Вой лишенного или Разорвать кольцо судьбы

Что же такого сделали Нерожденная и Антаргин? Откуда в этом человеке взялась сила рьястора?

Любой из тресаиров был в состоянии отличить этот особый глаз, данный лишь повелителю стихий и никому другому. Окаэнтар не знал, что это должно было значить, но хотел и собирался разобраться.

Подобное открытие могло существенно повлиять на его дальнейшие действия, наложить свой отпечаток на их ход, и даже полностью изменить, что раздражало мужчину в достаточной степени, чтобы ошибиться, толкая на совершение необдуманных поступков.

Мало того, что Освободитель — "Тарген", — напомнил себе мужчина — уже не тот мальчик, на приход которого он рассчитывал когда-то, так еще и обладающий способностью противостоять ему, становясь тем самым серьезной помехой его столь долго вынашиваемым планам.

Свободная рука мужчины потянулась к груди, чтобы коснуться скрытого под одеждой медальона. Он всегда был с ним, с тех самых пор, как Риан, не приняв отказа или не поверив в него, швырнул эту вещицу к ногам мужчины, сказав: "Я буду ждать тебя". Тогда Окаэнтар поднял его и сохранил, чтобы передать Риане (хоть и не сделал этого впоследствии), но сейчас, осознав возможности и власть, радовался, что его встреча с Нерожденной не состоялась, когда он столь сильно к ней стремился.

Окаэнтар часто вспоминал, а с тех пор, как Риана начала слабеть, слишком часто, о предложении ее брата, которое имел глупость когда-то отвергнуть. Теперь он считал, что нужно было встать на сторону сильнейшего еще тогда, но он оказался недальновиден, за что сейчас винил себя. Слепая преданность не принесла ему ничего, кроме долгих лет жалкого существования в мире, который в ближайшем времени грозил исчезнуть совсем и забрать его с собой. Мужчина не мог этого допустить, не хотел становиться ничем, пустотой, у которой нет шансов вновь обрести форму или хоть какое-то подобие жизни. Такая участь не для него.

Ладонь Окаэнтара коснулась груди, до боли впечатывая в кожу уже не отвергаемый подарок Нерожденного. Это украшение было его пропуском в нормальную жизнь — ту, что на другом конце запечатанной пока тропы. Ему всего лишь нужно выбраться, и медальон приведет его к Риану, который сможет, как когда-то и обещал, разорвать зависимость Окаэнтара от своей сестры, и тогда мужчина избавится, наконец, от бесконечного прозябания, в которое превратилась жизнь тресаиров после перехода.

Он собирался этого добиться для себя, а остальное не имело значения. Ничто не имело значения.

— Смотрите за ним, за каждым шагом, — сказал мужчина, взглянув на своих сторонников. — Я хочу узнать о нем все — все, что сможете добыть.

* * *

Это был самый длинный год в жизни вейнгара, словно боги договорились меж собой растянуть его до бесконечности, погрузив мир в вечную ночь, где рассвет никогда не подоспеет на смену давно пришедшему закату. И каждый миг, каждое мгновенье вечности, что Кэмарн провел в этой непроглядной тьме, были посвящены думам о младшей дочери — его маленькой, но такой храброй Лурасе.

Собственная вина - что, не споря, согласился принять ее жертву — и не иссякающее, всеобъемлющее беспокойство не отпускали мужчину ни на секунду, сжимая сердце жесткими оковами непреодолимой печали и бередя душу. Кэмарн страшился, что даже когда подойдет время, о чем он непрестанно напоминал себе, тьма не рассеется, а все также будет окружать его удушающим туманом, наполненным повергающими в ужас видениями пыток ни в чем неповинных людей и оглушительными криками мучеников, пронизанными, обращенной к богам, мольбой о помощи, так как простой смертный уже не в силах освободить их.

Во всей этой мешанине чувств и эмоций, терзающих вейнгара, только одно оставалось незыблемым — слова шисгарского карателя "ты отдашь нам одну из них на год", в которые Кэмарн, несмотря ни на что, продолжал верить, как в самого себя.

Они были его единственным оплотом, сердцевиной удерживающей веры в то, что он сможет еще раз увидеть любимое дитя, прижать ее к груди и сказать, сколь сильно дорожит ею.

Отложив в сторону недавно законченный фолиант хроники, что летописцы принесли ему, правитель Тэлы подошел к окну, чтобы почерпнуть немного спокойствия у искрящейся в свете закатного солнца глади Дивейского моря. На протяжении всего последнего года мужчина часто стоял вот так, замерев и смотря перед собой, вглядываясь во что-то понятное только ему.

В такие моменты даже Сарин — верный друг — не тревожил его, предпочитая бесшумно покинуть покои вейнгара, если вдруг нахлынувшая тоска опускалась на плечи Кэмарна в его присутствии. Мужчина видел беспрестанные терзания своего господина, сопереживал им, но, в тоже время, понимал, что помочь здесь не в силах. Лишь одно могло вернуть свет от улыбки в глаза тэланского правителя — возвращение той, что отдала себя на откуп за остальных.

Сарин, знающий с кем Лураса покинула Антэлу год назад, старался не думать о том, что улыбчивой девочки, которая частенько посмеивалась над ним, уже нет в мире сменяющих друг друга светил. Что Гардэрн и Траисара теперь не освещают ее путь, а давно проводили в недоступный их взору подземный мир Аргерда, где холодные воды Урунаи проносят печальную душу меж пылающих костров Аруги и устремляются к месту последнего пристанища всех покинувших наземный мир живых — к вечно цветущим холмам Инаирга.

Наблюдая, как солнечный диск медленно клонится к горизонту, Кэмарн мысленно поторапливал его, с нетерпением ожидая наступления ненавистной им и столь же сильно ожидаемой темноты.

Месяц белого флага уже почти подошел к концу, лишь день и две ночи остались до его завершения, и вейнгар, неизменно, с момента его наступления, проводивший темное время суток у дворцовых ворот, мечтал поскорее заступить на ночное дежурство, приближающее миг возвращения дочери в его объятья.

"Сегодня, сегодня я увижу ее, — убеждал себя мужчина, прогоняя прочь сомнения и страхи. — Сегодня Раса вернется домой".

Это была его ежевечерняя молитва. Его заклятие, посылаемое богам, отчаянное требование оправдать его веру в них.

Когда от палящего диска Гардэрна осталось лишь марево над линией горизонта, в дверь покоев вейнгара постучали.

— Войдите, — отозвался Кэмарн и, покинув свой пост у окна, взял в руки массивный фолиант, чтобы по дороге к воротам вернуть книгу в замковую библиотеку под бдительный и бережный присмотр хранителей.

Он не хотел читать ее, не желал заново проходить по дням своей юности и пересматривать уже совершенные поступки. Во второй раз пережить бойню в Трисшунских горах было выше его сил. Столкнувшись с невидимой и непонятной силой, что поразила тэланских солдат, одного за другим лишая жизни без видимых на то причин, вейнгар не хотел воскрешать подробности давно минувших дней, и так являющихся ему в ночных кошмарах, предпочитая оставить осуждение или одобрение собственных поступков далеким потомкам, которые лишенным эмоций взглядом смогут оценить их с позиции непредвзятости.

— Вам надо поесть, господин.

Тихий голос Сарина и звук его шагов, отвлекли Кэмарна от печальных мыслей. Казалось, верный слуга и преданный друг - примерил на себя одежды радетельной кормилицы, ежедневно присматривая за своим господином, забывающим за душевными терзаниями принять пищу или переодеться.

— Сарин, — укорил вошедшего Кэмарн. — Я же говорил...

— Знаю, но я все же привык, — отозвался мужчина, поставив поднос на стол.

— Не хочу, — даже не взглянув на еду, отмахнулся от проявленной заботы вейнгар, направляясь к двери.

— Нет, — Сарин преградил ему путь, намереваясь настоять на своем, и даже отступил от собственных неписаных правил, отбросив пропитавшее кровь и душу почтительное обращение. — Ты думаешь, Лураса обрадуется, вернувшись и увидев отца - едва держащимся на ногах? Я сомневаюсь!

Мужчина изо всех сил старался придать своему голосу убедительности и отогнать прочь предательскую дрожь, вместе с вопросом "Вернется ли?".

— Да ты испугаешь ее одним своим видом. Осунулся, похудел, постарел, седины в волосах прибавилось — совсем не радостная встреча получится. А если еще и в голодный обморок упадешь...

Кэмарн развернулся и, покачав головой, направился к столу, так что Сарин решил не продолжать отповедь, сменив гнев на милость.

— Вот так. Поешь, и хоть до утра стереги, я мешать не буду.

И он сдержал свое слово, много часов молча наблюдая за тем, как правитель Тэлы вышагивает вдоль дворцовых стен, бросая нетерпеливые взгляды в ночь, пытаясь усмотреть в ее густой тьме приближение призрачных всадников, как замирает, вслушиваясь в тишину, чтобы различить дробный перестук массивных копыт вороных коней, несущих на себе шисгарских карателей и ту, чьего возвращения он ждет, как расстроено треплет волосы, когда его ожидания не оправдываются.

Сарин единственный из близкого окружения Кэмарна знал, насколько тяжело тому дались прошедшие месяцы. Остальные лишь видели, что жизненная сила постепенно покидает вейнгара, и старались меньше беспокоить его, обращаясь по большинству вопросов к Матерну, с радостью взвалившему на свои плечи обязанности отца.

Рассвет уже приближался, когда Сарин решил, что пора прекращать ночное бдение и уводить своего господина во дворец. Еще одна долгая ночь миновала, забрав у правителя Тэлы остатки сил, насколько мог судить слуга, исходя из еще более ссутулившихся плеч и устало склоненной на грудь головы, привалившегося к каменной кладке стены вейнгара.

Он даже сделал несколько шагов в направлении измученной фигуры, когда услышал еще далекое, но от того не менее пронзительное ржание, которое заставило его господина выпрямиться и подобраться.

"Пусть это будут они", — мысленно воззвал к богам Сарин, не представляя, как Кэмарн перенесет очередное разочарование. Ему казалось, что вейнгар не выдержит.

Они появились из предрассветных сумерек темными пятнами, окруженными неизменным голубоватым свечением, вынудив мужчин задержать дыхание в преддверии. Взгляд Кэмарна разом охватил всех и остановился на центральной фигуре, к груди которой прижималась светловолосая голова его дочери. Вейнгару показалось, что Раса спит, доверчиво устроившись в мужских руках.

До предела натянутая струна страха, все это время распевавшая свою протяжную песнь в его душе, замолчала, наконец, позволив мужчине окончательно поверить в возвращение дочери, но, в то же время, лишив мужчину возможности пошевелиться. Застыв в позе напряженного ожидания, вейнгар смотрел, как приближается по мощеной дороге семерка всадников, постепенно раскрашивая мир в привычные цвета и возвращая ему дыхание жизни.

Они остановились на расстоянии нескольких десятков шагов и лишь один, тот, что вез девушку, приблизился к мужчинам. Придержав вороного, послушно замершего на месте, шисгарец склонил укрытую капюшоном голову, на несколько мгновений скрыв дочь от взгляда отца.

Кэмарн, сбросив оцепенение, непроизвольно подался вперед, а Сарин, последовав за своим господином, поднял повыше фонарь, чтобы ровный свет танцующего в нем пламени падал на лицо девушки, позволяя его господину видеть дорогие черты.

Лураса медленно выбиралась из объятий глубокого сна, следуя за дорогим ее сердцу ласковым голосом. Он что-то нежно шептал, обращаясь к ней, зовя за собой, и постепенного сладостный дурман отступал все дальше, забирая с собой ощущение покоя и тихого счастья — во сне ей и Антаргину не нужно было расставаться — возвращая девушку в лишенную привлекательности реальность.

Раса грустно вздохнула, почувствовав легкое прикосновение губ ко лбу и открыв глаза, с укоризной прошептала.

— Ты обещал не усыплять меня.

— Прости, — также тихо отозвался мужчина, — но ты устала, и должна была поспать.

В его голосе она расслышала горечь сожаления смешанную с убежденностью в своей правоте.

— Но время совсем... — попыталась возразить она, сказать, что им и так слишком мало осталось, чтобы тратить драгоценные мгновенья на сон, но он перебил.

— Мы добрались, — с печалью в голосе остановил ее Антаргин, выпрямившись и тем самым позволив любимой увидеть стоящих перед ними мужчин.

— Отец!

— Лураса!

Их возгласы слились в один, и сердце мужчины сжалось, тупой болью напомнив о неизбежном. Он знал, что его любимая скучала, видел, как туманился печалью ее взор, устремленный в окно, и понимал, отчего она, иногда так крепко обхватывает его руку, пряча лицо на груди. Боязнь скорой разлуки говорила в ней, разлуки, подобную которой ей уже пришлось пережить.

Антаргин спешился и помог девушке спуститься на землю. Он торопился, подгоняемый нетерпением вейнгара, которое столь явственно ощущалась вокруг него, и неподдельной радостью в голосе Лурасы, ее стремлением поскорее обнять отца.

— Сарин, иди быстрее, подними Гарью, — возбужденно просил Кэмарн своего друга, прижимая к сердцу дочь и мечтая спрятать ее от горящих взоров карателей за каменными стенами замка. — Пусть приготовит все. Воду, постель... Все, что нужно...