Мы потрясем нашей правдой мир

— Ну, так и мы с Вальком вызываемся! — хлопнул себя по колену Лешка и решительно поднялся с земли. — Пошли купаться, Натах. А ты, оказывается, мозг. Не ожидал.

Стряхнув с себя остатки досады, Наташка снова деловито кивнула и не терпящим возражений тоном отчеканила:

— Сразу после пруда ждем вас у Светки на огороде. Не опаздывайте.

* * *

Вынырнув из воды после очередного прыжка с бревна, Аленка обессилено уцепилась за торчащий сбоку сучок и, тяжело дыша, обтерла лицо тыльной стороной ладони, размазывая по щекам темные подтеки туши.

— Фуф! Больше не могу. Поплыли на берег! — сквозь смех, предложила она Димке.

Парень ласково поцеловал ее в уголок губ и согласно кивнул, но в этот момент его окликнул Вереск.

— Эй! Димон! Ай-да наперегонки к тому берегу!

— Лучше вдоль! — отозвался Димка и ринулся в обозначенном направлении, уже через несколько секунд нагнав Вереска. — Ален, я скоро к тебе присоединюсь! — не оборачиваясь, крикнул он.

— Как дети, — улыбаясь, пробормотала Аленка и, оттолкнувшись от бревна, поплыла в противоположном от Димки направлении, намереваясь позагорать пока эти два великовозрастных оболтуса состязаются в скорости.

Едва не падая с ног от усталости и переизбытка эмоций, девушка выбралась на осклизлый берег. Колени подкашивались, грудь трепетно вздымалась от частого прерывистого дыхания, щеки пылали, а на губах, словно приклеенная, красовалась блаженная улыбка, лучше сотни слов описывая чувства девушки.

Все прежние неразрешимые проблемы в одночасье выпорхнули из головы, не оставив после себя и следа. Маринка морали читает? Да пошла она к черту эта праведница! Тимур в Питере остался? Да, но ведь здесь есть Димка! Веселый и остроумный красавчик Димка! Что-то еще? Уже забыла... Значит, и вовсе не имеет к ней, Аленке, никакого отношения! А если и имеет, то какая ей до этого разница!

Стараясь не наступать на битые стекла, которыми был усыпан берег, Аленка направилась к мотоциклу за полотенцем. Машинально оглянулась вокруг, оценивая обстановку.

Неподалеку у камышовых зарослей сидел брат Лешка, разговаривая с соседкой Наташкой. Потрясающую он, конечно, собеседницу себе нашел. Аленка меньше неделе пробыла в Кругловке, а уже вдоволь наслушалась от местных девчат об этой Наташке. Может быть, и не стоило настолько доверять чужому мнению о совершенно незнакомом человеке, а узнать прежде девушку получше, только вот узнавать почему-то совсем не хотелось. Да и нужно ли?

Не нужно, наверное. Зачем дразнить и настраивать против себя стаю деревенских гусынь? Одной Оксанки на ее, Аленкину, голову более чем достаточно.

Вспомнив о Маринкиной подружке, Аленка скривила губы и украдкой покосилась на пруд. Маринка с Оксанкой по-прежнему сидели вдвоем на противоположном берегу и, судя по понурым плечам Оксанки, разговор явно носил не слишком приятный окрас.. Вариантов было не много. Не нужно быть Эйнштейном, чтобы понять, эти кумушки перемывают кости именно ей, Аленке. Вероятно, святоша Маринка даже пытается убедить свою никчемную подружку, что Димка без всяких сомнений скоро поймет какая она, Аленка, дрянь и бросит ее. После чего само собой падет в горячие объятия Оксанки.

Аленка бесшабашно усмехнулась, представив себе физиономию Оксанки, когда та увидит их с Димкой вместе вечером на танцах, и начала рыться с пляжной сумке в поисках косметички. Непростое это дело отыскать что-то в груде необходимых на пруду вещей, тем более, когда мысли заняты совсем другим, но не прошло и минуты, как Аленка нащупала мягкую пластиковую тубу и выудила оттуда зеркальце.

— Ой-ой! — невольно вырвалось у девушки, едва она заметила разводы туши, уже успевшие подсохнуть на щеках. — Вот ведь дурында! Пришло же мне в голову накраситься с утра пораньше. Кошмар! — бурчала она себе поднос, ожесточенно стирая косметику ватным диском. — И Димка все это видел!

— Ууууу, мать моя женщина! — раздался над ухом грубоватый мужской голос. Улыбка начала медленно сползать с Аленкиного лица. — Какие цыпочки прилетели в наше болотце!

Аленка резко застегнула молнию косметички и подняла глаза, тут же схлестнувшись взглядами с нависшим над ней парнем. Мутные, какие-то сальные серо-голубые глаза, бесформенный, будто сломанный в нескольких местах нос, нездорового вида кожа с крупными порами, шрам на переносице с налипшей на рубец черной пылью, щедро пропитанной потом. Губы парня расплылись в мерзкой самодовольной улыбке, обнажив желтые зубы. Зрелище не из приятных, а запах стойкого перегара слившийся воедино с едким сигаретным дымом, коим парень не замедлил дыхнуть девушке в лицо, и подавно.

Аленка отпрянула, но тут же оказалась прижата ягодицами к нагревшемуся на солнце металлическому боку мотоцикла. На бедро ей легла шершавая, мозоолистая рука, сжимавшая между пальцами догоравший окурок.

— Ну, что? Познакомимся?

— Клешню убрал! — сквозь зубы процедила девушка, уперевшись кулаком в грудь нависшего над ней мужлана. — И отошел назад на метр!

— Ты чё? Попутала что-то, цыпа? — еще теснее прислонившись к Аленке, усмехнулся парень и раздвинул коленом ее ноги. — Я знакомиться пришел!

— Отвали!

— Чё? Не понял! — Поднес к губам почти докуренную сигарету без фильтра, затянулся и демонстративно медленно откинул бычок в сторону. Многозначительно приподнял белесую бровь и, нагнувшись к Аленкиной щеке, прошептал, едва не касаясь губами ее уха: — Меня Павло зовут, можно просто Павлик! А тебя?

— А меня звать не надо. Сама к кому надо приду, — фыркнула Аленка, попытавшись оттолкнуть парня.

— Стоять, я сказал, — крепче сжимая ее бедро, гаркнул тот. — Имя!

— Отвали, я закричу!

— Да хоть обвопись! — снова усмехнулся он и кивнул на состязавшихся в скорости Димку и Вереска. Ребятам явно не было никакого дела до происходящего на берегу.

— У меня здесь брат!

— Это ты про того молокососа что ли? — кивнул на балдевшего на бревне Вальку. — Этот же фраер твой брат?

— Да, отвали ты! — Яростно выкрикнула Аленка, с силой отпихнув от себя Павло. — Хуже будет!

Парень пошатнулся, но тут же навалился всем весом на Аленку.

— Борзая цыпочка какая попалась! — тяжело дыша перегаром, протянул он.

Аленка лихорадочно обвела глазами берег и, осознав, что помощи действительно ждать неоткуда, предприняла единственное, что могло бы избавить ее от навязчивого мужлана — со всей силы ударила коленом в пах. Секунду, а, может быть, целую вечность, никакого эффекта, кроме зубовного скрежета над ухом, не наблюдалось. И вдруг он перерос в мучительный и в то же время яростный стон. Павло начал медленно оседать на землю, издавая булькающие гортанные звуки.

— Я тебя, сучка... — невнятно прорычал он. Аленка не стала дожидаться продолжения и, нарочно наступив парню на кисть левой руки, рванула в единственно разумном направлении — к дрейфующему по пруду бревну.

— Недоносок!

ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ ГЛАВА

ОГОРОДНИКИ

С пруда группа огородников-энтузиастов уехала одновременно — впереди Светка, Вовка и Стас на велосипедах, остальные на голубом "Москвиче" с Васькой за рулем. Собираясь в обратный путь, Наташка всучила Светке свой велосипед, а сама устроилась на заднем сиденье машины подле Вальки, решив, что пренебречь таким замечательным шансом пообщаться с возлюбленным было бы непростительной глупостью. Только сам Валька особого желания разговаривать с инициаторшей навязанных ему огородных работ не испытывал и вел себя до обидного прохладно — то и дело досадливо поджимал губы, ограничиваясь односложными репликами.

В результате к исходу шестой минуты пути больше всего энтузиазма проявлял Лешка, вдруг по каким-то одному ему известным причинам, свято поверив в успех операции по покорению сердца московской красавицы.

— Натах, ну, ты скажи все-таки, что она больше всего любит? — настойчиво допытывался Лешка, нетерпеливо ёрзая на переднем сиденье.

— Танцевать любит, — не задумываясь ответила Наташка и тут же переключилась на Вальку. — Валь, а долго вы из Питера ехали?

— Долго, — неохотно буркнул тот, не отрывая угрюмого взгляда от тянувшейся вдоль дороги лесополосы.

— А цветы какие любит? — не унимался Лешка. — Розы?

— Розы? — скривив губы в скептической ухмылке, переспросила Наташка и осуждающе покачала головой. — Оригинально, ничего не скажешь. Розы она терпеть не может. — Хмыкнула и тут же с недвусмысленным намеком поведала, скосив глаза на Вальку: — А я вот очень люблю розы. Особенно алые.

— А почему она розы не любит? — недоуменно наморщив лоб, продолжал сыпать вопросами Лешка.

— Просто не любит.

— Нет, правда, почему?

— Ну, что-то там с трудовой практикой связано. Их класс ее на грядках с розами отрабатывал под руководством какой-то сумасшедшей ботанички. Вот Светка и говорит, что теперь даже слышать о розах не может без отвращения.

— Ааа, тогда все понятно, — глубокомысленно изрек Лешка. — Еще чуть-чуть — и я сам по тем же причинам яблоки в рот не возьму.

— Валь, а в питерских школах трудовую практику тоже отрабатывают? — снова попыталась вовлечь Вальку в беседу Наташка.

— Отрабатывают, — не глядя на собеседницу, равнодушно ответил парень и снова замолчал.

— И как?

— Как везде.

— Так везде по разному. Мы на яблоках, например, и на картошке, Светка — на розах. А вы?

— Школу мы драили.

— Так какие же она цветы любит? Георгины, флоксы, хризантемы, мальву? Эээ... что там еще есть? — Лешка попытался припомнить известные ему названия цветов, но почти сразу ощутил пробел в знаниях такого рода. В голову ненароком закралась шальная мысль расспросить мать и подробно законспектировать ее ответ. Только ведь, если после такого столь неожиданного и наверняка подозрительного интереса со стороны сына, она непременно сумеет сложить да плюс два и тут же сообразит, кто опустошил соседский цветник. Лешка с надеждой посмотрел на Наташку. — Так какие?

— Ромашки любит полевые, подсолнухи. И маки вроде бы еще.

— Маки! — грубовато хохотнул молчавший до сих пор Васька. — Это к Баранову. Их за эти самые маки на огороде позавчера знатно штрафанули.

— Их штрафанули потому что участковому на бутылку не хватало, — ехидно улыбаясь, возразила Наташка. — А маков в каждом дворе как грязи. Не выведешь ничем. Штрафуй — не хочу.

— Слышь, Лех, а подари ты своей Светке букет конопли. У меня на огороде ее пруд пруди. Может, ради такого дела и у меня прополку устроишь.

— Отвали ты со своим огородом, — неожиданно встрепенулся Валька. — Не было печали — вздумалось нашему Лехе найти ключи к сердцу Светланы Прекрасной. Лучше способа не нашел, кроме как прополоть ей огород. Идиот! Чего доброго еще сено скирдовать ей завтра вызовется. Своих дел нам мало, оказывается. Конечно!

— Лех, ты только не бузи, но ведь Валёк-то дело говорит, — усмехнулся Васька. — Вовану со Стасом энергию девать некуда, вот пусть и мотыжат ей огород хоть круглые сутки. А мы-то чего? Мне еще движок перебрать надо, да и вообще...

— Вась, да брось ты. Там делов-то на полчаса. Зато к Светкиной бабке в доверие войдем.

— Эээ! — опасливо поглядывая на ребят, вмешалась Наташка. — От бабы Шуры все это надо в тайне провернуть. А то никому мало не покажется — ни нам с вами, ни, тем более, Светке. Огреет палкой промеж лопаток — и вся революция!

— Ты как себе это представляешь? Огород-то у них при доме...

— Я — никак, а у Светки как всегда куча идей, одна другой бредовей. У нее такая бабушка, что с годами, хочешь — не хочешь, сноровка на хитрости выработается.

— Да, видали мы ее бабку. Грозная. Костыль, словно сабля на перевес.

— Так-с. Притормози здесь, — скомандовала вдруг Наташка, едва они доехали до чужих сараев, граничивших с нужным огородом. — Мы со Светкой пойдем легенду бабушке излагать, а вы ждите здесь. Позовем, когда можно будет.

Ехавшая впереди машины троица велосипедистов тоже остановилась и, уложив велосипеды на заросшей гусятником обочине, стала совещаться. Светка, судя по жестикуляции, отдавала последние указания Вовке со Стасом, а сама то и дело поглядывала по сторонам, опасаясь то ли бабушку, то ли длинных соседских языков.

Наташка выпорхнула из машины, с усилием хлопнув дверью, но та несмотря на оглушительный звук удара все равно закрылась не плотно, и девушке пришлось повторить попытку.

— Эй, замки вылетят! — ворчливо прикрикнул на нее Васька, высунувшись из окна. — Моя тачка только ласку уважает.

— Вот и ласкайся с ней, раз больше не с кем, — ехидно парировала Наташка и направилась к Светке.

* * *

— Ты меня лучше здесь подожди, — остановившись у крыльца, попросила Светка и, кинув неуверенный взгляд на Наташку, уцепилась за шаткие деревянные перила. — Я как-нибудь сама попробую извернуться.

Наташка ехидно фыркнула и закатила глаза. Демонстративно и совершенно неестественно.

— Извернись! Ну-ка, ну-ка! Посмотрим, как ты потом будешь из-под бабкиной хворостины изворачиваться. Я этот акробатический этюд ни за что на свете не пропущу.

— Спасибо, подруга! Утешила! Как там говорят? На миру и смерть красна?

— Задница твоя будет красна, а не смерть. И главное для чего?

— Есть для чего! — упрямо выпалила Светка. — Неужели не понимаешь? Для Вовки!

— Вовке твоему наплевать на эту забастовку. И на тебя, кстати, тоже!

— Не правда! Я ему нравлюсь.

— И чего? Мне, например, пирожки с вишней нравятся, только...

— Ладно, Наташ. Давай потом об этом. У меня и так коленки дрожат от страха...

— Они у тебя от собственной дури дрожат! Вызвалась непонятно зачем в революционеры, а теперь расхлебываешь!

Светка досадливо поджала губы и, не оборачиваясь на подругу, поднялась на крыльцо. Входная дверь предательски скрипнула, грозясь разбудить бабушку, если та все еще спала, конечно. Подавив трусливое желание сбежать в неизвестном направлении, Светка на цыпочках пересекла веранду и, прикусив кончик языка от старания, потянула на себя коричневую, обитую дерматином дверь в хату.

Опасливо просунула голову в образовавшуюся щель. Ни бабушка, ни дедушка не спали, а, сидя друг напротив друга за столом, играли в карты. Оба такие важные, сосредоточенные.

— Бубны! Дуракам трудно! — громогласно объявил дедушка, открывая козырь.

Бабушка подняла со стола карты и, смочив палец слюной, раскрыла их перед собой веером.

— Охохонюшки-хо-хо., — покачивая головой, протянула она. — Вот это сдал... Ни одного козыря, ни одного!

— Картежникам салют! Я пришла! — расстянув губы в совершенно несоответствующей тревожному взгляду, жизнерадостной улыбке, прервала Светка обсуждение предстоящей партии.

— Явилась детинушка. Садись-ка с нами в карты сыграй. — Бабушка приспустила на нос очки в массивной старомодной оправе и пристально посмотрела на внучку.

— Не, ба. Меня на порожках Наташка ждет.

— Так нехай и она с нами.

— Мы на огород. Полоть.

— Наш? — подозрительно переспросила бабушка, не сводя глаз со Светки.

— Угу, — промычала девушка. — А завтра — ее. На Урожайной.