Спасти Ссср ч4

Ирина, по крайней мере, смогла создать нормальную семью. Есть внучка, и я знаю, что должна быть еще одна. И будет развод. В девяносто третьем, самом страшном году российской независимости. Не надо спрашивать, почему.

Надо сделать так чтобы этого не было. Чтобы семья моей дочери, как и десятки, сотни тысяч других семей — сохранились...

Ирина работала в больнице, старалась не выделяться — в отличие от матери, которая всегда старалась быть на виду. Когда она зашла в кабинет... я испытал привычное уже мимолетное чувство страха... кто знает родителей лучше, чем ребенок. А что если она меня разоблачит. С другой стороны — а кто поверит, что в голове Михаил Сергеевича — сейчас чужой разум человека, погибшего пятьюдесятью годами позже? Никто не поверит, в психушку свезут за такие слова — я бы и сам не поверил. А кто поверит, что в девяносто первом может рухнуть СССР, а через тридцать лет начнется война России и Украины? Если кому сейчас сказать, что начнется война России и Украины — можно в морду за такие слова получить.

— Ирина... садись. Чай будешь....

Не знаю даже как обращаться — потому буду пока официально. В конце концов — нас в академии учили находить контакт с незнакомцами. НЛП учили. Применять такое к собственной дочери... мерзость конечно.

А что делать?

Принесли чай, варенье, сладости — мне с мусульманских республик многое приходит. Ирина тайком осматривалась, я вдруг понял, что она никогда не была в рабочем кабинете отца.

— Пойдем, проведу, покажу всё...

Рабочий кабинет генсека — целый комплекс помещений, секретари, причем у меня три секретаря получается — как Генерального секретаря ЦК КПСС, как зама Предсовмина и адъютант от Минобороны, положенный Верховному главнокомандующему — причем он не носит ядерный чемоданчик, для этого отдельный офицер. Зашли в комнату охраны, куда я распорядился отдельно стол поставить, холодильник и чайник. Офицеры дежурной смены вскочили.

— Несите службу, ребята — по-доброму сказал я

Зашли в комнату отдыха — их, кстати, тоже две. В одной был диван, приготовленный для сна. Лучше нет повода, чтобы начать разговор о наболевшем

— Ты теперь здесь ночуешь?

— Бывает.

...

Я показал на кресло.

— Садись. Рассказывай, с чем пришла.

— Я у мамы была...

— И как она?

Ирина печально посмотрела на меня

— Вы теперь разъехались? Вместе не живете

Я покачал головой

— Не так. Это мама уехала и не живет вместе со мной. И я не знаю, почему.

— Разве не знаешь?

Я пожал плечами

— Пап, я вас никогда не мирила даже. Что произошло?

— Произошло то что в один прекрасный день я вернулся на дачу и не нашел там маму. И теперь мне грозит взыскание по партийной линии за распад семьи. А так как ты уже взрослая — я еще налог за бездетность платить буду.

— Папа... ты правда не понимаешь, почему мама ушла?

— Ира, я не хочу понимать. Я хочу честности в отношениях. Честность в отношениях — это когда ты говоришь, что тебя не устраивает, а не заставляешь мужа гадать. Мне некогда гадать, понимаешь?

Ирина смотрела на меня

— Пап, ты что, разлюбил маму?

— Нет, конечно.

— Просто ты всегда ей уступал.

Я вздохнул, тяжело и выразительно, хоть на сцену...

— Папа...

— Ира, пойми. Человек не может быть дома одним, а на работе другим. Здесь мне уступать нельзя понимаешь? Практически никогда и ни в чем. И дома я тоже уступать больше не буду. Не могу просто не имею права. Если твоя мама придет и скажет, что ее беспокоит — мы попробуем это решить.

— Она не придет.

...

— Ты не понимаешь, почему? — разозлилась Ирина — она гордая!

— А я значит не гордый.

Почему то эти слова... я ее как будто ударил

— Ира.

...

— Ты в любом случае останешься моей дочерью. Моей и мамы. Понимаешь? Это никто не изменит...

Но Ирина, ничего не сказав, вышла в кабинет. И ушла...

Странно... вот вроде чужой человек — а мне, почему то больно. Может потому что в той жизни обделил господь детьми, а тут дал — а я что сделал с семьей? И что, плохой семьей? Да нет — хорошей, любящей...

Водителя у Ирины не было, как и служебной машины — но своя у нее была. В Кремль ее не пустили, оставила на стоянке. Рядом стояли интуристовские автобусы, гомонили туристы, ловившие виды своими зеркалками. На нее никто не обращал внимания, как выглядит дочь Генерального секретаря почти никто в СССР и на Западе не знал. Рухнув на сидение машины, она расплакалась.

Там, в кабинете — сидел чужой человек.

Она это сразу почувствовала — никогда папа так не говорил про маму. Он нуждался в ней буквально физически, не мог без нее существовать. Звонил ей на работу, и она чувствовала, что близость отца и матери закреплена на каком-то невидимом человеческому глазу уровне, они словно были сшиты невидимыми нитями.

А сейчас в кабинете — сидел совершенно чужой человек. Она не почувствовала в его словах любви к маме — только холод и какое-то раздражение

Папа бежал бы на край света за мамой...

Что же с людьми делает власть...

* Финские часы, их предпочитает американский спецназ. Это скорее не часы, а портативный мини-компьютер, и в некоторых есть даже такая функция как определение примерного направления выстрела по звуку

** В реальности Гордиевский бежал парой месяцев ранее

Некоторое время спустя

Зима 1986 года

Ольстер

Зима. Страна битых стекол. Пронизывающие ветра и ранняя темнота...

Северная Ирландия во всей ее красе...

Сказать, что никто уже не помнил, с чего все началось... здесь все всё прекрасно помнили, раны еще 1916 года были свежи как будто их нанесли еще вчера. Никто не знал, что будет в будущем, и не хотел знать. Обострение болезни — длилось уже десять лет и все знали, что за этими десятью пройдут еще десять, а потом еще и еще. Англичане — парни с жесткой верхней губой, но их упрямство — ничто перед ирландским упрямством...

Молодой, на вид лет тридцати человек — сел в автобус на одной из ничем не примечательных остановок, за исключением того что она была из бетона — хоть какая-то защита в случае взрыва или обстрела. Автобус был совершенно не английским — одноэтажный Бристоль, белый с синим, похожий на советский ЛАЗ — 695. И бурчал мотором он точно так же.

Молодой человек был нездешним — чисто выбритый, загорелый — тем самым загаром, который въедается в кожу от долгого пребывания на солнце, от того он сильно был похож на испанца или итальянца. Одет он был в широкие, туристские штаны и крепкую, с капюшоном куртку, на ногах ботинки армейского образца, как у скинхедов или футбольных болельщиков. По-английски он говорил с континентальным акцентом, но вряд ли можно было понять, каким. Возможно, немецким.

Еще год назад — он служил в совсем других местах. Где палящее солнце, где пыль, где песок, и меж тобою и смертью последний рожок. Афганские моджахеды давали за его голову сто, затем пятьсот тысяч афгани. Он считал это забавным...

Английский он выучил быстро — спецкурьер ЦК КПСС должен был знать минимум два иностранных языка, причем английский — обязательно. Он знал немецкий и еще пять языков — во Львове это считалось нормальным...

Документы у него был на имя Моргана Фримена, уроженца Ливерпуля. Неизвестно, почему именно этот город — но это дало ему неделю пребывания в Ливерпуле, чтобы закрепить легенду. Он даже побывал на том самом переходе...

Автобус был старый, едва тянул. Двери хлябали. Остановки объявлял не водитель, а кондуктор. Поделившись с усталой, невзрачной женщиной мелочью — он занял место, поднял капюшон и погрузился в себя.

Здесь все — были погружены в себя. Не видеть, не слышать, не спрашивать. Благодарить Бога за каждый прожитый день. Не привлекать внимания хищников всех родов и видов

Но хищники сами находили тебя, устремляясь как акулы на кровь.

На очередной остановке, в салон вошли трое. Все трое — здоровые, один бритый наголо, все в тяжелых ботинках Доктор Мартенс и коже. За проезд они платить и не подумали. Один откашлялся и смачно харкнул на пол, второй, пройдя по салону, пнул по ножке сидения, на котором сидел странный незнакомец

— Ты кто такой? Ты местный?

Незнакомец не ответил, он сидел, будто йог на медитации, погруженный в себя.

— Выйдем на следующей. Есть базар.

Дверь прощально хлябнула, и автобус взвыл мотором, с облегчением прощаясь со странной четверкой. Впереди, перед остановкой — стоял старый Ровер, фары его были выключены, но двигатель работал

— Туда иди, мужик...

— Погоди-ка...

Один привычно схватил лоха, второй — обшмонал карманы

— Ничего — сообщил он чуть растерянно — даже документов нет

— Э, мужик! Ты кто?

...

— Ладно, сади его в машину. По виду похож, а дальше старшие разберутся...

Хулиганы — они относились к PAGAD, люди против гангстеризма и наркотиков, общественной организации созданной ИРА для прикрытия — насмотрелись полицейских приемов и в кино и в жизни и пытались вести себя так же как полицейские. Кроме того они были расистами и в их понимании — в их руках был итальяшка, существо стоящее на заведомо более низкой эволюционной ступени. Сколько раз они доказывали это, пробивая выезда в Европу — там в некоторых странах для противостояния британским футбольным болельщикам мобилизовывали армейские части.

Один из них попытался посадить чужака в машину, как это делают в полицейских боевиках — и понять не понял, да и не успел, как он оказался вдруг с вывернутой рукой. А через секунду — по челюсти прилетело автомобильной дверью, и стало не до понимания.

Второй, наголо бритый, на головку выше чужака, уже садился в машину и тоже ничего не успел сделать, даже развернуться — получил сильный пинок по кобчику и завыл, вывалившись из машины. Третий и четвертый — поняли, что все идет совсем не так как они рассчитывали — но чужак, каким-то невероятным образом, подпрыгнув на месте и перекувыркнувшись через крышу машины, оказался перед ними. Двое — мешали друг другу, атаковать мог только один. Третий получил удар растопыренными пальцами в глаза, а потом — классический, в солнечное. Четвертый — единственный без штампа "УБ*" в паспорте, который привел машину — попытался выхватить пистолет, но не успел. А когда пришел в себя — дуло его египетской Беретты смотрело ему прямо в лицо...

Чужак отступил на шаг и осмотрелся. Было темно, единственными источниками света на улице были окна домов, фонари были давно разбиты. Улица была пуста. Какая-то припозднившаяся женщина, увидев, что происходит, развернулась и бросилась бежать, каблучки цокали в темноте. Весь город жил в атмосфере непроходящего страха...

Время у него есть. Пусть, может быть и немного.

Взяв водителя за рубашку, он рывком поднял его, немного стукнув головой об машину

— Ты кто такой, придурок?

...

— Будешь молчать, и завтра твое фото и фото твоих приятелей будет напечатано в газете. Под заголовком: "Жертвы дикарей"...

— Спокойно, мужик...

Вместо ответа чужак взвел курок пистолета

— Это ты спрашивал Микки Стивенса в баре?

— Не помню.

— Микки сказал, тебе чтобы ты ехал в автобусе, так? Мы те, кто должны тебя встречать.

— Все четверо?

— Мужик, это опасный город

Незнакомец хмыкнул

— Из-за тебя что ли? А эти твои приятели?

— Они со мной. Поодиночке в городе не ходят

— Микки должен был передать мне что-то. Что?

От страха — водитель это забыл, но тут же вспомнил

— Он просил передать, что лучший кофе не в Париже, а в Константинополе.

Незнакомец спустил курок с боевого взвода

— Где будет встреча?

— Далеко. Почти час ехать.

— Тогда не будем терять время. А эти пусть валят.

— Они мне нужны

— Обойдешься.

Поняв, что лучше не испытывать судьбу, водила угрюмо кивнул

— Пушку верни? Она тут дорого стоит.

— Обожду. Поехали

Когда красные стоп-сигналы машины растаяли во тьме трое, с грехом пополам поднявшись, и поддерживая друг друга, перебрались на ту сторону дороги и стали ждать автобуса. По крайней мере, двоим было не обойтись без медицинской помощи.

Ехать действительно пришлось немало — час в дороге, хотя расстояния на острове небольшие. Плутали по дорогам, чтобы сбить возможную слежку. Дороги тут были узкие, едва две машины разъезжались. Где-то обсаженные кустарником, где-то — по обе стороны были каменные заграждения по пояс. Любой британский солдат знал, как они опасны.

Наконец, они перестали петлять и въехали на какую-то заброшенную ферму. Из-за туч — вылезла, растелешилась луна, заливая мир серебряным, потусторонним светом...

На ферме их ждали трое. Черные куртки, ухмыляющиеся, наглые, преступные лица. Все трое с оружием — М1, Стерлинг и М16. Дешевые отморозки, расходный материал вялотекущей партизанской войны, а так же религиозной, социальной и всякой прочей. Они уже не представляют другой жизни, в десять лет они кидали камни в британских солдат, в тринадцать — пятнадцать совершили первое серьезное преступление, впереди — пуля или пожизненное в Лонг Кэше. Лучшее что для них можно представить — уехать в Бостон и начать все с чистого листа. Но и там многие попадут в итоге в тюрьму...

— Эй, Майк — поприветствовал прибывших один из них — все в порядке? Что с рожей?

— На одного козла нарвался. Где старшие?

— Сейчас будут...

Сейчас — растянулось на полчаса, здесь все соблюдали осторожность, везде были свои глаза и уши, и не приходилось сомневаться, что вокруг фермы полно соглядатаев, ищущих признаки военной или полицейской операции.

Наконец — откуда-то из темноты на лунный свет вышел средних лет мужчина, коренастый, со светло-рыжими волосами...

Адам Риордан, член Совета армии. Первое убийство совершил в тринадцать лет, сейчас ему тридцать девять. В его профессии — дожить до таких лет большое достижение.

По сути — он мало чем отличался от любого из полевых командиров Пешаварской семерки. Но он был нужен.

Риордан близко подходить не стал. Опытный

— Кто ты?

— Человек.

Риордан вышел из себя — он вспыхивал как порох, национальный характер сказывался

— Приятель, тут в окрестных холмах немало таких шутников схоронили.

— Вам нужно оружие или нет?

Риордан хмыкнул

— Оружие нужно всем и всегда. Ты продаешь или...

— Или. Вы получите оружие бесплатно — первую партию. Затем получите еще — но только если будете прислушиваться к нашим советам.

Риордан пнул ногой сухой ком навоза, он рассыпался

— Если ты думаешь, что сможешь купить нас своими коммунистическими бреднями, то глубоко ошибаешься. Лично мне вся эта хрень до одного места, да?

— Тебе нужно оружие или нет?

Риордан никак не мог поймать нить разговора.

— Где оно?

— Не здесь.

— А ты кто?

— Я должен вам передать. И научить пользоваться. Потом я уйду. Условие — использовать полученное оружие только против военных объектов