Драгонвик

Откровенно говоря, арендаторы приносили ему одни убытки, но он скорее отрубил бы себе правую руку, чем продал бы даже клочок земли, хотя со времен революции не существовало закона, который запретил бы ему это сделать.

Он наблюдал, как они наслаждаются музыкой и играми, которые он для них организовал, а также его угощением и выпивкой. Затем, повернувшись, он заметил выражение глаз Миранды. Она сразу же опустила ресницы, убедившись сперва, что никто не заметил ее чувств. Его глаза сразу же приняли обычное выражение, а губы твердо сжались.

Но он не обиделся на ее сочувствие, а, слегка улыбнувшись, взял ее руку.

— Должно быть, вы устали, Миранда. Мы все так долго были на ногах. Может, вы хотели бы немного отдохнуть, чтобы быть сегодня вечером свежей и очень красивой?

Миранда хотела не отдыхать, а присоединиться к всеобщему веселью, но она немного дрожала от его непривычно ласкового прикосновения и неожиданной заботы в голосе.

— Боюсь, я никогда не буду очень красивой, кузен Николас, — ответила она, глядя на него из-под ресниц — это было первое в ее жизни кокетство, — но, возможно, мне действительно лучше отдохнуть.

Николас держал ее руку, помогая сойти с платформы, потом поклонился и быстро произнес:

— Я полагаю, что вы даже не догадываетесь, насколько вы красивы.

Граф, следуя чуть позади, услышал эти слова и подумал:

"Ну, вот, месье, мы уже просыпаемся. А дело движется быстрее, чем я предполагал". И он зевнул, так как от жары его потянуло в сон.

* * *

В этот вечер, когда Миранда провела часы в возбужденной подготовке к балу, она крутилась перед зеркалом, и ее сердце бешено колотилось в новом для нее осознании своего могущества. Все наряды от мадам Дюкло были превосходны, и требовали от ловких пальцев девушки лишь немного подогнать там или тут, но розовое атласное бальное платье было совершенством.

Брошь — подарок родителей — на тонких кружевах, обрамлявших декольте, выглядела неплохо, хотя Миранда уже не считала ее элегантной. Перед тем, как прикрепить брошь к кружевам, она взглянула на переплетенные пряди и ощутила слабый укол тоски по дому.

"До чего я счастлива", — размышляла она, тщетно пудря щеки, вопреки моде раскрасневшиеся от возбуждения, которое еще больше усилилось, когда в дверь постучал лакей и по распоряжению патруна вручил ей букет цветов: бутоны роз, крохотные малиновые орхидеи и папоротник адиантума. Как это похоже на него, радостно подумала Миранда. Ей как раз хотелось украсить чем-нибудь волосы.

Она прикрепила маленькие букетики над кудряшками с двух сторон, а оставшиеся цветы пришила к бархатной ленте в виде браслета. Затем, уверенная, что может соперничать с любой молодой леди, она в последний раз поправила чудесный кринолин, гордо расправила плечи и выплыла из комнаты. Раздвижные двери между Зеленой и Итальянской гостиными были открыты. Обе эти большие комнаты, библиотека и даже маленькая Красная комната были заполнены людьми, снующими туда и сюда, обменивающимися приветствиями и переходящими от одной группы к другой.

Джоанна, сидя в позолоченном кресле рядом со входом в Зеленую гостиную, держалась с необычным оживлением. Перед ней угодливо склонился высокий мужчина с бакенбардами цвета имбиря, а она играла веером, и улыбалась с кокетством, которое Миранда считала совершенно недопустимым. Хозяйка имения была неотразима в желтой парче, специально подобранной для того, чтобы ее наряд гармонировал с самыми великолепными драгоценностями Ван Ринов — рубиновым кулоном и колье в виде солнца с жемчугом и бриллиантами. Рубиновый кулон привел публику в восхищение, и мужчина с имбирными бакенбардами, и несколько леди с джентльменами, подошли к Джоанне, чтобы почтительно ее поприветствовать. Миранда беспомощно стояла в дверях, не зная, что ей делать. Она слышала, как гости просили рассказать историю камня, который в семнадцатом веке был вывезен из Индии в Амстердам, и осыпали Джоанну комплиментами. Действительно, в этот день миссис Ван Рин выглядела на редкость привлекательно и казалась скорее величественной, чем толстой. Один раз она повернула голову, и ее глаза на мгновение остановились на растерянной девушке, смущенно стоящей у дверей. Так обычно выглядят люди, чувствующие себя неуверенно в незнакомой компании. Но Джоанна не стала ни подзывать ее, ни даже хоть как-то приветствовать, а вновь повернулась к друзьям.

Миранда попятилась от двери с желанием бежать прочь, но увидев Николаса, входящего в зал из Красной комнаты, остановилась. Мгновение они молча смотрели друг на друга. В темно-синем костюме, выглядевшим особенно эффектно благодаря белым оборкам рубашки и пышному галстуку, он был поразительно красив, красивее, чем когда-либо, и в это мгновение под его пристальным взглядом смущение Миранды исчезло.

Когда он подошел к ней, Миранде показалось, будто в его глазах таится какая-то загадка.

— Как я и думал, цветы очень вам идут, Миранда. Пойдемте, я хочу представить вас друзьям.

Не обращая внимания на ее протесты: "О нет, пожалуйста, я не знаю, что говорить...", он взял ее под руку и провел через всю гостиную, останавливаясь рядом с каждой группой: "Это моя кузина, мисс Миранда Уэллс".

Перед ней мелькало множество лиц, некоторые доброжелательные, некоторые безразличные, некоторые оценивающие и даже враждебные, и все они казались ей существующими отдельно от имен, словно эти имена были отгорожены от обладателей завесой тумана. Здесь присутствовало множество Ван Рансселиров и Ливинстонов, а еще больше тех, чьих имен она никогда не слышала. Лишь два человека выделялись из тумана — мистер Мартин Ван Бурен, бывший президент США, пожилой лысый джентльмен в атласе цвета сливы, и его сын Джон, высокий представительный молодой человек с имбирными бакенбардами, тот самый, что беседовал с Джоанной.

Представленная президенту, она с благоговейным почтением сделала реверанс. Пока они шли по кругу, ее застенчивость слегка отступила, но потом Николас усадил ее у камина в компании молодых леди и ушел. А без его поддержки она вновь почувствовала себя потерянной. Три молодых леди, среди которых он оставил ее, оказались Ван Рансселирами. Они произнесли несколько холодных фраз, а затем вернулись к обсуждению свадьбы "дорогой Корнелии".

Она сидела, чувствуя себя одинокой и несчастной, пока Томкинс, красный от своей значимости, не объявил Джоанне, что обед готов. И сразу же к Миранде, поклонившись, подошел приятный молодой человек лет двадцати пяти.

— Мисс Уэллс? — произнес он. — Очень рад с вами познакомиться. Меня зовут Герман Ван Рансселир.

Она мило улыбнулась и подала ему руку, мучительно пытаясь представить, о чем могут говорить все эти люди в течение многих часов подряд, и, молясь, чтобы он не понял, что она никогда не бывала в подобном обществе.

— Вы впервые в верховьях реки, не так ли, мисс Уэллс? — начал он. — Надеюсь, вам здесь понравится.

— О да, — ответила она. — Хотя я еще плохо знаю эти места. А вы, наверное, из Олбани?

Херман покачал головой.

— Нет. Я принадлежу к клаверакской ветви Ван Рансселиров.

Он улыбнулся, увидев ее непонимающий взгляд.

— Наверное, все это очень странно для вас. Вон там, по ту сторону стола, сидит Форд Крайло Рансселир из поместья с верховьев реки... из одного из поместий. Мужчина в черном рядом со вдовой Мэри Ливингстон — Стивен Ван Рансселир, нынешний патрун. Молодой человек — его сын Стивен, а вон две их дочери, Корнелия и Катрин. У меня самого семь сестер, но не старайтесь искать здесь всех, потому что приехали только две.

Она улыбнулась.

— Боюсь, я вас плохо понимаю. По-моему, все присутствующие здесь либо Ливингстоны, либо Ван Рансселиры.

— Джентльмен справа от вас не принадлежит ни к тем, ни к другим, — заметил Герман. — И, конечно, его вы знаете.

Миранда незаметно взглянула на грузного мужчину средних лет, который сидел рядом, с серьезным видом поглощая заливного угря, пропитанного бренди. Она покачала головой.

— Но это же знаменитый писатель Фенимор Купер! Он и его жена живут в Куперстауне, а сюда приезжают навещать Шаллеров.

— О, конечно, — торопливо проговорила Миранда, посетовав, что у нее не было времени прочитать "Последнего из могикан", роман, рекомендованный Николасом.

Но когда ей довелось побеседовать с этим мистером Купером, она обнаружила, что он очень неразговорчив. Оказалось, его больше занимают бесчисленные экзотические блюда, приносимые из кухни, чем ее робкие замечания. Это продолжалось до тех пор, пока отчаявшись завязать разговор — Герман был занят беседой с соседом слева — она не упомянула об утреннем столкновении с фермером.

Купер немедленно отложил вилку.

— У Ван Рина были сложности со сбором ренты? — спросил он, причем так сурово, что Миранда даже испугалась.

— Но... да, один раз, — дрогнувшим голосом ответила она.

— Отвратительно! — писатель поднял руку и хлопнул ею по узорчатой скатерти так энергично, что бокалы зазвенели, а Миранда чуть не подпрыгнула. Она не понимала, что заставило этого джентльмена так рассердиться, но вскоре ей удалось это выяснить. Миссис Купер, повернувшись к ней спиной, бесцеремонно вмешалась в разговор на своем конце стола, обратившись к патруну Ван Ранесселиру:

— Эти мерзости распространяются, Стивен. У Ван Рина тоже были проблемы.

Все перестали есть и удивленно подняли головы. На безмятежном лице Стивена Ван Рансселира промелькнула тревога, не столько из-за самих слов писателя, которые уже не были для него новостью, сколько из-за того, что столь неприятная тема была затронута на светском рауте в присутствии дам.

— Мне очень жаль слышать об этом, — ответил он и вновь повернулся к Мэри Ливингстон, сделав какое-то тривиальное замечание о погоде. Благородная леди в белом вдовьем чепце поняла его с полуслова и торопливо ответила в том же легкомысленном тоне.

Но Купера трудно было остановить. Хотя на его собственной земле не существовало арендной системы, он часто сожалел об этом. Он никогда не забывал, что его жена была Деланси из имения Скарсдейл, и кроме того, его склонности и суждения всегда выдавали в нем отъявленного консерватора.

Он с пылом повернулся к Николасу и почти прокричал через головы полудюжины гостей, разделявших их:

— Полагаю, вы знаете, Ван Рин, о Смите Боутоне, этом дешевом докторе, приехавшем из графства Колумбия. Это он побуждает фермеров к неповиновению закону. Бог мой, если бы я был одним из вас, землевладельцев, я бы поймал этого мошенника и вздернул бы на ближайшем дереве!

Николас, хоть и был с ним полностью согласен, тоже счел подобную горячность нарушением благопристойности.

— Без сомнения, вы правы, сэр, хотя я не думаю, что этот человек стоит того, чтобы из-за него волноваться. К тому же закон полностью на нашей стороне. Нам нет нужды прибегать к насилию.

— Вам, может быть, и нет, но не им. Низшие классы всегда упорны и глупы. Они пойдут за каждым, кто посулит им золотые горы. В них отсутствует здравый смысл, от них бесполезно ждать благодарности, потому что они не знают, что это такое. Если вы не начнете действовать, то это сделаю я — буду разить пером вместо дубины.

Мартин Ван Бурен, вытянув свои пухлые ноги, спокойно заметил:

— Сейчас и правда много волнений, но это пройдет, как проходит все в этом лучшем из миров. Ван Рин, я никогда не видел подобных гвоздик, — и он указал на цветочную вазу, установленную на столе. — Ей Богу, да они размером с мою тарелку. Вы обязаны прислать в Линденуолд своего садовника, чтобы он обучил моего.

— С превеликим удовольствием, — ответил Николас, и общество, переведя опасную тему в другое русло, возвратилось к привычным разговорам.

Тем временем гостиные освобождали от мебели, так как подготавливали к балу, поэтому оставив джентльменов с портвейном и ликерами, дамы собирались в Красной комнате или библиотеке. Видя, что Джоанна устроилась именно там, Миранда пошла за двумя юными леди Ван Ренсселирами в Красную комнату.

И сразу же, переступив порог, она почувствовала знакомое проникновение холода, то самое, которое испытала в первый памятный вечер в Драгонвике. Вновь она ощутила неясную тревогу — сначала это был маленький ручеек, но он ширился и становился все сильнее. Она догадалась, что когда придет время, этот ручеек может превратиться в бушующий поток, и тогда она захлебнется в волнах удушающего страха.

Желание Миранды избегнуть этого было до того сильным, что она даже вмешалась в разговор двух леди:

— Разве здесь не ужасно холодно, я хочу сказать, для июля? Может быть, стоит закрыть окно?

Катрин Ван Ренсселир из Форт Крайдо остановилась на середине фразы и уставилась на Миранду. Так же поступила и ее кузина Харриет из Клаверака. Обе молодые женщины были красивыми брюнетками с явным фамильным сходством.

— Я не считаю, что здесь холодно, — сдержанно ответила Харриет. — Скорее, наоборот. И потом, мне кажется, что окна уже закрыты.

— О да, конечно, — пролепетала Миранда, сознавая, что говорит чепуху, но все-таки не в состоянии остановится, так как непонятная тревога стала отступать, как она и надеялась. — Может быть, в других комнатах будет теплее, когда начнутся танцы. Да, конечно, будет теплее, когда мы начнем танцевать.

Миранда с облегчением вздохнула. Неприятное чувство исчезло, и на его место пришло сомнение, действительно ли произошло то, что она ощущала. У нее оставалось впечатление, будто она выставила себя дурочкой из-за пустяка, и ее чувствительная кожа вспыхнула огнем.

Леди обменялись быстрыми взглядами. Девушка была либо очень глупа, либо у нее лихорадка или еще того хуже... неужели она выпила слишком много вина? Придя к единому мнению, обе мисс Ван Ренсселир подошли ближе друг к другу, так что их широкие юбки соприкоснулись.

— Танцы, конечно, приятнее всего, — сказала Катрин, с неопределенной улыбкой глядя на Миранду. Затем, исполнив долг вежливости, она повернулась к кузине и заговорила: — Ты получила приглашение Доунинга на званый вечер на следующую неделю? Думаю, мы поедем, ведь мистер Доунинг так мил и дает такие очаровательные приемы, хотя его происхождение и не... не...

— Да, я понимаю, что ты имеешь в виду, милая, — заметила Харриет, — но, в конце концов, он женился на де Виндт, к тому же у мистера Доунинга прекрасный вкус, и кроме того он талантливый архитектор... Полагаю, мы можем считать его одним из нас. А ты поедешь на бал к Ван Кортландам?

Миранде пришлось замолчать, потому что она не знала никого из тех людей, о которых шла речь, и с минуту она волей неволей слушала их разговор, так как не могла найти предлога, чтобы удалиться. Но почему они не подпускают ее к себе?! Она так хотела быть принятой этими людьми как равная среди равных, а не клевать зернышки на стороне. Наконец, она поднялась наверх в свою комнату, пробормотав извинение, что должна привести себя в порядок, на что обе леди не обратили ни малейшего внимания. Она сразу же подошла к зеркалу и жалобно спросила: