— За что? Ты считаешь не за что? Не делай вид, что не понимаешь. Логово бандитское устроил тут, склад с оружием, ты считаешь этого мало? Как думаешь, что будет с ними, — кивнул я в сторону домочадцев, — когда найдем все это?

Так, а вот это уже интересно. Хозяин чуть заметно вздохнул, явно успокоившись. Нет, он так же выглядел испуганным, точнее делал вид, что так же напуган, но именно делал вид. Я конечно не Станиславский, кричать 'Не верю!' не буду, но и так было заметно, что явный испуг у него прошел. Что то не так, где то я перегнул, но где? Надо думать! По началу, увидев, что нас всего трое, вел себя независимо, почто вызывающе. Узнав, что якобы хутор окружен и сюда зайдут казаки, испугался за своих близких. Пока все естественно. А что было потом? Я сказал, что будем искать тайник. Вот! Именно это его несколько успокоило, он даже облегченно вздохнул. А это значит, что он уверен, что мы ничего не найдем. Это что же получается, 'кинул' нас бандит? А вот только смысл ему в этом? Мы же не отпустили его, можем вернуться к разговору, на что он тогда надеялся? Нет, навряд ли, нет логики в этом. Тайник есть, это почти бесспорно, но хуторянин знает, что мы его не найдем. Ну-ка, ну-ка, идем дальше, это что же получается, или надежно спрятан, или вовсе спрятан не здесь. В таком случае, логичнее будет, что оружие спрятано не в усадьбе, а где то в стороне. Да, будем придерживаться этой версии, ну и жути немного добавим, лишним не будет

— Хутор окружен войсками. Им очень холодно, а это не добавляет им доброты. И как они поведут себя, дай я им команду зайти сюда и провести обыск? Не знаешь? Могу сказать. И показать наглядно. Ну и что будет потом и с твоим хозяйством, и с семьей, думаю, тебе понятно. Ну и вопрос об отправке в Сибирь решится само собой. Вижу, ты понимаешь меня...

— Все расскажу, господин, не губи ..., пожалей детей, господин ...

Так, старая песня, а вот теперь пора, вбрасываем пробный шар, иначе говоря, проверяю свою версию

— А что ты мне рассказать можешь, дурак ты этакий? Гостей твоих взяли с оружием в руках, а про военное положение ты слыхал, вижу, что грамотный. Они рассказали о тебе. И теперь, поверь, никакой нам разницы, здесь оружие или рядом где припрятано. Ты один из них, и даже, если я поверю, что сам не участвовал ни в чем, опять бандитов будешь обслуживать, кормить и оружие для них прятать. И смысл тогда мне думать о твоей семье, если сам не думаешь?

Тут уже пошла вербовка. Нарисовал перспективу разгрома имения и отправку в Сибирь, дал понять, что готов выслушать встречные предложения. Клиент почти созрел, готов отдаться, осталось только чуть дожать, так, маленький стежок. Оборачиваюсь к друзьям,

— Иванов, давай команду казакам ...!

Тот не сразу понял, что от него требуется, но хоть ума хватило, не стал озвучивать свои вопросы, просто стоял, переминаясь с ноги на ногу.

— Нет, господин ..., не надо ..., это племянник все. Да и не племянник он совсем .... — захлебываясь в слезах, быстро залепетал мужик, — Микка — муж племянницы, жили он в Эзеле (в XX веке остров Сааремаа, уезд в Лифляндской губернии), уехали в прошлом году, а тут пришел, помогать. Сказал, должен, родственник. Не мог я отказать.

— Ну, помощь ему уже не потребуется, — 'успокоил' я его.

Хуторянин еще больше побледнел, сглотнул выделившую слюну, замер на мгновение, и встряхнув головой, глухо прокомментировал:

— Туда ему и дорога, плохой человек был, да и Анна, племянница мучилась с ним, — оглянулся на семью, шикнул на них что то на эстонском, те сразу успокоились и продолжил исповедоваться, — в Риге я жил тогда, молодым был, в заводе работал, на железной дороге потом. Там и язык выучил. Черт попутал, связался с революционерами, а сейчас понимаю, он меня к ним подвел. А что я, молодой, глупый, он и с работой помог, вот и слушал его. Поначалу — беседы, собрания, дальше — больше, пакет доставить какой, ну и поехало. Потом арестовали всех, и его тоже. Они не выдал меня, а я уехал, от греха. Жил спокойно, а тут пришел он, говорит должен ему я. За свободу свою, он за меня, говорит на каторгу пошел, вину на себя взял.

— О, а ты, Пааво, оказывается, со стажем революционер! Крови на тебе есть? Лучше сразу скажи, думать тогда будем ...

— Нет, господин, как можно, не дошло до этого ... поверь ...только ..., — и глухо так, — а с семьей что будет? Не губи, господин офицер ...

— А раньше о чем ты думал? Ну да ладно, разберемся потом, время еще будет поговорить, а пока показывай, давай. Да, и еще, ты же понимаешь, если кто говорить будет, ты, из домашних может кто ...

— Что Вы, господин, понимаю я все, не дурак. А Вам служить буду ...

— Потом все, потом, успокой своих пока, да и делом займемся, люди мои, видишь, устали уже ожидаючи, — поторопил я его.

— Да, конетсно, коспотин офицер, фсе сделаю ..., — от волнения он опять заговорил с ужасным акцентом, — я фсе пакажу. Может и правльно, натоело поятся, пойтемте ...

Как я предполагал, склад находился чуть в стороне от хутора. Мы прошли на задний двор, в дальнем углу которого находилась малоприметная калитка, выйдя из которой, оказались сразу в лесу. Не было ни тропинки, ни просеки, сразу довольно густой кустарник, деревья. Впереди шел, прокладывая дорогу, постоянно с опаской оглядывающийся на нас, Тойво, батрак хозяина. Он чуть оклемался, но судя по несколько косолапой походке, еще не до конца. Пройдя метров 60, мы оказались на краю глубокого оврага, заросшего кустарником.

— Здесь это, господин офицер, — показал хуторянин, сейчас Тойво откроет, и кивнув своему работнику, — mine alla ja ava! (эстон. спустись и открой)

- nüüd teen, mister!(эстон. сейчас сделаю, господин), — ответил ему батрак и отодвинув ветки, спрыгнул в овраг. Пару минут провозившись там, он крикнул, — valmis! (эстон.готово)

-Прошу, господин офицер! — пригласил Пааво, спускаясь сам и придерживая руками ветки густого кустарника. Оставив наверху Федора и Одоева, я с Лишиным проследовали за ним. Спуск шёл круто вниз метра на два, ноги на уклоне едва держались, выручали камни, удачно торчащие из стенок. Но буквально через несколько шагов заросли расступились и мы оказались на небольшом пятачке на самом дне оврага. Сверху нас не видно, кустарник мешает, да и здесь все заросло, идеальное место для тайника. Перед нами грубо сколоченная, но добротная дверь погреба, прорытого в стене оврага. Тойво уже открыл ее и стоит, испугано вжимаясь в чуть осыпающуюся стену, покрытую жухлой травой и выпирающими корнями различных растений. А что, нормально придумано, сверху — не разглядеть, прорыл нишу в овраге, вот тебе и тайник.

— Ну показывай свое хозяйство, Пааво ..., — чуть подтолкнул я хозяина стволом пистолета, зажатого у меня в руке, приглашая его первым пройти.

— Да, да, господин офицер ..., только не мое это, век бы все это не видеть ..., — взял он у работника фонарь со свечой и прошел во внутрь.

— Федор, прими убогого. — крикнул я Вольфу, показывая батраку лезть наверх. Кто его знает, что от него ожидать. Как говорится, береженного бог бережет ...!

— Принимаю, командир ..., — громко отозвался Вольф, от голоса которого работника аж передернуло. Поняв меня, он с явной неохотой и озираясь то на своего хозяина, то на меня, полез наверх. Через пару мгновений послышался звучный шлепок и обиженное бормотание батрака.

— Здесь он, командир, — весело проговорил Федор, — все спокойно, мешать не будет!

— Да он и не мешал особо, ты уж не больно его то, богом то обиженного ...

— Как можно, командир, я его только слегка, любя, можно сказать, только помог вылезти ...

— Ну а теперь можно и осмотреться, — входя в погреб, проговорил я, резко перехватывая фонарь у хозяина и не давая ему сориентироваться. Но тот и не думал делать что либо во вред мне. Да и я, честно сказать, не боялся какого либо подвоха с его стороны, это так. на подсознательном уровне вбито. Доверяй, но проверяй, тут без мелочей.

Ну что сказать, помещение, метров пять квадратных, довольно сухое, хотя и дно оврага. Штук семь больших ящиков вдоль стены, пара корзин, несколько берестяных коробов.

— Так, Пааво, встань-ка у стены, — скомандовал я, направляя пистолет на хозяина, — и не дергайся, если детей сиротами оставить не хочешь, — и обращаясь к зашедшему следом Лишину. — Юра, а ты глянь-ка, что это за припасы такие ...

Как и ожидалось, в ящиках оказались винтовки. Два ящика — берданки, новенькие, в фабричной смазке еще, по 12 штук в каждом. В других мосинки, маузеры, манлихеры (системы винтовок конца XIX века), в разнобой, не новые, потертые уже. В коробах — пистолеты, штук по десять в каждом. Узнаваемый маузер, их большинство, несколько люггерев, аналогичных тому, что у меня в руках, наган М1886 проглядывается, допотопный веблей (системы пистолетов конца XIX века). В корзинах, в холщовых мешочках — патроны ко всему этому. Юра был впечатлен, то и слышалось от него, — Ух ты ... ! Ничего себе ...

Да, арсенал впечатляет, это мы хорошо зашли ...Пааво по своему понял мой задумчивый взгляд

— Господин офицер, это все Алан, и дружки его ... не хожу я с ними ..., не мое это ...и утром скал им, чтобы убирались отсюда ..., подрались даже с ним ...

— Ну да, ну да ... а когда, говоришь, придут еще гости?

— Дня через два, сказали, возьмут половину, остальное позже. Сегодня только смотрели все, считали, не брали ничего. Я с ними не был, это Тыйво потом сказал мне ...

— Ну да и ладно, посмотрели, и хватит, пошли наверх, другие тут займутся.

Хозяин поник сразу, что то попытался сказать, потом бухнулся на колени

— Господин офицер, не губи, дети же у меня ..., я не убивал ..., я ..., — попытался он схватить и поцеловать мою руку, — не надо жандармов ..., господин офицер ...

— Я же сказал, Пааво, если чист ты, не тронут тебя, обещаю! А жандармы — это обязательно, чего же ты хотел, раньше надо было думать.

Тот схватился за голову и зарыдал.

— Пааво, — попытался объяснить я ему, — поверь, будет лучше, если этим займутся жандармы. Это же оружие, а те твои знакомые не на рябчиков выходят. Этим должны заниматься именно жандармы. А тебя не тронут, слово даю. Тебя обязательно будут проверять, допрашивать. И не дай бог, если юлить будешь. Я подробно доложу о помощи, что ты оказал нам ...

— Господин офицер, да я ...

— Хватит, Пааво, — чуть устало молвил я. — семью свою благодари, ее я жалею, не тебя ... Да, надеюсь больше нет у тебя среди родственников таких же любителей оружия, как этот твой Алан? Смотри, второй раз разжалобить меня не получится ...

Хуторянин очумело замотал головой, опять бухаясь на колени

— Спасибо, господин офицер, всегда буду помнить ...

— Ты не меня помни, а о семье своей. Вон тебе скольких поднимать надо! Об этом помни, ради них живи, — бросил я, направляясь к выходу. А хуторянин так и стоял на коленях, плача беззвучно.

Уже потом, после того, как вызванные из уездного Гаапсаля казаки, под пристальным взглядом жандармов вывезли все оружие, после того, как прошел тщательный обыск на хуторе, допрошен сам хозяин, его взрослые домочадцы, и мы возвращались домой, на базу, надолго задумавшись, Юра Лишин спросил меня:

— Послушай, Александр, — опять ненадолго замолчав, он продолжил, — вот ни как не выходит из головы, — посмотрел он на меня, — почему ты простил этого хуторянина и жандармам не дал арестовать его? Ведь понятно, даже если и не сам он участвовал в нападениях, ему было все известно о бандитах, схрон, вон организовал для них ...

— Да как тебе сказать, Юра... Просто жалко стало. Семья вон какая ... Как они без него? Ну возьмут его, арестуют, дальше что? Дети вон, если выживут, кем станут? Верноподданными гражданами?Нет, за отца буду мстить, за жизнь свою убогую ...Он что сейчас, за идею помогал им? Нет, родственнику отказать не мог, не поняли бы его, уклад мужицкий такой, какая бы ни была, а родня, помогать должен ...

— Я так и подумал, — включился в разговор Иванов. Надо сказать, последние события весьма повлияли на его отношение и ко мне, и ко всей группе. Уже нет того скепсиса во взгляде, вопросов с подковыркой, постоянными попытками доказать что то, — хотя, честно сказать, не ожидал от тебя такого, — он помолчал немного, и неожиданно для меня, протянув руку, продолжил, — ты молодец, позволь пожать ...

Этот его порыв несколько смутил меня

— Я как во двор вошел, понял все ..., — сумбурно попытался объяснить свое поведение, -конечно, есть и за ним грешки, как же без этого ...,вроде и хорохорился поначалу, да видно, от безысходности все это было ...

— Саша, — тут уже Лишин расчувствовался, порывисто обернулся ко мне, — ты ..., ты человек! — так же протягивая руку...

* * *

С утра ничего не предвещало чего либо экстраординарного. После завтрака занимались, как говорится, 'по своему плану'. Четыре дня, что прошли после нашего столь удачного выхода, были заполнены отчетами, отписками, объяснениями. Да, наделали мы шума. Схрон с оружием, уничтожение группы боевиков, захват живым ее руководителя. Ну и как дал понять довольный донельзя руководитель губернского жандармского управления полковник Тиханович (Павел Андреевич Тиханович, начальник Эстляндского жандармского управления в 1904 — 1907 г.г.) примчавшийся из Ревеля на следующее же утро и сам допрашивающий пленного и руководивший следствием, открывшиеся перспективы вербовки этого товарища впечатляют. Да и с Паавом моим тоже, говорит, можно работать, интересные ходы намечаются. Я в принципе, исходя из знаний, полученных в прошлой жизни, знал, что эти, так называемые 'борцы за свободу трудового народа', мягко сказать, иногда координировали и свои акции, да, зачастую и методы этой борьбы с 'правоохранительными органами' в лице Охранки, жандармского управления, а в менее значительных случаях не гнушались 'поработать' и с банальной полицией. Это делает им честь и говорит о высоком профессионализме. Я, естественно, имею в виду должностных лиц правоохранительных органов. Другое дело, как будет видно из истории, руководители этих органов в конечном итоге переиграли сами себя и не смогли удержать под контролем весь этот процесс. Но это уже совсем другая история.

И вот, первое после всех этих событий утро, солнышко выглядывает из за туч, сплошная идиллия. Во дворе послышался какой то шум, плавно переместившийся в дом, бубнеш денщика, охранявшего 'последний рубеж обороны' — дверь кабинета любимого начальника, рык в ответ, в котором угадывались мат и другие характерные обозначения частей тела живого организма и верного Федора, как его ярчайшего представителя. Нет, ну это не порядок, это моя корова и доить ее буду я. В смысле ругать его здесь могу только я. В принципе, прочим допускается, не такая уж я большая шишка, но не постороннем же и в моем присутствии!