Ивар перевернул медальон, коснувшись вырезанного на обороте символа — странного, не похожего на руны. Могущественный предмет. Вполне привычный — почти все носили символы своего покровителя. Молот Тора, Копье Одина, Прялка Фригги... Звезда Локи.
— Ты попросила покровительства Отца Чудовищ? — прошептал Ивар, лаская пальцами украшение: выпустить его из рук сил никаких не было. Аслауг понимающе улыбнулась.
— Да. Локи — жестокий господин, но ко мне он всегда был благосклонен. И к тебе...
— Ко мне?! — тут же вспылил Ивар. — Посмотри на меня! Я...
— Когда я зачинала тебя, — женщина заговорила жестко — то видела сон. Ты будешь великим воином! И если сейчас ты немощен, то это не значит, что так будет всегда. Не тебе осуждать господина! Раз назначил такие испытания, то так тому и быть! Значит, так надо! — Аслауг выдохнула, потерев лицо.
— Это теперь твое, — она надела цепочку сыну на шею, заправила медальон за воротник. Поправила шнурованный ворот, пригладила волосы Ивара, всматриваясь в красивое лицо. — У тебя есть то, что сделает тебя великим: ум и характер. Это... — тонкие пальцы сжали колено, — это тоже скоро перестанет быть помехой. Я видела. Ты станешь вождем. Ты будешь участвовать в битвах. И ты умрешь в старости, увидев внуков!
Ивар потянулся к ладони матери, прикрывая глаза. Она всегда в него верила, она всегда его любила и защищала...
— Это теперь твое... — Аслауг коснулась спрятанного под рубахой медальона. — Будь сильным, сын. И помни, Локи не терпит пустых скулений... Но зато он всегда откликается на жертвы.
— Я запомню, мать, — серьезно кивнул юноша, приподнимаясь на руках, чтобы пересесть в тележку. — Я запомню.
Через несколько дней жалкие три ладьи вышли в море, направляясь в Англию, чтобы осуществить месть. Еще через два месяца Ивар возвращался на родину, скрипя зубами от ненависти: Рагнара казнили, а его самого оставили в живых только потому, что он калека.
Родина встретила неласково — насмешками и известием об убийстве матери. Осиротевший юноша, и так страдавший вспышками бешеной агрессии, едва не поубивал ни капли не горюющих братьев. Он сидел в одиночестве после поминальной тризны и сжимал до боли в ладони медальон. Пьяные насмешки какого-то вояки взбесили окончательно — неосмотрительно подошедший слишком близко мужчина не успел увернуться от точного удара ножом, распоровшего ему горло: пусть ноги у Ивара были слабыми, к рукам это не относилось.
— Локи! — прошипел Ивар, остервенело вонзающий в труп нож. — Жертвую! Жертвую! Жертвую!
В ушах рассыпался искрами сухой смешок.
— Принимаю...
Ивар очнулся, пораженно уставившись на окровавленные руки и месиво перед собой. Он пошевелился, с неожиданным страхом ощущая, что ноги... Они...
На красивом лице расползалась широкая злобная усмешка.
Через полгода Ивар Бескостный впервые в жизни встал на собственные ноги и сделал первый шаг.
Это было... Восхитительно. Он даже слов подобрать не мог, чтобы описать то, что чувствовал. Ничто не могло сравниться с этим мигом, наставшим после долгих месяцев боли и отчаянного стремления к победе.
Локи действительно был жестоким господином. Да, он принял жертвы, принесенные Иваром — все знали, что Отец Чудовищ любит вкус крови, боли и смертей, вот только дары, которыми он одаривал тех, кто осмеливался просить его покровительства, всегда были своеобразными.
Сам Ивар просто понял, что ему надо делать, чтобы встать на ноги. Знание вложили в голову, как сокровище в сундук, и только от него зависело — принесет ли это сокровище пользу или так и останется валяться бесполезным хламом.
Ивар помнил слова матери о том, что Локи не любит пустых скулений, хотя жертвы принимает, поэтому, проснувшись, долго лежал в кровати, вспоминая мельчайшие подробности снова и снова, пока не запомнил все в точности.
Все последующее время Ивар посвятил работе над собой. Он не обращал внимания на сборы в поход, на насмешки братьев... Ивар ел, спал и тренировался до кровавых слез — вся его жизнь теперь подчинялась строго определенному расписанию. Он ловил ускользающую энергию, так, как ему снилось, гонял ее по телу, вбивал в ноги, раз за разом. Первые недели ничего не получалось, но он отбрасывал отчаяние и вновь и вновь делал и делал странные колдовские упражнения, в дополнение к которым приходилось еще и разрабатывать вялые мышцы ног.
Слабые, не используемые как положено, они отказывались подчиняться, а кости гнулись, словно ветви дерева. Ивар грыз подушки, орал в пустоте своей комнаты, но характер у него был твердый, и юноша не отступал.
Пока однажды не почувствовал, как в левой икре слабо царапнуло.
Потом прострелило болью правое колено, на фоне постоянных мучений, испытываемых с рождения, почти незаметно, но Ивар нутром чуял разницу. Он заставлял себя приседать, вставать, пытаться идти или ползти, он представлял, как его кости становятся крепче с каждой минутой, с каждым днем. Дошло до того, что даже ночью, во сне, он продолжал тренироваться, пока однажды не встал, покачиваясь, и не сделал первый самостоятельный шаг.
Это была победа. Слаще которой ничего не было.
Окрыленный успехом, Ивар удвоил усилия. Мышцы на ногах окрепли, икры и бедра перестали быть тощими тростинками, представляя собой жуткий контраст с сильными руками и торсом. Юноша тренировался до изнеможения, осваивая свое тело, меч и секиру.
Насмешники резко заткнулись — теперь, когда Ивар запросто мог дойти до обидчика и оторвать ему голову, все, кто раньше ни в грош не ставил калеку, неожиданно вспомнили о том, что держать язык за зубами полезно для здоровья. Да, пока что Бескостный не мог так быстро и долго ходить и бегать, как остальные, но ничто не мешало ему элементарно запомнить обидчика, выждать — и устроить гадость, зачастую со смертельным исходом: жизнь на коленях хорошо научила калеку сначала думать, а потом действовать, хотя вспышки бешеной ярости никуда не исчезли.
Но если раньше они просто бессильно выплескивались в пространство, то теперь без труда находили жертв. Уже через два года Ивар ни в чем не уступал своим братьям, а зачастую и превосходил — его таланты развивались семимильными шагами. Невзирая на свое почти берсеркерство, он все больше развивался как военачальник. Удачливый, коварный и крайне непредсказуемый.
Ивар завел себе колесницу, с легкостью управлял начавшими стекаться под его начало воинами и стал потихоньку воплощать в жизнь все те планы, о которых мечтал бессонными ночами. Обидчики мерли как мухи, один за другим.
Первой была Лагерта, убившая Аслауг. Ивар мать боготворил и ее смерть не простил. Он вызвал бывшую супругу своего отца на поединок и показательно убил, практически разрубив на несколько частей. А после, копируя поведение Лагерты, устроил покойнице пышные похороны: в конце концов, она была ярлом. Заслужила.
Следующим на очереди стал Элла. Самонадеянно решивший остановить вторжение северян король просчитался. Ивар протянул его по полю, привязав веревкой к колеснице, а затем еле живого мужчину показательно казнили. Ивар лично вырезал 'Кровавого орла' — подрубил ребра, выворачивая их наизнанку, вытянул легкие, перебил руки и ноги пленнику.
Элла умирал в жутких мучениях, а Ивар смеялся, вздымая к небу окровавленные руки, и в голос благодарил Локи. Не за победу или неудачу врага, нет. За то, что ему дали возможность осуществить месть самостоятельно. Братья только мрачно переглядывались, нервно щупая амулеты, слава Ивара, как удачливого вождя, росла, а сам он продолжал тренироваться, не собираясь терять ни единой капли своей силы, чуя одобрение своего покровителя.
Вскоре он уже захватил Йорк, злясь, что Эгберту удалось покончить с собой до того, как город был завоеван. Попытки сына Эгберта Этельвульфа отбить свои владения были безуспешны: Ивар действительно очень умный и коварный военачальник. Он держал город в кулаке, пока не надоело, а потом уплыл с братом Хвитсерком в Вестфольд, где его торжественно провозгласили ярлом, передавая официально власть над владениями покойной Лагерты. Еще год назад Ивар бы отказался от этого, считая, что трон ему не нужен — наследников-то не предвиделось. Но теперь он вошел во вкус: если получилось стать воином, то кто сказал, что не получится стать мужчиной во всех смыслах?
Каттегат перешел под руку молодого ярла, который уже прикинул, как станет конунгом. А что? Лагерта смогла, и он сможет. И плевать с горки он хотел на планы Прекрасноволосого: мало ли что там Харальд планирует, мало ли чего ему хочется. Ивар и сам отлично сможет объединить разрозненные земли под своей рукой.
Впрочем, после размышлений Ивару пришлось признать, что это не совсем то, чего он желает. Поэтому он передал власть Хвитсерку, бросив клич всем тем, кто хочет славы, подвигов и богатства, и возвратился в Англию — завоевывать свое собственное королевство.
Йорк вновь склонился перед его воинскими умениями, и Ивар лично принес в жертву Локи сына и внуков покойного Эгберта, провозглашая себя конунгом, а затем и королем.
Пришла пора собирать наследство для своих будущих сыновей.
Следующие годы Ивар пахал, как проклятый, приращивая владения и обороняя нажитое от слишком наглых врагов. Он быстро стал силой, с которой всем приходилось считаться, оставаясь таким же бешеным, как и в юности — даже годы не смогли укротить его неистовый характер.
Звезда Локи сияла на его груди, и Ивар регулярно приносил покровителю жертвы: на поле боя, в темницах... Везде, где была возможность. Но никогда и ни о чем не просил. Все свои богатства, славу и умения он заработал сам, тяжким трудом, не получил в подарок, и Сигругг с Сигфритом обоснованно гордились своим отцом.
* * *
882 г. н. э.
Ивар с трудом повернул голову, рассматривая нежданного ночного гостя. Высокий, стройный как ясень. Волосы цвета выбеленных солнцем костей. Глаза — как осколки ясного неба. Черная броня под длинным плащом.
— Здравствуй, Ивар, — посетитель сел на край кровати, протестующе скрипнувшей под его весом. — Вот мы и встретились.
— Здравствуй, Звездноглазый, — прохрипел Ивар, с трудом ворочая языком: болезнь его доконала.
— Готов к Вальхалле? — небрежно осведомился Локи, закинув ногу на ногу, внимательно разглядывая лицо умирающего. Ивар фыркнул.
— Что я там делать буду? Пить, жрать и за валькириями таскаться? Скучно! Нет, я останусь здесь.
— Хм... — улыбнулся Локи, наливая в кубок воды и помогая Ивару утолить жажду. — Хорошее решение.
Он встал, оценивающе разглядывая наблюдающего за ним Ивара.
— Ты был правильным и хорошим подопечным... — Локи слегка наклонил голову. Голубые глаза медленно наливались золотым сиянием. — Приносил вкусные жертвы... Никогда не клянчил. Всегда шел вперед... Я сделаю тебе подарок. Даже два.
— Какие? — настороженно сощурился Ивар, закашлявшись.
— Первый будет для тебя и твоих потомков... Второй, — губы божества растянулись в ехидной усмешке, — снова для тебя. Посмотрим, что из этого выйдет?
— Посмотрим! — азартно сжал медальон Ивар. — Эй, слуги! Сюда!
Локи отступил на шаг, растворяясь в густой тени, а умирающий Бескостный принялся отдавать распоряжения вбежавшим слугам.
Сыновья исполнили волю отца, похоронив Ивара в самом слабом и уязвимом месте королевства. Над его могилой насыпали огромный курган, а скальды пели, что конунг остался охранять покой своего королевства, и пока он лежит здесь, враги не завоюют Англию.
Годы шли, королевство пробовали на прочность, но захватчики ломали зубы об этот крепкий орешек, пока в 1066 году не пришел Вильхьяльм Бастард. Нормандец отнесся к легендам крайне серьезно, учел судьбу предшественников, в частности, конунга Харальда, сломавшего шею в завоевательном походе, и первым делом приказал разрыть курган.
А потом долго глядел на нетленное тело, лежащее в рассыпающемся в труху гробу. Ивар все так же был одет в богатые одежды и тяжелые украшения, на груди покоился меч, стиснутый костлявыми руками. Его со всеми почестями переложили на огромный погребальный костер, сложенный из мощных бревен, притащенных со всей округи и щедро политых маслом.
Пламя поднялось до небес, и стоящим вокруг людям мерещился полный ярости недобрый взгляд. Оставшийся пепел вывезли в море, рассыпав с прославляющими покойного песнями, и никто не видел высокого блондина с жестокой, предвкушающей ухмылкой на лице, наблюдающего за церемонией, стоя на поверхности воды. И лишь после этого Бастард начал завоевательный поход, увенчавшийся успехом.
А Локи поднял бокал за здоровье своего любимца, готовясь ждать, чем закончится его шутка. Что-то подсказывало, что пройдут годы и годы, пока не наступит развязка.
Так и произошло.
* * *
Прошлое
Что понадобилось Одину в Муспельхейме, Люк, если честно, так и не понял. Огненный мир, похожий на милый сердцу Люка Мустафар, вызывающий в памяти столько воспоминаний!
Лава, вулканы, пепел и скалы, огненные реки, текущие ручьями металлы. При этом раскаленный шарик был населен, правда, живность там обитала своеобразная. Огненные великаны и демоны, возглавляемые Суртом, или, как его еще называли, Суртуром.
Этот ад входил в Девять Миров, вот только Одину хватало мозгов не считать его своим владением. Даже если и хотелось так заявить. Жить там асам и ванам, а также всем остальным, было невозможно, включая и самых сильных и откровенно тупых йотунов и турсов с троллями. Обитателям мира-вулкана такое положение дел было только на руку: к ним не лезли, но и сами они никак не могли куда-то лезть, к своему огромному огорчению.
Впрочем, зачатки дипломатических отношений Асгарда с Муспельхеймом все-таки были, изредка Один наведывался в гости, не заморачиваясь ожиданием ответного визита. В этот раз он даже взял с собой Тора и Локи: одного — чтобы представить как Наследника, второго... за компанию. Чтобы набирался опыта в дипломатии и вообще.
Люк разжижением мозга не страдал никогда и в будущем тоже не собирался, в благие намерения Всеотца выучить найденыша полезному он просто не верил. Вернее, не так. Верил, что Один решил, что путь дипломата для приемного сына, который потихоньку начал впадать в немилость, предпочтительнее. Чем... Не важно.
Охлаждение со стороны аса было незаметным, но Люк слишком долго варился в политическом котле и слишком рано стал ситхом, чтобы не искать во всем двойное, а то и тройное дно. Один начал сравнивать. Что и с чем или кого с кем — непонятно, но эксперимент с Фенриром стронул какие-то воспоминания, и теперь Люк чувствовал медленное нарастание недоверия всем своим естеством.
Пока что это было только зернышко... Но любое зерно, если его поливать, рано или поздно прорастет. А потом и заколосится.
Тор ничего не замечал, но Люк и не рассчитывал, что его молочный брат хоть что-то заметит. И в принципе, ситх его понимал. Асы жили долго. Крайне и крайне долго. И результатом такой длинной жизни была... инфантильность, если это можно было так назвать. Они быстро вырастали физически, но вот психика... Здесь все было гораздо медленнее. Если у тебя впереди тысячелетия, мир вокруг не меняется, то зачем спешить? И куда?
