Черная хризантема. Часть первая

— Верно. Алексею Гараеву твоему троюродному брату, сгинувшему в Чакских болотах в Южной Америке, придётся ожить вновь.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.

Шанхай 8 августа.

В ночном клубе воздух был пропитан табачным дымом буйным весельем и предвкушением утонченного разврата. Дамы и господа с претензией на респектабельность, сомнительные личности всех национальностей занимали столики, расставленные вокруг танцевальной эстрады. Острый аромат экзотических блюд, смех, хлопанье бутылок шампанского, лживые признания в вечной любви, табачный дым с привкусом опиума — все это витало, клубилось, ощущалось в жаркой влажной атмосфере заведения. Люди, длинноногие пьяные девицы с сигаретами в руках и рослые вышибали с накаченными мускулами, скороспелые нувориши в смокингах и легко одетые официантки. Все они будто прятались, словно хотели забыться в этом противоестественном веселье, наркотическом дурмане, не желая принимать ту страшную неотвратимую действительность, что была там снаружи. Ибо невыносимо было осознавать тот факт, что вокруг Шанхайского Международного сеттльмента и Французской концессии, где они укрывались, вот уже год бушует настоящая страшная кровавая война. И что грозная новая реальность, встающая во весь свой ужасающий рост готовиться поглотить и этот последний уютный островок неотвратимо гибнущего старого мира...

Оркестр в дальнем углу заиграл развеселый джаз, и на эстраду выбежало несколько молодых китаянок из подтанцовки одетых во что-то вроде купальников. А вслед за ними покачивая бедрами, появилась молодая темноволосая женщина по виду то ли европейка, то ли американка, лет около тридцати, в красном, плотно облегающем ладную фигуру платье. Улыбнувшись красным чувственным ртом, женщина запела хрипловатым не лишенным приятности голосом.

Яков Блюмкин с полминуты разглядывал певичку, а потом перевел взгляд на человека, делившего с ним круглый столик у стены и ужинавший устрицами. Это был Лао Ше знаменитый шанхайский гангстер, а по совместительству хозяин этого ночного заведения.

— Я смотрю у тебя по-прежнему недурственный вкус Лао, — произнес Блюмкин на английском.

— Да недурная куколка, — ответил Лао Че так же на английском, — поет неплохо, да и в постели даст фору любой проститутке.

В словах, в интонациях китайца прозвучало явное пренебрежение к молодой любовнице. Бандит явно не испытывал никаких сильных чувств к своей пассии.

Блюмкин пристально посмотрел на собеседника.

— Никак не можешь забыть Уилли Скотт, Лао? — спросил он и почти сразу же мысленно обругал себя за несдержанность.

Глаза Лао Ше опасно прищурились.

— Не напоминай мне об этой неблагодарной твари Яков, — почти прошипел он, — Я нашел ее практически на помойке, в грязном публичном доме, я сделал из нее лучшую певицу Шанхая, я любил ее и готов был сделать своей женой! А она, она сбежала с этим чертовым Индианой Джонсом, после того как он разгромил мой клуб! Я потом потратил уйму денег на ремонт!

Блюмкин уже неоднократно слышал историю, о разгроме этого заведения, имевшую место три года назад в 35-ом году, причем слышал ее в двух вариантах от Лао Ше и от Индианы Джонса. По словам Лао Ше 'чертов американец' вломился в ночной клуб, устроил страшный погром, едва не убил хозяина, соблазнил по ходу тогдашнюю его любовницу американку Уилли Скотт и сбежал, прихватив драгоценности, принадлежавшие Лао Ше. Из рассказов же Индианы Джонса получалось, что Лао Че заманил его в свое заведение, едва не убил, попытался отравить, и он, Индиана Джонс едва остался жив, чудом сбежав из клуба, прихватив с собой попутно Уилли Скотт, которую гангстер так же вознамерился убить, а драгоценности хозяина оказались у американца как-то сами собой, случайно, в карман закатились. Обе противоречащие друг другу истории сходились лишь в одном — ночной клуб был подвергнут страшному разгрому и его, потом пришлось, долго восстанавливать.

Блюмкин и верил, и не верил обоим. Он знал, что Лао Ше является одним из самых неприятных и опасных людей в Шанхае, точнее в Международном сеттльменте и Французской концессии, в Китайском городе вот уже почти год хозяйничали японцы творившие такое, что перед ними любой гангстер казался ребенком в песочнице, и знал, что Лао Ше, способен на любую подлость. Но он так, же хорошо успел узнать Индиану Джонса, который хоть и пытался небезуспешно создать себе репутацию рыцаря без страха и упрека в реальности был способен на мно-о-го-е-е-е...

Впрочем, все это лирика. Сейчас надо было срочно исправлять ошибку. Не стоило в присутствии человека, делившего с Ду Юэшэнем главой 'Зеленой банды' сомнительную славу самого знаменитого гангстера Шанхая вспоминать его сбежавшую любовницу и обидчика, уведшего эту самую любовницу. Тем более что Блюмкин встречался с Лао Ше не просто так, а по важному делу.

— Я видел Джонса, — произнес Яков Блюмкин, — в прошлом году в Южной Америке.

Лао Ше презрительно фыркнул.

— Он бросил Уилли Скотт, — сказал Блюмкин и немного помолчав добавил, — после того как она забеременела.

— Ага!

В глазах Лао Ше вспыхнуло неприкрытое торжество, а круглое лицо расплылось в широчайшей ликующей улыбке. Чужое несчастье явно доставило гангстеру нескрываемое удовольствие. Как и предполагал Блюмкин, когда врал про Джонса и Уилли Скотт. Индиана Джонс, конечно, был авантюристом, мошенником, вором, если быть откровенным до конца, но скотиной, способной бросить беременную женщину он не был никогда.

Проглотив устрицу, вытер лоснящиеся губы платком и с покровительственным самодовольством поглядел на Блюмкина.

— Ну, Яков, рассказывай, что тебе от меня нужно?

— Мне нужна от тебя одна услуга.

Лао Ше важно кивнул.

— Всем что-то нужно от Лао Ше. Говори.

— Мне нужна информация.

— Понятно. Какого рода?

— О японцах. Мне нужна тайная важная информация о том, что делают и чем занимаются японцы в Китае.

Лао Ше помолчал, прочищая зубы булавкой.

— А с чего ты взял Яков, что у меня есть, что-то на японцев? — спросил он.

— Лао, ты можешь обманывать Чан Кайши, он сам обманываться рад, но я, то знаю о твоих делах с японцами тут в Шанхае, в Циндао, в Маньчжурии...

— Это бизнес Яков, только бизнес и никакой политики, — сказал Лао Ше, — ты же знаешь, я политикой не занимаюсь. Я вне политики. Я нейтрален.

Блюмкин знал кредо Лао Ше, знал, что тот кичиться своей показной аполитичностью. Мол, он никому не друг, и не враг. Он продолжал вести дела с Чан Кайши, бежавшим на запад, и налаживал связи с японцами, укреплявшимися в восточных провинциях страны. И никакого коллаборационизма. Разве можно назвать предательством сотрудничество с японскими торговыми фирмами и банками, тем более что они начались задолго до начала японской агрессии, даже еще до первой неудачной попытки японцев захватить Шанхай, в 32-ом. Ну а то, что большинство, если не все эти фирмы и банки были в той или иной степени связаны с армией или разведкой... что ж кто без греха? Так что только бизнес и никакой политике. Таково было кредо Лао Ше.

В иное время в иной ситуации Блюмкин бы высказался со всей откровенностью, что он думает о пресловутой аполитичности Лао Ше, и ему подобных не только в Китае, но и по всему миру. Но сейчас Блюмкин вынужден был молчать, гангстер был ему нужен, тем более что время поджимало и здорово поджимало! Тем более что к внутреннему злорадству Якова Блюмкина не так давно Лао Ше здорово провинился перед японцами и позиционировать свое невмешательство ему становилось все труднее.

Дело в том, что у Лао Ше было два сына, в реальности их было гораздо больше, но официально он признал только двух, старший Лао Кан от законной жены уже умершей и младший Лао Чен от любимой наложницы. И если старший был точной копией отца только более молодой, но такой, же круглолицый и грузный, то младший стройный и тонколицый больше походил на свою мать артистку китайской оперы. Лао Кан и характером пошел в родителя — коварный, грубый, жестокий, Лао Чен же равнодушный к власти и богатству Лао Ше больше всего на свете любил две вещи — классическую китайскую поэзию и молоденьких актрис и казался совершенно безобидным. И каково же было всеобщее изумление, когда нежный тонко чувствующий Лао Чен после того как в прошлом году в августе начались бои за Шанхай с японцами внезапно, никому, ничего не сказав вместо того что бы укрыться в Международном сеттльменте или Французской концессии как это сделали его отец и старший брат и тысячи 'умных' китайцев, примкнул к миллионам 'глупых' китайцев, с оружием в руках пошел защищать свой родной город. Лао Ше рвал и метал, под угрозой оказался выгодный бизнес с японцами, и несколько раз отправлял посыльных к младшему сыну с призывом одуматься, прекратить валять дурака и вернуться в семью. Все было бесполезно, Лао Чен оказался глух к словам своего отца и остался сражаться на улицах Шанхая. Он стоял до самого конца и раненный с последней воинской колонной, покидавшей Шанхай, ушел из города. И теперь оправившись от ран воевал на севере где-то в долине Хуанхэ под началом генерала Фу Цзои, одного из немногих китайских военачальников заслуживших искреннюю ненависть и уважение японцев.

Японцы были в ярости от неумного, с их точки зрения, поступка Лао Чена и Лао Ше пришлось затратить немало усилий и потратить немало денег, чтобы задобрить своих 'деловых' партнеров. (Это бизнес господа только бизнес и ничего более.) Извинения были приняты, Лао Ше был нужным китайцем для японцев, но неприятный остаток как говориться остался.

И ко всему прочему надо сказать Лао Ше весьма своеобразно отомстил генералу Фу Цзои которого считал во многом виновным в 'странном' поведении своего сына. Фу Цзои как известно был сыном знаменитого доктора Фу Манчи, гения зла как высокопарно называли его многие до сих пор, спустя пять лет после смерти. У Фу Цзои был сын Фу Хунбинь и руководствуясь принципом 'око за око' а проще говоря 'ты отобрал у меня моего сына, а я отберу у тебя твоего' Лао Ше приблизил к себе Фу Хунбиня. Тем более что это было не сложно. Любимый внук Фу Манчи, Фу Хунбинь мало походил как на своего великого деда, так и на своего отважного отца. Выросший в роскоши и с детства избалованный он по сути унаследовал от Фу Манчи только одну яркую черту характера — непомерные амбиции. Бабка его, законная супруга Фу Манчи в отличии от множества наложниц, была малагасийской принцессой Рангитой и родной племянницей последней королевы независимого Мадагаскара Ранавалуны III, и это преисполняло Фу Хунбиня невероятной гордостью, он заказал себе перстень с короной малагасийских королей и обожал, когда его называли Ваше Высочество. Лао Ше и японцы всячески потакали этой его слабости...

...И японская разведка всячески обхаживала Фу Хунбиня имея на него виды. Тем более что для жителей страны Ямато внук Фу Манчи был почти что свой мать его была японкой из старинного рода Танака. Конечно Фу Хунбинь вслед за Лао Ше всячески открещивался от обвинений в коллаборационизме, но здравомыслящие люди понимали, что чисто деловыми взаимоотношения наследника Фу Манчи с японскими спецслужбами долго не будут и что предательство Фу Хунбиня это только вопрос времени. Рано или поздно он обязательно предаст свою страну, свой народ, своего отца и деда...

Кстати он был тут потомок малагасийских королей в заведении своего покровителя. Стройный довольно высокий для китайца молодой двадцати семи лет от роду щегольски одетый в дорогой костюм Фу Хунбинь весьма бесцеремонно обнимал молодую светловолосую девушку то ли европейку, то ли американку. Она сжимала длинными накрашенными пальцами тонкую египетскую сигаретку и судя по всему вполне благосклонно принимая чужую руку, запущенную в декольте своего платья с игривым выражением лица, смотрела на Фу Хунбиня, в нем было намешано немало кровей, и он обладал необычной и по-своему привлекательной внешностью и нравился многим женщинам. Девушка была пьяна и вполне возможно накурившейся опиума, ее застывший взгляд не выражал ровным счетом ничего...

Какого черта?!

Блюмкин внутренне подобрался, внезапно ощутив себя гончей увидевшей на горизонте не то что бы добычу, но что-то странное, занимательное с дразнящим запахом...

Он не мог поклясться, что видел это, но был почти уверен в том, что опытный глаз профессионального разведчика не обманул его и что в тот момент, когда Фу Хунбинь отвернулся от своей подружки ее взгляд, брошенный через его плечо на мгновение стал живым острым злым и... брезгливым. Но стоило Фу Хунбиню обернуться как глаза девушки вновь заволокла наркотическая пелена.

Заинтригованный увиденным Блюмкин глянул туда, куда метнула свой взгляд странная девушка, но там не было ничего, лишь пустой столик за которым кто-то только что сидел, официантка еще не успела убрать грязную посуду.

Блюмкин вновь перевел взгляд на Фу Хунбиня и увидел лишь спины, внука Фу Манчи и его спутницы, тот бесцеремонно устроил руку у девушки ниже спины и вместе они покидали зал.

Блюмкин слегка пожал плечами. Что-то интересное конечно происходит, что-то очень интересное. Но если Его Высочество принц Малагасийский во что-то влип, то это право, же его проблемы у него, у Блюмкина, есть проблемы поважнее.

Яков Блюмкин вновь сосредоточил свое внимание на Лао Ше.

— Я политикой не занимаюсь, — в очередной раз повторил гангстер.

— А я не прощу тебя заниматься политикой, — отрезал Блюмкин, — Я всего-навсего прошу тебя дать мне информацию на японцев. Поможешь?

Лао Ше молчал, изучая устрицы в своей тарелке.

— Считай, что это бизнес и ничего более.

Лао Ше поднял голову.

— Я в долгу не останусь...

Глаза Лао Ше загорелись, но на лице читалось сомнение.

— Ты меня знаешь...

Алчность победила, впрочем, не до конца.

— Не знаю, не знаю Яков что-то в последнее время, никакой важной информации не слышал.

Блюмкин улыбнулся.

— Лао, ну ты же меня не первый год знаешь!

Гангстер решился.

— Тут странная история приключилась Яков. Ты же знаешь у меня крупная строительная фирма, и скажу, не хвастая, строю я качественно. На днях из своих источников я узнал, что японцы начинают крупное строительство в Маньчжурии. Я предложил своих специалистов, своих рабочих, но получил отказ. Такого раньше практически никогда не бывало, и я подумал, что у меня потенциальный заказ перехватили конкуренты. Решил узнать обо всем поподробнее, аккуратно навел справки, и что ты думаешь, к этому строительству китайцев вообще решили не привлекать все специалисты, все инженера даже рабочие все будут японцами, с островов!

— И где будет эта стройка?

— В Чанчуне.

— Значит в Чанчуне, далеко от моря будут работать рабочие из Японии...

— Да! Это то и странно! Думаю, раз решено, не привлекать местных, то будут строить что-то очень важное, возможно даже секретное, — Лао Ше пристально посмотрел на Блюмкина, — Ну что Яков годиться моя информация?

— Вполне.

— Я надеюсь, ты не обманешь старого доверчивого Лао?

— Лао если ты так обо мне, думаешь, то ты плохо думаешь за Одессу!

— Что?