— Im a speed king

You gotta hear me sing

Im a speed king

See me fly!..

— Да уж, — откашлявшись по окончании шестиминутных баталий, заметил Ёжик. — Надо бы нам поискать профессионального вокалиста. Боюсь, и горло сорву, и, отвлекаясь на пение, играть не смогу в полные возможности.

Все покивали и, обсудив ситуацию, сошлись на том, что нужно распечатать объявление. Но, перед тем как заняться этим, ещё с полчасика поджемовали, поудивлялись и поэкспериментировали в своё удовольствие.

Вопросы с типографией решал Дубнер. Ёжик с компанией поймали его в один из редких визитов в отель; гитарист представил новоиспечённых членов группы и обратился к бобру с просьбой.

— Очень рад познакомиться, — сперва сказал продюсер, пожимая протянутые руки Крога и Дуди, но сохраняя при этом некую неясную задумчивость. Вскоре толкование ей нашлось, кстати говоря, весьма простое: — Ваша идея с объявлениями неплоха, однако этот район и половина прилегающих к нему и так обклеены листовками, где упоминается группа. Есть там и приглашение на прослушивание, и контактный — мой — номер телефона...

Ёжик развёл руками и предложил:

— А что мешает обклеить вторую половину районов. И приписать на листах, что у группы есть первоклассные музыканты, её формирование практически завершено, и в ближайшие дни будет сыгран концерт, где тысячи зверей услышат нечто талантливое и в высшей мере эксклюзивное.

Дубнер всхохотнул.

— Не стань ты гитаристом, вышел бы из тебя первоклассный рекламщик!

Ёж смущённо потупил взор.

— Да я так... чтобы результат был...

— Понимаю, понимаю... Ну что ж, попробуем! А почему нет? Ведь попытка — не пытка. Да и надо стараться, ведь на носу 20 июля — дата выступления.

На том и условились.

Видимо, задумка с переиначенными плакатами всё-таки сработала, поскольку спустя несколько дней в двери репетиционной базы постучались два человека. База располагалась в километре от отеля "Ореховый лес", в уютном подвальчике, обустроенном средствами первой необходимости вроде ватерклазета и ванной и оснащённом всем необходимым оборудование.

В музыкальных исканиях и сыгрываниях наметился перерыв. Механически перебирая струны лежащей на коленях гитары, Ёжик размышлял о значении таинственных, заимствованных, вероятно, из докатастрофического, людского языка словах. Почему жители Сферы называются не только зверями и животными, но и человеками? Неужели это всего лишь наследие сгинувшей в пучине неразумности расы? Прихотливый рисунок судьбы после кошмарной беды, вызванной космическими яйцами? И отчего Сферу, бывает, именуют землёй? Мысль устремилась в дальние дали. А находки родом из доисторического периода, чудом дошедшие до сферян? Все эти полусгнившие ящики, разбитая посуда, проржавевшие строительные инструменты, разваливающаяся на части звуковая аппаратура?..

Догадки не пришли к логическому финалу, так как Ёжика отвлекло вежливое покашливание. Вскинув взор гитарист — лидер группы, обнаружил перед собой двух по-простецки одетых личностей. Первый — волк с тщательно вычищенной шерстью мокро-серого цвета. Второй — панда в круглых монохромных пятнах.

— Вы ищите вокалиста? — с порога поинтересовался волк.

Разочарование пробудилось в сердце Ёжика: он всё ещё ждал, что на объявление откликнется кенар или соловей, с чистым голосом и сложнейшей вокальной техникой.

"Однако нельзя судить о музыканте по расе, — тут же одёрнул себя игольчатый. И мгновенно подумал, продолжая прерванный философский автодискурс: — "Раса". Тоже, наверное, заимствованное слово..."

Пришедшие, между тем, представились: волка-певца звали Вой, а панду — бас-гитариста, — Бумбук. Обменявшись рукопожатиями, новенькие расположились на удобных позициях: Вой — у включённого микрофона, Бумбук — чуть дальше, возлеа стоваттного басового усилителя.

"Поехали?" — спросил сам себя Ёжик.

И произнёс вслух:

— Поехали!

Кандидатам не понадобилось ничего объяснять. Бумбук, отреагировав на неслыханное звучание органа кивком стопроцентного одобрения, взялся с ходу подыгрывать клавишам Крога, интерпретирующим классические произведения. Вступил Вой, сильным голосом с хрипотцой напевая рождающиеся на шару ноты. Ёжик подыгрывал то вкрадчивым перебором, то приглушаемым ладонью боем. Дуди шелестел тарелками, редко вплетая заговорщическое бумканье бочек.

Это длилось несколько минут и перешло в такую фазу, в какую, конечно же, обязано было перейти: Ёжик разорвал пространство несложным среднетемповым риффом, и все включились в возникающую прямо здесь и сейчас, экстраполируемую изнутри умов красиво-мощную мелодию. Распевную "Call Of The Wild". Разогнались и сыграли агрессивную, однако мелодичную "Bark At The Moon". Чуть замедлили темп в интро к фантасмагорично-рокерской "Return To Fantasy" и понеслись дальше. Сбавив скорость, исполнили чарующую балладу "Soldier Of Fortune"... И, словом, так далее.

По истечении полутора часов Ёжик отложил "Везеркастер" и подошёл к Вою и Бумбуку, чтобы бодро, с не скрываемым и не остужаемым чувством пожать прослушиваемым музыкантам лапы.

"Лапы у нас? Или руки?.. А не всё ли равно?" — не желала униматься разбередённая ненароком ещё тогда, девяносто минут назад, философская жилка. Ёжик отмахнулся от неё и сконцентрировался опять на насущном, а значит, на более важном в этот момент.

— Мы приняты? — вежливо уточнил Вой.

— Без вариантов, — хором отозвались Дуди и Крог.

В подтверждение Ёж кивнул и улыбнулся.

Бумбук спонтанно подёргивал струны на "Везеркастере", отдыхающем на лавке, где только что сидел колючий музыкант. Видя нескрываемое изумление вокалиста и бас-гитариста и слыша их невысказанный вопрос, Ёжик вкратце повторил свою историю.

— К чему же приведёт наш концерт? — Во фразе Бумбука различались и любопытство, и обеспокоенность, и внимание к важным деталям, и утилитаризм.

— Это и захватывает пуще всего, — эмоционально ответил Ёжик; просто иного решения стоявшей перед ними задачи, с его точки зрения, пока не существовало, а слишком далеко ему не удавалось вглядеться. Хотелось бы, но туманная пелена судьбы или, может быть, рока скрывала стремящиеся в будущее дороги. — Но я догадываюсь, как мы назовёмся, — молвил коротконогий.

Все притихли и прислушились.

— Цветом леса, — оповестил Ёжик. — Цветом природы, а значит, и нашим. Красивым, запоминающимся и ярко-глубоким. Мы назовёмся "Тёмно-зелёными".

Возражений не последовало.

3/5

Последующие несколько дней были отданы репетициям. Те проходили не просто, как говорится, в тёплой дружеской атмосфере, а при всеобщих радости и желании проявлять инициативу, экспериментировать. Необычное и непривычное время для Ёжика, привыкшего большую часть времени проводить одному, равно как для всех его согруппников. На репетициях с полпинка рождались новые, оригинальные мелодии — детища немного странного лидера группы и его, бесспорно, талантливых и разноплановых музыкантов. Потом Ёж вдруг выхватывал не свою и до сих пор ему не знакомую мелодию откуда-то из головы, но, может, и выше, из ноосферы или из самого космоса, и они исполняли её, прощупывали, обыгрывали, принимали в себя и сживались с неё. И она тотчас становилась вероятной частью репертуара. А он — если принимать во внимание все песни, авторские и заимствованные, — насчитывал больше сотни композиций; попадались среди них и инструментальные. Иногда (то по инициативе Ёжика, то по предложению кого-либо из "Тёмно-зелёных") потрясающее, неизвестно кем и когда выдуманное соло — если оно и вправду было чьего-то авторства, а не плодом богатой Ёжикиной фантазии — такое соло вплеталось в готовую песню группы. Так, виртуозный органный соло-проигрыш, на заучивание коего Крог потратил какие-нибудь десять-двадцать минут, вошло в песню "Highway Star". А в "Spotlight Kid" клавишник уже свободно импровизировал на схожие музыкальные темы.

В коллективе все отличались друг от друга, причём не только пристрастиями в музыке, но и характерами, что, однако, лишь придавало получающемуся материалу самобытности и качественности. Ёжик, скажем, спокойный и контактный зверёк, предпочитал то, что он называл "рок" — живую и эмоциональный музыку, звучащую по-современному. Крог, вежливый, воспитанный, любил классику. Дуди, весёлый и не боящийся пошутить, увлекался джазом. Вой — довольно молчаливый для волка, тяготел к поискам и исследованиям в музыкальных жанрах, особенно в тех, которые давали возможность продемонстрировать его виртуозный, экстремальный вокал: глубокие низкие ноты, чёткие средние и расщепляющие высокие. Ну а Бумбуку нравились поп-композиции, впрочем, мелодичные, красивые и техничные, и он обычно ненавязчиво встраивался в общее звучание, а не вёл и импровизировал.

Каждый репетиционный день завершался на позитивной ноте, желанием поскорее встретиться завтра, чтобы продолжить сыгрываться и прокладывать себе дорожку к грядущему выступлению. Так и происходило.

И вот, по прошествии этого короткого, но крайне продуктивного промежутка времени, Дубнер объявил радостную новость.

— Сегодня утром, — начал он рассказывать, усаживаясь на любезно пододвинутый Бумбуком стул с надписью "Продюсер", — раздаётся звонок у меня в офисе. (Бобёр снял под свои нужды небольшую комнатку в соседнем отеле: чтобы, значит, никто не мешал.) После минуты разговора выяснилось, что со мной говорит представитель Филина Бриллиантового. Вы можете его не знать, — участники группы и правда не знали, кто это, — и тем не менее, он личность известная. Я слышал о нём как-то давно. Филин живёт недалеко отсюда, в особняке, свободно дрейфующем в самом большом здешнем озере. Он миллионер, стремящийся в ближайшие годы, а то и месяцы встать на новую ступень — превратиться в миллиардера. Так вот, его представитель, голубь Глас, однозначно заявил об огромном желании хозяина услышать нас — вернее, вас — вживую. До него доходили разговоры о Ёжике, и однажды, инкогнито, разумеется, он побывал на каком-то твоём концерте. Да-да, Ёж, не удивляйся. Твоё выступление запало богатею в душу. А уж когда он по своим каналам прознал о зарождении группы "Тёмно-зелёные", где партию лидера играет, кхе-кхе, тот ёжик-гитарист, Филин дал подчинённым приказ немедля разыскать продюсера коллектива. У подобного ВИА не может не быть продюсера, верно? — Дубнер всхохотнул и продолжи. — И вот Глас звонит мне и сообщает, что, если я согласен, ровно в 14:00 меня навестит не кто-нибудь, а сам Филин Бриллиантовый. Я, признаюсь, опешил, однако, почувствовав, к чему идёт дело, сразу сказал "Хорошо". Филин явился минута в минуту, секунда в секунду. Статный, серьёзный, чуть ли не суровый, со внимательным взглядом, он сходу произвёл на меня впечатление; что-что, а рассмотреть натуру животного я могу. Но вместо того чтобы проявлять характер и давить, Филин стал неожиданно вежливо, даже радушно общаться со мной. Поведал ту предысторию, что я рассказал вам, и сделал щедрейшее предложение, а именно группе "Тёмно-зелёные" завтра, в восемь часов вечера, выступить на его частной концертной площадке с двухчасовым сетом. За соответствующую сумму, конечно.

Дубнер назвал, за какую.

После этого все члены группы широко раскрыли рот. Простояв без движения несколько секунд, Ёжик сотоварищи поочерёдно сомкнули челюсти.

— Предложение, — сдавленно проговорил гитарист, — радует.

Все остальные слаженно кивнули, тогда как Дубнер хитро и задорно улыбнулся.

На особняк-остров их доставил то ли катер, то ли водная повозка, то ли механический паром. Тросов не было, а транспорт выглядел как белый лебедь с гордо вздёрнутой шеей; всего таких "лебедей" насчитывалось штук 10 или больше. Просторная, машина легко вместила музыкантов и продюсера, багаж — инструменты, усилители, сценическая одежда — поплыл в двух "лебедях" позади. Вращающиеся элементы резво взбивали воду в сноп брызг за кормой, и транспорты задорно неслись к возвышающемуся над озером Глазом особняку.

Высоченный — десять этажей — и широченный, занимающий чуть ли не половину искусственного острова, на котором располагался, особняк впечатлял и потрясал. Когда они выбрались на сушу, в глаза немедленно бросились вырезанные из пушистых кустов фигуры — персонажи фильмов и мультфильмов; вот кот гонится за мышью, вот здоровенная обезьяна взбирается на небоскрёб, держа в руке человеческую девушку, а вот другой человек, мужчина в костюме с буквой "S" из позабытого алфавита на груди пытается одолеть злодея, держащего в руке странный камень. Тут же суетились садовники, дворники, бегала куда-то прислуга, веселись гости — судя по макияжу у женщин, дорогим часам и солнечным очкам у мужчин и одежде у обоих полов, весьма богатые и знатные особы.

Филин Бриллиантовый вышел встречать их сам; он, как и положено филину, выглядел немного сонным в этот дневной, пусть и уходящий уже час. Впрочем, в голосе его, когда он поздоровался, не прозвучало ни нотки усталости — профессиональная выучка! Просто так никто миллионером не становится.

— Приветствую вас, дорогие гости, приветствую! — Он радушно улыбался, пожимая каждому руку. — Очень рад вас видеть, наслышан, наслышан.

Группа и продюсер ответили в том смысле, что слава Филина дошла и до них тоже и момент встречи для них не менее радостен.

— А теперь пройдёмте, пройдёмте, — чуть быстрее заговорил Филин, — мне не терпится показать вам моё скромное обиталище.

При последних словах Вой поперхнулся. Бумбук постучал его по спине, и волк поднял вверх большой палец — дескать, всё окей, просто скромность хозяина острова зашкаливала за все возможные пределы.

Они прошли по мощённой жёлтым кирпичом, полого уходящей вверх дорожке и вышли к огромным кованым воротам. Сверкая на солнце золотыми перстнями с огроменными бриллиантами, Филин снял тёмные очки, поправил дорогой, расписанный иероглифами выходной, похожий на халат наряд, достал из его кармана пластиковую карточку и провёл ей по считывающему устройству. Ворота тут же бесшумно раскрылись внутрь. Процессия пошла дальше, ловя заинтересованные и удивлённые взгляды разнообразной прислуги и множества гостей.

— Кроме меня на концерт придёт порядка двух сотен моих друзей-миллионеров, — между прочим сообщил Филин. — Вы не против?

Вой снова поперхнулся, но на этот раз обошёлся без помощи Бумбука; Дуди и Крог что-то смущённо залепетали вполголоса, Ёжик молча замотал головой, и только Дубнер нашёлся и, одарив Филина по-продюсерски широкой улыбкой, заявил, что это будет как нельзя хорошо.

— Вот и замечательно! — откликнулся Филин. Он замер на верхней площадке лестницы, где остановились и шесть VIP-гостей. Бриллиантовый обернулся к ним, обвёл усеянной перьями рукой открывающиеся просторы с многочисленными постройками и достопримечательностями и сказал: — Концерт начнётся через два часа. — Он глянул на украшенные... ну конечно, бриллиантами часы "Кролекс" и поправил сам себя: — Точнее, почти через два с половиной часа. Прошу вас, чувствуйте себя как дома — все развлечения к вашим услугам. Гости будут несказанно счастливы познакомиться со столь талантливыми, успешными и замечательными животными. А я пока займусь подготовкой сцены для концерта.

Он вежливо кивнул, Дубнер с музыкантами кивнули в ответ, и Филин, ступая неторопливо и с достоинством, удалился. Гости миллионера заозирались, не зная, к кому идти, с чего начать. Мимо них, неся оборудование и следуя за птицей-секретарём, дворецким с идеальной выправкой, прошествовали роуди; у особняка было две пары дверей — одни, поменьше, для Филина и его гостей, вторые, раза в три больше, — для машин и грузчиков. Большие двери автоматически разъехались, когда подошли роуди, и позволили помощникам музыкантов беспрепятственно пронести аппаратуру через особняк, к находившейся на противоположном конце острова сцене, самой крупной на многие километры вокруг.

— Долго будем стоять? — спросил наконец Дуди.

Ёжик пожал плечами.

— Э-э-эх!

Это был Вой; он первым поборол смущение и стремглав бросился к пятидесятиметровому бассейну, где в разноцветных купальниках плескался цвет нации. Раздевшись у края бассейна и оставшись в одних, заранее приготовленных плавках, волк подпрыгнул в воздух, сделал кувырок и ловко, без брызг вошёл в воду. Когда он вынырнул, все купающиеся ему зааплодировали. Дуди и Бумбук последовали за товарищем.

Ёжик в это время продолжал осматриваться, уже без столь сильного волнения.

— Крог, — не глядя на крота, обратился он, — чем собираешься заняться?

В ответ прозвучала тишина.

Ёжик обернулся и увидел, что Крога нет. Впрочем, хватило нескольких секунд, чтобы высмотреть клавишника в компании трёх девушек в бикини и с самыми что ни на есть выдающимися особенностями. Ёж улыбнулся, покачал головой и направился к бару.

— Мартини с водкой, — сказал он жонглирующему бутылками бармену шимпанзе.

— Смешать, но не взбалтывать, — мгновенно отреагировал тот.

— Лучше наоборот.

Шимпанзе быстро организовал коктейль, поставил на барную стойку и толкнул к игольчатому; тот поймал стакан и отпил бодрящего вкусного напитка.

— Сколько с меня? — поинтересовался он.

— Шутите, господин Ёжик. — Бармен рассмеялся. — За счёт Филина, конечно.

Ёжик благодарно наклонил голову и, потягивая коктейль через зелёную трубочку, пошёл вдоль бассейна. Друзья музыканты организовали турнир по водному волейболу, набрав себе в команду исключительно девушек, причём красивейших из красивых. Команда противника включала всех остальных. Правила не соблюдались, начиная с численности команд и заканчивая возможностью в любой момент переплыть на сторону другой команды, но в том и была фишка. Плавающие попросту веселились и получали удовольствие.

Продолжая счастливо улыбаться, Ёжик поднялся по ступенькам и вернулся на площадку перед дверьми в особняк. Немного поразмыслив, он решил посмотреть на сцену. Поймав пробегавшего мимо официанта с пустым подносом, гитарист спросил, как пройти к концертной площадке.

— Очень легко, — ответил воробей в чёрно-белой спецодежде, — заходите через любые двери и идёте вперёд-вперёд, пока не выйдете к сцене.

— Спасибо!

Ёжик так и поступил.

Надо сказать, что, едва он вошёл в особняк, открывшийся вид потряс его. Коротколапый никогда бы не подумал, что в одном месте можно собрать столько красного, светящегося и блестящего, столько драгоценных камней и дорогих картин, столько люстр, бра, ламп и других огней. Всюду бегала бесчисленная прислуга, торопливо, точно мошкара особенно жарким летом или занятые срочной стройкой муравьи, но аккуратно, ничего не роняя, ни обо что не спотыкаясь и ни на кого не наталкиваясь. Ошарашенный великолепием и простором (этаж оказался много длиннее и выше, чем представлялось снаружи), Ёжик медленно проследовал сквозь здание и вышел через задние двери — братья-близнецы передних.

Сцена предстала перед глазами тутчас: высоченные ряды удобных стульев, два огромных прожектора на толстых ногах-великанах по обеим сторонам площадки (как на стадионе). Раскрытые двери, копошащиеся роуди и техники, выстраиваемое горками оборудование, протягиваемые кабели. Ёжик решился и двинулся дальше, прошёл через приглашающе раскрытый проход на саму площадку.

— А, господин Ёжик.

Мохнатый сразу узнал голос Филина. Повернулся к нему и, находясь под впечатлением от увиденного, пробормотал:

— Столько вокруг великолепия...

— И оно всё к вашим услугам. — Филин сверкнул улыбкой белых, идеально ровных зубов.

— Интересно, — вслух рассуждал Ёж, — каково это будет — выступить здесь.

— Скоро узнаете. — Филин положил ладонь на плечо лидеру группы. — НО что-то мне подсказывает, что разочарованными вы не останетесь.

Так и случилось. По качеству звука, по громкости аплодисментов и по самоотдаче музыкантов этот концерт побил все предыдущие. Несравненное и незабываемое ощущение — видеть сотни взбудораженных, разошедшихся слушателей, подпевающих каждой песне гулким громким хором, хлопающих каждому ритму, устраивающим овации в конце и начала любой песни. И это, насколько понимал Ёжик, богатейшие персоны округи. Надо же! Невероятно! И всё-таки это правда.

Бас, клавиши и микрофон "Тёмно-зелёных" были подключены с помощью беспроводной системы; кабели потребовались только для того, чтобы подсоединить усилители и колонки к мощным переносным источникам питания за сценой (портативным генераторам новейшей модели).

Да-а, в этот раз они, наверное, превзошли самих себя. Ёжик, войдя в раж, устроил посреди концерта двадцатиминутный виртуозный соло-запил, играя на "Везеркастере" и за спиной, и между ног, и упав на белые, превосходно выструганные доски сцены. Не упустили возможность посолировать и басист с клавишником и барабанщиком. Вой постоянно импровизировал вокалом.

Сидящий на первом ряду, рядом с Филином, Дубнер постоянно пристукивал ногами в такт музыке. Потом пошли в дело и руки, и продюсер хотел было сдержать себя, но миллионер на соседнем кресле так истово отжигал под заводной рок-н-ролл, что Дубнер плюнул на условности. "Тёмно-зелёные" тогда играли "When I Rock (I Like To Shout)". Потом были "Scream For Me", "Showmaker", "The Circle" — и ещё немало их собственных и заимствованных Ёжиком откуда-то (из ноосферы? Из своего чудного разума?) рок-песен.

Закончили они "вспомненной" Ёжиком тут же, на ходу, "We Will Rock You". Но публика ревела, топала и хлопала, и просила ещё, и тогда "Тёмно-зелёные" сыграли "The Show Must Go On" и "We Are The Champions". Слушатели оценили.

— Ничего себе звук! — потрясался Ёжик, когда концерт закончился и они сидели в гримёрках под сценой, снимая грим и переодеваясь в обычную одежду. — Ничего себе сегодня был звук!..

— На качество денег не жалко, — пояснил находившийся здесь же Филин.

Ёж, по-прежнему пребывая в состоянии некоего подобия культурного шока, только покачал головой, но гримёр-мышка попросила его не дёргаться.

Затем, когда супермузыканты снова стали "обычными людьми", снова были бассейн, потом танцы, потом казино, бар, караоке (о боже! караоке!) и что-то ещё и ещё...

...Закончилось веселье под утро. Вымотанные и упоённые весёлым обществом женщин и алкоголя, музыканты просто свалились с ног. Их буквально погрузили в катер-лебедь и повезли в гостиницу. Позади аккуратно прислонённых к спинкам скамеек "Тёмно-зелёных" сидел их продюсер Дубнер с замечательно смотрящимся, оснащённым кодом металлическим кейсом. А уж если знать, что было внутри... Точнее, сколько.

Днём, когда Ёжик сотоварищи выспались и привели себя в относительный порядок, Дубнер продемонстрировал им зарплату, полученную от Филина. После громких охов и ахов бобёр веско сказал, что главное — не довольствоваться достигнутым.

— В смысле? — понял, что надо внести ясность, слегка заспанный Ёжик.

Но он и без того догадывался: новые концерты. И ближайший, по словам Дубнера, который "уже договорился", пройдёт на "Рок-арене", в соседнем лесу. "Рок-арена" — площадка побольше Филиновой, поставленная в центре густой лесной полосы, там, где для неё специально вырубили тысячи деревьев. Одна из знаменитейших у мировых музыкантов, и за выступление там также очень и очень хорошо платят.

— Когда? — осведомились участники группы.

— Завтра вечером, — ответил Дубнер.

Что ж, у них есть время прийти в себя. Чем они и занялись.

А концерт на "Рок-арене", прошедший через день под сияние прожекторов и луны, побил все рекорды области по количеству слушателей и цене на билеты. Однако же, как узнали многочисленные журналисты у различных представителей приведённой в экстаз аудитории, оно того стоило.

Беснующаяся, заведённая толпа бегала в поисках Ёжика и его команды, ломилась в двери гримёрки и сотрясала сцену, ожидая возвращение рокеров. Но группа уже ехала на собственном лимузине по погружающемуся в ночь шоссе.

Первым догадался, что происходит, Ёж — вернее, что-то творится нечто незнакомое.

— Куда мы? — спросил он у Дубнера.

Толстохвостый только хитро улыбнулся.

— Ну ладно тебе, Дубнер, скажи куда, — настаивал гений гитарист-виртуоз.

— На следующий уровень.

— В Мегаполис? — не веря своим же словам, вымолвил Ёжик.

Мирно посапывающие или глазеющие в окна музыканты резво вздёрнули головы.

Широченная морда Дубнера расплылась предовольным выражением.

— В Мегаполис.

И прежде чем сказанное дошло до творцов музыки и драйва и они бросились болтать и веселиться по этому поводу, Дубнер подмигнул им правым глазом. Хитро-хитро — собственно, как и любой продюсер.

4/5

Ёжик сидел у себя в номере и тихо, чтобы никому не мешать и себя не сбивать с расслабленного состояния, перебирал коготками гитару на звуке ММММ. Спокойный день для гастролирующего музыканта — что манна небесная, теперь он понимал это со всей определённостью.

В огромной ванной, после водных процедур и побрившись, начёсывался Дуди. Сопел на широкой мягкой кровати в соседнем номере Бумбук. Крог с Воем пропадали где-то: сначала планировали резануться в бильярд, но не могли же они гонять шары девять часов подряд? Или десять — Ёжик немного сбился со счёта времени.

Такое состояние — когда не знаешь, сколько прошло и сколько ещё предстоит, было гораздо приятнее бесконечных, на первый взгляд (и на второй, и на десятый, и на последний), гастролей по городам и деревням.

Какое количество самых разных по размеру, архитектуре и населению мест объехали они, играя рождающиеся каждый день бессмертные хиты? Нет, конечно, сам Ёжик или кто-то другой из команды не думал об их совместном творчестве как о лечении для умов и миров; и особенно не произносил подобного вслух. Однако восторги и овации не требовали дополнительных пояснений, и, хочешь — не хочешь, приходилось считать себя крутым рокером, чтобы, по крайней мере, не выбиваться из нужного образа. Чтобы продолжать идти раз намеченной дорогой... Не факт, правда, что намеченной именно рок-музыкантами, далеко не факт. Но ведь кому-то или чему-то музыка и песни пригодились, поскольку случайностей вокруг происходит невероятно мало — Дубнер был в том убеждён, и полная эта уверенность, будто чужая, цепкая и мудрая, мысль, сразу передалась Ёжу.

Мы должны играть? Хорошо, ОКей, будем играть. А дальше? А дальше посмотрим...

Ёжик взял ля-минор с барре, потом соль-минор с ним же и бережно отложил "Везеркастер". Закинул руки за голову и задумался пуще прежнего.

Если верить Дубнеру, получается, что любое существо в тот либо иной момент вступает на некую жизненную тропку. Тропку, которую можно преодолевать, меняя скорость, характер движения и даже направление. Цель притом остаётся неизменной: дойти до конца дорожки. Изменятся вдруг обстоятельства, и ты сойдёшь с избранного пути, поплутаешь по бездорожью и вернёшься. Куда? На ту же тропку, на новую, на полноценный тракт, асфальтовую дорогу, несколько стезей... кто скажет наверняка, когда речь идёт о будущем? О понятии сколь предсказуемом, столь и неконтролируемом.

Ёжик закрыл глаза, и почему-то перед мысленным взором, в ровной темноте, предстала большущая молекула. Молекула летала туда и сюда, отталкиваясь от собратьев, постоянно меняя направление, отдавая и получая заряд для составлявших её атомов... На молекулярном уровне жизнь — хаос. А если подняться выше? Подняться и предположить, что все разумные животные, неразумные люди и остальные создания Творца — не больше, чем непрестанно движущиеся, разряжающиеся-заряжающиеся частицы? Мельчайшие, а потому совершенно незаметные в частностях. Общий фон же при этом выглядит красивым, ровным и упорядоченным. И тут предполагаем, что он тоже всего только видимость, и за целой картиной, точнее, над ней, находится ещё одна, в квинтиллионы квинтиллионов квинтиллионов раз больше и ровнее, а то, что казалось общим, — лишь очередная в нескончаемой иерархической лестнице бытия "бездумная" молекула...

Ёж понял, что засыпает, когда раздался звонок в дверь.

Встрепенувшись, гитарист-философ бросил быстрый взгляд на гитару (на месте), затем — на запертую дверь ванной (судя по доносившимся оттуда звукам, Дуди также на месте). Громкий храп Бумбука не менее ясно давал понять, где его обладатель. Кто же звонит в дверь?

Вой с Крогом вернулись? Но для чего трезвонить?

Дубнер? Нет, бобёр бы явился бесшумно, так сказать, с осознанием того, что ему позволено здесь находиться.

Кто же тогда?..

Оставалось встать, накинуть тапочки, прошлёпать к двери красного дерева и открыть её, что Ёжик и блестяще исполнил.

За дверью действительно стоял Дубнер, однако не один. По левое плечо возвышался худой и лупоглазый Ведро, а справа — папа и мама. Его, Ёжика, папа и мама!

По прошествии секунд десяти-пятнадцати удивлённого молчания Дубнер кашлянул в кулачище.

— Ну что, рок-звезда, разрешишь войти или как?

Ёж тотчас спохватился:

— Да-да, конечно, заходите. Очень, очень рад вас всех видеть!

Короткохвостый посторонился, давая гостям зайти.

Дубнер плюхнулся на Ёжикову кровать, взял в руки гитару и стало что-то на ней побренькивать: счёл, значит, свою миссию выполненной.

— Мама, папа... — Ёжик развёл руками, показывая, что крайне рад, но в той же степени и потрясён. — Как вы... сюда?..

— На "Орёл-экспрессе", — объяснила мама.

Сын выпучил глаза.

— Это же осиной тучи денег стоит!

Ёжик переводил взгляд с одного из троицы на другого, ожидая ответа.

— Ну, это, короче... — наконец заговорил Ведро. — Я оплатил.

— Мы пополам, — внёс уточнение отец.

— Ведро! — воскликнул Ёжик. — Тебе так не терпелось взглянуть на нашу группу?!

Зверь с маленькими лапками не сдерживал радости; он никогда бы не вообразил, что соседа по даче настолько интересуют его успехи. Одно дело — новенькие грабли, и абсолютно иное — билет на самый известный междугородний воздушный экспресс.

Выдра решил не расстраивать друга и не говорить, что согласился на "авантюру", в основном, потому, что в таком случае папа и мама Ёжика прощали половину карточного долга. Хотя впечатлений Ведро набрался предостаточно; они почти что заставили его забыть, сколько он проиграл.

— О, этот экспресс! — наконец оживился Ведро. — Широченная деревянная лестница с огромными перилами, вздымающаяся до самого дирижабля. Потом, когда поднимаешься, её откатывают, и эта махина с во-о-от такенными, — Ведро, не глядя, размахнулся, сбив шляпу с головы папы-ежа, — с вот такенными, значит, красными буквами "Орёл-экспресс" на пузатом борту отправляется вверх и вперёд! И чистые яркие краски кругом! И симпатичные, да что там, красивые стюардессы — главным образом, птички! И полёт! И облака!..

— И заоблачные цены, — проронила мама.

— Да-да. И ско-орость!.. — продолжал вещать Ведро. Собственно, слушатели ему уже не очень-то требовались, теперь, когда он вошёл в привычную роль.

Подняв с пола шляпу и взбив от пыли, папа Ежа аккуратно бросил её на кровать к Дубнеру. Тот уж убрал гитару в сторону, подпёр щёку кулаком и задумчиво наблюдал за семейным щебетанием.

— А какими крошечными кажутся города, когда глядишь из круглых чистых окон цеппелина! — не смолкал восхищённый — в первую очередь, наверное, собственными эмоциями — Ведро. — Ну а деревенек вроде нашей так вообще не видно!..

— Вы надолго? — поинтересовался Ёжик: ему не хотелось, чтобы родители улетали скоро.

— Мы планировали назад "Конной перевозкой" Горбунка, — сказал отец. И пояснил: — Она дешевле. Поэтому мы никуда не торопимся.

— А одну стюардесску я аж ухватил за... — не прекращал впечатляться выдра.

— И получил за это, — кратко прервала мама-ежиха. И одарила Ведро выразительным взглядом.

Громкий рассказчик тут же покраснел, смолк и, смущённо всхохотнув, неловко закончил:

— В общем, как-то так... или типа того...

— Здорово! — искреннейшим образом оценил Ёжик. — Картошка, значит, колосится? — Колючий не говорил просто так, из вежливости, а действительно интересовался, как самый настоящий фермер.

— С картошкой всё в порядке, — обрадовал отец.

— Отлично, здорово.

— Клёвые у тебя предки, — вставил Ведро, сочтя, что настало время опять чем-нибудь (или кем-нибудь) восхититься.

— Отличные, здоровские, — не оригинальничая, откликнулся Ёжик.

— Господин Дубнер разрешил нам остановиться в соседнем номере этого замечательного отеля, — обратилась мама к сыну.

— О, этот отель "Королевские номера"! — Ведро восторженно всплеснул лапками. — Сплошь позолота, королевский красный цвет, и сплошь премиленькие девушки в работницах...

— Надеюсь, не помешаем? — стараясь не обращать внимания на возобновившиеся возгласы, спросил отец.

— Скорее, они вам помешают, — в своей ироничной, впрочем, как выяснил Ёжик, беззлобной манере пошутил Дубнер. Встал с кровати, подошёл. — Чувствуйте себя как дома и так далее, и так далее.

— Тут столько мест кругом для отдыха... — поделился Ёжик.

— Точно-точно! — подхватил Ведро. — Бассейн, бар, танцпол!..

— Ну а пока твои родные будут знакомиться с местными прелестями, — более сухим и серьёзным тоном заговорил бобёр, — вам неплохо бы настроиться на сегодняшний рок-фестиваль. Он же сегодня, не забыл?

— А и правда! — согласился освободивший-таки ванную из-под своего гнёта Дуди. — О!— резюмировал он, заметив гостей, и замолчал.

— Мои родители, — отозвался Ёжик на невысказанный вопрос. — Семейное сходство налицо.

Мама и папа довольно улыбнулись. Их переполняла гордость за удачливого, умного и успешного сына, и это чувствовалось.

— Знакомство отложим на потом, — предупредил Дубнер развитие диалога. — Где Вой с Крогом?

— Волк и крот? — уточнил папа-ёж.

— Именно.

— Мы их видели у входа в отель, — сказала мама. — И, по-моему, они неплохо отдохнули. Если вы меня понимаете.

Дубнер тяжело вздохнул.

— Увы, очень хорошо понимаю. Но холодная вода и дедлайн творят чудеса, хоть ты сто раз в них не верь.

— Тогда я пошёл будить Бумбука, — сориентировался Ёжик.

— Жду вас на саундчеке, — напоследок бросил Дубнер и чинно удалился из номера.

— Обычные гастрольные дела. — Лидер-гитарист развёл лапки и улыбнулся; родители понимающе и слаженно улыбнулись в ответ, и он отправился поднимать с постели панду-басиста.

За прошедшие недели Ёжик успел выяснить, что дело это, как и в случае с любым медведем, непростое, а значит, следовало поторопиться.

5/5

Выступление "Тёмно-зелёных", как и любых хэдлайнеров, назначали на самый конец фестиваля. Хотя, по правде говоря, рассуждать о тенденциях в этом случае сложновато, ведь нынешний рок-фест "Жёсткий и тяжёлый — 1" был первым в своём роде.

Ёжик и его коллектив сидели у гитариста в гримёрке и играли в "Дурака". Они, возможно, слыли единственными во всём мире рокерами, пропагандирующими здоровый образ жизни, поэтому, когда речь в их случае заходила о перекуре, имелись в виду безобидные шалости вроде той же игры в карты — на медиаторы — или соревнования "Кто больше выпьет сока".

Тут необходимо сделать пояснение, что и рокеров-то по всей планете насчитывалось от силы пять групп, причём четвёртая, скорее, исполняла народную музыку на акустических инструментах (фолк-рок, как говорили они сами о себе), а пятая, пуще того, — пользовалась электроникой: синтезаторы, электронные барабаны, всякие источники звуков и сигналов и т. п.

Третья группа пыталась составить должную конкуренцию "Тёмно-зелёным", но, хоть в её репертуаре и насчитывалось много песен и инструментальных вещей, все они на поверку оказывались либо кавер-версиями треков соперника, либо очень изменёнными кавер-версиями треков соперника.

А вот вторая группа — да, той было что сказать, начиная от имиджа и заканчивая трек-листом.

Впрочем, порядок выступления расставил банды наоборот, от пятой к первой, словно бы цифры означали не только порядковый номер, но и занятое место по популярности. (Не исключено, однако, что версия была правильной.)

Итак, пока Ёжик с Дуди попеременно оставались в "дураках", на сцену вышла первая-или пятая — рок-группа. Они назывались "Преходящая модность", выглядели соответствующе названию и играли подобающий музон, если пользоваться словами собравшихся под большой пологой крышей стадиона нескольких тысяч рок-фанатов. Трёх "модников" за инструментами — барабаны, клавиши, перкуссия — и одну "модницу" за микрофоном продюсеры разодели в яркие шмотки, казалось, всех мыслимых цветов. Заплатки, перья, кружева и бусы дополняли картину. Песни у них выходили ритмичные и, даже несмотря на явную мрачность, заводные, а молодым слушателям ввиду возраста и не изжитых покуда комплексов нравились как раз грустные и депрессивные темы.

Сыграв ставшие уже хитовыми "Black Celebration", "Stripped", "I Feel Loved", "Little 15" и прочие, "модники" неплохо зажгли публику и удалились под задорные, радостные аплодисменты. То ли слушатели не знали, чего ждать, то ли играла роль их неопытность в посещении рок-фестивалей, а этот, напомним, стал первым в своём роде, то ли треки на деле оказались хороши, что скорее всего. В общем, когда сорокаминутный сет отзвучал и яркие пятна в висюльках покинули сцену, работники стадиона бросились отсоединять одно оборудование и присоединять другое. Молодёжь же по ту сторону площадку, на девяносто процентов одетая почему-то в крутые кожаные одежды, украшенные побрякивающими при движении металлическими изделиями, разговаривала, потягивала пивко и целовалась.

Минут через пятнадцать-двадцать ожидание завершилось, и на достаточно просторном для выступлений пятачке появились фолк-рокеры "Диплодок Дик". Сбацав три-четыре полностью акустические вещицы и не найдя особого понимания в рядах обладателей кожух, "диплодоки" оставили на сцене лидера группы, красивого, вихрастого и, что наиболее важно, в кожаных куртке и брюках, чтобы он разбередил сердца слушателей проникновенной фолк-рок-балладой "Dandy In The Underworld".

Ему это как нельзя лучше удалось.

Когда же оставшиеся из банды вернулись, разумеется, в коже, они нагляднее, чем их предшественники, продемонстрировали, какое отношение к року имеют крутость и металл. Музыкальные произведения, избранные группой, звучали жёстко и, пускай и были не слишком торопливыми, заводили зал абсолютной ритмичностью. "20th Century Boy", "Jeepster", "Telegram Sam", "Bang A Gong (Get It On)"... указанные синглы, не покривя душой, можно было назвать знаменитыми. Их не встретишь на номерных альбомах, которых, надо признать, и у хедлайнеров насчитывалось ровно ноль, и, тем не менее, именно эти песни принесли "дикам" настоящую славу.

Сорвав аплодисменты и раскланявшись, "Диплодок Дик" покинул сцену, чтобы позволить заскучавшим было рабочим немного побегать. Ещё минут пятнадцать ожидания, и третья, кавер-группа, почтила крупнейший музыкальный стадион "Большая долька яблока" своим присутствием.

Они звались "Голгофа" и делали ставку на новые версии приобретших уже известность композиций, а ведь подарить песне вторую жизнь, если и первой-то зачастую не насчитывалось, труд поистине тяжёлый. Но к "Тёмно-зелёным" фраза о непопулярных песнях отношения не имела вовсе.

А вот у "Голгофы" имелся разный репертуар. Повыступав тут и там и один раз побывав в настоящих, пусть и недолговременных, гастролях, они отобрали лучшее. "Kashmir", "Smoke On The Water", "Fortunate Son", "Hush", "Rockin All Over The World". Последние две песни, по иронии судьбы, представляли собой каверы на каверы. Ну а завершили выступление "голгофианцы" хэви-балладой "Love Hurts", их суперхитом, и собственной боевой вещью "Hair Of The Dog", где использовался народный инструмент древней, сгинувшей в хаосе времён человеческой нации — шотландцев; речь, конечно же, о волынке и о её сходу запоминающейся сольной партии в указанном рок-боевике.

Поначалу притопывавшие и прихлопывавшие, зрители-слушатели ко второй группе разошлись до отдельных подбадривающих криков, а на выступлении третьей сперва начали высоко подпрыгивать и, получив окончательный заряд драйва, пустились в пляс. Выглядело довольно забавно, но и харизматично: белки, лисы, совы, тушканчики и прочие, прочие жители лесов, полян, деревьев, а иногда и озёр с реками (жабы и лягушки в волосатых париках) ритмично дёргались под мелодичную и вместе с тем громыхающую в воздухе музыку и трясли локонами вверх-вниз.

Выполнив задачу и истратив на это целый час, тогда как предыдущая группа выступала минут сорок пять-пятьдесят, "Голгофа" чинно ушла за кулису, доставив работникам сцены очередное удовольствие побегать и поноситься из стороны в сторону на высоко, для сцены, расположенной площадке, чтобы отключить, что необходимо, и подключить то, что нужно.

И вот, минули привычные двадцать минут ожидания, и по ступенькам поднялись те, кто составляли, во всех смыслах, по-настоящему тяжёлую артеллерию. Не "Тёмно-зелёные", конечно, но было чем удивить и этому ВИА, если называть их аббревиатурой не привыкших ещё к року музыкальных критиков.

Во-первых, они играли тяжёлый-претяжёлый рок, который становился не то что хард-роком или хард-н-хэви, а настоящим хэви-металом. Во-вторых, их усыпанные бряцающим металлом кожухи давали сто очков вперёд любому наряду истинного почитателя тяжеляка из тех, что присутствовали на концерте. В-третьих, они запаслись немалым количеством техничных, мелодичных, рвущих сердце и душу песен — не меньших по длительности, чем творчество "зелёных", и, пожалуй, с более протяжёнными и экстремальными соло— и вокальными партиями. Плюс ко всему, об этих ребятах успели прослышать во множестве городов и всей благодаря задиристому, граничащему с беззаконием поведению металлистов и смелым, чуть ли не самоубийственным фразам, которыми те кидались направо и налево. И закруглял картину вокалист-гитарист — высокий, мускулистый, с мордой кирпичом и такой же жизненной позицией Дикобраз. Естественно, его образ сразу напоминал о культовом Ёжике, но в Дикобразе скопилось гораздо больше наглости и модности — чего стоили одни его возвышающиеся на полметра, стильно, в разные стороны торчащие иголки, иголки, что, к слову, тоже превосходили размерами колючие "волосы" небезызвестного Ежа.

— Зажжём рок в этой дыре! — что есть мочи заорал хриплым голосом Дикобраз, не собираясь обидеть публику или построивших стадион, а просто призывая "оттянуться по полной".

Никто и не обиделся, и когда Дикобраз продолжил свою речь высоким, чуть ли не четвёртой октавы ре — "Вааааааауууууууууууууу!", — публика быстро разразилась истошными криками и воплями.

Трек-лист "Dikobrazа" — так, не особенно фантазируя, назвал группу одноимённый лидер — тянул аж на полтора часа. За предоставленное организаторами время уши слушателей успели потрясти скоростные вещи вроде "Painkiller", более медленные, но столь же неспокойные наподобие "Enter Sandman", металл-баллады типа "Still Loving You" и всё сносящие на своём пути, виртуозные и заслуженно популярные, "Crazy Train", "Metal Daze", "Химера", "Штиль"...

Разбередив души, на самом деле, эмоциональных и хороших поклонников рока, просто в кожухах, "дикобразы" грянули напоследок утяжелённую, убыстренную и ужесточённую версию двух чисто "зелёных" песен "Burn" и "Stormbringer", слитых в одну монументальную композицию. Дикобраз, рисуясь, "причесал" волосы рукой в перчатке, сделал козу, грязно ругнулся по-английски и, агрессивно сняв гитаре и зажав её гриф в руке, печатая шаг, удалился со сцены. За ним последовали его настолько же крутые коллеги.

Морально готовившийся к выступлению, с полчаса стоявший за кулисами и наблюдавший за главными оппонентами, Ёжик немедленно понял, что выбор "дикобразами" последних песен означал вызов на музыкальную дуэль.

"Ну что ж, — фаталистично и намного спокойнее, чем сам решился бы предположить, подумал владелец "Дубнера Везеркастера", — дуэль, значит, дуэль".

Опережая техников, Ёжик вышел на сцену до того, как они закончили приготовления. Зал разразился бешеными овациями. Колючий, стараясь не обращать внимания на заходящуюся в экстазе публику — чтобы не отвлекаться, — поигрался с настройками гитарного усилителя. Затем изменил звук на всей остальной аппаратуре. Всё должно быть круто до предела, а лучше — за ним. На немой вопрос удивлённых работников Ёж ответил непринуждённым жестом и, когда техники сбежали по ступенькам вниз, выхватил из-за спины гитару и начал играть... соло!

Более стремительного и мощного соло не слышал никто и нигде, наверное, включая самого Ёжика. Его пальцы двигались с невероятной скоростью, выделывая фортеля, которых гитарист — он поклялся бы! — ещё минуту назад не знал.

Дуди, Бумбук, Крог и Вой, отойдя от изумления, неторопливо поднялись на сценическую площадку. Публика встретила героев-любимцев воплями, помноженными на десять.

Пять-шесть минут четвёрка первоклассных музыкантов просто стояла, смотрела и слушала; их лидер же, тем временем, забрасывал гитару за спину, пропускал между ног, подкидывал и ловил. Упав на пол, Ёжик не прекратил солировать — напротив, его пальцы принялись опережать установленный обладателем скоростной рекорд игры.

Неизвестно, сколько бы это продолжалось, но Дуди не дождался конца импровизированного сверхпредставления — запрыгнул за барабанную стойку и, поймав ритм, в котором заливался Ёжик, встроил в беснующуюся последовательность нот, созвучий и аккордов яростные, на грани фантастики бой барабанов и взрывы тарелок.

Тут уж трое оставшихся членов группы сразу догадались, чего от них ждут — не в прямом, так в переносном смысле. Подскочив каждый к своему инструменту, Бумбук и Крог поддержали звуковую вакханалию. А Вой, подождав чуть-чуть, разразился импровизационным вступительным вокальным кульбитом поэкстремальнее заготовленного Дикобразом.

Ёжик подбежал к свободному микрофону и выкрикнул:

— Раз, два, три, четыре!

И понеслась!..

Оглушительнее и оригинальнее, но одновременно мелодичнее и сыграннее "Тёмно-зелёные" прежде не звучали. "Speed King", началом которого стала безумная придумка Ёжика сотоварищи, заставлял мужскую аудиторию выпрыгивать из кожаных сапог, а женскую — бросать на сцену кожаное нижнее бельё.

Good Golly, said little Miss Molly

When she was rockin' in the house of blue light

Tutti Frutti was oh so rooty

When she was rockin' to the east and west

Lucille was oh so real

When she didn't do her daddies will

Come on baby, drive me crazy

Do it, do it

I'm a speed king

You go to hear me sing

I'm a speed king

See me fly, —

заливался Вой — насколько круто, настолько и технично.

А потом была знаменитая соло-секция, где органные экзерсисы Крога (он в первоначальном варианте исполнял и проникновенное вступление к песне) соревновались с гитарными импровизациями Ёжика.

Теперь Ёжик не выдержал и стал вплетать в соло ещё и собственные вокальные примочки. Крог моментально его поддержал. Вой заголосил третьим голосом какую-то сложную мелодию, "подыгрывая" ребятам. Бумбук-басист уверенно держал ритм; Дуди за барабанами в основном отдыхал, потому что его партия в этом кусе сводилась к паре-тройке повторяющихся простых ударов.

Однако продолжалось подобное пиршество недолго.

Не выдержав то ли гнёта конкуренции, то ли задвигаемого "зелёными драйва", то ли ещё чего-то, а, скорее, всего и вместе, на сцену выскочил Дикобраз. Первым делом он взял самую высокую и чистую ноту из всех, что когда-либо ему удавались. Вой не остался в стороне. Битва перетекла к вокалистам.

Поддерживая каждый своего, подыгрывали два клавишника, барабанщика, басиста и гитариста — о да, к этому времени уже и "Dikobraz" находился на сцене в полном составе и выделывал со своим музыкальным багажом что только мог.

Когда голоса групп наигрались, начали бой гитаристы. Сперва Ёжик сыграл что-то в духе вступительного сумасшедшего соло. Дикобраз ответил не столь странно, но, наверное, технически более совершенно. Ёж взял из головы псевдоклассическую партию. Его визави сделал то же самое, только партия оказалась выученной. Обладатель "Везеркастера" вытворял с гитарой нечто невообразимое, извлекая звуки, которых, такое создавалось впечатление, в природе просто не существовало. Однако они были — были, и Дикобраз отвечал им примерно тем же, сочетая выученное и придуманное на ходу.

Конечно же, за гитаристами последовало сражение клавишников. Крог играл предельно агрессивно, ярко и неповторимо. Органист-"дикобраз" не уступал. Их партии начали схлёстываться и расходиться, дробиться на всё меньшие по размеру куски, а в один миг — буквально в один! — их музыкальные фортеля слились в красивую и необычную мелодию, что заставила бы (и заставила по правде!) кусать от зависти локти любого рокера. Всякого, кто хоть раз держал в руках муз. инструмент.

"Вот и настало время!" — это понял Ёж.

Это понял и Дикобраз.

Это мгновенно стало ясно всем.

И, завершив недоигранную войну мощной двухгрупповой последовательностью нот, "Тёмно-зелёные" и "Dikobraz" слаженно и неописуемо круто зашлись в концовке... "Smoke On The Water".

Повалил дым.

Нет, он взаправду повалил, стоило лишь отзвучать сотрясающим основы бытия звукам. Полетели искры; заплясал огонь. Все завопили. Охранники кинулись оббегать стадион в поисках придурка с ракетницей.

Но то была не ракетницы — то был катаклизм.

Первый!

Ёжик растерянно взирал на мельтешащую внизу толпу и механически поглаживал деку гитары. Он перестал понимать происходящее. Но, раз подняв глаза наверх, он вернул знание о мире — вернее, ту часть знания, что сейчас представлялась доступной для коротколапого гитариста-виртуоза.

Сверху, из облаков, из недр самих небес валил град величиной с куриное яйцо. Сыпался дождь водопад. Валили хлопья снега, где каждая снежинка — размером с ладонь Ведра. И грянул гром. И завыл ветер.

А небо оставалось кристально чистым, звёздным и лунным. То была ночь, ночь первого, но далеко не последнего катаклизма, масштаб которого не удалось бы оценить никому, будь он гений метеоролог, провидец или президент.

Или Ёжик С Гитарой.

Часть 5. Катаклизмы

1/5

...

1. Звук

I. Гроза и появление звука ЖЖЖЖ (молния ударяет возле Ёжика, отщепляет кусок от дерева, тот едва не пришибает Ёжика)

II. Разговор с Ведром, вроде всё нормально, но звук ЖЖЖЖ возвращается, с Ёжиком приходят и другие странные ощущения

III. Ощущения не прекращаются, усиливаются, выдра советует Ёжику сходить к Дубнеру

IV. Ёжик пробирается через болота к Дубнеру, добирается, видит дом Дубнера, потом и самого бобра, когда тот недовольно его "приветствует" — угрожает

V. Разговор с Дубнером, обходной простой путь домой, Ёжик показывает Дубнеру кусок дуба у самого дерева.

2. Гитара

I. Ёжик ночует у Дубнера, завтракает, Дубнер говорит, что надо кое-что сделать, а потом он свяжется с Ёжиком, как всё будет готово; Дубнер проводит Ёжика катакомбой к Меду, представляет его с женой; Ёжик возвращается с Медом в деревню; Ведро пугается Меда — думает, тот за Ёжика мстить будет, — но узнав, что это не к нему, опять начинает наглеть; Ведро делает вид, что не знает, где Ёжиков плоскорез.

II. Ёжик томится ожиданием, размышляет, фантазирует; приезжают родители, которые знают Ведро и обеспокоены тем, что посылку получил он, — им Косяк рассказал как заказчикам; Ведро неумело оправдывается; приходит Дубнер; родители хотят отговорить Ёжика — наедине — идти с Дубнером; Ёжик, едва ли не впервые, проявляет жёсткость; уходит с Дубнером; Ведро и родители Ёжика перекидываются парой слов, Ведро хочет и их облапошить — приглашает в гости, попить чайку с настоечкой, чтобы потом их, пьяных, обыграть в "дурака" на деньги.

III. Дубнер приводит Ёжика к себе, показывает гитару, рассказывает о себе, о том, что "каждому парапсихологу нужна "пара", как инструменту — музыкант" (вставить в таком виде в текст), говорит о своём прошлом, о травме, о том, как слышал звук и как тот начал трансформировать в мелодии, объясняет, что такое предначертание (показывает тетрадь ученика музыки с нотами). Ёжик всё больше сомневается в Дубнере, считает его психом. Дубнер говорит о том, что не может реализовать мелодии, — нет музинструмента с подходящим звучанием; рассказывает об электрогитаре и о том, что сейчас её не могут сделать, — Дубнер пытался: не играет; его приняли чуть ли не за сумасшедшего, уволили за увлечения с 1-го места работы; просто магия звука исчезла вместе с людьми почему-то и как-то; упоминает ядерные и водородные бомбы (называет их по-другому), биологическую атаку (тоже иначе называет), говорит пару слов о времени людей, о том, что они уже не населяют всю Землю и превратились в дикарей, какими раньше были животные. Ёжик уже совсем не верит. Уходит, не взяв гитару, — ещё одно его решение, правда, непонятно, смелое ли. Видит кого-то странного (это одичавший человек, забредший сюда), пугается, возвращается; соглашается взять гитару и просит Дубнера помогать; Дубнер соглашается и обещает помощь.

IV. Ёжик пробует играть, что-то получается; мозоли; Ёжик демонстрирует Дубнеру, что выходит, просит совета. Дубнер заметно смягчается по сравнению с собой "предыдущим", помогает словами и делом; когда Ёжик повторяет мелодию, сыгранную Дубнером (придумать, что за песня/композиция, из классики рока, описать не слишком явно, но довольно-таки подробно!!! То же и с остальными музпроизведениями!!!), она звучит со звуком ЖЖЖЖ, громко, — тотчас солнце скрывают облака; Ёж учится регулировать громкость; а потом у него получается сыграть другую мелодию — и он понимает, что с ним происходит то же, что и с Дубнером, потому что мелодия появилась в голове, из звука ЖЖЖЖ.

V. Ёжик пугается, но Дубнер его успокаивает, воодушевляет, описывает ему перспективы, но признаётся, что не знает, к чему ведут такие способности, как у Ёжика и когда они закончатся, если закончатся; пытается найти объяснение тому, почему Ёжик слышит звук и мелодии, почему гитара у него играет громко и с перегрузом, рассказывает про перегруз; Ёжик ест, благодарит Дубнера, говорит "до свидания", выходит — и попадает под мощнейший ливень, возможно, сильнее, чем предыдущий; прячется в доме Дубнера; они обсуждают очень жаркое, возможно, но не засушливое лето, странный дождь, грозу перед "прозрением" Ёжика, связывают то, почему Ёжик, наверное, может играть и обстоятельства этого с нынешним дождиной, — и предполагают, что гитара управляет погодой; не верят, даже Дубнер сомневается, хотя меньше, да и Ёжик не в полную силу; та мелодия, Ежиная, последняя сыгранная, была грустноватой; чтобы проверить теорию — а вдруг? — Ёжик берёт гитару и как бы сам собой, неожиданно для себя, играет более весёлую мелодию — дождь прекращается, выглядывает солнце; в разумах двух друзей, отныне — друзей, а ещё — соратников (тайны), как солнце сквозь тучи, проглядывает понимание; мощная штука с погодой, — говорит Ёжик, — найти бы ей ещё применение...

3. Соло

I. Ёжик учит партии, но получается лучше, когда он позволяет музыке самой играть. Советуется с Дубнером. Ищет место для первого концерта и даёт его для начала у столовой. Тамошние не сразу адекватно воспринимают Ёжика, однако потом влюбляются в его музыку, а когда видят изменения погоды к лучшему, начинают перешёптываться и рассказывать поварам и вновь пришедшим.

II. Молва о Ёжике расходится по округе. Дубнер делает Ёжику футляр и защиту для гитары, чтобы играть в непогоду. Ёжик покупает одежду в магазине. Они создают сценический образ. Ёжик хочет выступить на деревенской площади, чтобы борьба с засухой затронула сразу много важных мест в лесу, однако их останавливает крысиная мафия. Ёжик использует гитару, чтобы побороть её. Деревенский глава видит это, выходит из укрытия, говорит, что Ёжик храбрый и дал прекрасный концерт и предлагает помочь ему с гастролями по Лесу и прилежащим территория. Дубнер выбивает из главы транспорт, оплату расходов, еду, отдельный номер, и тогда Ёжик соглашается.

III. Гастроли по деревням и посёлкам. Везде Ёжика встречают радостно. На один из концертов даже приходит Ведро: потратился на билет; аплодирует. Засуха вроде бы отступает. После успешных гастролей по лесу задумываются о том, чтобы поехать в город.

IV. Собираются в город. Поездка в город. Во время заселения в отель Ёжик опять видит Ежиху и опять падает через порог, только уже внутрь здания. В отеле Дубнер развлекается, но шумно, из-за чего возникают сложности с работниками. Приходит директор, Дубнер откупается, а затем и вовсе начинает с ним на пару кутить. Ёжик отказывается. Идёт гулять по городу; впечатления совсем не те, что в деревне, — вроде и красивее, и больше всего, но ностальгия. Возвращается в отель; в номере Дубнера бобёр дрыхнет, идёт в свой. Завтра — концерт.

V. Ёж звонит родителям, вернувшимся к себе домой. Напутствуют его перед концертом; рассказывают, что уехали, его не дождавшись, он извиняется; говорят, что обыграли Ведро, но деньги вернули. Концерт: приходят в концертный зал; саундчек; перед концертом; концерт. На концерте Ёжик видит Ежиху, что придаёт ему дополнительных сил. После концерта отправляется искать её, но в толпе у сцены не находят. Все просят у него автографы, он их раздаёт. Затем его уводит Дубнер, говорит ему, что Ёжик должен беречь себя, и от фанатов тоже. А потом Дубнер озвучивает мысль о том, что не пора ли Ёжику создать группу.

4. Группа

I. Разговор в машине о возможных последствиях концертов и о группе. Крог (крот, пианист, играет на синтезаторе "Крог" собственного производства).

II. Приходит на прослушивание друг Крога — дятел-барабанщик Дуди. Размещают объявление — по нему откликается волк-вокалист Вой; приходит вместе с пандой-басистом, которого зовут Бумбук. Дают группе название "Тёмно-зелёные" — оно одновременно приходит в голову ко всем. Разговор всех членов "ТЗ" о группе и возможных последствиях грядущего концерта.

III. Группа даёт частный концерт богачу хомяку; потом выступает на крупной концертной площадке.

IV. Родители приходят на один из концертов. Разговор с ними; Ёж извиняется, что не писал, — не мог, не было времени. Разговор с Ведром; он говорит: "Ну у тебя и родители! Клёвые!"

V. Группа выступает на фестивале. Появляются конкуренты — группа дикобраза. Музыкальна битва "Тёмно-зелёных" с "Дикобразами" под конец выступления первых; Ёжик играет на гитаре языком, а "Дикобразы" ломают свою гитару. Никто не успевает выиграть, потому что начинаются катаклизмы.

5. Катаклизмы

I. Описание первых катаклизмов. Разговор Дубнера с Ёжиком о катаклизмах и их возможном развитии, последствиях. Группа едет на гастроли.

II. Гастроли, едва начавшись, неожиданно прерываются катаклизмами. "Тёмно-зелёные" спасаются. Разговор внутри группы о том, что делать дальше. Ёж распускает группу; кто-то создаёт свою, кто-то присоединяется к уже существующим, а Ёжик с гитарой и Дубнер отправляются бороться с катаклизмами.

III. Катаклизмы следуют по пятам Ёжика. Он пытается остановить их игрой на гитаре, но ничего не удаётся. "Надо найти эпицентр катаклизмов", — решают они.

IV. У метеорологов. По их данным вычисляют место, где наиболее свирепствуют катаклизмы, — это остров посреди озера. Снаряжаются туда.

V. Отплытие; борьба со стихией; кораблекрушение; спасение — вначале обычное, потом при помощи гитары. На острове. Поиски источника бедствий — оказывается, это бывшая ГЭС. Дубнер остаётся внизу, связывается с Ёжиком по рации; Ёжик забирается наверх, осматривается и, борясь с порывами ветра, дождём и т. д., играет. Стихия налетает, буйствует, потом уходит отсюда, но только чтобы распространиться по близлежащим землям.

6. Путешествия

I. Ёжик и Дубнер на острове; их сигнал пеленгуют, присылают за ними корабль, им рассказывают, что повсюду начались бедствия. Корабль плывёт обратно на сушу.

II. По новостям, по всем каналам, рассказывают о масштабных бедствиях, которые распространяются всё дальше. Переключают каналы. Кто-то обвиняет Ёжика, кто-то видит в нём единственно возможное спасение, кто-то ничего не понимает. Надо исправлять ситуацию— но как? Ёжику приходит мысль, что там, где всё началось, может находиться источник бедствий.

III. Плывут к Лесу, но по дороге налетает шторм; борьба с ним проиграна, и корабль относит на соседний материк. Все живы, но отплыть не получится: корабль повреждён.

IV. Ёжик исследует местность; встречает Ежиху — оказывается, она живёт тут, а на концерты приплывала; они разговариваются, чувствуют ещё большую симпатию друг к другу. Ежиха говорит, что знает кое-кого, кто может помочь.

V. Тот, кто может помочь, знакомый Ежихи, — это Дикобраз; он отошёл от дел, потому что его главный конкурент прекратил выступать. Вначале Дикобраз не хочет помогать Ёжику, но потом, наслушавшись о творящихся бедах и переговорив с Ёжиком, меняет своё мнение. Матросы и капитан остаются чинить Ёжиков корабль, а Дикобраз приводит Ёжика, Дубнера и примкнувшую к ним Ежиху на старый, но надёжный небольшой корабль, плавающий уже очень долго, но по-прежнему на плаву и усовершенствованный его капитаном. Разговор с капитаном, вдвоём Ёжик и Дикобраз убеждают его; Дикобраз прощается с новыми друзьями, желает им удачи, и корабль плывёт к Лесу.

7. Приключения

I. Ёжик играет, чтобы побороть стихии и освободить дорогу. Избегают и пугают одичавших людей. У самой электростанции налетает ураганный порыв, который уносит путешественников/приключенцев куда-то.

II. Ёжик оказывается у дома родителей; они приютили и Ведро, когда отправились за Ёжиком и не нашли его. У отца есть знакомый военный изобретатель. Мать остаётся дома, а отец проводит компанию на секретную военную базу.

III. На базе. Разговор с главнокомандующим; он соглашается помочь. Их проводят в ангар, там — сверхсекретный самолёт. Садятся в него и летят к электростанции.

IV. Приземлиться не получается: слишком свирепствует природа. Катаклизмы достигли такой степени, что уже не видно ни солнца, ни звёзд, ни луны, и один ветер, молнии и дождь. Надевают парашюты; Ёжик прыгает первый и, играя в воздухе, прокладывает путь себе и остальным. Под конец действие гитары ослабевает, и стихия заставляет Ёжика шлёпнуться на крышу электростанции; на него падают и остальные. Гитара ломается. Ёжик сбивает декой гитары замок на электростанции, и все прячутся внутри; Ёжик запирает дверь и втыкает в ручку гриф гитары. Снаружи ослепительно сверкает молния, что видно даже из темноты электростанции, и оглушительно гремит гром.

V. Все упали духом: без гитары ведь не удастся спастись. Но Ёжик вспоминает о предначертании; Дубнер подтверждает, что если что-то действительно предназначено, то оно сбудется в любом случае. Проходят по электростанции и попадают в комнату управления. Дубнер садится за пульт и включает станцию — оказывается, она ещё работает, но плохо. Дубнер использует настройки, чтобы заставить станцию подзаряжаться от бьющих в крышу молний. Затем Ёжика посещает озарение, и, следуя его совету, Дубнер настраивает станцию так, чтобы она аккумулировала максимальное количество энергии извне. Оставшаяся за дверью комнаты управления Ежиха что-то видит. Все выходят за дверь и видят увеличивающийся шар энергии; он рождает, молнии которые разлетаются по внутренностям электростанции. Та начинает трястись; молнии выбивают искры из стен, слепят. Ёжик понимает, что ещё немного и всё вокруг взорвётся, и, доверившись интуиции, бросает в центр шара остатки гитары. Шар дрожит, ослепительно вспыхивает, и окружающее исчезает.

8. Принцип

I. Ёжик жив, но друзей рядом нет. Электростанция цела. На полу, рядом, целёхонькая, лежит гитара. Ёжик берёт её, вешает на шею и отправляется на поиски друзей. Их нигде нет; тогда он выбирается наружу — и вместо привычного леса видит пустое туманное пространство. Ёжик спускается по лестнице. Пытается что-то разглядеть в тумане, но ничего не видит, а когда оборачивается, лестницы уже нет. "Что делать дальше?" — задумывается он.

II. Делать нечего — Ёжик ступает в туман. Вначале ничего не видит, но потом случайно проводит пальцами по струнам гитары, и тогда туман расступается, и луч света, бьющий из гитары, словно бы указывает путь. Ёжик следует за ним, поигрывая на струнах импровизацию, и оказывается возле круглой дыры, по цвету и из-за вспышек похожей на шар энергии внутри электростанции. Ёжик приседает, шарит рукой по невидимой земле, подбирает палку и бросает в дыру — палка исчезает. Поразмыслив и придя к выводу, что надо продолжать поиски и рисковать (ведь неизвестно, что с друзьями!), Ёжик ступает в дыру. Разрыв смыкается за ним, и Ёжик оказывается в другом месте.

III. Ёжик в междумирье; тут будто бы царит абсолютная пустота. С Ёжиком кто-то заговаривает, Ёжик отвечает. Потом собеседник появляется — огромная голова на колоссальных плечах выныривает снизу; подобного существа Ёжик ещё не видел. Разговор Ёжика и Смотрителя Реальностей; Смотритель говорит о некоем Принципе 8. Ёжик не понимает, и тогда Смотритель перемещает его... обратно в его мир.

IV. Смотритель перемещает неподвижного Ёжика, объясняет ему произошедшее и происходящее и рассказывает о том, что такое Принцип 8. Речь заходит о катастрофе, постигшей Землю многие века назад. Ёжика твёрдо решает, что надо спасти её. Смотритель спрашивает: "Ты уверен?" — "Да, таково моё решение". Ёжик ловит ветер реальности, который здесь, кажется, не знает преград и особенно силён, и, используя Принцип 8, зацикливает прошлое, настоящее и будущее на самих себе. Один Ёжик, тот, что путешествовал и играл, возвращается в своё мир, к живым и невредимым друзьям, к привычному миру, отнюдь не разрушенному, — мир и его жители не то что позабыли случившееся, а даже и не помнят, что подобное происходило, и его действительно словно бы не было. А второй Ёжик отправляется на другую половину перевёрнутой восьмёрки, знака бесконечности, тоже с гитарой — и где-то исчезает.

V. На Земле, где ещё живут и правят обычные, не дикие люди, везде включаются телевизоры, начинают работать радиоприёмники, загораются экраны компьютеров и т. п., и отовсюду на людей смотрит стоящий на двух лапках Ёжик с Гитарой, который поёт: No its never too late to change it! Так может, пресловутая красная кнопка так и не будет никогда нажата? Принцип 8 определённо это допускает! Дело за самими людьми...