| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Широким шагом, машинально на ходу прижимая к борту шинели левую руку, будто шашку поддерживая, он неторопливо пошел вправо от меня, своим орлиным артиллерийским взором практически точно оценив перпендикуляр к направлению на наблюдаемую цель.
За ним, торопливо разматывая размеченный мною через каждые десять метров провод, пригибаясь, на полусогнутых ногах дробненько посеменил Вася Кирдяшкин с телефонным аппаратом в руке и, солидно ступая, могуче двинулся разведчик Элпидифор со второй буссолью на боку и треногой за плечами...
Торопливо достав буссоль из круглого брезентового чехла, я стал аккуратно прикручивать круглое металлическое яблоко в шаровую опору.
— Так Цто, товарищ командир, я сейчас тебе боле пока не нужен? — деликатно спросил меня красноармеец Малахий.
— Не нужен! Ложись! мать твою!— не поднимая головы, ответил я.
— Ети свою, дешевле будя! — ответил мне разведчик, снимая с плеча карабин. Потом он аккуратно обошел меня, встав так, чтобы загородить собой от пуль белофиннов, поднял карабин, выстрелил куда-то в сторону вражеского берега, передернул затвор, выбросив на снег горячую, красивенькую гильзу, снова поднял карабин, еще раз выстрелил. Опустил карабин к ноге, сел, будто подламываясь, на землю. Потом лег на бок, подтянув ноги к животу; тихо, чтобы мне не мешать, захрипел. И умер.
... Внимательно выравниваем буссоль, выгоняя серебряную бусинку воздуха в круглом стеклышке уровня на середину. 'Пузырек на середину'— командовали мы сами себе в юнкерском, укладываясь вверх пупками на койки... Теперь ориентируем. Стрелочку снизу открутить, ага, побежала, миленькая... север у нас сегодня будет там, где солнце восходит! Зачем? А для единообразия, ха-ха.
Теперь верхнюю половинку буссоли на 30-ноль, наводим на цель, смотря поверху монокуляра... а теперь и в монокуляр можно взглянуть...
Лучше бы я не смотрел. Река просто КИПЕЛА! Взбивая кроваво-белую пену, свинцовый град неутомимо колошматил по её окрасившимся русской кровью водам...
Все те разведчики, кто всего минуты назад бестрепетно бросились в ледяные волны, были уже мертвы.
Но нет, не все! Вдруг у вражеского, уходящего вверх крутого берега всплыл из кипящей воды окровавленный, израненный человек. Он схватился слабеющей рукою за покрытую изморозью ржавую рельсу, подтянулся и с усилием просунул в щель между ней и соседней рельсой что-то черное, продолговатое. Потом обернул к нашему берегу свое облепленное слипшимися волосами лицо, что-то неслышно прокричал, прощально взмахнул рукой...И тут же на этом месте высоко поднялся грязно-водяной, подсвеченный изнутри огнем столб взрыва!
Когда он опал, то стало видно: часть эскарпа обрушилась, открывая проход вверх, на вражескую твердыню.
Немедленно оставшиеся в живых политруки подняли красноармейцев в атаку, но увы! Они даже не смогли добежать до воды ... Те, кто поднялся, все до одного полегли у самого берега.
Прикрывавшие их огнем танки, которые колотили и колотили из башенных орудий по вражьему берегу, вспыхивали один за другим. Вот из ближнего танка вывалился из верхнего люка башни танкист в черном, дымящемся комбинезоне, упал на снег, катаясь по нему, потом с огромным трудом поднялся, оперся о гусеницу, выхватил из брезентовой кобуры револьвер, выстрелил в сторону врага и вдруг опрокинулся навзничь, скребя черную обнажившуюся землю своими почерневшими, обуглившимися пальцами...(Это вело огонь замаскированное 40-мм орудие ПТО 'Бофорс' из бетонированного гнезда слева от нашего ДОТа. Прим. Переводчика)
Дивизионные артиллеристы, прикрывая нас, очень быстро нащупали вражеское орудие и мгновенно просто засыпали его осколочными снарядами. (Орудие не пострадало, но расчет, бросив его, сбежал. Прим. Переводчика)
У моих ног неожиданно затрещал полевой телефонный аппарат:
— Это Вы, Вершинин?— схватив трубку, довольно глупо спросил я.
— Нет, это звонит Грета Гарбо.,— Донесся из телефона ехидный голос подполковника.— Хочу пригласить Вас в Гранд-Отель выпить по бокалу сухого мартини... Ну как, готовы? Посмотрите-ка тогда на меня...
Я установил визир на 15-ноль и внимательно посмотрел. Поднял левую руку, и подполковник передвинулся чуть влево, выходя в центр перекрестия... хорош! Можно мерить угол.
Подполковник нагнулся к монокуляру, несколько раз, наводя его на цель то справа, то слева, сделал необходимые измерения, потом поднял трубку:
— Так, дирекционный...
В эту секунду черный разрыв встал между мной и Вершининым... Когда вздыбленная земля упала, я увидал, что и комбата, и треногу буссоли просто смело осколками. Я отчаянно, до боли в руках сжал телефонную трубку
— Командир! Ты меня слышишь? Отзовись!
Трубка мертво молчала...
Вдруг к черной дымящейся воронке кинулся юркий Вася Кирдяшкин. Он нагнулся, поднимая куски оборванного провода, но тут новый разрыв встал почти на том же самом месте и закрыл его черным смертным занавесом ...
Когда разрыв опал, Васи не было видно.
Но телефон вдруг снова ожил!
— Голубчик, ну где же Вы там? Я уж боялся, что вовсе не отзоветесь. Готовы? Слушайте. Дирекционный угол на цель тринадцать-двадцать семь!
— Понял, тринадцать-двадцать семь!
— Да. Врежь ему хорошенько за нас, сынок...,— донеся до моего уха из трубки почему-то затихающий голос комбата.
... Отлично, значит, исчисленная дальность до цели будет 724 метра! Да для нас, это прямо в упор!
Сейчас установим орудие, и мы его... ГДЕ ОРУДИЕ?
Холодея от ужаса, я обернулся... Позади меня, метрах в двухстах, размотав сбитую гусеницу, чадно горел тягач. У его сбитого на землю капота чернело тело убитого водителя...
И, пока я бежал к замершему посреди поля 'поезду', у меня в голове крутилась одна мысль: 'Один снаряд, только один финский гаубичный снаряд... и все пропало!' (Именно в этот момент наша батарея прекратила огонь. Расстреляв при отражении вчерашнего штурма два боекомплекта гранат, майор Вайтемайнен заблаговременно послал машины на артсклад. Но по дороге они были перехвачены каким-то коммерсантом, который дал много денег, и вместо снарядов наши 'форды' повезли к линии фронта ящики с клюквенной водкой 'Финляндия' Прим. переводчика)
...Когда я подбежал к тягачу, Петрович уже с помощью ломика расцепил передок со станиной. Обернув ко мне свое почерневшее от копоти лицо, он яростно прохрипел:
— Ничто! Докатим на руках!
— Не сможем...,— со стоном боли вырвалось у меня из груди.
— Как так? Зачем не сможем? Или мы не русские?!— воскликнул старый серб.— Ко мне, детушки!
— Форверст, камераден!— звонко подхватил политрук Ройзман.
Со всех сторон, отвечая на зов старого матроса, стали подбегать красноармейцы. Облепив громадное тело пушки, они, как муравьи соломинку, со всех сторон окружили её... Поднатужились... Нажали... И ничего!
— Эй, дубинушка, ухнем...— вдруг завел Ройзман.
— Эй, зеленая, сама пойдет, сама пойдет!— ответил ему нестройный хор голосов.
— Подернем, подернем, да... ухнем!
И случилось чудо... Скрипнув гусеницами, 'Наташа' сначала медленно, затем все быстрее и быстрее поползла по полю...
Увидев, какое чудовище русские вытаскивают на позицию, белофинны вообще обезумели! Пулеметный огонь стал сплошным, беспрерывным. Пули звенели и пели в воздухе, цвенькая о металл, глухо шлепая по людским телам... Раненые красноармейцы падали на землю, иной раз спереди, и тогда гусеницы орудия, с чудовищным чавканием давя их, прокатывались прямо по человеческим телам...
И в этом безумии слышался хриплый голос Петровича:
— Наверх вы, товарищи, все по местам!
— Последний парад наступает...
И ему отвечал такой же хриплый и такой же безумный голос Ройзмана:
— Auf Deck, Kameraden, all' auf Deck!
— Heraus zur letzten Parade!
— Врагу не сдается наш гордый 'Варяг'!
— Wir brauchen keine Gnade!
— Стой!— наконец, скомандовал я.— К бою!
Развернув орудие на врага, оставшиеся в живых батарейцы закрепили станины, насколько это было возможно, вбивая сошники в землю.
Петрович рывком забросил свое щуплое тело к прицелу, а политрук рысью бросился к боковому НП, от которого зловеще более не доносилось ни звука.
— Бетонобойным!
— Заряд полный!
— Угломер тридцать-ноль!
— Уровень тридцать-ноль!
— Отражатель ноль!
— Прицел пятнадцать!
— Наводить под основание холма!
Вскочив на площадку, я взглянул в визир прицела. Хорошо!
Спрыгнув вниз, я увидел, как с лязганьем провернулся барабан затвора, открывая камору... Четверо снарядных с усилием подняли носилки с чудовищной стальной тушкой, а пятый с силой двинул её пробойником вперёд до звона! Тут же двое зарядных швырнули в зев орудия стальную свертную гильзу заряда. Стрелять будем третьим, основным! Ты уж прости меня, Саня!
Так, в основание гильзы вкручен капсюль? Замечательно!
Сытно чмокнув, затвор закрылся.
Встав с наветренной стороны, чтобы дым и пыль от выстрела не слепили мне глаза, я поднял вверх флажок:
— Ор-рудие!
'А-А-А-А-АРГХХХ!'— ответила мне 'Наташа'!
Через секунду над вершиной холма поднялось серое облачко взбитого в мелкую пыль и крошку железобетона.
Хорошо, но чуть высоковато! (Наш корректировщик фенрик Калле Эско в куполе восточного каземата лишь чуть-чуть не успел передать координаты на батарею, куда уже подвезли снаряды из НЗ начальника артиллерии дивизии, когда русский снаряд просто как бритвой срезал мощный броневой гриб высотой всего сорок сантиметров с шестью узкими смотровыми щелями. Корректировщики в бронекуполе центрального каземата, увидев это, в диком ужасе немедленно кубарем скатились вниз, в ДОТ, хотя их купол и не был поврежден! Прим. Переводчика)
Так, дым за целью, а по направлению хорошо!
— Верно!
— Прицел четырнадцать!
— Оррудие!
'А-А-А-ААРГХХХХ!'
Эх, хорошо пошла! Белофинские пулеметы вдруг просто захлебнулись... (Второй русский снаряд проломил стену нашего центрального каземата, пробив в ней рваное отверстие размером два на два метра. От чудовищного удара в ДОТе погас свет, и черная тьма, наполненная клубами серой бетонной пыли, от которой смертно перехватывало дыхание, теперь озарялась только трещащими голубыми вспышками коротких замыканий. Гарнизон ДОТа, бросив свои боевые позиции, со всех ног устремился к задней бронированной двери... У меня текла кровь из ушей и носа, в голове мутилось и звенело, но я сумел предотвратить панику, застрелив пару негодяев из своего верного 'Лахти'. Еще одного подлеца заколол финским ножом (puukko) мой верный фельдфебель Отрывайнен... Хорошо, что пулеметчики остались на своих постах! Потому что перед боем я догадался пристегнуть их к станкам пулеметов наручниками. Прим. Переводчика) (Юсси, вот как? А у меня дома тоже есть наручники, украшенные розовым мехом! А не хотел бы ты... Прим. Редактора) (Нет. Прим. Переводчика) (Извини, Юсси, старина, я просто неудачно пошутил... Хотел тебя малость подбодрить. Прим. Редактора) (Ничего, бывает. Прим. Переводчика)
Еще один снаряд!
Но что это?!
Ствол 'Наташи' с жалобным шипением остался в крайнем положении... Чертов сальник!!!
— Ничего, командир...,— печально улыбнувшись, сказал мне Петрович. — Вручную накатим! Заряжай!
— Ты с ума сошел, старый черт! Немедленно от орудия!!
— Заряжай, командир... Работать надо.
... Через силу, руками накаченный на место ствол. Бледное лицо Петровича, в последний раз поправляющего прицел...
— Оррудие...
'А-А-А-АРГХХХ'! и тут же роковое 'ЧВАНГ!'
Огромный черный столб жирного дыма встал над вражеской цитаделью. (В нашем ДОТе от страшного удара сдетонировали орудийные огнеприпасы. Огненная волна прокатилась по всем помещениям; начался пожар. Меня, контуженного, без сознания вынесли в траншею. Гарнизон, то есть те, кто еще остался в живых, оставили наш полностью разрушенный Sj7. Прим. переводчика)
Мозги и кровь Петровича на станине...
Боковой НП. На нем, рядом со свежей воронкой, копошится в кровавой снежной грязи Вершинин с распоротым осколком животом, стараясь заправить в него свои измаранные в грязно-кровавой слизи сизые кишки. При этом другой рукой подполковник ещё и тщетно помогает политруку, у которого пуля, пройдя через висок, выбила оба глаза и теперь они висят на его смертельно-бледных щеках, на каких-то красных ниточках...
И испещренное черными воронками белое поле, вновь покрытое телами погибших красноармейцев, по которому с развернутым красным знаменем, под сверкание труб полкового оркестра и под бессмертные звуки 'Прощания славянки' идет в лобовую атаку на белофинский рубеж свежий стрелковый полк. (256-той стрелковый. Прим. Переводчика)
... Я думал, что ничего страшнее, чем это, на этой войне я не увижу.
Я ошибался.
24.
— М-да...,— печально протянул товарищ Лацис, скорбно смотря себе под ноги. — А я -то его финским шпионом посчитал! Стыдно-то как...
В полушаге от острых носков его начищенных до блеска сапог лежал маленький и худенький, как подросток, скромный и робкий сын маленького финно-угорского мордовского народа связист Вася Кирдяшкин. По его покрытой коркой запекшейся крови изодранной телогрейке, из которой торчали клочья пожелтевшей ваты, было видно, что был Вася тяжко ранен, что сил соединить куски разорванного телефонного провода у него уже не достало... И тогда он просто крепко зажал их зубами. Да так и умер.
— А Вы-то, Арвид Янович, где же все это время были? Потерял я Вас... , — зачем-то ненужно спросил я. Видимо, чтобы хоть что-то сказать...
Вокруг меня лежали наши убитые батарейцы. Вот широко и привольно раскинулся на могучей спине матерый сорокалетний бывший ссыльный, кулак-старовер Эльпидифор, крестом раскинув натруженные руки, как будто отдыхает в перерыве горячей летней страды; вот прислонился к его боку, словно уютно прикорнул, какой-то разведчик... лицо мне знакомое, а вот как его фамилия? А, Биллялитдинов... Тагир Исламович, 1921 года рождения, татарин, бывший талиб из казанского медресе, бывший исламский мракобес и буржуазный националист...Его еще в виде чистокровного арийца наш политрук изобразил! Обо всех о них можно сказать теперь только одно... Они были.
— Я-то?! — удивился моему вопросу Лацис.— Да где же мне, кровавому упырю оперчекисту, во время боя быть? Сидел себе в тенечке, вел протокол испытаний...
И чекист горестно усмехнулся:
— Еще кто-нибудь из буржуазных борзописцев потом сочинит, что я наступающим красноармейцам в спину стрелял!
— Зачем стреляли?— не понял я его тонкого прибалтийского юмора.
— А чтобы они назад не повернули...
— Кстати, товарищ Лацис, чтобы часом не забыть... Покойный Саня-сапер специально для Вас сказать просил, что бакелитовую мину минный искатель не берет!
— Спасибо, обязательно запишу... жалко мальчишку, талант у него был!... впрочем, всех вас, товарищи, мне ужасно жалко.
Осторожно перешагивая через истерзанные пулями тела павших красноармейцев, мы шли к беспомощно задравшей вверх свой бесконечно длинный ствол пушке.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
