И, как живая иллюстрация к ее исповеди, экран демонстрировал романтические, хватающие за душу клипы, сделанные из нарезок разнообразного аниме. Нарисованные идеальные персонажи на любой вкус любили, предавали, страдали и смотрели друг другу в глаза, а со сцены лились признания, опутывая и затягивая в трясину липкого безумия.

Я пела уже часа полтора. После заточения в имении Сэнсея я чувствовала невероятный подъем. Любовники всех мастей и возрастов сидели здесь, практически не нарушая тишины. Они медленно впитывали друг друга, дышали одним воздухом. Были тут и магнаты Города со своими сексуальными игрушками, и влюбленные пары, и искатели приключений, и любопытные туристы. Но бал правила в этом заведении любовь. Я чувствовала ее вкус, терпкий и пряный, с легким оттенком табачной горечи.

Распорядитель подбежал последний раз, передал заказ с последнего столика. Я мельком глянула на сладкую парочку, слившуюся друг с другом в поцелуе. Моя песня вряд ли сильно их увлечет, они явно не замечают ничего вокруг. Я устроилась поудобнее, кивнула музыкантам, и запела-заговорила, а перед глазами пылал костер, и Сэнсей кричал небесам: "Все для тебя..."...

Когда музыка закончилась, я медленно встала и покинула сцену. Наибольшим мастерством ресторанного певца я считаю не аплодисменты или признание, а создание атмосферы, когда сцена пустеет незаметно.

В каморке-гримерной я причесывалась у зеркала, когда в дверях появился нахальный паренек лет восемнадцати. Откинув выкрашенную прядь театральным, показушным жестом, он сунул руки в карманы сильно облегающих джинсов и вальяжно осведомился:

— Ящерка — это ты?

Я мысленно посчитала до десяти, окинула наглеца взглядом василиска.

— Ты кто такой?

Парень явно не ожидал от ресторанной певички такой прыти.

— Мой хозяин, — проговорил он со значением, особенно выделив слово "хозяин", — приказал мне привести тебя к его столику.

— Вот как, — я аккуратно и чудовищно медленно стянула волосы резинкой. — И как же зовут твоего хозяина?

— Он просто велел привести тебя, а не давать отчет!

В следующее мгновение нахаленок выл, зажимая рукой разбитый нос, а я, захватив его вторую руку в болевой прием, стремительно направлялась в зал. Распорядитель, увидев нас, побелел, подскочил ко мне и шепотом заорал, делая "страшные" глаза:

— Ты что, с ума сошла?? Отпусти его немедленно!

Я не остановилась, только бросила на ходу:

— Отстань.

Распорядитель, однако ж, даже не подумал оставить меня в покое, и вцепился в рукав рубашки. Таким манером наша группа и ввалилась в зал.

— Чье это? — громко спросила я, указывая на ноющего парня.

Парочки изумленно уставились на меня, кое-кто высказался невежливо, кто-то засмеялся. Распорядитель чуть не на колени грохнулся:

— Это мальчик господина..., — и указал на столик, окруженный декоративным плетнем.

Я размеренно пошла прямо к столу, полыхая гневом. Открыла было рот для гневной тирады, но вопреки намерению улыбнулась:

— Сова! — и рука парня наконец получила долгожданную свободу.

Полярная Сова приподнял бровь, осматривая потерявшего товарный вид Танагру, потом воззрился на меня:

— Ты что это делаешь? Мне теперь что, на пластику для этого мальчишки раскошеливаться?

Я опустилась на стул, развела руками.

— А чего ж он не сказал, что это ты меня зовешь? Зачем же попусту понты гонял?

Полярная Сова только посмотрел на Танагру, и тот сразу съежился, втянул голову в плечи, глаза тут же оказались на мокром месте. Я примирительно похлопала разозленного Сову по руке:

— Прости, что испортила тебе настроение. За мальчишку не беспокойся, через пару дней будет еще краше, чем был.

Сова ничего не сказал, только ответным жестом сжал мои пальцы и подозвал официанта.

Его плавные движения и грация сразу подсказывали наблюдателю, что шоу-бизнес по Сове плачет. И будет недалек от истины, — в том смысле, что с десяток крупных агентств фотомоделей и школ сомелье принадлежали именно ему, и рыдали от его требовательности и жесткости кровавыми слезами. Богач Полярная Сова жил в огромном небоскребе в богатой части Города, занимая квартиру в два этажа и триста квадратных метров. Жизнь за Городом он считал как минимум чудачеством, превыше всего ставя только достижения цивилизации.

Но вот от чего из пережитков прошлого он отказаться так и не смог, так это от жизни в гареме. Покупая молодых мальчишек в приютах и детских домах, он растил в своих огромных апартаментах достаточное количество молодых смазливых красавчиков, пользуясь ими в качестве горничных, посыльных, и, конечно же, в своей постели. Несмотря на жестокие меры муштры, мальчишки боготворили его, пленяясь силой и красотой хозяина, а также прекрасно понимая свою выгоду, — их, никому не нужные отбросы, брали на обучение в школы сомелье и моделей совершенно бесплатно, давали работу в стриптиз — барах и ресторанах. Среднестатистическому клерку такие доходы даже не снились. Минус же был в том, что Сова мог запросто раздаривать их знакомым или продавать, постоянно обновляя свое окружение.

Официант поставил передо мной высокий стакан с томатным соком. Я потянулась зубами к соломинке, сделала небольшой глоток.

— Сова, а что ты здесь делаешь? — мне было неловко перед ним, ведь он имел возможность наслаждаться куда более мастерским исполнением.

— Отдыхаю.

— Правда?

Губы мужчины изогнулись в полуулыбке, глаза потеплели.

— Я пришел послушать тебя. Ты умудряешься эти пустые слова, которые каждому приелись уже до зубовного скрежета, наполнить эмоциями и смыслом, заставить пережить все то, о чем поешь.

— А может, все дело в атмосфере? — я улыбнулась и обвела глазами зал, больше похожий на сумрачную пещеру.

— Возможно, — как-то уж очень легко согласился Полярная Сова, затем небрежно вытащил из кармана платок и не глядя протянул его застывшему на своем стуле Танагре. — Иди, приведи себя в порядок и немедленно возвращайся.

Когда Танагра удалился, Сова посмотрел ему вслед, затем опустил глаза и залпом допил свое виски. Меня кольнуло нехорошее предчувствие.

— Говорят, ты живешь в имении, — Сова серьезно посмотрел мне в глаза. — И надолго ты там обосновалась?

— А твое какое дело? — усмехнулась я, пряча в груди дрожь. — Все-таки мой клан...

— Сэнсей и Симба недавно потеряли общий бизнес. Проиграли его Крысе, — и Сова внезапно перегнулся через стол, жар его кожи и дорогого парфюма опалил мое лицо. — А не так давно была разгромлена одна из ваших школ. И не надо мне говорить, что соскучилась по братьям!

Мы целую вечность смотрели друг другу в глаза, проваливаясь друг в друга, перетекая из тела в тело, когда шорох заставил меня обернуться, а Сову заиграть желваками.

Танагра, комкая в руках платок, с несчастным видом садился на краешек стула, сознавая, что сегодня явно не его вечер, если он умудрился трижды разозлить своего хозяина за такой короткий промежуток времени. Он с ненавистью взглянул на певичку, понимая, что снова сесть сможет не скоро, — хозяин обожал наказывать свои игрушки по старинке.

Полярная Сова проводил меня вниз и вот тут-то я и получила приглашение:

— Завтра собираемся в "Зоопарке", давай со мной.

У меня засосало под ложечкой, и я попыталась отшутиться:

— Сова, я слишком стара для таких увеселений!

И попыталась сбежать, но сильная рука мягко придержала за плечо.

— Я приеду за тобой в имение. К семи часам. Завтра.

Его губы задели волосы у меня на виске, и легкий шепот-выдох бабочкой сел на пряди:

— Там будет кое-кто из интересующих твой клан, Ящерка...

Сэнсей трясся от злости. Он отшвырнул палочки, стукнул ладонью о столешницу и отказался от утренней пиалы с чаем. Я была не рада, что вообще завела эту тему за завтраком, перепортив себе настроение на целый день. Вот пусть бы Сова приехал и самостоятельно приглашение свое Сэнсею и изложил бы.

— Ты не выйдешь из дома!

— Учитель, Вы ведете себя как законченный истерик! — не сдержалась я. — В конце концов, я взрослый человек, и могу располагать своей жизнью как уж мне заблагорассудится.

— Не совсем, — заметил бархатный голос Мангуста, неторопливо намазывающего на ломтик батона пюре из авокадо. — Ты представляешь собой определенную ценность для Клана. Соответственно, бездумно лишить Клан его...м-мм... имущества неправильно, противоречит уставу нашей большой семьи и может расцениваться как неповиновение и крамола. Соответственно и должно быть наказано.

Я еле дослушала этого напыщенного болвана.

— Попрошу не вмешиваться в мой разговор с Сэнсеем...

— Он имеет право, — оборвал меня Сэнсей, удовлетворенно придвигая к себе уже остывший чай, — и, кстати, говорит дельные вещи. Думаю, что твоя трезвая и ясная голова, Мангуст, остудит нрав Ящерки.

Я не поверила своим ушам. Перевела округлившиеся глаза на сраного философа и встретилась со стальным взглядом, ожегшим безразличием.

"Ты влипла!", — обещали "веселую" жизнь новоиспеченной невесте глаза Мангуста.

"Может, ослышалась?", — не теряли надежды мои заалевшие щеки.

"Слово отца — закон для всех", — откровенно злорадствовали несколько дочерей Сэнсея, уже который год ожидающие в своих комнатах похожей судьбы.

"Бедная Ящерка", — Белка украдкой взглянул на Ворона.

"Бедный Мангуст!", — Ворон чуть заметно подмигнул Белке, бросил салфетку на стол и, поклонившись, вышел.

Сэнсей, отвернувшись к распахнутому окну, умиротворенно следил за возней воробьев на раскидистом вишневом деревце.

— Ну и физиономия у тебя была сегодня утром! И как только тебя учили невозмутимости?

— А ты вот абсолютно не удивился. Может, ты уже знал?

— Так я и признался тебе, гадюке.

— От гадюки слышу! И вообще, что это мы так плетемся? Догоняй!

Двое вороных коней, один за другим, птицами полетели вниз с холма в долину, расцвеченную выгоревшими красками лета, гривы переплелись с волосами наездников — светлым и почти черным.

Бешеная скачка могла продолжаться весь день, как в старые добрые времена, благо за имением Сэнсея простирались огромные территории заповедника. Но в этот раз мы с Вороном направились к небольшой ложбине меж холмов, с несколькими деревьями и ручьем. Там мы бросили коней и упали на траву, тяжело дыша.

— Вроде не конь скакал, а я, — сообщила я Ворону, закидывая за голову руки и прикрывая глаза.

— Угу, — Ворон меня не слушал. Он сосредоточенно жевал сорванную травинку. Потом резко перекатился на живот и навис надо мной:

— Ну и что ты скажешь на мысль Сэнсея?

— Какую из?

— Утреннюю. Когда Сэнсей пообещал тебя Мангусту.

Я открыла глаза. В небе дрожало полупрозрачное облачко, воздух плавился под лучами солнца, но в тени раскидистого низенького деревца чувствовалось прохладное дыхание ручейка.

Ворон выжидающе смотрел на меня, потом отвел глаза. Я почувствовала, что в себе это не удержу, иначе лопну.

— Мне страшно, Ворон.

— Тебе? — возглас Ворона потревожил пичуг, прятавшихся в ветвях. От возбуждения он сел. — Чего же ты испугалась? Муж — не волк...

— А я почем знаю, кто он? И вообще, вот так за здорово живешь выпаливать такое! Да еще за завтраком. Я не так себе это представляла...

— Сэнсей хочет тебе только добра, ты же знаешь. Но интересы клана тоже важны. Опять-таки, он же не продает тебя в рабство, в конце концов!

— А замужество и жизнь взаперти — это не рабство, по-твоему? Это — клетка!

— Зато золотая... — Ворон легко коснулся моего подбородка, повернул к себе. — У тебя и твоих детей будет все, что только пожелаешь.

— Кроме свободы... — прошептала я.

— Кроме свободы, — согласился Ворон.— Но так ли она важна, когда вокруг — сплошная опасность и смерть?

— Не знаю, — гнула я свою линию. — Ну а как же романтика, признания, любовь? Страсть, в конце концов?

— Любовь..., — Ворон покатал это слово на языке, как горошину. И неожиданно плавным движением нырнул в траву, с наслаждением потянулся. — А что для тебя любовь, Ящерка? Ты знаешь, что это?

Теперь вскочила я:

— Их много, разновидностей любви. Ты о какой именно спрашиваешь?

— ....

— Есть любовь к мужчине, любовь к родителям, друзьям, хозяевам, любовь-долг, любовь-страсть, любовь-жертва...

— Заумно и неинтересно.

— Да пошел ты! — я подошла к ручью, присела на корточки и зачерпнула холодной прозрачной воды. Казалось, что руки пусты, и только ломота в пальцах доказывала присутствие воды в моих сложенных ладонях. На плечо опустилась рука:

— Ты жалеешь о потере того, сама не знаешь чего. Придумала себе фантазию, и теперь, когда реальность в нее не вписывается, оплакиваешь свои несбывшиеся мечты. Будь практичнее.

— Приземленнее.., — вторила я непослушными губами.

Ворон обнял меня за плечи. Я закусила губу, а он просто прижал к себе и не отпускал.

Полуголые силуэты учеников синхронно двигались по корту, их резкие движения походили на полный угрозы танец. Старшие, каждый во главе своей группы, выгодно отличались большей отточенностью движений, и в то же время большей свободой импровизации. А перед всей этой организованной толпой, как сорванный ветром осенний лист, кружился Мангуст. Ни учеников, ни забора для него не существовало, он жил и дышал в этом танце, абсолютно плавно, выверено и свободно импровизируя, нанося удары и уклоняясь. Он был один наедине с природой, в своеобразном трансе, поглощая энергию и тут же выплескивая ее вовне.

Утренний разговор только позабавил его. Перепуганная птичка, усмехался он про себя, непобедимая воительница. Ну и пусть ее, главное — выполнить приказ Сэнсея. Если он хочет видеть ее под ним, -так и будет. Не будь Мангуст преемником!

Сэнсей озабоченной, семенящей походкой пересекал двор, направляясь к кортам. В руках Сэнсей сжимал телефон. Сзади него на почтительном расстоянии тяжело громыхал Паук. Развевающиеся рукава домашнего кимоно хозяина били его по ногам.

Толкнув створки внутренних ворот, Сэнсей прошел мимо слуг, веревок с бельем и квохчущих кур, миновал кухню и вышел к низким строениям — флигелям, в которых обитали его ученики. Сейчас пустые стены озорно проводили стеклами-взглядами решительную фигуру Сэнсея и его громилоподобного телохранителя. В руке Сэнсея задребезжал телефон, и тот мгновенно приложил к уху трубку, остановился и до конца монолога на том конце провода даже не шевельнулся.

— Мангуст, подойди!

Преемник остановил свое бесконечное движение и, подобрав полотенце, бодро направился к небольшой беседке на самом краю тренировочного корта. Там, наблюдая за вечерним солнцем, сидел Сэнсей в шелковом халате и обмахивался маленьким веером.

— Красивый вечер, не так ли?

— Полностью согласен с Вами.

— Крыса подмял под себя Беляка, и предложил нам с Токаем разделить на троих бизнес.

Мангуст непроизвольно присвистнул. Беляк владел десятком подпольных пейнтбольных клубов, организующих желающим групповые охоты на людей в бескрайних подземных лабиринтах старых канализаций, выезды на природу и чумовые пьянки. Отстегивая неимоверные суммы в качестве взяток, хромой Беляк тем не менее буквально купался в деньгах.

1234567

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓