Те странные пути...

В лепёшку она вцепилась так, что стыдно стало, но зубы словно сами торопливо рвали тугую, зачерствевшую, сладковатую на языке хлебную мякоть, пока Ксения не насытилась. Запивала горячим чаем и чувствовала себя виноватой из-за жадности.

— Меня зовут Корвус.

— Ксения.

— Ты даже в имени чужая, — пробормотал он. И вздохнул. — Мой князь — владетель крепости и земель вокруг неё. Друиды сказали, что где-то в этой местности мы найдём замену нашей Адри — ведьме из крепости. И нашли тебя.

— И... что дальше? — медленно спросила она, пытаясь разобраться в этой поразительно краткой информации. Друиды? Она в старой Англии? Но там не было такой сильной магии, что могла бы вот так, мгновенно, выучить её языку. И он сказал "князь", а не "лорд", например. А ещё... Она попробовала на "вкус", на язык те слова, которые произносила. Попробовала услышать их в воображении. Это не английский!.. Хотя пара слов близка к ним.

— Поедешь с нами, — пожал Корвус плечами. — А что собиралась делать ты?

Она промолчала. Вопросов — миллион, но с какого начать?

— Ты сказал — искали меня. Но ведь вещи для меня сняли с другой!

— Здесь, недалеко, до недавнего времени чудом уцелело селение. Вчера его сожгли. Мы нашли несколько живых. Среди них была шаманка. — Он быстро глянул в сторону выхода из укрытия, но успокоился и опустил глаза. — Поэтому сначала решили, что искомая — она. Женщина согласилась стать преемницей Адри, но ведьмин обруч она не почувствовала. Уцелевших всё равно пришлось везти в крепость. Так что взяли и её. Но в дороге на нас напали. Её убили одной из первых. А ты? Кто ты? Судя по одежде и языку, слова которого я слышал, ты очень издалека.

— Да, я издалека, — подтвердила Ксения, недоумевая: шаманка? В старой Англии такие были? — Настолько издалека, что не понимаю, как здесь очутилась.

— Прихоть богов, — довольно рассеянно сказал Корвус, снова прислушиваясь к беспрестанному ливню. — И их воля. Главное, что мы тебя нашли. Подожди. Мне кажется... Надо взглянуть, что там такое...

Он встал с плиты каким-то осторожным, вкрадчивым движением, одновременно, придерживая боковые ножны (чтобы не звякало?), пока вытягивает меч. Перешагнул костерок и пошёл к выходу, который сейчас, в вечерней темноте — насколько она поняла, изнутри и не разглядеть. Глядя ему вслед, Ксения вдруг подумала: "Странно. Его настолько не интересует, откуда я, что он не удосужился меня тщательней допросить! Ишь... Воля богов..."

Покосившись на слабо пляшущий огонёк под уже знакомой плитой, она, вспомнив жест Корвуса, машинально прищёлкнула пальцами — и шарахнулась от пламени, внезапно запрыгавшего на её собственной ладони! Над нею! Ударилась спиной о плиту и, частя дыханием, с ужасом вперилась в огонь, жжение которого ладонью не чувствовала, но тепло от него то и дело касалось её лица... Успокоила дыхание далеко не сразу. После некоторого времени бессмысленного разглядывания огня пришла к выводу: "Это и называется... преемница? Я умею всё, что умела Адри?"

"И это, и ещё кое-что! — жёлчно сказал старушечий голос в голове, из-за чего Ксения снова застыла в страхе, что голос вот-вот начнёт вопить. — Не буду я орать, успокойся. Но, пока Корвус обходит место, шагай-ка ты, милая, к старику Шилоху и возьми у него мою сумку!"

— Старик Шилох — это кто? — прошептала Ксения.

"А тот, кто обряжал тебя в мои тряпки и передал тебе мой обруч!"

Ещё одна загадка. Зачем им нужна ведьма, если у них есть маг? Впрочем, Ксения про этого Шилоха уже знала, что, как маг, он слабоват. В чём разница, кстати, между ведьмой и магом?

Чуть отстранив от себя ладонь с огнём, женщина встала с плиты, позволив плащу упасть на сиденье, и оглядела развалины. Дыхание перехватило. Если шагать, то придётся перешагивать через тела людей, которые здесь лежали. Вот откуда столько сопения и стонов... Наверное, это те, уцелевшие, как сказал Корвус? Но... Почему уцелевшие? Война у них здесь, что ли? И как найти теперь этого старика Шилоха?

Она вспомнила его лицо, усталое и осунувшееся, — и внезапно её руку с огнём повело в сторону. Куда она нерешительно и отправилась, заметив человека, привалившегося к обломкам плит и прикрывшего лицо капюшоном плаща.

"Молодец! — одобрительно сказала старуха. — На ходу учишься! Посмотри сбоку от него — сумка рядом валяется!"

"Представить себе лицо искомого, чтобы пойти к нему? Интересный опыт..." Очутившись рядом со стариком Шилохом, который спал, скорчившись, Ксения, затаив дыхание нагнулась и возле его плиты обнаружила нечто квадратное и помятое. Потянув за угол, и в самом деле медленно подняла полотняную сумку, которая выглядела лишь наполовину полной, но на вес оказалась набита чем-то тяжёлым. Постояв немного — увериться, что никого не разбудила, осторожно понесла было сумку к привычной плите. Но остановилась на полдороге. У ног лежал человек, который дышал так, что сразу стало ясно, что с ним...

Она успела подумать: "Это я слышу его — или Адри во мне?" А сама уже присаживалась рядом, оставляя (и с восхищённым ужасом на это глядя) огонь с ладони на каком-то обломке рядом — для освещения; пальцы заученно и быстро задирали на груди раненого край рубахи, а глаза (её бывшей — с нескрываемым ужасом, преемницы — с ощутимым профессионализмом) обшаривали место ранения...

А потом всё слилось в поток нескончаемого движения по укрытию, с постоянными наклонами к раненым, быстрым диагнозом и быстрым оказанием первой помощи. И всё больше Ксения понимала, что старуха оттеснила её каким-то образом от владения собственным телом. Получалось, как она интуитивно сообразила, что старуха просто воспользовалась её телом, чтобы помочь людям. С одной стороны, Ксения понимала, зачем Адри сделала это: люди и правда нуждались в экстренной помощи, а представавшие глазам раны на их телах выглядели настолько жуткими, что Ксения постаралась бы их не видеть вообще в своей жизни. С другой стороны, в душе тлела настоящая ненависть к старухе, поработившей её... Хуже, что всё происходило так перед Ксенией так, словно она сама болела и следила за всем из тёмного угла, из которого — пространство, доступное зрению, было узким и далёким. Иной раз же в глазах полностью темнело, а очнувшись, она понимала, что только что кого-то перевязала...

И странным же было это лечение. Перевязки — ладно, такое привычно и по своему миру видеть. Но время от времени губы шептали странные слова, а руки вдруг, вместо того чтобы чистить и накладывать зелье, застывали над раной, а глаза... Глаза — видели, где рана, что надо для такой раны, а когда в ход шли руки — видели, как рана заживает.

И люди, которым старуха помогала выжить, оказались странными. Среди обычных раненых (чаще режущим или колющим оружием) Ксения с тревогой видела то каких-то худосочных — таких, что ветром перешибёт, да и кожа у них была настолько тонкая, что страшно прикоснуться к ней, а острые уши изумляли, насколько они длинные; то крепких и жилистых, да ещё настолько мускулистых, что удивлял их довольно высокий рост; пару раз она поднялась с корточек от громадных собак, которых старуха заставила перевязать так, как будто их жизнь была ценной наравне с обычными, человеческими. Нет, Ксения пожалела и собак, но ведь рядом стонали люди...

Потом Ксения обнаружила, что следом за нею ходит Корвус, то и дело подавая какие-то тряпки. А потом она поняла, что он вскипятил воду в котелке и теперь помогает ей, промывая раны, которые необходимо осмотреть. А потом, когда всё закончилось и в укрытии не осталось человека, которому требовалась бы помощь, Ксения доплелась до "своей" плиты. Ноги подломились — и она не села, а рухнула на "сиденье".

"Отдыхай", — снисходительно сказала старуха Адри. А через минуту, когда она ощутимо освободила тело и разум Ксении от своего присутствия, женщина сама чуть не закричала от боли: так много кланяться и постоянно застывать в неудобном положении она никогда и не пыталась. А когда и голова взвыла, раскалываясь, Ксения позорно расплакалась, настолько слабая, что не в состоянии даже поднять ладони к лицу, чтобы спрятать слёзы. Хотя плакать тоже было больно... Правда, слёзы катились недолго — до угрюмой мысли: чем больше она плачет, тем уязвимей для старухи. А если решили, что она, Ксения, должна стать её преемницей, то... Женщина собралась с силами и несколько минут подавляла желание плакать и далее.

— Выпей.

Перед мутным от слёз взглядом закачалась всё та же глиняная плошка. Затем она переместилась к её губам, и Ксения чуть истерически не рассмеялась. Её поят как ребёнка! Но с первым же глотком выяснила, что ребёнка таким поить не будут. Опять то же вино, что пахнет яблоками и мёдом.

Но лучше всего оказалось понимание, что есть один человек, который — за неё.

Корвус присел рядом на корточки, чтобы удобней было держать чашку, и сочувственно спросил:

— Устала?

Прежде чем ответить, она помедлила. Шмыгнула носом и сказала:

— Это не я с ранеными... Это старуха. Ты можешь объяснить, почему так?

— Ксения, тебе надо обязательно узнать несколько правил. — Корвус огляделся и сел рядом с нею, на соседнюю плиту. — В крепости к тебе все смерды и прислуга будут обращаться на "вы". Ко мне и другим всадникам ты будешь обращаться на "вы". Старуха Адри была рабыней (Ксения услышала вздох, будто прошелестевший в голове). Беря её знания и умения, ты тоже становишься рабыней моего князя. Запомнила? К тебе на "вы" будут обращаться лишь простолюдины.

Ошеломлённая Ксения застыла взглядом на сумрачном лице Корвуса, который, отвернувшись, смотрел на костерок посреди укрытия. А он спокойно продолжил рассказывать кошмарные вещи!

— Ты не имеешь права отлучаться куда бы то ни было без ведома моего князя. У тебя не будет своего жилища — только комната в крепостной лекарской. Тебе нельзя будет общаться с кем-либо, если это общение не связано с лечением...

Дальше она не слушала. Горячее чувство будто смыло и усталость, и тяжёлую дремоту. Изнутри вздымалась самая настоящая ярость. Ксения улучила мгновение и вставила в монотонную речь Корвуса:

— А если я откажусь?

Он взглянул на неё и пожал плечами:

— От чего?

— Откажусь от умений и знаний старухи! И не поеду с вами в вашу крепость

"Ты с ума сошла?! — возмутилась та. — Ты же сдохнешь здесь!"

Рот Корвуса слегка скривился.

— Ты не проживёшь здесь и суток в одиночестве. Здесь идёт война. Здесь живут существа, для которых ты будешь изысканным блюдом на их грязном столе. Судя по твоей одежде и обуви, сугубо непрактичным, по твоей слишком нежной коже на руках, ты из земли, где люди слишком изнеженны и мало приспособлены к выживанию даже в мирное время, а уж сейчас и здесь... Не лучше ли жить под охраной и на всём готовом? Еда для тебя будет самая лучшая, даже несмотря на военное время. Ты ценный человек, Ксения, и с тобой будут обращаться соответственно.

"Но ты всё равно будешь оставаться бесправной рабыней!" — мысленно закончила его тираду Ксения.

— Я тебя не убедил, — констатировал Корвус.

— Да, ТЫ меня не убедил, — огрызнулась Ксения.

Она только что избавилась от эмоционального рабства, несколько лет прожив в глубоком убеждении: любовь и должна быть рабской. Только что поняла: она жила, плывя по течению, в надежде, что муж однажды увидит, что она лучше других его шлюх.

Её учили, ей втолковывали: будь терпеливой — и тогда получишь желаемое... Он же всё равно возвращается к тебе!..

Хватит с неё глупых надежд и жизни по накатанной!

Она не хочет вспоминать своего бывшего хозяина, который для кого-то назывался бы сильным и уютным словом "муж". Не хочет вляпываться и в новое рабство — худшее, в сравнении, потому как, если в прошлой жизни она могла ещё что-то решать сама, здесь она станет... чьей-то вещью. А у вещей своего мнения нет. Так что, пока есть время и возможность, пора избавляться от такого будущего.

Корвус открыл рот сказать что-то ещё, но Ксения уже подняла руки и сумела расстегнуть на шее ту нагревшуюся металлическую полосу — ошейник, который, как только сейчас поняла, и был знаком рабыни. Резко передала ему, заставив невольно потянуться к отданной вещице. И всё это — под внутренний протестующий вопль старухи Адри. Задрала рукав камзольчика, чтобы снять браслеты...

Корвус поспешно встал, бросив ошейник к её ногам.

— Подожди! — резко сказал он. — Я позову князя Гавилана.

Глядя ему вслед, обозлённая Ксения закуталась в плащ, а потом опомнилась: наверняка и плащ у неё отберут! И только хотела снять его, как вызывающе оскалилась. Снимут и снимут! Но пока есть возможность — она погреется.

Странно... Старуха Адри замолчала, но опять взялась за своё! Перед глазами Ксении снова потемнело, как бывало, пока она перевязывала раненых, чьи повреждения требовали немедленной помощи. Правда, на этот раз потемнение длилось недолго. Женщина это вычислила по тому, что Корвус всё ещё уходил в тени маленькой пещеры-укрытия. Зачем старуха сделала так, чтобы Ксения ничего не видела? Или ведьма решила устроить своей несостоявшейся преемнице подвох? В чём он?

Облитая ледяным ужасом, Ксения снова взметнула руки к горлу — и выдохнула. Ошейника на шее нет. Значит, старуха не вернула его, а заставила её сделать что-то другое? Но что?

Она даже успела спросить:

— Адри, что ты сделала моими руками?

И не получить ответа.

Зато подняла глаза на новое движение теней. Двое мужчин шли к ней, осторожно переступая тела лежащих на земле и на плитах. За ними торопился третий, в котором по согбенной фигуре она узнала Шилоха.

Князя Ксения тоже узнала. Тот, хрипящий, которого она первым поволокла к укрытию. И тот (она прищурилась на повязку), которого Адри заставила её перевязать с "закрытыми" глазами. То есть не видя его.

Тем не менее, несмотря на то что князь держался за грудь и шёл с явным трудом, выглядел он столь властно, что Ксения невольно встала ему навстречу.

— Почему ты не хочешь стать той, которая многое знает? — резко спросил он.

— И при этом быть рабыней? — мрачно уточнила Ксения. — Это единственная причина, по которой я хочу отказаться от этих знаний.

— Такие знания, как у Адри, имеют свою цену, — тяжело и весомо сказал князь. — Очень высокую. Что ты можешь предложить взамен, если думаешь, что можешь быть при этом свободной?

Она посмотрела на него исподлобья. Он что, всерьёз думает, что она не знает о собственной ценности для них?

— У меня есть сила, — вызывающе сказала она, — которая подходит для Адри. Вы оставляете мне её знания и умения, но получаете нужную вам... — Она споткнулась, чуть не сказав "целительницу". — Ведьму.

— Нет, — спокойно сказал князь, и его резкие черты лица стали ещё резче, когда губы скривились в презрении. — Ты не выживешь здесь — и сама ко мне приползёшь на коленях, голодная и замёрзшая, перепуганная — и с мольбой, чтобы на тебя надели рабский ошейник и дали поесть. Если к тому времени останешься в живых.

Новая волна ярости обдала так, что Ксения вскинула подбородок. "Мои прадеды были офицерами царской армии! Мои деды были советскими офицерами! И я, их потомок, добровольно соглашусь стать рабыней?!"