Волчица и пергамент. Том 7

— Наступишь сейчас — поломаешь кости.

Миюри, издав низкое рычание из глубины горла, нахмурилась.

Коул ответил, вымывая пену из густой шерсти раскрасневшейся Миюри, машинально, просто для поддержания разговора. Думал же он о том, что смывать пыль путешествия сродни облупливания яйца. И о том, сколько ещё он сможет заботиться об этой пышной шерсти, когда-нибудь она останется лишь приятным воспоминаем. Он улыбнулся в душе, надеясь, что это время скоро придёт. В этот момент Миюри, уперев подбородок в коленки, вдруг сказала:

— Брат, писать — это, оказывается, очень трудная работа, тебе поэтому пригласили людей, чтобы переписать много книг?

Это случилось в самом начале их совместного путешествия, когда они только-только покинули Ньоххиру и ещё не привыкли быть вдвоём. Коул тогда противостоял Церкви и должен был переписать много копий Священного писания, поэтому ему в помощь прислали трёх человек, занимавшихся переписываем документов. Это позволяло распространить среди людей переведённое на общеупотребительный язык слово Божье, чтобы люди могли противостоять Церкви, познав его.

— Переписать... Переписывание Священных текстов на самом деле это настолько тяжёлый труд, что монахи часто выполняют его в качестве епитимьи при покаянии.

В душе Миюри всё ещё жил сорванец, при слове "покаяние" её хвост резко дёрнулся. Она несколько раз неловко, вероятно, из-за боли, сжала и разжала правую руку, а потом согласно кивнула:

— Книги в книгохранилищах запирают на замки не просто так.

— Это хорошо, когда ты узнаёшь о тяжёлом труде других.

Миюри выслушала наставление Коула и поджала губы, кажется, она собиралась вступить с ним в пререкания.

— Ладно, я сейчас буду смывать. Прикрой уши.

Миюри ненавидела, когда вода попадает в уши, она тут же прижала остроконечные волчьи уши к голове обеими руками. Коул вылил на неё три ведра воды, мыльная пена была смыта.

— Хорошо, мы закончили, — объявил он.

— Помоги мне отжать волосы.

Коул опешил, но маленькая ладонь Миюри снова сжалась и разжалась, показывая, как ей больно, и умоляя помочь. Конечно, он, вздохнув, принялся выкручивать её волосы, и девушка, умевшая ладить с людьми, рассмеялась.

— А, ещё, брат...

— Своим хвостом займись сама. Иначе, думаю, тебе будет щекотно, и вода будет по всему полу.

— Я не о том! Я про того дедушку!

— Про достопочтенного Нордстоуна? Ну, с волосами всё, остальное вытри сама.

Действительно, большую часть воды из волос Коул отжал, после чего взял белое хрустящее льняное полотенце и накрыл им голову Миюри. Она, вероятно, ожидала, что Коул поможет ей вытереться, и недовольно повернулась к нему, но всё же потом стала с шуршанием вытираться.

Коул накрыл голову Миюри полотенцем отчасти для того, чтобы она не могла в этот момент читать по его лицу. Потому что при упоминании Нордстоуна Коул не мог не подумать о той сфере. И он даже не осмелился поделиться с Миюри своими мыслями по этому поводу.

— Сестрица Иления уплыла на одном корабле с ним. И я так по ним скучаю... — произнесла Миюри, не разгадав, что происходило в душе Коула, и в её словах прозвучали нотки одиночества.

Иления, воплощение овцы, стремилась создать страну для не-людей и потому хотела найти новую землю намного сильнее, чем Миюри. Волнения в Рабоне завершились изгнанием старого Нордстоуна, и Иления уплыла на корабле вместе с ним. Старик был связан с женщиной-алхимиком, которая верила в существование новой земли, поэтому Иления поплыла с ним, чтобы разузнать обо всём, прежде чем будет отправлена туда флотилия королевства. Илению можно было назвать первой подругой Миюри с того дня, когда она покинула Ньоххиру, поэтому её ощущение покинутости было неизбежным.

— Какие-то новости могут быть у госпожи Шарон. Насколько я помню, она говорила, что ей с ними будет по пути, так что она поплыла на том же корабле, чтобы вернуться сюда быстрее нас.

— Хм... даже не знаю. Чувствую, она сошлётся на дела или что-то ещё и улетит вперёд.

Шарон, управлявшая детским приютом в Раусборне, была воплощением птицы, что давало ей большую свободу перемещения, чем у других. А так как она была знакома с Иленией намного дольше, чем Коул и Миюри, ей могло быть известно больше о пути девушки-овцы.

Миюри надула порозовевшие от купания в горячей воде губы и произнесла:

— Брат, ты должен пойти к ней и разузнать всё для меня.

Миюри и Шарон злились и нелепо препирались, стоило им только встретиться. По мнению Коула, однако, они хорошо понимали друг друга, и их отношения были неплохими.

— Она нам очень помогла в этом деле, и ты не потеряешь куска мяса [русский аналог — "от тебя не убудет", прим. интерпретатора] , если поблагодаришь её. И заодно, может быть, сделаешь что-нибудь для её монастыря, а?

— Какого!.. — крикнула Миюри с выражением крайнего отвращения на лице.

Испуганный криком щенок обиженно заскулил.

— Рыцарству присущ и дух самопожертвования.

— Ууррг... — низко прорычала Миюри, и щенок недоумённо посмотрел на неё.

Миюри вытянула из лохани ноги и посмотрела в потолок, её плечи ещё оставались по-детски худенькими и острыми.

— Как же так, с тех пор, как я стала рыцарем, у меня не было ни одного красивого момента?

— Истинное рыцарство основано на том, чтобы творить добро шаг за шагом.

Выслушав поучение, Миюри надула щёки, встала и закрутила хвостом. Разумеется, капли полетели Коулу в лицо.

Служанки принесли немного хлеба с мёдом, чтобы умерить недовольство животов гостей до ужина. Миюри, перекусив, прикорнула. Кажется, плаванье на корабле, во время которого она любовалась живописными берегами, всё же утомило её. Несомненно, будет лучше, если Миюри, вернувшись, наконец, в Раусборн, послушно поспит, чем начнёт сломя голову взбудоражено бегать по городу.

Коул мечтал отоспаться в мягкой постели, но, похоже, долгое вылёживание на палубе сыграло свою роль, и, вопреки ожиданию, в сон его не клонило.

Солнце стояло ещё высоко, и Хайленд, отправившаяся ко двору обсуждать политические вопросы, должна была вернуться нескоро. Коул ещё на корабле решил, как ей доложить о случившемся. А пока он мог бы действительно навестить Шарон, вопреки тому, что он говорил Миюри, навестить и узнать, куда направилась Иления, возможно, ему удалось бы удивить Миюри какими-то сведениями. Кроме того, Коул хотел узнать о ситуации со старым Нордстоуном ещё от кого-то, помимо Миюри. Помимо остального, его интересовало, не уплыл ли старый землевладелец, пока Коул не мог встать с постели, чтобы избежать расспросов о предназначении сферы.

Коул осторожно погладил по голове громко сопевшую Миюри, поправил сползшее одеяло, немного поиграл с прибежавшим щенком и написал на вощёной табличке, что идёт к Шарон. Выходя из комнаты, он сказал проходившему мимо слуге, что пройдётся, по лицу слуги можно было подумать, что он плохо расслышал, но в итоге слуга почтительно проводил Коула до выхода.

Собственный детский приют Шарон размещался в особенно запутанной части Раусборна. Коул обычно полагался на чутьё Миюри, когда надо было отыскать путь, и опасался, что не сможет сам пройти к цели. К счастью, ему встретилось несколько местных жителей, которые его помнили, они охотно указали, как пройти.

Всё же Коул успокоился только тогда, когда увидел массивную железную дверь со смотровым окошком. Несколько голубей следили за ним с крыши. Все птицы Раусборна подчинялись Шарон, воплощению орлицы. Четыре к одному, что она уже знала, что идёт Коул, причём в одиночку, известно ей было, скорее всего, и то, что Миюри поймала альбатроса на корабле. В общем, окошко открылось прежде, чем Коул успел постучаться.

— Что-то случилось с этой глупой собакой? — поинтересовалась Шарон, не успев даже поздороваться, кажется, у них действительно неплохие отношения.

— Она разоспалась у нас в комнате. Мы только-только сошли с корабля, должно быть, она очень устала от путешествия на корабле.

— А ты в хорошем состоянии, — слегка фыркнула Шарон, закрывая смотровое окошко и открывая дверь. — Этот юноша Кларк очень бы хотел увидеться с тобой, но сейчас он не может.

Проходя в дверь, Коул ощутил запах кислого молока, обычный для мест, где живёт много маленьких детей. Это невольно напомнило ему о детстве Миюри. Он задался вопросом, заняты ли сейчас дети работой, или они сейчас спали, как Миюри.

— Он занят на строительстве монастыря?

Коул познакомился с Шарон, когда волнения, вызванные противоборством гильдии сборщиков налогов, которую она возглавляла, и торговцев из дальних стран, подходили к кульминации. Кларк, молодой священник, бывший на несколько лет моложе Коула, являлся помощником Шарон в приюте и служил посредником между ней и собором Раусборна. В ходе разрешения ситуации Кларк получил важную привилегию — разрешение на строительство монастыря с правом быть его настоятелем — и вместе с Шарон приступил к его возведению. Ему было чуждо высокомерие, он продолжал неустанно работать на благо этого монастыря.

— Он разбирается с тамошними развалинами, чтобы создать из них монастырь. За это время он стал сильным.

— Сейчас мы, похоже, должны быть немного свободнее и сможем ему помочь.

Лёгкое удивление отразилось на лице Шарон, потом она кисло улыбнулась:

— Что ж, вряд ли ты уступишь прежнему Кларку, верно?

Миюри тоже сравнивала Коула с Кларком, имея в виду предпочтение работать пером, а не заниматься тяжёлым трудом.

— Но если бы выбирала я, — продолжила Шарон, — то предпочла бы использовать твоё имя для решения проблем с деньгами.

— С деньгами? Но это не по моей...

Шарон с Кларком имели разрешение от собора и поддержка Хайленд, члена королевской семьи, а также деньги, предоставленные Ив, разве этого мало? Уловив эти мысли, Шарон вздохнула и произнесла тоном, с каким разговаривают с несмышлеными подчинёнными:

— Никаких денег не хватит. Хотя Хайленд и передала нам дом, в котором прежде жили аристократы, но это настоящие развалины и, пока с ними немного не разобрались, их нельзя было использовать. Мне столько головной боли доставило найти средства только для оформления. Или ты считаешь, что достаточно отремонтировать здание и положить Святое писание на алтарь, чтобы открыть монастырь? Прежде я собирала налоги и насмотрелась достаточно плохого, чтобы моя голова была сейчас набита плохими мыслями.

При виде гнева, полыхавшего в глазах Шарон, Коул невольно втянул голову. Он вспомнил, как Миюри кружила в поисках необходимых для монастыря материалов, сверяясь со списком умопомрачительной длины. Он понятие не имел, во что может обойтись ремонт дома, который выглядит, как развалины, и сколько потребуется, чтобы его поддерживать в надлежащем состоянии. Присмотревшись, он заметил тёмные пятна под глазами Шарон и её перепачканные чернилами руки. Ему несложно было представить, как она каждый вечер, уложив детей спать, садится за стол и, щурясь при свете сальной свечи, пытается составляет перечень работ, необходимых для открытия монастыря и детского приюта при нём. Неудивительно, что она была раздражена до глубины души, когда к ней обратились за помощью в деле с Нордстоунами. И то же время она, погружённая по горло в свои насущные проблемы, выкроила время, чтобы помочь Коулу с Миюри разобраться с теми событиями, проявив себя добрым, справедливым человеком.

— Будут нас святые мощи, к нам повалят бесконечные толпы паломников, у монастыря с деньгами не будет затруднений, — произнесла Шарон и посмотрела на Коула.

Это был не взгляд друга, так пастух смотрит на овцу, оценивая, насколько отросла шерсть. Нет, скорее, так смотрела Миюри, когда кричала, что ей нужны кости святого, чтобы сделать легендарный меч.

Сейчас Коула называли Предрассветным кардиналом, пусть это не может сравниться со святыми реликвиями, но, вероятно, его звание смогло бы привлечь немало людей. Скажем, сейчас он мог только пообещать переписанное им Священное писание, может быть, было бы лучше дать что-то, что имело бы признаки святой реликвии. Поделиться своими зубами или костями — это вряд ли, а вот одеждой — проблем не было бы.

Шарон серьёзно обдумала соображения Коула, потом пожала плечами и сказала:

— Забудь. Если я воспользуюсь тобой, я стану противна этой глупой собаке.

— Я... это... — замялся Коул, будучи не в силах опровергнуть последнее.

— И у Хайленд просить деньги не слишком хорошо, вот уж воистину головная боль.

Коула это удивило.

— Я сам могу попросить за тебя досточтимую принцессу Хайленд.

Слова Коула вызвали у Шарон неловкую улыбку.

— Я знаю, и она не откажет. Вот почему я этого не хочу, — она вздохнула и приложила ладонь к груди. — Она добрая аристократка. В этом мире, полном себялюбивых подобий людей, сможет ли земля, которой управляет добрый хозяин, приносить доход?

Коул, конечно, не мог представить себе, чтобы Хайленд обложила народ обременительным побором. Что будет, если Шарон попросит её о помощи?

— Она наверняка выжмет деньги у людей, даже если придётся выжимать последнее...

Шарон с силой пожала плечами.

— Небезопасно щедро жертвовать монастырю во время противостояния Церкви и королевства, разве нет? Так что перечень возможностей ограничен.

И Коул тоже быстро прикинул, что ещё оставалось.

— Госпожа Ив, конечно, захотела бы переговорить с тобой.

К тому же Ив уже внесла немалый вклад в создание монастыря. Однако лоб Шарон не разгладился.

— Конечно, она захотела бы переговорить со мной, но — небеса! — этот человек напоминает ворону, ожидающуюся, когда прервётся дыхание её жертвы. При мысли одолжить у неё денег, когда я не знаю, во сколько крат выльется погашение, голова у меня болит уже смертельно.

Коул думал про Ив не так плохо, возможно, из-за её доброго к нему отношения, когда он был ребёнком.

— Кроме того, для неё опасно давать монастырю в долг, потому что монастырь может не продержаться, и тогда всё, что она уже дала и ещё даст, пойдёт прахом. Если была бы настоятельная необходимость, можно было бы постараться отследить ход её торговых действий. Там отыскалось бы немало грязи, которая могла бы быть оплачена, чтобы её покрыть.

Шарон была настоящей сборщицей налогов.

— Это выше моих сил. Бог слишком любит испытывать людей. Так, ладно, как твои дела, ты же пришёл поговорить?

Под пристальным взглядом усталых глаз Шарон Коул невольно выпрямил спину.

— А, да, я просто... просто... — замялся Коул, он чувствовал, что странно и глупо задавать свой вопрос после разговора о реальных денежных проблемах, но не задать было бы ещё более странно. — В общем, я хотел узнать, как там дела у достопочтенного Нордстоуна и госпожи Илении.

Шарон, зачерпнув воды из бочки, презрительно усмехнулась:

— Кажется, ты слишком часто гладишь эту глупую собаку, не находишь?

Оправдываться Коулу было нечем.

— И опять же, с чего она так любит Илению? Потому что она пахнет овцой?

Действительно, при каждой встрече Миюри тепло обнималась с Иленией.