— Я в туалет... — Мёрси встала. Терпеть до дома не было никакого смысла. Всё-таки, их было трое и воды на смыв уходило — не меряно. Правда, Мёрси набрала сегодня в магазине освежителей воздуха, но к чему заморачиваться? Присядет сейчас в кустах сирени... "обсиренилась"? — спрашивала в таких случаях Ключникова Лариска, в просторечии Клюка. Хорошо, что кусты — вот они, рядышком, темнеют в тумане.
— Счастья вам и удачи! — сказал Илья.
Сжимая в руках аккуратно сложенную ленту туалетной бумаги, заранее оторванную перед выходом и припрятанную в кармане, Мёрси зашагала к сирени. Надеюсь, местные алкаши не обгадили удобное место? О, смотри-ка! Чистенько и уютно!
Мёрси стянула с себя штаны и пристроилась поудобнее. Дело минутное... но всё равно — страшновато. Чёртов туман поглотил все звуки и разыгравшееся воображение гнусно шептало Мёрси, что, вернувшись, она обнаружит пустые скамейки...
Торопливо застёгиваясь, она услышала шуршание... ага! Напился всё-таки, наш Илья... и лезет теперь с какой-нибудь дурацкой шуточкой в стиле Хэлловина! Мёрси раздвинула двумя руками ветви сирени, приготовившись крикнуть: "Брысь!" прямо в физиономию пьяного. От увиденного она осеклась... голос её перехватило, а ноги непроизвольно дёрнулись...
Прямо в лицо ей дыхнуло невообразимо противной смесью запахов мятной жвачки, нечищеных гнилых зубов и сырого мяса. Круглое небритое лицо кривилось, нечистый белёсый язык вывалился.
— Мёо-о-орси... — прошептали потрескавшиеся губы. — Мёо-о-орси...
Мёрси завизжала и шарахнулась в сторону... запуталась в ветвях... и больно упала на бок. Она пыталась ползти, но что-то (кто-то) крепко держал её за лодыжки.
Подбежавший испуганный Сашка повёл её домой. Мёрси прижималась к нему и рыдала, рыдала, рыдала...
Через час Сашка один сходил к скамейкам и приволок свой рюкзак и сумку Мёрси. Ни он, ни Илья так никого и не увидели. Илья налил Мёрси полный стакан водки, но девушка смогла выпить только половину... и уснула, дрожа и всхлипывая. Снов она, — спасибо, Господи, спасибо тебе! — не видела.
Проснувшись, она увидела детей.
Вика
Вика потянулась не вставая со стула. Чёрт возьми, спина затекла! Просидеть полдня за компьютером, помогая составлять проклятую карту, оказалось нудным и кропотливым делом. А она так легкомысленно согласилась на предложение Романа! И поделом, не будешь выпендриваться. Даром, что хитрый Лю наверняка сделал бы это быстрее и качественнее.
Ну, нет, хватит самоуничижений! Нормальная карта! Пусть Вика и провозилась с ней дольше, чем Лю, который, кстати, "сейчас тоже не х...ем груши околачивает", как выражается наш неугомонный Коваленко.
Ах, Коваленко, Коваленко... как же я в тебя втюрилась...
— Виктория, — проговорил в наушниках голос Романа, — парочка поправок! Квадрат "игрек-12-прим" — расширение "трубки" на семнадцать метров по окружности. Вика? Слышишь меня?
— Слышу. Сейчас поправлю...
Через минуту Роман вдруг заорал:
— Вика, я картинку дал на седьмой... вру!.. восьмой монитор — посмотри! Тот же сектор — любопытное явление! Поразительно!..
Вика повернула голову. На восьмом мониторе тошнотворно закручивались привычные чёрные спирали. Вика уже открыла рот, чтобы раздражённо сказать, что ни черта она нового в этой гадости не видит, и вдруг... вдруг — поняла! Как-то разом, в один удивительный миг она ухватила то, о чём так взволнованно кричал Роман. Всё равно, что в пятнах, столь любимых психиатрами, внезапно увидеть Лик Господень... и застыть в благоговении.
Впрочем, благоговением здесь и не пахло.
Вглядываясь в монитор, Вика вызвала Коваленко:
— Смотри, учёный, что Роман ухватил!
— Уже любуюсь, — сквозь зубы пробормотал Игорь Антонович. — Так, господа, вам видно? — это он обращается, видимо, к рабочей группе.
Вика торопливо спросила:
— Коваленко, любовь моя, ты уверен, что это контакт?
— Я, блин, молюсь, как проклятый, чтобы это был именно контакт... — нехотя скрипнул в наушниках голос Игоря Антоновича.
В разговор вклинился Роман:
— Переносить надо пределы санитарной зоны, Игорь Антонович! Неохота сворачивать базу, но придётся.
— Сам знаю, — проворчал Коваленко. — Ладно, детишки, любуйтесь пока... — он вздохнул. Слышно было, как он обращается к кому-то: "Президента на провод, срочно! Да, именно сейчас!" — Он прервал связь.
— Бриджеса я сам извещу, — вдогонку сказал Роман. Судя по треску в наушниках, Ковров был где-то далеко. Наверное, по-прежнему сидит на проклятой седьмой точке — втором этаже завода "Промсвязь", в семидесяти метрах от кокона. Там жутко — Вика видела, как это выглядит. Из потолка торчат корни "чёрного-саксаула", половина приборов разбита вдребезги. Роман и американцы, неуклюжие в скафандрах высшей защиты, дружно матерясь на всех возможных языках на ни в чём невиновных, висящих в небе французов, тянут дополнительные силовые кабели к своей установке. Закрытые наспех сваренными щитами нержавейки окна цеха прорастают изнутри корешками "брызог", освинцованные стёкла окошек-амбразур за сутки покрываются "плесенью", превращающей стекло в крошки.
На седьмую точку стоят в очередь. Ругаются, если получают медотвод. Получившие заветный допуск тайком тащат с собой водку... плохо там... страшно.
"Jefferson`s "non-stop" — на него сейчас возлагаются все надежды...
Нет, конечно, нет! Они бросили всё и столпились сейчас у монитора и спорят, рассматривая то, что так пугает её, Вику. "А вдруг я беременна? Стоит ли мне болтаться в полукилометре от кокона?" — ах, какая неприятная мысль... "Неприятная, да! Ты хочешь быть рядом с Коваленко... но — ребёнок! Ребёнком рисковать нельзя! Тебе не двадцать лет... да и травмы... помнишь травмы, Виктория? А кисту в яичнике, доставившую тебе столько хлопот?.."
Вика встряхнула головой, отгоняя непрошенные страхи.
— Что ты сказал?
— Я говорю, седьмую точку пока трогать нельзя! — сквозь завывание и треск связи крикнул Роман. — Ближе мы уже нигде не подойдём! И здесь-то едва держимся...
Да... ближе уже никак. Валит с ног, затягивает в кокон... а иногда, по странной прихоти этой гигантской чёрной гадости, отбрасывает назад с такой силой, что тело человека... такое хрупкое тело...
...прекрати ныть!!!
...мгновенно превращается в изломанную окровавленную куклу. "Джефферсона пришлось выковыривать из скафандра... — услышала Вика в день прилёта негромкий голос одного из американцев. — Внутри БМП всё целёхонько, а его... его — всмятку..." И они все выпили стоя за первого председателя МЕНАКОМа... удивительно широко мыслящего, удивительно красивого и удивительно спокойного человека...
...хватит хватит хватит...
— Роман! Вы там осторожнее всё-таки, — сказала Вика, бессмысленно двигая мышкой. Смотреть на монитор не хотелось. Ей казалось, что её рассматривает под гигантским микроскопом какое-то неизмеримо большее, чем человек, существо... и брезгливо кривит рот... или клюв... или что у него там...
На мониторе сквозь сумасшедшие вихри, где-то на уровне второго этажа дома 21, скрытого сейчас под мглою кокона, всё более отчётливо проступали лица. Они отблескивали, как маски полированного чёрного дерева. Они то покрывались лохматой рябью, то выступали вперёд. Семь, семь уродливо искажённых, но спокойных лиц с закрытыми глазами... семь голов, проявившихся "оттуда", из мира "квантового сдвига Коваленко"... из параллельной вселенной, из шестого измерения... из логова чёртовой бабушки... называйте как угодно! — сейчас Вике не хотелось смотреть!
— Странно... — сказал в наушниках Роман, — Are you seeing, Jeddy?.. Вика... а ты-то видишь? Слева, первое лицо...
Вика взглянула на экран. По бокам смятого неведомыми силами лица, похожего сейчас на кусок небрежно сдавленного пластилина, проступали эбонитово-чёрные блестящие косички с небольшими бантами. Изображение дёрнулось и рывком "наехало" на крайнее левое лицо. Оно расправилось. Кто-то сминал и восстанавливал невидимыми пальцами послушную маску.
Это девочка!
— Blondie!.. Она белокурая!.. Oh, my God... Да подвиньтесь же, не вижу из-за вас ни хрена!.. Wait... — загалдели в наушниках.
Странно, но никто не сомневался в этом. Маленькая девочка с постоянно меняющимся лицом, была белокурым ребёнком.
Вика почувствовала, как в животе у неё с болью провернулось что-то горячее. Так страшно ей не было даже в вертолёте...
— Коваленко, засранец, во что же мы все вляпались?! — прошептала Вика.
Больше всего ей хотелось сейчас обнять его, пыльного, пропахшего табаком и спиртом, не выспавшегося и злого... чтобы он обхватил её горячими сильным руками... ей хотелось спрятать лицо у него на груди...
...беременна... нет... беременна... может быть... беременна...нет...
"Существование кокона не опровергает пока ни одного известного нам физического закона!" — вспомнила она вчерашнюю пресс-конференцию. Коваленко говорил жёстко и напористо, иногда поворачиваясь к сидящим рядом Вике, Роману и всем другим, входящим в его интернациональную группу, известной теперь всему миру, как "MAD GANG". Фотоаппараты слепили их вспышками.
Тогда Вика не сомневалась в правоте Коваленко.
Теперь... теперь ей очень-очень хотелось, чтобы он был прав.
Глава 21
Илья
Всё самое худшее случается в самый неподходящий момент — эту истину знает каждый. Илья вспомнил, как он ковылял по двору и в кармане его куртки запищал сотовый телефон. Судя по мелодии вызова, звонил старший из братьев... и Илья заторопился достать гладкий, заоваленный, на ощупь удивительно похожий на обмылок, "Samsung". И, конечно же! — выронил его. Сердобольный пенсионер из подъезда номер шесть соседнего дома помог Илье поднять развалившийся на две части сотик. Илья неловко вставил отскочившую часть с аккумуляторами, — что, — да-да, дети мои! — весьма неудобно делать полутора руками, вместо двух, — заново включил телефон и попытался перезвонить брату... но было уже занято.
"Не к добру, — мрачно подумал Илья, — ох, не к добру! Самый разгар рабочего дня... не может брательник звонить по пустякам!"
И уже дома, только было Илья собрался умыться и включить чайник, сотик зашёлся "Тореадором" — мелодией, присвоенной Ильёй для позывных сестры Елены Фрайберг, урождённой Васильевой.
— Илюшенька, — прошептала Ленка в трубку, давясь слезами. — Мама умерла... слышишь?! Мама... у... у... умер...ла...
Вот и сейчас, Илья чувствовал себя абсолютно беспомощным. Кривой сегодня день какой-то, вот вам крест — кривой! Вначале Мёрси что-то там в кустах поблазнилось... да так, что сама чуть не свихнулась и Илью с Сашкой перепугала до смерти. Потом Сашка ходил за сумкой и рюкзаком, а Илья стоял на закопчённой лоджии и смотрел, как большая неуклюжая фигура исчезает в тумане. И уговаривал сам себя, что всё обойдётся, что вернётся Сашка менее, чем через минуту, что ничего страшного с ним не случится... а за спиной всхлипывала Мёрси, ни за что не желавшая остаться в комнате одна.
А когда всё обошлось и Мёрси наконец-то заснула, Сашка, возившийся на кухне, вдруг встрепенулся и что-то неразборчиво крикнув, выскочил на улицу. Илья запутался в проклятых палках и с грохотом упал на пол, ушибив колено и локти. "Так и наденешься глазницей на собственный костыль!" — мелькнула в голове дурная мысль и Илья суеверно сплюнул. Когда он поднялся на ноги и проковылял на лоджию, то увидел у подъезда улыбающегося Сашку, окружённого детьми.
Их было семеро... странно сонных и спокойных до удивления. Они чинно вошли в подъезд и прошагав пять ступенек мимо лифта, свернули налево, в общий для четырёх квартир коридор. Мимо велосипеда, мимо пыльного пятна, оставшегося от сожжённых плинтусов, так и не понадобившихся соседу, они прошли к двери квартиры номер один и смотрели, как Сашка открывает им дверь. Это были не призраки, нет! Это были настоящие дети. Их можно было погладить по голове, дёрнуть за нос, поставить в угол, почитать на ночь сказку...
Их нужно было кормить, поить и одевать. И, чёрт возьми, нужно было выяснить, откуда они взялись и где шляются их папы и мамы!
— Ну, ребятня, вы откуда? — бодро спросил Илья, холодея от мысли о том, что он сейчас может услышать. Картины, нарисованные воображением, были одна ужаснее другой...
...сейчас они начнут преображаться...
...зубы их вылезут наружу, как у этих ужасных глубоководных рыб...
...зубы...
...но дети молчали, усевшись на полу, на стареньком, давно не подметавшемся, ковре. И только толстенький малыш в джинсовом комбинезоне, пробормотал:
— Мы гуляли.
— Где гуляли? — поразился Илья. — Где ваши папы и мамы?
— Мы в садике гуляли. Мы пошли на туман смотреть.
Илья почувствовал себя совсем беспомощным. Дети равнодушно смотрели на него. Самая маленькая кнопка с белокурыми косичками, оказывается, уже свернулась калачиком в кресле и закрыла глаза.
— Я вам кушать приготовил, — сказал Сашка. — Будете кушать?
— Печеньки с киселём?
— Печеньки тоже, — сказал Сашка и покрутил руками в воздухе, как бы показывая, мол, у нас тут чего только нет, вплоть до птичьего молока... и уж, само собой, киселя.
— Я спать хочу, — капризно сказала аккуратная чернявенькая девочка.
— Мы поспим-поспим, а потом мама меня заберёт, — прошептал кареглазый мальчик.
Илья мучительно думал о том, что именно надо сказать. Но Сашка опередил его:
— Ложитесь вот тут, на диване, да! А девочки будут соседней комнате спать. Там тётенька спит, не шумите. — Он осторожно поднял на руки белокурую девочку и на цыпочках вышел из комнаты.
Через пятнадцать минут Илья с банкой пива в руке стоял, прислонившись к косяку. Спасительные поручни по всей квартире позволяли кое-как обходиться без палок. Колено ныло. Хмель не брал. Илья тупо смотрел на три пары разномастной детской обуви, аккуратно стоящей у дивана. Приехали, Илюшенька! В самую что ни на есть дурацкую историю приехали!
— Тётя, сказку прочитайте! — сказал во сне толстенький мальчик. — Опять — не страшную...
Илья сунул банку в карман и потихоньку поплёлся на кухню. В квартире теперь, пожалуй, курить нельзя... и вытяжка не работает — ах, как смешно! И воды... воды будет расходоваться — просто ужас! "Да они, наверняка ещё и писаются во сне! — подумал Илья. — Весь диван прокиснет..."
Ему стало неловко за самого себя — подумаешь, жопа какая! Давно ли за тобой говно таскали всей семьёй? Илья упрямо наклонил голову — нет, девочки-мальчики, не надо мне на совесть давить! Это точно — Чистилище! Всё стало ясным и понятным. Принимай, Илья Васильев, подарок... всю жизнь за тобой ухаживали, а теперь — верни-ка должки!
Илья представил себе, как они втроём стирают поутру штанишки и простыни... и развешивают их на чёрной от сажи лоджии...
Он вытащил из-под стола бутылку водки "Хлебная" и, не глядя, свернул пробку. Выпив полстаканчика, он потянулся за сыром. "И жратвы! Жратвы будет уходить до чертовой матери!!!" — мелькнула непрошенная мысль.
