Попадос-3. Главное, выбить танки. Часть 2

— Ясно, — только и ответил полковник, — Прослежу. Но вот можно я хотя бы возьму артиллеристов из числа наших пленных, ну тех, что отбили в лагере.

— В каком таком лагере? — удивился в ответ Власов. На что Матыш начал объяснять, наябедничав на начальника особого отдела корпуса:

— Тут недалеко, товарищ генерал-майор, на территории хмелеварни, немцы организовали концентрационный лагерь для военнопленных. Там несколько тысяч человек бывших военнопленных. Я, было, сунулся туда, отобрать артиллеристов, в дивизию, но старший лейтенант НКВД Гончаров меня выпроводил. Заявив, что сначала, с освобождёнными пленными, разберётся он. Решив куда их.

— Решать, куда их направить, буду я, — сурово проговорил в ответ Власов, — И где говоришь находиться этот лагерь? Похоже мне нужно срочно туда. У меня в корпуса народу не хватает, а тут несколько тысяч человек прохлаждается. Ожидая, когда товарищ старший лейтенант с ними разберётся. Поторопить треба.

4

Бывший лагерь военнопленных встретил генерал-майора, оградкой из колючей проволоки, вокруг нескольких зданий. Причём за этой проволокой продолжали находиться несколько тысяч человек. Причём среди них Власов заметил и несколько женщин, в красноармейской форме, и большое количество людей в гражданской одежде. Которых было приблизительно треть, от общего количества тех, кто находился за колючей проволокой. Под охраной, находившихся по эту сторону, вооружённых красноармейцев. Из комендантского взвода при штабе корпуса. Которыми командовал, уже знакомый комкору, сержант НКВД, из особого отдела штаба. И тут Власов вспомнил, что немцы объявляли военнопленными, не только военнослужащих. Но и вообще всех лиц призывного возраста на захваченной ими территории. А также всех представителей органов власти, железнодорожников, членов экипажей гражданских судов и самолётов. Да и вообще всех, кто им мог не понравиться. Чем и определялось расхождение в данных по военнопленным в подсчётах СССР и гитлеровской Германии. И многие, кто в Германии, проходил, как военнопленный, у нас считался угнанным в Германию. Ну а ещё генерал-майор заметил висевших, на деревьях внутри лагеря, повешенных. Которых почему-то не вынимали из петель. И кивнув головой, на повешенных, Власов приказал сержанту:

— Это что за безобразие? Снять немедленно!

— Товарищ генерал-майор, товарищ старший лейтенант сказал не трогать. Это жертвы самоуправства бывших пленных. Они, их сами, при освобождении, и повесили. Тут в какой-то момент нейтральная зона оказалась. Наши немецкую охрану отогнали. Но сразу не удержались и отошли. А немцы назад не вернулись. Ну и они постарались. И товарищ старший лейтенант НКВД приказал пока не разберётся, не снимать.

— Понятно, товарищ сержант, — кивнул головой комкор, — Значит так, не надо пугать гражданское население. Мы чай не белогвардейцы[4], что бы у нас люди висели. Снимай. С товарищем старшим лейтенантом я сам разберусь. Он кстати где?

— В канцелярии лагеря, товарищ генерал-майор, — кивнул сержант на обычную хату, окружённую ещё одним рядом колючей проволоки, и находящуюся недалеко от какого-то дощатого сарая, в открытых воротах которого, виднелось какое-то оборудование. И где, как понял командир корпуса, и содержались было военнопленные. И Власов направился туда.

Обнаружив в кабинете начальника лагеря, за его рабочим столом и на его стуле старшего лейтенанта НКВД Гончарова, с папкой в руке, которую он изучал. И перед которым, на табуретке, сидел, какой-то красноармеец. Без ремня, без звёздочки на пилотке. В порванной, распаханной, грязной шинели. И что-то писал. И увидев вошедшего, красноармеец поспешил вскочить на ноги и произнёс:

— Красноармеец Сидоров, сто двадцать четвёртая стрелковая дивизия, гражданин генерал-майор.

Командир корпуса поднёс руку к каске и произнёс:

— Понятно, понятно товарищ красноармеец, похоже, немцы собирают в этот лагерь всех, кого в округе поймают. И садитесь, товарищ, нам с товарищем старшим лейтенантом поговорить надо.

И подойдя к столу и упираясь в него руками, смотря на Гончарова, Власов произнёс:

— Старлей, мне эти люди уже сегодня на позиции нужны. Они нам, как минимум сутки, удержаться позволят. Поэтому, прошу, не тяни резину. Проверил и быстренько в строй. Причём, так, чтобы в каждой роте, батарее, оказались освобождённые. Пусть расскажут, и про немцев, и про их отношение к нам. Но смотри, чтобы значит, стрелков, к стрелкам, артиллеристов, к артиллеристам, танкистов, к танкистам. И я там заметил даже голубые петлицы. Их направь в эскадрилью. И что бы сегодня к вечеру, со всеми нашими, разобрался. С теми, кто подозрение вызовет, можешь и завтра поработать.

— Товарищ генерал-майор, там почти четыре тысячи человек, я, один, за день, не успею всех прогнать, — взмолился Гончаров, — А тут ещё с их самоуправством разобраться надо. Люди то погибли. А надо было, что бы всё по закону произошло. Как я теперь дело закрою.

— Так, товарищ старший лейтенант, как я понял, судя по этому делу, что перед тобой, немецкую канцелярию вы взяли? И это его дело? — продолжая смотреть на НКВДшника, и чуть склонив голову в сторону Сидорова, произнёс Власов. Получив в ответ, от старшего лейтенанта:

— Да, товарищ генерал-майор, всю лагерную канцелярию мы захватили. И это его дело, красноармейца Сидорова.

Власов отвернул обложку папки к себе и, увидев на ней косую красную полосу, проговорил, указывая на полосу:

— Вот сразу видно, что человек наш, на сотрудничество с немцами не шёл. Отбираешь таких, плюс я видел несколько зелёных фуражек пограничников и белых милиционеров, среди пленных, быстренько их проверяешь. И пусть они у тебя других проверяют. Причём не спрашивают каждого о нём лично, а интересуются что тот, о других, сказать может. Где они слабину дали. И уже совместно с особыми отделами дивизий, что тут, возле Дубно, есть и работаешь, — при этих словах Власова, Говоров усмехнулся, как бы давая понять, что не надо учить учёного, а комкор продолжил, — А ты, быстро отбираешь дела тех, кто пошёл на сотрудничество, с немцами. И трясёшь уже их, с толком, с делом, с расстановкой, но уже завтра. Они твои. А по поводу этих бойцов, которых я жду, уже сегодня вечером, на позициях, я скажу так. Пишешь, что когда оказались на нейтральной территории, то установили советскую власть. А она у нас и судебная, и законодательная, и исполнительная, да и народная, в одном лице. И её установив то они и постановили, применить к явным предателям высшую меру социальной защиты. Ну и тут же это постановление и привели в исполнение. Причём теми методами, что имелось в наличии. Благо, что комиссар, уже проводит с ними беседу, что бы они прониклись глубиной своего деградированные. И больше так не делали.

Гончаров посмотрел в окно, где бригадный комиссар, уже организовал митинг, среди бывших военнопленных, потёр лицо и произнёс:

— Глубиной чего прониклись, товарищ генерал-майор?

— Глубиной своего морального падения, товарищ старший лейтенант НКВД. И да заметьте, какой хороший пример, когда НКВД не успевает начать выполнение своих задач, слегка опоздав. Народ сам знает, кто и что заслужил[5].

Старший лейтенант снова недовольно посмотрел на генерал-майора и проговорил:

— Всё должно быть по закону, товарищ генерал-майор. Но хорошо, я попробую озвучить прокурору корпуса вашу версию. И не уверен, что он её поддержит.

— Тогда так и скажи, что иную версию событий я не подпишу, — пожал плечами Власов, — А что бы самому расследование провести ему придётся лично, по передовым позициям, лазить. Допросы проводить, — усмехнулся в ответ комкор. Гончаров кивнул, взял у Сидорова, лист, на котором тот писал, разорвал его, бросив бумажки в корзину, рядом со столом, положил перед ним чистый лист и, посмотрев на командира корпуса, произнёс:

— Так значит вы, товарищ генерал-майор, разрешаете мне усилить особый отдел, бойцами погранвойск и работниками милиции? И не боитесь, что такой компромат на вас будет?

Власов усмехнулся, опустил голову и, морщась, ответил:

— Ну в условиях войны, это такая ерунда, старлей, особенно по сравнению с мировой революцией. Вот выберемся от сюда, тогда и будем думать, что компромат, а что не доказуемо, так как бумаг нет. Работай, Гончаров, мне эти люди нужны. И не забудь их покормить. Да и форму сменить. А по поводу милиционеров и пограничников, то я ещё подумываю и товарища бригадного комиссара поднапрячь, созданием истребительных батальонов. Из местных добровольцев. И озадачить их охраной тыла. Туда, на усиление, пограничников и милиционеров и направить. А ты с ними плотно сотрудничать будешь. И в корзине, для бумаг, что-то полезное может оказаться. От старых хозяев оставшееся.

Гончаров кивнул в знак согласия и проговорил, что да, по сравнению с мировой революцией, это может и показаться не важным, но это не так, бдительность нужна. И что он обязательно покормит людей, и всем положенным, из формы, и снаряжение, их обеспечит. Кто проверку пройдёт. Добавив, что не надо учить, учёного. И бумаги в корзине он уже проверил. Власов в ответ поднёс руку к околышу фуражки и направился на выход, услышав сзади:

— Так, гражданин Сидоров, пиши всё по новой.

— А что писать то, гражданин старший лейтенант НКВД?

— Пиши все, что про всех предателей знаешь.

Заставив Власова усмехнуться, и подумал, "ну совсем как в анекдоте, про всех оперу пишу, опер сказал про всех писать[6] ", но вслух произнес, уже из-за двери:

— И про тех, кто вёл себя особо достойно в плену, тоже напишите, товарищ красноармеец. Что бы у товарища старшего лейтенанта имелась возможность, как можно быстрее работать.

5

В общем, когда Власов попал непосредственно в город, то солнце уже высоко поднялось над горизонтом, а вокруг города вовсю стали разгораться бои. Но при этом, боевые действия, стали стихать в самом городе Дубно. И к тому моменту, когда передвижной командно-наблюдательный пункт командира четвёртого мехкорпуса остановился на главной улице города, то, по сути, боевые действия непосредственно в городе продолжались только в трёх точках. Во-первых, в подземелье замка Острожских. Во-вторых, на территории двух бывших монастырей, в северной части города, где противник удерживал женскую обитель на берегу Иквы и находившийся за ним, на бывшем острове, а теперь находящийся на возвышенности, среди заболоченной, и заливаемой, при разливе реки, низине, православный мужской монастырь. Ну а третьей точкой немецкой обороны в Дубно стала Луцкая брама, переоборудованная в трёхэтажный жилой дом, бывшая воротная башня города, которая имела толстые каменные стены. Что и позволяло небольшому немецкому подразделению продолжать оборону этого бывшего крепостного сооружения. Единственной сохранившейся части крепостной стены. Но тут, на центральной площади города, боевые действия уже стихли.

И именно на этой площади оказались сконцентрирована, брошенная немцами в городской черте, военная техника. В том числе и имелось несколько батарей тяжёлых немецких орудий. Что остались на площади в различной степени боеготовности, начиная как в транспортном положении, будучи даже присоединёнными к тягачам, так и уже развёрнутые в боевом положении. Тут же находилось и большое количество немецкой автомобильной техники. Так что, увидев эту панораму, кинооператоры, во главе с Ковальчуком, тут же стали использовать эти трофеи в качестве натуры, для документальных кинематографических съёмок. Используя для проведения киносъёмок, в качестве статистов, и несколько сотен пленных немецких солдат. Возле этих пленных Власов и приказал остановиться. И выйдя из бронеавтомобиля, комкор обратил внимание, что многие немецкие солдаты, которых снимали, на фоне реющего красного флага над городским советом и груды уничтоженной, и трофейной немецкой техники, были в бинтах. И поэтому генерал-майор поинтересовался, где взяли такое количество раненых солдат противника. На что Ковальчук честно признался, что в немецком госпитале, размещённом рядом со зданием горсовета, в одном из бывших зданий мужского католического монастыря бернандинцев. Власов собрался было направиться туда, но его внимание привлёк его крестник.

На центральную площадь Дубно выехал именной Т-35. С отметинами от попаданий вражеских пуль и снарядов на броне, с пробоинами в бортовых экранах, но с надписью с двух сторон, от красной звезды, "Иосиф Сталин". Которую повторяли начищенные, до блеска, бронзовые буквы на подбашенной коробке. И над этой машиной, следующей головной, в колонне себе подобных, на новые позиции, реял красный флаг. Возвышающийся из открытого командирского люка главной башни. И в этом люке виднелся командир машины, возле которого, упираясь сошками в броню крыши башни, стоял, превращённый в зенитный, один из пулемётов танка. И рядом, с которым, виднелась голова ещё одного члена экипажа, который всё время вертел головой, наблюдая за воздушной обстановкой. А на броне кормовых башен сидело четверо десантников, которые так же следили за окружающий танк обстановкой. Двое из них сжимали самозарядные винтовки. У одного в руках был ещё один танковый пулемёт, оборудованный сошками и выдвижным прикладом. А четвёртый десантник сжимал в руках немецкий пистолет-пулемёт.

И увидев эту картину, кинооператоры тут же прекратили съёмки немецких пленных, а бегом переместились на край площади, что бы кадр попали и проходившие площадь танки. Силуэты, которых были знакомы всем по довоенным парадам. Успев снять, на киноплёнку, и тот момент, когда головной так проходил мимо командира корпуса, отдавшего честь, ставшему боевым, знамени. Запечатлев на кинопленке, как поднеся, в ответ, к шлемофону руку, командир машины проплывает, под знаменем, мимо отдающих честь старших командиров. Стоявших на фоне трофейной технике и военнопленных. И как потом танк поворачивает, по переулку, в сторону городской синагоги, чтобы занять позицию на берегу реки. А ещё два танка, этого типа, прошли дальше. В общем, кинооператорам удалось снять кадры, которые потом стали широко известны. И часто повторяемы. Ну а пока Власов приказав адъютанту найти в этом скопище трофеев приличный немецкий легковой автомобиль, три трофейных пистолета, один из них обязательно чешского производства, бутылку коньяка, причём обязательно запечатанную и в коробке, в идеале деревянной, и целую головку французского сыра. Добавив, что если будут хорошие немецкие бинокли, то их тоже следует взять. При этом внимание командира корпуса привлек зарядный ящик-прицеп, с боезапасом, прицепленный к установленной, на разбитом тягаче, немецкой мелкокалиберной зенитки. При этом на зарядном ящике, в специальных решётчатых нишах, стояло несколько немецких двадцатилитровых канистр. И найдя среди них пару пустых Власов приказал доставить их старшему лейтенанту НКВД Гончарову. С пожеланием обратить особое внимание на эти канистры[7]. Заодно приказав разобрать водителям транспортных средств, в составе его командно-наблюдательного пункта, наполненные канистры, для использования на своих машинах. А после сам направился в сторону, где как ему сказали находиться немецкий госпиталь. По дороге объясняя комиссару корпуса, что он только хочет организовать подарок в штаб фронта.