Аромат лимонной мяты. Книга вторая

Слабые эманации смерти ощущались везде, видимо, призрак развлекался по полной программе, ни в чем себе не отказывая, но сильнее всего тянуло как раз из запертых комнат.

Не особо задумываясь над вопросами морали и этики, Мелисса взмахнула рукой и одна из запертых дверей отворилась.

Сделав шаг вперед, девочка замерла на пороге, завороженно уставившись на дагеротипы и фотографии конца прошлого — середины нынешнего века, развешанные и расставленные по всей комнате. А в углу кучей валялись пыльные фотоальбомы: в кожаных переплетах, в картонных, с золотым тиснением, с серебряным...

Спустя несколько минут Мелисса уже сидела на полу по-турецки, положив посох на колени, и, закусив губу почти до крови, перелистывала пожелтевшие от времени страницы с наклеенными на них черно-белыми хрупкими снимками. Впервые в жизни она видела людей, про которых могла определенно сказать: 'Мы — кровные родственники!'

Нет, разумеется, она помнила Лили и знала Петунию, но похожа на них никогда не была. А здесь фамильное сходство было очевидно даже без подтверждающих документов и генетического анализа. Оно было просто написано на лице.

Незнакомые мужчины, женщины, дети и старики так же, как она сама, щурились, похоже улыбались и привычно морщились. А ее лицо оказалось почти идентичной копией юной Мэри Риддл, которая серьезно смотрела на девочку со своей свадебной фотографии, датированной мартом 1903 года, и ее не менее юного сына, красавчика с темными волнистыми волосами, улыбающегося со снимка, на обороте которого химическим карандашом было выведено: 'Том Риддл, 20 лет'. Отличались только глаза: цветом. Глаза Риддлов были светлыми.

— Может, серые? — задумчиво пробормотала девочка себе под нос.

— Голубые, — раздался сзади чопорный голос, который через мгновение перешел в оглушительный крик. — Это моя комната! Это мои вещи! Это мой дом! Во-он!

Не меняя позы, Мелисса, чуть приподняв ноги и уперевшись руками в пол, развернулась и с любопытством уставилась на давно ожидаемое привидение. В принципе, она и в спальню-то эту вломилась, чтобы призрак, явно защищающий свой ареал обитания, проявил себя во всей красе. Хотя, надо признать, вломилась удачно: в противном случае, вряд ли бы ей когда-нибудь выпала возможность полюбоваться семейными фотографиями.

Сейчас перед Мелиссой зависло разъяренное привидение женщины лет шестидесяти, в длинном платье, с ниткой жемчуга на шее и высокой строгой прической. Прозрачная дама, с каждой секундой увеличивающаяся в размерах, достаточно злобно смотрела на девочку, видимо, ожидая, что та завизжит от ужаса и, путаясь в собственных ногах, бросится наутек. Однако ее ожидания не оправдались. Мелисса приветливо помахала привидению рукой и радостно поинтересовалась:

— Как жизнь? Что нового?

Разумеется, это была провокация. Вопросы о жизни и новостях для давно умершего существа были форменной красной тряпкой. Призрачная дама не разочаровала: мгновенно уменьшившись и уплотнившись, она метнулась к девочке, явно намереваясь прошить ее тело насквозь. Впрочем, именно это Мелиссе и было нужно. Вряд ли агрессивная леди позволила бы наложить на себя диагностические заклинания, поэтому, чтобы определить, была ли ее смерть естественной или насильственной, обычной или от магических причин, такой импровизированный экспресс-тест был просто необходим.

Призрак серебристым метеором пронесся сквозь тело Мелиссы, и девочка настороженно прислушалась к себе. Никаких неприятных ощущений ни в сердце, ни в желудке, ни в легких. Значит, ни инфаркта, ни отравления, ни утопления, ни удушения, ни, тем более, огнестрела — ничего этого не было. Девочка ощутила лишь краткое холодное оцепенение и, как ни странно, легкую эйфорию. Дама умерла легко, быстро, безболезненно и... абсолютно здоровой.

— Авада? — потрясенно прошептала Мелисса, мгновенно вскакивая на ноги и резким движением посоха окружая растерявшееся отсутствием обычной реакции на свои действия привидение магической сетью.

Какое-то время призрак пытался прорвать контур, бросаясь то в одну, то в другую сторону, но каждый раз, обжигаясь и шипя от боли, возвращался в центр ловушки. Когда привидение успокоилось, девочка поинтересовалась:

— С кем имею честь?

Женщина метнула в нее грозный взгляд и скрестила руки на груди:

— Миссис Мэри Риддл. Хозяйка этого дома.

— Вот эта Мэри Риддл? — Мелисса кивнула на валяющийся на полу свадебный альбом начала века.

— Разве это не очевидно? — высокомерно хмыкнула призрачная леди, а потом, вероятно, вспомнив о манерах, которыми обладала при жизни, показала рукой на стоящий рядом с кроватью пуфик и предложила. — Присаживайтесь, юная леди. И представьтесь, будьте любезны.

— Мелисса Эванс, — удовлетворила ее просьбу девочка и, устраиваясь на пуфике поудобнее, еще раз уточнила. — Та самая Мэри Риддл, которая сунула Меропе Гонт двадцатку на аборт?

— Лучше бы я своими руками придушила эту неблагодарную уродливую тварь, разрушившую нашу жизнь! — мгновенно вызверилась прозрачная дама.

'Ну и норов! Если учесть, что у призраков все черты характера несколько блекнут, представляю себе, какого жара она могла дать при жизни!' — подумала Мелисса, а вслух поинтересовалась:

— Что, правда, такая уродливая?

Честно говоря, этот вопрос ее действительно занимал: из потускневших детских воспоминаний Фрэнка сложно было составить определенное мнение о реальной внешности Меропы Гонт. Миссис Риддл сначала опешила, словно бы удивляясь, что кто-то вообще может сомневаться в ее экспертной оценке, а потом кивнула головой в сторону большой кровати под балдахином.

— Левая тумбочка. Верхний ящик.

В указанном месте оказалась еще одна фотография. На ней ослепительно улыбающийся Том Риддл влюбленными глазами с обожанием смотрел на худенькую, почти прозрачную черноволосую и черноглазую девушку в белом платье в пол. На обороте летящим наклонным почерком было написано: 'Лондон, 1-е августа 1926 года. Счастливейший день! День свадьбы с моей ненаглядной Меропой. Мама, порадуйся же за нас и благослови!'

Что касается невесты, то она тоже старательно улыбалась в объектив и изо всех сил изображала счастье. Но ее лицо... Это было лицо приговоренного: пустые глаза, деланная невозмутимость и тревожное ежесекундное ожидание конца. Такие лица Мелисса видела у смертельно больных маглов, к которым она приходила с Северусом и Фенриром. Видимо, ничего хорошего от этого брака Меропа не ждала, а действовала из каких-то неизвестных соображений. Однако и уродиной она определенно не была. У нее были тонкие правильные черты, изящная шея, красивые длинные пальцы и шикарные волосы. Если бы не косоглазие, которое напрочь убивало всю прелесть ее лица, ее, пожалуй, можно было бы назвать привлекательной. Но когда один глаз юной леди смотрит на собеседника, а другой в Африку, говорить о красоте весьма и весьма сложно.

— А глаза у бабушки действительно потрясающие. Особенно левый, — пробормотала Мелисса и, глубоко вздохнув, воскликнула. — Господи, ну и семейка у меня! В анамнезе ни одной просто влюбленной друг в друга пары. Сплошной секс до брака, залеты и брошенные дети. Успокойте меня, а! Скажите, что хотя бы у вас с прадедом все было нормально!

— Ты! Ты отродье отродья отродья, что убило меня?! — свистящим шепотом прошипела неожиданно разучившаяся говорить на правильном английском миссис Риддл.

— Отродье отродья отродья? Бр-р-р, — девочка потрясла головой. — Мозголомная фраза. Если вы о грохнувшем вас Морфине Гонте, — кстати, я его уже почти понимаю! — то он мой дядя. Или двоюродный дед? Слушайте, как правильно? Все время путаюсь в этих степенях родства!

— Нет! Ты — дочь сына этой твари? — призрачная дама яростно ткнула пальцем в контур магической сети, указывая на фотографию в руках Мелиссы, и, зашипев от боли, отдернула его.

— Вас троих убил не Морфин, а мой вездесущий папенька? — мгновенно вскинулась Мелисса, улавливая главное. — Подождите, а как он ухитрился не получить метку предателя крови за отцеубийство?

* * *

В августе 1943 года на ужин в особняк на холме пожаловали незваные гости. Впрочем, один из визитеров, а именно Морфин Гонт, кажется, даже не понял, что куда-то явился, а тем более без спроса, так как просто стоял с отсутствующим взглядом и что-то шипел себе под нос, а второй — Том Риддл — незваным себя отнюдь не считал. Напротив, учитывая довольно близкую степень родства с семейством Риддл, предполагал, что хотя бы на элементарную вежливость и чашку чая рассчитывать сможет.

Однако мистер Том Риддл-старший даже не отвлекся от интереснейшей передовицы в вечерней 'Таймс', хмыкнув лишь, что нужно вызвать констебля. Тридцатишестилетний мистер Том Риддл, в данном случае уже средний, медленно и с чувством пилил бифштекс серебряным ножичком и делал вид, что в столовой, кроме него и его родителей, вообще никого нет. Хотя отца в его стремлении привлечь полицию и поддержал. А вот Мэри Риддл, неожиданно почувствовавшая опасность как для любимого сына, так и с грехом пополам собранной из кусков репутации семьи, была категорически против огласки, поэтому кинулась на амбразуру со всем пылом. Она не поленилась встать, сходить в кабинет супруга и предъявить незваным гостям заключение суда, датированное январем 1927 года.

В этом документе черным по белому было написано, что брак между Томом Риддлом и Меропой Гонт аннулируется, так как, во-первых, был заключен под принуждением. А во-вторых, мисс Гонт была беременна от другого мужчины(4), некоего Уильяма Эверетина, 1876 года рождения, письменное заявление которого прилагалось.

Миссис Риддл с чувством прочитала документ вслух, попутно в непарламентских выражениях комментируя, что именно она думает обо всей этой ситуации, о Гонтах и о самозваном внуке. После чего, величественным движением указав визитерам на дверь, она вернулась за стол, бросила на колени ослепительно белую салфетку и... вдруг поняла, что не может пошевелить и пальцем.

С трудом скосив глаза на мужа и сына, Мэри осознала, что они оказались в том же положении. А новоявленный внучок с фирменной мерзкой гонтовской ухмылкой, так дисгармонирующей с красивым риддловским лицом, стоял перед ними, крутя в пальцах изящную темную палочку.

— Еще сегодня утром я даже не знал, что вы живете в Литтл Хэнглтоне, — нарушил он молчание. — Этот визит был чистой воды экспромтом. Мне захотелось понять, почему все сложилось именно так, а не иначе. Почему я при живом отце...

Тут миссис Риддл не сдержалась и попыталась высказать свои возражения, но звук, с трудом сорвавшийся с непослушных губ, был не громче комариного писка. Юноша посмотрел на нее и рявкнул:

— Можешь подтереться своими бумажками, старая ты сволочь. У меня на лбу сто двадцатым кеглем написано, что появлением на свет я обязан вот этому куску дерьма, — и, махнув рукой в сторону ее парализованного сына, он повторил срывающимся от еле сдерживаемой злобы голосом. — Почему я при живом отце вырос в приюте? Почему я лет с шести вынужден был защищать свою красивую задницу от всякого рода высокопоставленных приютских благотворителей(5)? Почему я летом пашу на двух работах, чтобы заработать себе на приличные тряпки и на пожрать? Почему я четвертый год выживаю под бомбами в Лондоне, когда здесь, в провинции, у меня, оказывается, есть живущие в свое удовольствие и жрущие в три горла родственнички? И знаете, хрен бы у меня получилось и вырасти, и защититься, и выжить, если бы я не мог, например, вот так...

Он резко рубанул ребром ладони по воздуху, и миссис Риддл почувствовала себя так, словно ее огрели невидимой плетью. Еще удар. И еще. Судя по тихим стонам, срывавшимся с оцепеневших губ ее мужа и сына, они испытывали те же ощущения, что и она.

— И наконец, главный вопрос, — Том остановил экзекуцию так же неожиданно, как и начал. — Что мне теперь с вами делать?

Какое-то время он напряженно думал, а потом усмехнулся:

— Ну, что ж... Мене, текел(6), господа маглы!

* * *

— И что же он сделал? — подалась вперед Мелисса.

А сделал Том Риддл буквально следующее: вытащил из кармана обычный с виду кусок мела, нанес на блестящий паркетный пол два правильных круга — один побольше, другой поменьше — и окружил его неизвестными миссис Риддл фигурами. Видимо, рунами, поскольку призрачная дама предположила, что это была какая-то тайная нацистская символика, ведь некоторые из значков походили на символы подразделений СС с фотографий, активно тиражируемых в то время в газетах.

Затем Том повернулся к Риддлам и какое-то время оценивающе смотрел на них, будто решая, с кого начать. 'Посчастливилось' мистеру Риддлу-старшему. После резкого взмаха волшебной палочки мистер Риддл, все еще безмолвный и неподвижный, взмыл в воздух и перевернулся вниз головой. Подчиняясь направляющему движению руки собственного внука, произносящего в тот момент настолько зубодробительную фразу на латыни, что Мэри Риддл, несмотря на все свое классическое образование, даже не бралась ее повторить, он пролетел несколько футов по комнате, после чего его приземлили на спину точно в центре большого рунного круга.

А Том Риддл вытащил из-за пазухи маленькую черную то ли книжку, то ли тетрадку и, положив ее на грудь мистеру Риддлу, встал в малый рунный круг. Затем он протянул руку в сторону, и Морфин Гонт, до сей минуты пребывающий в каком-то своем мирке, вынырнул оттуда, достал из потертого и заляпанного какими-то пятнами рукава старомодного сюртука изогнутую деревянную палочку, увитую серебряными нитями, и протянул Тому.

— Авада Кедавра!

В тот момент, когда зеленый луч достиг груди пожилого джентльмена и прервал его земной путь навсегда, Том Риддл, глубоко выдохнув, рухнул на колени, а из его рта вырвался маленький, ослепительно белый сгусток энергии, похожий на шаровую молнию, который, зависнув на некоторое время перед его лицом, вдруг задрожал и завертелся вокруг своей оси, как стрелка компаса, поднесенного к магниту, а затем устремился к черной тетради, мгновенно впитавшись в нее.

Некоторое время бледный юноша стоял на коленях, пытаясь отдышаться, пока его будущие жертвы с ужасом смотрели на абсолютно неподвижного и, видимо, окончательно мертвого мистера Риддла-старшего. Потом Том все же смог привести себя в вертикальное положение, достал из кармана какие-то флаконы из цветного стекла и по очереди залпом выпил их содержимое. Краска почти мгновенно вернулась на его лицо, и он, видимо, нашел в себе достаточно сил, чтобы продолжить, поскольку велел Морфину вернуть тело своего деда на его законное место за столом, а сам снова повернулся к обездвиженным родственникам.

На этот раз его выбор пал на Тома Риддла-среднего.

— И? — поторопила Мелисса призрачную даму, погрузившуюся в страшные для нее воспоминания той ночи.

— Только это отродье направило на сына свою палку, как ненормальный Морфин вдруг очнулся, схватил его за локоть и стал что-то шипеть. Громко шипел, зло. Как гадюка какая-то или кобра. Из человеческих слов были только: 'да Меропа за тебя'. И еще рефреном: нельзя-нельзя-нельзя. Тот с брезгливой усмешкой стряхнул руку Гонта и сказал: 'Тогда он твой!' И посмотрел на меня.