И вот — все еще раз... Стил возвращается на корабль, поднимается по сходням — мы уже успели подойти вчера к причалу и бросить якорь недалеко от берега. Кстати, и 'Валькирия' подошла своим ходом уже... 'Пантера' и 'Александра' ходовых свойств не теряли — просто были заперты обломками со всех сторон.
Вот он о чем-то коротко перемолвился с Пантерой... Пару слов боцману. Из-под руки взглянул вверх, туда, где на самом верху вьется наш флаг.
И вот наши взгляды встречаются. Одновременно мы делаем шаг навстречу друг другу. И оба — настороженно:
-Марта?
-Стил?
И мне уже видно вблизи, как он осунулся, если не постарел, за эти дни. Бледный, с запавшими и слегка покрасневшими глазами, несбритая щетина кидает на резкие черты лица странные полутени.
Он улыбается мне усталой улыбкой, смотрит выжидательно и после небольшой паузы, которая начала уже затягиваться так, как тогда, перед тревогой:
-Прости, я не должен был давить на тебя...
Киваю — потому что снова не знаю, что сказать, я же не ожидала подобного. И отвечаю совсем не то, что ждал он, не то, что я себе намечала в минуты раздумий все эти дни, когда работали руки, а голова вдруг оставалась свободна:
-Когда ты ел в последний раз?
Он только плечами пожимает, но мне видно, что при этом он еще и поморщился от боли в руке.
И тут уже забылись все обиды и неловкости:
-Стил, прошу тебя, иди в каюту, а я сейчас сама тебе ужин принесу. И постараюсь убедиться, что ты все съел.
-Спасибо, солнышко, но только если ты и сама со мной хоть поклюешь, — он пытается усмехнуться, но получается плохо. — Сейчас спущусь. Только до кормы дойду, ополоснусь хоть, а то весь день по жаре по городу бегал.
И меня осеняет замечательная мысль.
-Подожди меня чуточку.
На палубе отдыхают плотники, их много, целая артель, верховодит солидный такой, располагающий к себе немолодой дядька с густыми седеющими усами. Они уже успели как-то забежать ко мне по поводу прибитого молотком пальца, так что бестрепетно делаю к ним шаг. Смотрю на старшего, с сугубо медицинской озабоченностью призывая в единомышленники:
-Прошу вас, — и скашиваю взгляд на Стила, и старшина артели понимающе прослеживает за моим взглядом. — Принесите с камбуза горячей воды несколько ведер в каюту первого помощника.
Он проникся, кивнул, что-то сказал тем, что помоложе, и вот уже с обычным для мирных жителей ворчанием, но быстро, они приволокли несколько ведер воды, и этого хватило, чтоб ы наполнить не слишком глубокую ванну.
Пока они носят воду, Стил, сбросив только плащ, просматривает какие-то бумаги на столе, делать это одной рукой ему не слишком удобно, но и лезть помогать тоже боязно — и так уж я тут раскомандовалась. Он и так косится:
-Что это ты затеяла?
Напускаю отрешенный и ласковый вид, который переняла у сестры Беатрисы:
-Мне же надо отмочить твои повязки...
-Ах, это? Да ерунда все это, монашки же смотрели.
Видя, как он устал, не хочу размениваться на споры и доводы. И так же, как Пантеру на днях, загоняю его в ванну, пока она не остыла — просто начинаю раздевать, снимаю куртку, расстегиваю ворот рубашки и стаскиваю ее, пока он сидит на стуле, ведь если встанет, то мне уже не достать.
Развязываю косынку и повязку — и тихо ахаю. Где были мои глаза? И глаза сестры Беатрисы? Или уж так сложились обстоятельства, что задетую второй раз полузажившую рану кому-то из дежурных монахинь не удалось зашить аккуратно — видимо, еще и неизбежный отек помешал. Но во всяком случае, теперь уже понятно, что его лоб навсегда останется пересечен неровным шрамом. Не думаю, что это испортит его внешность — у него такие резкие и мужественные черты лица, что вряд ли можно ожидать иного. Но, может, расстроит его самого?
-Милый, — осторожно провожу кончиками пальцев рядом со шрамом. — Ты так красив... И так замучен.
Он осторожно кладет свободную руку мне на талию, и сквозь тонкую ткань рубашки чувствую, как нежны и горячи его пальцы. Испуганно наклоняюсь губами ко лбу — нет ли жара? Но он понимает это совсем по-другому — и прижимается к моим губам своими.
-Как хорошо с тобой, Марта, — шепчет он совсем устало, и мне приходится помочь ему расстегнуть ремень.
-Все, дальше, если позволишь, я все же сам, а то совсем уже задремал под твоими руками.
Он берет полотенце и оборачивает им бедра:
-Смотри, Марта, я уже поднял белый флаг своей капитуляции. Можешь делать со мной все, что хочешь... Даже если ты потопишь меня в этой ванне, как вражеский фрегат.
Оставив его в теплой воде, бегу к коку, успевая заглянуть в лазарет. Новый юнга, нанятый пару дней назад, спокойный ясноглазый юноша лет шестнадцати, вскакивает при моем появлении и тут же смешивается:
-Ну, тут все в порядке.
Но все же сама прохожу посмотреть. Привычно провожу рукой по головам, поправляю одеяла. Все тихо. И можно идти заниматься первым помощником. Подхватываю сумку.
Вернувшись с щедро выделенными коком ломтями свежего вареного мяса и овощей, тоже сваренных, но как-то очень умело, так, что овощи не превратились в бесцветную кашу, а остались в меру упругими и пестрыми, застаю его дремлющим прямо в воде.
-Стил, — легонько трогаю его плечо.
Он приоткрывает глаза:
-Марта...А я уже и не ждал тебя. Думал, ты так и ушла по делам, как всегда.
-И уже обиделся?
-Нет. Я же понимаю, что ты не гуляешь. Другим твоя забота нужнее, — он проводит рукой по моему запястью, лежащему на краю ванны.
-Можно, я помогу тебе помыться? Ну вот заодно и удостоверишься, как первый помощник, насколько я справляюсь со своими обязанностями.
-А разве кто-то сомневался? — он по привычке поднимает одну бровь, но невольно кривит уголок рта.
-Тише, милый, — глажу его по голове, заодно и ополаскивая его густые, тяжелые волосы. Они не такие длинные, как у Тессена, и не закрывают шею, но спускаются к ней тяжелой волной. — Вот простыня, я не буду на тебя смотреть, просто наброшу на спину, а ты завернись. Может, ты поешь уже в постели? Ты же на ногах не стоишь.
-Нет, — он передергивает плечами от отвращения, и придерживает руку.
-Давай-ка, садись. Сейчас я сниму намокший бинт и намажу мазью, а дальше пусть рука подышит, пока ты будешь ужинать.
-Так, — перебивает он. — Что значит 'ты будешь ужинать'? Я прекрасно вижу, что тут на двоих, кок же не мог решить, что я внезапно стал муреной.
Чтобы его не злить, вяло надкусываю какой-то овощ и понимаю, что я же сама тоже не ела толком все эти дни. Мы не голодали, камбуз не пострадал, как и кладовая, и дров получилось неожиданно много. Вот только то кусок в горло не лез от горя, то некогда было. А так как запах добротной еды витал в воздухе лазарета, то и создавалась удивительная иллюзия сытости. Пока всех накормишь, глядишь, и запахом сыта. Монахини, те вообще не ели здесь, предпочитая сменять друг друга уже сытыми и готовыми к безостановочной работе.
-Марта, — приглядывается ко мне Стил. — С тобой-то все в порядке? Ты вообще спала сама? Ела?
Беря пример с него, неопределенно пожимаю плечами, наблюдая сквозь закрывающиеся веки, как он одной рукой пытается кончиком кинжала распотрошить и отправить в рот кусок мяса — оно хорошо разварено, и это видно, проверять старого Джона не нужно, но вот подцепить рассыпающиеся волокна ножом сложно.
-У меня руки чистые, — на всякий случай говорю ему, и подношу пальцами небольшой кусок к его губам.
Он удивленно смотрит на меня, но послушно берет. Так скармливаю ему и свою, и его порцию.
-Марта, ты бы и свой рот не пропускала, — он тихо улыбается, отворачиваясь от очередного куска. — Ну-ка, давай. А то не будет сил на вылазки ходить с Пантерой.
Он уже откровенно потешается, и это не может не радовать.
Наконец, можно ополоснуть руки и уложить его, чтобы заняться ранами.
-Приляг рядышком, — вдруг затаенно просит он, когда я заканчиваю перевязку и встаю с края кровати.
-Нет, Стил, — пытаюсь как можно мягче ему объяснить, что это некрасиво и что я боюсь задеть его руку.
Видя его огорчение, предлагаю:
-У тебя же есть карандаш и бумага? Давай я посижу тут с маленькой лампой, мне надо записи свои сделать. А ты пока спи, раз уж я рядом.
Он соглашается. Но вот заснуть никак не может, ворочается. Вот он задевает сначала лбом за подушку, после рукой о переборку, издает тихий короткий стон — и я не выдерживаю:
-Ну-ка, подвинься немного.
И слышу, как он выдыхает, как приютский ребенок, получивший подарок на рождество. И тут же прячет свой восторг за шутливым замечанием:
-Милый доктор, а Вы даже отдыхаете в фартуке?
-Вообще-то, он свежий, как и все остальное, — я уже готова обидеться, но фартук все же снимаю. И робко ложусь поверх одеяла, подпирая свои телом его так, чтобы он оставался на боку, не тревожа больную руку.
И Стил тут же засыпает, таким хорошим, спокойным сном, что я мне на сердце становится спокойно — если его не побеспокоят до утра, то он встанет значительно окрепшим.
Но вот я заснуть не могла — тревожила мысль, смогут ли меня найти, если понадоблюсь в лазарете или если станет хуже Тессену. Да и как я утром в очередной раз выйду отсюда? Два раза еще как-то можно скрыть или объяснить, но три — это уже система.
Но вот за переборкой раздался тихий, еле слышный сквозь доски голос — это явно Тессен:
-Моя любимая, самая прекрасная, самая отважная воительница..., — голос периодически останавливается. И я пронзительно понимаю, что в эти паузы он целует ее.
Наградив меня замечательным слухом, так нужным, чтобы выслушать ухом сердце и легкие пациентов, небеса посмеялись надо мной, заставив все время подслушивать.
-Я искал тебя всю эту жизнь, и не только эту...И вот нашел. И уже никому не отдам, никуда не отпущу... Но и запереть тебя в клетке нельзя... Ты же живешь как морская волна, только в открытом море. Такая гордая, такая прекрасная... И такая свободная...
Мне сладко и страшно это слушать. И, повинуясь неожиданному порыву, заражаясь им, прикасаюсь губами к загорелой шее Стила, его груди. И попадаю в ловушку — он шевелится во сне, находит губами мой нос, целует и снова засыпает, но уже с улыбкой на губах. А его рука тяжело и плотно ложится на меня. И если я подвинусь, то он проснется от боли, которая, как видно, наконец, отступила. И я остаюсь... И тоже засыпаю.
Стил разбудил меня рано утром невесомым поцелуем:
-Как же хорошо с тобой рядом, солнышко!
-И мне так спокойно возле тебя, — отвечаю ему искренне.
Нам обоим пора бежать по своим делам, обязанности не ждут, но мне уже видно, что первого помощника так или иначе удалось подлечить за эту ночь. Он хоть выспался, отмылся и поел, что не замедлило сказаться на его состоянии и настроении. Но на всякий случай прошу его быть осторожнее и руку все же не перегружать прежде времени.
-Солнышко, даже не знаю, что сказать. И врать тебе не хочу, и сам первый с остальных требую слушаться твоих распоряжений, но столько дел... Давай лучше ты вечером опять сама со мной повозишься, раз уж я такой бестолковый пациент?
-Зато ты отличный первый помощник!
На том и разбегаемся.
Мы отдыхаем уже неделю, и за это время многие пациенты успели покинуть лазарет, а остальные уже могут ходить и тоже готовятся вернуться к обычной жизни. Скорее, сейчас важно не дать им поторопиться с этим. Пантера забегает в лазарет каждый день, и не по разу, и мне приятно наблюдать, как она общается со своими ребятами — есть общие воспоминания, понятные только им шутки, для каждого у нее находится ободряющее слово. Ее голос, как оказалось, может быть таким тихим, завораживающим и убаюкивающим, что несколько раз ребята обмолвились — голос капитана действует на них лучше моих микстур.
Что ж, на Тессена так уж точно. Меняю ему повязку — и понимаю, что жуткая сквозная рана на его груди зажила за неделю. Этого и для пореза маловато. А тут ошибки быть не могло — зонд проваливался насквозь. Но я же не святая инквизиция. И меня радует главное — он с Пантерой.
-Марта, можно Вас попросить? Я очень благодарен Вам за лечение, и готов вернуться на мостик, но можно попросить Вас об одолжении?
-Если это в моих силах... Но, может, Вам лучше обращаться с просьбами к капитану?
-Моя просьба именно к Вам. Но касается капитана, — он несколько смущен. — Вы можете оставить бинт еще на один день?
-Да, — пожимаю плечами. -Смысла нет, но и вреда тоже. Шов хорошо зарубцевался, но если Вам неприятно еще его тревожить, давайте забинтую и сегодня.
-Тревожить? — он искренне удивлен. — Поймите, Марта, мне просто важно остаться еще одну ночь на 'Пантере'. Завтра мы уже снимаемся с якоря, и неизвестно, когда удастся вот так спокойно пообщаться с Вашим капитаном...
Киваю понимающе:
-Но прогулку по палубе рекомендую Вам настоятельно.
Туда же вывожу и своих подопечных — в целительную силу свежего воздуха и мягкого солнца верю крепко. Мне даже не приходится подставлять свои плечи тем, кто еще не может уверенно двигаться — их товарищи начеку, и бросаются мне помогать. И все это так удивительно по сравнению с голландской колонией на Мальдивах, да и все остальной нашей жизнью, где каждый норовить урвать свое и для себя, без зазрения совести затаптывая окружающих.
Вынесли на одеялах даже тех троих, которым еще пару недель точно придется провести в моем обществе — но, кажется, новый мой помощник, довольно рассудительный и доброжелательный юноша, сумел найти с ними общий язык.
Только наша слабосильная команда расположилась на теплых чистых досках палубы, подставив солнышку лица и обнаженные, там где не скрыты под бинтами, торсы, как на палубе началось движение. Взлетели паруса, повинуясь уверенным командам Пантеры. Стил и новый боцман вывели сюда всю имеющуюся в строю абордажную команду, включая и то пополнение, которое наняли в эти дни в городе. Зашевелились и на 'Александре' — она тоже снимается с якоря и вслед за нами перемещается ближе к выходу из бухты.
Вскакиваю:
-Эй, на мостике! Мы вам не мешаем?
-Палуба большая, места всем хватит, — смеется сверху Пантера, сверкая на солнце туго заплетенной высоко на затылке косой. Вот только почему-то она в полном снаряжении, да и абордажная команда тоже. К своему глухому неудовольствию замечаю, что и Стил тоже готов к бою.
Ну да, конечно, Пантера сочла, что недели отдыха было достаточно, и все, кто не лежал пластом в лазарете, уже успели не по разу побывать в городе и подружиться с местными юными хохотушками. Впрочем, мы же и до обороны города пробыли здесь несколько дней, так что и она сама решила тогда, что жениться собрался кто-то из команды... Эх, Стил, поторопился он обратиться сразу к Пантере, если бы поговорил со мной... Но в груди у меня разливается тепло от воспоминаний о прошлой ночи, которую мы провели в объятиях друг друга, хоть и разделенные одеялом.
А вот интересно, до чего дошептался Тессен? Пантера спит чутко, и слышит каждый скрип мачты. Но рано утром, когда я выползла от Стила и столкнулась с ней на корме, то, пока мы умывались, она, отфыркиваясь холодной соленой водой, успела мне, смущаясь, поведать:
