Море... Как же хочется дышать, вдыхать полной грудью. А ведь еще совсем недавно все было по-другому...
Поздний вечер. Я пробираюсь по стеночке к себе домой, точнее, в чердачное помещение над портовой таверной мелкого приморского городка, куда стекаются чинить корабли и сбывать добычу пираты всех мастей. Святая Мария, до чего же я докатилась! Графиня, почтенная вдова губернатора Мальдив, верноподданная голландской короны... Все это в пошлом. Это никому не нужно. После всех злоключений оказавшись на краю света, я пыталась существовать, вспомнила снова все, чему учили в монастыре.. И вроде жизнь начала налаживаться — и та роковая встреча в далеком порту Южной Америки. Его флаг на рейде. Я же не могла перепутать! И тем более, что слухами земля и море полнились. И я решилась тогда схватила чернильницу и написала ему письмо. Три дня мучительного ожидания... Я знала точно, что письмо доставлено адресату. И что память не подвела, не так много времени прошло, фрегат 'Черный волк' я никогда не забуду. Я тщательно причесывалась, старалась никуда не выходить из дому — вот, сейчас в дверь войдет он, мой синеглазый Вольф. Но время шло. И однажды утром его флага не оказалось в стае других над бухтой...
Вот тут и началось мое безумие... Не в силах ни на чем сосредоточиться, я начала погрязать в беспричинных и бесконечных слезах. Не было сил есть, спать, что-то делать, встречаться с людьми. Постепенно я лишилась возможности давать уроки изящных манер и итальянского языка — кому нужна такая медуза? Теперь есть не только не было желания, но и возможности.
Ах, да, что же я делала в пиратской таверне в столь неудобный час? Нет, до такого, в чем меня иногда обвиняла молва нашего квартала, я не докатилась — но ценила возможность иметь крышу над головой и возможность мыться, пусть и самым дешевым серым мылом, спать не на соломе, а в чистом, хоть и латаном-перелатаном белье. За сущие пустяки — предприимчивые хозяева сами предложили мне оказывать медицинские услуги их буйным посетителям, постоянно устраивавшим драки. А там и специально стали приползать... Мне было безумно страшно, а иногда и противно дотрагиваться до этих немытых, волосатых тел, слушать их грубую брань. Но все же это была какая-то жизнь, честный относительно кусок хлеба — с учетом того, что почти все они, за исключением каперских экипажей, были вне закона. Так каперы ко мне и не обращались — на их судах обычно с радостью служили настоящие врачи-мужчины, а не я, монастырская воспитанница, набиравшаяся опыта по ходу пьесы.
Но все это было пустяком по сравнению с тем, что такая жизнь давала надежду встретить Вольфа. И пусть мое мышасто-серое мешковатое платье было с чужого плеча, но оно было безупречно чистым. И даже лишившись своих роскошных, длинных каштановых волос, которые так нравились Вольфу, я не отчаялась — в конце концов, это был способ проверить свой профессионализм целителя, и победа над тропической малярией была одержана. И ничего, что от меня осталась только бледная заплаканная тень — так даже лучше, меньше мужских глаз позарится на меня. Мне надо только дождаться Вольфа. А что он жив — я точно знаю, собирая крупицы слухов о нем. Надеюсь, что и он слышал о целительнице из портовой таверны...
...Но вот в тот вечер день был явно не мой. Или наоборот — как посмотреть, ибо каждой женщине, говорят, хочется мужского внимания. Не мне — мне хочется к Вольфу. Но чья-то сильная и покрытая густыми черными волосами хватает меня за грудь — и где он ее нашел?
-А это тут у нас кто? И почему в слезах, синьорита? — пьяный язык заплетается, а на нас уже смотрят и его собутыльники.
-Пожалуйста, синьор... мсье... сир... отпустите меня, — мой голос дрожит, я пытаюсь достучаться до его здравого смысла.
Но бесполезно. Он уже встал и пытается обхватить меня двумя руками, ему мешает зацепившаяся за край стола большая абордажная сабля. Вся таверна делает ставки, а я уже ничего толком не вижу сквозь слезы. И мое ветхое платье сейчас вот-вот разлетится на клочья, явив миру еще более застиранное убогое белье.
-Руки убрал! — звонкий мальчишеский голос без особого напряга перекрывает пьяный шум вечерней таверны.
Из-за стола в углу, в самом полумраке поднялся и решительно идет к нам молодой корсар, на ходу вынимая шпагу.
Пират, удерживающий меня, с презрением оглядел его стройную фигуру, почти хрупкую по сравнению с большинством присутствующих мужчин, но и гораздо более выгодно сложенную.
Меня охватило чувство досады — снова будет драка, а этому парню явно не выстоять против такой ярой компании. Но, видимо, у моего непрошенного заступника были иные убеждения:
-Кому сказано? Руки. Убери от нее свои руки, — его голос ровный и спокойный, мелодичный для просоленного морского разбойника, а его внешний вид сомнений в деятельности не оставляет.
Широкополая шляпа скрывает часть лица, и мне в свете масляной лампы виден слегка вздернутый нос, придающий лицу выражение лукавого нахальства, большие глаза непонятного, переливчатого цвета под резко очерченными бровями. Одна бровь пересечена легким шрамом, а вот его губы... Губы чуть полнее, чем надо бы суровому корсару. Они чувственные и не обветренные. Он поворачивает голову, и мне видна неожиданно нежная кожа щеки и подбородка — о, Святая Мария, как же он молод.
Проглатываю очередную порцию слез, пущенных уже в адрес этого затянутого в черное юноши, и подбираю слова, чтоб его остановить. Но поздно.
Пират хватает рукоятку сабли, не выпуская мою руку из другой руки. Ляз железа, покидающего ножны. К храбрецу откуда-то из темноты выходят еще несколько таких же черных, но еще более рослых и широкоплечих фигур. Становятся, уступами прикрывая друг друга. В руках тяжелые боевые шпаги... Юноша окидывает пирата таким взглядом, от которого замогильным льдом покрываюсь и я.
Закрываю глаза, чтобы не видеть кровопролития...
Но тишина. И исчезла хватка. Открываю один глаз. Второй. Таверна почти пуста.
Только эта незнакомая команда во главе со своим юным капитаном — теперь стало понятно и это. Такой молодой? Но почему от его взгляда бежали пираты испанского галеона?
-А ты тоже хороша, — произносит он с тихой насмешкой. — Нашла время и место для прогулок. Или мы зря их разогнали?
Пытаюсь что-то ответить, но душат слезы. Опыт былого замужества подсказывает, что сейчас будет пощечина, которая отбросит меня в угол. Закрываю глаза, не в силах противостоять.
-Мадам, Вы в порядке? — в его голосе уже нотки сочувствия. — Мои ребята Вас проводят. Куда вам идти?
Пожимаю плечами:
-Пришла... Дошла...
-То, что ты дошла, уже и так понятно, — он внезапно переходит на 'ты' и тон становится жалостно-снисходительным.
И тут взгляд корсара падает на мой медицинский саквояж, который я не выпустила из рук во время всей тягостной сцены.
-Повитуха? -небрежный кивок головы одновременно с вбрасыванием шпаги в ножны.
Пожимаю плечами — а что сказать, и повитуха тоже. Для женщин, не брезгующих случайно проплывавшими мимо пиратами.
-Тебя здесь что-то держит? — он буквально продолжает допрос, всматриваясь в меня своими мерцающими разными оттенками глазами. его голос так уверенно-тверд, что не могу врать. А рассказывать — долго. И при слове 'Вольдемар фон Вольф' меня начинают душить такие рыдания, что валят с ног.
-Понятно все с тобой, — и он оборачивается к команде. — Ребята, нам не везет что-то с корабельными хиругами с тех пор, как старина Тим нашел покой на морском дне. Один сбежал от избытка работы, второй пил, третий воровал и тоже пошел под киль, а позавчера снесло ядром только нанятого неделю назад на Тортуге. Взгляните. Может, ее нам судьба послала?
Меня, что интересно, не спросили.
-Капитан, — отозвался один из его людей. — А ты сам взгляни. Она может кому-то помочь? Себе бы помогла.
-Баба на корабле? — пожал голос другой, кашлянул и осекся.
-Лучше жабу поймать. Она же вся в соплях. А вдруг заразная, — высказал мысль третий.
А четвертый увидел пряди моих едва закрывающих шею отрастающих волос:
-Точно заразная. Сваливаем отсюда, капитан. Притащим на фрегат заразу.
Он медлит. Всматривается в мое лицо. И я не могу заставить себя отвести взгляд от его глаз — они подчиняют, проникают в мозг. На меня начинает опускаться темнота.
-Да она же просто голодная, — слышу над собой голос хозяйки трактира. — Больно гордая. Объедки она доедать не хочет. А все деньги спускает, кто бы мог подумать, на мыло! Вот счастье-то и смыла. А заодно и мозги. Все ждет какого-то саксонца. Слышали про него. Да капитан 'Черного волка' на такую облезлую мышь и не польстится. Даже если заглянет сюда. Да он, по правде говоря, был здесь на той неделе.
Хозяйка трактира понизила голос, радуясь возможности поделиться с красавцем-капитаном свежими сплетнями:
-Был-был! Сам Черный Волк. Да я не стала беспокоить почтенного человека такими глупостями.
-А она?
-А что она? Она наверху зашивала брюхо боцману с 'Ласточки'. Разве буду я упускать такого выгодного клиента? Мне деньги нужны, она же столько изводит масла в лампах, что мне приходится самой брать плату с ее пациентов, чтобы быть такой щедрой и разрешать ей брать горячую воду. И заметьте, капитан, ежедневно брать горячую воду. Это я к тому, что если Вы и впрямь надумали забирать эту полоумную, то Вы мне должны. К тому же она правда хирург хороший, хоть и женщина. Наш кюре, правда, собирался с ней разобраться в понедельник. Не дело, говорит, коли женщина врачует. Так что давай деньги и забирай...
Трактирщица произнесла всю эту тираду так быстро, что я даже не успела открыть глаза. Звякнули деньги о столешницу дубового стола. Меня подхватили на руки сильные руки.
-И что? — капитан налил полбокала вина и протянул мне. — Ты думаешь, этот твой Вольдемар фон Вольф все же приедет за тобой?
Всхлипываю, но от бокала отказываюсь.
Мы сидим в его каюте, где я почему-то сразу поведала ему, незнакомому молодому парню, хоть и весьма симпатичному, все свои злоключения за прошедшие два года. И даже приплела покойничка-губернатора.
На столе лежит полотенце, все мокрое от моих слез.
Капитан сидит на краю стола, поигрывая кинжалом, и кивает головой в ответ на мои рассказы. Такое впечатление, что он знает чуть больше, чем я сама, об этой истории. Все же какие же у него губы... Жаль, что в каюте совсем темно, только отблеск от фонарей на мачте. И шляпу он тоже не снял. Это хорошо, что темно, и мне не так совестно своих деревянных башмаков, особенно уродливо выглядящих на фоне его высоких черных ботфортов.
-Странная история, Марта. Хочется тебе верить. Тем более, что ее обрывки по океану гуляют, — он помолчал. — Но вот неужели ты так ничего и не сделала, что бы с ним встретиться?
-Письмо писала, — вытираюсь полотенцем.
-Это, конечно, Марта, боевой подвиг, — в голосе почти смех. Он усталым движением снимает, наконец, шляпу.
И вот тут мои слезы высыхают, как на июльском солнце — светлые, густые, волнистые волосы неудержимо падают на черный камзол. И закрывают его до затянутой широким ремнем талии.
Он ловит мой взгляд — и заливается звонким смехом:
-А что ты подумала? Марта! Очнись! Я начинаю сомневаться, что ты и правда целительница, если не отличила женщину от мужчины.
Капитан снимает камзол, и вот тут я уже вижу под натянутым белоснежным батистом красивую округлую грудь. У меня такой не было даже в девичестве.
Так я осталась на фрегате Пантеры.
Железная дисциплина меня устраивала. Это была достойная компенсация полного отсутствия пьянства и разврата на корабле. Других женщин на борту, кроме меня, не было. А причислять капитана к женщинам я б тогда не решилась. Она была безумно красива — сильная, хоть и немного широкоплечая фигура, роскошные светло-рыжие волосы, которые она часто собирала в хвост или высокую косу на затылке. Прекрасная фехтовальщица — мне нравилось наблюдать, как она поочередно сходится в тренировочных поединках на палубе с своими бойцами. Мало кому из мужчин удавалось выбить у нее из рук абордажную саблю или шпагу. И при этом — она никогда не ругалась, не кричала — уж чего-чего, а матросской пьяной ругани я в трактире наслушалась и даже что-то запомнила. Но команда ее слушалась беспрекословно.
Как-то набравшись храбрости, я спросила, под чьим же флагом она ходит — потому что флаги на грот-мачте частенько бывали разные. И получила исчерпывающий ответ, пользы от которого мне было мало, ибо половину слов я все рано не поняла. Усвоила только, что она и ее ребята — наемники, сопровождающие в качестве вооруженной до зубов охраны корабли с переселенцами и ценными грузами, а иногда и выслеживающие самых беспринципных и грозных морских разбойников, нарушающих хрупкой равновесие в водной стихии.
Особо разбираться смысла и не было. Корабль — дело ненадежное, сегодня живы, а завтра — нет.
-Марта, — раздался как-то ее голос во время утренней тренировки, на которую я смотрела с верхней палубной надстройки, будучи готова оказать помощь в случае неудачно усвоенного кем-нибудь урока. — Иди сюда.
Я спустилась:
-Да, капитан, — чувствуя, что глаза опять наполняются слезами, потому что мне хотелось видеть на этой палубе совершенно другого человека, моего Вольфа с синими глазами, а не эту, пусть и добрую, но слишком отчаянную и слишком красивую девчонку.
-У нас боевой фрегат. Мы постоянно в стычках. Тебе просто повезло, что сейчас уже неделю у нас затишье. Но ты должна быть готова.
-Я готова, — сглатываю ком, подступивший к горлу, но рыдания рвутся наружу. — У меня... у нас.... Ну там...Ну, бинтов у нас много. И корпии тоже...
-Не сомневалась, — отрезала она. — Ребята, шпагу ей дайте. Полегче есть у кого?
Отдергиваю руки:
-Не надо...
-Что так?
-Не удержу.
-Да? — изогнутая скептически бровь. -Сил не хватает? А как ты собираешься раненых с палубы оттаскивать? Под обстрелом?
-Капитан, — вмешивается рослый красавец с алым шелком на черных волосах и обнаженной мускулистой грудью. — Говорили же мы, плохое приобретение. Не уверен, что она вовсе врач.
-Точно, — поддержали его. — Погубит команду. Сколько таких по портам, на деревяшках, с крюком вместо руки, без глаза? Зашитых сикось-накось с пьяных глаз. Вспомни старину Тима, как он тебя по кускам сшил, когда мы едва ушли от испанской эскадры. Ты через сколько на мостике оказалась снова?
-Через пять суток, — механически произнесла она.
-То-то. А с таким хирургом, как эта снулая селедка, так бы на дне моря бы и оказалась. Да и большая половина нас.
-Что я могу сказать? -она была совершенно спокойна. — И вас каждого я могу проверить только в бою. Фехтование на родной палубе да треп языком, это еще не показатель успеха в ближнем бою. Так, Марта?
Капитан обернулась ко мне, но увидела меня уже сидящей на промытых морской водой теплых досках палубы и горько рыдающей.
-А может, — осторожно высказал кто-то предположение, — Она льет волшебные слезы? И омывает ими раны, которые тут же заживают?
