Низы не хотят

Зина согласно кивнула и ушла в ванную комнату, а Носов сделал обещанные два звонка, закурил толстую гаванскую сигару и уселся у окна в ожидании, когда освободится душ. На Воздвиженку по тому адресу, что продиктовал художник, они прибыли тютелька в тютельку через полтора часа после разговора с ним.

— Точность вежливость королей, — довольно сказал Носов, глядя на свой Брегет.

— И революционеров, — добавила Зина, — надо бы руководству доложиться.

— А я уже всё сделал — один из двух звонков был господину Чернову.

— Что, прямо по телефону и выложил все детали? — встревожилась Зина, — а если телефонистка подслушала?

— Ну что ты, всё было сказано исключительно намёками и эзоповыми выражениями, так что никто не подкопается, даже если сильно захочет. Нас ждут с докладом на Кронверкской набережной послезавтра, так что сегодня у нас полностью свободный день, а завтра мы выезжаем в Питер.

Пиросмани ждал их сразу на улице вместе с большим баулом, очевидно, это его картины были. Иван обнялся с ним, Зине он ручку поцеловал.

— Рад тебя видеть живым и здоровым, дружище, — сказал Иван, — как тебе Москва?

— И я очень рад, — ответил он, — Москва большая и шумная... и грузинского вина тут сложно найти.

— Ну это не самая большая проблема в этой жизни, — ответил Носов, — клади свои вещи в ящик и залезай к нам, мы сейчас поедем в одно очень интересное место.

— Какое? — тут же поинтересовался он, закинув своё добро на закорки.

— Село Абрамцево, там у нас действующая артель художников, поэтов и оперных певцов располагается. Художественный руководитель Савва Мамонтов, если тебе это имя что-нибудь говорит, предприниматель, очень богатый человек и покровитель искусств. Ты там не самую последнюю роль сыграешь, это я тебе отвечаю.

Доехали часа за полтора — обычная загородная усадьба, вход караулит какой-то помятый лакей.

— Эй, любезный, — сказал ему Иван, — мы к Савве Ивановичу, с утра договаривались — передай, что приехали Носовы и Пиросмани.

Лакей хмуро посмотрел на всю честную компанию и удалился вглубь по аллее из дубов и вязов. Через пять минут вернулся и молча открыл ворота.

— Заходите, вас ждут вон в том доме, — и он показал на двухэтажный дом с резным крыльцом.

Они также прошли по аллее, подойдя прямо к крыльцу, навстречу им вышел дородный господин, одетый почему-то в простонародную косоворотку.

— Добрый день, господа, — поздоровался он, — это вы мне звонили утром?

— Абсолютно верно, звонил я, — приподнял шляпу Иван, — будучи наслышан о вашем покровительстве изящным искусствам, не мог отказать себе в удовольствии представить вам кавказского самородка по фамилии Пиросманишвили.

— Можно просто Нико, — вмешался он в разговор.

— Заходите, посмотрим на вашего самородка... у меня сейчас в гостях Репин и Врубель, втроём и оценим ваше творчество, — сказал Мамонтов и посторонился, пропуская гостей в дом.

В большой гостиной на первом этаже и правда сидели в больших удобных креслах Илья Ефимович Репин, большой с кудлатой головой и бородой и Михаил Александрович Врубель, тоже с бородой, но с маленькой и аккуратно подстриженной. Еще там имел место большой и крепкий мужчина, в котором, слегка поколебавшись, Носов опознал великого оперного певца Шаляпина, а в дальнем углу комнаты сидела некая девица, которую Носов никак не смог идентифицировать.

— Господа, — громко сказал Мамонтов, — у нас сегодня в гостях самобытный грузинский художник Нико... Нико...

— Пиросмани, — подсказал Носов.

— Точно, Пиросмани, а также господа Носовы, которые и обнаружили это дарование... где вы его обнаружили?

— В Верийском квартале Тифлиса мы его нашли, в молочной лавке его имени, — дал справку Иван. — Он в основном на жестянках пишет свои картины, так что вы сильно не удивляйтесь.

— Да мы и не удивляемся ничему, — подал голос Репин, — после творений Михаила Александровича сложно чему-то ещё удивляться. А вы, молодой человек, распаковывайте свои картины, мы их с большим тщанием изучим.

Нико, до сих пор не проронивший ни слова, поставил свой баул на пол и попросил у хозяина ножницы, потому что распутать узлы, кои он там навязал по всему периметру, не было никакой возможности. Но с ножницами всё получилось довольно быстро — Нико с помощью Носова наконец достал свои жестянки и расставил их вдоль длиной стороны комнаты, под узорчатыми окнами.

— Тааак, — сказал вставший со своего кресла Репин.

Он прошёлся вдоль ряда поющих грузинов, ланей с человеческими глазами и пейзажей грузинской столицы, как будто вырубленных топором из большого и длинного полена.

— Мдааа, — присоединился к нему Врубель, надевший по такому случаю очки.

— А мне нравится, — решительно рубанул со своего места Шаляпин, у него видимо хорошее зрение было, поэтому он никуда не перемещался. — Краски очень сочные, поэтому кажется, что жестянки эти кричат громкими голосами.

— Ну у оперных певцов свои ассоциации, — усмехнувшись, сказал Мамонтов, — а ты что скажешь, дорогая Танечка?

Эээ, да это же Таня Любатович, подумал Носов, подруга жизни знаменитого мецената, ради которой он собственно поддерживал много лет провальный проект Новой оперы. А Таня... что Таня — она жеманно вытянула губки и смогла сказать только 'Прелестно' и на этом выключилась из игры.

— Ну так что, дорогие мои мастера художественной композиции? — спросил Мамонтов, когда Репину с Врубелем надоело ходить вдоль ряда картин и они вернулись на свои места, Репин при этом закурил сигару, а Врубель попросил вина.

— Да, правильно, на трезвую голову это сложно оценить, — и Савва кликнул какого-то Прохора, который немедленно принёс две откупоренные бутылки мадеры.

Когда все собравшиеся, включая Носовых, отпили по глотку, первым начал Репин:

— По-моему это не имеет к искусству никакого отношения, народный лубок, у нас в любой лавке книжки с такими рисунками продают.

Продолжил Врубель:

— А мне нравится, у молодого человека, как его... (Нико, подсказал Носов), да у Нико есть определённые задатки... этакая сумасшедшинка в творчестве. Я бы с ним вместе поработал.

— Мне тоже приглянулась манера работы этого грузина, — сообщил Савва, — так что тремя голосами против одного вы, Нико, принимаетесь в нашу свободную артель. Если жить вам в Москве негде, могу предложить гостевой домик. На первое время конечно, а там раскрутитесь и сами решите, как дальше жить. Перевозите вещи.

— Так у меня всё с собой, — ответил Пиросмани, — мне перевозить ничего не надо.

— Отлично, Прохор вам покажет, куда идти, — и Мамонтов снова кликнул Прохора. — А вам, господа, — это он обратился уже к Носовым, — большое спасибо за поиски нового таланта. Если на примете появится кто-нибудь ещё, непременно обращайтесь.

— Да всегда пожалуйста, Савва Иванович, — приподнял шляпу Иван, — да, и у меня к вам есть один конфиденциальный разговор. Буквально на пять минут, очень важная тема.

— Никаких вопросов, пройдёмте в мой кабинет.

— Зиночка подожди здесь пожалуйста, — сказал Носов и прошёл по коридору вслед за Мамонтовым.

— Итак, — сказал Савва, откинувшись в глубоком кожаном кресле, — в чём суть вашего разговора?

— Всё очень просто, драгоценный Савва Иванович, — ответил Носов, устроившись поудобнее напротив. — Дело в том, что я помимо своей основной профессии (а какая у вас основная профессия? Инженер-электрик) в свободное от работы время являюсь членом ЦК партии социалистов-революционеров...

— Во как, — с изумлением отвечал Савва, — от эсеров ко мне никто еще не приходил.

— Ну значит я первым буду... так вот, от имени партии эсеров имею честь сделать вам предложение войти в будущий кабинет министров, который будет сформирован в результате скорой русской революции.

— То, что революция будет и скоро, я не сомневаюсь, но какой же пост вы мне можете предложить в этом кабинете? Министр экономики?

— Гораздо лучше — министр культуры. И средств массовой информации, если введут такое...

— Ну надо же, — с ещё большим изумлением продолжил Савва, — такого мне точно до сих пор не предлагали. А почему вы уверены, что я справлюсь?

— Ну так со своей артелью-то прекрасно справляетесь, надо просто будет немного масштабировать ваше начинание до границ Российской империи и всех дел-то...

— Допустим, я соглашусь... — с некоторым сомнением в голосе сказал Мамонтов, — и что я должен буду делать? Сейчас и вообще в определённой перспективе.

— Сейчас ничего нового, кроме того, что уже делаете. А насчёт перспективы мы ещё не раз встретимся и обговорим всё тоже не раз и не два.

— Что, и даже денег у меня не попросите?

— Просить не буду, но если дадите, не откажусь, конечно — деньги в наши тяжёлые времена лишними не бывают.

Меценат некоторое время барабанил пальцами по ореховому верху своего письменного стола, а затем резко встал, открыл дверцу шкафа, повозился там немного и положил перед Носовым стопку сторублёвых банкнот.

— Вот, изволите видеть — это мой взнос в продвижение русской революции, две тысячи... в лучшие времена дам больше.

— Благодарю от лица русской революции, — ответил Носов, укладывая деньги во внутренний карман пиджака, — лучшие времена, кстати, скоро настанут, это я вам от имени партии эсеров говорю.

— И за грузинского самородка этого отдельное спасибо — я так думаю, на нём хорошие деньги можно будет сделать через год-два...

На этом собственно Носов с подругой и распрощались с гостеприимным хозяином усадьбы Абрамцево... а, нет — напоследок ещё небольшой разговорчик с Нико случился, тот аж светился от радости и только что не подпрыгивал в воздух.

— Спасибо, друг, — долго жал он руку Носову, — без тебя бы я так и продавал в Тифлисе сыр до самой смерти.

— Ты подожди благодарить-то, — остановил его Иван, — вот получишь признание... хотя бы в Москве, тогда и... а в качестве благодарности ещё пару картин мне подаришь, и на этом мы будем в абсолютно полном расчёте.

7 июля 1905 года, С-Петербург, Кронверкская набережная

В ЦК партии эсеров Носова уже ждали с нетерпением. Зину он оставил в гостинице, там такие вопросы будут обсуждаться, которых тебе лучше знать, так что отдохни пока здесь, по магазинам пройдись. Зиночка слегка надулась, но не так, чтобы сильно.

А на Кронверкской (Иван проверился три раза, прежде чем туда зайти — никакой слежки он, конечно, не обнаружил, но конспирацию таки блюсти надо было) собрался весь цвет как легальной, так и конспиративной частей партии. Кроме Савинкова присутствовали Чернов, Гоц, Авксентьев и Каляев, которые были гендерно разбавлены Брешко-Брешковской и Марией Спиридоновой. Начал, конечно, Чернов, как утверждённый лидер.

— Добрый день, Иван Александрович, очень приятно вновь видеть вас на российской земле.

— Взаимно, — раскланялся Иван.

— Операция в Англии прошла более, чем успешно, так что в повестке дня у нас два вопроса — первый, это как будем объявлять о причастности, а второй... второй это всё остальное.

— А что тут думать, — немедленно отозвался Савинков, — объявляем, как и договорились, что теракт произвела отколовшаяся от нас фракция эсеров-максималистов, и всемерно осуждаем его, не забывая между строк подчеркнуть империалистическую и захватническую политику Англии, в связи с которой собственно они и получили... то, что получили. Не так?

— Минуточку, — вступила в диалог Спиридонова, — нам ведь тогда придётся предъявить имена этих отколовшихся фракционеров, что может быть расценено товарищами по партии, да и другими демократическими силами, как предательство. Это раз. А два заключается в том, что власти будут обязаны провести расследование по требованию англичан (а что такое требование поступит, я лично не сомневаюсь), значит будут трясти нас всех, причём неизвестно, что в конце концов натрясут, в полиции не младенцы работают, когда захотят, они многое могут раскопать.

— То есть вы предлагаете промолчать и дистанцироваться? — спросил Авксеентьев.

— Да, именно это я и предлагаю.

— Не понимаю, господа, зачем же мы тогда затевали это дело? — поинтересовался Савинков, — если никаких дивидендов с него иметь не будем. Добавлю от себя, что дело было довольно тяжёлым и грязным, мы уцелели просто чудом, если вы позволите церковные термины.

— Ну что же, как я вижу, мнения разделились — давайте голосовать, — предложил Чернов.

— Тайным голосованием или явным? — справился Гоц.

— Явным, нам от товарищей скрывать нечего... кто за объявление о причастности к английскому теракту, прошу поднять руки.

Руки подняли Савинков, Каляев и Авксентьев... ну и Носов конечно.

— Теперь кто против.

А против были трое — Спиридонова, Брешко-Брешковская и Гоц.

— Значит, всё упирается в меня, — задумчиво сказал Чернов, — ну что же, я воздерживаюсь. Таким образом, большинством голосов четверо протии троих при одном воздержавшемся принято решение объявить о причастности. Детали доработаем в рабочем порядке. Теперь втрое — подъём революционного движения в стране и роль эсеров в этом. Профсоюзы и крестьянские комитеты. Волнения в армии и на флоте. Кстати, для вас, Иван Александрович, у меня будет отдельный разговор по этому последнему пункту — знаете такой крейсер 'Очаков'?

— Это где-то на Чёрном море? — уточнил Иван, — про Черноморский флот слышал только то же, что и все — про броненосец 'Потёмкин', его эпопея недавно закончилась. Судя по вашему вопросу, на этом 'Очакове' либо началось, либо ожидается что-то похожее?

— В точку попали, дорогой Иван Александрович, — ответил Чернов, — ожидается, и очень скоро. И по этому поводу для вас есть весьма подходящее вашему профилю задание...

— Убить кого-то опять надо?

— Упаси бог, пока никого — надо выехать в Севастополь и возглавить восстание на кораблях Черноморского флота, в первую очередь на этом самом 'Очакове'.

— Очень любопытно... — пробормотал Носов, — а какие-нибудь детали предстоящего вы мне предоставите? Расклад сил, действующие лица, противостоящие правительственные силы, где, наконец, брать оружие и взрывчатку, какая в конце концов будет цель у этого восстания? Смею напомнить, что 'Потёмкин' закончил свою эпопею не совсем удачно... а если говорить прямо, то провал это был. Не хотелось бы повторения.

— Я передам вам пакет документов с полным раскладом и перечнем лиц, на которых вы сможете там опереться. Ситуация, скажу вам честно, на флоте сложная и в любой момент вполне может склониться в разные стороны, так что это задание точно для вас, вы же умеете находить нестандартные решения любой задачи, верно?

— Да, я стараюсь выполнить любую задачу максимально быстро и дёшево, поэтому приходится изобретать нетривиальные решения.

— Обратите особое внимание на этого персонажа, — и Чернов протянул Носову фотографию морского офицера с суровым вытянутым лицом.

— Кто это? — спросил Иван.

— Некто Пётр Петрович Шмидт, лейтенант флота и человек очень нестандартных действий, примерно, как и вы.

— Например? — решил уточнить Носов.