Мы потрясем нашей правдой мир

Почему-то признаться в пропаже куклы было безумно стыдно, поэтому об этом не узнал тогда никто. Светка изворачивалась, как могла, говорила, что кукла ей надоела и лежит в чемодане, но все это время она со страхом представляла себе, как будет переживать мама, которая почти на последние деньги купила ей эту вымечтанную куклу.

Больше всего хотелось спрятаться как в раннем детстве под одеялом и никогда оттуда не вылезать. Как они могли?!!! Ведь она считала их подругами! Они же знали, как она дорожила этой куклой! Зачем украли? Спросить у них прямо?

А вдруг не они? Нельзя кидать непроверенные обвинения. Так папа говорит.

И Светка, преодолевая внутренние противоречия, старалась вести себя будто ничего не произошло. По двум причинам. Во-первых, а вдруг и правда не они, ну а, во-вторых, продолжая общаться с ними, Светка все еще надеялась, что куклу вернут... Поиграют и вернут.

С момента пропажи прошло не больше недели, когда Оксанка, оставшись со Светкой наедине, сказала:

— Я знаю, у тебя кукла пропала. Ее Наташка украла.

— Знаю, — Светка изо всех сил старалась, чтобы голос звучал ровно.

— Она ее подбросить тебе собирается.

— Да? — Камень с души упал. Мама ничего не узнает об этом инциденте, не будет упрекать в безалаберности и доверчивости. — А почему она у меня ее просто не попросила, если брала только на время?

— Она ее не на время брала, а навсегда.

Неужели она ей надоела? Светка не могла себе представить, что такая замечательная кукла могла кому-то надоесть за столь короткое время. И тут ее осенило. Наташкины родители нашли Светкину "Барби" и отругали за воровство.

— Кукла сломалась, — прервала Светкины раздумья Оксанка.

Честно? Светка не ожидала такого поворота событий. Она была в ужасе. Ее замечательная, самая красивая, вымечтанная "Барби" сломалась! КАТАСТРОФА!

— Мы руку от нее в поле потеряли. — КАТАСТРОФА.

Куклу действительно скоро подкинули на лавочку.

С Оксанкой Светка продолжала общаться по-прежнему, но Наташку долгое время старалась избегать, насколько это было возможно. К счастью, вскоре кончилось лето, и она уехала в Москву, так и не решив до конца как ей дальше себя вести с Наташкой.

К следующему лету все почти забылось. Светка, по-прежнему, общалась с Оксанкой, а Наташка уехала к каким-то своим родственникам в Динамо и в Кругловке появлялась редко. Об истории с куклой они не заговаривали. Светке казалось, что она уже взрослая, чтобы играть в куклы, а Оксанка действительно была уже взрослой. Теперь главным совместным развлечением девчонок была резиночка. Они цепляли ее за забор и по очереди прыгали.

Как-то раз, когда они вот так прыгали через резиночку, к ним подошла старушка с девочкой и маленьким мальчиком в коляске.

— Наташа, познакомься с девочками. Примете Наташу в свою игру?

Светке Наташа понравилась сразу. Она чем-то напоминала ей саму себя. Видимо, она очень переживала прежде, чем подойти и познакомиться, поэтому и попросила бабушку пойти с ней. Светке вспомнилось, как она сама нервничала перед тем как познакомиться с Оксанкой. И, наверное, поэтому они почти сразу подружились. Так у Светки появилась первая настоящая подруга в Кругловке, общаясь с которой не нужно было казаться умнее, круче и взрослее. С ней можно было просто дружить и не причислять друг друга ни к своим, ни к чужим.

Очень скоро Оксанке надоело с ними общаться. Она просто была уже очень взрослой для них. Ей уже было 13 лет. У нее в голове уже крутились мысли о мальчиках, дискотеках. А Светке с Наташкой было по 9 лет и им нравилось прыгать через резиночку, шить платья для кукол, учиться вязать и есть яблоки, не срывая их с дерева, а потом смеяться, глядя на огрызки, растущие на яблонях.

По вечерам, сидя на порожках, Светка с Наташкой часто видели, как к Оксанкиному двору приезжали взрослые мальчишки на мотоциклах. Она выходила к ним, они слушали громкую музыку, смеялись и, перекрикивая звуки, которые извергал из себя магнитофон, ругались. Точнее разговаривали матом.

На следующий год, когда Светка снова приехала в Кругловку, Оксанки там уже не оказалось. Бабушка говорила, что она "нагуляла дитя и сделала аборт, а потом со стыда уехала в Казанку". Но скорее всего, она просто окончила 9 класс и уехала учиться.

А Светка с Наташкой искали все новые и новые развлечения. С утра до позднего вечера они были вместе. Бегали на колхозные поля за кукурузой, горохом и подсолнухами, делали куколок из цветов и кукурузных початков, учились вязать, шить и вышивать, вместе собирали и резали яблоки на сушку, собирали поспевшую вишню, считали облака, плавая на спине в пруду, катались по округе на велосипедах.

У девчонок стали появляться новые друзья, с которыми можно было дружить просто так, а не потому, что больше не с кем общаться. И им казалось, что весь мир — это площадка для их детских игр, а Кругловка — самое лучшее и интересное место на земле!

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

ДИМКА

Автобус медленно приближался к конечной остановке. Вдалеке уже показались ветхие, давно нежилые развалюхи, стоявшие на въезде в родной хутор. Димка жадно ловил взглядом знакомые с детства места: старая колхозная ферма, перекресток, бензоколонка, мост через Песковатку, кусочек речушки в камышовых зарослях, импровизированное футбольное поле на пригорке... Его отсюда почти не видно, но Димка то знает, что оно есть. Еще один поворот...Улица Ленина... дворы хуторян по обе стороны от дороги... слева двухэтажное кирпичное здание детского садика за поблекшим красно-синим забором... поворот на улицу Гагарина... МТМ... напротив колхозная столовая и автобусная остановка рядом с ней.

Чуть в стороне стояла белая отцовская "девятка". Отца Димка увидел не сразу. Тот в ожидании сына, присел на лавочку у столовой и закурил неизменную "Яву". У столовой уже собралось немало народу. В основном родители, встречающие своих детей — студентов, возвращавшихся из Волгограда домой на летние каникулы.

Обычная ситуация для конца июня. Именно с июня на недолгие два месяца Кругловка оживала, наполнялась голосами, смехом и каким-то торжественным и радостным солнечным светом. Возвращались студенты, приезжала на летние каникулы к бабушкам и дедушкам городская молодежь. Со дворов начинали доноситься популярные песенки "Иванушек" и "Руки вверх". То и дело туда-сюда сновали велосипедисты и мотоциклисты.

Хутор эти два месяца засыпал едва ли на пару часов перед рассветом, как будто пытался наверстать упущенное за долгие месяцы запустения.

Димка нетерпеливо скользнул взглядом по салону автобуса. И везде знакомые лица. Со многими он даже заранее договаривался о дате отъезда из Волгограда, чтобы ехать домой веселой дружной, хоть и разновозрастной толпой. До недавнего времени Димка был одним из самых младших в этой компании. Он в отличие от многих своих друзей уехал учиться в город еще 15-летним мальчишкой.

Было страшно и одиноко. По ночам иногда снился мамин борщ, оладушки и сало.

Но Димка был страшно горд собой. Ведь ему действительно есть чем гордиться. Он смог! На самом деле сам смог поступить учиться в этот дурацкий сельскохозяйственный лицей. Ну конечно, он не планировал в будущем становиться ни агрономом, ни механизатором или еще чем-то в этом роде. Просто надо было с чего-то начинать. И начинать как можно раньше. Раньше уехать в город, раньше стать самостоятельным.

И вот она вымечтанная самостоятельность! В 15 лет он, лучший ученик класса, понял, что ему мало быть лучшим здесь в Кругловке! Мало быть хорошим мальчиком из всеми уважаемой семьи сельских интеллигентов! Мало быть просто симпатичным подростком спортивного телосложения!

Вот она родная Кругловка, степь, школа, сельский клуб с дискотекой трижды в неделю и индийским кино раз в месяц, самые красивые кругловские девчонки, которые даже коров приходят встречать при полном параде, в модных туфлях на каблуках, в новых платьях и с ярко накрашенными губами.

А где-то там, всего-то в нескольких сотнях километров от Кругловки, большие города и уйма возможностей.

Димке казалось, что еще вчера он с отцом ехал в Волгоград сдавать вступительные экзамены в лицей-интернат. Отец только за месяц до этого купил "девятку", ту самую, на которую Димка сейчас, год спустя, смотрит из окна автобуса. И это была их первая дальняя поездка на новой машине.

Экзамены, кстати, были элементарные. Даже странно насколько гладко все прошло. Успешное поступление, место в общаге... и двери большого города открыты для Димки.

Но наступивший сентябрь открыл совсем иные перспективы... В отличие от "дверей большого города", двери общаги оказались наглухо закрыты. Хотя эпитет "наглухо" в отношении данной конструкции звучал смехотворно.

Димка с отцом стояли напротив двери, покрытой облупившейся, будто полинялой синей краской, и оба одновременно пытались через широкую щель между деревянными панелями рассмотреть, что же происходит внутри. А ничего не происходило.

У лестницы пустовал стол консьержа. И пусть складывалось впечатление, что его покинули всего-то на пару минут, но время шло, а картинка оставалась неизменной. Горела настольная лампа с зеленым пластиковым плафоном, на спинке стула висел серый пуховый платок, на покрытой прозрачным пластиком столешнице лежали очки в старомодной оправе.

Отец еще раз дернул за металлическую ручку, выкрашенную, как и вся дверь, в голубой цвет. Местами краска облупилась, обнажая ржавчину. Особенно она была заметна на двух кривых гвоздях, служивших креплениями. На мгновение Димке показалось, что ручка так и останется в мозолистой отцовской руке. Но нет, гвозди выдержали, да и замок, чуть дрогнув, все же остался на месте.

Отец, кашлянув, отступил на пару шагов от входа и, задумчиво окинув взглядом окна второго этажа, достал из кармана помятую пачку "Явы". Закурил. В воздухе повис горьковатый запах сигаретного дыма. Помолчали. Димка поставил спортивную сумку на землю.

— Подождем.

Отец взглянул на наручные часы "Победа", доставшиеся ему от деда. Почти восемь.

— Странно... Должно быть еще открыто.

Минут через двадцать за дверью послышались шаркающие шаги и звук отодвигающегося стула. Димка, подхватив сумку, ринулся ко входу и не медля ни секунды настойчиво постучал.

Снова раздался скрежет отодвигаемого стула и шаркающие шаги. Парень не сдержался и заглянул сквозь щель вовнутрь. К двери приближалась строгого вида старуха с огромными очками в желтоватой оправе на носу и завитыми волосами с проседью.

Димка отпрянул, на всякий случай придав лицу равнодушно-доброжелательное выражение.

Послышалось звяканье ключей и скрежет отпираемого замка. Дверь со скрипом приоткрылась и из-за нее выглянула та самая старушка, молча взирая на Димку. Никаких вопросов, никаких приветствий. Просто молчаливо-равнодушный взгляд.

Отец отбросил окурок и шагнул вперед.

— Не сорить. Подберите окурок, — впервые подала голос старуха и указала на погнутое ржавое ведро в паре метров от входа в здание.

Димка изумленно наблюдал, как отец подобрал окурок и двинулся в импровизированной урне.

— Мы на заселение.

— Оба?

— Нет, только я. — Димка не смог сдержать усмешки и тут же осознал свою оплошность. Старуха одарила его колючим, словно чертополох, взглядом.

— Заходи. Фамилия?

— Широков Дмитрий Алексеевич, — почти по-армейски отрапортовал Димка и ухмыльнулся.

Старуха молча двинулась к столу. Деревянный стул с потертой коричневато-серой обивкой жалобно скрипнул под ее весом. Комендантша деловито поправила очки и придвинула к себе привязанную тонкой бечевкой к ножке стола амбарную тетрадь. Облизав указательный палец, бережно раскрыла ее на середине и снова взглянула в Димку.

— Фамилия?

— Широков Дмитрий Алексеевич, — повторил вместо Димки отец.

Еще более бережно касаясь страниц тетради, старушенция перевернула пару листов.

— Ши-ро-ков Дми-трий, — прочитала она по слогам, водя указательным пальцем по написанному имени. — Комната номер 26. На втором этаже в мужском крыле. Это справа от лестницы. — Старушенция натянуто улыбнулась и неожиданно доброжелательно пробормотала: — Добро пожаловать, Дмитрий. Меня можешь называть Валерией Валентиновной. Сегодня я ваш ночной воспитатель.

Димка хмыкнул. "Ночной воспитатель" — как в детском саду... Или... В голове пронеслась неуместная мысль о "половом воспитании" и воображение нарисовало образ старушенции в кожаном облачении в стиле садо-мазо. Димка брезгливо содрогнулся, представив себе обтянутые черной блестящей кожей жировые складки Валерии Валентиновны. Извращение какое-то. Он же не геронтофил в конце концов... Тааак... срочно надо подыскать какую-нибудь сексапильную лицеисточку и склонить ее заняться его половым воспитанием...

— А завтра? — прервал его размышления отец.

Димка оглянулся на него. Тот стоял рядом и постукивал мозолистым пальцем по прозрачному, испещренному многочисленными царапинами пластику на столе "ночного воспитателя".

— Завтра тоже я. А вот послезавтра... — Старуха потянулась к потертому коричневому блокноту и, заглянув в него, торжественно объявила: — Послезавтра будет смена Петра Сергеевича.

Вот так все и началось. Многообещающее начало.

В сопровождении отца Димка поднялся на второй этаж и постучал в 26ю комнату, откуда доносился раскатистый хохот. На мгновение смех прервался, но почти сразу возобновился. Дверь распахнулась, и на пороге появился долговязый парень с темными всклокоченными волосами.

— Ооо! Пацаны, к нам чирика заселили походу! — крикнул он через плечо. — Заходи, пацан! Располагайся, вон твоя койка. И ты, папаша, заходи, не стесняйся.

Димка переступил порог комнаты и осмотрелся. Довольно мило. Выгоревшие желтоватые обои. Четыре кровати, по две вдоль каждой стены, отгороженные двумя шкафами от четырех письменных столов у окна. На полу по центру комнаты сидели и резались в карты еще два парня. Вполне мило.

Они смотрели на него не то, чтобы пристально, но с весьма ощутимым интересом.

— Дэн, — представился один из них.

— Вован, — бросил через плечо второй.

— Димка.

— Чирик значит, — усмехнулся Вован. — Ну ничего, чирик тоже человек.

В процесс знакомства вмешался отец.

— Молодежь, просветите отсталого "папашу" что есть "чирик" на современном языке? — слова звучали заинтересованно и даже чуть насмешливо. Но, казалось, отец насмехается не над парнями, а над собой. Все-таки отличный у него, у Димки, отец. Выручил! Черт его знает, с чего это он вдруг "чириком" стал. Не выставлять же себя идиотом с перых минут знакомства с соседями по комнате.

Дэн расплылся в доброжелательной улыбке, отложив карты на пол.

— Сын твой ведь новенький... десятиклассник... чирик стало быть.

Отец раскатисто засмеялся.

— Ну, стало быть, чирик. Ладно, Димка, обустраивайся... а я поеду. — Отец обнял напоследок Димку — крепко так обнял, по-мужски, похлопав рукой по спине — и откланялся. А Димка остался в комнате со своими новыми соседями.

Вскоре жизнь вошла в свою колею. Год пролетел почти незаметно. Учеба давалась легко, Димка и в лицее шел на медаль. Даже будучи "чириком", он оказался "реальным пацаном". Впрочем, а как же иначе? Ведь, это он, Димка, а не какой-то маменькин сынок, нытик, слюнтяй... Разочаровывало другое. Во-первых, большого города он по сути так и не прочувствовал. Общага, учеба, редкие тайные вылазки в город после отбоя... Во-вторых, лицеисточки... те и вовсе не представляли собой ничего принципиально нового. Обычные деревенские девчонки, такие же, как в Кругловке, только "одаренные". Вообще весь их лицей-интернат был скопищем одаренных подростков из разных деревень Волгоградской области.