Убийственные болоньезе

— Лада, — окликнул он. Было так странно снова выговаривать это имя.

Она остановилась, наклонила голову к плечу, всматриваясь внимательнее.

— Я вас знаю? — спросила она.

Ему стало неловко, никогда бы в жизни он не стал бы знакомиться на улице, но сейчас был особый момент.

— Меня зовут Давид, — сказал он. — Теперь знаете.

Мягкая улыбка снова тронула её губы. Она опустила взгляд, словно раздумывая: а не наказать ли нахала? Но видимо молодой мужчина понравился ей, в том числе и решительностью.

— В Ломоносовке учишься? — вдруг спросил он, вспоминая транспарант с гербом ВУЗа.

— Ага, — просто ответила она. — Давид, нам по дороге? Мы идем в кино.

— Я люблю ...кино.

И тут он представил, какими глазами она будет смотреть на него, когда узнает о его профессии.

'Да её ветром сдует, — подумал он, — в ту же секунду, как увидит, какое кино продюсирую я...'

— Нет, не по дороге, — ответил он ей, — прости, задерживать не буду.

— Тогда, пока! — она махнула ему рукой. — Еще увидимся! — и вприпрыжку бросилась догонять подруг.

В провинции Виолетте Камилиери нравилось больше, чем в Милане. Наверное, из-за воспоминаний о её изгнании из столицы итальянской моды и сердечном приступе Шандора Дестри. Маурицио снял дом в Дезенцано, небольшом курортном городке у берегов озера Гарда. Её мужу приходилось наматывать на колеса двести километров, чтобы доехать до Милана и обратно, но он не жаловался и раздавал указания по телефону, стараясь бывать с супругой как можно чаще. Ветка уже могла передвигаться без коляски, но не без помощи современных ходунков-роляторов. Дом был красив, уютен, и Виолетта наслаждалась видом спокойных вод озера в обрамлении скалистых гор.

На столе, покрытом скатертью с оторочкой из венецианских кружев, стояла тонкого стекла кастрюлька с грушами аббато, сваренными в красном вине. Соблазнительный запах фруктов был густым и терпким и словно растекался по террасе.

— Кара, может нам прилечь после обеда?

— Лучше прогуляемся, а то ты скоро не впихнешь меня ни в одну инвалидную коляску...

— Ты чрезвычайно стройная, кара. И под 'прилечь' я имел не совсем то, о чем ты подумала, — улыбнулся он.

Ветка усмехнулась и посмотрела на остекление двери выходящей на террасу. Отражение было прекрасным. Она облегченно вздохнула и прикрыла веки. Еще недавно она была сбита с толку, одинока и так несчастна. Его родителям она показалась замкнутой и диковатой... её прекрасный миланский диалект вернулся не сразу, и первые дни в шумном городе она чувствовала себя как немая. Беспомощность превратила красивую девушку в хмурую иностранку, бесполезный придаток успешному молодому мужчине. Виолетта прекрасно понимала чувства родителей Маурицио, но ничего не могла с собой поделать: взгляд из-подлобья, строгая складка губ и нервно сплетеные пальцы.

Всё изменилось благодаря её жениху. Он обратился к самым лучшим врачам, сопровождал её на все приемы и процедуры, сидел у постели после долгой операции, и в буквальном смысле поддерживал в долгий реабилитационный период. Она оценила. Оттаяла. Постаралась быть благодарной... ведь всего-то и просил Маурицио — немного любви. Их венчали в небольшом соборе. Маурицио предложил для ритуала церковь православных святых, но Виолетта, будучи ненабожной, отказалась, потому что родственники Камилиери были католиками и прихожанами одного миланского собора. Маурицио испросил у епископа разрешение на брак с некатоликом, ему не отказали. Вот там они и поженились.

Приезжали её родители, а вот Тина с Давидом не смогли. Анна Евгеньевна рассказала, что по Ангельску бродит сплетня вроде этой: мол, Тина вышла замуж за очень богатого бизнесмена, и тот держит её взаперти. Из-за грехов её, конечно же.

Платье Ветка выбрала скромное, дабы не привлекать лишнего внимания к её инвалидности.

'Тинка на платье верно разорилась! Она любит, чтобы всё было супер, да и жених богат, вроде...' — думала она о своей строптивой подружке. Ах, если бы только она знала...

Священник прочел молитвы, совершил таинство, гости отправились на свадебный банкет, а жених и невеста в свадебное путешествие: в Дезенцано. Там они провели первую брачную ночь.

— В библейском смысле мы познали друг друга давно, но время изменило всё, и мы начинаем заново, — осторожно сказал Маурицио, внимательно всматриваясь в лицо своей молодой жены. — Я... буду нежен... не бойся.

Последний раз Виолетта занималась любовью еще до аварии, и это был он — Маурицио. Раньше она не задумывалась о чувствах, принимала, как должное, она знала — секс мужчине необходим. Теперь, издалека, она понимала, что обращалась с ним незаслуженно высокомерно, позволяла себя боготворить, не давая ничего взамен.

— Я не боюсь, — сказал она тихо, — просто я, стесняюсь, что ли...

Маурицио положил руки на её талию, потом провел ладонями вверх по атласу платья.

— Стесняться нечего, я люблю тебя, и... хочу...

Пальцы проворно расстегнули молнию, аккуратно стянули лиф вниз. Веткины руки дрогнули, словно хотели закрыть от чужого взора грудь в прозрачном бюстье.

— Шшш... — Маурицио остановил её успокаивающим жестом. — Обхвати мою шею, — попросил он.

Ветка закинула руки на его плечи, и он осторожно вынул её из коляски. Понес к постели и положил на шелковое покрывало. Оно холодило спину девушки, но щеки уже горели.

— Ты будешь меня раздевать?

— Буду, я твой муж.

— Моё тело... оно не совершенно...

— Оно божественно! Я знаю каждую родинку, каждую впадинку...

Камилиери стянул платье до щиколоток и аккуратно вытащил ступни жены из вороха белого атласа.

— Маурицио, — остановила она его. Он откинул платье на оттоманку, стоящую у постели, и вопросительно посмотрел на Виолетту. — Я волнуюсь... — она облизала губы, словно у неё пересохло во рту.

Маурицио принес бокалы, холодное шампанское было приятным, оно утоляло жажду и кружило голову.

— Я твоя, — сказала Виолетта в губы мужу, когда он страстно начал её целовать.

Сказать-то сказала... а вот дальше было страшно. Страшно, что не почувствует ничего, что её тело помнит только дикую боль и не позволит больше познать наслаждение. Сначала так и было, Ветка прислушивалась к себе и понимала, что все старания мужа вызвать в ней желание были напрасны. Она закрыла глаза и представила себя в московской гостинице, в номере Маурицио: его жадные ласки, чувственные поцелуи и огромное желание достичь разрядки вместе с ней. Тогда это было просто, они прекрасно совпадали, их тела словно были подогнаны друг к другу. Почему сейчас она не дает себе свободы ощущений, будто сдерживает их?

— Отпусти себя, пожалуйста... — попросил он, как будто угадал её мысли. Наверно напряженная работа всего организма отражалась на её лице. Она постаралась отбросить мысли, лезущие в голову, и расслабилась. И тут она почувствовала, как внизу живота стал растекаться жар, мышцы напряглись, ей захотелось раздвинуть ноги и согнуть их в коленях, чтобы стать доступной для него. Он понял, придвинулся ближе, чтобы она почувтвовала его готовность и впустила. Он был нежен и нетороплив, а ей хотелось, чтобы он смял её, заново ломая кости, выбивая страшную память из её тела.

— Сильней, — попросила она. — Жестче!

Маурицио прижал её голову к своему плечу, и она вдруг поняла, что он понимает и ей нужно только следовать за ним и довериться ему. Ей стало нестерпимо жарко, голову словно обернули горячим полотенцем, сердце забилось рваным ритмом, и откуда-то из середины груди вырвался тягучий стон. Ветку затопило сладкой истомой, придавило приятной тяжестью конечности, и она обвисла на руках счастливого мужа.

— Всё хорошо, кара? — чуть позже спросил он. — Хочешь спать?

— Очень хочу. Я так давно не занималась... э... сексом, что устала так, будто разгружала вагоны... — сказала она и зевнула.

Маурицио усмехнулся её сравнению, и подумал, что все-таки здорово, что она позабыла своё мушкетерское ругательство. Он укутал её одеялом, лег рядом и поцеловал жену в макушку.

— Спи, кара.

Глава тридцатая

День клонился к закату. Давид устало потер виски — весь вечер он готовил бумаги в налоговую, привычка осталась со времен Бернса, да и доверить эту важность он пока никому не мог. С самого утра занимаясь делами, встречаясь с коллегами, перекусывая в ресторане, он нет-нет да и подумывал о недавно встреченной им студентке Ладе. С мыслями о ней приходил солнечный свет майского дня, но радость от воспоминания об её озорной улыбке сменялась грустью о другой девушке, навсегда ушедшей от него.

'Бред какой-то... Я снова мучаю себя... Зачем сравнивать, они нисколько не похожи! Подумаешь, имя. Девушек по имени Лада в России миллионы. Надо бы разыскать её, пообщаться, может, разочаруюсь и перестану накручивать себя. Она сказала, что в Ломоносовке учится, пошарю-ка я в сети: Лад, конечно много, но ведь не столько, сколько Наташ и Свет'.

Превратившись в сталкера, Давид всю ночь провел у компьютера: социальные сети, сайт университета, поисковики. К утру у него было небольшое досье на Ладу Васяткину, состоящее из нарезок её общения с френдами и фолловерами. Круг её интересов, вехи короткой еще биографии, а главное — адрес электронной почты и даже номер телефона. Информация толкала на действия, но он не был бы племянником Романа Израилевича Бернса, если бы не обдумал беспроигрышный подход.

По старой памяти обратился к Долинину. Приехал в агентство, выпил поданного Танечкой зеленого чаю.

— Шеф в городе? — поинтересовался Дурбиным из вежливости.

— Где там. Во французском Лионе гостит, в штаб-квартире Интерпола. Конференция у них, международная.

— Ого, — оценил Давид, и вкратце рассказал Долинину зачем пришел.

Тот заулыбался, выслушав задачу.

— 'Бес в ребро' вроде бы рано... — сказал он, и, взлохматив отросшую челку, подмигнул Давиду. — Жениться что ли надумал?

— А хоть бы и так. Вот хочу узнать нет ли у неё припрятанной любовной истории с пареньком каким, а то может и с женатым мужчиной...

— Совсем женщинам не доверяешь?

— Почему? Доверяю. Но проверить всё ж надо. Куда ходит, с кем встречается.

— Кто платит, тот и заказывает музыку, — серьезно пошутил детектив. — Через неделю пришлю отчет. Время терпит?

— Неделя подходит. Если вдруг будет 'экстра', позвоню. Пока, Артур.

— До свидания. Танечка, проводи нашего гостя!

За неотложными делами и время летит незаметно. Съездил на киностудию, посмотрел на съемки 'Унесенных небом', выпил 'Черного русского' с Федерико. Скрепя сердцем выписал очередной приличный аванс приме — на тряпки. Повидался с Тиной.

— Ах, какая шикарная новость! — радовалась она его признанию, прогуливаясь по аллее под руку. — Давно пора! Молодой, красивый мужчина принимает добровольный целибат... Это нонсенс!

— Рано радуешься. Еще ничего не ясно, Тина.

— Что за девочка? Кто она, откуда?

— Студентка, местная.

— Готова поспорить, что красавица.

— Она милая.

— Модница? — Тина подняла воротник, майский вечерний ветерок был холодным.

Давид задумчиво свёл брови и не ответил.

— Чего молчишь? Говори, а то приходится как клещами тянуть!

— Она... нет, не модница. На самом деле, я не смотрел на то, как она одета... Вроде весьма скромно. Я бы даже сказал, что она из бедной семьи...

— Вот как. Своди её в бутик. А хочешь, я свожу? Честно, у меня выйдет намного лучше!

— Не будем торопиться, — и Давид погладил Тинкины пальчики, укутанные в перчатку, лежащую на его руке.

— Господи, вот мужчины... — вздохнула девушка, — то бегут впереди паровоза, то хоть волоком тащи! Хочешь мое мнение? Даже если не хочешь, я все равно скажу: нравится — действуй. Под лежачий камень, сам знаешь, вода не течет.

— Ты права, спорить не буду, но я боюсь... Да, я трус. Меня пугает как отказ, так и согласие. А вдруг я разочаруюсь, или всё время буду сравнивать её с моей Ладой, что собственно я и проделываю в свободное время. Я устал.

— Устал от одиночества, — поправила его Тина.

Быстро смеркалось. Зажглись фонари в парке Айвазяновского особняка. В одном из окон кабинета показалась высокая фигура Англичанина, он смотрел, как его жена и Давид поднимаются по широким ступеням крыльца.

Когда он вышел к ним, Давид помогал Тине снять пальто. Она улыбнулась мужу и весело сказала, ткнув в его сторону пальцем.

— Вот кто поможет мне убедить этого упрямца! Наш друг в своем репертуаре: общение с женским полом никогда не было его коньком.

Англичанин удивленно вскинул бровь.

— А я-то считал его дон-жуаном, — и, поднеся руку жены к губам, спросил: — Убедить в чем?

Давид с укором посмотрел на подругу, покачал головой, и вдруг дурашливо шмыгнул носом.

— Она считает, что внимание девушки можно завоевать походом в бутик.

— Смотря, что за девушка, — подмигнув Давиду, сказал Георгий.

Тина, подхватив мужчин под руки, повела их в боковую гостиную.

— Велю чаю подать. А вы покуда поговорите, — закрывая за ними дверь, сказала она.

— И коньяку! — крикнул ей вдогонку муж.

Они расположились в креслах, Англичанин рядом со столом с сигарами, Давид, неловко чувствующий себя из-за немного запачканных в парке ботинок, напротив.

— Курить будешь? — спросил его Георгий.

— Спасибо, нет. Так и не научился извлекать из курения удовольствие.

— А из секса?

— Нам обязательно говорить об этом?

— Эм... супруга прозрачно намекнула, что по этой части у тебя проблемы. Нет? — Англичанин вдохнул сигарный дым, и предложил: — Давай, как на духу. Мы вроде семьи теперь, Тинка приказала.

— Уже под каблуком? — с иронией заметил Давид. — Скоро.

— Скоро не скоро, да только мне хорошо, когда ей хорошо. А как назвать... да хоть каблуком.

— Извини. Просто мне неудобно...

— Ай, да брось, — помахал в воздухе сигарой Георгий. — Ну что там у тебя?

Давид заерзал в кресле, и, собравшись с духом, пояснил:

— Видишь ли, у меня были отношения всего с одной женщиной... — слушая его слова, Георгий заметно напрягся. — Сейчас она... — Давид сглотнул, словно слова давались ему с трудом, — ...мертва.

— Ах, ну да... — Англичанин конечно помнил историю со взрывом, в которой главное участие приняли его отец и Давидов дядя.

— Прошло девять месяцев, — Давид, сказав о печальном прошлом, будто осмелел, выпрямился в кресле, перестал хрустеть пальцами. — Я по сторонам даже не глядел, мне казалось, что это кощунство — засматриваться или думать о другой женщине... Но тут... случайно... я встретил её. Имя. У неё такое же имя. Это как знак... Но я сомневаюсь. А вот Тина нет. Считает, что время пришло.

— Может, и правда, пришло, у моей жены потрясающий нюх на любовные интрижки.

Неся поднос с десертом, в комнату вошла официантка, за ней впорхнула Тина.

'И как это у неё получается..? Вон и животик уже виден, а всё как девочка... — подумал Англичанин. — Моя девочка, сладкая, желанная...'

— Так о чём вы? Что за любовные интрижки? — спросила Тина, разливая чай по чашкам и предоставив Георгию самому распорядиться коньяком.