Они выбрали ночь

— Простите, вы заплутали, мистер?

Ночной провожатый появился настолько внезапно, что инспектор едва не вскрикнул от неожиданности.

Придерживая шляпу-котелок, служитель тихих улиц поклонился и неумело осклабился, отчего его густые темные усы зашевелились будто живые.

— Нет, я всего лишь хотел...— растеряно протянул инспектор.

Только сейчас Провожатый заметил на жилете Джинкса крохотный серебряный знак констебля.

— Простите, инспектор. Я думал вы чужестранец или элементарно заплутали в ночи...

— Ничего страшного, — остановил его мистер Форсберг. — Это ваша работа, и честно говоря, я очень признателен вам. Пускай я и живу в Прентвиле, но действительно совершенно потерялся в этих каменных джунглях.

— Это вполне закономерно, мистер констебль. В такую ночь как сегодня можно потеряться даже в собственных покоях.

— Интересно подмечено, — согласился инспектор.

Ночной провожатый вновь проявил вежливость и продемонстрировал собеседнику достаточно низкий поклон.

— Вы только заступили на дежурство, — внезапно догадался констебль и немного подумав, добавил: — Что ж тогда не буду вам мешать. И поменьше вам забот в эту ночь.

— Вовсе нет, — внезапно запротестовал патрульный. — Я хотел сказать, вы совершено мне не помешаете. Напротив. Я был рад, если бы вы составили мне компанию. Надеюсь, я не сильно обременю вас своей просьбой?

— Нисколько, — не раздумывая, отреагировал констебль. Ему действительно некуда было спешить, и он действительно был не прочь совершить прогулку в компании Ночного провожатого.

Их маршрут оказался незамысловатым. После первых минут разговора Джинкс перестал следить за чередой правильных ночных кварталов, угадывая в них кричащие своей белизной и напыщенностью — при дневном свете — чиновничьи особняки и грозные ведомства.

— Эта ночь для нас и вправду особенная. — Произнес патрульный, подытожив рассказ о пьянице, который свалился в сточную канаву и проторчал там почти неделю.

— В чем же отличие? — без особого интереса откликнулся констебль.

Глаза собеседника округлились.

— Как? Вы не знаете?!

Констебль машинально пожал плечами, косясь на неровный фасад знакомого дома, где часто проводились диспуты полицейских шишек.

Поразительно, но особняк в полумраке фонарей, почудился инспектору унылым старцем, уставшим от бесконечной, давно наскучившей жизни, тогда как при свете солнца, он выглядел, чуть ли не величественнее резиденции магистрата.

Заметив выжидающий взгляд Ночного провожатого, констебль, немного смутившись, извинился:

— Простите, я немного задумался.

— Неудивительно, — нисколько не обиделся патрульный. — Я сам часто ловлю себя на мысли, что ночь наполнена удивительными чудесами, которые мы совершенно не замечаем днем. — Его огромные усы растеклись по лицу и замерли в неком подобии улыбки.

— Так, а что же на счет сегодняшней ночи?

— Ночь Откровений... Разве это вам ни о чем не говорит?

Наморщив лоб, инспектор попытался припомнить незнакомое название, но голова была совершенно опустошена, и на ум пришел лишь праздник Вечной жизни, отмечаемый с приходом нового года.

— Знаете, раньше я тоже не обращал внимания и не запоминал подобные особые дни, — заметив реакцию констебля, признался усач. — Но, порой, продолжая не доверять своим глазам, понимаешь, что все слишком очевидно. И мир действительно состоит из двух половинок одного целого. Может быть поэтому, Истине ни к чему витиеватые объяснения и сомнения! Она по сути своей неоспорима!

На мгновение остановившись, Джинкс посмотрел на патрульного так, будто в его руке была не старая потрепанная дубинка, а острый меч — готовый поразить констебля в самое сердце.

— Хотите сказать: вы видели этой ночью что-то необычное?

— И не только сегодня. Просто в ночь празднования сила притяжения чужого мира особенно велика, — кивнул Провожатый. — Скажите, инспектор, вы верите, что рядом с нами существует иная жизнь?

Не успев ответить, Джинкс услышал в дальней части улицы странный шорох. Вздрогнув, он почему-то напрягся и вопросительно уставился на патрульного, ожидая скорых объяснений.

— Вот и я об этом, — осторожно ответил тот. — Стоит ли доверять своим глазам?

За сегодняшний день, констебль не раз отступил от своих железных принципов и ни разу не пожалел. Вот и сейчас он уверенно двинулся следом за провожатым, ощущая легкую дрожь.

У последнего поворота они остановились и осторожно выглянули из-за угла. Улица была пуста. Инспектор заметил лишь двух снующих из стороны в сторону крыс. Мерзкие создания пересекли дорогу и исчезли в одном из проулков.

— Вы про них? — предположил констебль.

— Чшшшш...Тихо. — Прижав указательный палец к губам, патрульный слегка присел, словно охотник, выслеживающий опасного зверя.

Улица снова оказалась необитаемым островком в огромном каменном океане спящего города.

Случайный шорох, звон и протяжное завывание стали случайными, ничего не означающими звуками — и не привлекли внимания Ночного провожатого. Зато возникшая после этого тишина, напротив, родила на лице усача настоящий азарт.

Они пробрались в соседний закоулок, из которого ужасно несло протухшей рыбой.

Инспектор не сразу понял этого, казалось бы, бессмысленного маневра. Но когда огляделся, то не стал возмущаться. Отсюда открывался великолепный вид на дальнюю часть дороги, которая была хорошо освещена парой масляных фонарей.

— А теперь смотрите внимательно и не говорите, что не видели, — воодушевленно прошептал патрульный.

Прижавшись щекой к холодной кладке старого черепичного дома, мистер Форсберг вытаращился на совершено пустой участок улицы.

Еще вчера, он вряд ли осмелился бы завести разговор с малознакомым человеком — и уж тем более столь опрометчиво доверять словам обычного патрульного.

Вчера, но не сегодня.

Сегодня был совершенно другой день. День, когда безупречная логика констебля дала трещину и стала разрушаться — кирпичик за кирпичиком — все сильнее погружаясь в болото непостижимых тайн существующих по соседству с привычной жизнью Прентвиля.

Вначале ничего не происходило. И констебль — славившейся своей несдержанностью — начал откровенно нервничать. Ему чудилось, что происходящее с ним, всего лишь злая шутка. И возможно сам Ла Руф подослал к нему этого странного типа, заставив разыграть нелепое представление.

— Я ничего не вижу, — нахмурившись, тихо произнес Джинкс.

— Терпение. Всему свое время, — обнадежил его собеседник.

Прохладный западный ветер не стал для инспектора особым знаком и не явил перед его глазами тысячи непонятных теней. Улица продолжала оставаться безлюдной, и даже заплутавшие кошки и те не выпрыгивали из сумрака, нарушая мертвую тишину протяжным мяуканьем.

— Сегодня на удивление теплая ночь, — неожиданно вымолвил патрульный.

Мистер Форсберг кивнул, продолжив бесполезную слежку непонятно за кем. Его просто распирало от нетерпения, а совладать с собой в такой ситуации было практически не возможно.

И вот, когда терпение оказалось на исходе, и констебль решил покинуть засаду, началось то самое... непостижимое!

Первым протяжно скрипнул левый фонарь, и тусклый свет несколько раз нервно замигал и стал едва заметным. Джинксу померещилось, что внутри стекла мелькнула какая-та огромная точка, потушившая фитиль. Затем застонали ставни одного из домов. Констебль без труда нашел верхний этаж, возле которого, прилепившись к стене, повис миниатюрный балкончик. Еще инспектору удалось разглядеть две призрачные тени, возникшие на крыше одного из дальних зданий. Но, приглядевшись, мистер Форсберг понял, что ошибся. Человеческие фигуры, шевелящиеся на черепице, оказались всего лишь верхушками деревьев, которые под напором ветра извивались из стороны в сторону.

— Сейчас начнется, — на самое ухо прошептал Ночной провожатый.

И оказался прав!

Верхнее окно крайнего правого дома, расположившееся у самого флюгера, внезапно мигнуло несколько раз. Свечи в комнате неожиданно потухли, заставив хозяина дома спешно искать иной источник огня. Вскоре послышался протяжный крик и стон, заставивший Джинкса вздрогнуть и испуганно уставиться на Провожатого. Тот лишь пожал плечами — в его глазах мелькнул непонятный отблеск. В голове инспектора возник и тут же исчез знакомый голос: 'Смотри!'

Дальше мистер Форсберг отчетливо расслышал женский плач, и детский визг из соседнего дома. Жилище на верхнем этаже которого потухли свечи, озарилось изнутри. Стены из красного кирпича стали внезапно бледными, бесцветными, и по ним снизу вверх потянулись длинные когтистые тени. Они словно змеи скользили к крыше, пытаясь как можно скорее достигнуть заветного окна.

Джинкс ощутил подкатывающий к горлу ужас. Никогда раньше он не видел таких странных и не объяснимых вещей.

В эту секунду живые тени очутились у источника света.

Женский плачь не прекратился, а только усилился. И когда призраки проникли внутрь, все звуки растворились в полумраке ночи.

Несколько мгновений ничего не происходило, а дальше, в окне появилось нечеткое человеческое очертание. Мужчина выглядел безжизненно, не сопротивляясь и не шевелясь, он находился в цепких объятиях неведомых существ. Раскинув руки в стороны, тело медленно опускалось вниз, окутанное паутиной призраков. Злой оскал оживших теней, напоминал огромных хищных птиц.

Нервно кусая губы, мистер Форсберг не сводил глаз с человеческой фигуры.

Тем временем тело бездыханного перекочевало на мостовую и стало неспеша раскачиваться над землей. Кошмар происходящего неотвратимо заставлял дрожать от каждого злобного рыка неведомых существ.

Тени осторожно кружились вокруг человека — теперь Джинкс отчетливо различил, что тело мужчины облачено в саван. Еще миг и процессия скрылась в бездонном переулке, словно за непроницаемым занавесом — представление окончилось.

— Нет!!! Прошу не надо!!! — раздалось сверху.

Джинкс поднял голову и увидел в окне совсем еще молодую девушку. Ее глаза были залиты слезами — и никто сейчас был не в силах унять неизмеримое горе.

Рванувшись вперед, констебля остановила крепкая рука Ночного провожатого.

— Она может спрыгнуть! — воскликнул инспектор.

— Не станет. У нее трое детей и этот порыв — лишь минутная слабость. Через пару лет боль уйдет без остатка, и она встретит достойного человека. Поверь так и будет. И беда больше не постучится в ее дом, — раздался в голове знакомый голос.

Констебль обернулся. Его губы дрожали от напряжения. Воспринимать мир таким, каков он есть, сейчас, было совершено невозможно.

— Кто вы? — голос констебля предательски дрогнул. Ему очень хотелось, чтобы собеседник ответил, что он демон воплоти, и он специально показал ему это представление.

Тогда все стало бы на свои места.

И тогда случившиеся события приобрели привычную логическую форму. Выстроились вряд! Упорядочились!

Но вместо рокового признания патрульный пожал плечами и неуверенно произнес:

— Наверное, просто человек, который слишком много видел в своей жизни. Я каждую ночь молю Всеединого, чтобы он не показывал мне больше иную жизнь города. Но попытки тщетны.

— И что же так происходит всегда, когда человек уходит в другой мир? То есть умирает...— поразился констебль.

— Практически, — подтвердил собеседник и осторожно добавил: — Но бывает, что эти кошмарные твари уносят и живых людей. Я часто видел это собственными глазами. Они вырывают из человека его суть, его дух. Не знаю, как это назвать. Только те, которые так поступают, выглядят иначе. У них такие маленькие ножки и они противно стучат по брусчатке. Тук-тук-тук. Аж, мороз по коже! — усач заметно вздрогнул и затих.

Констебль побелел.

— Скажи, а видел ли ты среди этих ночных созданий — ворона. Такого огромного крылатого демона способного одним голосом убить человека?

Ночной провожатый на секунду задумался, странно зашевелив густыми усами и, наконец, испугано замотал головой.

— Нет, такой твари я не видел. Возможно, она появляется в квартале Отрешенных или где-нибудь в тех краях. Те, кто выбрал ночь, знают об этих существах куда больше нашего.

Глаза констебля удивленно расширились.

— Но почему?

— Кто знает, — пожал плечами патрульный. — Возможно, они живут по другим, неведомым нам законам.

Они молча прошли вдоль того самого злосчастного дома, на стене и мостовой которого остались длинные грязные следы, напоминающие запекшуюся кровь. Ночной провожатый как бы промежду прочим заметил, что вскоре отметины обязательно исчезнут, не оставив ни следа.

Дойдя до конца улицы, они оказались на Часовой площади. Отсюда было рукой подать до квартала Отрешенных, но в ту минуту констебль думал о другом. Он самим сердцем чувствовал, что странное дело сдвинулось с мертвой точки и теперь осталось лишь не упустить путеводную нить, дарованную ему Лизой.

Откланявшись, патрульный пожелал констеблю приятных сновидений, и еще раз извинившись за свою излишнюю назойливость, молча удалился. Ему больше нечего было рассказать Джинксу. Излив душу, он словно очистился от мучавших его сомнений и страхов. Они помогли друг другу поверить собственным глазам, избавившись от страшного недуга под названием — недоверие.

Часы на башне пробили полночь. С последним звоном, карманные хранители времени, сместив свои стрелки всего на пару секунд, продолжили нарушать тишину незамысловатой мелодией. Инспектор подвел точный механизм — никак не отреагировав на странную заминку. Он просто стоял посреди площади и всматривался в циферблат башенных часов пустым взглядом, представляя как на флюгере с надменным выражением, восседает огромная черная птица — только на этот раз ворон был скорее иллюзорным, нежели реальным.

Зажмурившись, Джинкс глубоко вздохнул и покачал головой, отгоняя странный морок.

Открыв глаза, констебль вновь посмотрел на башню. Случайный шум спугнул пару десятков крохотных птиц, которые с криком покинули насиженные места. Едва различимые точки, слившись с мрачным свинцовым небом, исчезли над кварталом Отрешенных.

Инспектор задумчиво улыбнулся. Если поверить в упрямую закономерность происходящего, каждый его шаг был предрешен — и с этим необычным фактом, как назло, ничего нельзя поделать.

— Не ошибается только тот, кто ничего не делает, — произнес в пустоту констебль, одну очень старую прописную истину. Повернувшись вполоборота, он направился в квартал Отрешенных, надеясь, что невидимая путеводная нить приведет его к разгадке неведомых по своей природе событий.

2

Шрам не привык к яркой, пестрящей своей диковинной красотой роскоши. И каждый раз, когда жизнь заставляла его вступать на идеальный, начищенный до блеска мраморный пол, старого мастера начинало подташнивать, и он как можно скорее пытался покинуть дорогое убранство.

Но сейчас такой возможности у него просто-напросто не было.

Его не пригласили в гости — хотя и предложили глубокое мягкое кресло; не собирались вести долгие приятные разговоры — хотя и налили терпкого вина; даже излишняя любезность скользящих вокруг него слуг — не сулила Шраму ничего хорошего.