Вой лишенного или Разорвать кольцо судьбы

Чтобы взобраться на второй этаж, ему пришлось потрудиться. Спрыгнуть явно было проще, особенно если наплевать на собственную шею, что он и сделал видимо. Дождавшись, когда вышедший подышать постоялец скроется в дверях, молодой человек, уцепившись за карниз над крыльцом, одним резким движением подтянулся и оказался на покатой крыше. Осторожно ступая по хлипким доскам, перебрался на пристрой, а оттуда на крышу постоялого двора, с которой уже нырнул в открытое окно. С подоконника на пол налилась лужа, и он сквозь зубы выругался, поскользнувшись на ней.

В помещении царили полумрак и тишина, лишь поленья потрескивали в очаге. Мужчина скинул обувь с налипшей на нее грязью. Схватив полотенце, вытер лицо и шею, быстро прошелся по волосам, чтобы вода ручьями не стекала с них. Затем, подойдя к двери, прислушался.

Не услышав ничего подозрительного, Лутарг выглянул в коридор. Там было пусто, и молодой человек, низко склонив голову, торопливо зашагал в конец прохода, где располагались лучшие комнаты ночлежки, сейчас инкогнито занимаемые дочерью вейнгара. Открывая дверь, он думал только об одном: "Пусть все окажутся на месте. Пусть ничего не случилось".

Литаурэль вскинула голову на скрип двери, а увидев вошедшего Лутарга, испустила вздох облегчения. От сердца отлегло. Стальные оковы, опоясывающие его все это время, спали, и оно заколотилось с утроенной силой, а вместе с этим отчаянным биением в девушке проснулась злость.

Уже не переживая, не задаваясь вопросом, как он это воспримет, Лита вскочила на ноги и устремилась к молодому человеку.

— Ты, — выдохнула она и со всей силы ударила его в грудь.

Не ожидавший нападения Лутарг, руку перехватить не успел, а затем, решив, что наказание заслуженное, просто стоял и позволял ей колотить его. Маленькие, но на удивление сильные кулачки, один за другим врезались в его плоть, пока Литаурэль, всхлипнув, не спрятала лицо в ладони. Только тогда Лутарг осознал, что все это время, пока девушка избивала его, слезы, не переставая, текли по ее щекам.

Эти горькие капли причинили ему больше боли, чем самый сильный удар. С шипением втянув в себя воздух, молодой человек попробовал привлечь девушку к себе.

— Прости, — прошептал он, сам не зная, за что именно извиняется. Возможно, за все, что сделал или еще не успел.

Протестуя, она попыталась отстраниться, но он не отпустил и, несмотря на сопротивление, притянул к своей груди. Она застыла на мгновенье, словно окаменела, а затем вновь всхлипнула, и плечи ее задрожали.

Лутарг почувствовал себя сволочью.

— Тебе бы переодеться, — привлек внимание молодого человека Сарин. Он обнимал за плечи бледную Таирию, губы которой подрагивали.

"В страхе", — решил мужчина.

Только сейчас он услышал жалобные попискивания справа от себя и увидел забившуюся в угол пару. Истарг, так же, как и старик, обнимая, успокаивал служанку. Осознавать, что все это из-за него, было неприятно.

— Я не хотел вас пугать, — глухо выговорил он, неосознанно крепче прижимая к себе вздрогнувшую Литаурэль. — Я был удивлен и... Такого больше не будет.

Лутарг видел, как от его слов Таирия мелко задрожала, а пальцы старика крепче сжались на ее плече.

"Зря мы встретились. Она никогда не примет меня, так же как и другие", — с горечью подумал он, вспоминая Антаргина. Он был сыном своего отца. Таким же, как он, и среди других ему не место.

Решив, что сейчас ему лучше уйти и увести Литаурэль, молодой человек послал говорящий взгляд Сарину — мол, присмотри за ними — и повернулся к двери, но шагнуть не успел. Его остановил дрожащий женский голосок.

— Истарг, ты не одолжишь моему брату одежду? Потом мы купим новую.

* * *

Тяжелые дождевые тучи клубилась над его головой. Мужчина ощущал их недовольное ворчание. Слышал его и находил подтверждение в редких каплях, срывающихся с небес.

Он любил такую погоду. Любил находиться рядом с готовой проявить себя мощью. Чувствовать потрескивание энергии вокруг. Это было единственное, по чему он скучал — неконтролируемое бешенство стихии. Единственное, что неизменно напоминало ему о сестре. Густая тишина перед бурей.

Он вызывающе улыбнулся небесам, словно призывал их разверзнуться, а затем устремил взгляд прямо перед собой, на стоящую частоколом стену деревьев. Туда, откуда ожидал появления тех, кого пришел встретить.

— Господин.

Низко склонившийся слуга протянул ему плащ — белое пятно в руках едва различимого силуэта. Он всегда носил белое. Никогда не изменял себе. Он был Богом для своего народа. Единственным и неизменным.

Когда-то он предпочитал править. Единолично решать судьбы многих. Пока не понял, что все лавры достаются не ему, а богам. Почему-то люди не умеют жить, не опираясь на Высших. Во всем ищут знаки божественного проявления. И тогда он сам стал им — богом рианитов.

Не дождавшись ответа, слуга растворился в ночи. Он внимания не обратил, занятый иными мыслями. Ожидание будоражило кровь. Он так давно хотел этого. Так давно ждал, что уже почти отчаялся получить.

Навязчивая идея завладеть кусочком силы сестры не оставила его, следуя за мужчиной сквозь время. Никогда не оставляла, с тех самых пор, как Риана создала собственный народ. Не подчинила, как сам он, а сотворила, чтобы переиграть его.

Долгие годы он ждал, когда его творение завладеет волей тресаира. Когда приведет рожденного с духом к нему в руки. Ждал терпеливо, понимая, что вечно скрываться они не смогут. Что даже его сестра лишена подобного могущества — родить свой собственный мир и заставить его суть биться. Она всего лишь отсвет, осколок сущего, как и он сам. Лишь то, что никогда не должно было появиться. Случайность.

Он рассмеялся — пронзительно и резко, вспугнув попрятавшихся в кронах птиц. Заставив вздрогнуть наблюдающих за ним прислужников. Впитав в себя их благоговейный трепет.

Его смех оборвался внезапно, так же, как и появился. Просто застыл на губах, едва он почувствовал их приближение. Амулет на его груди потрескивал, радуясь приближению своего близнеца. Оба хорошо знали, что от них требуется хозяину. Материя всегда безропотно подчинялась ему. Материя, но не дух. Дух отошел сестре, сейчас часть него приближалась в Риану по собственной воле. Ну, или почти по собственной.

— Наконец-то! — мужчина довольно усмехнулся.

* * *

Для общего спокойствия Панька в сопровождении Истарга была отправлена в комнату, снятую на ночь Сарином. Девушка не возражала, а все время доверчиво льнула к молодому человеку, будто черпала силы в прикосновении к нему.

Сам гвардеец явно был не доволен приказом. Перед выходом, он посмотрел на дочь вейнгара, и в его взгляде сквозила мольба, окрашенная неприкрытой тоской. Лутарг заметил этот взгляд, так же, как и Литаурэль. Им стало жаль парня, чувства которого по всем признакам не находили отклика к душе той, к которой он стремился. Таирия в лучшем случае испытывала к нему благодарность и воспринимала, как друга.

В одежде с чужого плеча Лутарг чувствовал себя неуютно. Он то и дело одергивал короткие рукава рубахи — Истарг был на полголовы ниже него — и поправлял давящий ворот. Штанов для него не нашлось вовсе, и молодой человек, несмотря на настойчивые требования старика снять и просушить те, что на нем, остался в своих влажных.

— Справлюсь, — отрезал он, когда Сарин в очередной раз заговорил о вызываемой простудой лихорадке.

В итоге, старец замолчал, но не смирился, и недовольное выражение не покинуло его лица.

Для Литаурэль в смежной комнате была установлена бадья с горячей водой. После происшествия в коридоре хозяин был больше, чем рад, во всем угождать своим постояльцам. И теперь он все делал собственными руками, более не доверяя сыну, который, награжденный увесистой затрещиной, отсиживался за стойкой в таверне.

Юной тресаирке Таирия временно выделила один из трех вейнгарских нарядов, что взяла с собой, покидая движущийся в Эргастению караван, а платье Литаурэль было отправлено к хозяйской жене для стирки и глажки. Также Ири попросила немного отпустить подол, чтобы девушка не сверкала щиколотками, что с ее точки зрения было неприемлемым.

Горячая и сытная еда по настоянию дочери вейнгара была поднята в оплаченные ей комнаты. Если хозяин трисшунской ночлежки и догадывался, что его постояльцы не так просты, как хотят показаться, то вида не подавал, безропотно выполняя все наказы. Он многое повидал на своем веку, и давно перестал лезть в дела тех, кто находил приют в его вотчине.

"Чем меньше знаешь, тем спокойнее спится", — всегда втолковывал он своей любопытной жене — большой любительнице посудачить с соседскими бабами о том, что творится в таверне по вечерам.

Наблюдая за тем, как старик с аппетитом уплетает еду, а Лутарг с Литаурэль перекатывают кусочки по своим тарелкам, Таирия задавалась вопросом, как такое возможно, что ее брат не простой человек, и почему она не боится его. Девушка сама растерялась от того, как ее страх и паника в одночасье улеглись. Она все еще волновалась, робела, все еще рассматривала его, как некое чудо, но уже не испытывала желания закричать и спрятаться. Даже голос ее почти не дрожал, хоть эмоции не улеглись до конца, и сердце продолжало трепетать.

— Почему вы не едите? — спросила она, взглядом указывая на тарелки сидящих напротив людей.

В ответ на ее вопрос девушка положила в рот кусочек мяса, а Лутарг, подняв голову, посмотрел в глаза. Не сдержавшись, Ири поежилась. Если не видеть этих глаз, то вполне можно убедить себя в его нормальности. А так нет. Нельзя. Этот горящий взгляд, казалось, заглядывал в душу.

— Я не настаиваю, просто спрашиваю, — промямлила она, отвернувшись.

— Страшно? — спросил он, и Ири в его голосе послышалась горечь.

— Нет, не боюсь, — поспешила опровергнуть она, и вновь посмотрела на него, заставляя себя выдержать его пытливый взор.

— Стоят друг друга, — хмыкнул рядом с Таирией Сарин, потянувшись на середину стола за хлебом. Литаурэль, опередив старца, передала ему кусок.

— Боишься, — утвердительно повторил Лутарг.

— Нет, — поднажала Ири. — Волнуюсь немного, но не боюсь.

— Его не обманешь, девонька. Он все чует, — вставил свое слово Сарин, возвращаясь к народному говору.

— А если захочет, то мысли слышит, — с лукавой улыбкой добавила Лита.

Глаза Таирии недоверчиво округлились, а затем девушка рассмеялась.

— Вы шутите? — Все трое улыбнулись, но без намека на подтрунивание. — Правда? — нерешительно спросила она, не уверенная, что стоит удивляться.

— Почти, — отозвался Лутарг.

— Но не совсем, — закончила Литаурэль, и теперь уже все трое довольно заулыбались. Таирия выдохнула.

— Отлично, — пробормотала она. — Придется не думать.

Дружный смех окончательно разредил атмосферу в комнате. Последние крохи стеснения и неловкости были отброшены, и общение, наконец-то, обрело непринужденность.

— Почему ты передумала? — задал интересующий его вопрос Лутарг.

— В чем? — не поняла Таирия.

— Ты была напугана. Сильно. Я ощущал твой страх. А затем что-то изменилось. Что?

— Ты, — под его ожидающим взглядом, Ири залилась краской. — Когда они...

Девушка запнулась, не зная, как правильно назвать то, что видела, а затем, решила не вдаваться в подробности, а начать с конца.

— Ты позволил ей бить себя, и ничего не сделал в ответ, — на одном дыхании выпалила Таирия.

— Поэтому ты перестала бояться?

— Не только поэтому. Еще ты успокаивал Литаурэль. Обнимал ее, и я поняла, что ты расстроен. И еще, Сарин, — Ири посмотрела на старика. — Пока тебя не было, он все время твердил, что ты добрый, и никогда никого не обижаешь.

Ошеломленный Лутарг с плохо скрываемым изумлением уставился на старца. Он добрый? Что-что, а подобное определение ему не подходило. В эргастенских пещерах за такую крамольную мысль старика подняли бы на смех. В среде каменщиков Лутарг слыл, каким угодно, но уж точно не добрым.

— Что? — дожевав очередной кусок, поинтересовался у молодого человека Сарин. — Разве ты сознательно обидишь ее? — задал он вопрос, ответ на который и так был ему известен. Что бы Лутарг не думал о себе сам, старик слепым не был, и имел собственное мнение, которому, к тому же, не раз находил подтверждение.

— Нет, — согласился мужчина. — Но добрый?

— Почему нет? Ты привык думать о себе хуже, чем есть.

Лутарг только головой покачал, а Лита спрятала довольную усмешку, уткнувшись взглядом с тарелку. Заявление старика откровенно шокировало сына Перворожденного, и девушка едва подавила смех. Добрый рьястор — это что-то! Сальмир, да и остальные ее браться ни за что не согласились бы с этим, а вот сама Литаурэль уже начала сомневаться.

— Ладно, — пробормотал мужчина себе под нос, и уже громко продолжил: — А если я вновь сорвусь? Такое возможно, хоть я и обещал обратное.

— Я понимаю, — согласилась Таирия, переплетя пальцы в замок.

Конечно, она бы предпочла больше не видеть тех зверей, что дрались у нее на глазах, но надеялась, что сможет смириться с этим. Возможно не сразу, но она постарается. Это же ее брат. Сын тетушки. Немного необычный, но не плохой же. Ири старательно убеждала себя в этом.

— Понимает она.

— Только давай пока проверять не будем? — просительно протянула Таирия, взглядом ища поддержки у Литаурэль. Девушка подбадривающее улыбнулась ей, и Ири с облегчением выдохнула под хрипловатый хохот старца.

— Знал, что вы поладите, — выдавил Сарин и еще громче зашелся в смехе — настолько комично выглядел Лутарг с маской изумления на лице.

Из всех собравшихся в комнате, он был единственным, кто искренне верил в возможность безоглядно преодолеть все различия. Не сомневался даже тогда, когда Таирия преодолевала шок, Литаурэль жалась в углу, а Лутарг вдалеке от всех воевал с самим собой.

Возможно потому, что сам когда-то прошел через это, и безоговорочно принял маленького мальчика, на которого опасливо косилось большинство дворцовой прислуги, и даже слово вейнгара не могло изменить подобного отношения.

Или потому, что в темноте эргастенских пещер разглядел глубочайшее одиночество молодого человека, сторонящегося всех и вся, лишь бы не получить новую порцию презрительных насмешек, рожденных притаившимся внутри страхом. Настолько замкнутого, что пробиться через его броню стоило ему доброго года жизни.

Как бы то ни было, Сарин верил. Верил в то, что окажется прав.

Глава 27

В парадном облачении вейнгара, с геральдической цепью на груди, Матерн выхаживал по церемониальному залу, ожидая, когда доложат о прибытии посольства рианитов. Его советники, сбившись в кучу, что-то обсуждали в полголоса, но вейнгар на них внимания не обращал, занятый собственными мыслями.

Шатры послов раскинулись под стенами Антэлы, и десять гвардейцев эскорта уже вышли из дворца, чтобы сопроводить прибывших к правителю Тэлы. Ждать осталось недолго, но время для Матерна тянулось несоизмеримо медленнее, чем обычно. Видимо, сказывалось нервное напряжение.

Еще было слишком рано для официальных приемов. Огненный диск Гардэрна только начинал свое путешествие по небосводу и не успел до конца разогнать промозглый ночной туман, но вейнгар решил удовлетворить просьбу рианитов о времени встречи. Сославшись на требование своего единого Бога, они настаивали на приеме в рассветные часы. Странная блажь, которой Матерн не понимал, но все же решил пойти на уступки. Он мог себе это позволить — проявить благосклонность.