Эпизод из жизни Города, которого Нет: Ящерка и Мангуст

Темно-зеленый джип с эмблемой-драконом на крышечке бензобака притормозил у высоких ворот. Замигала лампочка переговорного устройства, и отрывистый, неразборчивый лай из динамика вырвал меня из состояния дремотной задумчивости. Водитель тихо ответил в динамик, кто прибыл, — вернее, кого привезли, — и ворота медленно, бесшумно разъехались, словно открывая мне вход в чарующий мир.

Тихо шуршат колеса о розовый гравий, чуть заметно колышется листва под полуденным солнцем, воздух плавится, дрожа маревом над газонами, выпивая влагу из похожих на облетевшие листья ленивых бабочек. Как давно я не вдыхала этот ни с чем несравнимый аромат, как давно я не чувствовала себя защищенной в этом мирке, оторванном от цивилизации!

Строишь себе укрепления, вдыхаешь эфиры и ароматы, натягиваешь на лицо улыбку и ждешь реакции настроения — все впустую, если вокруг тебя тошнотворные обои клетушки — квартиры, за окном стены заброшенного завода в потеках небесных слез, а по улицам снуют толпы холодных, безразличных или вовсе враждебных тебе существ.

Шофер остановил своего железного коня, выскочил под палящие солнечные лучи и распахнул передо мной дверцу. В охлажденное кондиционером чрево джипа хлынул удушающий жар летнего полудня, пропитанного ароматом трав и цветения, мои мозги тут же зашипели и дали сбой — я возвращаюсь домой после года натянутых отношений, так что помутнение рассудка вполне простительно, даже если не брать в расчет августовский полдень.

Дом, похожий на японское жилище в своей роскошной лаконичности, жуком раскинулся на огромной площади. Второй, мансардный, этаж Сэнсей вообще считал лишним, и только постоянное присутствие в доме сорока душ учеников, десяти родственников и кучи слуг убедили его в необходимости хоть немного возвыситься над землей. "Куда проще копать вглубь, чем пытаться взлететь, и пользы больше", — качал головой Сэнсей, но постройка второго подвального этажа (первый уже был) грозила завалить всю конструкцию, поэтому от гениального плана постройки многоуровневого подземного бункера отказались.

Петляя по дорожке мимо пары маленьких луж, гордо именуемых мастером фэн-шуя "озерами для увеличения благосостояния и привлечения положительной энергетики", я поднялась по двум вычищенным до скрипа ступенькам. На открытой всем ветрам веранде под скатом крыши, в стороне от лестницы, стоял молодой человек. Высокий, стройный, длинноволосый, — раньше я его не видела. Увидев меня, он сложил ладони в приветственном жесте и поклонился, я же, как особа женского пола, на секунду опустилась на одно колено, склонив голову.

Мир замер, словно средневековая гравюра, звенящим сгустком эмоций и напряжения. Тишина стояла гробовая, только гудение насекомых доносилось из густых зарослей. Поскольку молодой человек потерял ко мне интерес, снова устремив взгляд в чашку, стоящую на балюстраде, я открыла дверь, проскользнула внутрь и на минуту застыла, жадно ощупывая взглядом незнакомца. Тот почувствовал мой взгляд, быстро обернулся, но увидел только неплотно прикрытую дверь.

Я торопилась на звук голоса, услышать который вживую и боялась, и жаждала, поскольку последний долгий год все, что мне доставалось — это пара скупых слов в телефонную трубку.

Служанка, сидящая на коленях, почтительно раздвинула передо мной сёдзи, и я вступила в кабинет Сэнсея.

"Здравствуй, Ящерка. Как же долго я ждал тебя!", — яростно прокричали чуть расширившиеся ноздри Сэнсея, его быстрый взгляд. Он сидел за огромным дубовым столом в высоком кожаном кресле, такой маленький и такой значительный на фоне громоздкой староанглийской мебели.

"Этот миг — лучшее, что было в моей жизни", — смущенно заалели кончики моих ушей, когда я низко нагнула голову в приветственном поклоне.

"Ты снова с нами, и в доме поселится бедлам. Я очень рад", — качнулась голова младшего сына Сэнсея. Белка сидел на подлокотнике кресла напротив стола Сэнсея и уничтожал орешки, лежащие на низком квадратном блюде.

"Хорошо, что ты перешагнула свою гордость. Мы ждали тебя", — Ворон, средний сын Сэнсея, вскинул голову, чтобы отбросить с глаз длинную челку.

"Твои умения очень пригодятся нам в этом противостоянии, но даже без них ты навсегда член нашей стаи, почему же ты отвернулась от нас?", — Богомол, бесстрастно-холодный старший ученик Сэнсея, опустил голову, закуривая от массивной настольной зажигалки ароматную сигарету.

"Мы будем относиться к тебе так, как скажет Сэнсей, молодая госпожа. Но ненависти к тебе у нас нет", — хрустнули пальцами Паук и Кабан, двое старших учеников и телохранителей Сэнсея. Они стояли у большого окна, заслоняя обзор возможному снайперу-убийце.

"Я нуждалась в вас, как корни нуждаются в воде. Я люблю вас, как солнечные лучи любят землю. Я скучала без вас, как осенняя листва без грустной мелодии дождя. Но я скорее сдохну, чем признаюсь вам в этом", — трепетали мои ресницы, пока я сворачивалась клубком в своем любимом кресле, мягком и глубоком, обнимающим тело как ил на дне озера.

"Мы знаем это, и ни жестом, ни намеком не смутим тебя", — успокаивали меня устремленные на Сэнсея взгляды, окаменевшие маски лиц, напряженные как струны тела.

— Банда Крысы запугала уже несколько районов, владельцы бутиков уже сложили лапки, кинотеатров — трепыхаются, но недолго им осталось... На днях головы нанятых ими убийц были поднесены к столу Торгаша и Лондона в ресторане "Юдифь"... Знаково, не так ли? Официант сдох, но ни слова не сказал, сколько ребята не бились... Наши школы уже несколько раз атаковали, мы обязаны принять меры. Готовьтесь к бойне.

Я презрительно фыркнула в диванную подушку, но Сэнсей обостренным слухом уловил этот звук, больше похожий на чих котенка, и в мягкий блин подлокотника, легко задев прядь волос на виске, впился дротик с алыми шелковыми нитями на конце. Я открыла один глаз, внимательно изучила укоризненно покачивающийся дротик, пробормотала:

— Да ладно, поняла я, поняла... — и снова погрузилась в себя, прикрыв глаза. Все-таки мать моя была кошкой, а отец — душным майским вечером, иначе как бы я получилась? Осталось только отрастить хвост, усы и по ночам не только охотиться, а еще иногда смотреть на звезды, калачиком сворачиваться у чьих-то ног и зевать во всю ширь розового цветка пасти... пардон, рта.

— До конца недели Бешеный будет следить за Крысой. А потом, учитывая привычки и обычаи Крысы, мы загоним его в ловушку...

Я перестала слышать Сэнсея. Имя Бешеного отразилось в памяти запахом пота, мелькнуло молнией-"розочкой" из бутылки шампанского, оглушило оргазмом, от которого подкашивались и мелко дрожали ноги.

Под струями дождя на заправке для дальнобойщиков мы вылезли размяться из прицепа, в котором благополучно проехали пару городов и не счесть километров, и разминка наша закончилась в грязной луже, под раскаты грома, на глазах обалдевшей дворняги...

И сейчас, вспомнив, дрожь прошла по телу. Представилось, как я впиваюсь ногтями в его персиковые половинки, заставляя двигаться в моем ритме, а в ответ меня испепеляет его взгляд, взгляд Бешеного... Я завозилась в кресле, засучила ногами, представила на себе его горячее, жестокое тело и медленно, с усилием, выдохнула, послала в небо мой воздушный поцелуй.

Белка догрыз орехи и разочарованно шуршал шелухой, выискивая на блюде еще добычу, Богомол курил пятую сигарету, Ворон нарочито вальяжно раскинулся на низком диване, производя впечатление абсолютно ко всему безразличного тюфяка.

— ... Ящерка, молодая госпожа. Пока будет жить с нами, а там посмотрим, — слова Сэнсея прорвались в мое сознание, вернув на грешную землю. Я села в кресле, чинно сложила на коленях красивые (как мне нравится думать) руки, и внимательно посмотрела на личность, которой меня представляли.

— Все для Вас, — проговорил мой полуденный незнакомец, опуская голову на пару сантиметров ниже, чем днем. Я тоже поприветствовала его, переведя спрашивающий взгляд на Сэнсея. Тот укоризненно качнул головой, встал и склонился надо мной, словно защищая:

— Мангуст, мой преемник, будущий глава нашей семьи, — Сэнсей обвел глазами кабинет, на секунду задержался взглядом на статуэтке Будды, увитой цветочными венками и окуренной благовониями.

"Когда меня не станет, когда я уйду, как дым...", — говорил его взгляд, — "Ты обязана будешь любить и уважать этого человека, иначе конец всему."

Я закусила губу, но призрак смерти Сэнсея показался мне на фоне преемника достаточно условным. Во всяком случае, кругленький Будда — Сэнсей, сидящий на облачке и с матом палящий в демонов из автомата был куда менее привлекательным, чем густо-синяя глубина глаз Мангуста и нарочито небрежный эротизм, так и сквозивший в его облике. От желания обладать этим редкостным экземпляром у меня задергался живот.

"Я хочу быть твоей госпожой, твоей хозяйкой, твоим проклятием и наградой", — презрительно поджала я губы, смерив взглядом нового любимца Сэнсея.

"Твоим рабом или господином, твоим плащом или дождем, неважно. Ты будешь нуждаться во мне, как в кислороде, — и тогда посмотрим, кто тут господин!" — скептически дернулись уголки губ Мангуста, не торопившегося спускать флаг.

"Под этой крышей, ребята, вам придется поладить. Борьба здесь приветствуется только под покровом ночи, за газовыми занавесями, на мягких перинах. Иначе окажетесь в самом центре водоворота, в который будет вовлечен мало-помалу весь наш мир, и в конце концов захлебнетесь...", — мерил шагами комнату Сэнсей, говорил что-то о стратегии нападения, тут же сам себя перебивал и изрыгал на башку Крысы всевозможные проклятия, замолкал и испытующе всматривался в лица сыновей и учеников, преданно следивших за ним.

Утомившись, Сэнсей опустился в кресло, покачал маленькой фарфоровой пиалой. Волшебная гурия с ярко накрашенной нижней губой и высокой прической, путаясь в рукавах кимоно и наступая кроссовкой на подол, налила в пиалу водки на глоток, пододвинула блюдце с половинкой соленого огурца, вздетого на палочки для еды.

— Думаю, на сегодня разговор окончен, — устало махнул рукой Сэнсей и опрокинул в себя наполненную пиалу. Сонно завозился Ворон, принимая вертикальное положение, Белка запрыгал к дверям, тщетно пытаясь заглушить в себе бьющую через край энергию. Я успела только встать с кресла, задевая плечом Мангуста, когда пронзительный женский вопль, набирая обороты, разнесся над имением Сэнсея.

Следующие несколько минут растянулись для меня на годы. Кадр за кадром застывали перед моими глазами страшные картины:

распахнутая дверь, заплаканное лицо служанки с потеками краски, искаженное в судорожной гримасе боли и страха;

бегущие молодые садовники, несущие к распахнутым во внутренний сад сёдзи одеяло с чем-то тяжелым и влажным;

Ворон, в мгновение ока перемахнувший кресло и подбежавший к ноше;

лицо Сэнсея, в момент превратившееся в маску;

тяжелый вздох Мангуста у меня за плечом.

Бешеного убивали долго и мучительно, железом и огнем, а напоследок вырвали из его груди сердце. Открытая кровавая пустота чуть не засосала меня, как пресловутая черная дыра. Я почувствовала, как из желудка к моему сердцу потянулись ледяные щупальца, как оно затрепыхалось и затихло. Ритм стал ровным, спокойным и размеренным.

— Где нашли? — глухо спросил Сэнсей, не отводя глаз от своего бывшего старшего ученика.

— Мы, Сэнсей, нашли, — двое молодых бойцов клана, нервно переступая с ноги на ногу, мялись в углу веранды.

— Где?

— Мы приехали ему на смену, как договаривались, — затараторил один, — а там машины нет. Старший нам не звонил, указаний никаких не давал — вот мы и забеспокоились...

— Верно, — подхватил второй, — бомжа местного разыскали, тот нам на гаражи и указал... А за ними там развалины какие-то были, пес его разберет. Вот там и нашли, под щебнем.

— Идите, — кивнул Сэнсей, — и заберите тело. Приготовьте его для погребения.

Садовники бодро, в ногу, побежали к подсобным помещениям, женщины устремились за ними, подвывая. Сэнсей проводил взглядом эту процессию, самолично задвинул седзи и опустился в кресло.

— Мы найдем ублюдка Крысу, и очистим Город от его гнилья.

— Он не проживет и недели, — мрачно пообещала я не то себе, не то Сэнсею.

— Нет! — вскинулся тот. — Ты останешься здесь, под защитой имения. Я не могу рисковать... таким редким умением, как у тебя.

"Я боюсь за тебя! Ты дорога мне, твоей потери я не перенесу!", — в отчаянии кричали его нервные пальцы, перебирающие бумаги на столе.

"Ты не знаешь, что значил для меня Бешеный, не можешь знать...", — упрямо отвечали мои сжатые до боли челюсти.

— Бешеный ничего не сказал им, иначе эти гады подбросили бы его тело нам под ворота, — задумчиво проговорил Мангуст, и Ворон согласно кивнул.

— Так чего мы ждем? — беспокойно сверкнул глазами Белка. Он свернулся на низком столике, подтянув колени к подбородку, и машинально шарил по блюду. — Мы же можем сейчас отомстить за это оскорбление.

— Как? — Ворон решительным жестом взъерошил волосы. — Да через пять минут после нашего вступления в Город Крыса затаится в такой норе, что придется взрывать кварталы, чтобы до него добраться. Никто не знает, скольких мелких шавок он прикормил, ни в ком нельзя быть уверенным. Крыса оплел Город прямо-таки паучьими сетями.

Мангуст откинул с плеча прядь волос, и рельеф его челюсти вырисовался особенно четко, — твердая линия, мощная и волевая, между ухом и мускулистой шеей:

— Нам нужно переждать пару дней, а лучше недель, пока все не успокоится. Если мы зашевелимся сейчас, Крыса поймет, из какого клана был Бешеный. А предъявить Крысе нам нечего, доказательств нет.

— И его жертва окажется напрасной, — медленно продолжил слова Мангуста Сэнсей. — Погребение проведем через три часа, за выгоном на холме.

Сэнсей опустил голову, и мы гуськом покинули кабинет, оставив его в окружении призраков прошлого, среди которых сегодня он ждал только одного.

Солнце почти исчезло за горизонтом, последними лучами цепляясь за потемневшие деревья. Сад нахмурился, съежился, как филин, исподлобья глядя на освещенный фонарями дом Сэнсея.

Я сидела без света, довольствуясь несколькими маленькими свечками, плавающими в блюде, и слушала вечер. В открытое окно, слегка колыша газовые занавеси, влетал легкий прохладный ветерок, нес на своих невесомых крыльях стрекот, шорохи и вздохи, шелест листьев и журчание родничков-фонтанчиков.

Передо мной стояла бутылка с белым вином, стакан и до половины полная окурков пепельница. Низкая тахта, застеленная покрывалом, масса расшитых подушек и неверная пляска язычков пламени давали комфорт телу, но душа успокоения не находила, — перед глазами пылал костер. Высокий и ненасытный, он яростно грыз помост, плевался брызгами искр, завывал и рычал, словно это был не костер, а сама душа Бешеного, в бессильной злобе и жажде мести вздымающая руки к небу.

В полном молчании ученики положили последнее пристанище Бешеного на помост. Сэнсей долго-долго вглядывался в белое лицо своего старшего ученика, а затем, швырнув факел в хворост, громко прокричал куда-то за горизонт:

— Все для тебя, Бешеный!!!

Надеюсь, душа одинокого странника в вечной Пустоте возрадовалась, или хотя бы впечатлилась и клятвой Сэнсея, и нашим безмолвным эхом этой страшной клятвы, клятвы на огне.

Я повертела стакан в руках, сделала большой глоток и опять уставилась в окно. Казалось бы, вот тебе и время, и место, и повод предаться горю и философии, ан нет! Ни одной мысли в голове, как будто погребальный костер выжег меня изнутри дотла. Люблю я в благородном, отдающим затхлостью подростковой романтики месте пожалеть себя, как бы посмотреть со стороны на свою полную скорби, прекрасную фигуру, потрясающие глаза, в которых каплями звезд отражаются... Тьфу! Начиталась романов.

С ворчанием я поднялась с тахты, подволакивая затекшую ногу, и закурила. Дымок петлей взвился вверх, я подползла к окну и влезла на подоконник, — запах летней ночи, журчание ручья и стрекот сверчков вскружили голову, унесли меня в сладкий мир воспоминаний.

— Смотри, как я высоко! Я могу достать до солнца!

— Я тоже так могу, подумаешь....

— Так чего же не залазишь?

— Мне нельзя в сад...

— Трус, трус, трус...

Внизу зашуршал мелкий зверь, пробегая по своим делам из одних зарослей в другие. Я вздрогнула, затушила сгоревшую сигарету и потянулась за следующей. Один раз приняв решение, я уже не позволяла себе пускать в голову сомнения — только хуже будет. Лучше уж жалеть о том, что сделал, чем о том, что не сделал — а я сделаю....

Скрипнула дверь, запоздало прозвучал торопливый стук и в комнату проскользнул Белка. Блеснул бусинками глаз.

— Извини, что тревожу. Думаю, тебе не помешает выговориться...

Я молча сползла с подоконника, махнула рукой в сторону кресла и наполнила второй стакан желтоватым вином.

— За Бешеного! — и залпом опрокинула в себя содержимое.

Белка заглянул в свой стакан, что-то решил про себя и так же залпом выпил. Потом поставил его со стуком на стол:

— Пытаешься напиться? — Белка невесело улыбнулся.

— Да, — откровенно ответила я, пожимая плечами.

— Ворон тоже попытался, но в итоге сидит где-то в саду, переваривает.

— Что сказал Сэнсей? При мне он почему-то избегает темы мести Крысе. Чего он боится?

Белка чуть шевельнулся, нарочито беспечно посмотрел в окно.

— У Сэнсея на тебя другие планы.

— Какие? — мгновенно напряглась я.

— Ящерка, — глаза Белки предупреждающе сузились, он вскочил с кресла и подошел к окну. — Клан набирает силу. Наши школы разбросаны по всему Миру. Город трепещет при упоминании имени Сэнсея, многие почитают за счастье оказаться на приеме в его доме. И вот появляется Крыса — вылезший из грязи выпендрежник, неук и кретин. Сколачивает банду, скупает костюмы, машины и казино, как сумасшедший, и теперь строит из себя бизнесмена. Только внутри каким был, таким и остался...

Ночь сгущалась, свечки еле тлели, но в голове, как ни странно, прояснялось.

— Это хорошо, Белка. Очень хорошо... — зашипела я в темноте, скрюченными пальцами, как когтями, терзая подушку. — Падаль, она от успеха голову теряет. Нахальной становится и неосторожной...

— Ящерка, отец ОЧЕНЬ против, чтобы ты влазила в это дело. Он категорически запрещает тебе брать в руки оружие, телефон либо выходить за пределы имения без сопровождения.

— Так он боится за меня, или опасается моего вмешательства?

Я резко дернула плечом, вдавила сигарету в пепельницу и зло посмотрела на Белку. Он пришел не говорить по душам, он пришел в мягкой манере сообщить пленнице распорядок ее дня в тюрьме.

...— Думаю, Белка выполнит все как надо. Они с Ящеркой были достаточно дружны... когда-то... — Ворон опустил голову, рассматривая фонтанчик темной воды, бьющий из-под камня.

— Приказ Сэнсея был достаточно четким. Белке понадобится только передать слова хозяина, и все. Что может не получиться? — безразличные глаза Мангуста смотрели с легким недоумением.

— Ты не знаешь ее, — презрительно бросил Ворон, и Мангуст ощерился в ответ. — И, хотя Сэнсей другого мнения, ты вряд ли когда-нибудь подберешься к ней настолько близко.

— Сэнсей — хозяин, объединивший сотни людей в отлично отлаженную, бесперебойно и беспрекословно работающую машину. И эта девушка...

— Госпожа, — укоризненно поправил его Ворон. — Для тебя она — госпожа.

— Пока, — невозмутимо отозвался преемник, срывая травинку и медленно пробуя ее на вкус. — Хорошо, и только эта молодая госпожа нуждается в клетке, чтобы выполнить приказ хозяина? Почему же Сэнсей не прививает ей необходимую покорность?

— Иначе он потеряет ее, — тихо ответил Ворон.

Мангуст приподнял бровь:

— Она показалась мне достаточно разумной для того, чтобы понимать, что только покорность и послушание будут достаточным проявлением ее уважения и любви к Клану.

— Она уважает и любит Клан, но понимает это немного по-своему.

Мангуст только хмыкнул.

Сегодня четверг. Четвертый день моего заточения в темнице детских воспоминаний, летней неги и связывающего по рукам и ногам подобострастия. Утренние подносы с круассанами, кофе и восхитительными заварными пирожными, которые могли быть принесены и в пять утра, а встать с постели я могла и ближе к полудню. Горячие ванны, растапливающие тело до жидкого состояния, умелые массажисты, легкий пахучий ветер с цветущих лугов и глухие крики учеников, отрабатывающих приемы на тренировочных кортах за флигелями.

Днем я находилась в состоянии медузы, лениво шевелящей щупальцами, но с приходом вечерней прохлады оживала, и мою душу и разум начинала терзать жажда деятельности и бессильная злоба на ту тюрьму, что мешала мне осуществить задуманное. Но сегодняшний вечер был особенным, и вряд ли даже Сэнсей мог мне помешать. Как и всегда по четвергам, меня звали музыка и, как ни странно, любовь.

Черные свободные брюки, средний каблук, белоснежная хрустящая рубашка и низкий хвост длинных волос. Я смотрела на себя в зеркало старинной работы и наполнялась музыкой, пританцовывала, распахивала настежь все двери в душе и выпускала на поверхность и романтичность, и тоску, и жестокость, и любовь... Жуткий клубок эмоций, запертый неделями в глубине моего существа.

Я подмигнула отражению, коротко и с усилием выдохнула и, подхватив маленький рюкзак и кожаный пиджак, тихо вышла из своих апартаментов.

— Ты куда, Ящерка? Ты не запомнила моего приказа? — Сэнсей отделился от стены, как тень, и мягко поплыл в мою сторону. Я застыла на ступеньках с рюкзаком в одной руке и брелоком от "Нивы" в другой. Ну надо же...

— Ты же знаешь, сегодняшний вечер у меня занят.

— Это так важно?

— Важнее, чем ты думаешь.

Я подошла к перилам, повесила на них рюкзак и медленно натягивала пиджак, не зная что говорить дальше. Мелкие мотыльки кружились вокруг бумажного фонарика, пытались проникнуть внутрь и листопадом сыпались на веранду. Сэнсей сложил руки в рукава, поежился от вечерней прохлады.

— Выдам я тебя замуж, Ящерка, чтоб ты хоть кого-то боялась. И дам ему абсолютную свободу действий, дам власть над тобой.

Я внутренне сжалась от ужаса, от мысли о таком страшном насилии, созревающем в голове Сэнсея, но ответила достаточно безразлично:

— И кто же, по твоему мнению, согласится стать мужем женщины, шляющейся невесть где ночами, пропадающей на недели, а потом возвращающейся с головами врагов Клана в мусорных кульках? А?

Но мое ехидство осталось без ответа.

— Почему ты нарушаешь приказ, Ящерка? — интонация была мирной, даже чуть усталой.

— Честно? Я не могу жить без воздуха, без пищи и без четвергов. Надеюсь, ты понимаешь. Не думаю, что я могу подвергнуться хоть какому-либо риску. О том, кто я, знают немногие. А вот во всем, что касается моей непосредственной деятельности, я никогда не позволяла себе ослушаться. Разве что, — я холодно улыбнулась одними губами, — когда мое непослушание идет тебе же на пользу.

— Что ты ищешь в этом водовороте? Зачем бросаешься в клоаку Города добровольно? Можешь не выплыть... — Сэнсей подошел совсем близко, блеснули словно маслом смазанные волосы. — Кого ты ищешь там?

— Того, кто купит мне новую жизнь и новое имя, — я откровенно смеялась. — Того, кто скажет, что берет на себя все мои проблемы, за которым я пойду в огонь и воду. Того, кто поймет меня и дополнит. Ну, пока!

Я махнула рукой и побежала в темноту за дом. Через пару минут грязноватая "Нива" миновала ворота. Я мчалась в Город.

— Выходи, — Сэнсей смотрел, как медленно закрывались массивные ворота, за которыми минутой раньше исчезла Ящерка.

— Вы знали, что я здесь? — Мангуст вкрадчивой, текущей походкой вышел в круг света фонарика и поморщился, глядя на мушиный хоровод.

— Думаю, не только я, — оскалился Сэнсей, и от его улыбки Мангуста прошибла крупная ледяная дрожь. — Хотя не уверен, вычислила она тебя, или подумала на Белку. Второе, как ты понимаешь, предпочтительнее.

Мангуст молча кусал губы, досадуя на свою промашку. Но Сэнсей не усугубил дело презрением.

— Не терзайся, ее слух и интуиция не хуже Белкиных, а ты практически с ней не знаком.

Сэнсей резко отвернулся и направился к сёдзи. Затем остановился и процедил, не оборачиваясь:

— Следить за каждым шагом. Обо всем подозрительном докладывать немедленно. Немедленно!

И скрылся в глубине дома.

Мангуст перевел дух. Первым этой ночью поедет Паук и его пятерка. Думать о том, что придется присылать кого-то на замену Пауку, очень не хотелось.

Город — живое существо, он дышит и растет. В нем клокочет жизнь, днем вливаясь толпами людей в отверстые рты муниципальных зданий, больниц и школ, а по ночам питаясь безудержным сумасшествием толпы, звереющей в барах, казино и ресторанах. Все они — дети ночи, на дух не переносящие солнечный свет. В ночи легко быть загадкой, окутать себя множеством покровов лжи, представить себя в выгодном свете. Или наоборот, скрыться за чужой маской, тенью скользить в толпе, стать человеком без лица и судьбы.

Вот я, например, теряю здесь все, кем и чем я есть.

Я паркуюсь на окраине района Снов, где мужчины и женщины, отбросив приличия и условности, осуществляют свои самые сладкие и запретные сны, где нет ничего недозволенного, разве что убийство того, кто слабее. В таких случаях приходит в действие машина — двойник клана Сэнсея. Ловкие незаметные убийцы без промедления приступают к работе, и не было случая, чтобы виновник не был найден, убит и выброшен в центр района в назидание толпе. Если же завязывался спор между равными по силе, район безучастно следил за исходом схватки. Победитель отправлялся отмечать победу, побежденный же отправлялся на корм бродячим псам.

Я проворно двигалась в толпе, греясь в мертвом свете неоновых огней, реклам и гирлянд. Пройдя пару улиц, запруженных народом, я наконец достигла цели.

Двухэтажное здание без вывески создавало смешанное впечатление уюта и заброшенности. У внушительных дверей стояла стилизованная под древность будка привратника, над крыльцом свешивались кованые фонари на тяжелых цепях и немилосердно скрипели от каждого дуновения.

Первый этаж был отдан под номера. Как показала практика, выпрыгивать из окон в случае чего со второго этажа горе — любовники категорически отказывались, чем портили нервы гостей и репутацию заведения.

Второй этаж отводился под закрытый клуб — ресторан — дискотеку для разноцветных прелестников, хотя при желании любой "натурал" тоже мог тихо посидеть в уголке, если был не очень пьян и в достаточной мере деликатен.

Я стукнула в окошко швейцару:

— Привет, Котяра.

В ответ в будке заворочались, и на улицу протиснулся охранник Кот, шириной во всю будку, высотой под второй этаж.

— Что-то ты припозднилась. Курить есть?

— На, — я протянула Котяре пачку тонких и изящных сигарет. — Только огня нет.

Мы закурили от Котяриной зажигалки и неспешно поболтали о том, о сем.

— Много народу сегодня, все тебя ждут.

Я только отмахнулась.

— Кстати, слыхала про заварушку? Крыса устроил, массу народа положил. — Кот удовлетворенно прищурился, заметив мой неприкрытый интерес, и глубоко затянулся. — Фу, что за бабскую дрянь ты куришь?

Я медленно перебросила рюкзак с одного плеча на другое и провела ладонью по волосам. Терпение меня покидало. Кот это, видимо, почувствовал, потому что быстро затушил ногой окурок и выложил, как на духу:

— Крыса повадился в "Русалочий Пруд" захаживать. Снимет там пол-этажа и буянит до утра с девками и охраной. Так вот он на днях из окна выкинул...

Кого Крыса выкинул и что потом случилось, меня волновало мало. Важно, что местонахождение гада было до зубовного скрежета близко. Я плотоядно улыбнулась:

— Ну и хрен с ним, Кот. Я пошла.

Зал был освещен скудно и очень выборочно. На каждом столике горела голубым огоньком лампа, маленькая группа музыкантов ловила два-три луча света, в которых плясали под музыку клубы пыли. Посетители утопали в полутьме, шевелящейся, томной и жаркой, расплывающейся в тонких струйках сигарного дыма. Неслышно скользили официантки, оркестр негромко наигрывал что-то тягучее.

Полярная Сова сидел за одним из огороженных с трех сторон столиком, потягивая виски. Его белоснежный, довольно высокий ежик взмок от тропической жары, царящей в заведении, но кристально чистые серые глаза цепко оглядывали каждого входящего. Слева к нему всем телом прижался его питомец и воспитанник, которого на данный момент Сова звал Танагрой. Жарко дыша в шею Полярной Совы, Танагра ластился к хозяину, терся щекой о мускулистое плечо, оставляя на черном шелке рубашки влажные пятна, жадно сосал мочку с маленькой сережкой-колечком.

— Жарко, — безразлично и медленно Сова отстранил мальчишку. Он потягивал виски и ждал. Она запаздывала.

Зашелестели занавески из бусинок, и легкая фигурка почти бегом метнулась к служебному помещению. Сердце Полярной Совы ухнуло вниз, а потом вернулось, выплясывая под ребрами чечетку. Рука Танагры шаловливо потянулась к брюкам Совы, залезла в карман. Не глядя, Сова сгреб своего раба за рубашку на груди и прошипел, не отрывая глаз от сцены, на которой заметно оживились музыканты:

— Не отвлекай меня, не то изобью.

Танагра мгновенно извлек руку и задержал дыхание, готовясь к удару, но Сова уже отпустил его, переключившись на сцену.

Музыканты погрузились в полумрак, освещаемые только тусклыми зеленовато-голубыми лампами. Девушка в сияющей в свете софитов рубашке прошествовала к самым занавесям, согнулась пополам, словно в земном поклоне, и непринужденно уселась на краю сцены. Туда же подбежал распорядитель, девушка покивала головой, и экран над музыкантами засветился, погрузив мизансцену в иллюзорный полумрак.

Мастерство певицы заключалось вовсе не в исполнении арий или сложных джазовых композиций. Для своего репертуара она подбирала старые и новые песни, ежедневно звучащие на волнах радио на разных языках. Но исполняла она их, словно тайны своей души исповеднику поверяла, страстно и безнадежно, завораживая бархатными интонациями, создавая и накаляя в зале атмосферу мистического желания, рождая пугающие вздохи за спиной у взмокших любовников, маня и сталкивая.

И, как живая иллюстрация к ее исповеди, экран демонстрировал романтические, хватающие за душу клипы, сделанные из нарезок разнообразного аниме. Нарисованные идеальные персонажи на любой вкус любили, предавали, страдали и смотрели друг другу в глаза, а со сцены лились признания, опутывая и затягивая в трясину липкого безумия.

Я пела уже часа полтора. После заточения в имении Сэнсея я чувствовала невероятный подъем. Любовники всех мастей и возрастов сидели здесь, практически не нарушая тишины. Они медленно впитывали друг друга, дышали одним воздухом. Были тут и магнаты Города со своими сексуальными игрушками, и влюбленные пары, и искатели приключений, и любопытные туристы. Но бал правила в этом заведении любовь. Я чувствовала ее вкус, терпкий и пряный, с легким оттенком табачной горечи.

Распорядитель подбежал последний раз, передал заказ с последнего столика. Я мельком глянула на сладкую парочку, слившуюся друг с другом в поцелуе. Моя песня вряд ли сильно их увлечет, они явно не замечают ничего вокруг. Я устроилась поудобнее, кивнула музыкантам, и запела-заговорила, а перед глазами пылал костер, и Сэнсей кричал небесам: "Все для тебя..."...

Когда музыка закончилась, я медленно встала и покинула сцену. Наибольшим мастерством ресторанного певца я считаю не аплодисменты или признание, а создание атмосферы, когда сцена пустеет незаметно.

В каморке-гримерной я причесывалась у зеркала, когда в дверях появился нахальный паренек лет восемнадцати. Откинув выкрашенную прядь театральным, показушным жестом, он сунул руки в карманы сильно облегающих джинсов и вальяжно осведомился:

— Ящерка — это ты?

Я мысленно посчитала до десяти, окинула наглеца взглядом василиска.

— Ты кто такой?

Парень явно не ожидал от ресторанной певички такой прыти.

— Мой хозяин, — проговорил он со значением, особенно выделив слово "хозяин", — приказал мне привести тебя к его столику.

— Вот как, — я аккуратно и чудовищно медленно стянула волосы резинкой. — И как же зовут твоего хозяина?

— Он просто велел привести тебя, а не давать отчет!

В следующее мгновение нахаленок выл, зажимая рукой разбитый нос, а я, захватив его вторую руку в болевой прием, стремительно направлялась в зал. Распорядитель, увидев нас, побелел, подскочил ко мне и шепотом заорал, делая "страшные" глаза:

— Ты что, с ума сошла?? Отпусти его немедленно!

Я не остановилась, только бросила на ходу:

— Отстань.

Распорядитель, однако ж, даже не подумал оставить меня в покое, и вцепился в рукав рубашки. Таким манером наша группа и ввалилась в зал.

— Чье это? — громко спросила я, указывая на ноющего парня.

Парочки изумленно уставились на меня, кое-кто высказался невежливо, кто-то засмеялся. Распорядитель чуть не на колени грохнулся:

— Это мальчик господина..., — и указал на столик, окруженный декоративным плетнем.

Я размеренно пошла прямо к столу, полыхая гневом. Открыла было рот для гневной тирады, но вопреки намерению улыбнулась:

— Сова! — и рука парня наконец получила долгожданную свободу.

Полярная Сова приподнял бровь, осматривая потерявшего товарный вид Танагру, потом воззрился на меня:

— Ты что это делаешь? Мне теперь что, на пластику для этого мальчишки раскошеливаться?

Я опустилась на стул, развела руками.

— А чего ж он не сказал, что это ты меня зовешь? Зачем же попусту понты гонял?

Полярная Сова только посмотрел на Танагру, и тот сразу съежился, втянул голову в плечи, глаза тут же оказались на мокром месте. Я примирительно похлопала разозленного Сову по руке:

— Прости, что испортила тебе настроение. За мальчишку не беспокойся, через пару дней будет еще краше, чем был.

Сова ничего не сказал, только ответным жестом сжал мои пальцы и подозвал официанта.

Его плавные движения и грация сразу подсказывали наблюдателю, что шоу-бизнес по Сове плачет. И будет недалек от истины, — в том смысле, что с десяток крупных агентств фотомоделей и школ сомелье принадлежали именно ему, и рыдали от его требовательности и жесткости кровавыми слезами. Богач Полярная Сова жил в огромном небоскребе в богатой части Города, занимая квартиру в два этажа и триста квадратных метров. Жизнь за Городом он считал как минимум чудачеством, превыше всего ставя только достижения цивилизации.

Но вот от чего из пережитков прошлого он отказаться так и не смог, так это от жизни в гареме. Покупая молодых мальчишек в приютах и детских домах, он растил в своих огромных апартаментах достаточное количество молодых смазливых красавчиков, пользуясь ими в качестве горничных, посыльных, и, конечно же, в своей постели. Несмотря на жестокие меры муштры, мальчишки боготворили его, пленяясь силой и красотой хозяина, а также прекрасно понимая свою выгоду, — их, никому не нужные отбросы, брали на обучение в школы сомелье и моделей совершенно бесплатно, давали работу в стриптиз — барах и ресторанах. Среднестатистическому клерку такие доходы даже не снились. Минус же был в том, что Сова мог запросто раздаривать их знакомым или продавать, постоянно обновляя свое окружение.

Официант поставил передо мной высокий стакан с томатным соком. Я потянулась зубами к соломинке, сделала небольшой глоток.

— Сова, а что ты здесь делаешь? — мне было неловко перед ним, ведь он имел возможность наслаждаться куда более мастерским исполнением.

— Отдыхаю.

— Правда?

Губы мужчины изогнулись в полуулыбке, глаза потеплели.

— Я пришел послушать тебя. Ты умудряешься эти пустые слова, которые каждому приелись уже до зубовного скрежета, наполнить эмоциями и смыслом, заставить пережить все то, о чем поешь.

— А может, все дело в атмосфере? — я улыбнулась и обвела глазами зал, больше похожий на сумрачную пещеру.

— Возможно, — как-то уж очень легко согласился Полярная Сова, затем небрежно вытащил из кармана платок и не глядя протянул его застывшему на своем стуле Танагре. — Иди, приведи себя в порядок и немедленно возвращайся.

Когда Танагра удалился, Сова посмотрел ему вслед, затем опустил глаза и залпом допил свое виски. Меня кольнуло нехорошее предчувствие.

— Говорят, ты живешь в имении, — Сова серьезно посмотрел мне в глаза. — И надолго ты там обосновалась?

— А твое какое дело? — усмехнулась я, пряча в груди дрожь. — Все-таки мой клан...

— Сэнсей и Симба недавно потеряли общий бизнес. Проиграли его Крысе, — и Сова внезапно перегнулся через стол, жар его кожи и дорогого парфюма опалил мое лицо. — А не так давно была разгромлена одна из ваших школ. И не надо мне говорить, что соскучилась по братьям!

Мы целую вечность смотрели друг другу в глаза, проваливаясь друг в друга, перетекая из тела в тело, когда шорох заставил меня обернуться, а Сову заиграть желваками.

Танагра, комкая в руках платок, с несчастным видом садился на краешек стула, сознавая, что сегодня явно не его вечер, если он умудрился трижды разозлить своего хозяина за такой короткий промежуток времени. Он с ненавистью взглянул на певичку, понимая, что снова сесть сможет не скоро, — хозяин обожал наказывать свои игрушки по старинке.

Полярная Сова проводил меня вниз и вот тут-то я и получила приглашение:

— Завтра собираемся в "Зоопарке", давай со мной.

У меня засосало под ложечкой, и я попыталась отшутиться:

— Сова, я слишком стара для таких увеселений!

И попыталась сбежать, но сильная рука мягко придержала за плечо.

— Я приеду за тобой в имение. К семи часам. Завтра.

Его губы задели волосы у меня на виске, и легкий шепот-выдох бабочкой сел на пряди:

— Там будет кое-кто из интересующих твой клан, Ящерка...

Сэнсей трясся от злости. Он отшвырнул палочки, стукнул ладонью о столешницу и отказался от утренней пиалы с чаем. Я была не рада, что вообще завела эту тему за завтраком, перепортив себе настроение на целый день. Вот пусть бы Сова приехал и самостоятельно приглашение свое Сэнсею и изложил бы.

— Ты не выйдешь из дома!

— Учитель, Вы ведете себя как законченный истерик! — не сдержалась я. — В конце концов, я взрослый человек, и могу располагать своей жизнью как уж мне заблагорассудится.

— Не совсем, — заметил бархатный голос Мангуста, неторопливо намазывающего на ломтик батона пюре из авокадо. — Ты представляешь собой определенную ценность для Клана. Соответственно, бездумно лишить Клан его...м-мм... имущества неправильно, противоречит уставу нашей большой семьи и может расцениваться как неповиновение и крамола. Соответственно и должно быть наказано.

Я еле дослушала этого напыщенного болвана.

— Попрошу не вмешиваться в мой разговор с Сэнсеем...

— Он имеет право, — оборвал меня Сэнсей, удовлетворенно придвигая к себе уже остывший чай, — и, кстати, говорит дельные вещи. Думаю, что твоя трезвая и ясная голова, Мангуст, остудит нрав Ящерки.

Я не поверила своим ушам. Перевела округлившиеся глаза на сраного философа и встретилась со стальным взглядом, ожегшим безразличием.

"Ты влипла!", — обещали "веселую" жизнь новоиспеченной невесте глаза Мангуста.

"Может, ослышалась?", — не теряли надежды мои заалевшие щеки.

"Слово отца — закон для всех", — откровенно злорадствовали несколько дочерей Сэнсея, уже который год ожидающие в своих комнатах похожей судьбы.

"Бедная Ящерка", — Белка украдкой взглянул на Ворона.

"Бедный Мангуст!", — Ворон чуть заметно подмигнул Белке, бросил салфетку на стол и, поклонившись, вышел.

Сэнсей, отвернувшись к распахнутому окну, умиротворенно следил за возней воробьев на раскидистом вишневом деревце.

— Ну и физиономия у тебя была сегодня утром! И как только тебя учили невозмутимости?

— А ты вот абсолютно не удивился. Может, ты уже знал?

— Так я и признался тебе, гадюке.

— От гадюки слышу! И вообще, что это мы так плетемся? Догоняй!

Двое вороных коней, один за другим, птицами полетели вниз с холма в долину, расцвеченную выгоревшими красками лета, гривы переплелись с волосами наездников — светлым и почти черным.

Бешеная скачка могла продолжаться весь день, как в старые добрые времена, благо за имением Сэнсея простирались огромные территории заповедника. Но в этот раз мы с Вороном направились к небольшой ложбине меж холмов, с несколькими деревьями и ручьем. Там мы бросили коней и упали на траву, тяжело дыша.

— Вроде не конь скакал, а я, — сообщила я Ворону, закидывая за голову руки и прикрывая глаза.

— Угу, — Ворон меня не слушал. Он сосредоточенно жевал сорванную травинку. Потом резко перекатился на живот и навис надо мной:

— Ну и что ты скажешь на мысль Сэнсея?

— Какую из?

— Утреннюю. Когда Сэнсей пообещал тебя Мангусту.

Я открыла глаза. В небе дрожало полупрозрачное облачко, воздух плавился под лучами солнца, но в тени раскидистого низенького деревца чувствовалось прохладное дыхание ручейка.

Ворон выжидающе смотрел на меня, потом отвел глаза. Я почувствовала, что в себе это не удержу, иначе лопну.

— Мне страшно, Ворон.

— Тебе? — возглас Ворона потревожил пичуг, прятавшихся в ветвях. От возбуждения он сел. — Чего же ты испугалась? Муж — не волк...

— А я почем знаю, кто он? И вообще, вот так за здорово живешь выпаливать такое! Да еще за завтраком. Я не так себе это представляла...

— Сэнсей хочет тебе только добра, ты же знаешь. Но интересы клана тоже важны. Опять-таки, он же не продает тебя в рабство, в конце концов!

— А замужество и жизнь взаперти — это не рабство, по-твоему? Это — клетка!

— Зато золотая... — Ворон легко коснулся моего подбородка, повернул к себе. — У тебя и твоих детей будет все, что только пожелаешь.

— Кроме свободы... — прошептала я.

— Кроме свободы, — согласился Ворон.— Но так ли она важна, когда вокруг — сплошная опасность и смерть?

— Не знаю, — гнула я свою линию. — Ну а как же романтика, признания, любовь? Страсть, в конце концов?

— Любовь..., — Ворон покатал это слово на языке, как горошину. И неожиданно плавным движением нырнул в траву, с наслаждением потянулся. — А что для тебя любовь, Ящерка? Ты знаешь, что это?

Теперь вскочила я:

— Их много, разновидностей любви. Ты о какой именно спрашиваешь?

— ....

— Есть любовь к мужчине, любовь к родителям, друзьям, хозяевам, любовь-долг, любовь-страсть, любовь-жертва...

— Заумно и неинтересно.

— Да пошел ты! — я подошла к ручью, присела на корточки и зачерпнула холодной прозрачной воды. Казалось, что руки пусты, и только ломота в пальцах доказывала присутствие воды в моих сложенных ладонях. На плечо опустилась рука:

— Ты жалеешь о потере того, сама не знаешь чего. Придумала себе фантазию, и теперь, когда реальность в нее не вписывается, оплакиваешь свои несбывшиеся мечты. Будь практичнее.

— Приземленнее.., — вторила я непослушными губами.

Ворон обнял меня за плечи. Я закусила губу, а он просто прижал к себе и не отпускал.

Полуголые силуэты учеников синхронно двигались по корту, их резкие движения походили на полный угрозы танец. Старшие, каждый во главе своей группы, выгодно отличались большей отточенностью движений, и в то же время большей свободой импровизации. А перед всей этой организованной толпой, как сорванный ветром осенний лист, кружился Мангуст. Ни учеников, ни забора для него не существовало, он жил и дышал в этом танце, абсолютно плавно, выверено и свободно импровизируя, нанося удары и уклоняясь. Он был один наедине с природой, в своеобразном трансе, поглощая энергию и тут же выплескивая ее вовне.

Утренний разговор только позабавил его. Перепуганная птичка, усмехался он про себя, непобедимая воительница. Ну и пусть ее, главное — выполнить приказ Сэнсея. Если он хочет видеть ее под ним, -так и будет. Не будь Мангуст преемником!

Сэнсей озабоченной, семенящей походкой пересекал двор, направляясь к кортам. В руках Сэнсей сжимал телефон. Сзади него на почтительном расстоянии тяжело громыхал Паук. Развевающиеся рукава домашнего кимоно хозяина били его по ногам.

Толкнув створки внутренних ворот, Сэнсей прошел мимо слуг, веревок с бельем и квохчущих кур, миновал кухню и вышел к низким строениям — флигелям, в которых обитали его ученики. Сейчас пустые стены озорно проводили стеклами-взглядами решительную фигуру Сэнсея и его громилоподобного телохранителя. В руке Сэнсея задребезжал телефон, и тот мгновенно приложил к уху трубку, остановился и до конца монолога на том конце провода даже не шевельнулся.

— Мангуст, подойди!

Преемник остановил свое бесконечное движение и, подобрав полотенце, бодро направился к небольшой беседке на самом краю тренировочного корта. Там, наблюдая за вечерним солнцем, сидел Сэнсей в шелковом халате и обмахивался маленьким веером.

— Красивый вечер, не так ли?

— Полностью согласен с Вами.

— Крыса подмял под себя Беляка, и предложил нам с Токаем разделить на троих бизнес.

Мангуст непроизвольно присвистнул. Беляк владел десятком подпольных пейнтбольных клубов, организующих желающим групповые охоты на людей в бескрайних подземных лабиринтах старых канализаций, выезды на природу и чумовые пьянки. Отстегивая неимоверные суммы в качестве взяток, хромой Беляк тем не менее буквально купался в деньгах.

— Итак, — взгляд Сэнсея был отрешенным и чуть шальным, — итак, мы теперь немного в другом лагере. Концепция, понимаешь, изменилась. Больше Крыса нам не враг — или, во всяком случае, все открытые военные действия против него отменяются. Слышал? И донеси до Клана.

Мангуст на секунду заколебался:

— А... как же Бешеный? Мы же все клялись на огне...

— Не вы клялись, а я! Я клялся! — лицо Сэнсея побагровело. — И мне нести эту ношу. Но кровопролития пока не будет, слишком дорого это может нам обойтись. Бизнес Беляка — он дорогого стоит.

— Да, Сэнсей, — Мангуст сдержанно поклонился. — Ваше слово — закон, и мой долг — повиноваться. Я верю в бесконечную мудрость Ваших слов и поступков.

С этими словами он медленно пошел обратно к кортам.

Глядя вслед своему несгибаемому преемнику, довольное лицо главы Клана немного скисло.

Вечер не задался с самого начала. Успев прийти в себя и вернуться козьими тропами с конной прогулки, дабы никто меня не заметил, я сразу плюхнулась в ванну, готовясь с полчасика понежиться в пене и не спеша оттереть запах конского пота со своего тела. Но мечты были злостно разбиты.

Суета за окном заставила меня насторожить уши, и несколько уловленных мною слов типа "Крыса", "общий бизнес" и "перемирие" буквально вытолкнуло меня из ванны. Я не верила своим ушам. Сразу перед моими глазами встал Бешеный, в отчаянии протягивающий ко мне руки из глубин Преисподней. Ведь всем же доподлинно известно, что неотмщенная душа не может взлететь и занять причитающееся ей облачко. Да и чисто по-житейски улыбаться и лизать друг другу...щеки с убийцей твоего ученика — это низко. Что я и высказала Сэнсею, капая с мокрых волос на доски пола.

— Мало того что он мразь, так еще и редкое быдло! — меня трясло, как в лихорадке. — Он завалит весь бизнес, а потом грохнет вас, как кутят, со злости. Ну почему никто кроме меня этого не видит?!

Я оглянулась, но ни одного понимающего лица в холле не обнаружила. Обомлевшие от моей наглости и безрассудства ученики отводили глаза, старшие кусали губы, в глубине души меня поддерживая, но опасаясь высказаться "за", а служанок и след простыл, только пятки мелькнули. Сэнсей грозно посмотрел на меня, загремел, заметал молнии. Я упала на колени, и холл в мгновение ока опустел, — смотреть на мое расчленение никому не захотелось, потому как бывало, что под горячую руку и вовсе невинные попадали.

Когда любопытные испарились, Сэнсей тяжело вздохнул:

— Пойдем, поговорим спокойно.

Я встала, отряхнулась, и мы с громовержцем спустились во внутренний дворик-сад, где медленно побрели по извилистым дорожкам, усыпанным розовым гравием, под низкорослыми сакурами, умиротворяясь глухим стуком капель воды в фонтанчиках.

— Жизнь все время меняется, меняются ее правила, Ящерка. И если мы не будем меняться вместе с ней, мы безнадежно устареем и умрем для нее раньше времени, — задумчиво, словно сам себе, проговорил Сэнсей. Я сорвала веточку, усыпанную мелкими листочками, пощекотала ими щеку, провела по губам.

— Но Крыса ведь не менялся, Сэнсей. От того, что он предложил тебе откупной, лучше он не стал. Бешеного этим не вернешь, и клятва остается клятвой.

— Не будь глупым зайцем, который из принципа не стал прятаться от волка и погиб, — укорил меня Сэнсей. Он подошел к маленькой лавочке и сел. Я осталась стоять.

— Я обязан думать о Клане, Ящерка. Все-таки я глава, и несу ответственность за всех. Если мы развяжем открытую войну, придется сказать, почему. Город узнает о слежке, о Бешеном — и начнется резня, — Сэнсей мрачно поднял на меня глаза. — Мы ничего не знаем о том, кто стоит за Крысой. Может статься, что никого, и Крыса рухнет. А если нет? Если там синдикат?

Я присела перед поникшим Сэнсеем на корточки, оперлась о его колени.

"Как же ты постарел...", — дрогнула морщинка у меня на лбу.

"И именно поэтому я не имею права на ошибку," — смущались, подрагивая, уголки губ Сэнсея. — "Не могу загубить Клан".

— Ты любил Бешеного, Сэнсей? — сорвался у меня с губ вопрос, который я меньше всего хотела задать — боялась услышать ответ.

— Любил... Очень любил. Я никогда не прощу Крысу, но и убить его сейчас невозможно. Пойми меня, Ящерка! — чуть ли не с мольбой прошептал он.

— Я поняла тебя, Сэнсей, — чуть улыбнулась я. — Поверь, я правильно тебя поняла...

Мы еще немного полюбовались на выжженный газон, побросали розовые камешки в фонтан...

— ...Иди с Совой, — неожиданно убежденно проговорил Сэнсей. Я даже вздрогнула. — Иди, развейся. И не забудь о новом союзнике Клана.

— Не забуду, — заверила я Сэнсея.

Входя в дом, я с усилием стерла с лица злорадно-кровожадный оскал.

Сова, вертя в пальцах щегольскую трость, машинально встряхивал стакан, наблюдая, как дергаются на дне кубики льда. Рубашка взрывного алого цвета была низко расстегнута, на груди болталась золотая цепь со скарабеем. Покачивая ногой в замшевом сапожке, он исподлобья наблюдал за молодым преемником Сэнсея, который достаточно гостеприимно принял его.

Мангуст Полярной Сове не понравился сразу — конкурентов не любит никто. Их разговор был коротким, но к концу четвертой минуты знакомства единственным желанием обоих было поскорее расстаться.

Сова недоумевал, почему этот длиннохвостый мачо, едва заслышав, что он прибыл за Ящеркой, сразу превратился в каменную статую, покрытую льдом. Процедил сквозь зубы, что она сейчас занята, предложил выпить и замолчал, медленно прихлебывая из своего стакана.

Часы тикали все громче и громче, воздух в комнате сгущался и отчаянно давил на виски. Казалось, что пот выступил даже на слегка скрипучих половицах, но новоиспеченные противники оставались крайне невозмутимыми.

Легкие шаги прозвучали почти у самой двери, и оба, не сговариваясь, дружно повернули на звук головы. Ящерка вырисовалась в проеме двери, улыбнулась Сове.

— Ты рановато пришел, я, как видишь, еще не готова, — и кивнула на свой домашний наряд. — Подожди тут, ладно? Надеюсь, вы не скучаете.

И исчезла.

Мангуст с удовлетворением отметил, что зубы Полярной Совы скрипнул чуть громче, чем следовало. Сова же, в свою очередь, не мог не заметить, как сузились глаза Мангуста, когда он окидывал взглядом стройную девичью фигуру, небрежно замотанную в подобие кимоно. Голое розоватое плечо, с которого спущенным флагом свисал рукав кимоно, отсвечивало фарфором на фоне заходящего солнца, вспыхивающие в спутанных волосах блики слепили глаза.

— Позвольте спросить, — медленно начал Полярная Сова, откидываясь на спинку кресла и ставя свой стакан на подлокотник, — как давно Сэнсей начал собирать вокруг себя клан, как квочка цыплят? Что-то не похоже на старого крота....

— Жить всем вместе под одной крышей — залог не только крепких отношений, но и безопасности, — любезно проговорил Мангуст. — Вы что, переутомились от долгой поездки за Город?

— С чего же Вы решили, что я переутомился? Не-ет, Ящерка стоит и не таких усилий..., — Сова даже глаза прикрыл, цедя слова, но сквозь ресницы пристально наблюдая за непроницаемым лицом собеседника.

— Полностью с тобой согласен, Сова, — грянул командный голос.

Мангуст в мгновение ока ожил, поклонился. Сова же остался сидеть как сидел, только трость аккуратно прислонил к подлокотнику.

— Все для тебя, Сэнсей! — отсалютовал он стаканом.

— Как жизнь, Сова? Что нового? — Сэнсей грузно опустился в кожаное высокое кресло, положил маленькие руки на стол.

— Крыса воду мутит, неспокойно как-то стало. Орлиный Князь ресторан новый открывает, я ему неплохих мальчиков подсуетил, — Полярная Сова прищелкнул языком. — Подружке Ангела кто-то горло перерезал, так он, как протрезвеет, к тебе сразу заявится, заказ делать. А еще слухи ходят, что ты Клан свой вокруг себя собираешь, вроде готовишься к чему-то.

Сэнсей передернул плечами, внимательно посмотрел на свои ладони.

— Куда ты ее ведешь?

Сова чуть не поперхнулся.

— Она не сказала?

— Знал бы, так не спрашивал, — слова Сэнсея прозвучали раздраженно.

— Ну, раз она предпочитает оставаться загадкой... — Сова неопределенно пожал плечами.

Мангуст неслышно прошел по комнате и стал возле Сэнсея:

— В Городе неспокойно, а наш Клан всегда будет следить за безопасностью всех его членов. Должны же мы знать, кто ответит нам, если что...

Сэнсей забарабанил пальцами по столу, но слова сказаны уже были. Сова медленно поднял голову, мускулы его лица застыли.

— Она едет со мной. Тебе это понятно, парень? Я не собираюсь давать отчет в своих действиях ни тебе, ни кому-либо другому. Я Полярная Сова, из десятки Правящих в тени этого Города, и не тебе, прыщу, требовать от меня ответа. Ящерка со мной — и этим сказано все!

— Хватит! — Сэнсей рявкнул так, что задрожали окна. — Сова, ты в моем доме желанный гость, но не зарывайся. В сегодняшней ситуации Город волнуется, и мы беремся за любые заказы...

Глаза Сэнсея хитро блеснули. Сова с усилием взял себя в руки.

— Спасибо за выпивку. Я подожду мою даму в машине.

И вышел, тихо притворив дверь. Сэнсей задумчиво оглядел Мангуста, как лялечку, преувеличенно любезным жестом указал на кресло:

— Сядь. С такими дипломатическими способностями ты далеко не уедешь, это во-первых. Не стоит портить отношения с теми, кто может быть тебе полезным. А во-вторых, Ящерка еще тебе не принадлежит. Я пообещал, но могу и передумать. Думаю, я все же дам ей свободу выбора. Она покорится моей воле, я знаю, но насиловать ее не хочу. И ты не будешь.

Мангуст вцепился в подлокотники и опустил глаза, чтобы они не выдали бешеного пламени, вспыхнувшего от слов Сэнсея. А тот, ровно ничего и не случилось, ритмично обмахивался веером. Затем с треском его захлопнул и бросил взбешенному Мангусту:

— Пошел вон, — и чуть тише добавил в спину уходящему преемнику, — ты ее насиловать не будешь, но вот она... Шлюха...

И нежно улыбнулся своим мыслям.

Крыса с любовью дохнул на крупный камень и медленно протер его о пиджак. Камень засверкал, рассыпаясь искрами от тусклого света уличных фонарей. Полюбовавшись перстнем, Крыса шмыгнул носом и тут же одернул себя — от старых привычек надо отказываться, не шпана уже. Его особо приближенные помощники, человек десять, вылезли из трех вызывающе черных наполированных внедорожников и нетерпеливо переминались, гремя опустошенными бутылками, переругиваясь и цепляя словами проходящих мимо.

Уже лет шесть, как Крыса упрямо лез к власти, не брезгуя ничем. Сопливый сорванец, со временем выросший в агрессивного и хорошо натренированного исполнителя "заказов", внезапно захотел стать небожителем, и понеслась. Его прежний хозяин Куница, владелец нескольких магазинчиков "пошлых товаров" и ряда приличных офисных помещений в Сити, которые он сдавал внаем, своими манерами возбудил в пареньке с замызганными штанинами жгучее желание стать таким же. Долгие полгода Крыса боролся сам с собой, как робот изо дня в день ловя взгляд хозяина, выполняя его молчаливые указания, а потом сорвался.

Куница не стал разыскивать блудного подопечного, обещать вознаграждения за его голову, — воспитание не позволило. Но все же принял меры. Поэтому, когда через пару месяцев изголодавшийся, шарахающийся от собственной тени Крыса вылез из подполья, он обнаружил, что уже успел стать притчей во языцех. Город, снисходительно улыбаясь и посмеиваясь, играючи держал оборону, не оставляя Крысе ни лазейки в манящий мир богатства и власти. Куница рассчитал правильно, — насмешки и отказ от восприятия Крысы всерьез сильно подорвали его волю и веру в себя. Крыса пил, воровал, устраивал пьяные драки в районе Снов и снова пил. Выныривал из тумана, трезвел, понимал, куда катится, и снова погружался с головой в спасительный мрак дурмана.

Но однажды Крыса проснулся в самый неподходящий момент в груде тряпья у самого входа в маленький частный клуб "Зоопарк", где важные птицы ночного мира хвастались своими сексуальными игрушками, торговали ими, а также забавлялись друг с другом напропалую.

Вальяжный, шикарно одетый Куница, придерживая рукой тонкую цепочку-поводок от ошейника красотки-содержанки, вытек из салона новенькой тойоты, ступил на мостовую, и в голове Крысы зашумело. Невыносимой болью отозвалась мысль о том, как он переступил через долг покорности к своему хозяину, как сбросил собачий ошейник, стремясь стать волком, а скатился до мелкого, вороватого шакала. И одновременно в затуманенном мозгу забрезжило светлое, успокаивающее понимание — чтобы загладить перед Куницей свою вину, чтобы выполнить свой долг перед первым учителем и вдохновителем, он, Крыса, должен несмотря ни на что стать небожителем, обязан принести свои извинения, предложив мощную поддержку. Тогда долг Крысы будет оплачен, ведь цель оправдывает средства лишь тогда, когда она достигнута на все сто процентов.

И Крыса стряхнул с себя оцепенение. Как ни парадоксально, им двигало светлое чувство, но к таким поступкам, от которых Город плевался, волновался и сжимался в комок. Не давая себе передышки, Крыса начал с мелких группировок, подмяв их под себя, сколачивая свою собственную из наиболее безбашенных индивидуумов. И настолько преуспел, что к концу шестого года почувствовал в себе силы очистить местечко на городском Олимпе лично для себя.

И теперь, когда он смотрел на Город уже взглядом хозяина, тонкий голосок позвал Крысу заглянуть внутрь. Там, дрожа, сидело самое забитое из всех чувств Крысы — его совесть. И она сквозь мощные своды цинизма и недоверия призывала не забывать о том, что хорошие поступки совершать во много раз приятнее. "Чашу весов не перевесишь, но облегчить свою загробную участь возможно", — с этими мыслями Крыса махнул рукой и в сопровождении телохранителей двинулся по улице района Снов, как ледокол разбивая толщу людской толпы. Он направлялся к "Зоопарку".

Я внимательно смотрела в зеркало, недрогнувшей рукой выводя на лбу изгиб маски. Рисованию я не обучалась, поэтому на особое изящество моя маскировка не тянула, но все же смотрелась вполне прилично. Черная тушь тенью ложилась на лицо, мягкая кисточка чуть щекотала кожу.

Как сказал Сэнсей, "я не могу загубить клан"? А я не могу загубить Сэнсея, права такого не имею. Мой долг — любой ценой подстраховать его репутацию. Любой ценой. В этом мое чувство долга и сердце заодно.

Результат раскраски меня вполне удовлетворил, я изящно взяла в руку небольшой клатч, нанесла пару капель духов и выплыла за дверь.

Полярная Сова, чуть подрагивая от вечерней сырости, молча курил у машины. Увидев меня, он почти нежно выбросил окурок и открыл передо мной дверцу, скользнул взглядом по платью:

— Что-то ты сегодня сама на себя не похожа.

— Не нравлюсь? — я игриво приподняла бровь. С нарисованной на лице маской получилось необычно.

"Перестаралась. Думала совсем не о вечере, и выдала свое смятение слишком продуманным нарядом", — чуть заметно провел пальцами по дверце Полярная Сова.

"Ну не для тебя же наряжалась, отвянь!", — дрогнула моя любимая вертикальная морщинка над переносицей.

— Нравишься, — засмеялся Сова. — Поехали.

Мое сердце пело. Я ждала чуда.

Богомол мощно затянулся, и огонек сигареты вспыхнул у самого фильтра. Выпустив клуб дыма прямо в широко распахнутый единственный глаз луны, Богомол аккуратно затушил бычок о ветку, положил его в карман и достал следующую сигарету. Мангуст, непринужденно болтавший ногой, поудобнее оперся спиной о ствол, вытащил свои сигареты и молча закурил. Белка, сидящий немного выше старших, высыпал из ладони шелуху, и ветер разнес ее по ночному саду. Все трое скорчились, как мартовские коты, облепив толстые ветви старого дерева.

— А в "Зоопарке", наверное, сейчас особо весело, — почти завистливо вздохнул Белка, и угрыз очередной орешек.

— Тебя, Белка, туда только с охраной отправлять можно, — серьезно проговорил Богомол.

— Что за зоопарк? — рассеянно спросил Мангуст.

— Да клуб закрытый для извращенцев, куда Ящерка с Совой поехала... — договорить Белка не успел, потому что Богомол невозмутимо ткнул горящей сигаретой ему в ногу. Белка подпрыгнул на ветке, обрушив на Мангуста и Богомола водопад листвы.

— Ты что, сдурел?

— Заткнись, сопляк. Думай, с кем говоришь...

— Че-его-о?

— Интересно, Сэнсей в курсе? Чей это клуб?

— Что, жениться раздумал??!

— Белка, сброшу вниз. Заткнись. Но извращенцы там собираются отпетые, верь мне.

Мангуст зло швырнул вниз окурок.

— Зачем хозяин ее отпустил? Она же ненормальная!

Белка вскинулся, открыл рот, но Богомол ловко подтолкнул ветку, намекая, что лучше молчать.

— Почему ты так думаешь? — спокойно осведомился он у Мангуста.

— Таких непрошибаемых идиоток держат только в пансионе благородных девиц! Мало того, что она прилюдно кричит на Сэнсея, так он еще и потворствует ей. Словом, она — позор Клана. У нее нет чувства долга перед семьей.

— Она искренне предана Клану, и Сэнсея очень любит, — тщательно подбирал слова Богомол. — Ни при каких обстоятельствах она не поступит так, чтобы причинить вред Клану и Сэнсею. Даже если он будет приказывать сделать что-либо подобное, она нарушит приказ.

— Это плохо, — Мангуст абсолютно серьезно покачал головой. — Если хозяин приказывает, значит он знает, что делает. Поступив наперекор, мы помешаем ему осуществить задуманное, испортим замысел. В конечном итоге, окажемся не лучше предателей.

— Сердца и взгляды говорят громче и правдивей, чем слова.

— Если неправильно понять выражение глаз Сэнсея, может статься, слов уже никогда больше не услышишь.

Белка, обрадовавшись, что Старшие отвлеклись на разговор, ловко юркнул между веток и с шуршанием спустился в темноту. Мангуст вслушался, убедился, что шаги Белки стихли, и повернулся к Богомолу:

— Скажи, а ты знаешь этого типа, который увез Ящерку?

— Полярную Сову? Конечно.

— Кто он? — в голосе Мангуста зазвенел металл. Богомол тихо ухмыльнулся в темноте.

— Он богатый воротила. Крутится в фэшн-индустрии. Редкий извращенец и скользкий тип. Несколько раз прибегал к помощи Клана, платил налом и без проволочек.

— Ящерка давно с ним?

— Больше года.

Мангуст вздохнул, тряхнул черной гривой.

— Зря Сэнсей это затеял, — невольно вырвалось у него. — Ничего не выйдет.

— Вы поладите. Ящерка заинтересовалась тобой. Во всяком случае, хоть удовольствие получишь, — Богомол снова закурил.

— Я про бизнес Беляка, — Мангуст удивленно поднял брови.

— Я понял, — и Богомол, посмеиваясь, отшвырнул очередной окурок.

Мангуст оперся затылком о ствол, провел рукой по ветке, запоминая ощущение шероховатой коры под пальцами, пытаясь этим новым опытом заменить воспоминание о коже Ящерки. Ее пальцы не были особо мягкими, ее руки явно знали и мыло, и моющие средства, и руль. Да и выглядели не особо привлекательно — так, рука как рука, маленькая такая. Но запомнилась.

— Кстати, — Богомол потянулся, как большой кот, и зевнул. — Так, для информации. Полярная Сова — гей. Думаю, тебе это будет интересно.

И растворился в темноте, даже трава не зашелестела. Мангуст шумно выдохнул и вытянулся на ветке во весь рост, балансируя расставленными локтями. Довольная улыбка осветила его вечно сосредоточенное лицо.

В посеребренной лунным светом траве заливались сверчки.

В душном гардеробе народу не было. Мы с Совой пришли достаточно поздно, и мой спутник на меня немного дулся.

— Зато нас принимают как королей, — пыталась я разрядить обстановку. Лично мне по большому счету было совершенно все равно, рано мы пришли или поздно. Смотреть на сборище пьяньва, кичащегося своими брюликами, и жеманничающих малолеток-питомцев было интереснее ближе к полуночи, когда последние преграды разума капитулировали перед количеством выпитого. Также существенно повышались шансы найти объект для развлечения, который к утру даже не вспомнит, с женщиной он был или с мужчиной, что мне всегда было на руку, — меньше конфуза на официальных приемах. Представляете, столкнуться нос к носу с мужчиной, на котором был костюм зайчика (в лучшем случае) и который просил его отшлепать, и узнать, что он — дипломат, женат и имеет нескольких детей. Ужас.

Визгливые возгласы разодетых молодых девиц, пытающихся подать себя циничными и прожженными, смешивались со смехом престарелых прелестниц, возомнивших себя новоиспеченными Лолитами. В который раз я подумала о том, насколько мерзко смотрятся яркие румяна на дряблых щеках.

Красные скатерти на круглых столиках свешивались до самого пола, выложенного шероховатыми плитами, скрывая ноги гостей клуба и их питомцев, шуршащих под столами. Зал напоминал морской пляж в ранние утренние часы, когда птичий "гвалт" заглушает прибой. Как давно я не была на море...

Сова чуть сжал мою руку выше локтя и слегка подкорректировал траекторию нашего движения. Мы прошли мимо группки веселых картежников, играющих на своих рабов. Те сидели у ног хозяев, ничуть не заботясь о своей дальнейшей судьбе. Скорее всего, все они, как переходящее знамя, уже успел побывать в руках каждого из играющих, так что смена руки у поводка ничего нового не сулила. Раздался звон, и галдящие головы машинально повернулись в ту сторону. На одном из столиков слоноподобная особа пыталась изобразить восточную соблазнительницу. Эта попытка стоила жизни графину и паре бокалов. Отчаянно вертя задом, дама елозила высоченными шпильками по скатерти, сбивая ее в гармошку. Двое спутников дамы откровенно скучали, глядя на представление. Один из них исподтишка подталкивал ногой официантку в костюме пастушки, которая невозмутимо строчила заказ в блокноте. От каждого удара ее груди подпрыгивали, что невероятно веселило тетку на столе, которая старалась попасть в такт этим милым прыжкам. В углу на маленькой сцене курили несколько музыкантов.

Сова потащил меня за столики, в глубь помещения. Отдернул занавесь, и мы вошли в кабинет со столом и низкими диванчиками, тускло освещенный парой бра. Следом за нами, как свора комнатных собачек, влетели четверо питомцев Совы, стараясь занять место поближе к хозяину. Возможно, эти великовозрастные дети немного переигрывали, изображая потасовку и повышенное внимание к персоне хозяина, но подобное шутовство Совой приветствовалось.

Занавес зашелестел, и в кабинет танцующей походкой вошел наш официант, весь увитый кожаными ремешками. Я, глядя на наряд официанта, немного смутилась. Хоть бы трусы на него надели, что ли...

— Карту вин, шторы, — Сова, вальяжно раскинувшись напротив меня, готовился отдохнуть по полной программе.

Официант просеменил мимо столика, дернул золоченый шнур, и пурпурные занавеси возле меня разъехались, открыв обзор. Зал предстал перед нами как на ладони.

— Заказывай, или я сам, — Сова нетерпеливо хлопнул передо мной меню.

— Закажи что-нибудь, — отмахнулась я, жадно рассматривая лица в зале. Нужного не было.

Сова залопотал по-итальянски, официант застрочил в блокноте и чуть не вприпрыжку выскочил за дверь.

— Ты будешь не против небольшой компании?— Сова спросил как бы невзначай, но я насторожилась.

— Что за компания?

— Пара моих хороших знакомых.

— Ах твоих..., — я съехала по спинке дивана почти под стол. — Ну-ну.

Несколько друзей Совы превратились в нескончаемый поток. Из лица вереницей проносились мимо меня, превращаясь в безликую ленту. Имена, питомцы, яркие наряды каруселью закружились по кабинету. Однообразно улыбаясь, я пила коктейли, курила тонкие сигареты. Все эти голубочки были на одно лицо, однако один из друзей Совы все же смог меня встряхнуть.

Ближе к часу ночи, когда все забавы членов клуба сосредоточились на одном из древнейших инстинктов, и ритмичное шевеление клубка тел в зале начало вызывать раздражение, к нам в кабинет вошел еще один визитер. Среднего телосложения, скорее необычной, чем привлекательной внешности, одетый более чем скромно как для "Зоопарка", он пришел в сопровождении двух рабов, парня и девушки.

— Доброй ночи, — спокойно сказал он, но его слова камнями упали на пол кабинета. Посетитель сел в кресло, и у его ног, как сфинксы-близнецы, застыли его питомцы. — Представь меня своей спутнице, Сова.

На лице Совы появилось крайне кислое выражение. Странный посетитель, наоборот, словно насмехался над ним.

— Вот, мой друг, — Сова с усилием выплюнул это слово. — Колдун.

— Мирт. Колдун Мирт, — друг Совы изящно перебил приятеля и поцеловал воздух над моей ладонью. — Все для Вас, госпожа...

— Я..., — начал было Сова в ответ на вопросительный взгляд Мирта, но я его перебила.

— Ясный День, — громко брякнула я, хлопая ресницами.

Мирт согласно кивнул, пара мальчишек Совы дружно сползли под стол, корчась от беззвучного хохота. Сова откинул голову, и внимательно изучил мое наивное лицо сквозь ресницы.

— Я пришел поблагодарить тебя, — голос Мирта зачаровывал, как журчание ручья. — Твои рекомендации скоро сделают меня Крезом. Где только ты находишь столько охочих до мистики?

— Кто рискует, тот всегда на что-то уповает, — пожал плечами Сова. — Я всего лишь подбросил им модного божка. И потом, если бы ты был совсем бесполезным, разве они бы возвращались?

— Я обязан быть им полезным, и по максимуму. Я не могу позволить себе этого не сделать — иначе я перестану себя уважать. Тут поневоле мастером и станешь, — Мирт невесело усмехнулся.

— Хорошо, что Крыса еще не додумался прийти к тебе, иначе весь Город уже бы лежал у его ног, — Сова машинально ласкал шею одного из своих питомцев. Тот аж мурлыкал от удовольствия.

— Крысе не нужен Город, — Мирт легко коснулся двумя пальцами уха. На пальце блеснуло тонкое кольцо. — Там все дело в нем самом. Он, в сущности, мог бы и не безобразничать, если бы ему дали шанс войти в бизнес. А так он лезет сам.

Я незаметно и осторожно нашарила ногами туфли, аккуратно надела. Разговор принимал интересный оборот.

— Есть масса способов стать уважаемым жителем Города, — Сова ожег меня взглядом. — И все они достаточно мирные. Крыса же вырезал слишком многих, чтобы рассчитывать на сотрудничество с нашей стороны. А выходки в "Юдифи" ему вообще никогда не простят.

"Не говоря уже о Бешеном", — нервно зашуршали пачкой сигарет мои пальцы.

"Ну-ну, Ясный День, говоришь? Да ты такой же День, как я — пудель", — исподтишка изучал мое лицо Мирт.

"Лови момент, сестричка", — Сова сидел с видом человека, выполнившего свей долг перед всем человечеством.

— Как только Крыса докажет, что переплюнул своего прежнего хозяина, он остепенится и угомонится. Это уже вопрос психологии.

— Он только почувствует вкус победы и окончательно свихнется, — и это уже вопрос практики, — тихо проговорила я и выпустила облачко дыма.

— Почему Вы так нетерпимы? — Мирт изучал меня своими темно-синими, как ночное небо, глазами. — Возможно, на жестокость Крысу толкает его собственная боль, душевная, которую никто не видит.

— А почему окружающих должна волновать его боль? У кого из нас ее нет? — я непроизвольно резко затолкала окурок в пепельницу. — Но не все же идут заглушать собственные проблемы чужими криками.

— И даже в Вашей юной душе таится боль? — недоверчиво спросил Мирт. Я поняла, что он насмехается надо мной. Давно уже никто не называл юной ни меня, ни мою душу.

— На данный момент в моей душе творится бедлам и бушует похоть, — я ткнула пальцем в стекло, за которым уже разыгрывалась сцена из "Последних дней Помпеи". Мужчины засмеялись, я машинально посмотрела в зал и застыла.

И грянул хор ангелов, и разверзлась земля, и ведьмы заплясали на Лысой горе, объятой языками пламени, ревущими "Все для тебя, Бешеный!"...

Лето сдавало свои позиции, и сегодня с утра небо то и дело рыдало над Городом. После обеда дождь усилился, и окружающий мир смотрелся довольно уныло.

Сегодня Сэнсей принимал Токая. Город был взбудоражен только одной новостью — Крысу разбил паралич, и партнеры несколько часов кряду обсуждали возможные варианты развития бизнеса Беляка "с" и "без". "Без" было, конечно, предпочтительнее, но чудеса достижений цивилизации и кошелька Крысы оставляли надежду на его выздоровление.

Токай явился в сопровождении десятка людей, суровый и подтянутый. Сухо, как будто нехотя, он сообщил, что шансов у Крысы нет. Врачи признавались, естественно, под большим секретом, что вся центральная нервная система у него отказала, и ходить, говорить, есть и вообще двигаться Крыса не сможет никогда. Сэнсей все же предпочитал рассматривать наихудший вариант, что все это враки, и Крыса в обозримом будущем опять вмешается в размеренный ритм жизни Города.

Я в этот день исполняла скромную роль, подливая напитки. Дважды меня никто и взглядом не удостоил, но Белка с Вороном пытались поиздеваться, незаметно отодвигая бокалы, пока я наливала. Мангуст вообще ни на что не реагировал, а Сэнсей был занят исключительно Токаем. Я умудрилась не пропустить ни слова из их долгого разговора, а также подметить реакцию остальных — сопровождающие Токая явно нервничали, смешно вздрагивали от моих шагов, но все равно было невыносимо скучно.

— Сорок процентов прибыли все-таки лучше откладывать, — Сэнсей гнул свою линию, несмотря на нервные подергивания глаза Токая. — В любом случае, эти деньги из бизнеса не уйдут, с Крысой или без него.

— Можем, конечно, полгода подождать, но не больше. Крыса не оставил преемника, а попытки его крысят занять место во главе шайки были пресечены, — Токай нехорошо улыбался, с вызовом глядя на Сэнсея.

Но в глазах Токая все же плескался страх, потому как если Сэнсей решит прибрать весь бизнес к рукам, никто ему не помешает. Слава убийц клана Сэнсея как властителей над жизнью и смертью гремела над Городом, и Токай старался за бравадой скрыть свою нервозность.

Через пятнадцать минут после того, как я перестала шнырять с емкостями между гостями, Токай понял намек, и не прошло и сорока минут, как он откланялся и удалился в сопровождении всей своей толпы. Обстановка в зале сразу посвежела и разрядилась. Я полезла в бар за нормальными напитками, Ворон закурил, Белка взгромоздился на подоконник, а Паук с Кабаном раздвинули сёдзи и устроились на полу, нежась в прохладном дуновении свежего воздуха. Сэнсей сложил вместе кончики пальцев рук, внимательно оглядел получившуюся фигуру и медленно произнес:

— Итак... У молодого сильного Крысы — паралич. Полный и неизлечимый.

Мы молча ждали продолжения. Я быстро глянула на Мангуста, но в ответ получила абсолютно безмятежный и спокойный взгляд.

"Только молчи, просто молчи — и все", — дрожали мои пальцы.

"Да уж, описать твое возвращение домой в разорванном платье и через мой балкон будет проблематично", — предательски подрагивал уголок рта Мангуста. — "Но, черт возьми, зрелище того стоило...".

.... — Так, так... Все для Вас, молодая госпожа!

Я медленно обернулась, выпустив от неожиданности подол из зубов. Мангуст в темном проеме балконной двери отвесил мне шутовской поклон, не скрывая усмешки. Я поперхнулась слюной.

— Прошу прощения, что прервал Ваши акробатические упражнения. Весьма польщен, что мой балкон показался Вам куда привлекательнее Вашего собственного.

— Мангуст...

— Да? — насмешник жестом как бы застегнул себе рот. — На моих устах печать молчания... Хотя стоит ли молчать об этом? — голос Мангуста стал жестче.

Я молча буравила его взглядом. Ничего более оригинального на ум не приходило, слишком уж громко бился в ушах ток крови, слишком резко свалился с моей души тяжкий груз. Мысль о том, что даже для преемника Сэнсея странно спать в джинсах, покружилась, но не засела в голове.

— Вы возвращаетесь в имение, как вор, хотя могли бы спокойно войти через главный вход. Я обязан отдать Вас дозорным и детально разобраться, что происходит.

Мангуст говорил отрывисто и надменно, глядя на меня как на жука, но приблизиться не пытался. Хотя мне было абсолютно все равно. Даже в глубине души хотелось, чтобы он до меня дотронулся.

Под балконом раздались легкие шаги. Я метнулась к преемнику, прижала палец к губам.

— Пожалуйста, молчи...

И вжалась в Мангуста, надеясь, что если дозорный нас и разглядит, то плохого не заподозрит. Вопреки моим опасениям, Мангуст молчал, только задышал тяжело и жарко у меня над ухом. Аромат свежевымытых волос будущего мужа приятно удивил, я почувствовала почти детское желание их потрогать. Шум в ушах усилился, и я непроизвольно прижалась еще теснее, борясь с желанием изодрать его тело в клочья от избытка чувств. Голыми руками, чувствуя под пальцами мягкость кожи и твердость... мышц.

К моему разочарованию, у Мангуста желания потрогать меня никак не возникало. Когда шаги стихли, я отстранилась от застывшего как статуя жениха и горько пожалела, что Сэнсей мне в мужья такое бревно подобрал.

— Приступ паники закончен? — холодный, презрительный тон Мангуста подействовал на меня, как холодный душ. Я наконец обрела дар речи.

— Как я возвращаюсь домой, это мое дело. Что делать тебе — дело твое. Хочешь выставить себя на посмешище, зови дозорных, буди Сэнсея и полдома в придачу, — незабываемые ощущения тебе гарантированы. А я хочу спать, поэтому, с твоего позволения, я воспользуюсь твоей дверью.

С этими словами я спокойно прошла в комнату Мангуста, бросила любопытный взгляд на кровать. Судя по всему, на нее еще не ложились. Я осторожно взялась за ручку двери, когда меня догнал тихий голос Мангуста:

— Если Сэнсей задаст мне прямой вопрос, я солгать не смогу.

Я обернулась. Мангуст стоял спиной ко мне и смотрел в сад.

— Я не прошу тебя лгать, — мой голос звучал безразлично. — Если твоя совесть требует от тебя решительных действий — действуй.

— Постарайся, чтобы вопросов у Сэнсея не возникло, — размеренно и отстраненно посоветовал преемник.

Я возвратилась в свои апартаменты в жутком удивлении, что несгибаемый Мангуст удосужился хоть немного поступиться своими принципами, но удивление это было светлым, даже приятным. Я крепко задумалась.

Когда за Ящеркой закрылась дверь, Мангуст со стоном прислонился к косяку и разжал занывшие от напряжения кулаки.

— Дрянь, — бессильно шептал он в сумрак ночи, — вот дрянь, дьявол ее побери... Интересно, что же она в Городе делала. Ведьма... А я-то, что я делаю??

Вцепившись в волосы, Мангуст ничком рухнул на кровать.

Небосклон медленно серел...

— Странно, не так ли? — Сэнсей подозрительно оглядывал нас, подолгу задерживаясь на лице каждого, всматриваясь в малейшие изменения в мимике. — И вовремя, и естественно... Просто сказка.

— Так хорошо же как вышло, — подал голос разомлевший Кабан. — И пальцем не шевельнули, а все как по маслу — и от Крысы освободились, и бизнес расширили, и Токая скоро подомнем.

— Это и странно.

— Может, кара небесная? — предположил Ворон, пряча улыбку.

— Как бы там ни было, — заключил Сэнсей, хлопнув ладонями по столешнице, — а осторожны мы теперь должны быть вдвойне. Нет, втройне. Ни одна душа, живая или мертвая, не должна уличить нас в отсутствии лояльности. Если болезнь Крысы — это ловушка, мы обойдем ее. Если все это правда — мы докажем, что кодекс чести Клана не забыт, и мы чтим древние традиции предков. Мы докажем, что в нашей семье нет места предательству или обману. Я прав?

Мы согласно молчали. Атмосфера казалась абсолютно расслабленной, но я не могла отделаться от мысли, что Сэнсей подготовил подвох, неожиданный и убийственный. На себя мне было наплевать, но мне очень не хотелось, чтобы пострадал кто-то еще.

— Так я прав? — с напором повторил Сэнсей, в упор глядя на Мангуста. Не отрывая застывшего взгляда, он стукнул пиалой по столу: — Ящерка, сакэ!

Паук с Кабаном настороженно подняли головы, чувствуя надвигающуюся бурю. Белка хихикнул:

— Уж кто, как не Мангуст, согласится с тобой...

Сэнсей и ухом не повел. Но надо отдать должное и преемнику, он твердо и с достоинством выдерживал едкий сверлящий взгляд.

Я вытащила зубами пробку из старой пузатой бутылки, взболтнула содержимое и невольно поморщилась от громоподобной тирады хозяина:

— Как получилось, что машина Паука покинула пост до рассвета? Он должен был идти по следу Крысы хоть до каждого унитаза, если понадобится! А теперь Крыса слег, но мы не владеем информацией! Что произошло той ночью? Отвечай, собака!! — гаркнул Сэнсей в лицо своего преемника, одновременно отвешивая ему звонкую пощечину. — Кто, как не ты, мог отдать приказ сворачивать слежку??! Ты можешь, нет, ты обязан хоть что-то знать!!

Я медленно наполняла пиалу Сэнсея, одним глазом следя за Мангустом. Тот, казалось, вначале оцепенел, но через пару секунд его глаза чуть расширились, и в них скользнул огонек понимания — он сложил два и два, получив при этом правильный ответ. Я резким жестом подняла горлышко бутылки, оборвав тонкую струйку. Сэнсей пылал гневом, и я видела, что это уже очень всерьез. Мангуст упрямо сжал челюсти и молчал, даже не пытаясь защититься. Я прятала глаза, чтобы не мешать ему спасать свою шкуру, выкладывая правду, но Мангуст не говорил ни слова.

— Что Клан будет делать, когда Крыса встанет на ноги, а? Мы упустили главное! — Сэнсей привстал, занося руку во второй раз, и я решилась:

— Да не встанет он... никогда уже не встанет.

Сэнсей резво обернулся и сгреб меня за грудки, чуть не разорвав тонкую ткань рубашки.

— Что ты сказала? — участливо осведомился он.

"Дура, что ты делаешь?", — Мангуст ожег меня тяжелым взглядом, полным тревоги.

Сзади, где сидели остальные, воцарилась гробовая тишина.

Я судорожно сглотнула, понимая, что разыграла не самую выигрышную свою карту. И ради кого? Именно что дура.

Сэнсей только сильнее сжимал кулак, с силой выдыхая через расширенные ноздри.

— Я сказала, что Крыса не встанет на ноги никогда, — повторила я, спокойно глядя Сэнсею на кончик носа.

В следующую же секунду я с силой врезалась в пол, отлетев чуть не к распахнутым сёдзи. Паук рванул было ко мне, но резкий окрик Сэнсея остановил его порыв:

— Паук, Кабан — вон!

И медленно пошел ко мне. Я смирилась, что поступила глупо, и расплата — дело неминуемое. Я поднялась на ноги, закрыла глаза и мысленно запретила себе сопротивляться.

Удар. Еще один. Опираюсь ладонями о пол, голову мотает в стороны.

— Ты слышала мой приказ? Или он тебя не касался?

Резкая боль в ребрах. Я откатилась к столу, но еще один удар в живот заставил меня свернуться узлом.

— Кто тебя видел? Что ты с ним сделала?

Я с трудом поднялась на четвереньки.

— Я всего лишь сделала клиенту массаж. Никто... не подкопается...

Я закашлялась, во рту появился металлический привкус крови. Сэнсей запустил пятерню в мои волосы, сжал и запрокинул голову, от боли у меня на глазах выступили слезы.

— Тебя видели с ним, не могли не видеть. Ты подставила всех, всех нас! Кровожадная тварь! — Сэнсей размеренно выплевывал мне лицо слова, отвешивая такие оплеухи и пощечины, что звенело в ушах. Я пыталась открыть глаза, но стены комнаты плясали вокруг меня в беспорядочном танце, расплывались и двоились, в ушах стоял непроходящий гул. Я закрыла глаза, и волна тошноты поднялась до самого горла. Сэнсей отшвырнул меня к стене, и затылок взорвался от резкой, тупой боли, но поднять руку не было сил, тем более что я ее практически не чувствовала.

— На нем остались следы?

— Нет. Никто... и никогда... не сможет... связать Клан и болезнь Крысы. Поверь мне, — я сглотнула комок, подкативший к горлу. — Да и меня вряд ли кто опознает, кто ж к шлюхам присматривается? Тем более, разукрашенным...

— Он двигался еще.. после тебя? — Сэнсей медленно успокаивался, объективнее воспринимая информацию.

— Как минимум пять часов, — я почти пришла в себя и медленно, по стеночке, поднялась.

— Ты преступила закон Клана, пошла против воли твоего хозяина и подставила свою семью под удар. Тебе нет места среди нас. Мангуст, чего заслуживает предатель?

— Смерти..., — Мангуст смотрел на меня своими густо-синими глазами, словно извиняясь и прощаясь одновременно.

— Чего-о? — Ворон, как собранная пружина, медленно вставал с дивана, не сводя глаз с отца.

— Или изгнания, — Сэнсей торжественно сложил руки в рукава, поднял подбородок повыше. — Ты умерла для нас, Ящерка. Отныне никто и никогда не вспомнит о тебе. Уходи! Вон из Города!

— Все для тебя, Сэнсей, — с усилием прохрипела я и, спотыкаясь на ходу, побрела собирать вещи.

— За что, отец? — Ворон ощетинился, как еж. — Что плохого сделала Ящерка? Она всего лишь помогла Клану, никого этим не напрягая.

— Она ослушалась приказа. Каким бы он ни был, это был закон для всей семьи. Эта тварь поставила себя выше всех, поэтому и падать ей ниже всех. Забудь ее имя и не тревожь больше мой слух.

— Но...

— Она солгала. После ее точечного "массажа" обычно остаются синяки. Не могут не остаться. Но ее гордыня не позволила ей признаться в том, что она промахнулась, и ее хваленое умение тут ни при чем. Так что будет намного лучше, если она покинет Клан.

Вдоль сёдзи скользнула легкая тень.

Белка незаметно поднял указательный палец, прислушался, а затем согласно кивнул. Его лицо расплылось в довольной улыбке.

Сэнсей неслышно скользнул к Белке, присмотрелся к ножке столика и закусил губу, обведя всех торжествующим взглядом.

Ворон снова громко запротестовал.

Под градом насмешек и проклятий Ящерка шла сквозь строй учеников Сэнсея. Как она ни старалась улизнуть незаметно, ничего не получилось. Мангуст с Сэнсеем следили издали, как обляпанная помидорами и свежими яйцами фигурка уныло села в свою видавшую виды "Ниву", завела мотор и выехала за ворота. Мангуст был мрачен, хотя Сэнсей даже преувеличенно доверительно побеседовал с ним за завтраком. Вот и сейчас, глядя вслед старой машине, преемник не слушал болтовни тирана-старика, а с затаенной болью осознавал, что сделала для него Ящерка. Нежность и желание захлестывали Мангуста, ощущение потери холодило сердце.

— И все-таки не понимаю я, — смысл слов Сэнсея доносился до Мангуста как сквозь подушку. — Как же это она незамеченной в имение пробралась? Да и от Города путь неблизкий. Сову-то она окрутила и бросила, но кто же помощник?

Задорный тон Сэнсея удивил и разозлил Мангуста. Еще и радуется, палач.

— Да какая разница, хозяин? Ведь зачинщица безобразия теперь для нас мертва...

А что рассказывать? Как после безобразной сцены избиения девушки он помчался к Пауку? Как вытрясал из Старшего правду, не брезгуя никакими средствами? Как приказал Пауку напрочь забыть, как он вез Ящерку в имение окольными тропами, через лесопосадки и пригороды, угрожая расправой и ему, и его семье?

Сэнсей тяжело вздохнул, но глаза его лучились:

— Не стоишь ты ее... — подхватил своего преемника под локоть и тихо заговорил, внимательно разглядывая мелкий гравий под ногами.

Танагра удовлетворенно крякнул, наблюдая в бинокль, как грязная "Нива" покидает ворота усадьбы Сэнсея. Он лежал в высокой траве на холме, ожидая окончания всей истории, чтобы позвонить.

Проводив взглядом машину и даже помахав ей на прощание, Танагра встал и пошел к скутеру, спрятанному в ближайших кустах. Вытащил бутылку минеральной воды и долго пил, отфыркиваясь, а остатки вылил себе на шею, — солнце припекало немилосердно. Затем устроился в тени куста и достал мобильный телефон.

— Алло, это я, — Танагра ничуть не понижал голоса. — В общем, вы были и правы, и нет. Что? А, сейчас объясню.... Что? А, нет, никого нет. Да, я проверял. Так вот, это не она. Да, я все слышал. Сэнсей ее изгнал из Клана. Что? Нет, убивать не надо... Потому что это не она. Если бы это сделала Ящерка, остались бы синяки там, где она надавливала... Так Сэнсей сказал, я почем знаю?... Да... Да, изгнали...Да еще избили... Да. Сэнсей, сам... Ну, в назидание, что ли... Да не все ли равно? Сэнсей чист, так что хрен с ним, с Крысой. Сам себя довел, врачи не ошиблись... Да... Ага... Понял. До свидания, — и Танагра отключился.

Очень довольный собой, Танагра вывел скутер на пыльную тропинку. Гримасничая, осторожно сел на сиденье.

Треклятая певичка, теперь уж ты получила сполна за все, что пришлось пережить ему после того вечера. Взбешенный Сова не жалел ни сил, ни средств, вдохновенно и с чувством посвятив порке добрых минут сорок своего драгоценного времени. Когда же он ушел, оставив истерзанного мальчишку тихо выть в углу, Танагра поклялся любым способом отомстить за свое унижение и боль, и счастливый случай не заставил себя долго ждать.

Сова сам виноват, что одолжил его Мирту после ухода Ящерки с Крысой в "кабинет". И надо же было, чтобы Мирт, глядя на вспухшие багровые полосы на его теле, сжалился над ним, и вместо секса предложил ма-ахонькую сделку — проследить за Ящеркой и ее клиентом. Мне повезло, заключил Танагра, и клуб пыли скрыл маленький скутер, рев двигателя распугал пичуг, дружно вспорхнувших из высокой травы.

..... — Записать, — проговорил Сова и нажал на кнопку. Диск щелкнул, и через пару минут выскользнул из черного рта прослушивающей чудо-машинки. Сова помахал диском, покрутил его в пальцах. На его губах змеилась насмешливая ухмылка.

Сэнсей сидел в своем кабинете за любимым староанглийским столом перед телефоном. Вокруг него сгрудились Ворон, Белка, Богомол и Паук. Все пятеро напряженно вслушивались в трескучий голос, доносившийся из динамика:

— ... Крыса нашел поддержку только у Мирта. Больше никто не пожелал мараться об этого сучонка, так что разогнать шавок Крысы тебе, Сэнсей, труда не составит. Тем более что от тебя он подвоха уже не ждет.

— Думаю, нет. Его "жучок" сыграл против него же. Пусть пока порадуется.

— Кстати, Сэнсей... Насчет твоего нового бизнеса....

— Не вопрос, — Сэнсей серьезно кивнул, словно Сова мог его видеть. — Рабочие места для твоих мальчиков я обеспечу. О твоей доле поговорим при встрече.

— Значит, Мирт и Токай — твои. А Танагру я возьму на себя, если не возражаешь.

— Спасибо, — голос Сэнсея звучал торжественно. — Я знал, Сова, что могу на тебя положиться.

— Обращайся, — со смешком отозвался Полярная Сова. — Ну, привет Ящерке.

Раздались короткие гудки.

Сэнсей удовлетворенно откинулся на спинку кресла, остальные разбрелись по кабинету. Хотелось смеяться, настолько легко становилось на душе. Тучи рассеивались на глазах.

— Все-таки зря ты так сильно отделал Ящерку. Небось, теперь лет пять носа сюда не сунет, — Ворон грустно покачал головой.

— Думаю, месяца в бунгало на Карибах будет достаточно, чтобы она меня извинила.

— Ты зашлешь ее на острова в одиночку?

Сэнсей только хмыкнул, с треском отгораживаясь от настырного Ворона бумажным веером.

Я ехала по трассе, залитой белым слепящим светом полуденного солнца, пряча лицо за огромными очками, а волосы под банданой. Чертов Сэнсей, и почему его самые гениальные комбинации заканчиваются моим избиением и изгнанием? Нет, вы слышали — я синяки оставляю! Да если б оставляла, грош бы была мне цена. А Мирт с Токаем проглотят эту "мысль" и не подавятся.

Хорошо еще, что позорили меня только в пределах имения..., да и компенсацию предложил стоящую.

Карибы......

В зеркале заднего вида замаячил тонированный джип. И охота ему в такую жару куда-то переться? С кондиционером, небось, вот ему и по фиг, сколько на улице градусов.

Я коснулась лица и сморщилась — Сэнсей в этот раз бил с особым чувством. Паразит. Незаметно мысли перетекли в более пикантное русло, и я вновь вспомнила запах волос моего несостоявшегося мужа. Сэнсей рассчитал верно, и молчание Мангуста о моем ночном прибытии в имение значительно подняло его в глазах старого лиса. Рискнул своим статусом, не побоялся... Мою проверку тоже прошел, да, боюсь, теперь это уже ни к чему.

Джип сзади нагонял. Я подумала, что проще уж подвинуться, чем состязаться. С моим дряхлым железным конем, где главным кондиционером служит снимающийся тент, лучше не высовываться.

Жаль, теперь Мангуст потерян для меня — моего позора он не выдержит. Я с сожалением подумала, что Сэнсей все-таки подобрал мне в мужья весьма достойную личность, в придачу еще и очень эротичную. И если бы не убийство Бешеного, сейчас бы уже звонили колокола, и я подметала бы шлейфом дорожку к алтарю. Возможно, лет так через "-дцать" я бы приручила этого дикого зверя...

Со злости я нажала на акселератор, машина ускорила ход. Мимоходом я заметила, что джип практически меня настиг. Тягаться с громадиной не хотелось, и я вежливо сдвинулась, уступая дорогу. Джип набрал скорость, вылетел вперед и с ужасающим визгом развернулся прямо передо мной, загородив собой три четверти трассы. Я только затормозить успела, чуть не клюнув блестящее наполированное крыло. В голове сразу промелькнули наихудшие мысли, я потянулась к боковому отсеку, где лежал припрятанный маленький пистолет. Не фонтан, конечно, но хоть как-то отстреливаться смогу.

Джип заглушил мотор, водительская дверь распахнулась, и Мангуст мягко выпрыгнул на раскаленный асфальт, медленно оперся руками о крыло джипа. С полминуты он смотрел на меня, потом опустил голову, закрыв волосами лицо, — словно решался на что-то. Я машинально вытащила ключи из замка зажигания. Сердце билось в горле, чуть ли не на самом языке, и я справедливо боялась открыть рот.

Наконец Мангуст поднял голову. Я обмерла, ожидая, что сейчас он достанет из кармана "пушку" и приведет в исполнение свой приговор.

— Сэнсей раскололся, Ящерка, — снисходительно сообщил он, насмешливо рассматривая меня сквозь лобовое стекло "Нивы".

И неожиданно улыбнулся, порочно и победно. Сначала уголки его губ чуть дрогнули, а потом стремительно его лицо выразило всю гамму чувств выигравшего первый приз — от триумфа до счастья обладания трофеем. Вытащил из кармана какую-то бумажку и аккуратно расправил на блестящем капоте джипа. — У тебя какой номер рейса на Карибы?

Клянусь, следующим я убью интригана и сводника Сэнсея.

Если выживу на Карибах... ;-))