Режим бога. Зенит Красной Звезды

Краем глаза замечаю, как в зал входит скромная невысокая женщина с восточными чертами лица и тоже пробирается в дальний угол. Роза Рымбаева... Я видел ее на Песне года, но тогда она была на высоких каблуках, и ее маленький рост не был так заметен. Непонятно, как вмещается в этой маленькой женщине такой мощный голосище. ...Входящие артисты раскланиваются с коллегами, и чинно рассаживаются, постепенно заполняя помещение. Некоторые тут же сбиваются в небольшие группки, но дружбой здесь точно не пахнет. Зато в зале витает легкое напряжение, словно присутствующие не совсем понимают, чего от них ждут. Появляется Лещенко, одаривая всех белозубой улыбкой. Все тут же оживляются, словно заряжаются от него положительной энергией. Он приветлив и доброжелателен, и когда через минуту замечает нас, сидящих в гордом одиночестве, направляется прямо к нам.

— Приветствую самых красивых девушек Союза! Привет, Виктор!

Жмет протянутую мной руку и невозмутимо усаживается рядом с нами, потом задает вопрос, после которого шум в зале мгновенно затихает, и все прислушиваются к разговору.

— Ну, расскажите, как съездили в Америку, герои! Концерт, конечно, грандиозный там получился. А Синатра-то, Синатра, каков!

После его слов воспоминания накатывают на меня приятной волной...

...За день до нью-йоркского концерта Фрэнк все еще никак не мог определиться с песней. Совсем новых песен у него не было, а старые хиты ему видно петь не хотелось, чтобы не выглядеть пронафталиненым мастодонтом на фоне бодрой молодежи. Я не удержался и подбросил ему идею.

— Фрэнк, а спой песню "Нью-Йорк, Нью-Йорк" это будет лучшим подарком зрителям

— Господь с тобой, Виктор! Это же не моя песня, ее Лайза поет.

— А позвони за разрешением. Думаю, она не откажет. Только без лайзиного надрыва, эта хорошая спокойная "мужская" песня, и в твоем исполнении она станет бомбой. Никто ее лучше тебя не споет, даже сама Лайза. Ну, поверь ты моему чутью! Решайся, Фрэнк.

Я прекрасно знал, что ничего не теряю, уговаривая его на эту авантюру, и был абсолютно уверен в успехе Фрэнка. В любом случае через полгода песня "Нью-Йорк, Нью-Йорк" в исполнении Синатры будет звучать здесь из каждого автомобиля. Я всего лишь немного ускоряю это событие. И Фрэнк спел... Спел так, что зал долго аплодировал ему стоя, а у меня в тот момент перехватило в горле дыхание. Я никогда не был его поклонником в прошлой жизни, он кумир другого поколения, но именно после этого исполнения я понял, почему Синатру называют Великим. С большой буквы.

...Рассказывать о Синатре и делиться своими переживаниями мне не хотелось, и я отделался лишь общими фразами, дабы не возбуждать у старших коллег лишней зависти. К счастью, наш разговор со Львом прервало появление Сенчиной — вот кто был искренне рад видеть меня! Люда была одета в модный приталенный брючный костюм серого цвета, а на шею был повязан яркий, синий платок. Нет, все-таки что-то меняется в отечественной эстраде!

Сенчина тоже села рядом, а вскоре неподалеку пристроилась и Соня Ротару. Нет, ну скажите, что это не судьба? Те немногие, в этом зале, кого я хотел видеть в СВОЕМ проекте, все сидели сейчас рядом со мной. Это однозначно перст судьбы!

А тем временем в зал зашли чиновники и собрание началось. Хотя как я заметил свободные места в зале еще оставались. Но видимо организаторов такие мелочи не смущали, или же стульев в зале оказалось больше, чем участников проекта. Нет, все оказалось проще — некоторые артисты, включая и Пугачеву, гастролировали по просторам нашей необъятной Родины и должны были подтянуться ближе к финалу. Потекли занудные речи с повторением того, что я уже слышал в стенах ЦК. Проект государственной важности, бу-бу-бу, ...бу-бу-бу... Присутствующие пытались удержать на физиономиях выражение крайнего внимания, но далеко не всем это удавалось. В первых же фразах из президиума прозвучало "гражданский долг" и "бесплатно" — после этого у многих появилось довольно кислое выражение лица. Видимо заметив это, один из чиновников решил поднять градус сознательности среди мэтров.

— Товарищи, хочу сообщить вам, что присутствующий здесь ваш молодой коллега Виктор Селезнев недавно перечислил 20 тысяч рублей детскому дому. Вот с кого нам всем надо брать пример! Это достойный поступок настоящего советского артиста!

И эта цэковсая сволочь первой захлопала в ладоши, призывая присутствующих дружно выразить свое восхищение поступком комсомольца Селезнева. Раздались довольно жидкие аплодисменты, сквозь которые я отчетливо расслышал чье-то шипение

— ...Деточкин нашелся...

— С таких-то доходов и немудрено...

— Надеюсь, вы последуете примеру Виктора и перечислите часть своих гонораров в Фонд Мира. Ваши доходы вполне позволяют это сделать.

Ну, все...! Теперь я у них точно враг номер один. Такой подлянки мне добрые "коллеги" не простят. ...А, наверное, оно и к лучшему. Начнут мелко пакостить на проекте, чтобы показать мою полную несостоятельность, как музыканта, а мне только этого и надо.

...Наконец, цэковцы откланялись, и мы перешли к делу. Прослушали еще раз нашу запись "Здравствуй мир!" и получили партитуры. Заглянув в розданный нам текст с распределением слов, я нервно вздрогнул. В проект впихнули всю кремлевскую обойму певцов, их там сейчас было больше, чем строк в самой песне. Хорошо еще, что не больше, чем букв во всех словах. Организаторы перекроили все. Первые две строчки куплета достались не Лещенко, а мне и Хилю, правда, следующие две — Сенчиной, как я и планировал. А вот потом вместо Веры и Лады поставили Толкунову и Пьеху. Завершал первый куплет теперь Богатиков (ну, куда же без этого члена худсовета по эстраде при Минкульте!) и непотопляемый Кобзон, внося своими громогласными баритонами ненужный пафос в главные слова песни. Даже не представляю, каких интриг Кабзону это стоило, и странно, что он не прорвался еще и на первую позицию.

Звукотехники включили минусовку, народ начал распеваться. Разумеется, первый кто сел в лужу был Кобзон. Он пропел фразу "Здравствуй мир..." с тем же выражением лица и с тем же пафосом, что и "не думай о секундах свысока...". Также важно выставил ногу вперед и остекленело выкатил глаза, словно у него на все случаи жизни только одна манера исполнения, и ему абсолютно все равно, что сейчас петь. С таким же успехом он мог бы затянуть сейчас и: "Союз нер-р-рушимый ..." Нет, даже жалко, что цэковцы ему не отдали мои первые две строчки, вот так и вижу, как он громогласно затягивает своим баритоном, набирая в грудь побольше воздуха: "Мир-р-р пр-р-роснулся, как р-р-ребенок, и тут же без перехода "...наступит вр-р-ремя сам поймёшь навер-р-рное...". От этой веселой мысли мне захотелось совершить что-нибудь хулиганское, например, "нечаянно" сбить с головы Кобзона шиньон, прикрывающий его проплешину. Пожалуй, это внесло бы здоровое оживление в репетиционный процесс.

Со вторым куплетом тоже все получилось еще хуже, чем с первым. Бедному Лещенко оставили всего одну фразу сразу после меня, Ротару получила самою короткую строчку в песне, а моих девочек вообще отправили в массовку петь припев. Когда же рядом вступила Роза Рымбаева, я чуть не подпрыгнул на месте. Не знаю уж, какое у нее "лирическое сопрано", но оглушила она меня знатно. Ее сильный голос буквально рвался на волю, сметая все на своем пути. Даже Кобзон не выдержал и поморщился

— Ну, зачем же так громко, Розочка?! Мы и так тебя хорошо слышим.

Но та, кажется, даже и не поняла суть его претензий. А довершила весь этот позор Надежда Чепрага, пропев свою строчку в стиле "а-ля цыганочка". Мои девчонки с ужасом смотрели на то, как уродуют нашу песню, и я уже не знал, плакать мне или смеяться. От душевности в исполнении не осталось и следа... Пьеха с придыханием шептала свои слова, изображая загадочность, Толкунова пела в извечном стиле "Носики — курносики", Ринат Ибрагимов был невозмутим, словно Чингачгук. Да, что за манера у него рокотать, словно пролетающий мимо самолет? Задолбали меня эти чертовы баритоны, просто задолбали! Ну, почему Лещенко может приглушить свой баритон, а эти звездуны нет?!

В общем, яркая иллюстрация к басне "Лебедь рак и щука". Каждый хотел продемонстрировать свой замечательный вокал и выделится из общего ряда, а в результате получилось — кто в лес, кто по дрова. Что собственно и следовало ожидать. Зато все мэтры у нас при деле. Потом спели еще раз, но все с тем же плачевным результатом. Я уже еле сдерживал смех сквозь слезы. Те, кому не досталось ни строчки в куплете, и кому пришлось участвовать лишь в массовке, исполняя припев, тоже начали тихо пересмеиваться, отпуская за нашими спинами шепотом ехидные шуточки.

— Если так дело дальше пойдет, Йося побежит жаловаться в ЦК.

— Угу... дорожка-то проторена...

Жаловаться — это хорошо. Скорей бы только. Я все ждал, кто из наших метров не выдержит первым, и Кабзон не подвел меня, с лихвой оправдывая мои ожидания.

— Нет, это совершенно невозможно петь! Какая-то несерьезная пустая песенка. Почему американцам досталось лучшее, а нам что осталось? Юр, ну хоть ты скажи!

Богатиков пожал плечами, не желая влезать в дрязги, а скорее идти против ЦК.

— Иосиф, решение принято. Ты можешь его отменить? Я нет.

— Мы могли бы написать коллективное письмо, выразив всеобщее мнение! — Ну... раз ты такой смелый, то ты и пиши.

Как сладкий сон я вспоминал сейчас, как работал с западными звездами в Нью-Йорке. В отличие от советских певцов там никто не тянул одеяло на себя, все работали слаженной командой. Их профессионализм налагал табу на личный эгоизм во время работы. И на концерте все артисты тоже выкладывались на сто процентов, исполняя свои лучшие песни так, что зал стонал от восторга. За билеты на тот концерт не жалко было никаких денег, даже тех, что заломил Гор. А эти сейчас пели с таким видом, словно делали мне огромное одолжение, записываясь бесплатно... Хотя... может, все это было и не совсем случайно, просто мэтры решили показать зарвавшемуся молодому дарованию, кто пока правит на советской сцене?

— -

Провал заедали в кафе на первом этаже.

— Витя, это только мне показалось или у нас все плохо? — Лада ковырялась в тарелке с макаронами по-флотски

Вопрос девушки прорвал плотину. Заговорили все разом. Альдона прошлась по манере петь Ротару, Вера попросила убрать из проекта Чепрагу. Как будто это я решаю.

— Девушки, девушки! — я постучал ножом по бокалу с соком — Я конечно, сейчас съезжу к Щелокову, но сдается ему не до "Здравствуй мир". И вообще, радуйтесь, что мы под крылом министра. Ну и что, что плохо получается? Зато в тепле и уюте. Вон, Пугачиху, в Сибирь заслали выступать. А там сейчас минус сорок!

— Она там деньги зарабатывает — усмехнулась Альдона — Левые концерты дает. Ты знаешь сколько можно получить, выступая в каком-нибудь Уренгое?

— А разве можно спрятать концерт? — удивилась Лада — Все же на виду. Зал, билеты, афиши... ОБХСС потом привяжется.

— Конечно, можно и очень даже просто — поболтала ложкой в стакане с чаем латышка — Часть оплаты проводится официально, по расценкам Госконцерта. А часть местный первый секретарь, точнее его зам. по культуре, передает на руки доверенным людям. И все шито-крыто.

— И сколько вот так можно получить? — покраснев, спросила Вера

— Десять тысяч на руки легко — меня все больше пора поражал практицизм Альдоны — Шубы, машины, бриллианты, конечно, потом не спрячешь, но власти стараются не трогать крупных артистов. Кто потом будет петь на их юбилеях, да свадьбах?

— Так, дамы! Заканчиваем этот разговор — я решительно пресек опасную болтовню — У нас директор в тюрьме сидит. Тоже думал, что он уже неприкасаемый. Собираемся и возвращаемся на студию.

— -

Забросив девушек на Селезневскую, мы с Лехой отправились на Огарева. Решать так сказать вопрос "явочным" характером. Без звонка и предупреждения.

В приемной встретили полковника Зуева, который болтал с порученцем Щелокова. Они обсуждали плюсы и минусы современного отечественного автопрома. А конкретнее — стоит ли брать новый ВАЗ-2106 или подержанную Волгу.

— Не рекомендую — стопанул меня на входе в кабинет министра Зуев — Там Романов и они оба в очень плохом настроении.

— Я все-таки рискну — пробормотал я, открывая дверь.

Мрачные мужики выпивали. На приставном столике стояла полупустая бутылка армянского коньяка, тарелка с порезанными лимонами. Эстеты хреновы...

— О, Витя! — Щелоков поманил меня пальцем — Иди сюда, рассуди нас

Я подошел и присел к столу. Нахмуренный Романов тем временем пытался подцепить на вилку слипшуюся дольку лимона.

— Вот ты поездил по миру, посмотрел, как живут итальянцы, американцы... — министр взял бутылку и разлил коньяк по рюмкам

— Допустим — осторожно произнес я, отводя взгляд от алкоголя

— Почему мы так плохо живем?? Мы что глупее их? Или ленивее?

— Николай, прекрати! — главе Ленинграда наконец, удалось отделить дольку и он взял рюмку в руки — Мы замечательно живем! Я в 66-м с делегацией ездил на Кубу. Вот где люди плохо живут! Голодают, товаров нет, а все улыбаются, танцуют.

Я слабо понимал этот странный разговор. Мужики прилично выпили — под столом стояла еще одна пустая бутылка — беседа явно шла не первый час.

— Еду вчера вечером мимо Детского мира — Щелоков махнул рюмку, заел лимоном — Стоит огромная очередь. Народ мерзнет, приплясывает. Почти все женщины, многие с детьми. Послал адъютанта узнать в чем дело. Возвращается, рассказывает. Оказывается, выкинули дефицит. Детские шубки из черного кролика. Крики, драки... Мамаши ставят детей на прилавки, кричат на продавщиц. Шубки закончились, но люди продолжают стоять. Вдруг еще подвезут.

— Мы! Нация первая запустившая человека в космос, сломавшая хребет фашистской Германии — не можем одеть даже не взрослых, детей наших — Щелоков бьет кулаком по столу, посуда жалобно звенит — Как это понять??

— Ты преувеличиваешь — качает головой Романов — Есть временные трудности, но мы их решим. Вот, Витька, и решит, правда? Программу 100 шагов принес?

— Да — я достаю из портфеля стопку бумаги — Только тут от руки написано, и не 100 шагов, а всего пять... Пока пять.

— От этого Витьки одни проблемы — Щелоков смотрит, как Григорий Васильевич аккуратно разглаживает смятые страницы — С узбеками это ты раскопал?

— Я — отвожу глаза, чтобы не смотреть на красное лицо министра

— А знаешь, чем все кончилось? — хмыкает Щелоков

— Нет, Николай Анисимович.

— Самолет с проверяющими не смог приземлиться в Ташкенте! Рашидов откуда-то узнал о ревизии и перегородил взлетную полосу пожарными машинами. И это на 62-м году советской власти!! — Щелоков еще раз бьет кулаком по столу

— И где же сел самолет? — растеряно спрашиваю я

— На военной базе Карши-Ханабад. Пришлось звонить Устинову, просить. Тот обещал дать несколько БМП — доставить членов комиссии в Ташкент. Ты представляешь? Военный конвой надо организовывать, чтобы ревизию провести!

Я смотрю в окно. Смеркается. Заканчивается еще один февральский день. Как же рано у нас зимой темнеет. Идея с Узбекистаном провалилась. Ревизию там, конечно, проведут и приписки вскроют. Но не скоро и с боями. Лишь бы не в буквальном смысле.