Они выбрали ночь

— Сейчас вы сами все поймете, многоуважаемый инспектор.

На стол плюхнулась огромная книга с сильно пожелтевшими страницами. Мистер Форсберг не без интереса воззрился на старые карандашные наброски ужасных двуликих и многоголовых чудовищ, обитающих где-то среди огненных вулканов.

— Что это? — поинтересовался инспектор.

— Это своего рода — Истина, в едином проявлении. Иного не дано и является ложью, — спокойно ответил старик. — Дорогой мой, вы когда-нибудь слышали о Сером городе?

Инспектор пожал плечами и на всякий случай отрицательно покачал головой.

В церковных вопросах он был полным профаном. Его не интересовали воскресные песнопенья, заунывные молитвы и прочая дребедень об искуплении грехов. В его понятии: добро и зло представлялись не борьбой сложных, и во многом, противоречивых составляющих, я являло собой, всего лишь банальное преступление и справедливую расплату за совершенный проступок. При этом он наотрез отказывался верить в искупление и всемирное прощение, считая, что подобную ересь, выдумали сами люди, чтобы скрыть собственные ошибки и продолжать преспокойно жить в ладах с собственной совестью. Все остальные атрибуты религии, включая заветы и невидимую длань Всеединого — защищающую и карающую всех и каждого, — констебль скромно называл церковной бутафорией. При этом данные суждения, не мешали ему, с интересом относиться к таинственным историям и слухам о потустороннем мире. Он находился где-то посредине между правдой и вымыслом — и принимал на веру лишь то, что мог увидеть собственными глазами.

— Стало быть, просто поверить? — взвесив все 'за' и 'против' заключил инспектор.

— Да.

— Тогда я готов. — Отмахнувшись от назойливых вопросов и сомнений, как от надоедливой мошкары, решился он.

Старик улыбнулся и начал объяснять:

— Наш мир, как и все сущее, имеет обратную сторону. Но также как и обратная сторона любой вещи, нам не видима, пока мы устремим свой взор лишь на одну ее часть. Примером может служить обычная монета: либо 'орел', либо 'решка', мы видим только одну сторону и никогда обе. Также и с оборотным городом. По сути — он, это тень нашего Прентвиля, его зеркальное отображение, которое существует параллельно с нами...

— Кто же его населяет? Оборотни, гоблины или какие другие сказочные твари?— без тени иронии поинтересовался констебль.

— Нет, не гоблины, — хихикнув, сэр Элберт с прищуром внимательно воззрился на инспектора. — Ваше воображение нарисовало этот мир слишком иллюзорным, мистер. Но все гораздо прозаичнее. Он населен душами горожан. Естественно тех, кто почил с миром, заранее не позаботившись о своих смертных провинностях.

— И в чем же соль? — голос Джинкса прозвучал в достаточной мере равнодушно.

Отвлекшись от повествования, старик перелистнул несколько страниц и ткнул пальцем в верхнюю часть текста.

— Вы когда-нибудь слышали о демонах, надзирающих за душами. Доролийцы — властвуют в ночи, а оролийцы — полноправные хозяева дня. Но существует один удивительный факт. Раньше в них тоже теплилась жизнь. Представьте только себе, фантомы тоже имеют чувства, желания, мечты.

— Мечты?

— Оказаться в небесном царстве, — пояснил старик.

— Мне доводилось быть свидетелем подобных разговоров. Если мне не изменяет память, находятся чудаки, которые утверждают, что действительно сталкивались в своей жизни с вестниками из потустороннего мира, — без особого интереса пояснил Джинкс и уткнулся в пустую кружку чая, на дне которой знаком бесконечности сложились несколько десятков чаинок.

— А что если — это и есть истинная правда? Что тогда? Что вы скажите на это, мой милый служитель закона! — сэр Элберт замер.

— Что скажу, — пробурчал констебль. — Скажу, что в таком случае хотел бы оказаться на стороне добра.

Старик разочаровано выдохнул:

— Как все у вас просто, мой дорогой слепец. Это слишком призрачная градация: белое и черное, ночь день они не являют собой границы добра и зла. В том мире не существует ярко выраженного предательства или иного смертельного греха. Мир нашего посмертного существования скорее апатичен ко всему окружающему.

— То есть они — своего рода надзиратели, — уточнил констебль.

— Немного однобокое сравнение, но и оно имеет место быть, — согласился сэр Элберт. — Понимаете, все в нашем мире достаточно относительно. Но, к сожалению между пресловутыми надзирателями и простыми смертными существует огромная пропасть. Мы для них всего лишь инструмент для достижения определенных целей. То, что в нашем мире считается неоспоримым грехом, у них — не стоит и жалкого суона. И если вы хотите докопаться до истинной причины смерти бедняги Невила, возьмите-ка в расчет и тех, кто способен проникать из Серого города, в наш бренный мир.

— Вы говорите так уверено, будто видели их собственными глазами, — пытаясь сбить нарастающее напряжение, неудачно пошутил мистер Форсберг.

Его слова превратились в своеобразный сигнал.

— Мой брат! Он видел демона той роковой ночью! — незамедлительно откликнулась Люси.

Констебль ошарашено уставился на девушку, едва не открыв рот от удивления.

— Чистая правда, мистер инспектор, — подтвердил ее слова старик.

— Простите, но это с трудом укладывается в моей голове, — нахмурившись, произнес мистер Форсберг.

— Но все же укладывается?! — напористый взгляд старика впился в констебля цепкими когтями.

— Что именно?! — вспылил тот. — Ваша напористость или ваши фантазии на тему потустороннего существования?! Хотите, чтобы я поверил в то, что после смерти нас ждет другая, куда более ужасная жизнь под неуемным присмотром кровожадных демонов?

— ...где у нас гораздо меньше свободы и осознания действительности. — Докончил за него сэр Элберт и удовлетворенно пошамкал беззубым ртом. Его взгляд, медленно опустившись, уперся в край стола.

Раздавленный последней фразой, констебль предпринял последнюю попытку отстоять свою точку зрения:

— И у вас есть неопровержимые доказательства? Тогда, почему об этом никто, ничего не знает?!

— Молодой человек, — по-отечески произнес старик. — Я не разделяю всеобщего мнения, что людям как воздух необходима истина. Именно истина, а не лживая правда. Поверьте мне, мы все заложники одной большой системы. В этой жизни политической, в той — религиозной. Те, кто создал все сущее, имеют полное право управлять нами. И также как и здесь, в том мире существуют жесткие правила и законы, дозволенности и непреодолимые табу. Система, мой дорогой друг. И что же будет хорошего, если каждый из нас сможет обладать этими знаниями. — Взяв небольшую паузу, старик грустно вздохнул. — Церковь твердит о заветах и смертных грехах, преподнося загробную жизнь, как деление на преисподню и райские кущи. Мы ведь все знаем, что нас ждет страшный суд. И разве это знание помогает нам не грешить? Так что, мое мнение, как бы мы не верили в жизнь после смерти, ничего не измениться. Черное в нашем мире так и останется черным, а белое — не приобретет серые блики.

Джинкс ощутил, как его руки неудержимо покрываются мурашками. Он украдкой посмотрел на Люси. Девушка, не смея пошевелиться, ловила каждое слово старика.

— Зачем же тогда это знание мне? — внезапно произнес вполне логичный вопрос, констебль.

Старик растеряно пожал плечами.

— Возможно, потому, что вмешательство в наш мир демонов не сулит Прентвилю никакой гармонии. И нам необходимо помешать этому. Иначе завтрашний день, увы, так и останется для нас всего лишь мечтой.

Следом за сэром Элбертом, заговорила Люси. Спокойно, размерено, но в тоже время очень эмоционально:

— Прошу вас расскажите мне, что вам известно. Я же вижу — вы неспроста заинтересовались этим делом, — умоляюще запричитала Люси.

— Именно так, моя дорогая. Констебль обычно не занимается подобной ерундой. По крайне мере так показалось всем со стороны. Так что он, наверняка, располагает некими обстоятельствами... — утешая девушку, произнес старик, не обращая внимания на гостя.

Джинкс ощутил как его прижали к стенке, не оставив ни единого шанса к отступлению. И как только он купился на подобную авантюру? Теперь получалось, что его, без его желания, перетащили на свою сторону, сторонники теории вечной жизни.

'Я, кажется, схожу с ума', — мысленно произнес констебль, совершая очередной необдуманный поступок.

6

Предрассветные улицы города окутанного стальным туманом были абсолютно пусты. Ни единой живой или мертвой души. Только случайный завывающий ветер, скользящий между скрипучих ставень и открытых дверей. В этих местах повсюду рос темный мох, а по небу со скоростью стрелы проносились мимолетные, бесцветные облака. В этом городе редко вспоминали о времени, которое уже давно не заглядывало на здешние улицы, стараясь не вмешиваться в дела Высших. И небесные светила не были властны над низшим миром, оставляя этот удел совсем другим силам.

Сегодня она оделась элегантнее обычного: длинная темно-синяя юбка с крохотным разрезом и жакет расшитый серебряной нитью. Темные волосы были изящно уложены на один бок, а выразительные глаза украшал подобранный со вкусом макияж.

Где-то неподалеку, как необходимый атрибут, дежурил ее верный слуга.

— Доброй бесконечности, острокрылая.

Мужской голос был неприятным, дребезжащим, отталкивающим.

— Я заставила себя ждать. Прости. — Улула сверкнула глазами и жеманно поклонилась.

— Ради приятной вести я готов ждать тебя целую вечность, — гость выплыл из полумрака, словно клякса и вскоре его образ приобрел четкие контуры.

Он выглядел также как и девушка: одет со вкусом, идеальная осанка, плавная, правильная походка — не хуже представителей высшего общества. Лишь длинные светлые волосы, ниспадающие с плеч, никак не сочетались с темным строгим костюмом. И даже изящная деревянная трость, с рукоятью в виде головы орла, казалась не необходимым атрибутом, а всего лишь вынужденной опорой, помогающей гостю при ходьбе.

— Мне никогда не нравился образ обреченного града, — оглядевшись по сторонам, недовольно фыркнула Улула.

— Наши вкусы слишком разняться, острокрылая. Кто-то стремиться к хаосу, кто-то напротив, видит смысл своего существования только в созидании. К тому же ты знаешь, как я люблю рождающее утро!

Девушка улыбнулась уголками губ, но так ничего и не ответила.

— Пойдем, — мужчина протянул ей ладонь и любезно взял под руку.

Сделав один единственный шаг, они очутились совершенно в другом месте. Высокий сводчатый зал был кипельно-белым. Шкафы, стол, стулья, люстры, даже еда имели цвет льда и выглядели как зимний дворец.

Беловолосый помог девушке присесть и мгновенно оказался на противоположной стороне узкого обеденного стола.

Свечки вспыхнули сами по себе. Улула обернулась и небрежно смахнула с плеча несколько острых песчинок. Ее взгляд скользнул по резной двери и плотным подвязанным портьерам. Слуги нигде не было. Раньше Неон никогда не покидал ее ни на секунду, даже когда эта секунда длилась целую вечность.

— Ищешь свою преданную шавку? — раздался резкий голос.

Острокрылая вздрогнула.

— Ты слишком проницательный. Такой проницательный, что аж тошно, — фыркнула Улула.

Подняв белоснежный бокал, собеседник улыбнулся, ослепив девушку идеальными зубами.

— За успех нашего предприятия! — торжественно произнес он.

Они чокнулись. Терпкий, слегка приторный вкус вина наполнил Улулу приятным теплом.

— Я не ценительница, но, по-моему, оно великолепно...

— Ему больше ста лет, — уточнил светловолосый. — Удачный год. Идеальное хранение. Здесь любой станет ценителем.

Улула сделал еще несколько глотков.

Свечи горели бесшумно, словно были немым духом настоящего 'живого' огня. Ни тепла, ни привычного света. Только мутный молочный ореол.

— Мне не очень нравится этот образ, — поморщилась Улула.

— Выбор цвета тут не причем, — предположил светловолосый.

Девушка кивнула.

— Просто здесь веет холодом.

За спиной послышалось тяжелое мерное дыхание. Неон нашел ее. Ему потребовалось лишь несколько минут, чтобы разгадать хитроумное плетение образов, созданных оролийцем.

Девушка почувствовала, как становится спокойнее — со своим слугой она не боялась никого в этом безумном мире.

— Хорошо, перейдем к делу, — щелкнув пальцами, собеседник сверкнул глазами, внезапно ставшими янтарными. Он, несомненно знал, что в неподалеку притаилась одна заблудшая душа, которую приютила, та, которая всегда предпочитала дню, ночь.

— Одиннадцатая жертва, как я понимаю, уже шагнула на очередной виток истории, — произнес оролиец.

— В мальчишке было слишком много противоречий. Именно это его и сгубило, — равнодушно ответила Улула и потянулась к вазе с фруктами.

— А что с Высшим? — поинтересовался светловолосый.

— Его действительно видели в Прентвиле, — рука девушки взяла белое яблоко. Она уже собиралась его укусить, когда оно развалилось в руках, превратившись в шелуху.

Улула ненавидела оролийца за жестокие фокусы. Вечно он окружал себя подобной бутафорией, делая мир лишь иллюзорной картинкой, своего больного воображения.

— Так что же забыл Высший в нашем славном рассаднике порока? — поинтересовался собеседник.

— Он появился в городе, чтобы произнести приговор, — с неким трепетом в голосе изрекла девушка.

— Одной продажной душонкой меньше. Что с того? К чему такое беспокойство, острокрылая?

— Ты всегда был ужасным циником, Гарпий , — фыркнула в ответ Улула. — Я не верю в случайность подобных визитов. А что если он узрел наши поступки? Что если ведает о нашем договоре?

— Ты именно поэтому встречалась с Щеголем?! — зрачки собеседника сделались просто огромными, изменив глаза до неузнаваемости.

— Я всего-навсего заручилась поддержкой, ничего большего, — попыталась оправдаться дорианка.

— Надо заметить, достаточно призрачной, — уточнил Гарпий.

— Пускай так, но у нас нет выбора. Наше положение слишком зыбко, чтобы мы могли тягаться с судьями! — В последний момент голос девушки окончательно дрогнул.

— Хорошо, — мгновенно успокоившись, собеседник склонил голову набок и сделал короткий кивок, незамедлительно добавив: — Осталось всего двое. Постарайся их не упустить, острокрылая.

Девушка ответила согласием.

— И еще о проклятом...

— Что? — Гарпий встрепенулся. — Разве этот затворник перестал вырезать свои поделки?

— Он в Чистилище!

— Где? Ты уверена?!

Увидев ответ, светловолосый вскочил со своего места и, откинув кресло в сторону, схватил трость. Три мощных удара по столу говорили об одном — демон находился в ярости.

— Да как он смел, жалкая душонка!

— Его увели отступники. Эти вездесущие черви вырвались из-под нашего неусыпного ока, — пояснила Улула.

— Предоставь это дело мне. Я разберусь с этой кучкой бунтовщиков, — гаркнул Гарпий и растворился среди безмолвного великолепия жемчужно-белого зала.

Проводив демона внимательным взглядом, девушка, откинувшись на спинку кресла, позволила себе снять напряжение. Теперь можно не спеша сложить все мысли воедино и сделать следующий ход. И пускай сейчас между ними существовал договор, который не могла разорвать ни одна из сторон, светловолосого стоило опасаться.