Я выбираю свободу!

Вечером мы шли к морю ловить рыбу, и по дороге встречали Тилль. Не знаю, какими резонами она руководствовалась — назвать это совпадением было сложно — но всякий раз женщина присоединялась к нам. Пока я нырял, она сидела на берегу с Инталором, боящимся заходить в воду глубже, чем по колено. Наверное, Тилль просто сочувствовала мальчишке и искренне хотела принять участие в его судьбе. Мы с ней почти не разговаривали, обменивались какими-то малозначительными фразами, слушали рассказы друг друга, предназначенные для детских ушей, и... пожалуй, всё.

Не хотелось об этом думать, но её присутствие рядом даже вот в такой странной форме было приятно. Было приятно наблюдать за ней, за её движениями, за сменой выражений на очень живом лице, слушать голос, рассказывающий давно уже забытые легенды и сказки, слушать смех.

Не хотелось, но... не думать не получалось. Вызванные совместной ночью эмоции немного сгладились, меня уже не накрывало такой волной желания от одного только взгляда на женщину. Хотя взгляд продолжал цепляться за неё и искать знакомую фигурку в толпе тогда, когда её не было рядом. Это злило. В основном, потому, что я ничего не мог с этим поделать и уже вполне ясно осознавал: меня к ней тянет. Вдаваться в подробности и выяснять, причиной тому чистая физиология или есть что-то ещё, не хотелось, но, опять же, запретить себе думать я не мог, и отвлечься получалось далеко не сразу и не всегда.

За этими мелкими сиюминутными переживаниями я постоянно забывал, что где-то рядом тёмный эльф упорно ищет убийцу Владыки, и, судя по выражению лица Мельхиора, дело пока не спешит утыкаться в тупик.

В общем-то, закономерно, что постоянные мысли о черноволосой целительнице привели к тому, что она мне приснилась. И сложно было удивляться крайне непристойному характеру сна, от которого я очнулся среди ночи в крайне взмыленном и, пожалуй, жалком состоянии. Растерянность и липкий сладкий дурман сменились жгучей злостью, и чтобы не потерять под влиянием эмоций контроль над стихией, я сначала загнал себя в ледяной душ, а потом до рассвета сгонял с себя семь потов в тренировочном зале, под который стражи приспособили бывший зал приёмов.

Но стало совершенно ясно, что дольше так продолжаться не может, пора было прекращать собственную агонию. Одно утешало: сегодня вечером должен был прибыть эль Алтор и забрать внука, и, значит, видеть Тилль так часто я перестану. А перестану видеть — глядишь, и вовсе вскоре выкину из головы. Так что появления менталиста я ждал с надеждой, которую старательно прятал от мальчишки. Я, конечно, тот ещё психолог, но если Инталор примет эту надежду за радость избавления от его общества, вряд ли это пойдёт ему на пользу и вряд ли это будет ему приятно.

Помимо непосредственно заинтересованных лиц желающих посмотреть на работу портала набралось всего с десяток, погода не способствовала прогулкам: близился шторм, воздух пах электричеством, а с моря дул пронизывающий и обжигающе-ледяной, особенно на фоне недавней жары, ветер. Мы стояли вблизи портальной арки, а портальщики, зло поглядывая на собирающиеся тучи, спешно что-то перенастраивали, пытаясь обезопасить рискованный в таких погодных условиях переход. Ожидание затягивалось, любопытствующие в конце концов сдались перед дыханием непогоды и разошлись по домам.

Мне в коконе защитных чар и Инталору, которого я держал за руку, удары холода не были страшны, а вот стоявшая передо мной и чуть сбоку Тилль зябко ёжилась, обхватив себя за плечи, и тревожно косилась на небо.

Чары можно было растянуть на женщину и не прикасаясь к ней. Сложно и затратно, но для моего резерва совсем не критично. Можно было ограничиться простым прикосновением к руке, как я согревал Инталора. Но очень остро захотелось пойти на поводу у собственных желаний и воспользоваться поводом, поэтому я обхватил её за талию, привлекая к себе. Прижал — да, слишком крепко, но слишком хотелось вновь почувствовать её близость наяву. Женщина вздрогнула, напряглась, вцепилась обеими руками в моё предплечье — и замерла как пойманная мышь.

— Что ты делаешь?! — тихо прошипела она. — Пусти!

— Ты замёрзла, я тебя грею, — так же тихо ответил я ей на ухо, пытаясь взять себя в руки. Стоило дать слабину — и сразу захотелось большего. Не просто прижать, но скользнуть ладонью или вверх, к груди, или вниз, к бёдрам. Зарыться лицом в волосы, от которых одуряюще пахло какими-то травами. Поймать губами так заманчиво выглядывающий между прядями волос заострённый кончик ушка, сейчас отчётливо алеющего. Последнее, впрочем, было вполне объяснимо: не почувствовать моей реакции на собственную близость она в таком положении не могла. Поэтому, наверное, и шипела так возмущённо.

— Инталора ты греешь почему-то совсем не так!

— Тебе не кажется, что если бы я вот так прижимал мальчишку, это отдавало бы неким извращением? — не удержался я от смешка.

И вдруг отчётливо понял, что не хочу бороться с собой и с этим влечением. Зачем? Во имя чего? Во имя верности Светлому Лесу? Да триста раз далась ему моя личная жизнь на чужбине! В погоне за эфемерными идеалами и "подходящей партией"? Так с формальной точки зрения более высокородную светлую эльфийку найти попросту невозможно. Эмоции же... Да, наверное, я должен был испытывать к Тилль неприязнь и презрение, как к врагу, но — не мог. Мне было уже плевать, что тридцать лет она находилась по другую сторону линии фронта, а на то, во что она одета и как разговаривает, я тем более уже не обращал внимания.

Нет, не так. Всё это уже казалось мне забавным. Узкие босые стопы, потрёпанный подол платья, эти её дурацкие папиросы...

И это не говоря о желании, пламенем вспыхнувшем в крови, стоило только коснуться.

Наверное, глупо терзаться неудовлетворённостью, даже не попытавшись что-то с ней сделать?

— Я постоянно о тебе думаю, — почти беззвучно выдохнул в самое ухо, и был готов поклясться — она услышала. — Чувствую вкус твоих губ и твой запах на своей коже. Какое-то безумие, наваждение. Может, в этом и состоит кара богов, как ты считаешь? Сходить с ума от желания к женщине, к которой следовало бы испытывать в лучшем случае неприязнь?

— Пусти! — едва слышно проговорила она, продолжая обеими руками цепляться за мою руку и не пытаясь освободиться. — Я вообще-то пыталась тебя убить! Я в тебя стреляла, и ты должен был умереть!

— Где и когда? — уточнил я, не шевелясь и не думая её выпустить.

— В Чернотравье, на болотах. Вы тогда...

— Холодно было. Начало осени, а уже лежал снег, — пробормотал я и, не удержавшись, всё-таки прижался щекой к её макушке, от наслаждения прикрыв глаза. — Странное ощущение. Кожа горит, а в груди будто засел кусок льда. Ты... меткая, хорошо попала. Точно в сердце. Целитель диву давался, что я выжил. А мне... просто не хотелось становиться частью болота. Серебристые дубы на болотах не живут. Глупо, да? Хочешь, попрошу прислать твою пулю? Я её хорошо помню, она почти не пострадала... осталась в доме рода, в ларце, с остальными семью. У вас были очень хорошие снайперы.

— Ты не просто живучая скотина, ты конченный псих! — потрясённо выдохнула Тилль, а пальцы на моём предплечье судорожно дёрнулись и сжались, до боли впиваясь ногтями в кожу.

— А кто-то на войне остаётся нормальным? — тихо хмыкнул я в её волосы. — Просто это не всегда можно заметить. Душу тоже можно сломать, как руку или ногу, и на войне это случается постоянно, со всеми. Перелом может быть крошечным и незаметным, он может срастись хорошо и почти исчезнуть, может срастись неправильно. А может вообще не срастись, если организм истощён и ослаблен.

— Неправильно сросшиеся кости ломают заново, — дрогнувшим голосом проговорила женщина — не то возражая, не то соглашаясь.

— Если рядом оказывается хороший целитель. А когда вокруг ломаются жизни и гибнут тела, на души не остаётся сил и времени.

Вместо ответа Тилль зябко поёжилась и неожиданно подалась чуть в сторону, к моему плечу, обхватила обеими руками за локоть — будто пытаясь спрятаться у меня под мышкой. Будто плотный кокон чар не закрывал от холодного ветра, и женщина инстинктивно искала защиты в живом тепле моего тела.

А я только теперь заметил, что за время этого короткого разговора мои ощущения изменились кардинально. Иссушающее, застилающее разум желание схлынуло, оставив место... чему-то ещё. Неопределённо-тёплому, ласковому. Чувству понимания, нежности, желанию согреть и защитить. Да, было по-прежнему приятно обнимать, ощущать, пусть через ткань, изгибы тела, но приятно иначе. Не отчаянная звериная жажда обладания, а желание мягкое, тягучее, — желание не только брать, но отдавать.

Странно было вслух говорить почти незнакомому существу то, что прежде обсуждал только с собой или вовсе не пытался сформулировать, — и встречать понимание. Причём понимание даже не слов — ощущений, мыслей, на каком-то глубинном, подсознательном уровне. Сейчас между нами понято было гораздо больше, чем сказано, чем вообще можно было сказать. С Тилль мне было неожиданно... легко. Во всём. Просто находиться рядом, стоять вот так, обнявшись, молчать, говорить.

И думать об этом хотелось ещё меньше, чем раньше.

От этой необходимости — задуматься о происходящем — меня отвлёк сработавший наконец портал, из которого вышел давно ожидаемый гость. Ветер, обрадовавшись появлению нового лица, хулиганским порывом взметнул светлые волосы, норовя стряхнуть прижимающий их обруч, но эль Алтор только досадливо поморщился в ответ, окинул спокойным оценивающим взглядом площадь, чуть качнул головой в такт своим мыслям, благодарно кивнул магам и невозмутимо двинулся в нашу сторону. Менталист зябко поводил плечами — одет он был совсем не по погоде. Лёгкие серые брюки, мягкие летние ботинки, сплетённые из кожаных полос; поверх тонкой белой рубашки был накинут только долгополый кожаный жилет, мало защищавший от ветра. Сейчас старый эльф из-за своей худобы и невысокого роста выглядел даже моложе меня, и глаза совсем не выдавали истинного возраста: в них светилось живое любопытство и предвкушение.

— Занимательная у вас тут погода, — светским тоном проговорил он, с непонятным выражением лица разглядывая композицию, которую представляла собой наша троица. Тилль тихонько завозилась, пытаясь незаметно освободиться из-под моей руки, но мне слишком не хотелось её отпускать, и этих попыток я предпочёл не заметить. — Эль Мииталь, эль Бельфенор, — лёгкий вежливый наклон головы. — Здравствуй, мой мальчик, — искренне улыбнулся он, внимательно разглядывая внука вблизи.

— Здравствуйте, — смущённо проговорил Инталор, крепче вцепляясь в мою руку и настороженно поглядывая на деда. Наше с Тилль неожиданное сближение никакой реакции у мальчишки не вызвало: то ли его гораздо сильнее занимала перспектива встречи с роднёй, то ли за воем ветра он просто ничего не услышал, то ли попросту не придал значения сказанным словам или не понял их, а в наших объятьях на сторонний взгляд и вовсе не было ничего предосудительного.

— Нам стоит переместиться в более уютную обстановку, — предложил я. Объятья скрепя сердце всё же пришлось разомкнуть, и женщина поспешила отстраниться, даром что тут же вновь мерзляво обхватила себя руками за плечи. Эль Алтор проводил её манёвр крайне задумчивым и почему-то показалось — неодобрительным взглядом, но от комментариев воздержался.

— Неплохая идея, — кивнул он, вновь оглядываясь и особенное внимание уделяя темнеющему небу.

— С транспортом у нас пока трудно, придётся пройтись пешком, — проговорила Тилль со смесью досады, раздражения и смущения. — Так что стоит поторопиться.

— Ничего страшного, ходить пешком полезно, — с лёгкой иронией согласился эль Алтор, и мы быстрым шагом двинулись в сторону отведённого для светлых особняка, причём женщина явно намеренно постаралась оказаться по другую сторону гостя от меня. Менталист покосился на неё уже откровенно насмешливо, потом на меня — с лёгким укором и всё той же насмешкой, вновь качнул головой в такт своим мыслям.

За что не люблю менталистов, так это за подобную манеру общения. Они всегда смотрят на окружающих чуть свысока, будто видят насквозь, и все помыслы, все стремления и даже судьбы живущих для них — открытая книга. Причём независимо от того, соответствовало ли подобное поведение истине или нет. Впрочем, в данном конкретном случае я скорее был склонен поверить, что эль Алтор действительно видел всё. Знать бы ещё, что именно он такого углядел?

Тилль

Размеренный ритм жизни сыграл со мной злую шутку: внезапно обнаружилось свободное время. И я совершенно не могла придумать, куда приткнуть эти вечера, в которые получивший распоряжение от самого высокого начальства Колос выгонял меня из госпиталя. Понимала, что отдых нужен, что даже крепкий организм Перворождённой имеет некоторый предел выносливости, и даже не пыталась спорить, но — отчаянно скучала. Даже Мельхиор со своим расследованием предсказуемо справлялся без меня, а от всех вопросов отмахивался со словами "потом расскажу" и опять стремительно уносился по делам.

А собственно беда заключалась в том, что в первый же вечер я нашла себе развлечение, напросившись в компанию к отправляющимся к морю Бельфенору с мальчиком. И это неожиданно стало традицией.

Судьба Инталора меня беспокоила, да, но в конечном итоге я ничего не могла в ней изменить, и это в большой степени был повод оказаться рядом со светлым. Мне было стыдно. Мне было чудовищно, до дрожи стыдно, но ничего поделать с собой я не могла.

Раз за разом я любовалась, как он входит в воду, прибой облизывает пеной ноги, бёдра, спину, потом — несколько резких сильных гребков, и мужчина скрывается под водой. Через некоторое время он выныривал в отдалении от берега, потом вновь нырял и в конце концов возвращался на сушу — весь процесс занимал у него не больше четверти часа. По светлой коже сбегали тонкие ручейки воды, иссыхая вскоре в отдельные капли, а на последнем шаге и те истаивали, подчиняясь огненной магии.

К Фелю неудержимо влекло. Я чувствовала себя глупой мошкой, летящей к призывно сияющему пламени свечи. Осознавала, чем это всё может закончиться, но сила воли куда-то испарялась, и я всё равно летела навстречу огню. И спрятаться за мыслями об обычном физическом влечении не получалось: мне хватало уже того, что он просто находился рядом, на расстоянии вытянутой руки. Нет, вру; почти хватало, потому что протянуть руку и коснуться я не могла, но — хотела.

И только боги знают, чем бы это для меня закончилось и как бы я выкручивалась, если бы светлый вдруг не сделал шаг навстречу. Да какое там — шаг! Прыжок, даже почти точечный портал; только что он был невообразимо далеко, а потом вдруг — раз! — и его ладонь обхватила мою талию, прижимая к сильному телу крепко, уверенно. Меня бросило в жар не от кокона защитных чар мужчины — от его желания, от горячего шёпота над ухом, от обжигающей сквозь ткань платья ладони. Ответила шёпотом, умоляя богов, чтобы мальчик ничего не услышал — кто знает, как бы он отреагировал, если бы всё понял!