Самый лучший способ

— Там-там-там, где-то там нас ждёт земля, — напевал молодой меченосец. — Там-там-там, будем вместе — ты и я. Там-там-там...

— Тум-тум-тум, — буркнула пребывающая в скверном настроении с самого утра Дедал. — Не будем мы вместе, и не надейся.

— Не ссорьтесь, друзья! — широко улыбнулся третий путник и первая причина депрессии Дедал. — Нас ждёт трудное и опасное приключение, героические свершения и щедрая награда в конце пути! Разве это не замечательно?

— Замечательно! — радостно согласился Икар.

— Не замечательно! — огрызнулась Дедал. — Не понимаю, зачем ты за нами увязался, Ловкач? Надоело пасти овец? Решил податься в охотники на реншу? А лицензия у тебя есть? Или письмо рекомендательное? Нет? Тогда катись ёжиком по дороженьке обратно в славный город Крит к доброму царю-государю под бочок. Нам тут соглядатаи без надобности!

— Полноте! Полноте! — замахал руками Ловкач. — Какой из меня шпион? Да меня за километр видно!

— Ага, — мрачно согласилась Дедал. — И нас вместе с тобой. Всё равно, что заранее предупредить реншу: "Привет! К тебе охотники на огонёк! Готовь угощение!". Вот скажи, зачем ты нам?

На это Ловкачу было что возразить. Румяный толстяк весь приосанился, даже обильно высыпавший пот на его лбу казался не просто россыпью солёных капель, а жемчужным ожерельем... или короной.

— Я ваш проводник, — важно заявил Ловкач. — Без меня вы заблудитесь в ближайшем сосновом лесу.

— Да ну, — усомнилась Дедал. — Правда что ли?

Толстяк усмехнулся.

— Давайте проверим. Только не обижайтесь потом, если его высочество вычтет из платы убытки от разорения пары пастбищ...

Минос не хотел распространяться о сути дела, даже Дедал, которая запросто могла разговорить рыбу, не сумела добиться от монарха сколько-нибудь подробного описания реншу и его проделок. Да, бык. Да, золотой. Да, разоряет поля, сады и пастбища. И... всё. По версии царя чудище наслали боги, чтобы покарать нагулявший толстые бока край. Мол, люди стали слишком хорошо жить и обитатели небес обзавидовались, глядя на счастье смертных... Но Дедал не поверила ему. Даже Икар, и тот счёл россказни Миноса сказочками для детей.

Ловкач, приклеившийся к ним, как ракушка к днищу корабля, высказал свою версию происходящего. По его словам быка создал сам Минос, жаждавший ещё большего богатства и могущества. Толстяк корчил страшные рожи, живописуя, как злобный царь берёт своего малолетнего сына и засовывает в чан с жидким золотом, а затем отливает версию троянского коня для состоятельных людей с... альтернативной фантазией. Ловкач старался, прыгал и кривлялся, как макака, но... Дедал не поверила ему. А Икар даже и слушать жуткие истории толстяка не стал.

У него хватало иных поводов для раздумий.

И страхов.

— Ну вот, — Ловкач вонзил посох в верхушку холма. — Прошу. Выбирайте путь.

Вниз уходили двенадцать дорог, расположенные на одинаковом расстоянии, как отметки на хронометре, словно кто-то в древности решил сделать из этого места гигантские солнечные часы. Дороги, все заросшие травой и почти превратившиеся в простые лесные тропки, были прямыми, как полёт стрелы, и через два десятка шагов терялись в чащобе, разрезая стройные ряды берёз, сосен, клёнов и лиственниц на равные части.

— Какой путь кажется вам верным? — ласково поинтересовался толстяк по прошествии получаса.

Но Икар и Дедал стояли молча, не в силах определить нужное направление. Ведь дороги ничем не отличались друг от друга, а идти наобум, следуя расплывчатым объяснениям — через лес, прямо, налево, там и первое пастбище будет — им не хотелось. Прошло ещё пять минут, в течение которых Икар с трудом преодолел порыв выхватить меч и слегка проредить досадный лес, а Дедал перерыла всю свою книжку, но так и не отыскала путеводного заклинания. Улыбка Ловкача росла и ширилась, тени на лицах охотников становились всё мрачнее и гуще.

Ситуацию разрешила Дедал.

— Ладно, — процедила сквозь зубы женщина. — Твоя взяла. Но если...

— Если что? — улыбался толстяк.

— Если предашь нас — умрёшь на месте. Я не добрячка вроде Икара... Моя рука не дрогнет.

Серые глаза отливали сталью, а оскал на лице Дедал не оставлял места сомнениям. Она — убьёт. Она — не дрогнет. Она...

"Страшная!", — подумал Ловкач и улыбка на его лице как-то сама по себе поблекла и увяла.

В следующие полчаса он не произнёс не слова. А потом... они пришли.

— Вот первое кладбище... — хмурился толстяк. — Ой, оговорился! Пастбище, пастбище. Вы посмотрите, что бык Миноса сотворил с травой, с землёй! Это же... настоящее варварство!

— Да ладно, — хмыкнула Дедал, критически обозревая вывернутые пласты грунта и буквально втоптанную в землю траву. — Ну, порезвилась животинка, ну, бывает. Ничего особенного.

— Ничего? — побледнел Ловкач. — Вы его просто не видели! Он... он... ужасен! И огромен! И безжалостен! Вот!

— Слепо прёт по прямой, не разбирая ничего, — бросил неожиданно равнодушный Икар. — Словно дикий зверь с юга по имени Носорог. Вы видели солнце? Оно тщится испепелить землю, хочет иссушить её, выпить все соки. Эта земля... Она всё больше походит на юг. Поэтому...

— Поэтому мы найдём быка и убьём его! Золото... — глаза Дедал заблестели, а лицо приобрело мечтательное выражение. — Золото... Много золота... Богатство... Эх, жаль, голову царю отдать придётся!

— Мамона — царь этого мира, — Икар, не похожий сегодня сам на себя, резко оборвал излияния спутницы. — Каждый правитель, взойдя на царствие, отдаёт великому повелителю дань уважения. Корона, скипетр, пышная церемония, щедро тратящая средства из казны. Всё это — необходимый ритуал признания. Чем дороже — тем лучше. Тем больше шансов, что Мамона заметит новоиспечённого короля, царя или императора. Эта порочная практика...

— Не умничай! — фыркнула Дедал. — Где только такого нахватался-то? И не говори, что сам придумал, всё равно не поверю.

— И не верь! — в голосе юноши звенел тонкий октябрьский лёд. — Однако про Мамону я не сам придумал, мне поведал о князе мира сего мой учитель. Его называли царём философов востока и запада! Он был умён...

— Был, — тут же уцепилась за слово Дедал. — Значит, сейчас он уже того... нет его? Понятное дело, небось, твой папаша расстарался. А потом и тебя выгнал, когда понял, что одной казни мыслителя-колоброда недостаточно. Сорняки проросли, вот он и... выполол. Так было?

Она с интересом посмотрела на спутника. Тот отвёл взгляд.

— Нет, — сказал Икар. — Всё было иначе... Намного... Страшнее.

Юноша умолк, а Дедал решила отложить расспросы. Так, в полной тишине, они дошли до второго пастбища.

Золотой Телец, вестник Мамоны, и на этот раз опередил преследователей. Земля ещё горела от прикосновений сверкающих копыт, но когда троица охотников прибыла на место, то животное уже затерялось где-то в лесах. Они опоздали буквально на пару минут...

— Проклятье! — ярилась Дедал. — Опять из-под носа ускользнул!

— Не тревожься, — всё так же спокойно сказал Икар. — Совсем скоро мы его догоним.

И юный провидец не ошибся.

Охотники на реншу представляли себе демона, как жуткое чудище о четырёх ногах и одной голове, украшенной клонящимися к земле кручёными рогами. Но их иллюзия оказалась насквозь ошибочной: когда Ловкач привёл спутников на третье пастбище, то все они узрели могучее и прекрасное животное, сверкающее на солнце, как бриллиант, с мышцами, которым бы позавидовал цирковой силач, и грацией антилопы. Золотой бык почти парил над травой, едва касаясь её копытами, а трава превращалась в пыль — но не от тяжести животного, а от солнца, отражённого золотой кожей.

— Золото губит всё, на что падёт его жадная тень, — прокомментировал невозмутимый Икар. — Пострадаем и мы... Если не нападём первыми.

— В этот раз нападу я! — хмуро заявила Дедал, не желавшая лишний раз любоваться ненавистным Калиборном.

— А я... я... В сторонке постою, — толстяк нервно теребил помятую дорожную сумку. — Извините.

Но охотники уже не слушали его. Икар, неожиданно спокойно воспринявший инициативу спутницы, отступил в сторону, а Дедал, словно выплёскивая накопившуюся за утро злость, выпустила целый каскад стрел, разбившихся о золотую броню. И не причинивших никакого вреда быку.

— Проклятье! — лучница отступила назад. — Они же заговорённые!

— А он — заговорённее, — ответил Икар, доставая меч. — Я остановлю быка. Позаботься о втором...

Ловкач всё же предал их. Ну... по крайней мере, попытался. Он решил воспользоваться моментом, и пырнуть Дедал ножом, пока женщина стоит к нему спиной. Конечно, весь его опыт живодёрства ограничивался овцами, козами, да телятами, но толстяк был уверен в себе... Да и Дедал казалось ему слишком страшной. Он не мог оставить её в живых.

И закономерно получил стрелу прямо в рыхлый живот.

— Так-так, — кровожадно скалилась лучница. — Кто тут у нас? Свежее мясо, да?

Икар, только что разрезавший землю и превративший кусок грунта в дымящуюся чёрную полосу, лишь молча наблюдал за улепётывающим быком. В разговор женщины и предателя он вмешиваться не собирался.

— Значит, царь, говоришь? Сына, говоришь, в быка превратил?

— Д-да... — силы толчками уходили из тела Ловкача. Вместе с грязной бурой кровью.

— Значит, ты просто помочь нам решил, да? А за нож от страха схватился, я угадала?

— Д-да...

— Значит, так, — Дедал широко улыбнулась. И не было в этой улыбке ни капли доброты или радости. — Сейчас ты расскажешь нам всё... или... расскажешь нам всё, но перед этим тебе будет больно. Очень больно... Ну, что — какой вариант тебе ближе?

Толстяк не стал отпираться. Он действительно работал на Миноса, но вызвался проводить охотников на тот свет сам, без принуждения. Труд пастуха тяжёл и неблагодарен... Стада царя обширны, а вот людей, чтобы следить за животными, не хватает. Жалеет Минос на это средств, чахнет и чахнет над казной, зачем только ему столько богатств? От смерти всё равно не откупишься! Да и с богами Минос поссорился. А всё из-за чего? Опять из-за жадности. Ведь бык, который сейчас бегает на приволье, полагался в жертву верховному богу Му. Золотую статую надлежало установить на специальном помосте в лесу. На поляне. И оставить... Согласно ритуалу, в полночь небо выстреливало в землю копьями молний. Бык сгорал дотла... Должен был сгореть. Но остался цел — потому что Минос заменил золотое животное на деревянное. Только позолотой покрыл для вида и всё...

— Бог разгневался на него, — ледяным тоном заявил Икар. — И проклял его и его царство. Справедливое наказание... А бык просто случайная жертва.

— Да уж, — вздохнула Дедал, прощаясь с мечтой переплавить чудесное животное в кольца, талисманы и амулеты. — Ошибочка вышла.

— Ошибка? Нет... намеренный обман, — ладонь юноши крепко сжала рукоять Калиборна. — Настоящий реншу — сам царь Минос. И за свою ложь он заплатит сполна...

Заплатит не золотом. Кровью.

Царь метался по просторному залу, прятался за резной спинкой трона, пытался проскользнуть к выходу. Но стрелы Дедал пригвоздили монарха к красной ковровой дорожке, и Минос угомонился.

— Не убивайте! Не убивайте! — верещал правитель Крита. — Я отдам всё золото! Всё-всё-всё!

— Золото, равное твоему весу? — равнодушно поинтересовался Икар.

— Больше! Больше!

— Столько, сколько весил бык?

— Как два! Я дам вам двух! Двух быков!

— Мы столько не унесём, — сокрушался юноша, качая головой.

— Я дам вам колесницы! Повозки! Лошадей!

— Слишком хлопотно... — Икар вздохнул и повернулся к спутнице. — Дедал! Оставляю его на тебя, да? Ты же хотела сделать это...

Хотела убить одного из демонов.

Когда солнце упало за горизонт, и небеса окрасились в багрянец, охотники на реншу покинули разрушенный Икаром город.

Без золота.

Без сожалений.

Налегке.

Навсегда.

Исход четвёртый. Холод вечности

Белоснежные пики Шамбалы вспарывали рыхлый живот бледного неба. Солнце изредка выглядывало из-за рваных облаков, но лишь затем, чтобы пройтись хладными лучами по величественным ледяным шапкам легендарных горных вершин. Кроме крутых скал и бездонных пропастей, Шамбала могла ещё похвастать своими хвойными рощами и альпийскими лугами на склонах, а её буйные реки с первобытной яростью обрушивали на равнину потоки кристально-чистой воды. Красота... Но красота лишь для стороннего наблюдателя. Шамбала — безжалостное место. Сияют в лучах солнца льды великой горной страны, и никто не видит, сколько жизней и судеб упокоилось под несокрушимым морозным панцирем. Тянется к небу трава альпийских лугов, и никто не знает, как умирали здесь отважные путешественники, не в силах добраться до воды или пищи. Устремляются в высь могучие корабельные сосны и колючие вековечные ели, и никто не слышал пения птиц, переливчатой трелью разносящегося среди столетних стволов. Даже ветер не справляет заунывную тризну по мертвецам... Потому что здесь нет даже ветра. Здесь ничего нет, кроме пустоты и тишины. И красоты...

Мёртвой.

— Зачем ты постоянно чистишь свои ножны, если они, даже пролежав сотню веков в болоте, будут блестеть, как новые? — не унималась Дедал, которой вид безмятежно натирающего пояс, ножны и меч Икара был ну просто поперёк горла. — Если тебе делать нечего, то лучше с готовкой помоги!

— Зачем...

— Что зачем? Затем, что нам есть надо! Завтрак, обед, ужин. Или ты собрался на голодный желудок по горным кручам скакать аки козлик?

— Зачем...

— Опять зачем! Ты ещё спроси — кто ты. Или кто я. Уже забыл, чего мы сюда забрались? Я, знаешь ли, не отдыхать в горах припёрлась. Для отдыха у меня на примете десяток-другой местечек поприличнее.

— Всё не то, Дедал. Ты лучше скажи... Зачем... зачем люди просыпаются утром?

Юноша отложил в сторону сверкающие на солнце ножны.

— Я принёс воды. Я собрал хворост. Я разжёг огонь. Что ещё тебе от меня нужно? Я трижды в день совершаю подвиг, соглашаясь питаться твоей стряпнёй.

Дедал, нервно помешивающую тёмное бурлящее варево, аж передёрнуло.

— Не нравится — не ешь! Договоришься сейчас — котелок у тебя на котелке окажется! На голове то бишь! Усёк?

Икар только головой качнул.

— Не злись. Но нам нужно запастись едой... иначе в Шамбале придётся грызть скалы.

— Рагнарок, Скала Рагнара, высочайшая вершина Ойкумены, — изрядно повеселевшая Дедал грызла яблоко и бодро печатала шаг по широкой лесной тропе. — Я слышала, что тот, кто покорит её, получит бессмертие.

— А я слышал другое... — пробормотал Икар, тащивший тёплые вещи и приличный тюк с сушёными фруктами, мясом и рыбой. — Что награда, ожидающая на самом верху, это совершенство. Но только совершенный человек может взобраться на пик Рагнара... Любопытный парадокс, правда?

Одна из склонившихся к тропе веток хлестнула его по лицу, едва не задев глаз.

— Больно, — зашипел Икар, прикладывая холодную ладонь к щеке. — Этот лес не рад нам.

— Этот лес ещё хороший, — заметила его спутница. — Дальше пойдут одни сосны, да ели. И холод... Нас ждёт не дождётся приличный морозец... Или неприличный? Кто его знает. Я с ним ещё не встречалась.