Вереницы

Не буду описывать рисунки, которые девочка принесла мне на следующий сеанс. В них не было ничего неожиданного, и подробное описание вас даже разочарует. Она не художница и в рисунках не могла запечатлеть какие-то тонкие и существенные в психологическом отношении детали. Психотерапевты дают такие задания не для этого. Мне было важно, чтобы, разрисовывая дворовую девушку, пытаясь изобразить ее тягостное положение, девочка в эти минуты сама переживала вместе с ней, сама вживалась в изображаемый образ. Рисуя дворовую девушку, она в эти минуты была ею. Ну а, рисуя барина, она должна была вынести на листик бумаги свои негативные эмоции и страхи.

Я попросил ее прокомментировать нарисованное. Комментарии тоже изобиловали стереотипами. И, опять же, главным было не то, что она рассказывала, а то, что в эти минуты она опять была той далекой девушкой из прошлого, беды и несчастия которой отпечатались в длинной веренице душ следующих поколений ее детей, внуков, правнуков и, наконец, сидящей передо мной девочки.

Когда она закончила комментарии, я взял рисунки из ее рук.

— А теперь мы будем выручать девушку, — сказал я.

Отложив в сторону листочек с дворовой девушкой, я покрутил в руках рисунок с барином-аристократом.

— Что мы сделаем с ним, чтобы он больше не мучил ни ее, ни кого-то еще другого?

Девочка смешалась. Она почему-то не ожидала такого вопроса. Ну и хорошо! Значит, она достаточно глубоко вжилась в образ дворовой девушки, настолько глубоко, что барин стал неотъемлемой частью ее жизни. Ведь и в самом деле, дворовая девушка ничего с ним поделать бы не смогла. Таково было устройство ее эпохи. Но мы-то живем в другое время.

Девочка все еще колебалась. Она смотрела на листочек, не решаясь к нему притронуться.

— Порвем его? — спросил я.

Девочка отрицательно мотнула головой.

— Нет?! — удивился я.

Она продолжала молчать.

Я положил листочек на пепельницу и достал зажигалку.

Девочка опять мотнула головой. Вдруг она резко протянула к листочку руку, схватила его и быстро, не дав мне опомниться, сунула аристократа в мусорную корзину.

Я покрутил зажигалкой, которой так и не успел щелкнуть.

Хм! Тоже вариант!

Мы некоторое время просидели, глядя на корзину. Затем я взял другой листочек.

— А этот?

Девочка в замешательстве посмотрела на него. Выждав немного, я медленно сложил листочек вдвое, и через несколько секунд в моих руках был самолетик.

Моя юная пациентка, улыбнувшись, посмотрела на меня.

Я подошел к окну и открыл его.

Девочка тут же оказалась рядом. Я протянул ей самолетик. Мой кабинет находился на седьмом этаже, и девочка с восторгом посмотрела вниз.

Короткий взмах рукой, и самолетик вылетел на улицу.

Воздушный поток подхватил его.

— Посмотри, как он летит, — сказал я.

Девочка, улыбаясь, следила за самолетиком. Он долго кружился над стоящими под окном тополями и, в конце концов, опустился на крону дерева, застряв там в листве.

— С сегодняшнего дня, когда на уроках и вообще по жизни от переживаний у тебя начнет темнеть в глазах, вспомни, как ты бросала самолетик с дворовой девушкой из моего окна, и как она летала здесь на своем маленьком самолетике... взмахни мысленно так же рукой... вспомни, как до этого ты сунула ее барина в корзину с мусором, и у тебя все будет проходить...

Когда девочка ушла, я некоторое время стоял у стола, крутя в своих пальцах зажигалку.

Я ведь не курю. Зажигалка и пепельница хранятся у меня на всякий случай. Бывают у меня посетители, которым, чтобы раскрыть душу, необходимо закурить. (Я в таких случаях, чтобы не быть пассивным курильщиком, отхожу к окну).

Вы можете сказать, что слишком картинно все получилось. Барина на свалку историю, а дворовая девушка превращается в бумажный самолетик, вроде как став символом обретенной свободы. Однако, в принципе, для психологических упражнений таких штампов и приемов бывает достаточно, и у меня есть уверенность в том, что девочка уже сможет контролировать себя в сложных ситуациях. Должна, во всяком случае, смочь. Упражнения с рисунками — это штампы только для меня, а для нее сопереживания были настоящими. Бывает, что психическое расстройство лечат погружением в гипнотический сон, когда человека возвращают в ситуацию, которая послужила причиной этого расстройства. Дают ему возможность снова пережить те события, а затем, пока человек все еще находится под воздействием гипноза, предлагают ему изменить течение событий в новом направлении, разрешить когда-то неразрешенную коллизию, освобождая его тем самым от травмирующего психологического груза. В нашем же случае, девочка сама не была в той ситуации, которая провоцирует функциональные отклонения, но эта ситуация, отпечатанная в ее генах, живет в каких-то клетках ее мозга. Нужно было заглянуть в эти клетки, активизировать их на время сеанса, чтобы предложить заложенной в мозгу коллизии новый выход.

Я посмотрел на выглядывающий из мусорной корзины листочек с барином.

Однако напрасно я поставил под сомнение художественные способности девочки. Только сейчас я заметил, что кого-то этот рисунок все же напоминает. Мы с ней говорили о Михалкове, а этот на него был совсем не похож, хотя тоже напоминал какого-то артиста. То ли Янковского (мелькнуло в моей голове неожиданное сравнение), то ли кто-то еще. Впрочем, Янковский ведь тоже мог оказаться здесь не случайно — он тоже из аристократов.

Для девочки главное сейчас даже не умение держаться перед классом или в будущем перед любой аудиторией, а преодолеть заложенный в нее страх. Обмороки у доски — это только внешнее проявление этого врожденного страха, они — ложный след и только вводят в заблуждение относительно истинных причин. А этот страх — явление очень глубокое. В основе его — многовековая кабала ее предков, зависимость ее пра-прабабушек от своенравной воли хозяев-самодуров.

Впрочем, есть во всей этой истории одно "но". Превратившись из служанки в легкий самолетик, дворовая девушка, побыв "никем", еще не стала "всем". Моя юная пациентка сможет преодолеть свою болезнь, только если в своей жизни сама не попадет в подобную ситуацию. А, здесь, увы, мы ни от чего не застрахованы, особенно в последние годы, когда аристократов вновь стали доставать из мусорных корзин. Они снова становятся предметом поклонения. Мы вновь пресмыкаемся перед их фальшивым блеском и форсом. Снова в ход пошли служанки и слуги, дворецкие, горничные. Мир снова возвращается к дворовым девушкам. "Мир насилья", который однажды, казалось, разрушили "до основания", вновь восстает со своей свалки. Поднимается, чтобы снова ломать наши души и коверкать наш генофонд. Хотя все прикрыто шиком, изысканными манерами, броской рекламой и красивыми фильмами.

Я посмотрел на небольшой книжный шкаф, который находился в моем кабинете.

Там за стеклом, заслоняя собой корешки некоторых толстых пособий по психологии, стояла фотография моего миттеля.