Я быстро ухватил шинока за челюсти и стал раздирать ему рот, пока не хрустнуло. Маора с оханьем осторожно вытащил руку, она была вся покусана, можно даже сказать пожёвана, с неё обильно капала кровь.

− И что теперь? — Я держал шинока за челюсти напряжёнными руками, хотя навряд ли он вырвется. А он вяло перебирал лапами в воздухе и смотрел на меня неподвижными чёрными бусинками.

− Приносите в жертву, что же ещё. Зарежьте, при этом произнесите: тебе, Ахей, посвящаю этого шинока в жертву.

Маора так и сделал. Разрезал этой странной животине грудину, располовинил сердце, слова произнёс торжественно, повернувшись к дереву.

− О, я смотрю, увы уже поймали шинока! — радостно сказала подходящая Элама. Мы все ахнули. Даже не потому, что Элама срезала штанины и сверкала сейчас мокрыми ляжками, а потому, что из-под юбки сзади у неё свисал хвост, шаксовский, с кисточкой!

Мы с кашитом разом выхватили мечи, а Маора поднял перед собой руки, готовя свой оглушительный удар. Элама остановилась, словно наткнулась на стену. Вскинула голову, закинув за спину смолистые кудри.

− Вы чего? Сдурели тут?

− Не подходи! — завизжал кашит.

Мне было не по себе. Если это пришёл шакс или шакса, то где тогда Элама? А если это и есть Элама, то откуда у неё взялся хвост?

Я подошёл к замершей Эламе, обошёл вокруг неё. Хвост был, просматривался со всех сторон. Она смотрела на меня непонимающе.

− Что? — недоуменно спросила она, оглядывая себя. — Чего? Что случилось?

− Хвост... − тихо сказал я. — У тебя хвост торчит из-под юбки. Но у тебя его же раньше не было, правда?

− Какой хвост? — Элама вертела головой, осматривала себя, как могла, даже наклонилась несколько раз, затем заглянула снизу между ног. У вас видения! Нету у меня никакого хвоста!

− Точно, это шакс! — Кашит взмахивал перед собой мечом, нервничал. Да и кто сейчас тут спокоен? А спокоен был морозный маг. Он сидел на камне и ухмылялся себе под нос. И глаза его смеялись, если можно так про них сказать. Он смеялся над нами!

Я попытался потрогать хвост Эламы. Как и предполагал, рука сжала пустоту. На самом деле хвоста не было, была лишь мара, которую видели все, кроме Эламы. А она уже не могла совладать со своим лицом, всё заглядывала себе за спину. Мне всё уже было понятно.

− Свейдн, а ты ведь шакс! — тихо сказал я. Все повернулись к морозному магу.

− Может, и шакс! — вызывающе сказал он, продолжая сидеть на камне. — Но дело вовсе не во мне! Я хвост Эламе не приделывал! Это вы сами виноваты!

− В чём мы виноваты? — зло спросил Маора.

− В том, что принесли в жертву шинока не самца, а самку! Теперь над вами довлеет проклятие, потому что Ахей этого не любит! Вот и наложили на вашу женщину заклинание. И чтобы его снять, вам нужно принести в жертву двадцать шиноков!

− Хватит над нами издеваться! — прорычал я, приближаясь к Свейдну с обнажённым клинком в руках. — И имя у тебя гадское!

− А ну, назад! — завопил шакс или Свейдн, его теперь не поймёшь. Он выставил ладони перед собой, они мгновенно побелели. — Аримай!

Выкрикнув, он резко выбросил ладони вперёд. Я сделал два шага назад в надежде, что Маора прикроет от мороза, как прикрывал от пламени дракона. Но из рук Свейдна лишь вывалилась небольшая ледышка, затарахтела по камням.

− Аха, ха! — Свейдн веселился. — Испугались? Значица, тогда меня ловите!

Затем он упал на четыре конечности и побежал так вверх по плавно поднимающейся скале.

− Ловите его! — заверещала Элама. — Иначе я так и буду с хвостом ходить!

Нам не нужно было этого говорить. Мы с Матесом мчались вверх по скале, словно гончие псы. Но Свейдн скакал на четырёх быстрее вараниса, при этом ещё умудрялся мерзко похохатывать. Это уже начинало меня серьёзно злить. Я с силой сжимал рукоять меча, левой рукой доставал зихару. Я его догоню, обязательно.

Матэс пошустрей, опережает меня шагов на десять. Выбираюсь на скалу, вижу, как Матэс забегает на ступени, которые вели в пещеру, а вход её еле заметно мерцает тёмно-красным цветом.

Когда я преодолел ступени и выскочил на площадку, Матэса уже видно не было, но странное дело, возле входа валялись его вещи... Все вещи: одежда, меч и торба. Он что, туда голый, что ли побежал?

Я понял... но поздно. На всём ходу проскочил преграду, тот мерцающий свет, что я видел издалека. Не поняв, как с меня осыпалась одежда, я стоял голый, без оружия и заплечника. Обернулся. Всё валяется на площадке. Шагнув назад, упёрся в невидимую стену. И не хватает воздуха. Дыша как рыба, жадно ртом, я не мог понять, куда делся кашит, но когда увидел бегущую Эламу, а за ней еле поспевающего Маору, стал впритык к стене, скрестив перед грудью руки. Молчал, понимал, что они не услышат. Если ещё и не увидят, будет хуже. Увидели... Элама остановилась, повернувшись, что-то крикнула Маоре.

Они не пойдут сюда. А я стоял и задыхался, тело обдавало жаром, воздух сухой как в пустыне. Непреодолимая преграда между нами, я заточён здесь, где жарко, сухо и не хватает воздуха. Наверное, это ад, по крайней мере, так о нём рассказывают жрецы культа Возвращения даен.

Чувства мои обострялись. С каждым вдохом воздух становился более смрадным. Сразу запах тухлых яиц был слабым, но теперь, когда я стоял и смотрел на что-то кричащую мне Эламу, было такое ощущение, будто мне подсунули под нос миску, полную разбитых тухлых яиц. Наверное, это и есть смрад ада, запах серы. Скорее всего, морозный маг не зря сказал, что демоны сделаны из серы.

Точно, я в аду!

Вот это попал! Что делать? Куда делся кашит? Одежда валяется, как и моя, а Матэса с этой стороны нет и близко.

Не только смрад стал нестерпимым, я ощущал обжигающий воздух так, будто моё тело без кожи. Видеть стал чётко − разглядел шагах в десяти на стене каждую трещинку. А чуть дальше в полу виднелся разлом, в котором булькала раскалённая лава. Она не тёмная, как сползает у подножия вулкана, а яркая, огромной температуры. А может, я её просто сейчас так вижу.

Страшно... Душно. Да нет! Невыносимо! Вот слово, которое подходит сейчас больше всего.

Вот и верь после этого Жрецам возвращения даен! Выходит, даены не покинули Алгору, а может, это просто козни Ахея? Или испытание? На прочность, так сказать, достоин ли я бессмертия? А как же тогда Элама с Маорой? Или у них другое испытание?

Я стоял, смотрел на размахивающую руками Эламу, на смотрящего на меня с сожалением Маору, и думал... Что происходит? Можно сказать, что этот Свейдн просто издевался над нами. Именно издевался, насмехался. А теперь вот это жаркое смрадное место. Для чего это всё? Прекрасно понимаю, что меч не раз должен побывать в раскалённом горниле, чтобы стать ценным мечом, не раз должен пройти ковку. Может, сейчас закаляют наши души? Как говорится, за одного битого двух небитых дают? И насколько ценна моя душа? А как же те люди, которых поглотили корни? Может, за их счёт лучшие бойцы получают бессмертие?

И эти лучшие, это мы?

Сюда идут... Из глубины коридоров. Шагов я не слышал, но знал, что идут. Не люди, а те, кто здесь сильнее. Люди здесь слабы, очень. Слабее, чем там — я с тоской посмотрел на Эламу и Маору, упёрся руками в невидимую стену.

Плохо... Откуда я знаю, что сюда идут?

Чувства обострены до предела. И мне нужно бежать, потому что... нужно бежать, я это почему-то знаю! И я побежал вглубь коридора, перепрыгивая через широкие трещины в каменном полу, потому что там булькала, двигалась красная раскалённая лава. Жарко было так, что мне казалось, будто камень вокруг сейчас расплавится, стены потекут, а пол станет жидким, как топленое масло. Человеческое тело такой температуры не выдержит.

Впереди идёт процессия — шаксы! Идут гуськом, наклонили головы, смотря под ноги... По бокам коридора есть узкие ниши, два коридора справа зияют тёмными отверстиями. До них я не успею. Вжался в узкую, тёмную нишу. Тёмную... Я уже отбежал далеко от входа в этот странный мир, вернее просто ад. Даже не обратил внимания, что нигде нет светильников, но в нише темно, а в коридоре светло.

О чём я думаю? В десяти шагах идут шаксы, штук семь. Что-то бормочут.

Прислушался. То, что услышал, повергло в оцепенение. Они говорили себе под нос: Где человеки? Где они? Кого ловить?

Ловить?

Как отсюда выбраться? Если шаксы сейчас меня обнаружат, буду драться с ними, будто озверевший. Я им покажу кулачный бой!

Обречённость сменилась решимостью зверя, загнанного в угол, решившего биться до конца. Но шаксы прошли мимо, а я еле дышал, хотя так хотелось вдохнуть полной грудью, но не этот смрадный воздух, а тот, лесной, воздух поля или моря.

Прошли, а я стоял в нише, вжавшись в камень. Что делать? Бездействие тоже плохо. Не стоять же в этой нише вечность. К выходу идти бесполезно, там мерцающая стена, значит, двигаю вперёд, посмотрю: раз заперли в клетке, побегаю по ней.

Держа ушки на макушке, внимательно всматриваясь вперёд, я осторожно шёл по коридору. Впереди зал, большой зал, а посреди три больших засохших дерева. На них спали совы, много сов на сухих ветках. Возле дерева, которое посередине, два продолговатых камня, один на другом. Похоже на простецкий алтарь... на котором сидит белокурая миловидная девушка в простеньком, но приятном на вид алом хитоне. У женщин они намного длиннее, чем у мужчин.

Понял, она точь в точь цветом как лава в трещинах! Но, по крайней мере, это не шакс. Нужно к ней идти, разговаривать, других вариантов я сейчас не вижу.

Я выступил из коридора на свет, хотя, повторюсь, нет тут никаких факелов. Но почему-то я считал тогда, что выступил на свет из полумрака коридора.

Клац, клац, клац... это совы раскрывали глаза, неподвижно смотрели на меня словно чучела.

Девушка сидела на каменном 'алтаре', и молча наблюдала за мной.

− Ээээ, куда я попал? — я замолчал, обалдев от того, что задал такой глупый вопрос. Хотя... почему глупый? Я ведь не знаю, что это... Царство мёртвых? Ад? Или что-то мне неизвестное? В зале стоят засохшие деревья, растут в камне? А может, эти совы питаются людьми? Если нет, то чем они питаются?

− Это место для тебя...

− Зачееем? — Я развёл руками. — Зачем для меня?

− Чтобы ты убил своих друзей, с которыми идёшь.

− Что? Как это? Просто взял и убил? Зачем?

− Вот видишь, раз спрашиваешь зачем, значит, уже тебе это предложение интересно!

− Я не собираюсь убивать своих друзей!

− Это ты сейчас так думаешь. В общем, если хочешь бессмертие — убей своих спутников, тогда его получишь!

− Да не собираюсь я никого убивать!

− На нет и суда нет. Тогда свободен.

− Как свободен? Можно идти?

− Конечно! Иди по коридору, так и выйдешь в свой мир.

Всё так просто? Я сейчас пойду, мерцающая стена меня пропустит и... всё! Я смогу вдохнуть чистый воздух, увижу солнце! Но не это главное, я попью воды! Водыыы!

Несмотря на нехватку воздуха, я бодро пошёл обратно. Как-то, когда я был ещё десяти лет от роду, среди старших учеников храма поползли слухи, что один из них, по имени Пекка заболел. У него перестала выделяться слюна. И он потом умер. Тогда это для меня было так — кто-то умер. А вот сейчас, без капли воды, с сухим ртом, я сочувствовал этому бедняге, сочувствовал. Видно, не может понять человек чужой беды, пока сам её не испробует.

Я остановился. Просто 'увидел', что сюда идёт процессия шаксов. Не хочу я с ними встречаться. Рванув назад, я выбежал обратно в залу с деревьями. Девушка так и сидела на плоском постаменте.

− Что? Шаксы? — участливо спросила она.

Кивнув, я смотрел по сторонам, ища, куда спрятаться — зала оказалась тупиковой.

− Вон там потайная комната, прячься! — белокурая указала рукой на узкую нишу. Я прошлёпал к ней босыми ногами, втиснулся, затаился.

Процессия шаксов всё также двигалась гуськом, взгляды их устремлены в пол, до моего обострённого слуха доносилось бормотание: где человеки? Обходят вокруг деревьев.

От них веяло неописуемой жутью. Да, именно жутью, страхом, липким и чёрным. Главное, сейчас не выдать себя, не дышать громко, а вжаться в стену, стать с ней единым целым, чтобы не заметили, ушли.

А девушка? Она не выдаст? Надо было спросить её имя. Это бы её расположило ко мне.

Попасть в этот мир, гроты, пещеры, было просто, а вот выбраться отсюда задачка посложней. Что-то отсвечивало из глубины ниши, хоть там должна быть непроницаемая тьма. И чем больше я осознавал, что там, тем жутче мне становилось. Потому что, обострив зрение, я отчётливо видел смотрящие на меня два жёлтых глаза.

У демонов и урхов — адских собак, глаза красные, да и у урха три глаза. А сейчас на меня смотрел шакс...

Я не испугался. Мне просто было жутко. И ещё понял, что надо мной продолжают издеваться или насмехаться.

− Спрятался? — шёпотом спросил шакс, когда понял, что я его вижу.

Я хотел сказать, что меня уже достали такие шутки, пора разобраться, либо пусть убьют, либо дадут уйти. Или пусть дадут меч и сразятся по-взрослому. Но губы не разомкнулись, я не смог сказать ничего. Ещё раз попытался открыть рот — тот же результат, не мог вымолвить ни слова. Но я же разговаривал с девушкой здесь!

Получив сильный удар в грудь, я вылетел в залу, раскинув руки, упал на спину. При этом затылок так стукнулся о камни, что дальше для меня всё было жутким долгим сном. Правда, во сне боль малая.

Выскочивший следом шакс схватил меня за руку и почти без усилия швырнул далеко в сторону. Но упал я не в зале.

Упал я в жаркое озеро раскалённой лавы, густой, как подсохший сироп! Жгучей, как алый жар костра. И вокруг не было стен, а если и были, то очень далеко, потому что их не видно в красноватом полумраке.

Боль, острая, жгучая, резкая, страшная. Боль... больше ни о чём не мог думать. Прекратить, прекратить!

Я не кричал − орал. Слов не было, не мог ничего сказать. Только жар, боль и крик. Больше никаких, никаких мыслей. Махал руками, сучил ногами в этом густом жгучем мозги сиропе.

Невыносимо!

Рассудка нет! Прекратить боль! Подпрыгнуть хоть на миг, чтобы меньше жгло.

Миг, когда шакс схватил меня и бросил ещё раз, помню отчётливо, потому что это было избавление от боли.

Я упал в залу с тремя деревьями на каменный пол, который сейчас показался холодным. А от меня вверх поднимались видимые потоки горячего воздуха. Но ведь человеческое тело не может выдержать такой температуры. Бултыхаясь в лаве, не думал об этом. Я должен был умереть почти мгновенно. Болевой порог был пройден сразу, как я упал, и сознание должно было покинуть, либо должно остановиться сердце от болевого шока. Но я был жив, а если бы сейчас взял в руку свинец, он бы расплавился! Значит, это не моё тело, или это всего лишь странный сон, жуткий и беспощадный. Но при такой боли спать невозможно. Нельзя так отчётливо видеть трещины на стенах, слышать шепотки шаксов. Значит, тело человека здесь, в аду, другое. Тут другие законы. Как я понял, с шаксом говорить не могу. Зато кричать — пожалуйста, сколько угодно. И тут до меня дошло, что в лаве-то я орал не один, там было много людей. Жуть...