— Мы можем задержаться на полчаса? — спросил я.
— На полчаса можем, — ответил он, взглянув на часы.
— Тогда я сейчас позвоню, а потом сбегаю сам. Это важно.
Мама увела Валентина на кухню пить чай, а я сразу же дозвонился до Люси.
— За нами приехали из Минска пригласить на концерт, — сказал я подруге. — Быстро одевайся, а я сейчас прибегу, чтобы хоть раз спеть песню.
Бежать не стал. Не хватало ещё нахвататься холодного воздуха, да и петь после пробежки... Ничего, в следующий раз будут созваниваться со штабом и заранее заказывать пропуск, как делали раньше. Быстрым шагом за десять минут добрался до дома Черзаровых. Люся уже "почистила пёрышки", надев праздничную плиссированную юбку и красивый джемпер.
— Ничего, что я не в школьном? — спросила она. — По телевизору дети обычно выступают в школьной форме.
— Перебьются! Садись за пианино, времени мало. Где моя гитара?
— Ольга повесила над своей кроватью. Сейчас принесу.
— Здравствуйте, Надежда Игоревна! — поздоровался я с вышедшей с кухни Надеждой. — Люся, давай гитару! Ты начинай, а я подхвачу.
В первый раз получилось неважно, а вот во второй — уже очень неплохо.
— Больше нет времени, — сказал я. — Валентин и так мечет икру. Побежали одеваться. До свидания Надежда Игоревна!
Валентин действительно нервничал и сразу погнал нас в машину.
— Не могли быстрее? — недовольно сказал он.
— Есть новая песня, — сказал я. — Я давно над ней работал, а закончил несколько дней назад. Мы не успели толком отрепетировать, но можем спеть.
— Сначала выступите с "Качелями", а там будет видно. Николай, давай быстрее.
Шофёр, с которым я не был знаком, доставил нас к дворцу за час с небольшим. Мы вошли в вестибюль, сдали свои вещи, и Валентин повёл в зал. На сцене мальчишки и девчонки на два года младше нас танцевали какой-то украинский танец.
— Идите ближе к сцене, и садитесь на свободные места, — негромко сказал наш провожатый. — Ваш номер объявят.
Мы дошли по проходу до третьего ряда и сели на два крайних места. С полчаса с удовольствием смотрели и слушали других, пока не объявили наш номер.
— Геннадий Ищенко и Людмила Черзарова с песней "Крылатые качели"!
Я взял Люсю за руку, и мы поднялись на сцену и пошли к роялю. Ведущий поднёс один микрофон к севшей за инструмент Люсе, а второй я перенёс сам, стараясь не запутать провода. Он дал мне гитару и отошёл в сторону.
— Не волнуйся! — шепнул я подруге, видя, что у неё начинается мандраж. — Плюй на всё, тогда получится. Начинай первая.
Мы очень хорошо сыграли и спели, и я с удовлетворением заметил, что Люся успокоилась, а бурные аплодисменты, которыми нас наградили сидевшие в зале, доставили ей удовольствие. Ведущий начал нас благодарить, намереваясь согнать со сцены, но я взял свой микрофон и обратился к залу:
— Недавно я закончил работать над песней, посвящённой героям гражданской войны. Мы не успели как следует отрепетировать, но если вы будете снисходительны к исполнению, сейчас её споём.
Ведущий дёрнулся было к нам, но публика начала дружно аплодировать, и он опять отошёл в сторону, словно показывая, что не имеет с нами ничего общего.
— Песня "Погоня", — объявил я и запел вместе с подругой: — Усталость забыта, колышется чад, и снова копыта, как сердце, стучат...
Никогда мы не вкладывали в пение столько души и пели на удивление синхронно. Люди могли подумать, что я соврал насчёт репетиций. Когда закончили, я отдал ведущему гитару и подал Люсе руку. И тут зал взорвался аплодисментами! Нам аплодировали, пока не вернулись и не спели песню ещё раз. Эх, если бы она была по-настоящему моей! Под аплодисменты спустились со сцены и заняли свои места. Ведущий поблагодарил нас за выступление и объявил следующий номер. К его началу шум в зале стих, но на нас продолжали оглядываться. Надо было уйти через боковые двери. Долго сидеть не пришлось: сначала станцевали "Польку", потом девочка лет десяти спела песню о маме, и ведущий объявил об окончании смотра. Мы поднялись и быстро пошли к выходу.
— Как ты думаешь, нас засняли? — спросила Люся, увидев две кинокамеры на треногах.
— Засняли, — ответил я. — Ты уткнулась в рояль, а потом скромно потупила глазки, а я несколько раз посмотрел в зал. Снимали не в первый раз, а когда пели "на бис". Давай отойдём в сторону и дождёмся Валентина, всё равно в гардеробе сейчас очередь.
Мы подошли к окну, где нас и нашёл Валентин.
— Пойдёмте быстрее, — поторопил он. — С вами хотят поговорить. Прекрасная песня и спели вы здорово, но у ведущего чуть не случился инфаркт.
Он привёл нас в большую комнату с четырьмя составленными в ряд столами, за которыми сидели несколько мужчин и одна женщина. Из них я узнал только Тикоцкого. Мы подошли вплотную к столам и поздоровались.
— Спасибо, Евгений Карлович! — сказал я приветливо улыбнувшемуся мне композитору. — Люся, это композитор, который нас сюда вытянул. Он помог мне и с первой песней.
— Ты и без меня её исполнил бы, — сказал Тикоцкий. — Вы, без сомнения, получите за свою песню первое место, а значит, попадёте на Всесоюзный смотр, так что готовьтесь.
— А когда это будет? — спросил я.
— Когда пройдут республиканские смотры, — ответил он. — Пока дата не утверждена. Ориентируйтесь на конец зимы. Геннадий, с тобой хочет поговорить Виктор Сергеевич Попов. Он хормейстер московского Дома пионеров и октябрят.
— Садитесь, ребята! — сказал тот, кого Тикоцкий назвал Поповым. — Возьмите стулья у стены.
Я сходил за стульями для себя и для Люси. Пока ходил, вспомнил, кем станет этот человек. Большой детский хор — это его детище.
— Я руковожу большим детским коллективом, — начал он, когда мы сели. — К сожалению, хороших детских песен очень мало, поэтому я рад, что ты начал их сочинять. У меня будет просьба. Я хотел исполнить "Качели"...
— Виктор Сергеевич! — сказал я. — Извините за то, что перебил. Я не являюсь собственником песен. Конечно, мне хочется спеть их самому или в паре с моей подругой, но буду только рад, если потом их споют другие. К сожалению, могу придумывать только сами мелодии, партитуру не напишу при всем желании.
— Этот недостаток присущ многим молодым авторам, — вступила в разговор женщина. — Я художественный руководитель дворца пионеров. Надеюсь, что вы у нас в гостях не в последний раз. Если потребуется помощь, обращайтесь в любое время.
— Запомните на будущее, молодые люди, — сказал мужчина с брезгливым выражением лица, — что выступать положено в школьной форме.
— Извините, а кем это положено? — ехидно спросил я. — Это ведь самодеятельность, верно? А школьная форма предназначена только для школы. В самодеятельности может принять участие любой. Что вы скажете о сталеваре, если он выйдет на сцену в брезентовой одежде, со шлемом на голове и исполнит арию Фигаро? Я назову его придурком. Так почему этим должны заниматься мы? Для нас выступление — это праздник, а в праздник и одеваются по-праздничному.
Все, кроме этого типа, рассмеялись, а он покраснел как рак и отвёл глаза. Но я успел заметить их выражение. Зря я связался с этим дерьмом, надо было шаркнуть ножкой и сказать, что в следующий раз непременно...
— Зря ты с ним связался! — сказал мне Валентин, когда шли к машине. — Дрянной человек. Работает в министерстве культуры и теперь при случае постарается сделать тебе гадость. Больших возможностей у него нет, но всё равно... Слышал поговорку про дерьмо? Так это как раз про него. Я с вами не поеду. Сейчас Николай подбросит меня домой, а потом отвезёт вас.
До дома Валентина добрались за десять минут, а потом поехали в городок. Шофёр всю дорогу молчал, да и мы не хотели разговаривать о своих делах при постороннем.
— Вы молодцы, — сказал он, когда съехал с шоссе на бетонку. — Здорово выступили.
— А вы смотрели? — спросил я. — Вас ведь Николаем зовут? А как полностью?
— Николай Иванович, — ответил он. — Смотрел, конечно.
— А где Сергей Александрович? — спросил я.
— Жена у него заболела, так что пока на этой машине я.
Он привёз нас туда же, откуда и забрал, — к моему дому. Мы попрощались и вошли в подъезд.
— Давай пообедаем у нас, а потом я тебя провожу, — предложил я. — Конечно, если тебе не надоели мамины борщи.
— Ладно, — согласилась она. — Твоя мама очень вкусно готовит. Скажи, зачем ты поругался с этим...
— Сглупил, — признался я. — Терпеть не могу таких типов. Ладно, забудь о нём, впредь буду сдержанней.
— Раздевайтесь, мойте руки и за стол, — сказала мама, увидев нас в прихожей. — Хорошо выступили?
— Когда мы выступали плохо? — ответил я. — Глава комиссии сказал, что первое место у нас в кармане. Весной придётся ехать в Москву.
— Правда, что ли? — не поверив мне, спросила мама у вышедшей из ванной Люси. — Он не сочиняет?
— Нам так сказали, — ответила она. — Нас засняли, знать бы, когда покажут.
— Завтра уже десятое, — сказала мама, накладывая нам в борщ сметану, — а послезавтра вам идти в школу. Готовы?
— Понедельник — день тяжёлый, — ответил я, — а при таких перерывах в занятиях он будет убийственным. К хорошему привыкаешь быстро.
— Спасибо, Галина Фёдоровна, — поблагодарила Люся. — Изумительный борщ. Я немного соскучилась по школе. Это у него много занятий, а мне было скучновато. Хороших книг мало, а по телевизору была только одна интересная передача, да и та о нас.
— Надо же! — сказала мама. — Верно говорят, что с кем поведёшься, от того и наберёшься. Раньше я не замечала за тобой склонности к шуткам.
— Надо больше заниматься йогой! — наставительно сказал я. — Хочешь, я покажу тебе десятка три асан?
— Показывай Ольге, — отозвалась Люся. — Она готова выполнять весь день всё, что от тебя исходит, а я не собираюсь долго стоять на голове.
— Зря, разглаживаются морщинки!
— Ах ты!
— Дети, быстро перестали! — сказала мама. — Доедайте первое, а я сейчас наложу второе.
— В меня больше ничего не влезет, — отказался я. — Доем борщ — и всё! Не хватало ещё растолстеть. Лучше накладывай Люсе. Можешь отдать ей и мою порцию.
— Я это припомню, — пообещала подруга. — Я тоже наелась, спасибо.
— Теперь целуй! — сказала она, когда ушли в мою комнату. — И за выступление, и за вторую порцию!
— После борща не буду! — отказался я. — У тебя на губах капуста.
— Ах ты! — она толкнула меня на кровать, а когда я не удержался и сел, навалилась сверху и прильнула к губам.
Память всколыхнулась, и мои руки сами начали её ласкать...
— Теперь поняла, о чём я говорил? — задыхаясь, сказал я. — Люсенька, нельзя же так, я всё-таки не железный и слишком многое помню, чтобы...
— Я поняла, — ответила она. — Но как же было хорошо, пока ты не прекратил. Ждать целых четыре года, да я раньше сойду с ума!
— Потому и говорю, что нужно прекращать. До нашей дружбы ты жила спокойно и не сходила с ума. Правильно делают, что запрещают такую любовь. Что хорошего в том, чтобы хотеть и не мочь? Я теперь буду думать только о тебе, разве что поможет медитация.
— Научи меня медитациям, — попросила она. — Раз ты их выполняешь, значит, они для чего-то нужны?
— Плохо, что я об этом не подумал, — сказал я, поднимаясь с кровати. — Надо будет многому тебя научить. Если нам с тобой вместе жить, это может оказаться полезным. Слушай...
Глава 12
Последний день каникул я полностью провёл с Люсей. Мы сидели в моей комнате, потом гуляли и снова уединялись у меня. Я впервые подробно рассказывал ей о своей жизни, о мире будущего и отвечал на вопросы. По моей просьбе она захватила трико и показала, что и как выполняет. Поправив ошибки, я позанимался сам. Люся сидела на кровати, а когда я закончил с асанами, начала щупать мои мышцы.
— Прекрати немедленно, не то получишь по рукам! — сказал я. — Больше я вместе с тобой не занимаюсь йогой.
— Я не думала, что у тебя такие мышцы. Ну потрогала, что в этом плохого?
— Вот я потрогаю тебя в разных местах, тогда узнаешь. Эй, это шутка, не буду я тебя трогать!
— Но хоть поцеловать?
— Ты и так меня завела, не хватает только поцелуев!
— Как завела? — не поняла она.
— Так говорят, когда ласками вызывают возбуждение, — объяснил я. — Все, оставили эту тему. Давай ты посидишь и подумаешь о своём поведении, а я немного попишу и пойду тебя провожать.
Люся принесла с кухни табуретку, села рядом со мной и смотрела, подперев подбородок ладонью, как я заполняю страницу за страницей. Когда закончил и отложил тетрадь, подруга придвинулась ближе и прижалась головой к моей груди. Я обнял её и уткнулся лицом в волосы.
— Пусть нам многого нельзя, — сказала она, — но я счастлива. Единственное, что тревожит, это опасность для тебя, когда пустишь в ход свои тетрадки.
— Этого не избежать, — ответил я. — Постараюсь быть осторожней, но многое будет зависеть не от меня. Я не только хочу прожить с тобой жизнь, вырастить детей и нянчить внуков, но чтобы и у них была такая возможность. Знаешь, как было горько сознавать, что мои внуки вряд ли доживут до старости? Или их дети. Человек должен умирать, давая место другим, а человечество должно жить. Давай я тебя провожу, а то родители будут недовольны. Как ушла утром, так дома и не появлялась. А завтра будь готова испытать то, что я испытал после публикации статьи в "Комсомолке".
Я ошибся — и слава богу! Почти все одноклассники, живущие в городках, смотрели на каникулах наше выступление и встретили нас с восторгом. Куда девалось былое отчуждение! Меня от избытка чувств несколько раз стукнули по плечу. А во вторник в школу на "Запорожце" приехал кто-то из отдела культуры Минского облисполкома и привёз наши дипломы лауреатов республиканского смотра самодеятельных искусств. Как и говорил Тикоцкий, мы получили первое место, причём за "Качели".
— У меня нет слов! — сказала Ирина, передавая нам бумаги. — Теперь вы через два месяца поедете в Москву вместе с теми, кто занял вторые и третьи места.
— Да, нам говорили, Ирина Михайловна, — сказал я. — Постараемся победить и там.
К концу недели ажиотаж вокруг нас потихоньку сошёл на нет, а в воскресенье наше исполнение "Погони" передали и по местному, и по центральному телевидению. За весь январь я никого не заинтересовал, а в начале февраля обо мне опять заговорили: в продажу вышел сборник. По договору с издательством мне полагался один экземпляр, но я договорился через Валентина, что за мой счёт их оставят десяток. Рассчитываться и забирать книги уехал с мамой, предварительно отпросившись в школе. Деньги, естественно, отдал родителям, пять экземпляров книг передал в школьную библиотеку, а остальные оставил себе с целью раздать родственникам. Одну книжку, как и обещал, принёс в класс. К концу января я полностью закончил свои записи и стал думать о том, как подкатиться к Машерову. Через месяц с небольшим нынешний первый секретарь Мазуров уедет в Москву и его место займёт Пётр Миронович. Хоть он отличался простотой в общении, подобраться после повышения будет намного трудней. Я был повязан по рукам и ногам своим возрастом и школой, а родителей мог использовать только втёмную. Для начала нужно было анонимно передать письмо, составив его так, чтобы оно не очутилось в мусорном ведре. В нём же хотел описать два стихийных бедствия, которые должны были произойти в самое ближайшее время. Безусловно, о них будут говорить по телевидению и напишут в газетах. Одно из них — это торнадо, опустошившие Средний Запад США. Одиннадцатого апреля тридцать семь торнадо нанесли огромный ущерб, убив почти три сотни человек и ранив больше пяти тысяч. Другое — это землетрясение в Чили. Двадцать восьмого марта в половине пятого вечера землетрясение в семь баллов уничтожило четыре сотни человек. По шестьдесят пятому году у меня больше ничего не было, кроме ураганных ветров в Пакистане. Но ветра были ближе к лету и длились долго. Такой ветер с мутным прогнозом на май-июнь можно предсказать даже случайно, а попробуйте предсказать землетрясение с точностью до нескольких минут и с число жертв! Для передачи нужно было знать домашний адрес Петра Мироновича и иметь возможность смотаться в Минск. Я мог, ни во что не посвящая родителей, рискнуть и съездить в Минск в воскресенье. Только куда ехать? Письмо было написано и лежало за ковром. Помощь явилась в лице Валентина. В среду десятого почтальонша принесла от него телеграмму следующего содержания: "буду одиннадцатого утро заберу". Куда и для чего заберут, не сообщалось. Я позвонил Люсе, чтобы она завтра принарядилась и шла не в школу, а к нам, а сам утром, до начала уроков, сбегал в учительскую.
