Интересное

Он увлёкся программированием, как другие пылкие юноши в его возрасте увлекаются поэзией, только в отличие от большинства Макс родился настоящим поэтом — мастером машинного кода. Как всякого нормального поэта, его прежде всего интересовало, что можно получить от злого реального мира за своё творчество. Но его так и не оставляло то детское удивление, открытие, что люди, родившиеся с одинаковыми в принципе мозгами настолько по-разному ими пользуются. Попав на Буханку, он подумал, что судьба его могла сложиться иначе, если б не тупость почти всех подряд. Он никого не судил, не злился на людей — считал врагом своим только глупость. Искин приняла его измышления буквально — как и мне с калибровкой веществ по вкусу, предложила ту самую экспериментальную программу по… ну, вы помните какую. Макс, конечно же, не увидел в предложении ничего необычного и сразу приступил. Он очень хорошо помнил, как его идеи воспринимали на Земле, поэтому и в космосе не надеялся особо, что все сразу примутся ему помогать. Макс начал программу с себя самого, добился некоторых результатов, потом… э… кое-кто ещё, но это мне знать ни к чему.

И наконец, я сам попросился — вот такой, блин, молодец и умница. Я смутился и от безысходности предложил сворачивать вступление и переходить к делу.

— Ладно. Начнём с памяти. Знаешь, как она работает?

— Хорошо работает, ещё никто не жаловался.

— Родной алфавит помнишь?

— Конечно.

— Чётко помнишь?

— Да!

— Назови седьмую и одиннадцатые буквы.

— Что???

— Не злись. Попробуй назвать буквы в обратном порядке.

— Ты издеваешься? Да нахрена это нужно?

— Чтобы ты понял, насколько ты нихрена не понимаешь. Вся твоя память, логика, — это цепочки условных рефлексов, ассоциативные связи. Буханка, поставь ему для начала пятнашки.

Искин вывела перед глазами таблицу пять на шесть с закрытыми клетками и отдельно три открытых поля с буквами. Начала объяснять правила игры. Первого штрафного часа мне как раз хватило, чтобы понять, в чём она заключается. А я ещё жалел эту сволочь! Теперь-то я точно знаю, за что хочу его убить. И убью! Только сначала разберусь в этих пятнашках, а то никак из головы не идут.

* * *

Я начал понимать всю сложность Фариных чувств ко мне — когда кто-то становится для тебя проблемой, кого срочно нужно убить, но сделать это немедленно или неудобно, или хлопотно, или преждевременно. Вот Вог для меня прост, как правда, — убью сволочь, как только сумею, и буду делать это регулярно. Проблемой стал Макс — не только сам не тронь, но и нельзя позволять это делать другим, у кого, может быть, есть более веские причины грохнуть паразита. Я о своих немцах, особенно немочках. Отношения у нас сложились дружеские, я мог надеяться, что моё присутствие не позволит им делать Максу больно — но, даже если это их пока сдерживает, не факт, что и в дальнейшем поможет — они вполне способны наплевать на присутствие хоть Фары, хоть Вога, хоть Кэпа с Чифом, а валькирии только позлорадствуют. Да и не собираюсь я нянчится с этим пакостником, других дел полно.

Поэтому я решил с немцами просто поговорить. На первой же «лыжной тренировке» — в «лыжниках» нас могла слышать только Буханка — я попросил минутку внимания. И не жалея собственной амбиции, рассказал, как заставил парня наговорить девчонкам на себя, а заодно и на погибших японцев.

— Ну, что ты тот ещё деятель, мы сразу догадались, — после глубокомысленной паузы первым начал Дирк. Он сказал это без издёвки, спокойно, мне даже послышалось, что уважительно. Уже без всякого сомнения уважительно продолжил Ганс. — Но не ожидали, что ты честный парень, Сэм.

«Какой я парень?!», — заржало в душе моё деструктивное альтерэго.

— Ты правильно, конечно, — потупив глазки лепетала Хелен, — заступаешься за Макса…

— Мы понимаем, — горестно подхватила Марта, — на его родине мужчинам не достаёт женского общества…

— Это во Франции, ага? — уточняю, чтоб ничего не пропустить.

— Ну, откуда родом все эти…, — скривился Дирк.

— Вынужденные мигранты, — торопливо встряла Хелен.

— Его, наверное, насиловали старшие братья, — злорадно «посочувствовала» Марта.

— А может даже отец и братья отца, — развила направление Хелен.

— И соседи тоже. — Продолжила «сочувствовать» Марта. — Да-да, у них принято часто ходить в гости, я читала…

Хелен согласилась. — А когда к соседям в гости приходили их родственники, они все вместе…

— И он, конечно, рано пристрастился к наркотикам, — со знанием дела уверенно предположил Дирк, наверное, чтоб сменить явно заевшую пластинку изнасилований. — Из-за травки часто попадал в полицию, его там били…

— И тоже насиловали! — торопливо вставила Марта, не пожелав отказываться от «острой» темы.

— Всё это повлияло на парня, деформировало психику, — Ганс решительно подвёл черту. — Девочкам следовало хорошенько подумать об этом, прежде чем…

— Запихивать этого извращенца…, — у Марты вырвалось с придыханием, но она сразу смутилась, Хелен подхватила «со всею кротостию», — несчастного больной башкой в унитаз.

С опытностью истинных европейцев в «минутах скорби» в память по жертвам того и этого все четверо разом замолкли на шестьдесят секунд, склонив покаянные головы. «Они могли его просто молча убить???» — обалдела моя первая натура. Всё естество немедленно взалкало справедливости. — А японцы? Может, это они его подбили?

Ребята уделили скорби ровно минуту, и лишь по её истечению Дирк сказал строго. — Сёма, не нужно так говорить о Танака…

— Особенно нам…, — блеснули сталью глаза Ганса.

— Ты не понимаешь, — Хелен взяла меня за руку. — У Японии очень непростая, древняя культура…

— Их взгляды на мораль могут показаться странными, — ладошка Марты легла мне на плечо. — Но в космосе встречаются и более странные вещи…

— Они погибли, — сурово сказал Ганс.

— И они скорее погибли бы ещё раз, — с особым значением заговорил Дирк, — чем кто-либо заставил бы их говорить о себе такое… Как этого несчастного Максика!

— Вот именно, что заставил! — Пытаюсь ещё раз доораться до их здравого смысла. — Я шантажировал Макса! Это я продырявил стену, а сам вынудил его сказать, что он и… ну, чтоб подглядывать — вот! Буханка, скажи им!

— Подтверждаю, что кадет-пилот Семён действительно пробил гвоздём стену в своей каюте, — немедленно отозвалась искин.

— Да, Сёма, ты молодец, — улыбнулась Хелен. — Единственный мужик, забивший здесь гвоздь!

— Только тут тебе не как дома, — поморщился Дирк, — всё немного сложнее гвоздей.

— Понимаешь ли, искину невозможно соврать! — словно пожаловалась Марта. — Макс сказал правду.

— Какую правду? — вырвалось у меня непроизвольно. В душе-то я сразу помахал рукой вслед покидающему меня навсегда рассудку.

— Буханка, покажи Сёме то послание, — сказал Дирк смущённо. В поле зрения, в левом нижнем углу замигал квадратик. Я рефлекторно попытался его рассмотреть, Буханка тут же «открыла» файл — квадратик превратился в маленькое окошко видеопроигрывателя, сразу включилось воспроизведение. В кадре появилась розовая стена, в разъехавшейся двери показался Макс и с порога принялся шевелить губами на ещё не расцарапанной физиономии. Как в немом кино побежали субтитры: «Девчонки, не надо убивать Семёна. Это я за вами подглядывал… с японцами. Типа извините, ага?». Едва договорив, он тут же покинул помещение, запись закончилась. Меня сразу насторожил ракурс съёмки. — Получается, что к приходу Макса, кто-то из шведок сидела на потолке, или под самым потолком на антресолях?

— Причём тут шведки? Это записывала искин, — пожал плечами Дирк.

— А как же запись попала к вам?

— Буханка и передала, — терпеливо объяснила Марта, — «от анонимного адресата».

Что-то в этом… ммм… Буханка? Но зачем это ей? Ладно, это потом… И тут до меня дошло главное — Макс сказал просто «подсматривали», не уточняя, каким образом. Вот и попрошу уточнить при случае, а пока меняем тему.

— Ребята, извините за то, что начал об этом…

— Что ты! Ты, Сёма, молодец, что заговорил о Максе, — виновато улыбнулась Хелен.

— Нам честно — очень стыдно! — заверила Марта. — Ведь вот даже ты, из России, осуждаешь наше поведение…

— И нетерпимость! — строго добавил Дирк.

— Тебе не нужно больше беспокоиться за Макса, — пообещал Ганс.

— Давайте уже кататься! — девчонки хором напомнили, для чего мы стоим на виртуальной горе в виртуальных лыжах.

Парни тут же стартовали, за ними напарницы, и я без особого азарта тронулся последним, чтоб не снесли ненароком. Весело, конечно, но не каждый же день! По двадцать раз!! Серьёзно, после семнадцатого спуска я почувствовал, что мне на сегодня лыж достаточно. Спросил ребят, во что тут можно поиграть поинтереснее. Ганс резко переспросил: «Интереснее горных лыж?» Дирк сухо заметил, что это мне не игрушки какие-то, а прокачка личных боевых характеристик. Я скромно уточнил, когда же мы всё-таки полетаем в космосе? Ребята странно смутились. Снова напомнили, что мы люди, нам не положены нейросети и базы знаний. Пилотажные симуляторы просто не делают — разумным существам и роботам нужные навыки закачиваются напрямую. У них есть записи нескольких боёв, но это личные файлы Танака, исключительная собственность истребительного звена. Доступ к ним я получу, когда сдам на допуск. Космический бред! Захожу с другого бока, спрашиваю, а как же лыжи, стрельбище? Оказывается, это всё сделали Макс с Буханкой, и теперь они прямо не знают, как его уговаривать сделать что-нибудь ещё. Ха! Уговаривать — моя основная функция на предыдущей должности, не зря меня в коллективе за глаза, кто со злом, кто восхищённо, называли «наш лечила». Так то было в рабочем порядке исполнения служебных обязанностей, а уж сейчас-то, при личной заинтересованности… Очень, знаете ли, хочется поиграть в хоккей — ностальгия прям задушила!

Глава 13

Грейс, Лилит и Мара.

Ситуация сложилась — ужасней не придумаешь. Особенно жалко было Максика. Фара нас построила в ангаре, сказала, что всё знает — показала запись, где Макс сделал своё дурацкое заявление, и строго спросила, кто из нас послал этот файл Хелен и Марте? Я сначала растерялась, ведь и в мыслях такого не было! Причём тут немки, подглядывали же не за ними?! Догадалась, наконец, что они так поступили из-за своих мёртвых самураев, шовинистки фашистские, тоже мне пилоты! И сразу стало интересно, кто же это из нас такая умная, что так здорово придумала устроить?! Я в шутку, конечно, наоборот — что это за змеюка у нас завелась? Ни на Лилит, ни на Мару подумать так просто невозможно… надеюсь, что и они меня ни в чём не подозревают. Хотя ну что особенного случилось-то? По факту Максику бешеные немки всего лишь поправили причёску, немного поцарапав и случайно помяв лицо об унитаз, потому что дёргался, не хотел в него лицом попадать. С Доком такое тоже иногда случается, когда обстоятельства заставляют его бриться, особенно с похмелья. Меня больше заинтриговали другие вопросы — во-первых, зачем Максу за нами подглядывать? С япошками и так всё было ясно, все они извращенцы, а он-то чего такого нового мог подсмотреть? А во-вторых, ради какого прикола Макс нам об этом рассказал? Неужели только для того чтобы выгородить Семёна? Подумаешь, ужас какой — попросила не вешаться… ну, правильно попросила — не наоборот же! И вообще, я в шутку может так сказала, с психу просто!

По правде после всего случившегося нам всем было страшно неудобно перед Сёмой, хотя он сам, конечно, во всём виноват. Ладно, пусть не во всём, но во многом, то есть в основном — короче, если б не он, ничего бы не было. А с него, похоже, всё как с гуся вода — совсем не расстроился. Хоть бы немного испугался для приличия, не знает ещё, наверное, как опасно нас злить. Спокойно встал рядом на обеде, говорит. — Привет, девчата. Извините за то недоразумение, больше не повторится.

Мы молча кивнули, я подумала, — ну точно не понимает ничего или конченый псих.

Мы б к нему и не обернулись даже, но он пришёл с ярким пакетом. Открывает, достаёт… Боже мой! Сумочку! Пепельную такую с золотыми штучками, ой! Вгляделся в тиснение и протянул мне. — Так, это для Грейс…

Вынул другую, розовую в звёздочках, — это для Лилит…

И светло-бежевую с камушками, — а это для Мары.

Стоим, как дуры, в комбезах с настоящими ридикюлями в руках и прям не знаем… вот нафига они нам? Их же носить совершенно не с чем! Интересно, что там? Хотя и сами сумочки вполне ничего, хорошо, что догадался подарить разные. Э… а чего это он вдруг? Я смогла оторвать взгляд от подарка и проницательно взглянула Сёме в лицо.

— Только не надо так на меня смотреть! — он в притворном ужасе отгородился от нас ладонями. — Это просто подарки, я давно хотел сделать, да сразу не всё получилось.

— Спасибо, Сёма, — скромно опускаю глаза, отворачиваюсь. Поставила сумочку на столик и тихонько скосила глаза на притихших немцев — вот счастье-то! Ещё говорят, что у войны не женское лицо — посмотрели бы на Хелен и Марту! А Ганс с Дирком явно завидуют Максику и уже готовы сами утопиться в унитазе — догадываются, какой их ждёт разговор. Ох, ну хоть какая-то польза от этакой ерунды. Оглядываюсь на подруг по привычке спросить взглядом, — вы тоже это видели?

А их на месте нет, заняты сучки! Сёму целуют! По одному разу, только в щёки, но тем не менее — это уже превращается в традицию, блин! Делать нечего, пришлось целовать в лоб — в то, что осталось не целованным из приличных мест с прошлого раза. А Сёмка-то стервец — хоть бы смутился, только зажмурился, будто так и надо! — Девчат, очень приятно, конечно. Но мне от вас нужно немного большего.

Его спасло, что от наглости такой мы впали в лёгкий ступор, и он смог договорить, — сами обещали взять с собой в ангар.

Мы облегчённо вздохнули, переглянулись довольные — как удачно всё сложилось. Убивать его уже вроде бы и не за что, да и в ангаре, без лишних глаз, это можно проделать основательнее. Жаль только, что в гипере ничего за борт не выкинешь, придётся тащить к Доку на воскрешение.

Сразу с обеда мы с Сёмой направились в техсектор, только к себе заскочили на минутку положить подарки. Попросили его подождать у дверей, он понимающе улыбнулся. Всё-то этот гад понимает! Ну, интересно нам заглянуть в сумочки без свидетелей, и что такого? Нафиг скалиться? Вот может он сделать что-нибудь хорошее и сразу же не испортить? Прям никакого зла не хватает! Я уже хотела действительно бросить сумочку на койку и быстрей идти в ангар, пока он не передумал и не удрал, но Мара всё-таки не выдержала, открыла ридикюль и аж сомлела, присев на кровать, — помада!

— И тушь, — слабо простонала Лилит. Нет, так дело не пойдёт! Командую, — Буханка, сделай стол.