Драгонвик

Она покачала головой, стараясь спрятать от него лицо, но он все же заметил слезы на ее глазах.

— Я видел его всего раз, в сентябре, на втором суде над беднягой Боутоном, — словно нехотя сообщил он. Он не собирался рассказывать об этом, а также о послании к ней Николаса, так как все время уверял себя, что, вернувшись домой, она обязательно его забудет. И он был убежден, что для нее так будет лучше. Но перед лицом страдания он не смог промолчать.

— Как он? — беззвучно спросила она. — Пожалуйста, скажите.

— Похоже, с ним все в порядке. Я и видел-то его всего минуту.

Он вздохнул, вспоминая забитый людьми гудзонский зал суда во время второго процесса над Смитом Боутоном, обвиненным в подстрекательстве к мятежу против землевладельцев. Второй процесс потребовался из-за неспособности присяжных вынести вердикт в первом процессе.

Николас, очень представительный в своем черном костюме, сидел на галерее. Он наблюдал за судом бесстрастно, его красивая голова была слегка повернута, а голубые глаза не выражали ничего.

Как только вердикт был оглашен, он встал и молча покинул галерею. Джефф тоже вышел из зала суда, движимый бессильной злобой от невозможности подойти к своему другу, чтобы сказать ему несколько ободряющих слов. Охрана заявила, что сейчас никто не может встречаться с заключенным. Он спускался по ступеням лестницы в самом отвратительном настроении, когда неожиданно ощутил прикосновение к своему плечу.

Это был Николас.

— Добрый день, доктор Тернер, — сказал он. — Должно быть, сегодня у вас печальный день.

— В любом случае он приятен вам, — ответил Джефф, собираясь идти дальше.

— Вердикт справедлив, но излишне суров, — спокойно произнес Николас. — Если бы я был на его месте, я бы покончил с собой. Лучше умереть, чем сидеть в тюрьме.

Уверен, он бы так и сделал, решил Джефф, и ответил:

— Я не согласен с вами, мистер Ван Рин. Жизнь это сокровище, от которого нельзя отказаться по собственной воле. А теперь, если вы позволите... Я скоро уезжаю в Нью-Йорк и у меня много дел.

— Вот как? — вежливо проговорил Николас.

— И когда я буду поблизости, я, возможно, загляну к мисс Уэллс, — зачем-то добавил Джефф, совершенно не интересуясь в этот момент, как к его словам отнесется Николас.

В глазах Ван Рина появилось странное отсутствующее выражение.

— Если вы ее увидите, — промолвил он, наконец, после долгого молчания, — можете передать ей, что в апреле я отправлюсь вниз по реке.

— Конечно, — ответил Джефф, не заметив в словах Николаса ничего особенного. Он думал так вплоть до этого момента.

Когда он передал послание Миранде, все вопросы отпали сами собой. Миранда воспламенилась от радости.

— Он так и сказал? — воскликнула она. — О, спасибо, спасибо, Джефф.

В порыве чувств она впервые назвала его по имени, смешав во вздохе облегчения смех и слезы. Все в порядке. Николас не мог ответить на ее письмо, потому что Драгонвик был закрыт, а он сам где-то путешествовал. Но он будет здесь в апреле, как и обещал.

Она улыбнулась Джеффу, словно предлагая ему разделить с ней радость.

— Миранда, — неожиданно заговорил он, — почему вы делаете себя несчастной, мечтая о том, что вы никогда не получите? Неужели вам не нравится жить в своем доме? Ферма так красива...

— Красива? — с изумлением повторила она, оглядываясь вокруг.

Сад, где они стояли, располагался выше фермерского дома, который словно белый голубь ютился под болиголовами и высокими вязами. Поля, перегороженные каменными стенами, плавными волнами удалялись к сапфировой полоске залива. Необыкновенно чистый воздух был напоен запахом лаванды и сжигаемых листьев. Клены на Кэт-Рокк-Хилле горели красным и золотым, и этот цвет еще больше усиливался в зарослях сумаха и золотарника на фоне серой стены небольшого кладбища.

— Может быть, здесь очень даже мило, — ответила Миранда, — но здесь нет изящества, нет элегантности, а что до фермы... то вы не найдете здесь ничего, кроме изнурительного труда.

Она грустно взглянула на свои руки. Несмотря на тщательную заботу о них, руки покраснели, а два ногтя были некрасиво обломаны.

— Миранда, вы не... — начал было Джефф, но затем просто рассмеялся. Она его не слушала. — Пойдемте, покажите мне ферму. Мне это очень интересно, даже если не интересно вам.

И взяв ее за руку, он помог ей перелезть через ограду.

По воле случая на ферме Уэллсов Джефф остался на несколько дней, потому что в ночь его приезда у малышки вдруг заболело горлышко. Через несколько часов там появились страшные белые пятна, и перепуганная Абигайль, которая уже потеряла из-за этой болезни одного ребенка, не нуждалась в объяснениях Джеффа, чтобы понять, что у Чарити дифтерия.

Ей не нужен был Джефф, чтобы поставить этот диагноз, но она отчаянно нуждалась в нем, когда удушающие пленки стали грозить страшной бедой, и только быстрое и умелое введение Джеффом полого тростника в горло малышки спасло ей жизнь. Джефф и Абигайль без сна и отдыха трудились три дня и три ночи, протирая девочку губкой, делая припарки и ингаляции скипидаром. Миранда, которая никогда ничем не болела, была, несмотря на ее протесты, изгнана из комнаты.

Когда опасность миновала, и Чарити со свойственной детям быстротой начала поправляться, вся семья засыпала Джеффа благодарностями.

— Я никогда не забуду, что вы сделали, никогда, — облегченно всхлипывала Абигайль, измученная невероятным напряжением.

И в этот вечер за семейной молитвой Эфраим выбрал из Библии главу о добром самаритянине вместо той, которую хотел прочитать раньше. В своей молитве он возблагодарил Господа за то, что он "послал нам помощь в час нашей нужды!"

Эфраим согласился принять отказ Джеффа от всякой оплаты труда лишь из-за уверенности, что молодой врач вскоре станет его зятем. Поэтому он был очень изумлен, когда однажды утром Джефф просто сел в седло и после теплого прощания отправился в Гудзон, так и не попросив руки Миранды.

— Не понимаю я нынешних молодых людей, — проворчал Эфраим. — Сами не знают, чего хотят.

Тут его осенила новая мысль.

— Должно быть, Джефф отправился домой, чтобы перед нашим разговором сделать необходимые приготовления. Он скоро вернется. Вот так-то.

— Возможно, — тихо ответила Абигайль. Ей все было известно, но она предпочитала до поры до времени не выводить мужа из заблуждения.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Николас приехал в Гринвич второго апреля — ровно через год после того памятного дня, когда в последний раз видел Миранду. Сначала он собирался остановиться в гостинице Уидов на Мейн-стрит, но обнаружил, что предложенные ему комнаты были тесными и шумными, так как окна номера выходили на бостонскую почтовую дорогу, где без перерыва сновали торговые фургоны, кареты и дилижансы. Тогда он отправил лакея разведать обстановку, а затем сел в карету и поехал через весеннюю слякоть на Норт-стрит в Стэнвич, где занял весь второй этаж небольшого отеля.

Как только он поселился в новых апартаментах, и ошеломленный владелец отеля, редко видевший в эти дни постояльцев, распаковал его вещи, Николас распорядился подать бокал мадеры, а затем раскрыл свой несессер для письменных принадлежностей и достал перо и бумагу.

Через час мальчик-посыльный передал его послание на ферму Уэллсов. Письмо было вручено Эфраиму, который в этот самый миг мыл голову под насосом. Фермер вошел на кухню, где Миранда и Абигайль накрывали на стол. В его влажных пальцах было зажато письмо.

— Ничего не понимаю! — воскликнул он. — Твой распрекрасный кузен Николас остановился в Стэнвиче и желает поговорить со мной по какому-то важному делу.

Миранда бросила беглый взгляд на знакомый почерк. Кухонная печь, отец и мать медленно закружились перед ее взором. Миранда уцепилась за стол и закрыла глаза. Затем совершенно неожиданно она успокоилась. Долгое ожидание и сомнения остались позади. Правда, теперь могли возникнуть новые трудности — временами, папа бывал невыносим, но Миранда знала, что Николас справится с ним и добьется всего, чего захочет.

— Интересно, что ему надо? — ворчал Эфраим, расчесывая бороду гребнем. — Ренни... — он повернулся к дочери, но Миранда уже убежала наверх.

Давно отложенное зеленое шелковое платье было готово. Миранда вытащила его из пахнущего лавандой шкафа, где оно с нетерпением ожидало своего часа.

Девушка отделила несколько золотистых прядей и намотала их на палец, чтобы сформировать локоны по обеим сторонам лица, а оставшиеся волосы скрутила в тяжелый пучок на затылке. Затем Миранда побрызгала туалетной водой на гелиотропе запястья и лоб и теперь, тщательно одетая и готовая к встрече, развязала шелковый шнурок, вытащила из-за пазухи обручальное кольцо, поцеловала его и надела на палец.

Когда Миранда сошла вниз, с улицы раздался шум подъезжающей кареты. А когда она вошла на кухню, все услышали стук в парадную дверь, ту самую дверь, которой они никогда не пользовались.

Эфраим пошел открывать, и вся семья столпилась позади в холодной передней комнате. Он отодвинул засов, и вошел Николас. Ван Рин поклонился Эфраиму, и, остановившись у порога — его голова почти касалась низкого потолка — внимательно оглядел другие лица, которые видел в первый раз. Когда его взгляд остановился на Миранде, державшуюся позади всей семьи, ее сердце готов было выскочить из груди, а руки затряслись от счастья, что этот миг наконец-то наступил.

Лицо Николаса просветлело, когда он вгляделся в ее глаза. Он словно задавал вопрос, который не нуждался в ином ответе, кроме выражения ее лица. Николас быстро прошел через комнату, и, взяв руку Миранды, поднес ее к губам.

— Что все это значит, сэр! — загромыхал Эфраим.

Николас отпустил руку девушки и повернулся лицом к ее ошеломленному отцу.

— Могу я поговорить с вами наедине, мистер Уэллс?

Его тон явно давал понять, что он спешит и желает как можно скорее покончить с делами. Он сделал жест рукой, словно отпуская остальных, и все сразу же повиновались, за исключением Абигайль, которая сначала оглянулась на мужа, чтобы убедиться, действительно ли он хочет, чтобы они ушли. Дверь за ними закрылась.

— Ну и ну! — прошептал юный Нат, усаживаясь на кухонный стул и изумленно разглядывая сестру. — Вот, значит, какой этот мистер Ван Рин! Ну, ты оказывается и штучка, Ренни...

Мальчики уставились на Миранду, словно никогда раньше ее не видели. Мать взглянула на дочь и почувствовала острую тревогу. Этот Николас действительно оказался таким, как представляла его Миранда, и даже гораздо более значительным. Она никогда не видела такого красивого мужчину, никого, кто был бы столь же величественен. В том, как он приветствовал Миранду, проявлялась нежность и уважение. Вы не можете требовать от мужа большего, чем эти нежность и уважение, особенно если они сопровождаются немалым богатством и достойным положением в обществе.

"Тогда что со мной?" — размышляла Абигайль. Она открыла дверцу печи и перевернула хлеба. Что бы ни происходило вокруг, но хлеб печь надо, и это получалось у нее хорошо. Она захлопнула дверцу и, схватив нож, принялась с гневным видом чистить яблоки. Но дочистив второе яблоко, она отложила нож. Нужно спокойно разобраться. В тот момент, когда Николас вошел в дом, Абигайль ощутила какое-то странное чувство, не то страх, не то нечто родственное ему. "Для этого же нет причин", — убеждала она себя, но беспокойство не проходило.

— Занимайтесь своими делами, мальчики, — резко велела она сыновьям. — Вас это не касается.

Сыновья встали, замерев на мгновение, когда услышали гневный голос отца, а потом спокойный и неторопливый ответ Николаса. Они нехотя вышли. Том направился на вечернюю дойку, а Сэт и Нат пошли складывать дрова. По пути они незаметно бросали взгляды на роскошную карету, двух холеных красивых лошадей и кучера, который демонстративно их не замечал.

На кухне мать и дочь подошли ближе друг к другу. Миранда схватила руку матери и сжала ее. По телу девушки пробежала дрожь, когда дверь распахнулась и Эфраим закричал:

— Миранда, иди сюда!

Николас стоял у камина, и его окружала привычная аура непоколебимой уверенности в себе, а Эфраим сидел в кресле и его пальцы отбивали дробь по столешнице. Миранда заметила, что на его раскрасневшемся лице читался не только гнев, но и недоумение.

— Он говорит, что хочет жениться на тебе, — заявил Эфраим дочери тоном, в котором звучало мрачное недоверие. Он сдвинул свои лохматые брови. — Говорит, что ты знаешь об этом.

Мгновение она колебалась, затем кивнула.

— Да, папа. Я хочу выйти замуж за Николаса.

Она подошла к камину и робко улыбнулась любимому. В его глазах еще сохранялось выражение недовольства, словно он считал устроенную Эфраимом сцену лишней и скучной, и все же он положил руку на стройную талию девушки и привлек ее к себе.

Эфраим недоуменно уставился на них, чувствуя, как дочь на глазах становится чужой. Он подыскивал слова, чтобы задеть этих двоих, придумать что-нибудь, чтобы запретить их брак и выгнать Ван Рина из дома. Но он не находил таких слов. У него не было уважительных причин для отказа, как презрительно утверждал позднее сам Николас.

— И что ты думаешь об этом странном деле? — Эфраим повернулся к жене, которая вошла в комнату вслед за Мирандой.

Абигайль взглянула на стоящую у камина пару. "Она уже ушла от нас", — с болью поняла Абигайль, потому что видела, как лицо девушки приняло такое же выражение, что и лицо Вин Рина: отчужденность и снисходительность. Матери казалось, будто меж дубовых досок пола открылась бездонная пропасть, и эти двое стоят на одной стороне, а она сама на другой. Она положила руку на плечо мужа.

— Полагаю, нам нужно ответить "да", Эфраим. И мы должны приготовить все как можно лучше, — спокойно ответила она.

Эфраим выдвинул еще несколько возражений, но он был бессилен против неумолимого стремления Николаса и страстного желания Миранды. Он был вне себя от негодования, узнав, что все приготовления к венчанию уже сделаны. Николас, обратившийся к преподобному Кларку, пригласил его к трем часам на следующий день прийти на ферму Уэллсов.

— Это неслыханно, это слишком быстро! — громыхал Эфраим. — Моя дочь должна выйти замуж в церкви, как хорошая христианка. Я не позволю никаких тайных браков.

— Наш брак не будет служить развлечением для зевак, — парировал Николас. Он считал, что и так пошел на уступки, согласившись на пастора Уэллсов, вместо того чтобы привести с собой голландского священника, который гораздо больше подходил для венчания Ван Рина. — Что же до дня, — продолжал он, — то я не вижу причин его откладывать.

— Но она не готова, — вставила Абигайль, — у нее нет свадебного платья.

— Ей ничего не нужно. В моем доме в Нью-Йорке ее ждет полный гардероб.

Абигайль в волнении закусила губу. Она посмотрела на Миранду, надеясь, что решение Николаса заденет ее чувство собственного достоинства, и она будет настаивать на привилегиях невесты, таких как самостоятельное назначение времени и места венчания. Но карие глаза, устремленные на Николаса, были слепы ко всему остальному.