Военный съёмщик

— Иди сюда, — сказал охрипшим голосом.

— Н-нет! — молвила я, готовая бежать.

— Нет? — удивление в его голосе всё же отразилось.

А я вдруг увидела, как он запрокидывает меня па стол и прямо тут берёт.

Мотнула головой, стараясь смахнуть увиденное. Руки дрожали.

— Мира, покорми нашу Танюшку, — вернул в Явь меня его голос. Шекс сидел напротив и что-то жевал. — А то она исхудала совсем.

Я взглянула на девочек, затем на Шекса. Беззаботная семья, почти.

— Танюшка, ты, говорят, рукодельница, может, сошьёшь мне что-то обережное? — вдруг заговорил он. А передо мной возникли символы, которые мама отцу вышивала на сорочке. — И себе, — дополнил он. Вновь представились символы сорочки, только свадебной. Моё приданое дома осталось. — Сейчас пообедаем и полетим с тобой в город. Купишь, что надо.

Я лишь молча кивнула.

Обедали все вместе, рядом с зелёным сели девочки, как бы разделяя нас. Он вновь перестал меня замечать.

— Рута, будут пожелания насчёт родов? Нужно что? И тебе, Мира?

— Я напишу список, — ответила Мира. — Только на вашем языке писать не умею.

— Пиши на своём, Танюшка разберёт.

Затем девочки остались дома, вручили список мне, Шекс позволил надеть хламиду, после чего мы сели на летающий плот.

— Управляй и снимай, всё, что видишь.

— Как? У меня зеркалки нет и ожерелье ты не отдал.

— Запоминай виды.

Я и запоминала, стараясь больше ни о чём не думать.

— И наблюдай за местными женщинами. Как одеваются, ведут себя и прочее. К сожалению, рабыням не положены украшения. Наблюдай, запоминай, снимай. Твоё зрение — лучший съёмщик, записывающий всё в твою память. Извлечь можно что угодно,.Было бы желание.

Я вздохнула и сосредоточилась.

Глава 12

Полёт в город принёс свои плоды. Так я заметила, что среди местных захватчиков были и вполне обычные ореанцы, как мужчины, так и женщины. Детей только не наблюдалось, что показалось мне весьма странным. Может, сидят по домам?

Мужчины обыкновенно носили покупки, женщины прислуживали. Причём одевались зелёные женщины в дорогие длинные вышитые одежды, в то время как ореанские — имели одежду простого кроя, преимущественно без вышивки. Относились же зелёные по-всякому к своим, не сомневалась что слугам. Кто-то пренебрежительно, кто-то — вполне сносно. А вот зелёные мужчины... некоторых женщин-ореанок раздевали взглядом, но стоило появиться зелёной в поле зрения, как всё внимание зелёных мужчин приковывалось к ней.

И если ореанок раздевали взглядом и желали телесно, то зелёных боготворили. Пришлось внимательно глядеть во все глаза, делая как бы снимки ими, подмечая малейшие детали. Да, вели они себя, как бы это сказать, по-особому, гордо подняв голову, величественно окидывая всех скучающим взглядом. И было что-то ещё. Чувство собственного достоинства, что ли, а может, значимости.

Бросила вновь взор на безразличные взгляды подневольных ореанцев. Как долго эти мужчины и женщины находятся в рабстве? Почему не борются до последней капли крови? Хотя... Они явно не воины. Но вот так потерять достоинство и пресмыкаться перед зелёными, пусть не заискивающе, подобно зелёным мужчинам, но смиренно как-то.

Тут одна зелёная заинтересовалась Шексом. Просто он высматривал что-то и не обратил внимания на эту дамочку.

— О, Шекс!

— Рокса? — обратил внимания мой благоверный и стал целовать ручку этой дамочке, суетясь вокруг неё и глядя преданными глазами. Выглядело мерзко. Я старалась не смотреть прямо в глаза, бросала то и дело взгляд, снимая, и опускала его. Или сквозь опущенные ресницы поглядывала.

— Какими судьбами ты покинул свою обитель? — спросила дамочка Шекса.

— Да вот, новая моя жертва нуждается в одежде... А этим бабам доверить ничего нельзя, ты же знаешь... — пробормотал он.

Не примет ли зелёная баб на свой счёт? Но она, похоже, не обратила внимания.

— А разве ей вообще одежда нужна? — бросила она на меня брезгливый взгляд — Фу, рябая... Что ты в ней нашёл?

И эта мымра, по-другому не скажешь, схватила меня за щёку. Больно так. Мне стоило больших усилий не поднять на неё взгляд.

— Худая какая-то... Ни рожи, ни кожи...

— Думаю, она способна понести. Предыдущие опыты оказались неудачны... Искусственно удалось двоих оплодотворить, но вот естественно...

Мымра отпустила мою щёку и задрала хламиду прямо на улице, при всех.

И эта гадина провела рукой по моей обнажённой груди, вызывая во мне волну отвращения.

— Говоришь, выносливая? — и она болезненно сжала сосок. Я чуть не взвыла. — Может, мне ею заняться?

О чём это она?

Следующим движением она ущипнула меня за ягодицу.

— О, крепенькая... Ты прав...

Все зелёные пялились на те места, которые лапала мымра. А я закрыла глаза и считала до... ста, стараясь успокоиться и не ударить эту зелёную под дых.

— Ладно, развлекайся, если не выйдет, я попробую... — сказала она, бросив небрежно.

Вот, зараза, и чего привязалась?

Шекс проводил дамочку обожающим взглядом и потянул меня в противоположном направлении.

Я, дабы отвлечься от мыслей расправы с этой гадиной, глазела по сторонам, ведь вокруг столько всего интересного! Зодчество пестрило всевозможными красками, узнаваемыми узорами. А значит, ореанская, не уничтоженная культура, но сохранённая зелёными. Среди деревянных имелись и каменные строения, как я понимала, это какие-то управленческие здания, нежилые постройки, строенные на совесть, дабы стояли долго. Встречались и не особо изысканные кирпичные здания, хотя арочные своды сохранялись и здесь.

"Промышленные здания, — подумалось мне. — Ореанцы очень любят трудиться, особенно на земле, а помогают им в этом машины, которые, возможно, производились в одном из этих зданий".

Потом мы попали в лавку готовой одежды. Довольно грубой, для рабов ведь. Даже военная форма имела более нежное сукно. Но я ни слова не сказала, позволила Шексу давать указания относительно всего. Заметила только, что в лавке наличествовала и дорогая одежда.

— А это что за?.. — обратил внимание на мой взгляд Шекс.

— Да вот, у дам сегодня одно на уме, завтра — другое. Вначале закажут, а потом отказываются, поскольку веяние изменилось. Выставили для привлечения внимания да никто не берёт.

— Мне надо облачить рабыню во что-то подходящее... — промямлил Шекс, вёл он себя несколько неуверенно, — вниманию Роксы.

— О, Рокса заинтересовалась этой рябой? Давайте попробуем ей такой наряд, хотя... сомневаюсь, что госпоже понравится... она любит когда поменьше ткани...

Уточнять, что Рокса обещала заняться мною лишь при неудачном опыте Шекса, никто не стал. Я помалкивала, решив, что раз изображаю рабыню, то мой господин моим мнением интересоваться не станет.

Мне всё же примерили то дорогое облачение. Подошло прямо по фигуре. Ещё и нашли другие дорогие наряды, но уже так, едва прикрывающие некоторые места. Да попрозрачнее. Это для Роксы... Чтоб уж наверняка угодить госпоже.

Шекс взял всё. Я же молчала, смиренно исполняя свою роль рабыни. Мор ещё во время полёта предупредил, чтобы не вздумала разговаривать и тем более вести себя вызывающе, иначе сорвём всё задание и пострадаем. Да я и сама понимала. Лишь в душе клокотало всё нарастающее негодование. А потом неожиданно резко стемнело.

И город стал сказочным. Улочки были неширокими, но пешеходными, и обязательно два ряда деревьев шло, а между ними какие-то маленькие искусственные водоёмчики. Так вот с наступлением ночи вода в водоёмчиках пришла в движение. Включились водомёты с подсветкой. На деревьях каждая веточка светилась, каждый листочек горел зеленым сиянием. И домики приобрели точечные белые очертания. Я снимала, глазами! Потому что любой съёмщик не в силах передать того, что видят наши глаза.

— Раньше было ещё краше, — прошептал на ухо Шекс. — Сейчас это всё искусственное, а раньше...

И я вспомнила ночь встречи с ним на базе. Там природа излучала сияние. Всё оживало. Действительно, то, что сейчас вижу лишь жалкое подобие живому миру.

— А города были?

— Были, там производился обмен изделиями да плодами. И люди там жили — родичи тех, кто производил сырьё. Они его дорабатывали, делали более интересным. Тут делали ткани, шили одежду, в то время как в селениях выращивали для тканей особые растения. Ну, не только одежду. Много всякого, — вздохнул. Переживает.

Интересно, отец знал, что Мор — ореанец? Что хочет увезти меня сюда? Ведь не просто так он в армию пошёл и добивался именно этого, чтобы послужить в первую очередь своей земле. И сейчас он, пусть и в тылу врага, один, но служит Родине. Я отвернулась от Шекса. Не потому, что не хотела видеть. Просто поняла, что должна использовать каждое мгновение для наблюдения за этими зелёными. Когда ещё представится случай выбраться в город?

И я наблюдала за двумя молодыми зелёными девушками, за которыми следовали ореанские мужчины. И ведь не боятся одни ходить! Ах, ну да, чего им опасаться, когда эти мужчины постоять за себя не могут? Да ладно за себя! За женщин своих и детей!

И что я должна делать? Ну стану я зелёной, ну а дальше что? Выкупить себе рабов, относиться к ним по-людски. И всё? А детей рожать как? Это задание как долго продлится? И для чего я вообще живу в этом мире? Только продолжить род? Раньше съёмка захватывала, заставляя забыть обо всём. Но сейчас я понимала, что от неё другим ни холодно, ни жарко. Ну вот те снимки, что сливаю периодически в военный невод. Их вообще кто-то смотрит? А посмотрели и что? Хотелось помогать чем-то людям, но и это неуловимо казалось не тем, что нужно для меня.

— Пора улетать, — шепнул Шекс.

Я кивнула. Плот подлетел к нам, плавно опускаясь почти что наземь. На нём уже стояли какие-то коробки.

В темноте мы взмыли вверх. Стало холодно. Мне на спину легла плотная ткань. Повернулась. Шекса в темноте разглядеть не удалось, а вот огоньки города — да. И они удалялись.

— Призови тьму, — прошептали над самым ухом, обжигая чувствительную кожу. — Будь добра.

И я окунулась во тьму космоса. Ветер трепал волосы, отчего стало понятно, что мы всё же движемся вперёд.

Когда призвала стихию Мары, в ней вообще ничего не стало видно. Но стоило ей развеяться, вокруг нас всё засветилось. Живой лес! Светящийся! И даже речка изнутри сияла зелёными водорослями и существами.

— Можно мне искупаться в речке?

— Можно. Здесь нет хищников. Не только люди миролюбивы.

Представляю, как ему сложно идти против своей сути и воевать, убивать.

Я разделась и скользнула в воду. Позади меня послышался плеск. А потом когда обернулась, обхватили горячие руки.

Вынырнув, Мор предстал в своём обычном виде.

— Ради чего мы живём?

— У каждого своё предназначение...

— А вцелом?

— Чтобы учиться новому, наработать нужные душевные качества, развить свой дух.

— И каково твоё предназначение?

— Я должен изменить обстановку на Орее в лучшую сторону.

— Путём скрытой войны?

— Любым путём. Есть конечная цель, а промежуточные возможности зависят от обстановки, окружения. Пока другого пути я не вижу.

— Или в тебе говорит ненависть к захватчикам... И какова моя цель во всём этом? Я не говорю о задании, которого, по сути, нет.

— Только ты можешь узнать своё предназначение, заглянув в свою душу. Чем тебе нравится заниматься, что по душе. Нащупать нужное, понять, что это то самое.

Раньше я б без раздумий сказала бы, что нравится снимать. Сейчас же я промолчала. Нырнула, стараясь отрешиться от всего, от всех мыслей, понять, что истинно моё. Воздух в лёгких закончился, пришлось всплывать.

Мор уже сидел на берегу, не одеваясь, и глядел на водную гладь невидящим взором.

Присела рядом, приобнимая его.

— А если б не было зелёных, что бы ты делал?

— Построил дом, разбил сад да огород, занялся б разведением неизвестных доселе плодов, ягод.

— Занялся б выборкой*?

— Ну да.

— А зачем? Неужели до тебя никто этим не занимался?

Задумался, потом всё же ответил:

— Занимались многие поколения моих предков, до того, как... — он замолк. Как зелёные прилетели или напали? Скорее второе.

— А Шекс ведь занимается тем же... — сказала тихо я.

— Только выводит не растения, а новое поколение людей... — грустно заключил он.

— Да. Но ты разве у дерева или растения спрашиваешь, хочет ли оно стать иным, не таким как все? Хочет, чтобы ты проводил над ним опыты, изменяя его потомство?

Мы молчали довольно долго.

— Всё бессмысленно, да? — вдруг спросил он. — Мы выводим новые растения, они — новых людей.

— А для чего?

— Чтобы созидать? — неуверенно спросил он.

— Возможно.

— Шекс был тоже творцом... А его взяли в плен, потом убили, — и так это обречённо прозвучало. Человек теряет опору, когда лишается того, во что верил. И нужно дать ему что-то новое, суметь поддержать, дать надежду на светлое будущее.

Вот только я наконец-то готова стать его основанием в этом мире, его привязкой. Конечно жить лишь ради меня — слишком самоуверенно и громко звучит. Но хотя бы пока жить ради наших детей... А с зелёными ещё разберёмся. Не мы пошли войной на них. Каждый человек рождается свободным, мы все — дети божьи, равны перед Творцом. А потому порабощать и быть порабощённым — противоречит нашей сути, заповедям Всевышнего.

— Слав, — обратилась к нему по его имени, всё для себя решив. Протянула ему руку, ладошкой вверх.

Какое-то время он внимательно глядел на меня снизу вверх.

— Тина... — хрипло ответил, накрывая своей ладошкой, вставая рядом со мною. — Что ты надумала?

— Я знаю ещё один вид созидания.

— Какой? — заинтересованно спросил он.

Вместо ответа поцеловала его, приподнявшись на носочках. Ответил нежно. Когда воздух закончился, я отстранилась.

Гляжу сейчас на него, принимая таким, какой он есть, и мне он кажется самым лучшим в мире мужчиной. Вспомнился тот Мор, который никогда не снимал сапоги у нас дома. Хмыкнула. Да, даже такого. Это меня злит, конечно, но готова даже эту его часть признать. И вот такого: потерянного, расстрёпанного, родного, со внезапно засветившимися синим глазами, голубоватым сиянием кожей, золотом волосами.

Улыбнулась и вновь прильнула к его губам, обнимая за шею.

Слова были не нужны. Мы приняли друг друга, как частичку себя.

В эту волшебную ночь не было больше меня, не было и его, были лишь мы, которые созидали новую жизнь, чем-то похожую на каждого из нас, но лучшую, совершеннее, ведь она являлась уже наследием двух родов, с огромным числом предков, несущая в себе частички каждого. Впитывали силу природы, силу небес, космоса с необыкновенной россыпью звёзд.

А под утро мы лежали в объятиях друг друга и наблюдали, как с первыми лучами Ярилы-Солнышка уходит и наше свечение.

Мы поздоровались с Даждьбогом-батюшкой и Живой-матушкой, со всем вокруг.

— И как нам возвращаться, Истина моя? — спросил он, удивив меня знанием моего полного имени.

— Откуда знаешь? Отец сказал?

— Что сказал? — не понял он.