Драгонвик

Как же так получилось, размышляла Абигайль, что имея такую замечательную и трудолюбивую дочь, как Табита, она могла смотреть на ее круглое и простодушное лицо почти равнодушно, в то время как хрупкий облик Миранды всегда наполнял ее сердце нежностью и теплотой? Ей приходилось прилагать немало усилий, чтобы не взять эту золотистую головку и не прижать к своей груди, как она делала много-много лет назад. Вместо этого она сказала:

— Глупости. Конечно, ты поедешь, Ренни, — и она поставила свечу на умывальник. — Не надо трусить, мисс. Вы получили то, что хотели, и должны радоваться.

Ответа не последовало, но бодрый голос Абигайль постепенно успокоил девушку.

Миранда быстро оделась. Она выбрала для поездки коричневое шерстяное платье, в котором ходила в церковь. Они не нашли денег на новое, но Миранда, в силу своих способностей, украсила платье белоснежной кружевной косынкой и накрахмалила нижние юбки так, что они стали жесткими и колоколом поддерживали шерстяную юбку, имитируя кринолин. А еще она прикрепила к косынке красивую брошь, которая была ее единственной драгоценностью.

Брошь была подарена ей в тринадцатый день рождения, когда Миранда выздоравливала после жестокой скарлатины, и состояла из настоящей золотой оправы, в которой под стеклом была помещена роза, сплетенная из волос всей семьи. Прядь Эфраима цвета гризли, сплетаясь с темно-каштановыми волосами Абигайль и рыжеватыми волосами братьев и сестры, создавали очаровательный красно-бурый оттенок, похожий на цвет мебели орехового дерева в гостиной. Эфраим заказал брошь у ювелира в Стэмфорде, и Миранда ей очень гордилась. Она, бесспорно, оттеняла ее платье и почти в точности подходила к новой элегантной шляпке. Сестры Лейн, модистки из "Кос-Коб", сотворили это чудо после тщательного изучения дамских журналов и даже одного экземпляра "Парижских мод", который оказался в их распоряжении. Шляпка, созданная из настоящей соломки, была украшена розовыми атласными лентами, а вместо страусовых перьев с обеих сторон красовались большие красные розы из бумажной ткани. Денег от продажи яиц, заплаченных за шляпку, было недостаточно, чтобы их хватило еще и на страусовые перья. Миранда, завязав под подбородком ленты этого удивительного творения, посмотрелась в крохотное зеркальце, а затем повернулась к матери в поисках одобрения. Абигайль подумала, что ее дочь очень красива.

— Шляпка слегка легкомысленна, но тебе идет, — сказала она. — Вот твоя шаль. Попрощайся с детьми и поторопись. Я слышу, Том уже запрягает.

Миранда взяла дорожную корзину, сплетенную старым Харди, последним здешним индейцем, живущим у Стенвичских лесов. Корзина была большой и крепкой и прекрасно подходила к ее скромному наряду; затем девушка наклонилась к Табите, которая вновь задремала.

— До свидания, Тибби, — сказала она. Табита села, и сестры нежно поцеловались, забыв в миг расставания свои маленькие ссоры.

Младшие дети — Сет, Натаниэль и малышка — так и не проснулись от поцелуя Миранды, и ее глаза наполнились слезами, предчувствуя расставание.

К счастью, в последующие полчаса у Миранды не было времени на переживания. Торговое судно до Нью-Йорка отплывало из Майануса в пять, и они должны были прибыть на пристань вовремя, чтобы спокойно разгрузить фургон и поднять на борт кое-какие продукты.

В четыре часа, когда первые сероватые проблески рассвета показались вдали над Палмер Хиллом, Миранда забралась в фургон и села рядом с Эфраимом. Том, вынужденный сопровождать их, чтобы привести обратно волов, уселся на мешок картошки в самом углу фургона. Эфраим крикнул на волов, и те спокойно двинулись вперед.

Миранда до самой последней минуты махала исчезающей вдали матери, думая о сотне вещей, которые могла бы ей сказать на прощанье:

"Мамочка, я буду часто писать. Если я буду тебе нужна, я сразу же вернусь домой. Не работай слишком много, ладно, дорогая? И, пожалуйста, береги себя".

Ничего этого она не сказала, да и Абигайль только лишь заметила:

"Теперь ты самостоятельна. Постарайся быть полезной мистеру и миссис Ван Рин. Молись каждое утро и вечер".

Миранда проглотила слезы, и до боли знакомые места затуманились перед ее взором. Крытая повозка громыхала вверх и вниз по холмам Кэтрокской дороги. Когда они съезжали с последнего склона в долину Майанус-Ривер, фургон жалобно заскрипел. Множество других фермерских повозок запрудили дорогу ниже моста. Айзек Тейлор, ехавший в фургоне рядом с ними, сердечно поприветствовал Эфраима, а затем с удивлением уставился на Миранду.

— Куда это вы собрались? — спросил он. — Увидеть в такую рань молодую леди, да к тому же еще так вырядившуюся...

Эфраим кивнул.

— Мы с Ренни отправляемся с баржей в Нью-Йорк. Она хочет навестить родственников своей матери на Гудзоне.

Айзек присвистнул.

— А ты никогда не говорил об этом. Надеюсь, вы не заблудитесь в таком большом городе. Последний раз я был в Нью-Йорке в тридцать девятом, и чего там только не было — конки, кэбы, непонятные улицы, разносчики, которые все время пытались мне что-нибудь всучить — я даже растерялся. Рад радешенек был вернуться домой. А ты ведь никогда не был в Нью-Йорке, а, Эфраим?

— Надеюсь, мы как-нибудь справимся, — буркнул Эфраим. — С Божьей помощью. Давай, Ренни, поднимайся скорее на борт. Похоже, "Дора" собирается отчаливать.

Миранда, торопливо спрыгнув с повозки, прошла по сходням на баржу. Присесть было негде, и она направилась на корму, с трудом пробираясь между горами овощей и грязными мешками с картошкой, на один из которых осторожно и села.

Том вылез из трюма и подошел к ней.

— До свидания, сестричка, — сказал он, протягивая руку. — Удачи!

Некоторое время он колебался, а затем, густо покраснев, все-таки произнес:

— Конечно, мне бы тоже хотелось поехать, просто для того, чтобы взглянуть на город.

— Как это было бы замечательно, Том, — с жаром воскликнула Миранда. — И правда, почему бы тебе не поехать с нами?

Том покачал головой.

— Нужно отвести волов, а потом еще окучить северное поле. Мы не можем отдыхать все сразу.

— Конечно, — со вздохом ответила Миранда. Том был таким ответственным. Он никогда не забывал о своих обязанностях и не оставлял дела незаконченными. Наверное, я легкомысленная эгоистка, с несчастным видом размышляла Миранда. И все же она немного воспрянула духом. Ведь ее ждало приключение, которое могло полностью изменить жизнь. Она заметила, что даже Эфраим повеселел, когда баржа, отчалив от берега, двинулась в путь и заскользила по реке в направлении пролива Зунд. Его суровое лицо сделалось мягче и, болтая с капитаном, он даже улыбнулся.

Они плыли по течению, и поэтому их путешествие завершилось довольно быстро. В половине девятого утра Миранда увидела Нью-Йорк и от возбуждения чуть было не выпала за борт. Какие большие дома! В некоторых из них было целых четыре этажа. И как много церковных шпилей! Ей казалось, что даже солнце, свысока светившее на крытые шифером и дранкой крыши, не меньше ее удивлялось несущемуся с берега гомону. Неожиданно река заполнилась судами: рыболовными плоскодонками, двухмачтовыми парусниками, торговыми баржами, шхунами и паровым пакетботом, и почему-то все они явно старались зажать их "Дору". Сердце Миранды несколько раз уходило в пятки, ожидая неминуемого столкновения, но ничего страшного не случилось. Они быстро продвигались вперед и, обогнув Корлир-Хук, причалили в доках на Саут-стрит.

Эфраим подошел к Миранде, стоящей на корме, и она торопливо надела шляпку.

— Похоже, мы прибыли, — сообщил он. В его движениях чувствовалась странная неуверенность, и когда они сошли с судна, окунувшись в суету и шум городской жизни, которые раньше Миранда не могла себе даже вообразить, она была удивлена и одновременно утешена тем, что хотя бы раз в жизни ее отец оказался сконфужен.

Айзек Тейлор был прав, в городе действительно оказалось полно разносчиков. Вот только почему все эти люди знали, что они прибыли с фермы?

Они трижды сбивались с пути, и им потребовался почти час, чтобы добраться до Астор-Хауза. Но к тому времени, когда они, бредя по Бродвею со своими корзинами, увидели, наконец, между Веси-стрит и Барклай-стрит огромное здание из гранита, оказавшееся тем самым отелем, что они искали, Миранда нашла ответ на свой вопрос. Дело было не только в их корзинах — виновата была одежда. В отличие от ее отца здесь никто не носил круглых бобровых шапок, ни у кого не было такой густой бороды, таких длинных фалдов и таких широких брюк. А уж эти модные леди, разгуливающие по Бродвею со своими кавалерами! Их атлас и кашемир, их платья и шляпы с перьями имели не больше сходства с нарядом Миранды, чем у павлина с воробьем.

Все в ее одежде было не так. Модные леди не носили коричневые шерстяные платья и косынки, ни у кого из них не было заштопанных хлопчатобумажных перчаток, и, увы! — хотя модистки Лейн старались, как могли, ее шляпка была просто ужасна. Она была слишком широкой и слишком высокой. Розовые ленты и красные розы были нелепы до слез. Все это выглядело очень дешево, смешно и являлось жалкой провинциальной попыткой скопировать французский стиль, создав модель, устаревшую еще четыре года назад.

— Прекрати за мной прятаться, — резко приказал Эфраим. — Подними голову и перестань дрожать как кролик, ты входишь в город Маммоны, так что веди себя как достойная благородная девушка.

— Да, папа, — и Миранда выпрямилась, безуспешно стараясь походить на ту надменную молодую леди в зеленом атласном платье, что грациозно вплыла в ожидающее ее ландо.

Они вошли в холл отеля, и Миранда охнула. Ступая по роскошному ковру, Миранде казалось, будто они плывут по нескончаемому алому морю. Ей казалось, что вокруг тысячи зеркал, отражающих мириады позолоченных светильников, а меж мраморных колонн разгуливают целые орды людей. Никто не обращал на них внимания, и они вновь растерялись, но тут Эфраим не увидел в дальнем конце холла мраморную стойку. За ней стоял скучающий молодой человек, рассеянно барабанивший пальцами по стойке.

— Должно быть, он содержатель гостиницы, — пробормотал Эфраим. Он быстро зашагал по роскошному ковру, так что Миранда с трудом за ним поспевала.

Молодой человек оглядел их с головы до ног, и насмешливо приподняв черную бровь, спросил:

— Ну, мой друг, что я могу для вас сделать?

— Мы пришли для встречи с мистером Ван Рином, — начал Эфраим. — Может быть, вы скажете... — и он запнулся, охваченный изумлением, которое разделила и Миранда.

Скучавший молодой человек мгновенно преобразился. Низко поклонившись, он несколько раз подобострастно улыбнулся, причем каждая его последующая улыбка была шире предыдущей. Затем он позвонил в колокольчик, подзывая слуг, которые тут же появились из-за колонн.

— Ну, конечно! — воскликнул он. — Вы мистер и мисс Уэллс. Мистер Ван Рин писал мне. Для вас все готово. Прошу вас следовать за мной. Я провожу вас в ваши апартаменты. Мистер Ван Рин прибудет сегодня днем. Он распорядился, чтобы у вас было все, что вы пожелаете. Все, — добавил он столь внушительно, что создавалось впечатление, будто пожелай они драгоценности британской короны или африканского льва, это нисколько не обескуражит его.

Миранда и Эфраим быстро запротестовали, когда двое слуг подхватили их плетеные корзины.

— Я сам понесу их! — рявкнул Эфраим, но слуг уже и след простыл.

Миранда и ее отец как во сне поднимались по огромной лестнице, проходили по ярко освещенному коридору и, наконец, вошли в большую гостиную, обставленную мебелью из палисандра.

— Ваша спальня направо, — сказал клерк Эфраиму, открывая настежь дверь с множеством завитушек, — комната молодой леди там.

— Вы хотите сказать, что все эти три комнаты предназначены только для нас двоих? — озадаченно спросил Эфраим. — Подобная расточительность грешна.

Клерк принял оскорбленный вид.

— Мистер Ван Рин очень беспокоится о вашем удобстве, сэр. Я уверен, вам здесь понравится.

— Должно быть, — ответил Эфраим. — Благодарю вас, молодой человек.

Когда дверь за клерком и слугами, наконец, закрылась, Эфраим уселся на небольшой диван.

— Этот мистер Ван Рин, судя по всему, очень-очень богат и расточителен. И зачем людям нужны все эти глупости?

Он с негодованием уставился на голубой занавес, пять резных стульев, большой стол, маленький столик, цветной ковер, затем через открытые двери на огромные кровати с балдахином на четырех столбах, туалетные столики, шкафы из орехового дерева и скамеечки для ног.

— Все, что необходимо человеку, это стол, стул и кровать.

Его дочь ничего не ответила, она в растерянности стояла посреди комнаты, широко распахнув глаза. Из открытого окна доносился непрерывный шум. Миранда сняла шляпку и бросила ее на стул, затем подошла к окну и выглянула наружу, в то время как ее рука ласкала бахрому роскошной голубой занавеси. Она повернулась, внимательно разглядывая стеклянные позолоченные ручки, к которым крепились завязки портьер. Потом, наклонившись, поводила пальцами по нежному ворсу нарядного ковра. Когда она выпрямилась, ее глаза приняли мечтательное выражение.

— Я читала об этом, но я даже и не догадывалась, что люди действительно могут так жить, — сказала она самой себе. — Как это замечательно!

Эфраим что-то недовольно проворчал и встал.

— Миранда, ты очень легкомысленная девушка. Ты всегда уделяла слишком много внимания материальной стороне вещей. И я очень сомневаюсь, что посещение этого Вавилона пойдет тебе на пользу. Я намерен сказать мистеру Ван Рину, что ты никуда не поедешь.

— Но ты не можешь так поступить, — воскликнула девушка. — Ты дал слово!

Досадливо прикусив губу, Эфраим отвернулся. Он никогда не нарушал своего слова, и не мог это сделать сейчас, однако его охватили сомнения. Он не слишком-то любил Миранду, но она была его дочерью, и он беспокоился о ее душе. Все легкомыслие и жажда роскоши, которые угрожали ее благочестию, он старался вытравить, как мог. Однако успех его усилий был сомнителен, и он это хорошо понимал. И теперь, похоже, Миранда попадет в обстановку, где ее худшие качества будут взлелеяны общей атмосферой беззаботности и лени, которые он всегда презирал.

Он вошел в свою комнату и, закрыв за собой дверь, упал на колени, молясь за грешную душу дочери.

Его беспокойство возросло еще больше из-за дальнейшего опрометчивого поведения девушки. Мистер Ван Рин, судя по всему, не ограничивал свою предусмотрительность — или, с точки зрения Эфраима, глупую экстравагантность. Он имел неосторожность заказать им обед. Этот обед прибыл к ним на подносах, которые держали перед собой два черных официанта, как раз в тот момент, когда Эфраим и Миранда собирались вкусить хлеб с колбасой и пироги с картошкой, заботливо сложенные Абигайль в корзину Эфраима.

Обед был обилен и полностью состоял из блюд, которые они даже не смогли распознать. Не помогло и раззолоченное меню, торжественно врученное одним из негров.