Время Изерлона

Один. Крушение детства

В 310 г. космической эры молодой амбициозный политик Галактической конфедерации Рудольф фон Гольденбаум добился совмещения в своих руках постов премьер-министра и президента Конфедерации и провозгласил создание Галактической империи, объявив себя первым ее кайзером. В том же году он отменил и летоисчисление по космической эре. Основанная Рудольфом I династия Гольденбаумов находилась у власти около пятисот лет, пока в 799 г. к.э. (490 г. по рейхскалендарю) ее не сменила династия Лоэнграммов. Галактический Рейх Гольденбаумов представлял собой монархическое государство с драконовским законодательством. В частности, печально известен закон об охране генетической чистоты человеческой расы, подразумевавший физическое уничтожение или насильственную стерилизацию неполноценных. Время смягчило многие изначальные установления законов Рудольфа, так, закон об охране генетической чистоты к середине V в. Р.К. повсеместно игнорировался, хотя и не был отменен официально. Однако ответственность за преступления против короны и Рейха по-прежнему распространялась на всех родственников преступника до третьего колена.

История галактических войн, т. II. — Серия "Популярная энциклопедия". -Хайнессен, 6 г. Новой эры

Слово — не воробей.

Прописная истина

В восьмидесятые годы пятого столетия (по имперскому календарю, конечно) проживало в переулке Веселой мельницы небогатое, но почтенное бюргерское семество Шлезингов — муттер, фаттер и две дочки... Ой, что это я, — старшая-то дочка была вовсе не Шлезинг, отчим так ее и не удочерил. Звали ее Мария Сюзанна Беккер, так что, как нетрудно догадаться, она носила девичью фамилию матери.

Потому что Мария Сюзанна была дочь греха, впоследствии довольно небрежно прикрытого законным браком.

Была она хорошенькая блондинка, похожая на маму, тоже хорошенькую блондинку, но дочка получилась несколько утонченнее матери. Шептались, что ее отец был знатнее фон Клопштоков и подцепил юную Эльзе Беккер прямо на улице, когда она несла заказчице собственноручно расшитую розами белую нижнюю юбку. Болтали, что дворянин сильно любил белошвейку, но о женитьбе, конечно, и речи не шло. Зато к свадьбе с Иоганном Шлезингом Эльзе получила шикарный подарок — настоящий большущий черный лимузин. Разумеется, молодые первым делом продали машину, не отвечавшую их скромному, но достойному статусу. Как раз хватило на галантерейную лавку.

Марии Сюзанне было уже четыре года, когда ее мама вышла замуж, и она кое-что помнила, хотя и смутно. Загородная вилла, пруд с лебедями, платьице с пышным розовым подолом, яркое утреннее солнце сквозь переплет высокого окна. Золотая чайная ложечка с эмалевой птичкой на верхушке витой ручки. Ложечку эту Мари унесла с собой, когда они с мамой уезжали с виллы. Герр Клоссе, дворецкий, разрешил: "Возьми на память, маленькая Мари, пусть у тебя останется хоть что-то". Она помнила, как спросила у Клоссе, не накажут ли его за ложечку, и как он ответил: "Не волнуйся, хозяин не будет против".

Вот интересно — герра Клоссе она запомнила прекрасно, а самого барона фон Риннерштадта, который приходился ей родным папашей, — нет. Следующее воспоминание — мама в белых оборках и герр Шлезинг в черном фраке. А потом уже не интересно, сказка кончилась, и началась жизнь.

Мария Сюзанна ходила в школу, где отчаянно скучала на уроках домоводства и оживала только в танцклассе. Помогала отчиму в лавке. Выводила сестренку гулять на бульвар кайзера Отто. Дружила с двумя девочками по соседству и враждовала с красивым мальчиком с Вейгенштрассе. Мальчика время от времени присылала его мать, портниха, в их лавку за пуговицами и нитками, и он вечно дразнился и показывал язык. Мари отвечала тем же.

Так бы оно и шло, да случилось несчастье.

Был очередной государственный праздник — день рождения кайзера. Папаша Шлезинг выпивал с друзьями после трудового дня в ближайшем кабаке. Выпив лишнего, он обычно становился громогласен. И надо же такому случиться — именно тогда, когда галантерейщик высказал крамольную мысль насчет "среди Гольденбаумов было много идиотов", в зале наступила, как это часто бывает, внезапная тишина, и фразу герра Шлезинга услышал каждый из присутствующих. Продолжение реплики — о том, что нынешний-то кайзер еще ничего, человек приличный — разобрали только приятели почтенного бюргера.

А в углу за столиком сидел неприметный субъект, считавший своим долгом доносить куда следует о неблагонадежных. Как его звали — не знаю, да и кого это интересует.

Короче, наутро перед местным представителем компетентных органов легла исписанная корявым почерком бумага. Слова "оскорбление величества" просто бросались в глаза. Реагировать в таких случаях следует незамедлительно — и уже к обеду за герром Шлезингом пришли.

Когда Эльзе Шлезинг поняла, что случилось, сработал инстинкт, столь распространенный в Рейхе. Включился аварийный двигатель. Еще не успели разойтись кругами сплетни и пересуды, а галантерейная лавка была уже продана соседу, дом — переписан на пятиюродного племянника, на вырученные деньги куплены билеты.

В одиннадцать сорок вечера Эльзе и маленькая Аманда Шлезинг улетели с Одина на одну из окраинных планет, и следы их затерялись среди звезд.

А Мария Сюзанна осталась.

Мать любила свою старшую дочь, но на три билета денег не хватало. И когда встал вопрос — кто из троих останется, ответ на него был очевиден.

Мария Сюзанна — не Шлезинг. Если она переместится куда-нибудь из родного переулка, ее никто не будет искать. Ей ничего не грозит.

Ну, правда, не очень понятно, на что жить, но девушка молодая, здоровая, красивая, — авось, не пропадет. Может быть, даже найдет себе богатого покровителя.

Эльзе обняла старшую дочь на прощание, сунула ей в руки кошелек — на первое время хватит — и умчалась в никуда.

Мари подхватила чемодан с барахлишком (два платья, белье, запасные туфли, документы, учебник физики для женских общеобразовательных школ, золотая ложечка с птичкой) — и отправилась во взрослую жизнь.

Ей было шестнадцать.

Кафешка на окраине столицы, в сорока километрах от переулка Веселой мельницы, показалась поначалу неплохим выходом из положения. Хозяин готов был поселить Марию Сюзанну у себя в мансарде и платить ей небольшую, но вполне достаточную для жизни зарплату. В обязанности входило — подавать еду, быть расторопной и любезной с посетителями.

Мари согласилась сразу и в тот же вечер сновала между столиками в форменном платьице и фартуке с оборками, улыбаясь бюргерам и младшим армейским чинам. Они пили пиво и норовили ущипнуть за ягодицу. Мари ловко уворачивалась, смеясь. Пусть тянут лапы, если им так нравится, а большего она не допустит.

Но оказалось, что не допустить большего — трудно. Когда перебравший пива чиновник с красным от неумеренной страсти к алкоголю носом прижал официантку Мари в углу, она вывернулась, залепив пощечину по плохо выбритой щеке — и это оказалось ошибкой. Хозяин кричал, что она не смеет оскорблять клиентуру, что в ее обязанности, заранее оговоренные, входит любезность и обходительность, и что обходительность включает в себя гораздо больше, чем ничего не стоящие улыбочки. Подумаешь, человек хотел немного помять молодое тело! Что с тебя — убудет? Ах ты цаца! Еще раз выкинешь подобный номер — окажешься на улице без выходного пособия!

Мари честно пыталась терпеть, но надолго ее не хватило. Она просто инстинктивно лупила по рукам, лезущим к ней за пазуху или под юбку. Сначала лупила, потом осознавала, что делать этого было нельзя... да поздно.

Она снова оказалась на улице все с тем же чемоданом, к содержимому которого добавилось лишь немного косметики.

Потом был универсальный магазин. Там никто не хватал за грудь и попу, — по крайней мере первое время, — но зато шла акулья конкуренция за покупателей. Как-то так получалось, что Мари все время оттирали от самых выгодных клиентов, и она с приклеенной к лицу улыбкой все время почему-то предлагала товар именно тем, кто ничего не покупает. Есть такой сорт покупателей: они перещупают все дорогие платья, перемеряют половину ассортимента, а потом купят копеечный шарфик или вовсе ничего не возьмут. Время уходит, а платят-то с продаж... Но Мари не ушла бы сама, все-таки на жизнь худо-бедно хватало, и даже на комнату с отдельным входом, — только началась очередная заваруха с Альянсом, жители империи подтянули пояса, и начали, естественно, с дорогих товаров, без которых можно обойтись. Покупателей стало меньше, и наименее толковых продавцов уволили. Марию Сюзанну в том числе.

К тому времени у Мари появилась подруга по несчастью, куда более бойкая. Они познакомились в магазине, болтали о пустяках в редких перерывах, делились бутербродами и кофе и вместе вылетели при сокращении штата. Аннелиза не унывала. "Не пропадем, — говорила она. — Работы мы не боимся, что-нибудь всегда подвернется".

Подвернулась трикотажная фабрика.

В мотальном цеху требовались рабочие руки, и только уже приступив к работе, Мари и Аннелиза поняли, почему. Станки грохотали, в воздухе висела мельчайшая текстильная пыль, забивавшая нос и глаза, платили мало, одно счастье — что регулярно. И дали место в общежитии. По койке в комнате на шесть человек.

День проходил в пыли и грохоте, а ночью начиналась жизнь. Мари сторонилась ее, Аннелиза же погрузилась в нее с головой. Приходили гости с бутылками дешевого шнапса и липкими конфетами, некоторые оставались на ночь и до утра скрипели койками. Если заткнуть уши, можно было терпеть, но все-таки это сильно мешало. Только дневная усталость и спасала — намаявшись в цеху, можно было уснуть подо что угодно. Если бы еще некоторые из гостей не норовили забраться в койку к ней! Локти и коленки выставлялись немедленно, но постоянная необходимость хранить бдительность, даже во сне, утомляла больше, чем работа.

Мари готова была уже почти на все, лишь бы вырваться отсюда — и тут прибежала страшно довольная новой идеей Аннелиза. Ее друг, флотский сержант-снабженец, сообщил о наборе гражданских для обслуживания военной крепости. "Армейский паек, работа не тяжелая, всяко лучше мотального цеха, проезд бесплатно, а там, глядишь, офицера подцепишь — там же одни военные! По крайней мере они все прилично выглядят и ходят в форме", — возбужденно излагала подруга. Мария Сюзанна спросила, на что в крепости нужны девушки. Аннелиза уверенно заявила: официантками в бар. Ты ведь работала официанткой, знаешь, работа тяжелая, но достойная.

Наутро они стояли перед столом в вербовочной конторе. Скучный армейский чиновник в оплечьях старшего лейтенанта — это в сорок-то лет! — положил на стол два экземпляра контракта. Мари сунулась было читать, но Аннелиза дергала ее за рукав — быстрее уже подписывай, что за ерунда, чего тут думать, Изерлон! Бар! Офицеры!

Через день они улетели на Изерлон вместе с еще пятью девушками.

Изерлон. Крушение надежд

Изерлонская крепость — искусственное космическое тело, размещенное на границе между Галактической империей и Альянсом свободных планет и преграждающая единственный навигационный путь в этой области пространства. Построена Галактической империей в 765 году космической эры (456 год по рейхскалендарю). Диаметр станции 60 км, масса — около 60 триллионов тонн, внешняя оболочка — толстый слой жидкометаллической брони. Военная база рассчитана на размещение станционного флота численностью до 20 000 кораблей. Тяжелое вооружение, в том числе орудие главного калибра — "Торхаммер", энергетическая пушка высокой мощности. Внутренняя часть крепости разделена на несколько тысяч отсеков, включающих космопорт, арсенал, сельскохозяйственное и пищевое производство, больницы, школы, спортивные сооружения, заведения культуры, магазины и рестораны. В состав системы поддержки атмосферы входит большое овощеводческое хозяйство. Гидропонные фермы достаточны для полного самообеспечения станции. База рассчитана на комфортное проживание 5 млн человек, в том числе 3 млн гражданских.

Неприступна. Тем не менее в 796 — 800 годах трижды переходила из рук в руки.

История галактических войн, т.IV. — Серия "Популярная энциклопедия". — Хайнессен, 6 г. Новой эры.

Если луна состоит из сыра, значит, там мышеловка.

Из непроверенных источников

Они сидели в скудно обставленном трюме военного грузовика на жестких пластиковых сиденьях и строили планы. Как они будут жить на станции, как будут работать в приличном офицерском кафе, как накопят денег — потому что ведь армейский паек, на еду тратиться всяко не придется, — и вернувшись через годик-другой на Один, заживут припеваючи. Аннелиза в мечтах уже не только познакомилась с блестящим офицером, но и вышла за него замуж. К моменту прибытия на Изерлон она выбирала имя для третьего ребенка и никак не могла решить, что лучше: Максимилиан Адриан или Отто Теодор.

Из прочих девушек Мари ближе познакомилась с Кати и Бертой. Им было чуть больше лет, чем ей, — где-то по двадцать, — и они собирались найти работу на гидропонных огородах Изерлона. Остальные же трое — Теофила, Маргерита и Олеандра — держались особняком, посматривали на девчонок свысока (они были гораздо старше, Теофиле, кажется, даже уже стукнуло двадцать семь) и презрительно кривили губы, слушая наивную болтовню про бар и огороды. Между собой они обсуждали исключительно косметику, шампуни и фасоны платьев. "Они думают, их там сразу замуж возьмут, что ли?" — тихо фыркала Аннелиза. Один раз Маргерита услышала подобное замечание и усмехнулась цинично: "Какая наивность".

Наконец двери их общей каюты разъехались, и хмурый офицер скомандовал: "На выход". Девушки вскочили, похватали вещички. Мария Сюзанна все еще была со своим чемоданом, слегка поцарапанным, в котором лежали почти те же пожитки, только платье было другое, пошире в груди, да бельишко новое, а так — даже учебник физики все еще оставался при ней, не говоря уж о ложечке. Последняя память из детства.

А в ангаре, куда они вышли, их встречал человечек скользкого вида в сопровождении двух здоровенных громил в военной форме, почему-то с полицейскими дубинками в руках. Человечек оглядел растерянно озирающихся девиц, кивнул и велел идти за ним.

Непонятно только было, зачем его охранники — или кто они там были? — зашли сзади стайки девушек, будто собираются их подгонять своими дубинками. Но когда пришли на место — Мари все поняла и попыталась шагнуть назад. В спину ей уперлось твердое, и угрюмый голос произнес: "Куда это ты собралась, детка? Заходи".

И она вошла вместе с остальными в заведение, над дверью которого мигала откровенная вывеска: "Райская птичка, лучшие девушки со всей Галактики". На световой витрине у входа порочно облизывала губы ярко накрашенная блондинка с декольте до пупа.

Иногда Мари вспоминала, как в первый же день попыталась отыграть назад свой контракт. Мадам Берлитц выслушала ее, склонив набок голову и прищурив левый глаз, на губах ее кривилась усмешка. "Девочка, — сказала она наконец, — ты расписалась в бумагах. Сумму неустойки помнишь?" Мари пролепетала, что — нет, не помнит, но она готова отработать... только как-нибудь иначе... "Тебе жизни не хватит, — ответила мадам, качнув фальшивыми локонами. — Смирись. Обещаю приличного первого клиента. Это все, что я могу для тебя сделать". Мария Сюзанна всхлипнула, забормотала, что ведь это армейский контракт... неужели армия набирает шлюх... как же так?.. она готова на самую тяжелую работу, но... "Господи, вот ребенок. Ты завербовалась. В твоем контракте указано: любая необходимая Рейху работа на усмотрение командования крепости. Если выберешься отсюда, можешь подать в суд. Но не советую. Проиграешь. — Мадам вздохнула и добавила: — Глаза утри и марш на медосмотр".