Меч и Магия: Сказитель грез

— Земля так красива, — выдохнула она, когда Хич помог ей поднести чашу чая к губам. — Сахарные деревья горят в цвету, и ветер сдерживает свое дыхание, все ждут, ждут зимы...

Мальчик коснулся ее лба, с трудом разбирая произнесенные хриплым шепотом слова о долине и окружавших ее лесах, чистом холодном вкусе воздуха над горными вершинами... Но кожа женщины была прохладной, и не было заметно следов лихорадки.

Она снова пришла в себя к вечеру, и начала рассказывать истории о своей молодости и более поздних годах в стране далеко отсюда.

— А потом, когда мой милый Джова умер, — пробормотала она, — я поняла, что настало время вырвать мои корни и снова следовать за зеленым мотыльком.

Хич перебирал пучок коричневой травы в руках, глядя на пол, пока слушал ее рассказы. Теперь он поднял голову и растерянно оглядел комнату.

— Мотылек? Вы видели мотылька?

Женщина тихо усмехнулась:

— Я имею в виду, что мне стало интересно. Я имею в виду, что пришло время рискнуть и, возможно, узнать что-то новое.

Когда Хич ушел спать к очагу этим вечером, он обнаружил, что с нетерпением ждет утра и новых рассказов о дальних странах.

Казалось, силы его знакомой медленно возвращаются. На следующий день она проснулась рано утром, и они провели час, прежде чем Хич вышел на улицу собрать лучины и выкопать несколько съедобных корней из маленького огорода возле колодца.

Вернувшись в спальню незадолго до полудня, он не был удивлен, обнаружив серую птицу на обычном месте. Черный глаз следил за мальчиком, когда старушка подозвала его:

— Сегодня ты будешь держать меня за руку? — она с ожиданием подняла тонкую руку.

Хич сжал ее костлявые пальцы своими и устроился рядом с койкой. Птица смотрела на них несколько мгновений, а затем расправила крылья и слетела с подоконника.

И снова больная, казалось, впала в бред, и снова все прошло после возвращения птицы через час или чуть позже. Они провели день в тихой беседе, Хич развеселил старушку, показав ей кружевные белье, которое взял из запасов толстого сквернослова на поляне. Женщина научила его грубоватой дорожной песенке, которую узнала в молодости, и мальчик пошел к своему спальному месту у очага с мелодией, все еще звенящей в его голове.

Но на следующее утро старушка выглядела намного слабее. Хич видел, как кости ее лица проступили через плоть, и понимал, что выздоровление оказалось ложным. Он остался рядом в утренние часы, а когда пришел полдень и появилась птица, сам подал ей руку. Женщина посмотрела с тоской и потянулась к нему, но затем прижала пальцы к груди под рваным одеялом и отвернулась.

— Вы что-нибудь хотите? — спросил Хич.

Она сделала небольшое движение головой, словно боль или отчаяние мешали отвечать. Но мгновение спустя старушка заговорила, и ее голос был твердым и спокойным.

— Я хочу положить конец этому огню в моем горле, — сказала она. — Я хочу уйти за моим зеленым мотыльком и увидеть, куда он приведет меня. И я хочу поблагодарить тебе, — больная кинула затуманенный взгляд на гостью, все еще сидящую на окне. — И помни: серая и небольшая, с белой полосой на нижней стороне крыльев... Не так много на юге, я думаю, но на востоке и севере она будет знать, что ты... — голос перешел в сухой хрип. Женщина прерывисто дышала в течение нескольких минут, а затем продолжила:

— Если ты можешь, перенеси мои останки на холм, откуда ты смотрел: на камни, куда животные легко смогут добраться... Зима почти наступила, а это лето было не очень удачным для них.

Хич никогда не говорил старушке о днях, что провел, сидя за камнями на холме. Его собственный народ использовал огонь для погребения умерших, и идея разместить труп на открытом воздухе для падальщиков, что его найдут, казалась отталкивающей. Мальчик помолчал некоторое время, а затем сказал, что сделает так, как она просит.

Когда птица улетела несколько мгновений спустя, глаза больной снова стали двигаться, а затем медленно закрылись. Они уже не открылись снова, и в этот день птица не возвращалась. Во второй половине дня Хич вынес легкое тело на холм и положил там, где она просила.

В тот вечер он принес зеленую накидку в спальню и свернулся на полу рядом с пустой койкой. Заснуть удалось далеко не сразу...

Мальчик лежал там же на следующее утро, когда услышал стук и понял, что птица уже на подоконнике. Он открыл глаза и взглянул на гостью, его разум витал в облаках. Птица склонила маленькую голову, глядя своим ярким черным глазом. Хич был еще в полусне, и когда его глаза закрылись, он снова услышал шум крыльев.

Внезапно холодный ветер подул ему в лицо. Тело, казалось, закружилось, превратившись в невесомый воздух. Взглянув вокруг, Хич с изумлением видел, как внизу, под ним, уменьшается дом. Он взлетел вверх, над землей, и серые крылья на миг заслонили солнце нового дня. Полный восторга, он обогнул долину, снизившись над тем местом, где вчера оставил тело старушки. Завис там всего на несколько быстрых ударов сердца, а затем оседлал ветры и воспарил выше и выше, к далеким горным вершинам. Мир с лесами и лощинами внизу превратился в зеленые, синие и оранжевые узоры, словно разворачивающаяся карта. Время потеряло значение, и он торжествовал в полете. Солнце уже начало опускаться, когда Хич, наконец, повернул обратно к долине и дому.

Что-то привлекло его внимание, когда он лениво спускался вниз к травянистым склонам. Темная извивающаяся нить двигалась от широкой реки, протекающей у леса к западу от долины. Мальчик приблизился к ней в полете, наблюдая, как нить превращается в ленту, состоящую из темных фигур, движущихся ловкой, крадущейся походкой, заставившей его маленькое сердце заколотиться. Он снизился еще, чтобы рассмотреть больше, и увидел, что они носят шлемы, изготовленные из кусков черепов людей или животных, а также странное оружие. В середине отряда четверо черепоголовых несли на плечах сооружение из черного дерева, напоминающее большую коробку. Хич опустился достаточно низко, чтобы заметить одинокую, скрытую тенью фигуру, едущую, покачиваясь, внутри "коробки".

Они двигались к долине. С тревожным покалыванием в своем маленьком теле, мальчик метнулся обратно к дому и открытому окну.

Хич открыл глаза и обнаружил, что по-прежнему лежит, свернувшись на полу. Слышалось постукивание когтей по дереву и хлопанье крыльев... Несколько мгновений он сидел, непонимающе оглядывая мешанину образов в сознании, не зная, чему верить. Потом вспомнил черную колонну кравшихся фигур, костяные шлемы и кривое оружие.

Мальчик набросил зеленый плащ на плечи и собрал свой мешок. Раньше он собирался захватить белую плошку, раскрашенную рыбами, на память о своей новой знакомой. Теперь же достал ее из мешка и аккуратно поставил у очага.

Посох с синим камнем стоял у входной двери, где Хич его оставил. Мальчишка схватил его и выбежал из дома, прошел несколько ярдов вверх по склону холма и обернулся. Поспешив обратно в маленькую спальню, он плотно запер ставни над пустой койкой.

Быстро поднявшись на холм, он вышел из долины, направившись в сторону перевала, о котором слышал от старушки, по извилистому пути, что заметил, летя на ветре в небесах. Когда беглец шел под кронами деревьев с яркой листвой, ему показалось, что выше несколько раз мелькнули серые крылья, но вечернее небо уже темнело, и это, возможно, было лишь игрой света и тени.

Он оглянулся через плечо, добравшись до перевала. Долина уже исчезла в сгущавшейся тьме.

Нет сомнений, что они еще не добрались до дома. Хич поправил мешок и пошел дальше, слегка улыбаясь. Какой бы ни была их цель, они не найдут в маленьком доме ничего — только холодный очаг и спальню с запертыми окнами.

4

Путь огня

Взошла Луна, и поющие волки снова завыли за кольцом фургонов. Дилиженс лежала на мягкой постели и прислушивалась к смене аккордов их устрашающе красивой песни.

Она спала в среднем четыре или пять часов в сутки с момента ухода из Колеса двенадцать дней назад. До сих пор вся жизнь девушки проходила в непрестанном упорядоченном передвижении Кружащего народа, и оказалось трудно приспособиться к новому ритму — или полному отсутствию какого-либо ритма. Как дочь Колеса, она чувствовала себя очень странно, двигаясь по дороге, которая уводила от всего, знакомого ей. Когда этой ночью принцесса подошла к кровати в отведенном ей фургоне, она представила себя привязанной к длинной прямой нити, которая тянула ее все дальше от родины, и уводила все дальше в неизвестность с каждым прошедшим днем.

На самом деле нить была скорее извилистой, чем прямой. Великие Северо-восточные ворота, через которые проехал отряд, вели на землю, покрытую болотами и илистыми ручьями. Из-за недавних подземных толчков, обрушившихся на восточную и северную Части, там, где была твердая почва, зияло множество трещин, заставляя небольшой караван тщательно выбирать свой путь.

Попутчики сформировали странную группу, всего числом сорок три, включая иофолков и альтеров. Помимо Дилиженс, караван состоял из старого Помпондеранта, который должен был ехать с ними некоторое время вне Колеса, пока интересы Общества не призовут его в другое место; молчаливая жительница Оси по имени Нури, представляющая восемь королей; Брейтлинг, картограф из Нижней Степи, бывший заместителем командира; Велек — сам командир; нужные Амонвелль семь альтеров и их Альтерман, заодно с четырнадцатью иофолками и их двумя дрессировщиками; повар; двенадцать солдат, щегольски выглядевших в их черных мундирах со значком серпа — гербом Жнецов; и тот самый сонный писарь, который читал сообщение от Амонвелль в Большом Кабинете ее отца.

Дилиженс повернулась на бок и взбила шелковую подушку в более удобную форму, когда волки начали новую мелодию. Первые несколько ночей солдаты еще пытались заглушить их, распевая дорожные серенады, но, в конце концов, отказались от усилий, как пустой траты времени. При угрозе поющие волки растворялись в дикой местности, словно призраки, появляясь один за другим после короткого перерыва, чтобы объединить их отдельные голоса в звонкий мощный хор. Беруши, которые командир предложил каждому из путешественников, вызывали у Дилиженс чувство отгороженности от мира, что она находила весьма неприятным, отчего отказалась носить их после первой ночи, используя вместо этого одну из ментальных техник своего наставника, предназначенную для фильтрования нежелательного шума.

Девушка обнаружила, что снова задается вопросом о причинах отъезда Помпондеранта из Колеса. Он был ее учителем в течение последних семи лет, и она знала, что при этом он мог собраться и уйти в любое время. Как и всем членам Общества, в цивилизованных странах, придающих большое значение поиску знаний, ему было разрешено приходить и уходить когда угодно. Но почему именно сейчас? Когда она спросила наставника после встречи с отцом, тот ответил только, что у него есть определенные дела на Востоке, и что никому не будет лучше, если он расскажет подробнее. Дилиженс ждала несколько большего. За последние годы Помпондерант, став Жнецом на службе ее отца, сумел привить своей нетерпеливой ученице любовь к знаниям, в то же время не раскрыв почти ничего о своих мотивах и убеждениях.

Ее голова приподнялась на подушке, когда на лагерь, словно удар грома, вдруг опустилась тишина. Прекращение всех шумов произошло так внезапно после постоянного разнотонового пения, что Дилиженс попыталась припомнить, не было ли и в самом деле грома или другого заметного звука перед резким окончанием песни волков. Тишина сохранялась. Девушка осторожно спустилась с кровати и подошла к раздельной двери в конце длинного фургона. Она открыла верхнюю половину двери и выглянула наружу.

Воздух стал очень холодным. Ничто не шевелилось внутри круга фургонов, хотя Дилиженс заметила черные силуэты двух охранников, стоящих в дозоре на противоположных сторонах лагеря. Она уже собралась спрятаться обратно в фургон, когда неожиданное движение в темноте привлекло внимание. Принцесса подняла голову.

Яркий золотистый огонь медленно двигался в вышине, словно далекий факел в небесах... В первый момент Дилиженс решила, что это блуждающий огонек, прилетевший исследовать фургоны, и ее руки машинально взметнулись вверх, чтобы защитить макушку. Как и большинство людей, она ​​с раннего детства слышала истории о том, что блуждающие огоньки будто бы любят делать гнезда в человеческих волосах, и страшные рассказы о неосторожных девочках и мальчиках, чьи волосы сгорели до голой кожи. Девушка смущенно опустила руки. Это были только глупые сказки... И в любом случае, золотой огонь слишком высоко в воздухе, чтобы быть одним из этих маленьких существ. Следя за ним, она постепенно услышала далекий воющий звук, словно кто-то из волков еще не настроил свой голос, чтобы соответствовать стае. Дилиженс с удивлением смотрела, как пятно света продолжило неспешный полет над лагерем и исчезло за стеной деревьев. Вой растворился в тишине.

Принцесса оглянулась вокруг. Охранники, казалось, не обращали внимания на странное событие, их высокие фигуры неподвижно стояли на своих постах в промежутках между фургонами.

Прошло уже несколько минут, как она стояла в дверях, холод воздуха проник сквозь тонкую ночную сорочку. Трудно было судить о течении времени в тишине и темноте. Девушка начала задаваться вопросом, как долго она тут стоит, и действительно ли видела золотой свет в небе. Иногда, особенно при выздоровлении после болезни, или долго не засыпая, она обнаруживала, что скользит в сон и из сна так быстро, что события реального мира перепутываются с фантазиями...

Независимо от характера этого события, оно уже осталось позади, и ее уши начинали мерзнуть. Дилиженс нырнула было обратно в фургон, когда где-то за деревьями послышался низкий раскатистый грохот. Раскат грома, который она ожидала раньше? Когда принцесса снова глянула на небо, дрожащий вой прозвучал из-за круга фургонов, заставив ее подскочить. Гармоничные голоса быстро присоединились со всех сторон вокруг лагеря, и хор волков возобновил свою прерванную песню. Дилиженс вздохнула. Возвращение к нормальной жизни...

Она продолжала ждать у двери, не желая возвращаться в постель при возобновившемся волчьем пении. Ее взгляд упал на ближайшего из охранников, все еще стоящего прямо и неподвижно между двумя фургонами на северо-западной стороне лагеря. Судя по широким плечам и характерной для Сеятелей стрижке это был Хабен — молодой человек, с которым она несколько раз обменялась улыбками с начала поездки. Девушка потянулась за своим плащом и домашними туфлями — по крайней мере, можно насладиться парой слов дружеского разговора, прежде чем снова пытаться уснуть...

Она отперла нижнюю половину двери, сбросила лестницу и спустилась на землю, а затем осторожно пошла по кругу вдоль фургонов, стараясь не наступить на кого-нибудь из иофолков. Туфли захрустели по инею, когда Дилиженс подошла к юноше. Тот продолжал стоять странно прямо, лицо его было обращено к заболоченным диким землям за пределами лагеря.

— Хабен? — принцесса коснулась его плеча. Рука под черным мундиром казалась твердой как камень.