Убийственные болоньезе

Глава двадцатая

Отношения Тины и Бернса роковым образом изменились после того совещания и ночи, проведенной продюсером в Тинкиной постели. Он перестал скрывать свою звериную натуру, при каждом удобном случае унижал Тинку. Диванчик, на котором она лишилась девственности, после стольких лет снова стал востребованным. Давид видел, что происходит между ними, и боялся, что Тина не выдержит, сорвется. Однажды Бернс позволил себе то, что не позволял никогда: при зардевшемся от стыда Давиде задрал Тинкино платье, и разорвал тонкую полоску трусиков со словами 'нечего прятать, все равно все знают, что у тебя между ног, теперь ко мне приходи так'. Тина прикрыла лицо ладонями, но промолчала.

— Ты как? — спросил он её позже.

— Чем слабее он в постели, тем злее и ненасытнее становится.

— Не нравится мне все это. Может, ну его к черту. Уедем.

— Нет. Я теперь никуда не уеду, пока не увижу, как Бернс в аду сковородки лизать будет.

— Ты хочешь его смерти?

— Нет. Я хочу, что бы он остался нищ, опозорен... Вот тогда он пожалеет, что жив!

— Слишком он защищен. Единственная вещь, которая может свалить Бернса — это налоги. Как каждый скупердяй, он выискивает способы увильнуть от них, и я как его представитель знаю все до мелочей. Но, в этом-то и загвоздка, если я подставлю Бернса, то сяду вместе с ним на скамью подсудимых. Тут надо крепко подумать.

— Думай, Давид, думай, вся надежда на тебя. Не простят нам покойники, если убийца уйдет от наказания.

Давид болезненно поморщился. Не любил он, когда Тина поминает Ладу, подстегивая его на решительные действия, ведь он сам понимает, что это нужно живым! Мертвым уже все равно.

Через неделю позвонил Долинин. Давид был командирован в налоговую инспекцию, и с детективом разговаривала Тина. Артур предложил встретиться, чтобы обсудить некоторые детали, на что Тина ответила отказом, слишком опасно было обнаруживать себя. Долинин будто почувствовал ее опасения и предложил проехаться в соседний район, на выставку изделий народного творчества. Народу полно, да и в случае чего, возможно объяснение: на выставке продавались прекрасные изделия северных кружевниц, отрезы из шитья, милые безделушки из перламутровых раковин.

'Гранд Чероки' Тины остановился у въезда на выставку. Одета она нарочито неброско, как любая девушка: джинсы, джемпер, в руке сумка, похожая на папку. На территории, где располагалась выставка, стояло полным полно разнообразных палаток, крытых тентами лотков и разбитых полосатыми шатрами пивных и закусочных. Тина увидела Долинина у торговых павильонов, детектив выглядел, как всегда франтовато, особенно отличались его ухоженные тонкие усики. Артур приметил Тину, и они прошлись вдоль торговых рядов, изредка бросая друг другу фразы. Разошлись в разные стороны, но через назначенные полчаса встретились у пруда, где родители с маленькими детьми кормили золотых рыбок. Рыбки и в правду были красно-бело-золотые, привезенные из таинственного Таиланда и выпущенные в северный пруд лишь до закрытия сезона. Корм для рыбок продавала тучная тетка, она же зычно призывала к ответу тех, кто посмел ослушаться и кормил экзотических рыбок черным хлебом. Тина и Долинин присели на лавочку и внимательно наблюдали как малышня с визгом, означающим крайнюю степень удовлетворения, кормит рыбок.

— Взрывное устройство было прикреплено к днищу внедорожника, — обстоятельно докладывал детектив. — В принципе, это мог сделать любой, кто близко подходил к автомобилю. В прокуратуре сообщили, что таймер взрывного устройства был рассчитан на двенадцать часов. Соответственно, это могло произойти лишь в этот отрезок времени, с двух часов дня до двух часов ночи, когда прогремел взрыв.

— Машина Павлова именно в это время находилась у дома Давида, — подсказала Тина. — А до раннего утра автомобиль был припаркован у гостиницы 'Северное сияние'.

— Территория у дома на Яблоневой улице охраняется. Охранников уже допрашивали в связи со взрывом, они клянутся, что никто не подходил к Роверу.

— А компания 'студентов'? — спросила Тина, повернувшись к Долинину.

— Ваша подруга сама просила присмотреть за багажом, — ответил детектив, глядя на встревоженное лицо девушки.

— Между прочим, вот списки жильцов дома на Яблоневой, — Тина расстегнула сумочку и подала Долинину списки. — 'Студенты' с такими именами в доме не проживают. Причем первого сентября ни у кого из молодых людей, проживающих в доме, вечеринки не было.

— Я бы не слишком доверял их показаниям, — сказал детектив, — они попросту могут скрывать это от родителей.

— Ну, так узнайте, было ли это на самом деле! — разволновалась Тина.

— Непременно, — успокоил ее Артур, — Тина, простите, Валентина...

— Чего уж там, называйте Тиной, — разрешила она.

— Как мне стало известно, ваш продюсер пользуется услугами некоего Арташеза, известного в нашем городе, как Ной.

— Ной... Ресторан 'Ковчег'... — вспомнила Тина, — старинный дружок Бернса.

— Вы правы.

— Значит крыша Бернса — Ной.

— Это так.

— Что еще? — потребовала дальнейшего отчета Тина.

— Ной имеет доход от распространения наркотиков, подпольного изготовления спиртных напитков и предоставления сексуальных услуг.

— Ого, вот это букет! И каким образом мы вписываемся в статьи доходов Ноя?

— На заре своего бизнеса Бернс просил поддержки Айвазяна, прошло время и теперь у него в обязанности вливания триаде, которой руководит Ной.

— Триада? — удивилась Тина, и, загибая пальцы, перечислила. — Это паленая водка, наркотики и проституция?

— Да.

— У Ноя было три сына. Сим, Хам и Иафет. Кто есть Бернс? Судя по тому, что их совместный бизнес процветает, Бернс не Хам.

— Не шутите этим Тина, — погрозил пальцем Долинин.

— Какие шутки, — отмахнулась Тина, — Давид сказал, что расчеты с 'крышей' ведутся через банк.

— Подставное лицо или какая-нибудь организация.

— Мог ли Ной взять на себя организацию взрыва? — спросила Тина.

— Если Бернс доказал ему необходимость, мог.

— Надо установить истину.

— На это может понадобиться время, — осторожно заметил детектив.

— Важно выяснить все до конца. Работайте. Звоните.

Детектив остался сидеть на лавочке, а Тина, бросив ему прощальный кивок, удалилась в сторону торговых павильонов и вскоре исчезла из вида.

Натурные съемки проходили на арендованной территории бывшего пансионата. Здания, принадлежащие в советское время пансионату 'Красная Нива', в давнее, дореволюционное время, были резиденцией богатейшего заводчика Альметева. Сейчас территория выглядела сильно запущенной, с одичавшей природой и разрушенными зданиями. Это как нельзя лучше подходило для натурных съемок войны 1812 года. Съемочная группа прибыла караваном, еще засветло, чтобы ухватить неверную погоду ранней осени. Караван состоял из нескольких трейлеров с аппаратурой и вагончиков для актеров. Для набора массовки был объявлен клич по всем ангельским культурным заведениям, драматическим и любительским театрам, и студиям актеров. Платили на натурных съемках хорошо, раздеваться не просили, хватало своих кадров. Но требовались определенные навыки, к примеру, обращение с лошадьми, управление гужевым транспортом, опыт сражений на шпагах, саблях и дуэльных пистолетах. Все как в большом кино. Оттого свои фильмы Бернс называл 'крепкой альтернативой Мосфильму'.

Тине накладывали грим, когда в ее трейлер заглянул Бернс. Присутствие его на изматывающих съемках не ожидалось, и сердце Тины забилось тревогой: что-то случилось! Собрав волю в кулак, она с приветливой улыбкой обратилась к продюсеру:

— Роман Израилевич! Какая приятная неожиданность!

— Рада?

— Как можно сомневаться! По делу или соскучились?

— Соскучился, радость моя! Не сидится и не лежится старому Бернсу, все думаю, как там моя красавица? Не строит ли мне какой-либо каверзы?

— Так хорошо начали, и тут же все зачеркнули. Ну, какая каверза? Работаю и днем и ночью, сами знаете, какой напряженный график. И сцены все практически с моим участием, за небольшим исключением. Кстати, не перебор ли это? Зритель не заскучает?

— Поверь, золотко, не заскучает, тестовая группа без дела не сидит. Впрочем, я не за тем, — и как по мановению волшебной палочки тон Бернса изменился. — Ты, что же дрянь, любовника себе завела?

— Побойтесь бога, Роман Израилевич! — вскочила, едва не налетев на гримера, Тина.

— Боги у нас, золотко, разные. Ты своего бойся. А я уж разберусь.

Бернс ткнул Тину в грудь, и она споткнулась о трюмо, уронив несколько склянок с кремами и косметикой.

— Выйти всем! — рявкнул продюсер.

Гример, зачем-то подняв руки вверх, задом попятилась к двери. Не дожидаясь ее ухода, Бернс притянул Тину за лацканы халата, и гневно спросил:

— Ты зачем к Долинину ходила?

— Со всем с ума сошел, старый черт, посмей меня только пальцем тронуть! — зашипела Тина и, не удержавшись, плюнула в лицо Бернса.

— С Артуром шашни завела? — утираясь рукавом, почти спокойно произнес Роман Израилевич.

— Да хоть бы и так!

— То-то он тебе названивает!

— Вы кто? Мой родственник, чтобы я отчитывалась перед вами?

— Постыдилась бы, я ведь тебе в деды гожусь!

— Вы бы вспоминали об этом, когда юбку мне задираете!

Бернс решил ослабить нажим и по своему обыкновению сменил обвинения на жалобы.

— Тиночка, золотко, прости меня старика, совсем с ума меня свела. Последний разум потерял, ночей не сплю, все думаю, с кем моя Тиночка...

— Жизни вы мне не даете, извели своей ревностью. Людей перестали бояться. Где это видано, чтобы при служащих драться лезли!

— Разве ж это драться? Пожурить...

— Ничего себе, на груди синяк будет. Грим килограммами изводить.

— Золотко...

— При Давидке трусики с меня оборвали, — припоминала обиды Тина, — с голою задницей стояла.

— Что, возбудился, подлец? — вскинулся Бернс.

— Он же вам как сын!

— Золотко...

— Хватит, — отрубила Тина. — Не золотко я вам, а Тина Андреевна. И с вашими домогательствами тоже хватит!

— Как же это?

— А вот так! Куда хотите, с этим... — Тина ткнула пальцем в направлении Бернсовых брюк, — туда и идите.

— Значит, Долинин...

— Хоть черт с рогами, только бы не вы.

— Ладно. Вспомнишь, да поздно будет.

— Ох, и застращали вы меня... — с иронией сказала Тина.

Бернс выскочил из Тининого трейлера, и еще долго слышался его гневный голос, разносящийся по территории бывшей резиденции заводчика Альметева.

На ужине, устроенном для съемочной группы рядом с Бернсом сидела прекрасная Элен Безухова, в миру — Любочка Егорова. Новая фаворитка была преисполнена важности, ее шаловливые ручки, то сновали, подкладывая в тарелку продюсера самые лакомые кусочки, то совершали какие-то 'таинственные' действия под скатертью, которым был накрыт длинный деревянный стол. Тина сидела напротив и мечтала об окончании ужина. Давид не приближался к опальной актрисе, боясь навлечь гнев на и так угнетенную еще одним унижением Тину — по распоряжению Бернса она переехала из комфортабельного трейлера в общий вагончик. Там было тесно, и хотя актеры считались сплоченной братией, все-таки некоторые нашли в Тинкином падении пищу для язвительных шуток. На самые грубые подначки уставшая Тина думала: 'Глупо, очень глупо'. А если завтра ей взбредет в голову простить Бернса? Тина ругала себя за несдержанность, но мириться не хотелось.

Перед сном, Тина посетила общий душ. Деревянная кабина с металлической бочкой наверху, небольшой предбанник, где по окончании процедуры омовения ее поджидал Бернс.

— Ну, как на новом месте? — ухмыльнувшись, спросил он.

— Приснись жених невесте, — ответила Тина.

— Мы с Любовью завтра уезжаем, — объявил он. — На Лазурный берег.

— Скатертью дорожка, — напутствовала Тина.

— Дура ты, Тина, — покачал головой Бернс, приглаживая рукой остатки волос.

— Отчего же? — возразила она, набрасывая на плечо влажное полотенце. — Все равно бы меня в Ниццу не повезли, работать надо, съемки в самом разгаре. А Любочка, у нее сцен мало, может себе позволить и Ниццу.

— Ничего, приедем, многое изменится, — пообещал продюсер.

— Ну, дай вам бог, — сказала Тина и вышла из душевой.

— Тебе не пожелаю! — крикнул ей вслед Роман Израилевич.

Давид нашел возможность поговорить с Тиной, когда Бернс действительно покинул лагерь. Она так и осталась жить в вагончике, несмотря на то, что ее трейлер пустовал. Съемки продолжались с утра до вечера, и Давид, отсутствующий целый день, вечером предложил Тине пройтись. Чтобы не вызвать кривотолков, прогуливались они на виду у всех. Давид шел рядом с Тиной, вокруг буйствовала ранняя и удивительно теплая для севера осень. Кусты и деревья, одичавшие за время перестройки, поражали своими красками от бордовых, золотистых и нежно зеленых. Быстро темнело. Давид предложил Тине свою куртку.

— Ты единственный человек, который должен принять империю Бернса, — внушала Давиду Тина, — брат уже десять лет как умер, других родственников нет. Твоя мать и Сара Абрамовна не в счет. Но Бернс злопамятен. Может отказать дело кому-либо из дальних, и поэтому надо постараться не сделать ошибок. Лучше не подходи ко мне, — заключила она.

— Тина, Бернс просил меня сблизиться с тобой, — признался Давид. — Сама понимаешь, что это значит.

— Шпионишь? Какая удача. Бернс ценит информаторов.

— Не называй меня так.

— Прости. Ты знаешь, я готова работать, готова переносить трудности, но меня убивает, когда вокруг меня плетутся интриги и шепчутся 'доброжелатели'.

— Потерпи. Бернс не знает, как тебя вернуть, не потеряв при этом лица: разрыв произошел практически на людях.

'Задевает его самолюбие, — подумала Тина, — а куда девать свое?'

Давид беспокоился за нее, он видел, что творится с Тиной и дядей, и знал, что это еще не конец.

— Тина, может быть, настало время бросить все? — снова спросил он, желая оградить ее от дальнейших унижений.

— Нет, Давид. Отольются волку овечкины слезы. Я в порядке.

Они подошли к вагончику. На ящике из-под аппаратуры, попивая пиво, сидели статисты, и с любопытством посматривали на опальную звезду и референта. Тина вернула Давиду куртку и гордо прошествовала мимо них под несмолкаемый шепоток.

Тине было одиноко, Давид неделю пропадал в городе. Обстановка на натурных съемках стала обыденной, не было главного раздражителя — Бернса. Вечерами Тина гуляла, а когда погода показывала свой осенний своенравный характер, играла в карты с Ванькой Дрябловым.

Иван был обычным пареньком, несмотря на свою грозную фактуру, накачанные мышцы и сломанный нос. Когда-то Ваня был боксером, правда в юниорской группе. С тех пор у него осталась привычка посвящать занятию спортом несколько часов в день, и чуть что лезть в драку. Как только Тина осталась одна, Иван взял ее под свою опеку, трогательно называл ее малышкой, несмотря на то, что она была старше.

'Как иногда полезно спуститься с небес, — думала Тина, — не было бы разрыва с Бернсом, никогда бы не узнала широту души Нарьян-Марского Дьявола'.