Kaiser und König или Кривая усмешка Клио

Пока второй корпус вел бой, а первый торопливо отходил, так же не имея связи с армейским командованием, в штабе англичан царил самый неистовый пессимизм. Генерал Вильсон, расхаживая вокруг стола с лежащей на нем картой, непрерывно повторял себе под нос:

— Мы никогда не попадем туда, мы никогда не попадем туда...

Раздраженный начальник штаба генерал Мэррей отложил очередную депешу в сторону и спросил Вильсона:

— Куда не попадем, сэр Генри?

Резко обернувшись, тот ответил слегка нараспев, словно читая стихи:

— К морю, сэр Арчибальд, к морю...

Осмотренный врачами, перевязанный и успокоенный тем, что вместо перелома у него просто сильный ушиб, Манфред вышел из здания мэрии, в котором располагался госпиталь и, привлеченный незнакомым шумом, свернул за угол. По улице, освещенной огнем фар, медленно, сотрясая землю, двигались огромные машины, увлекая за собой груженые повозки. На переднем прицепе лейтенант разглядел огромный ствол, на следующих — какие-то конструкции. Рассмотреть подробности ему не дали. Подъехавший кавалерист вежливо попросил его покинуть улицу. Лишь позднее фон Рихтгофен узнал, что был одним из немногочисленных свидетелей прибытия к Парижу одной из "Толстушек Берт" или "сорокадвухсантиметровых коротких морских пушек", тяжелых осадных орудий, только недавно решивших судьбу Льежа. Ну, а сейчас он лишь усмехнулся нелепой секретности и с наслаждением отправился отсыпаться в отведенную ему комнату, на постель с чистой простыней и мягкой подушкой.

Уже светало, когда пробирающийся через очередную рощицу, капитан Ломбаль услышал обрадовавший его возглас: — Halte là? Qui vive? ("Стой! Кто идет?", фр.) — и наконец оказался в расположении французского пехотного полка, а еще через полчаса — в штабе артиллерийского полка обороняющейся дивизии, где его встретил командир артполка, полковник Нивель...

Пусть крайний справа из вас коснется плечом пролива

(Слова генерала Шлиффена, автора плана войны с Францией.)

"Была ли этому альтернатива? Возможно.

Но история не знает сослагательного наклонения".

В. Путин, интервью газете "Вима"

Еще месяц до боев под Парижем. Еще на границах стоят пограничники, а не войска и в воздухе царят звуки мира, а не выстрелы и грохот разрывов. Война только стоит на пороге и многим кажется, что ее можно избежать. Европа кружится в танце, а в это время за стенами идет невидимый непосвященным торг.

В Англии послы всех заинтересованных стран тщетно пытаются выловить из обтекаемых ответов министра иностранных дел Грея, что же собирается предпринять британское правительство. Определенно высказывается лишь король Георг, заявивший брату Вильгельма, принцу Генриху: "Мы приложим все усилия, чтобы остаться нейтральными". Эти слова, подтверждавшие тайные надежды кайзера, стали еще одной причиной наглого поведения Берлина.

Россия, заявившая сразу, что не останется равнодушной в назревающем австро-сербском конфликте, объявила, после многочисленных проволочек, тридцатого июля всеобщую мобилизацию.

Вильгельм немедленно воспользовался получившейся возможностью и отправил царю телеграмму, в которой переложил всю ответственность за надвигающуюся войну на Николая Второго: "Вся тяжесть решения ложится теперь исключительно на тебя, и ты несешь ответственность за мир или войну" — писал он, ликуя в душе. В действительности в Германии уже было все готово к мобилизации, оставалось только дождаться ее официального объявления.

Теперь козел отпущения найден и на него можно свалить всю вину. Осталось только соблюсти внешние приличия... На следующий день русскому правительству отправлен ультиматум с требованием прекратить мобилизацию и принести удовлетворительный ответ не позднее, чем в полдень первого августа. Одновременно с этим документом, германское правительство отправило ультиматум Франции. Немцы требовали ответа — останется ли Франция нейтральной. Французы ответили, что будут действовать исходя из своих интересов. Этот ответ стал одной из причин ухудшения настроения кайзера, то и дело переходившего от восторженного состояния к унынию. Но русские не отвечают на ультиматум, и в час дня в Санкт-Петербург послу Пурталесу отправлена телеграмма с инструкциями об объявлении войны России в пять часов вечера по берлинскому времени.

Ровно в половину шестого первого августа автомобиль начальника Генерального штаба Мольтке-младшего, ехавший из дворца с указом о мобилизации, догнал курьер и передал срочную просьбу вернуться во дворец. Толпа на улицах распевала национальный гимн, по Унтер-ден-Линден мчались автомобили, стоящие в них офицеры кричали: "Мобилизация!". Несколько раз наблюдавший в окно Мольтке замечал толпы людей, гонявших и бьющих "русских шпионов", настоящих или выдуманных.

Недоумевающий генерал вылез из автомобиля и огляделся. На дворцовой стоянке стоял только один его автомобиль. Раздраженный и расстроенный непонятной задержкой в передаче приказа, Мольтке пошел вслед за курьером, чувствуя как в слева в груди что-то давит на сердце.

В кабинете кайзера его ждали не только хозяин, но и канцлер Бетман-Гольвег и министр иностранных дел Ягов. Кайзер выглядел совершенно не так, как полчаса назад. Бодро и уверенно он заявил ошарашенному генералу.

— Теперь мы можем начать войну только с Россией. Мы просто отправим всю нашу армию на Восток!

Недоумевающий Мольтке машинально взял телеграмму и прочел: "В том случае, если мы не нападаем на Францию, Англия остается нейтральной и гарантирует нейтралитет Франции. Лихновский". Поморщившись, он ответил.

— Ваше величество, это сделать невозможно, — и, посмотрев на начинающего злиться Вильгельма, добавил. — Нельзя импровизировать передислокациями миллионов солдат. Ваше величество настаивает на отправке всей армии на Восток, но прибывшие туда войска не будут готовы к бою. Это будет неорганизованная вооруженная толпа, не имеющая системы снабжения. Чтобы создать эту систему, потребуется год упорнейшего труда. Военное планирование не терпит импровизации. Раз планы разработаны и утверждены, изменить их невозможно.

— Твой дядя дал бы мне другой совет, — зло и укоризненно заметил кайзер и, отвернувшись к Бетману и Ягову, попросил их составить телеграмму, в которой выражалось бы сожаление, что остановить продвижение немецких войск к французской границе невозможно. — Хельмут, подожди нас, — добавил он, обращаясь к Мольтке, выходя.

Вернувшись в кабинет после отправки телеграммы, кайзер неожиданно спросил у Мольтке, когда части шестнадцатой дивизии должны войти в Люксембург.

— В семь часов вечера, Ваше Величество, — ответил генерал.

Услышав это, канцлер Бетман-Гольвег, забыв об этикете, вскочил и возбужденно заговорил, обращаясь к Вильгельму.

— Ни в коем случае нельзя вводить войска в Люксембург до получения ответа из Англии! Наше вторжение может стать ultima ratio (последний довод, лат.) для английского правительства. Надо немедленно остановить выполнение этой операции!

Вильгельм, подавленный напором, немедленно вызвал адъютанта и приказал, не обращая внимания на Мольтке.

— Гельмут. Немедленно отправьте в Трир, в штаб шестнадцатой дивизии телеграмму... нет, не просто отправьте, еще и лично телефонируйте от моего имени. Текст: "Немедленно приостановить выполнение люксембургского плана до дальнейшего распоряжения. Вильгельм". Выполняйте.

Стоящий Мольтке, лицо которого покраснело так, что, казалось, от него, казалось, можно прикурить сигару, несколько раз молча открыл и закрыл рот, словно рыба выброшенная волной на песок. Наконец он заговорил, прерывающимся от волнения голосом:

— Ваше Величество. Необдуманные действия грозят катастрофой. Железнодорожные линии Люксембурга имеют важнейшее значение для наступления против Франции через Бельгию. Внесение внезапных изменений в планы...

— Помолчите, генерал. Мы не желаем слушать ваших отговорок. — Вильгельм явно не собирался уступать уговорам Мольтке. — Гельмут! Срочно ко мне! — окликнул он не успевшего прикрыть дверь адъютанта. — Прикажите добавить в телеграмму королю Георгу следующее: "Моим войскам на границе направлен по телефону и телеграфу приказ, запрещающий вступать на территорию Франции".

Адъютант едва успел повернуться к двери, как Мольтке, внезапно захрипев, упал.

(В Текущей Реальности Мольтке умер год спустя, уже проиграв битву на Марне и находясь в отставке. В его воспоминаниях об описанном автором разговоре с кайзером написано: "В этот момент мне казалось, что сердце вот-вот разорвется".)

— Гельмут! Помогите генералу! Моего врача! — крикнул, быстро подходя и внимательно разглядывая лежащего Мольтке, кайзер. — Что с "мрачным Юлиусом"?

Все присутствующие и несколько вбежавших лакеев, собрались вокруг лежащего начальника Генерального Штаба. Врач не успел появиться, как Мольтке, пару раз всхлипнув вместо нормального дыхания, несколько раз судорожно дернул руками, вытянулся и замер. Прибывший придворный врач констатировал смерть .

— Срочно вызовите во дворец фон Фалькенгайна, — приказал Вильгельм, едва суматоха, вызванная внезапным происшествием, улеглась.

— А телеграмма, Ваше Величество? — напомнил ему Бетман-Гольвег.

— Полагаю, что Гельмут не забыл отданных ему указаний, — рассеянно ответил Вильгельм. Они еще не подозревали, что любые меры напрасны, потому что через несколько часов придет новая телеграмма, разъясняющая ошибку посла, неправильно понявшего слова скрытного министра иностранных дел Великобритании, хитроумного лорда Грея.

Час, в течение которого кайзер и канцлер ждали прибытия военного министра Пруссии, Вильгельм Второй впоследствии вспоминал как самый тяжелый в своей жизни...

Внезапно став начальником Полевого Штаба германских войск Эрих фон Фалькенгайн, несмотря на поздний час, отправился в Генеральный Штаб, куда первым делом вызвал к себе заместителя, генерала фон Штейна, начальников — оперативного отдела Генерального штаба подполковника фон Таппена и отдела железных дорог генерала фон Штааба.

— Господа, — холодный взгляд и спокойный голос дались ошеломленному внезапным назначением, которому он был обязан совместной службой с кайзером, генералу нелегко. Но он справился, с удовлетворением подумав про себя, что его предшественник всегда был слишком слаб для настоящего прусского офицера. — Как вам известно, предначертанием судьбы занял я свою должность. Я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы выполнить миссию, возложенную на мои плечи Его Величеством. Поэтому сейчас я хотел бы получить полный отчет от вас, как обстоят дела в ваших ведомствах. Прошу подготовиться через пять минут.

Пока адъютанты расстилали на столах карты, а присутствующие приводили в порядок свои мысли, генерал сидел, словно оживший памятник самому себе.

Первым докладывал фон Штааб, рассказав о принятых мерах по началу перевозок войск в районы сосредоточения. Краткую и четкую речь генерала фон Фалькенгайн не прервал ни разу, только утвердительно кивнул в конце.

Выступавший после фон Штааба фон Таппен был явно ошарашен всем произошедшим, что не помешало ему столь же четко доложить, что Генеральный штаб полностью готов к войне, план предусматривает все варианты действий, войскам переданы все необходимые документы, вплоть до того, что у каждого командира армий, готовых вступить в бой с французами, начиная с роты, имеются подготовленные карты.

— По плану, который принят к исполнению, и о котором господин генерал осведомлен, левое крыло численностью в восемь корпусов или около триста двадцати тысяч человек должно удерживать фронт в районе имперских провинций южнее Мааса. Центр — одиннадцать корпусов, четыреста тысяч человек, наступает на французов через Люксембург и Арденны. Ударное же правое крыло, в составе шестнадцати корпусов, или семьсот тысяч, наступая через Бельгию, захватывает крепости Люттиха (Льежа) и Намюра и наносит удар по слабому правому флангу французских армий. Подсчитано, что дороги через Люттих будут открыты на двенадцатый день, Брюссель падет на девятнадцатый, французская граница будет пересечена армиями правого крыла на двадцать второй день, на линию Сен-Кантен — Тьонвилль, — фон Таппен, отчертив указкой линию, о которой только что говорил, резко положил ее на стол, — войска выйдут на тридцать первый день, Париж будет захвачен на тридцать девятый...

— Спасибо, господин подполковник, — судя по тону, которым были произнесены слова, казалось, что генерал впервые узнал о плане, и все услышанное отнюдь не доставило ему удовольствия. — План мне был знаком... в общих чертах. Но мне одному кажется удивительным, господа, что для нанесения основного удара предназначено меньше сил, чем для вспомогательных и прикрывающих действий? И что на правый, открытый фланг наступающих войск, не назначено никакой кавалерии? Или я ошибаюсь и корпус фон Марвица планируется передать в подчинение фон Клуку?

— Но, господин генерал, мы принимали решение, учитывая указания начальника Генерального штаба, — ответил фон Таппен, нервно поправив монокль. — Он исходил из следующих соображений: сопротивление Бельгии вследствие содействия Франции и Англии окажется сильнее, чем это предполагалось, наступление французов начнется в первые дни войны, обстановка может сложиться таким образом, что в то время, когда армии правого крыла будут задержаны в Бельгии, французы крупными силами вторгнутся через Эльзас-Лотарингию в южную Германию и достигнут здесь успешного результата ранее, чем обходный маневр наших войск на правом фланге окажет какое-либо существенное влияние на общее положение сторон на театре военных действий.

— Разрешите? — пришел на помощь своему подчиненному молчавший до этого момента Дитрих фон Штейн. — Эти соображения были весьма основательны, и я не вижу возможности их игнорировать. Но, учитывая ваши замечания, предлагаю внести корректировки в развертывание войск. Перебросить на правый фланг кавалерию будет, по моему мнению, самым простым решением. Наш железнодорожный отдел легко справиться с этой незначительной корректировкой, не так ли?

— Это вполне возможно, — спокойно ответил фон Штааб, делая пометки у себя в бумагах.

— Этого мало, господа. Кавалерия прикроет фланг, но ударную мощь армий она не увеличит... Подождите, господа. Я забыл уточнить, как у нас с "отрядом Эммиха"? Для гарантированного захвата Люттиха (Немецкое название Льежа) необходимо обязательно усилить его короткими морскими орудиями и экспериментальной саперной ротой. И я не вижу доклада, что они готовы к выдвижению. Дитрих, свяжитесь с командующим пешей артиллерией, пусть отдаст необходимые приказания. И вернемся к обсуждению. Как мы можем усилить первую армию?

— Могу предложить только одно — забрать у шестой армии двадцать первый корпус во второй эшелон первой армии. Остальные корпуса трогать нельзя, если мы не хотим рисковать прорывом французов в центре нашего построения, — Таппен выглядел так, словно отдавал последние марки из собственного кармана.

— Вы так считаете? — задумчиво протянул фон Фалькенгайн. — Один корпус и кавалерия... не мало?