— Они с Ваниным потом проверяли, сделали кусок такой тройной обшивки, да еще кусок остекления фонаря, и стреляли по ним из винтовки. На дальности триста метров сквозного пробития дюралевого бутерброда нет. А фонарь с четырехсот пятидесяти метров надежно пули держит. Машина конечно здорово потяжелела и аэродинамика у нее теперь не ахти, как ее перкалью не обтягивай. Поэтому, и скорость, и маневренность сильно увяли. Зато на таком блиндированном самолете да еще с шестью ПВ-1 и бомбовыми кассетами не страшно японские позиции штурмовать. Двигатель конечно сильно перегревается на боевом режиме, но при этом пулеметный и ружейный огонь практически не страшен. Из восьми наших учебных 'Кирасиров' можно хотя бы шесть таких штурмовика на время операции сделать, а потом обратно их.

— Хм. Шесть самолетов. Всего шесть. А что ты там про ПВ-1 говорил? Это ж почти обычные 'Максимы'...Там же вроде бы раньше пушки на крыльях этих 'Кирасиров' стояли.

— Пушки Курчевского еще в Житомире демонтировали, только проводка осталась. Мы ее в том налете на аэродром как раз и использовали, помните? А тут Павел вместо каждой пушки пару ПВ-1 поставил. Вроде нормально бьют, кроме него еще пару командиров звеньев пробовали.

— Вы б еще блоки ракет на него повесили. Чтоб они поскорее японским спецам достались...

— Блоки ракет навесим, когда этот 'летающий танк' зачет по выживанию в зоне огня с земли сдаст. Вот тогда и впрямь из него 'Кирасир' получится.

— И сколько времени займут эти ваши поделки? Японцы-то ведь уже на том берегу основательно закрепились. На этом берегу их сейчас танкисты так утюжат, что сами половину танков уже потеряли. А ночью самураи будут по починенным переправам на свою сторону уходить. Смушкевич, конечно, завтра планирует бомбовый налет. Но это завтра. Потом снова танкисты в атаки пойдут. И уж если в этот раз наши на тот берег не прорвутся, то еще через день они мост расшибут и тогда их оттуда уже ничем не выкурить будет. Ведь те наши мосты, что южнее расположены не позволяют нам быстро перебросить войска в центр. А потом нам самим на тот берег под их огнем переправляться придется, иначе затянется война. Так все-таки, сколько времени вам для этого нужно?

В голосе главного монгольского чекиста прозвучала робкая надежда на неосуществимость данной затеи, но эта мольба так и осталась неуслышанной.

— Да я вообще-то не дожидаясь вашей команды уже распорядился продолжить переделку шести аппаратов. Сперва четыре хотел делать, а потом понял, что и шести маловато. Часам к трем ночи Ванин обещал закончить, значит можно планировать налет. Первый-то образец уже со вчерашнего дня летает. И потом, Виктор Михайлович...вы же читали этот план операции. Идея-то толковая, можно так самураям врезать, что только пятки их сверкать будут. Да и танкистам нашим поможем. Нам бы хотя бы три ТБ-3-х раздобыть и еще хоть роту десанта. А танкисты, да пусть они сразу после налета атакуют и на плечах японцев на тот берег врываются. А? Виктор Михайлович...

— Опять самовольничаете вы, товарищ старший лейтенант госбезопасности!... Думаете я сам японцев прищучить не хочу? 'На плечах японцев'. Или, может, думаете легко мне будет сейчас разрешение у командования получать? И где я два десятка толковых монголов для десанта найду? И парашюты...Ладно! Готовь своих орлов, но чтоб два вылета этих штурмовиков и не больше. И с соседями согласуйте чтобы надежно прикрыли вас. Пушки Березинские, эрэсы с И-14-х и эти ваши гранд-зажигалки я разрешаю использовать. Но чтоб без потерь мне...

Через час вызванный по рации капитан госбезопасности был отправлен заниматься подготовкой ночного десанта. Поставленная задача отдавала матерым авантюризмом. Впрочем половину требуемых для этого дела людей и парашюты старший майор нашел довольно быстро. Но оголять все Монгольские части НКВД он не собирался, поэтому остальными участниками ночного броска должны были стать профессионалы. И эти профессионалы могли через пару часов вылететь из Амурской области двумя бортами. А командир этих профессионалов майор Затевахин, считался знатоком своего дела. Вот только отдавать ему приказы могло лишь командование военного округа, и это уравнение еще требовалось решить. Как впрочем и получить 'добро' на операцию от командующего 1-й армейской группой комкора Жукова.

* * *

В кабинете за длинным столом сидело несколько человек в парадной форме НКВД и командиров Красной Армии. Рядом со столом прохаживался невысокий человек в полувоенном френче.

— Почему вы товарищи считаете, что Жуков поступил не правильно?

— Но он ведь потерял в нескольких атаках почти все свои механизированные части!

— А если так было нужно?

— Даже если так, встает вопрос о грамотности этих действий. Таких потерь наши танковые части еще никогда не несли!

— Хорошо. Раз вы в этом сомневаетесь, то немедленно собирайте следственную комиссию и сами выезжайте на место...

Через полчаса за участниками совещания закрылись тяжелые дубовые двери кабинета, и вечно подтянутый секретарь поднял черную эбонитовую трубку для получения новых указаний. А двое сияющих громадными звездами в петлицах участников завершившегося совещания шли себе по коридору, негромко обсуждая между собой услышанное и увиденное.

— Как ты думаешь, Клим, что с ним теперь за это Хозяин сделает?

— Не знаю Семен. Вроде бы японцев Жора оттуда выбил. Может и обойдется...

— Но танков-то он сколько прос.ал! Как чужое все разбазарил. И не по хозяйски и людей вон сколько положил. Штерн пишет, что можно было пехоту дождаться и тогда уже долбить со всей дури. Да и как он теперь без танков там наступать собирается?

— Хм. Хрен его знает как! Штерн, конечно, мужик не глупый...Но тут уж я не знаю. Я когда отправлял его туда, так ему и говорил, чтоб он быстрее японцев на место поставил. А насчет танков... Вот затем Гришу и послали, чтоб во всем разобрался. Тебе бы приказали, и ты бы туда поехал. А теперь что? Мы-то с тобой не гадалки, теперь просто ждать нужно, чем там дело кончится.

— Ладно, поехали. Завтра нас с тобой Хозяин на даче ждет. Не слыхал о чем речь будет?

— Да кто ж его знает. Тут как в гареме 'Все знают, что скоро в...ут, но не знают когда, кого и за что'...

* * *

Павла собрала командиров звеньев на военный совет. Лейтенант Зайцев скептически начал перечислять возражения. Видимо, ему не сильно нравилась идея начлета о нанесении удара блиндированными учебными истребителями со сверхмалых высот.

— Колун. У нас совсем нет времени на подготовку этого налета. Это раз. 'Кирасиры' эти блиндированные мы даже испытать не успеем. Это два. Будет темно, и мы своих целей не увидим, если только наши разведчики опять их ракетами не подсветят. Это три...

— У танкистов тоже времени нет. Это четыре. И пехота уже к атаке последнего плацдарма готовится. Хватит уже буксовать товарищи! Сейчас наши танки все еще горят на плоскогорье! А нам мост нужен. И плацдарм на том берегу. Нет у нас времени, значит будем импровизировать. Бой уже два дня идет, сколько еще наших пехотинцев и танкистов должны погибнуть, пока мы этих гадов за реку отбросим? И пусть даже отбросим, но если мост они взорвут, то сколько людей погибнет, чтобы их оттуда выбить? Сейчас день, а впереди ночь. Мы летим ночью, значит, нам нужен свет и ориентиры в районе цели, так?

— Ну так, и что с того?

— Бочки с горючим у нас есть?

— Допустим есть. И чем они нам помогут?

— Одна неполная полутонная бочка с зажигательной смесью взорванная на высоте пары десятков метров это десятки метров горящей земли. И горящей достаточно долго. А взорвавшаяся прямо на земле...Да тоже ничего приятного для японцев. Один СБ как раз две таких посудины поднимет. А мы эти пионерские костры для себя и для наших ребят уличным освещением сделаем. Бомберы, те пусть в свете САБов бомбят, а нам их времени горения нехватит. Нам желательно надолго их оседлать, загривок покусывая. Нам маяки нужны, как кораблям вовремя шторма. Вот в их свете уже мы свои гостинцы уложим и ПВО местное частым гребнем причешем. Потом для наших 'ракетометчиков' осветительные ракеты пустим. Хотя вот для удара эрэсами можно и одним САБом пожертвовать. Ну, неужели же этой иллюминации им не хватит для работы? Как думаешь, Дементьев, хватит твоим орлам света?

— Хм. Да кто ж его знает пока не попробуем...

Горелкин вместе с Бочковым уехали в штаб командующего армейской группы. Вопрос был серьезный и до их возвращения никто толком не знал состоится ли вообще этот вылет или нет. Павла переживала за свою затею. Порой в ее мозгу начинали просыпаться запоздалые опасения 'А вдруг только хуже будет? Вдруг просто людей погубим, безо всякого толку?'. Про свою смерть ее 'извилина' думать почему-то наотрез отказывалась. А вот муки совести, от неуверенности в успехе, долго не давали ей покоя. Наверное на борьбу с собой она потратила даже больше сил чем на убеждение комэска. Как бы то ни было, через несколько часов начальство вернулось в расположение, и операция, которую все включая ее главного автора считали жуткой авантюрой началась. Точно в назначенное время первыми взлетели 'Кирасиры' и Р-10, а за ними остальные участники...

* * *

В начале рабочего дня все женщины на своем рабочем месте хотя бы несколько минут обычно заняты одним и тем же. Отперев амбарный замок Маша первым делом достала небольшое зеркало, чтобы найти ответ на извечный женский вопрос 'Кто на свете всех милее?'. На стоящего боком к ней часового она даже не обратила внимания 'Он же все время тут стоит. Или не он, но такой же точно'.

— Здравствуйте красавица! О мой бедный разум! Эту минуту я запомню до конца моих дней. И даже если мне суждено будет погибнуть в жестоком бою с врагами за нашу Советскую Родину, то в последний свой миг я буду думать только лишь о вас одной! И шептать лишь ваше имя. О Мария...

— Вам чего товарищ? Вы кто такой?! Я охрану вызову...

— Вы ведь Песковская Мария Львовна, 16-го года рождения, уроженка Пензенской области, несудимая, член ВЛКСМ, направленная на Транссиб по комсомольской путевке?

— Даа...

— Ну улыбнитесь же, Машенька, не нужно так пугаться. Ваша охрана уже прибыла и бдит на боевом посту. Вон в окно поглядите.

За окном у крыльца станционного телеграфа, под развеваемым ветром красным флагом стоял гладковыбритый суровый красавец в форме бойца НКВД. Весь его облик от сурово сдвинутых бровей, до сверкающих как у кота...в общем до зеркально начищенных сапог, словно бы сошел с плаката 'Будь бдителен'.

— А я, между прочим, ваш новый начальник старший лейтенант госбезопасности Дончак Сергей Иванович. Телеграфный аппарат в порядке у вас, можно работать?

— Ммможно. А где Петя?

— Младшего лейтенанта госбезопасности Метелкина отозвали в Хабаровск. Не стоит об этом так переживать. Руководство его ценит как хорошего сотрудника и ничего ему там плохого не сделают. Но сейчас на этом участке Транссиба требуются еще лучше подготовленные люди. Ведь сейчас охрану специально усилили. И таких людей вам как раз и прислали. Гхе!

— А ддокументы у вас есть?

— Гыгыгы! Благодарю за бдительность, товарищ Мария! Читайте. Разрешите еще раз представиться Сергей Дончак. Я уже понял, что ваше сердце не свободно, но робко надеюсь хотя бы на дружеские отношения, раз уж судьба свела нас для совместного несения службы почти на самой границе нашей Социалистической Родины. Ну, а Петя...Да напишет вам ваш Петя когда устроится.

— Как же так? Он даже не попрощался со мной...

— Да полно те, давайте лучше чайку с вами выпьем. Глядите какие вкусные пироги мне мама в дорогу собрала...

Слово за слово и натянутость в беседе вскоре исчезла. И хотя телеграфистка еще немного удивлялась скорости исчезновения предыдущей команды чекистов 'вечером одни были, а утром уже другие'. Но вскоре лед растаял и лишь легкая грусть порою слегка туманила спокойный взор васильковых глаз главной красавицы этого забытого основной массой советских граждан населенного пункта 'Как же он так со мной? Мог бы уезжая, хотя бы в окно постучать'.

* * *

Громов вел самолет по маршруту, плавно работая тремя РУД-ами и время от времени проверяя реакцию аппарата на действие рулей. Если бы Павла в такой момент могла бы прислушаться к его мозговым процессам, то из своей любви к порядку безошибочно определила бы содержимое головы комбрига как 'чердак Шерлока после генеральной уборки' и была бы права. А профессор Проскура наверняка бы классифицировал эту голову наравне с сумрачными гениями науки.

— Георгий, возьми управление и пройди ка по коробочке.

— Хм. Дело не хитрое. Управление принял.

Конечно, совсем роботом испытатель не был, но хирургический порядок в его мыслях во время испытаний присутствовал постоянно. У него иногда бывали и приступы ярости пополам с досадой, но никогда Михаил Михайлович не давал своим чувствам взять над собой верх надолго. Сейчас все мысли комбрига были как натянутая до упора тетива арбалета. Он слушал новую машину. Слушал не ушами, а всем своим существом.

— Ну что, заметил?

— Да вроде немного вправо тащит, Михал Михалыч. Или мне чудится.

— Не чудится тебе. Но тащит еще терпимо.

Когда разбился Чкалов, в чувствах Громова поселилась не только скорбь по утраченному давнему другу-сопернику. Там еще были досада, злость и вина. Хотя винить себя ему было не в чем. Разве что в том что не уговорил Валерия уйти с испытательной работы, но это было не возможно. Тот был хорошим и талантливым испытателем, но вот педантом он не был. И это стоило ему жизни. А Михаил даже в 20-х, перед испытаниями вроде бы уже многократно проверенных перед вылетом машин никогда не ленился сделать это еще раз лично.

— Триммеры надо настроить, да и не вспомним больше об этом.

Не то чтобы он совсем уж не доверял техникам, но эта привычка была его вторым я, и порою спасала его у самого края. Бывали случаи когда он находил неисправность уже перед самым вылетом. Бывали случаи когда все-таки незамеченный дефект вылезал в полете. Даже тогда Громов не считал свою привычку ерундой. Пусть случилось что-то одно зато не случилось много другого. Сейчас он был собран как паук, ожидающий в углу паутины свою добычу.

— А другое заметил?

— Руль высоты как-то странно себя ведет. Слишком он легкий, малейшее шевеление чувствуется.

— Вот то-то и оно. Надо будет сказать инженерам чтобы инерции ему чуток добавили, а то на высоких скоростях чуть тронул рули, да и в землю воткнулся. Если в этих пяти полетах все нормально будет, я этим ракетчикам разрешу свои турбины на центроплан ставить.

Эта машина немного схожая звучанием своего имени со звучанием фамилии самого испытателя, ему была интересна хоть и вызывала привычную настороженность. Странное Т-образное оперение поначалу раздражало его, но вскоре было им понято, прочувствовано и принято как полезный инструмент в работе. Это был уже третий полет 'Горына' в Померках. Шасси аппарата с носовой стойкой пока было сделано неубираемым.