Время Изерлона

В конце июня на базу прилетело гражданское судно со старыми знакомыми на борту — Юлиан Минц отправлялся в дальнюю экспедицию на Землю в поисках ответов на наболевшие общемировые вопросы. Он пробыл на Дайан-Хане всего-то дня два, а улетев, увез с собой майора Поплана, так что жизнь стала еще скучнее. Из давних друзей теперь осталась только Каролин, с ней Мари и проводила все свободное время — за исключением тех минут, когда их рабочие смены не совпадали, и оставалось разве что сидеть одной в каюте, обняв подушку и тоскуя.

Она уговаривала себя, что нечего биться головой о прошлое, что Райнер ее помнит и любит, что однажды они непременно встретятся — лет через... При мысли о необъятности этих лет хотелось реветь, но реветь было нельзя, и она вскакивала и бежала искать какое-нибудь дело. Вылизывала свою собственную машину, помогала Каролин с другими, стреляла в тире — получалось все лучше и лучше, но до настоящих стрелков ей было далеко.

Если не считать небольшого похода в систему Рейкъявик за списанной по Баалатскому договору техникой, развлечений, считай, и не было.

Флот увеличился на четыре с лишним сотни судов и на четыре тысячи человек, а в остальном жизнь совершенно не изменилась. Размялись немного, полетали, наводя страх на своих же соотечественников, подняли волну энтузиазма в тех, кому жаль было уничтожать свои корабли — и вернулись на базу. Засветились, конечно, — теперь по всей галактике прошел слух, что призрачный флот материален, а адмирал Меркатц жив и здоров, чего и всем желает. Собственно, и все...

Оказалось — не все, но это стало ясно немного позже.

В конце июля радиоперехват принес новости с Хайнессена. База загудела в волнении, сплетни и слухи, обрастая фантастическими подробностями, покатились по Шервуду, и под каждым кустом... то бишь за каждым поворотом станционного коридора и в каждом кубрике — добавляли от себя новые соображения, гипотезы и опасения. Вычленить истину из слухов в том виде, в каком они дошли до Мари и Каролин, было довольно трудно, но главное было очевидно. Никаких пяти лет на шастанье по лесам. Все начинается прямо сейчас — собственно, уже началось. Нашего адмирала едва удалось вытащить из западни, устроенной политиками и военными властями, и он направляется сюда. За ним по пятам идет война.

Мирная передышка оказалась длиной всего-то в неполных три месяца.

Люди встревоженно шушукались, взвешивали перспективы и строили планы. Горячие головы радовались — не придется киснуть в тылу, теперь будет стрельба, а стрелять куда веселее. Пессимисты смотрели угрюмо и задумчиво. Тревога была разлита в воздухе, казалось, вот-вот заискрит.

А у Мари кружилась голова и все падало из рук. Потому что главное — вовсе не политические возможности и военные превратности. То есть они, конечно, тоже главные, но сейчас в голове не держались ни судьбы мира, ни судьбы Империи, и даже судьба Шервудского флота отступила на второй план.

Со дня на день она увидит Райнера.

По сравнению с этим весь мир померк.

Ждала.

Наконец в порт вошли их корабли.

На причале вытянулись, отдавая честь, розенриттеры под предводительством Линца. От ворот спешили адмирал Меркатц и коммодор Шнайдер. Поодаль толпились пилоты, улыбались, махали прибывшим. Майор Блюмхарт ступил на железные плиты пирса следом за адмиралом Яном, козырнул встречающим, скользя взглядом по лицам.

Споткнулся.

Прислонясь к стене, стояла она, вся — напряженное ожидание. Потом она увидела Блюмхарта, и сквозь ожидание проступила улыбка — и разгоралась все ярче. Райнер сам не знал, как вышло, что он двинулся на этот свет, забыв обо всем — даже о долге. Уже спиной поймал оклик Шенкопфа: "Отдыхайте, майор, до особых распоряжений вы свободны", — и не понял ни тогда, ни позже, что генерал просто принял свершившийся факт и превратил движение Блюмхарта из начинающейся самоволки в законное личное время.

-Мэри, — только и сказал Райнер.

-Здравствуй, — ответила она, не сводя с него сияющих глаз.

Помолчала немного — и добавила:

-Пойдем.

И майор, не приходя в сознание, взял протянутую руку и пошел за Мари по коридору вглубь астероида, все дальше и дальше от ангаров.

Кажется, я делаю что-то не то, — мелькнуло в голове, когда за спиной, щелкнув замком, захлопнулась дверь маленькой каюты. — Я должен... — Что он должен, он подумать не успел, потому что Мари обхватила руками его талию и прижалась всем телом. Потом подняла голову и посмотрела пристально. Наклониться и поцеловать наконец. Клятая форма, это же преступление — столько застежек на девушке. Я делаю что-то не то... к черту. Все к черту.

В ушах нарастает шум, ноги не держат, ее ладошка на его спине, ее тело под руками — и дурацкая мысль о том, что грудь-то тяжелее, чем казалось на взгляд, и воздуха не хватает, потому что губ не разомкнуть, невозможно.

Жесткое покрывало на узкой койке, кожа к коже, все тело — нежность и ласка, голова пуста, руки движутся сами, и под пальцами — гладкое, горячее, вздрагивающее, льнущее, губы скользят по лицу, по шее, по плечам, ниже, ниже, в висках стучит, внутри все переворачивается от сумасшедшей нежности — и тихий стон, и бессвязный шепот, и провались хоть весь мир.

Моя.

Вот же идиот, я мог давным-давно... какие глупости мне мешали? Не помню... да неважно. Девочка, милая, смешная, любимая... наконец-то.

...Он спит, уткнувшись ей в плечо, обхватив ее поперек спины, притиснув, так что трудно пошевелиться, чтобы высвободить руку. Длинные темные ресницы лежат на щеках, пушистые, — глаз не отвести, до того красивые, мне б такие. Волосы спутались. Запустить в них пальцы, отвести прядь ото лба. Спи, милый, ничего, просто я любуюсь тобой. Не удержалась — провела пальцем по линии брови, и ресницы вздрогнули, открывая сонные карие глаза, губы шевельнулись, задели ее кожу. Большая ладонь двинулась, погладила, ухватила... да, милый, да. Конечно, милый. Подвинусь немножко... вот так, да...

Засыпали. Просыпались, не в силах разжать объятий. Шептали чушь, стукались локтями и коленками о переборку, подушку уронили и не подняли — сил не было. Засыпали снова.

Потом проснулись очередной раз — и обнаружили, что в головах прояснилось. Вставать не хотелось категорически, но зверски хотелось есть.

Обшарили каюту в надежде найти хоть что-нибудь съедобное. Нашли. Омерзительный аварийный паек, оставшийся с незапамятных времен. Как он пережил всеобщую уборку станции, бог весть. Благословляя чудовищный срок годности армейских консервов, в два счета приговорили банку автоматически разогревающегося супа, запили водой из-под крана в крошечном санузле. Втиснулись вдвоем под душ. На подгибающихся ногах выбрались из-под него только через час, чтобы снова прижаться друг к другу на неудобной узкой койке, натянув на себя одеяло, и заснуть глубоко и блаженно.

Совесть и принципы явились, покружили над двумя головами на одной подушке, покурлыкали попусту — и улетели до поры.

Само собой было ясно, что они, конечно же, поженятся, как положено и как давно собирались, дайте только срок. Тут и обсуждать было нечего.

Они и не обсуждали.

Когда-нибудь.

Мама всплакнет, любуясь красивым сыном и его очаровательной невестой, папа хлопнет по плечу, гости будут толпиться и приставать — целуйтесь, а теперь еще, и еще; первый танец — ваш, выпьем за счастье молодых... И белое платье — непременно, и ленты в волосах. И оркестр, и суматоха, и смех, ребята напьются и будут бузить, и это будет счастье.

Когда-нибудь. Не завтра и не послезавтра, но обязательно.

А сейчас — ну что же делать. Мы не выдержали, и слава всем богам, что не выдержали. Оказывается, мы не железные. Мы живые, горячие и морально неустойчивые.

И плевать.

Нет во вселенной места светлее и прекраснее военной базы Дайан-Хан. Когда бывший Шервудский, а теперь Нерегулярный флот Яна снялся и ушел тайно шастать по космосу в ожидании хоть какой-то благосклонности от звезд, Мари даже слезу утерла. Эти сумрачные коридоры, искусственный свет, вечный гул за переборками, этот дикий камень и железо, эти тесные каюты — а особенно одна... Нет места во вселенной лучше старой военной базы Дайан-Хан, подтолкнувшей нас в спины и закрывшей за нами дверь, дав короткую передышку и счастье. И пусть впереди висело темное и, по всей вероятности, страшное завтра, — каждое сегодня Дайан-Хана казалось от этого только острее и ярче.

Невозможно было замуроваться в каюте навсегда — тем более что банка консервированного супа была только одна, а здоровых желудков целых два, да притом один из них принадлежал крупному мужчине... Короче, они выбрались из своего благословенного угла и поневоле отправились к людям. Вообще-то это было нешуточное испытание. Потому что каждый встреченный сослуживец считал своим долгом прокомментировать последние события в личной жизни майора Блюмхарта и капрала Беккер. Подмигивали, показывали большой палец, хлопали по плечу, хмыкали, поздравляли, подначивали, высказывали гипотезы, делились личным опытом... Кто-то за них радовался, кто-то завидовал, кто-то одобрял, кто-то осуждал, — и все эти мнения вились и жужжали, сгущаясь за спиной, и от этого отчаянно горели уши. А что Райнер способен так зардеться, Мари раньше и не знала.

Добрались до столовой, взяли подносы с обедом, поставили их на столик. Райнер предупредительно отодвинул для Мари стул. Она села. Он встал за ее спиной, положив руки ей на плечи, окинул взглядом шушукающихся и спокойно, слегка скучающим тоном, сказал:

-Совсем, совсем ничего не происходит в этом мире. Ни войн, ни революций, ни взрывов сверхновых, ни взлетов и падений галактических империй. Просто не о чем поговорить, этак же с тоски помереть можно. Да, к счастью, есть майор Блюмхарт... ммм?

Стало тихо.

-Парни, я все понимаю, — сказал майор с искренним сочувствием в голосе. — Когда язык чешется, ничем не поможешь, только почесать. Кому-нибудь в этом посодействовать ? — и выразительно размял пальцы. Красивый парень Блюмхарт, стройный, движется легко и вовсе не выглядит массивным, но если присмотреться, кулаки у него... — Ну, не хотите — как хотите, — с сожалением констатировал майор. Помолчал немного и добавил: — Мне-то что, трепитесь на здоровье. Но если хоть одна собака хоть одним словом заденет Мэри...

С нескольких сторон донеслось: "Да ты чего, мы ничего..." — и подобные столь же содержательные высказывания. Блюмхарт кивнул, сел за столик и принялся за суп.

Болтать не перестали, но интенсивность болтовни безусловно упала — в разы. А самые понятливые вспомнили предыдущую животрепещущую тему и вернулись к ней — к родословной юной Карин фон Кройцер, незаконной дочери сердцееда Шенкопфа.

-Наш полк существует, чтобы жить было веселее, — проворчал как-то Райнер, услышав очередную версию происхождения Карин. — Не мы с тобой, так генерал...

-Генерал привычный, — засмеялась Мари. — О нем всю жизнь рассказывают анекдоты. И, по-моему, он их коллекционирует.

-Кстати, это идея, — отозвался Райнер. — Будут трепаться — заведу тетрадь для конспектов. Чтобы потом перечитывать на досуге.

-И ты туда же, — Мари покачала головой. — Не флот, а клуб мемуаристов. Аттенборо вон тоже все время что-то пишет...

-Тогда не буду, — фыркнул майор. — Я уважаю адмирала Аттенборо, но брать с него пример — увольте. К черту Аттенборо. Лучше иди-ка сюда, Мэри-Сью...

Адмирал Аттенборо не знал, что его послали к черту, но и сам бы пошел с удовольствием. Закономерное развитие романа, давно следовало ожидать, что этим все кончится, и я ж давным-давно решил, что мы дружим — и не более. Что ж так хочется съязвить побольнее, чтобы физиономию майора Блюмхарта перекосило? Несправедливо, ни в чем передо мной не провинились ни она, ни он, я же сам тут хожу и дружу... так, вздохнули глубоко, прижали ирландский темперамент пальцем, чтобы не трепыхался. У нас тут война за поворотом, мы последний оплот демократии во вселенной, вот об этом и будем язвить по мере сил. Агитация и пропаганда. Встряхнем папину журналистскую наследственность. Дедушкину военную я тут и так гоняю в хвост и в гриву, уже который год.

Нам бы прибиться куда-нибудь. Мы же — если смотреть правде в глаза — горстка отщепенцев без родины, флага и порта приписки. Все, что у нас есть — это наш адмирал да мы сами. Упрямцы, которых никто ни разу не победил. Идем, понимаешь, из года в год от победы к победе... все потеряли на своем победоносном пути, кроме славы, — этой столько, что если б можно было ею заправлять пушки и кормиться, мы жили бы вечно.

Никому не нужна слава? Мы бы уступили по сходной цене. За мирную передышку в тихом углу галактики, за право жить так, как нам нравится, а не по законам Нового Рейха. За болтливое "зачем?" вместо верноподданнического "яволь!". Говорить "яволь!" мы охотно предоставим нашим выборным властям. Думаю, это всех бы устроило, в конечном счете. Наш адмирал, похоже, тоже так считает.

...А потом покупатель на их славу нашелся, и Нерегулярный флот ушел на Эль-Фасиль, чтобы стать регулярным флотом Эль-Фасильской демократической республики.

Эль-Фасиль и Изерлон

Чтобы неизменно быть опорой республики, флот-адмирал Ян отправился за 1000 световых лет и выбрал место своей последней остановки, Эль-Фасиль, своей базой. Все эти события произошли в соответствии с планами флот-адмирала Яна. В ближайшем будущем он появится на Эль-Фасиле, непобедимый и отважный, чтобы возглавить революционное правительство и призвать всю вселенную на борьбу с Рейхом.

О чем говорят на улицах. — Хайнессен дейли ньюс, август 799 г. к.э.

На самом деле, истинным намерениям Яна не отвечало объединение сил с Независимым революционным правительством Эль-Фасиля. Находиться внутри взрыва без реальной надежды на успех, с одним только воодушевлением, казалось Яну безрассудством. Но как первый шаг к сбору антиимперской армии и как база для захвата Изерлонской крепости, ему нужна была штаб-квартира.

История галактических войн, т.V. — Серия "Популярная энциклопедия". — Хайнессен, 6 г. Новой эры

Одна окраинная планета не может наводить страх, даже если они заполучили Яна Вэньли.

Ф.Й.Биттенфельд. От победы к победе. — Серия "Военные мемуары". — Феззан, 9 г. Новой эры

В сложившихся обстоятельствах я рекомендую вам признать правление кайзера Райнхарда и династии Лоэнграммов во всей вселенной и сохранить вашу автономию во внутренних делах в пределах звездной системы. Так мы сможем сохранить демократию как политический строй и подготовиться к ее будущему возрождению. Я рассматриваю Изерлонскую крепость как разменную монету на наших переговорах об этом.

Чудотворец. — Ян Вэньли в воспоминаниях соратников. — Хайнессен, 5 г. Новой эры

Теперь, когда вожжи были брошены, они ловили каждую минуту, чтобы остаться вдвоем. В походе это было большей частью невозможно. Тем слаще были короткие остановки. Каюта на одну-две ночи — вот все, что могли изредка позволить себе Мари и Райнер после отбытия с Дайан-Хана. Неудивительно, что гостиница на Эль-Фасиле показалась раем. Блаженные две недели в условиях забытого комфорта. Жизнь была прекрасна, и ничто не могло ее омрачить. Тем более что, кажется, и положение флота Яна стало определеннее. Он снова был армией на службе демократии, пусть маленькой и слабой, — само присутствие этого флота, а главное, этого адмирала, делало Эль-Фасильскую республику заметной на звездной карте. Но задача была — стать силой, с которой будут считаться. Решением был Изерлон.