Выбрала бежевое облегающее платье, приоткрывающее половину груди и с глубоким вырезом на спине. Когда же я вышла к своему зеленому жениху, он поперхнулся.

Когда же откашлялся, спросил Руту, которая прислуживала за столом, о том, что это такое.

— Тана сама выбрала. Но у вас же все такие наряды...

Шекс, подумав, кивнул. И продолжил есть, не глядя на меня.

— Вы с Мирой ели? — спросил он.

— Вас ждали.

— Садитесь, тоже ешьте. Тана вам поможет по хозяйству. Если кто придёт, Тана, ты не высовываешься. Идёшь в спальню и ждёшь там меня. Ясно?

— Д-да, — неуверенно буркнула я.

— А я в лабораторию. Если что — позовёте.

После этого Шекс встал из-за стола, окинул меня многообещающим взглядом и удалился. День прошёл спокойно, мне даже как-то скучно стало. Я возилась по хозяйству: занялась уборкой, ведь Мире и Руте тяжело было наклоняться. Они готовили, стирали, меняли постель. Я сунула нос в лабораторию, но меня выставили за дверь.

— Брысь отсюда! Иначе я тебя прямо здесь и возьму! — шикнул жених.

Я оценила всю серьёзность его намерений и решила не доводить. Пока.

Вот и хвалёная выдержка. Да я только полдня с ним. Мои ребята и то целый день глазели, но выдержали. А может, это такая тренировка выдержки? Меня наказывают, а их тренируют? И каждый день в душе — тоже.

Ужин велено было отнести в спальню. Мне.

— Иди...

— Что мне делать? — заметалась я перепуганной пташкой.

— Не сопротивляйся, тогда быстрее отстанет. Не то до самого утра будет тебя осеменять.

Меня передёрнуло. Причём искренне.

Этот Шекс тот ещё извращенец.

Но ужин на подносе понесла, затем вернулась за тарелками, приборами и чашками. В спальне обнаружился столик на колёсиках, куда всё и сложила. Решила переодеться, влезла в раздевалку. Но тут услышала стук двери. На пороге стоял зеленый жених.

— Я сейчас, только переоденусь! — крикнула ему и схватила первое попавшееся чёрное платье. Относительно закрытое. Разве что выше колен. Быстро переоделась и вышла.

Шекс замер, узрев меня. И взгляд пробежался от горла и до края подола.

Зарычал.

— Я предупреждал, Тана! Но ты решила испытать моё терпение...

В следующий миг он оказался рядом, не Шекс, а голубоглазый жених, меня довольно грубо прижали к стене и впились в губы. Немного грубовато, но я не сопротивлялась.

Отлепился. Закрыл глаза и прислонился к стене, выпуская меня.

— Вот, мне выдержка уже отказывает. Зачем ты меня испытываешь? — обиженно просопел он.

— Я тебя даже не пыталась соблазнять сейчас.

— А зачем надела прозрачное платье?

— Как прозрачное? — и я взглянула на платье. — О, боги! Прости... Я переоденусь...

— Не надо. Боюсь, что в этом доме приличной одежды нет.

— А твоя?

— Моя?

— У тебя кроме этой ничего?

— Есть ещё, — и он пошёл внутрь раздевалки, затем принёс мне балахон.

Я нацепила его поверх платья.

— Давай поедим и спать.

— Кто здесь жил? Что с ними стало?

— Не знаю. Теперь уже не важно, — и он вновь стал зелёным.

Хотела возразить, но передумала. Нас могут подслушивать.

— А где моё ожерелье? — вдруг вспомнила про него.

— Дома никакого ожерелья. А из избы ты вряд ли выйдешь...

— Тогда какой смысл в том, что я здесь?

— Ты хочешь идти геройствовать, рискуя собой?

— Да нет, не особо. Но заниматься чисто домашними делами скучно.

— Я подумаю, куда тебя приспособить, — пообещал он.

Ели в молчании. Какой смысл во всём этом? Ну разведаем мы, но, по сути, наши военные не вмешиваются. Да, Мор спасает женщин, детей и некоторых мужчин. Но этих нападений можно было избежать, если б мы защищали. А так что?

Или просто убрать угрозу. Как Мор сегодня. Вспомнила взрыв. А он молодец! Сам ведёт борьбу? Может весь этот город взорвать? Пустили на свою голову этих зелёных. И свои же убрали единственную сдерживающую силу. Зачем? Может, предатель какой затесался в ряды местных? Жили ведь люди в ладу с природой, растили сады, создавали устройства. Да хоть бы этот плот-самолёт! А теперь всё разрушилось в один миг. Паразитов просто пустили захватывать новые земли, губить местных.

— А кто приказал убраться военным?

— Раз в несколько месяцев происходит сходка всех отцов на собор. Считается, что пока мужчина не женился и не обзавёлся потомством, он не может правильно оценивать все риски.

— Только мужчины?

— Женщины считаются слишком подверженными чувствам, а это влияет на правильную оценку положения.

— Ты — ореанец? — вдруг спросила я.

— Да.

— Но как? Вы же не воюете?

— Первый захват зелёными произошёл лет двадцать назад, по срединным меркам. Здесь лето вдвое длиннее, как ты знаешь. Тогда некоторые мужи предложили создать свою оборону, выделить воинское сословие. Но, эту мысль не поддержало большинство. Мол, мы всегда были мирным народом. Тогда поступило встречное предложение обратиться за помощью к тем, кто в этом имеет толк.

— Срединцам?

— Да. Так договорились об обороне. Но не только. Некоторые семьи пошли против решения большинства и решили подстраховаться немного... — Мор замолчал.

А я подумала, что если они отдали детей на обучение к нашему народу...Безумие. Мы своих сыновей отпускаем в семилетнем возрасте учиться воинскому мастерству, но, как я недавно узнала, это всего лишь подготовка, чтобы легче поступить было в армию офицером. Значит....

— Тебя отдали учиться.

— Да, меня и ещё порядка двадцати детей. Единственное условие, которое выдвинул мой отец, чтобы никто не знал о том, что мы — ореанцы.

— Но ваша внешность слишком выделяется среди наших, — возразила я. Волосы слишком белы, у нас таких не бывает. Наши светленькие рождаются в основном чёрненькими, потом родовые волосы вытираются и становятся светло-русыми, но не ярко-белыми, да и со временем темнеют. У Мора же сейчас были ярко-белые волосы.

Голубые глаза тоже не являлись редкостью, просто небесный оттенок со временем менялся на более тёмный.

— Закапывали глаза каплями, меняющими цвет, и также волосы?

— Не совсем. Вначале всех детей пустили в храм Мары. Обычно так рано не пускают, лишь после поступления в армию.

— Но вам сделали исключение.

— Да. Мы стали иными, не похожими на остальных детей. Черноглазыми, черноволосыми, поэтому нас стали учить отдельным классом. Со временем научились чуть изменять свою внешность, но зависимы от тьмы. Тьма — стала сродни наркотику.

— Поэтому тебе плохо было на плоту и в этом доме?

— Да. Последнюю тьму я израсходовал, лишь внешность держал на одном упрямстве. Нас так учили. Даже умерев, израсходовав последние силы, нельзя чтобы все твои достижения пошли прахом.

— Тебя поэтому взяли на это задание? Из-за способности менять внешность?

— Можно и так сказать.

— То есть?

— Тана, я могу быть нежным или наоборот грубым, — вдруг переменил русло разговора, — но норов у меня военный. Я привык убивать, привык отдавать приказы, привык, чтобы меня слушались. Ты воспитывалась в семье военного и должна уметь чётко выполнять приказы.

— Ты о чём? — не понимала, куда он клонит.

Мор закатил глаза.

— Я тебе всё сказал. Дело за тобой. Защиту снимать не стану.

Он о защите?

— Убирай со стола, ну и сама знаешь...

Что я знала? Готовиться ко сну? А сплю я с Шексом.

На что он намекал? Когда соблазняю, пусть неосознанно, ему не нравится. Но при этом сам говорит, что дело за мной и о защите что-то. Если защиту он ставил, то она не должна на нём сработать или всё же... А если так... То лишь добровольно возможно. А как же его "если всем сердцем полюбишь кого-то"?

Вспомнились и другие слова:

"Пусть твой первый единственным будет".

Он на это намекал? Готова ли я признать Мора своим единственным? Замуж не зовёт. Да и без одобрения начальника вряд ли это возможно. Единственное, что он — мой парень. То, что сейчас происходит можно причислить к вынужденной мере. Но... если я отдамся Мору, осознав, что люблю его, значит, защита развеется. Сможет ли он меня защитить от других? Тем более сейчас.

Мор, приняв облик Шекса, ушёл из спальни. Столько всего за сегодня узнала. Вот только надо разложить всё по полочкам, а для этого нужен сон, полноценный, когда мозг переключается на работу с телом, а не внешней средой, залечивает повреждения, проводит упорядочение полученных данных.

Насиловать меня не будут, и то радость. А вот осеменять... Бр... Как можно подходить к зачатию дитятка вот так? Какая-то дикость. Но я сказала Мору, что сделала укол, значит... Ох, я понурила голову. Как не одно, так другое.

Отнесла на кухню поднос с пустой посудой. Съели всё. Я, правда, не чувствовала вкуса еды, просто была так увлечена разговором по душам, что и не помнила, как ела. Но посуда пуста.

Меня поймала Мира.

— Ты это... Выпей, чтобы не понести*... — смутилась она, протягивая мне какую-то баночку с жидкостью.

— Что это?

— Отвар ижмы*...

— Благодарю.

Мелькнула мысль, может, выпить? Потому что зачать дитя в таких условиях и стать уязвимой — не самая хорошая мысль. Вот только... что-то останавливало это сделать. Что-то на грани сознания. Ижма... Похоже на нашу пижму. А она не препятствует зачатию, она отторгает уже поселившееся в твоей утробе дитя. Может, конечно, это другое растение со схожими свойствами, но в такое совпадение не верилось.

— А ты почему не выпьешь?

— Как можно убить собственное дитя? Пусть от этого зелёного гада, но всё же... Это ведь моя кровиночка...

— Он тебя насиловал?

— Нет, — она облегчённо вздохнула. — Нам с Рутой повезло, видно, мы не привлекаем его.

— Тогда как же?.. — я намекала на достаточно большой срок.

— Как-то искусственно. Правда, тоже неприятно, болезненно. Но он предложил выбор, и мы обе согласились на искусственное...

— Ясно.

— Но ты — другая.

Неужели выделяюсь среди окружающих? Холодок залез под подол хламиды и прошёлся по позвоночнику.

— В смысле?

— Рябая и ничем не привлекательная. А он, похоже, запал на тебя.

Вот так-так...

— Он разве ещё не... — она осеклась.

А я побледнела. Я всё поняла, о чём она подумала, что мы уже в душе... того...

— Только помыл, — решила сказать.

— Вот, пей, пока не поздно... Потому что ночь будет жаркой.

Всплыли в сознании слова Шекса о том, что он не может вернуться без добычи и что будет осеменять. Надо поставить Мора в известность о том, что я укол не делала.

И... решила биться до последнего. Хочу полноценное задание. Если Мор имеет связь с базой, то пусть спросит начальство, в чём моя задача будет заключаться. Не могу я просто сидеть без дела! Да и зеркалки моей нет. Снимать скрытым съёмщиком — не по мне это. Пусть нацепит на своих осеменённых, они, как я поняла, выходят наружу, даже покупать еду на рынок. Вот и пусть заодно послужат своей земле. А ещё это была пусть маленькая, но месть. За всё то обращение, которое мне доводилось терпеть. Он, к слову, так и не извинился за грязные сапоги.

Вернувшись в его спальню, Шекса не обнаружила. Вдруг меня осенило, решила попробовать одну мысль.В раздевалке нашлось зеркало, вот и встала перед ним. Раз Мор может, вдруг и я смогу.

Представила себя на вимане в окружении тьмы. И стала её впитывать. Волосы стали чёрными, глаза — тоже. Теперь чуть изменить черты лица и цвет кожи. Тьма — отсутствие света. А цвет — всего лишь способность предмета отражать те или иные световые волны. Значит, мне надо что-то сделать с кожей, чтобы она отражала лишь зелёный спектр Ярилы-солнца.

Оглядела себя в зеркале. Я уже даже начинаю привыкать к такой внешности. Самое главное, что веснушки теперь исчезли. Я выбрала один из откровенных нарядов и переоделась.

Когда стукнула дверь, я поправила волосы и поспешила на выход из раздевалки.

Шекс, сняв уже свою хламиду, замер, уставившись на меня.

И на мгновение я увидела презрение в его глазах и даже ненависть.

— Милый, — заговорила я на языке зелёных, — я скучала! — и сделала шаг вперёд, стараясь двигаться так, как та короткостриженная на базе.

"Милый" на миг растерялся. Шаг, и ещё. И вот уже он подпирает спиной дверь. А я начинаю плавно раздеваться. Меня распирает на смех, видя, как Мор дрожащей рукой пытается нащупать ручку двери.

И я бросаюсь на него. Стараясь двигаться молниеносно, как тренировали меня на срединой базе.

Дверь он всё же открыл.

И вот уже мой зелёный парень лежит на полу, опутанный по рукам и ногам.

Слышится вскрик девушек. Я поднимаю взгляд, отрываясь от Шекса.

Прищуриваюсь. Рута с перепугу бледнеет, Мира сползает по стеночке.

— Милый, пойдём в спальню, я соскучилась. Не стоит травмировать твоих подопытных.

Шексу пришлось вставать прямо со мной. Ну, что будешь делать? Как выкручиваться? Входить в спальню и закрывать дверь.

Но стоило нам остаться наедине, как меня довольно грубо отстранили.

Его прищур мне не понравился. А в следующее мгновение руки сомкнулись на шее. Одно мгновение и я — покойник.

— Мор! — испуганно прошептала я. Пора заканчивать с игрой.

Хватка ослабла. И удар пришёлся в деревянную бревенчатую стену, проломив её, а она не меньше локтя* толщиной.

— Дура!

С таким определением согласилась.

— Прости.

А в следующее мгновение оказалась на его коленях с задранным подолом. Шлепок пришёлся по мягкому месту обжигающий, заставляющий слезам брызнуть из глаз. А затем второй и третий.

Помимо жжения душу терзала горькая обида. Отец ни разу меня не шлёпал. Я правда, за всю жизнь не оказывалась на волосок от смерти, но всё равно. Слёзы душили, но меня не спешили оставлять в покое.

Он откинулся на спину, прижав меня к своей груди и позволил зарыдать вголос.

— Жестокий! — прозвучало обвиняюще.

— Думающий только о себе, — дополнил он.

Я подняла голову, заглядывая в его чёрные глаза без белков.

— Да, обо мне совсем не думающий. А мне, может, больно...

— Не так больно, как обидно... — поправил он.

Задумалась, прислушалась к себе. Многострадальное место жгло.

— Больно! И обидно, — согласилась.

— А теперь ответь, почему я так поступил?

— Чтобы не повадно было повторить.

— Всегда знал, что ты — умница.

— Мог бы и просто отругать.