Принцип 8 (Обновление от 06.12.2015)

"Жаль, не все оценят, — внезапно проскользнула мысль. — Некоторым вовсе не свойствен сплин, пускай и самый слабый. Люди же — с точки зрения ряда исследователей, создатели полузабытого английского языка — в нынешнем состоянии совершенно не способны воспринимать и оценивать прекрасное. А жаль... есть в этом какая-то несправедливость, какая-то вселенская ошибка".

Ёжик удивился масштабности и оригинальности собственных рассуждений. Бережно отложил "Везеркастер" обратно на пухлую мягкую подожку и прошёл в обклеенную дорогой плиткой, современную ванную.

Этаким манером и текло изо дня в день свободное время Ежа.

Дубнеру же, напротив, ввиду постоянной занятости зачастую не удавалось выкроить и минутки для отдыха.

Сперва бобёр бился с руководством отеля за то, чтобы его мохнатому протеже не просто предоставили лучший номер, а также сделали значительную скидку.

— Вы представьте на мгновение, кто к вам заселяется, — доказывал Дубнер, размахивая руками в лёгких стильных перчатках и полоская широкими рукавами модной рубашки-размахайки; тёмные очки с овальными стёклами он засунул в нагрудный карман.

— Я это прекрасно представляю, — кисло отвечал администратор, тушканчик с постной физиономией.

— Да? — недоверчиво, саркастически переспросил бывший электрик, а ныне — видный музыкальный продюсер. — Незаметно, скажу я вам.

— И дальше что? — уныло проронил тушкан. — От того ничего не изменится.

— М-да? — Дубнер так распалился, что тяжёлая золотая цепочка выскочила из-за рубахи. Бобёр убрал её и положил на стойку лапу, величиной не уступающую копыту лося. На пальцах блестели и переливались кольца из различных драгоценных металов; половина была украшена рубинами, изумрудами и бриллиантами. — А ну-ка позовите-ка сюда директора.

— С какой целью?

— С простой! — рявкнул Дубнер.

Не ожидавший громкой экспрессии, тушканчик отшатнулся. Но остался верен своим взглядам или, быть может, установкам того самого директора:

— Криком вы ничего не добьётесь.

Дубнер выразительно, недвусмысленно хмыкнул. Сунул лапу в объёмистый карман брюк из прочной и весьма недешёвой искусственной кожей, отставил покрытую плотным оранжевым ворсом ногу-пень и вкрадчиво, чуть ли не по слогам произнёс:

— Тогда, вместо того чтобы сделать себе эффективнейшую рекламу, поселив в лучший, наиболее подходящий ему номер гитариста-легенду, ваш начальник обеспечит себя уж точно по уши и как минимум на всю оставшуюся жизнь "чёрным" пиаром, коий ему с радостью предоставят местные жители и отдыхающие, прознав о баснословной глупости одного самоуверенного работника отеля.

Для утомлённого мозга тушкана фраза вышла длинноватой и сложноватой, однако её основную идею он ухватил сразу же. Усугубил или, если угодно, подчеркнул идею звучный бас Дубнера с идеально расставленными акцентами.

Администратор нахмурился, почесал надетую на маленькую круглую голову форменную кепку и, обиженно бросив "Сейчас...", удалился.

Не успел Дубнер, довольно ухмыльнувшись, передвинуть ноги в увесистых тёмно-коричневых ботинках, дабы принять более непринуждённую позу, как из подсобки вырулил директор. Одетый в безукоризненно выглаженный костюм классической чёрно-белой расцветки, он обворожительно, по-лисьи (поскольку был лисом) улыбнулся и, налево и направо источая елей, обратился к Дубнеру:

— Напомните, пожалуйста, куда желал заселиться ваш друг, знаменитый, э-э... — Востроносый директор, непринуждённо помахивая оранжево-белой кисточкой хвоста, просяще, хотя и с некоей хитрицой, свойственной его роду, воззрился на бобра.

— Ёжик С Гитарой, — весомо отозвался продюсер.

— Именно. Именно, — с воодушевлением подхватил лис.

— В лучший номер. Желательно, пентхауз. Ниже ни к чему, если только номера по удобству и обстановке не уступают...

— Больше ни слова, — не произнёс — пропел лис-директор. Снял с доски за спиной ключ-карту на брелке и протянул Дубнеру. — Вот, прошу, 100-е апартаменты. Красивый номер для красивых постояльцев. — Владелец и руководитель "Орехового леса" уже улыбался во все белоснежные зубы.

Дубнер принял ключ.

— Благодарю. Приятно иметь дело с умными, компетентными людьми.

Когда обладатель широченной спины в белой, узорчатой рубахе вышел на улицу, чтобы отыскать заждавшегося Ёжика, ослепительная улыбка лиса немедленно превратилась в оскал. Храня молчание абсолютно понятное, особенно если взглянуть на застывшие крупные зрачки внутри ярко-зелёных глаз, директор отвесил подзатыльник субтильному подчинённому, вернулся в подсобку и захлопнул за собой дверь.

Вот какого рода занятиями, по обязанности, увлекался Дубнер. Безусловно, избыток их тяготил бобра, и всё же отшельник, волею судьбы превратившийся во влиятельного, известного человека, ясно понимал, что от него, в ближайшем случае, зависит судьба Ёжика. Симпатичного, немного наивного, но талантливого и отнюдь не глупого композитора и исполнителя, сочинявшего, игравшего и певшего вещи, не похожие ни на что другое. Зверька, моментами удивительно напоминавшего бобру его самого в молодости. Если же брать случай крайний, пределы влияния Дубнера, возможностей Ёжика и тайн поджидавшей за углом судьбы размывались окончательно. Гитара, творящая погоду и управляющая ей, "Дубнер Везеркастер"! Невозможно! Непредставимо! Но — лишь считанные недели назад. Все ли раскрыты загадки этого поистине волшебного музыкального инструмента? А если нет, какие мистические сюрпризы поджидают их с Ёжом... да хоть сегодня. Или завтра! Дубнер не мог дать ответа.

А потому он заботился о Ёжике, устраивал для него уютный номер со всеми удобствами, договаривался о будущем концерте группы и о солидной рекламе этого мероприятия. Слава о "Необыкновенном Ёжике и его Гитаре — повелителе природы!" должна облететь Южные земли, чтобы добраться и до Западных с Восточными, и до Северных, и до Северо-Западных... и так далее, и так далее, и так далее. Дубнер не жалел сил в борьбе за стадион с десятком тысяч мест, за проданные билеты и заочный успех друга-протеже, за организацию системы, где должны связаться воедино мельчайшие и крупнейшие элементы, торговцы футболками с портретом Ёжика и загодя распроданные билеты на концерт. Бобёр-продюсер договаривался с лоточниками, продающими горячие сосиски, убеждал их продавать фаст-фуд по заниженной цене, "в честь" грядущего великого мероприятия! Притом он обещал им процент с продаж билетов — сам по себе чрезвычайно маленький, однако равный годовому заработку торговцев хот-догами. Не успев пожать руку последнему лоточнику, кидался к столярам — заказывать рекламные стенды. И в полиграфию — условливаться об изготовлении рекламы. И к простым людям — чтобы те за скромное, но для них вполне приемлемое вознаграждение, взбираясь на лестницу, расклеивали на стендах метровые плакаты из квадратных кусков. А ещё развешивали постеры и короткие листовки— повсюду: на досках объявлений, на столбах, на стенах домов...

К счастью, задуманное удавалось. Билеты на концерт "Ёжика — властителя стихий, и его тяжёлой группы" разошлись быстрее ветра. Термин "тяжёлая группа" привиделся Ёжику во сне. Вскочив посреди ночи, он кинулся к Дубнеру, растолкал его и принялся сквозь окутывавшую бобра цепкую дрёму растолковывать оригинальность и важность новой придумки. Сонный продюсер пообещал использовать это словосочетание в афишах, попросил только разрешения взяться за дело утром, отоспавшись. Ежикиного согласия, однако, Дубнер не дождался — вмиг уснул опять. В любом случае, Ёжика устроило данное другом обещание, и колючий, вернувшись в свой номер, упал на кровать и укрылся одеялом с головой. Сон пришёл далеко не сразу.

Наутро бобёр не забыл сказанного в полудрёме. Умывшись и отзавтракав, заглянул в типографию "Юг", с которой ранее установил отношения, и настоял на том, чтобы слова "тяжёлая группа" включили в рекламные тексты. Уже после этого Дубнер вдруг задумался: а ведь нечто похожее, кажется, приходило во сне и к нему. Поклясться он бы не решился, но мысль о схожести идей, посещающих близких по духу существ, показалась ему реалистичной и не требующей веских доказательств.

В типографии дали слово непременно упомянуть вновь придуманный термин.

С чистой совестью Дубнер покинул "книжный роддом", как он называл про себя это строение, и отправился устанавливать отношения и заключать устный или же письменный договор со следующим в обширном списке животным.

"Тяжёлая группа... — думал он по пути, развалясь на мягком, удобнейшем кресле, на самом заднем сидении лимузина "Роллс рок" с тонированными, по-ночному чёрными стёклами. — Тяжёлый бэнд. Хард-бэнд. Хард-рок-н-ролл. Или просто — хард-рок".

Он покатал в голове названия, вспоминая, когда и при каких обстоятельствах вспомнил о них. Казалось, они всегда, всю жизнь и даже больше, были с ним.

"Замечательно, когда идея требует реального воплощения и получает его, — философствовал выкроивший свободные полчаса бобёр. — Другое дело, что мы по-прежнему не нашли четверых или, по крайней мере, троих участников для группы. Ёжик один не вытянет, даже при его возможностях, даже с его гитарой. Нужна полновесная команда, с мужиками, компетентными в ритме и соло. Дам лучше пока не привлекать: начнём с более жёсткого, классического рок-н-ролльного состава".

Помимо тех сведений, что приходили от, казалось, подключённого к планетной ноосфере Ёжика, Дубнер обладал собственным немалым багажом знаний, в особенности технического и музыкального плана. А техника, когда речь идёт о концерте для десяти тысяч слушателей, играет чуть ли не первостепенную роль. У него имелись задумки насчёт того, как усилить, обогатить и изменить, сделать запоминающимся звук будущей группы. Вот только группа существовала на бумаге, а в действительности; в фантазиях, а не взаправду.

"Неужели ни в огромнейшем Лесу, ни на примыкающих к нему территорией не найдётся трёх-четырёх творческих личностей, которым близок и понятен рок? Хоть условно, в перспективе, ведь они, не исключено, впервые услышат об этом жанре, когда придут на прослушивание".

Дубнер опустил локоть на округлый, шириной с небольшое дерево подлокотник, опустил подбородок на кулак и принял, таким образом, позу мыслителя.

"Я и мои помощники обошли три четверти Леса, не меньше. Не верю! не верю, что наша земля столь бедна талантами! Но если я прав — где они?"

Вопрос повис в воздухе, отчасти потому, что лимузин незаметно затормозил и водитель объявил: "Приехали!"

Открыв дверцу, Дубнер выбрался на свежий воздух. Предстояла бессчётная встреча; простая формальность, с точки зрения толстохвостого продюсера.

Разгоравшийся день отделяло от начала концерта меньше недели.

Ёжик утомился сидеть в номере — в тишине и одиночестве — и, прихватив гитару (поскольку опасался бросать её без внимания), отправился гулять по окрестностям. Когда он, звякая колокольчиком, выходил из дверей "Орехового леса", тушканчик-администратор и стоявший здесь же лис-директор подобострастно, натянуто ему улыбались. Впустую, так как Ёж автоматически поднял руку и не оглядываясь, не замечая вперенных в него напряжённых взглядов, скрылся на улице. Худой работник и рыжеволосый начальник многозначительно переглянулись, но промолчали: в их случае говорить было не о чем.

Прохаживаясь по тенистой аллейке между двумя рядами молодых, здоровых берёз, кроны которых увешаны шапками листьев, а сучья и ветви "натянули" варешки из зелёного бархата, Ёжик то погружался в мысли о бренности сущего, то выныривал из метафизических глубин на поверхность, чтобы вспомнить проблемах земных и, для него, более значимых. Уйдя в рассуждения и углубившись в лес, он не заметил, как вырулил на узкую, вытоптанную десятками лам тропинку. Поблизости уж не стояли деревянные скамейки с каменным основанием, не гуляли легко одетые южане и не щебетали воодушевлённые летней природой, растормошённые игрой древней крови птицы — игрой, бравшей начало века назад, когда крылатые размером в разы уступали современникам, не носили юбок и брюк и не умели разговаривать. Зато именно здесь, случайно, на секунду оторвавшись от серьёзных, уводящих прочь измышлений, Ёжик услышал его.

Звук органа.

Не до конца веря услышанному — только бы не спугнуть удачу! — Ёжик, ни секунды не медля, направился на звук. Он дошёл до конца дорожки, углубился в заросли травы, потом свернул, миновал кусты дикорастущей малины и, выйдя на другую тропинку, а может, на ответвление прежней, понял, что играют где-то совсем рядом. Прислушиваясь к чудесному звучанию (хоральному, величественному, почти религиозному), Ёж с каждым пройденным шагом улавливал всё больше нот и музыкальных нюансов. Слух, натренированный ежедневными гитарными экзерсисами и словно бы усовершенствованный — либо действительно усиленный источником звуков ЖЖЖЖ и ММММ, прекрасных песен и прочих невыразимых, не объяснимых по-простому знаний, — его слух впитывал, воспринимал и перерабатывал нечто поистине фантастическое. Это была импровизация, но как же любопытно, неожиданно и по-классически отточенно изливалась она из-под чьих-то ловких, чувственных, подвижных до невероятности пальцев. Раньше он не слышал ничего подобного, и, лишь раз соприкоснувшись со сказочным переливом нот, готов был с уверенностью сказать: вот то, что мне нужно! Вот тот, кто мне нужен!

Тропинка упёрлась в холмик земли; покосившиеся компактные ворота, закрытые, но не запертые на ключ, заслоняли брёвнами и досками круглую дыру приблизительно метр в диаметре. Ёжик откашлялся (без веской причины — просто волновался) и негромко постучал в ворота. Музыкальное чудо не прекратилось, и никто не вышел, чтобы открыть. Тогда он попробовал снова, увереннее ударяя кулаком по доскам. С тем же успехом. Помявшись в нерешительности с ноги на ногу, он по истечении полуминуты не выдержал и, приоткрыв ворота, скользнул внутрь.

В жилище горел свет; единственная лампочка на потолке, одетая в цветастый абажур — жёлтые с оранжевым и красным, — приемлемо освещала небольшую прихожую. Дверь в домик, овальная, цельнодеревянная ("Наверняка из дуба", — подумал деревенский житель), натурального цвета, была закрыта; замка не обнаружилось. Собрав в кулак все свои внутренние резервы, Ёжик взялся за не подходящую двери по размеру металлическую ручку-слишком большую — и потянул.

Музыка прекратилась не сразу, а когда Ёжик прошёл в дом и смущённо пошаркал ножкой.

— Кто здесь? — спросил крот, восседающий за двухъярусным электроорганом с заглавными чёрными буквами "KROG" на сероватом фоне.

— Это... — Ёжик сглотнул и приказал себе не бояться: в самом деле, сколько можно! — Это я, — молвил он чуть увереннее.

— Я бывают разные, — изрёк крот. И повёл носом. — Ёжик? — видимо, уловив обонянием определённые нотки запаха, осведомился органист.

— Ёжик, — подтвердил Ёжик.

— А как зовут? — продолжил слепой музыкант.

— Ёжиком.

— Хм. Оригинально.

Крот потянулся к очкам, лежащим на столе перед электроорганом, и нацепил на нос.

— О, так-то лучше, — выразился новый знакомец Ежика. — Люблю, знаешь ли, хотя бы в общих чертах представлять, с кем имею дело.